Весенним днем, 26 февраля 1802 года, в городе Безансоне, в трехэтажном доме, где жил тогда капитан Леопольд Сижисбер Гюго, родился ребенок – третий сын в семье. Хилый младенец был, по словам матери, «не длиннее столового ножа», однако ему суждено было вырасти в человека могучего физического и духовного здоровья и прожить долгую и славную жизнь. Совсем юным он писал стихи и в 14 лет стал лауреатом Академии

Sur une barricade, au milieu des pavés Souillés dun sang coupable et dun sang pur lavés Un enfants de douze ans est pris avec des hommes. - Es-tu de ceux-là, toi ? – Lenfant dit: - Nous en sommes. - Cest bon, dit lofficier, on va te fusiller, Attends ton tour. – Lenfant voit des éclairs briller, Es tous ses compagnons tomber sous la muraille. Il dit à lofficier: - Permettez-vous que jaille Rapporter cette montre à ma mère chez nous. - Tu veux tenfuir ? – Je vais revenir. – Ces voyous Ont peur ! Où loges-tu ? – Là, près de la fontaine Et je vais revenir, monsieur le capitaine. - Va-t-en, drôle ! – Lenfant sen va. – Piège grossièr ! Et les soldats riait avec leur officier Et les mourants mêlaient à ce rire leur râle. Mais le rire cessa, car soudain lenfant pâle Brusquement reparu, fier comme Viala, Vint sadosser au mur et leur dit: « Me voilà ! » La mort stupide eut honte et lofficier fit grâce. За баррикадами, на улице пустой, Омытой кровью жертв, и грешной и святой, Был схвачен мальчуган одиннадцатилетний! «Ты тоже коммунар?» - «Да, сударь, не последний!» «Что ж! – капитан решил. – Конец для всех – расстрел. Жди, очередь дойдет!» И мальчуган смотрел На вспышки выстрелов, на смерть борцов и братьев. Внезапно он сказал, отваги не утратив: «Позвольте матери часы мне отнести!» «Сбежишь?» - «Нет, возвращусь!» - «Ага, как не верти, Ты струсил, сорванец! Где дом твой?» - «У фонтана». И возвратиться он поклялся капитану. «Ну живо, черт с тобой! Уловка не тонка!» Расхохотался взвод над бегством паренька. С хрипеньем гибнущих смешался смех победный. Но смех умолк, когда внезапно мальчик бледный Предстал им, гордости суровой не тая,

Мир «Отверженных» нам открывается в многочисленных его произведениях. Этот мир мы видим в недавно созданной рок-опере «Нотр Дам» по роману Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери. Главный персонаж романа – Эсмеральда, которую Виктор Гюго описывает с такой любовью

Темной ночью по спящим улицам бродит затравленный человек; когда-то он украл хлеб, потому что был лишен возможности его зарабатывать, все двери захлопнулись перед ним, даже дворовый пес гонит его из своей конуры… Молодая женщина, в былые дни красивая и веселая, а ныне беззубая, остриженная, больная, выходит на улицу в последней отчаянной надежде покормить свое дитя… Босой голодный ребенок, дрожа от страха перед побоями, надрываясь, тащит тяжелое ведро… Это люди из народа, «отверженные», герои романа Гюго, вышедшего в 1862 году. Тридцать лет труда и раздумий отдал писатель этому произведению, которое явилось итогом целого периода его жизни и прославило его на весь мир.

С большой симпатией Виктор Гюго описывает детей. Когда он говорит о Гавроше, он сравнивает его с воробушком. Он говорит: « Он жил, как маленькая птичка на улицах большого города. Когда он голодал, он приворовывал, но он воровал немножко, весело, как это делает маленький воробушек

«Трибун и поэт, он гремел над миром, подобно урагану, вызывая к жизни все, что есть прекрасного в душе человека. Он учил людей любить жизнь, красоту, правду и Францию», - писал о Гюго Максим Горький. Именно в этом, считал великий романтик, и состоит его долг перед народом.

В 1829 году Сент-Бевбыл еще далек от такого цинизма. Какие-то нити еще связывали его сверованиями детских лет, и ему нравилось, что его "вновьобращает к Господу" женщина, красота которой его волновала. Ониговорили о Боге, о бессмертии, Сент-Бев цитировал святого Августина иЖозефа Делорма: "Я очень хотел бы верить, Господи, я хочу;почему же я не могу?" Адель Гюго гордилась тем, что с ней таксерьезно говорит человек, которого в Сенакле считали очень умным. Унее были свои дарования: она талантливо рисовала, недурно писала, а вжизни с властным эгоистом порой бывала несправедливо унижена.Сент-Бев успокаивал ее уязвленную гордость. Время от времени этадобродетельная мать семейства почти бессознательно прибегала клегкому кокетству. Зимой, когда уже нельзя было посидеть в саду, она,случалось, принимала своего друга у себя в спальне. "Равнодушнаяк материальному миру", она забывала переодеться и оставалась вутреннем пеньюаре. Случалось также, что и по вечерам, когда Гюго небывало дома, двое покинутых и одиноких сидели допоздна у погасшегокамина. "О, эти минуты были самыми прекрасными, самыми светлымив тогдашней моей жизни. По крайней мере за эти воспоминания мне неприходится краснеть..." [Сент-Бев, "Сладострастие"]

А когда Сент-Бевпутешествовал, он писал письма Виктору Гюго и наслаждался тогдасчастьем, хорошо известным каждому влюбленному, удовольствием послатьчерез мужа весточку о себе его жене; "Все это относится к вам,дорогой Виктор, и к вашей супруге, которая неотделима от вас в моихмыслях; пожалуйста, передайте, что я о ней очень скучаю и что янапишу ей из Безансона..."

"Какая, право,сумасбродная мысль пришла мне расстаться без всякой цели с вашимгостеприимным домом, лишиться живительных, бодрящих бесед с Виктороми права посещать вашу семью два раза в день, причем один раз визитпредназначался вам. Мне по-прежнему тоскливо, потому что в душе уменя пусто, у меня нет цели в жизни, нет стойкости, нет дела; жизньмоя открыта всем ветрам, и я, как ребенок, ищу вовне то, что можетисходить лишь от меня самого; на свете есть только одно устойчивое,прочное - то, к чему я всегда стремлюсь в часы безумной тоски инеотвязных бредовых мыслей: это вы, это Виктор, ваша семья и вашдом..."

Адель взялась написатьответ, так как у Гюго болели глаза, но он помог ей составить письмо.Он нисколько и не думал ревновать. Сент-Бев был его собственнымдругом и совсем не соблазнительным мужчиной. Сам Сент-Бев и Адельсчитали свои отношения вполне целомудренными, но, верно, уж всезапутал дьявол в тот день, когда Адель постаралась, чтобы ее друг,придя в дом в три часа дня, увидел, как она причесывается:

Ты встала, волосырассыпались волной.

Под нежною рукойблаженно и лениво

Струились волосы, какпод дождями нива,

Булатный гребня блеск,тяжелый черный шлем

Младой богинею изэллинских поэм

Ты предо мной была ильнежной Дездемоной,

Иль амазонкою... Тобоюослепленный,

Навек я был пленен...

[Сент-Бев, "Книгалюбви"]

Опасная игра, даже дляпорядочной женщины, и, пожалуй, особенно для порядочной. "Волнениепередается, смятение чувств заразительно. Каждый ее жест, каждоеслово кажется милостью. Приходит мысль, что ее волосы, небрежноуложенные на голове, сегодня-завтра разовьются при малейшем вздохе иволной упадут тебе на лицо; сладострастный аромат исходит от нее, какот цветущего деревца, источающего благоухание..." [Сент-Бев,"Сладострастие"]

Первого января 1830года Сент-Бев пришел на улицу Нотр-Дам-де-Шан, принес игрушек вподарок детям и прочитал своим друзьям предисловие к сборнику"Утешения". Оно было адресовано Виктору Гюго и посвященодружбе, являющейся союзом душ пред лицом Бога, ибо всякая иная дружбалегковесна, обманчива и скоро иссякает. В этом послании к мужу многиефразы о чистых и благочестивых чувствах обращены были к жене. Двастихотворения, очень интимных по тону и довольно хороших, былипосвящены Адели Гюго. Доверчивый человек не увидел в этом ничегоопасного, а Сент-Бев искренне думал: "Утешения" быливременем моральной чистоты в моей жизни, шесть месяцев я вкушалнебесное мимолетное блаженство..." Да, полгода длился этоткрасивый роман, который Сент-Бев считал столь невинным, что сам надсобой умилялся. Ах, если бы рядом с ним с самой юности, как рядом сего другом, была белоснежная красавица, никто не видел бы, как он"без цели и без мысли, не оборачиваясь и головой поникнув, издома утром выходил" и брел у самых стен, "влача постыдносвой погубленный талант". И никто б не видел, как вечерами онвместе с Мюссе шел в злачные места, в тщетных поисках забвения,пытаясь, и зачастую неудачно, показать себя развратником (он не был вэтом большим докой). Нет, никакой ценой он не мог избавиться отчувства горечи и грусти.

Первый день нового,1830 года - увы! - ознаменовал конец небесного и мимолетногоблаженства. В январе чета Гюго жила очень бурно. В Комеди-Франсез ужерепетировали "Эрнани", и эти репетиции были долгой борьбоймежду автором и актерами. Конечно, исполнители ролей знали, что пьесуждут как событие в литературной жизни; конечно, молодой и красивыйдраматург казался им необычайно пленительным, "блистающимгениальностью и лучами славы". Но всех актеров пугалинепринужденность тона в его драме, буйство страстей и большоеколичество смертей на сцене. Всемогущая мадемуазель Марс, выказываяна репетициях добросовестность, каждый день старалась, однако,как-нибудь унизить поэта. Гюго, холодный, спокойный, вежливый,суровый, наблюдал за раздраженными выходками богини. Он сдерживалнараставший в душе гнев. Однажды чаша переполнилась, и он попросилмадемуазель Марс возвратить роль доньи Соль. "Сударыня, - сказалон, - вы женщина большого таланта, но есть обстоятельство, о которомвы, по-видимому, не подозреваете, и я считаю необходимым о немуведомить вас: дело в том, что я тоже человек большого таланта,помните это и соответствующим образом держите себя со мной". Вдостоинстве молодого писателя было нечто воинственное и внушительное.Мадемуазель Марс покорилась.

Виктор Гюго,поглощенный театральными репетициями, совсем не бывал дома. Он писалдрузьям: "Вы знаете, что я обременен, подавлен, перегружен,задыхаюсь. Комеди-Франсез, "Эрнани", репетиции, закулисноесоперничество, актеры, актрисы, подвохи газет и полиции, а тут ещемои личные дела, по-прежнему весьма запутанные: вопрос с отцовскимнаследством все еще не улажен... наших песков в Солони уже полторагода никак не могут продать; дома в Блуа мачеха оспаривает у нас...словом, ничего или почти что ничего нельзя собрать из остатковбольшого состояния, одни только судебные процессы и огорчения. Воткакова моя жизнь. Где уж тут всецело принадлежать своим друзьям,когда и себе-то самому не принадлежишь..."

Действительно, Гюго,который с гордостью выставлял себя образцовым мужем и отцом, большене принадлежал своей семье. Нужно было, чтоб драма "Эрнани"любой ценой имела успех, так как судебные тяжбы и хлопоты поглотиливсе сбережения супругов. Адель, у которой кошелек опустел, всей душойпредалась этой спасительной битве, сражаясь рядом с мужем. Провал"Эми Робсар" показал им всю опасность театральных козней, иГюго твердо решил захватить собственными своими войсками зрительныйзал Комеди-Франсез в вечер первого представления. А войск у него былодостаточно. Каждый начинающий художник питал честолюбивое стремлениевыступить на защиту самого крупного поэта Франции от рутинеров,проповедников классицизма. "Разве не было естественнымпротивопоставить дряхлости - молодость, лысым черепам - пышные гривыволос, косности - энтузиазм, прошлому - будущее?" У Жерара деНерваля, на которого возложили вербовку легионов, карманы полны быликвадратиками красной бумаги, на которых стоял таинственный гриф:"Hierro". Это был клич альмогаваров: "Hierrodespertata!" ("Шпага, пробудись!")

И теперь уж Сент-Бев,являясь ежедневно в три часа дня с визитом к госпоже Гюго, неизменнонаходил ее в окружении растрепанных юношей, склонявшихся вместе с нейнад планом зрительного зала. Женщины чтут полководцев, и Адельувлеклась сражением, тем более что от исхода битвы зависела слава еесупруга и материальное положение семьи. Ей было только двадцать пятьлет; понукаемая молодыми энтузиастами, она словно очнулась внезапноот обычной своей задумчивости. Разумеется, молодое воинствоприветливо встречало "верного Ахата", соратника и учителя."А-а, это вы, Сент-Бев, - говорила Адель. - Здравствуйте,садитесь. А мы, видите, в какой горячке..." Сент-Бева приводилов отчаяние, что ему больше не удается побыть с нею наедине, онревновал ее к этим красивым юношам, у него зарождалось смутноераздражение против Гюго, который так доверчиво рассчитывал, чтоСент-Бев расхвалит в газетах его драму, меж тем как в глубине душикритик терпеть не мог ее напыщенности. Вместе с тем он чувствовал,что сам-то он не способен создать такой неистовый поток страстей, какв "Эрнани", и считал это унизительным для себя, да,впрочем, ему и не хотелось быть на это способным, и он вообще былпротив всей этой затеи. Неудивительно, что он ходил унылый,подавленный, видя, как гнездо, в котором он нашел себе приют, стало"таким шумным и полным всякого мусора. Да что ж это такое!Нельзя больше уединиться тут с любимыми людьми! Ах, как это печально,как печально!..".

Раздражение, которое немогло рассеяться в излияниях души, все усиливалось, и наконецтерпение Сент-Бева лопнуло. За несколько дней до премьеры он прислалВиктору Гюго невероятно жесткое письмо, в котором извинялся, что неможет написать статью об "Эрнани":

"Сказать поправде, тяжело видеть, что у вас творится с некоторых пор, - жизньваша навсегда предоставлена во всеобщее распоряжение, ваш досугутрачен, ненавистников у вас стало вдвое больше, старые и благородныедрузья отходят от вас, их заменяют теперь глупцы или безумцы; человаше прорезали морщины, его омрачает тень забот, порожденная нетолько трудами и высокими думами; видя все это, я могу лишьогорчаться, жалеть о прошлом, поклониться вам на прощание и пойтипоискать какой-нибудь уголок, где я мог бы спрятаться. КонсулБонапарт мне был гораздо симпатичнее императора Наполеона.

Теперь я не могу и пятиминут отдать мыслям об "Эрнани" - тотчас всякие унылые думыначинают тесниться в моем мозгу. Да и как не думать, что вы вступаетена путь вечной борьбы, что вы утратите в ней целомудрие своей лирики,что всеми вашими поступками станут руководить соображения тактики,что вы должны будете встречаться с грязными людьми, что вам придетсяпожимать им руку, я говорю все это не для того, чтобы вы сошли сизбранного вами пути, - такие умы, как ваш, непоколебимы, да и должныбыть непоколебимыми, ибо ясно сознают свое призвание. Я говорю эторади себя самого - хочу объяснить свое молчание, пока его никто ещене истолковал превратно, хочу сказать о своей беспомощности...

Порвите, предайте всезабвению. Пусть это письмо не будет для вас еще одной неприятностьюсреди вполне понятных неприятностей. Мне нужно было написать вам, таккак теперь уж невозможно поговорить с вами наедине, в доме вашем какбудто был разгром.

Ваш неизменный игрустный, Сент-Бев.

А как же ваша супруга?Та женщина, чье имя должно было бы звучать под звуки лиры лишь в теминуты, когда ваши песни люди слушали бы, преклонив колени; та самая,на которую теперь ежедневно устремлены чужие кощунственные взгляды;та, которая раздает билеты восьми и даже более десяткам молодыхлюдей, вчера еще едва знакомых ей? Чистая, пленительная близость,бесценный дар дружбы, навсегда осквернена в этой толкучке; понятие"преданность" попрано, превыше всего ценится у вас теперьполезность, и нет ничего для вас важнее материальных расчетов!!!"

Эта приписка сделанапоперек письма, на полях, и почерк свидетельствует, что писавший былв ярости. Этот взрыв бешенства по поводу "супруги" походилна сцену ревности со стороны оскорбленного любовника, и как неудивиться, что Виктор Гюго вытерпел ее. Он уже не мог сомневаться,какой характер носит чувство Сент-Бева к Адели. Но он всецело отдалсяборьбе, и всякая ссора со своей группой ослабила бы его силы. Двабылых соратника продолжали работать бок о бок. Сент-Бев рассылал отимени "своего страшно занятого друга" билеты егопоклонникам в партер. В день премьеры (15 февраля 1830) он пришелвместе с Гюго за восемь часов до начала спектакля, чтобы наблюдать затем, как будут впускать в еще не освещенный зал верных людей. МолодойТеофиль Готье, командир целого отряда краснобилетников, явился всвоем знаменитом розовом камзоле, в светло-зеленых (цвета морскойволны) панталонах и во фраке с черными бархатными отворотами. Онхотел эксцентричностью костюма привести в содрогание "филистимлян".В ложах зрители с ужасом указывали друг другу на удивительные гривыромантиков, а молодые художники, глядя на лысые головы классицистов,торчащие на балконе, кричали: "Лысых долой! На гильотину!"Эти писатели, эти художники, эти скульпторы, образовавшие железныйэскадрон, отнюдь не были "гнусным сборищем подонков". Онипроникали во все уголки, где мог притаиться зловредный "свистун",они хотели защищать свободное искусство. Их горячность была признакомсилы. То было прекрасное время, бурное и полное энтузиазма, время,когда роялисты и либералы, романтики и классицисты еще не дралисьдруг с другом на баррикадах, а сражались в театре.

Наконец занавесподнялся. Столкновение началось с первых же строф: "За дверьюпотайной он ждет. Скорей открыть". Тут все коробило одних, адругих все восхищало. Если б не страх, который нагоняли "бандыГюго", ропот недовольных превратился бы в шумный протест. Двеармии напряженно следили друг за другом. "Из свиты я твоей? Тыправ, властитель мой". Слова эти "стали для огромногоплемени безволосых предлогом для невыносимого шиканья". Норыцари, защищавшие "Эрнани", никому не позволяли ни одногожеста, ни одного движения, ни одного звука, не продиктованныхвосхищением и энтузиазмом. На площади перед Комеди-Франсез, во времяантракта, книгоиздатель Мам предложил Гюго пять тысяч франков заправо напечатать пьесу. "Да вы же кота в мешке покупаете. Успехможет уменьшиться". - "Но он может возрасти. Во втором актея решил было предложить вам две тысячи франков, в третьем - четыретысячи; теперь вот предлагаю пять тысяч... Боюсь, что после пятогоакта предложу десять тысяч". Виктор Гюго колебался. Мам протянулему пять банковских билетов по тысяче франков. В тот день дома, наулице Нотр-Дам-де-Шан, было только пятьдесят франков. Гюго взялбанкноты.

Когда разразилась буряоваций после финала, "вся публика повернулась и устремила взглядна восхитительное лицо женщины, еще бледное от тревоги, пережитойутром, и волнений этого вечера; триумф автора отражался на облике егодражайшей половины".

После спектаклясотрудники "Глобуса" собрались в типографии журнала. Срединих были Сент-Бев и Шарль Маньен, которому поручили написать статью.Спорили, восторгались, делали оговорки; к радости триумфапримешивалось некоторое удивление и боязливая мысль: "А в какоймере "Глобус" примет участие в компании? Подтвердит ли онуспех пьесы? Ведь с воззрениями, выраженными в ней, он в конечномсчете мог согласиться лишь наполовину. Тут были колебания. Ятревожился. И вдруг через весь зал один из самых умных сотрудниковжурнала, который впоследствии стал министром финансов, то есть не ктоиной, как господин Дюшатель, крикнул: "Валяй, Маньен! Кричи:"Восхитительно!" И вот "Глобус" опубликовалбюллетень о победе. Зато "Насьоналъ" выступила враждебно ижаловалась на приятелей автора, "которые не имеют чувства меры,не знают приличий". Пришлось порекомендовать преданнымзащитникам больше не аплодировать по щекам соседей. Следующиепредставления были организованы Гюго так же заботливо. Оппозицияпроявлялась всегда при одних и тех же стихах. Эмиль Дешан советовалубрать слова: "Старик глупец, ее он любит".

Из дневника Жоанни(исполнителя роли Руи Гомеса): "Неистовые интриги. Вмешиваются вних даже дамы высшего общества... В зале яблоку упасть негде и всегдаодинаково шумно. Это радует только кассу..." 5 марта 1830 года:"Зала полна свист раздается все громче; в этом какое-топротиворечие. Если пьеса так уж плоха, почему же ходят смотреть ее? Аесли идут с такой охотой, почему свистят?.."

Из дневника академикаВьенне: "Сплетение невероятностей, глупостей и нелепостей... Вотчем литературная группировка намеревается заменить "Аталию"и "Меропу"... выступая под таинственным покровительствомбарона Тейлора, которого когда-то назначил ведать этим кавардакомминистр Корбьер, со специальной миссией погубить французскуюсцену..."

Сборы превысили всеожидания. Пьеса вызволила супругов Гюго из нужды. В ящике Аделископилось немало тысячефранковых билетов, которые до сих пор редкопоявлялись в доме. Триумфатор Гюго уже привыкал к поклонению. "Из-задурного отзыва в статье он приходит в бешенство, - сказал Тюркети. -Себя он как будто считает облеченным высокими полномочиями.Представьте, он так разъярился из-за нескольких неприятных для негослов в статье, напечатанной в "Ла Котидьен", что грозилсяизбить критика палкой. Сент" Бев разразился проклятьями,потрясая каким-то ключом..."

"ДорогойСен-Вальри, нынче вечером уже седьмое представление "Эрнани",и дело становится ясным, раньше тут ясности не было. Три первыхпредставления при поддержке друзей и публики прошли очень хорошо;четвертое представление было бурным, хотя победа осталась захрабрецами; пятое - полухорошо, полуплохо; интриганы вели себясдержанно, публика была равнодушна, немного насмешничала, но подконец ее захватило. Сборы превосходные, и при маленькой поддержкедрузей опасный путь будет благополучно пройден, - вот вам бюллетень.Среди всех этих треволнений Виктор спокоен, устремляет взор вбудущее, ищет в настоящем хоть один свободный день, чтобы написатьдругую драму, - истинный Цезарь или Наполеон, nil actum reputans [нераскаивающийся ни в чем содеянном (лат.)], и так далее. Завтра пьесабудет напечатана; Виктор заключил выгодный договор с книгоиздателем -пятнадцать тысяч франков; три издания по две тысячи экземпляровкаждое, и на определенный срок. Мы все изнемогаем, на каждое новоесражение свежих войск не найти, а ведь нужно все время давать бой,как в кампании 1814 года..."

Сент-Бев был честнымсоратником, а между тем в сердце у него бушевала буря. Он узнал, чтосупруги Гюго в мае съедут с квартиры и поселятся в единственном доме,построенном на новой улице Жана Гужона. На улице Нотр-Дам-де-Шанхозяин им отказал, испугавшись нашествия косматых, небрежно одетыхмазилок-художников, защитников "Эрнани", но граф деМортемар сдал супругам Гюго третий этаж своего недавно построенногоособняка. Средства теперь позволяли ям жить в районе ЕлисейскихПолей. Адель ждала пятого ребенка, и Гюго не прочь был перебраться снею подальше от Сент-Бева. Пришел конец приятным ежедневным встречам.А впрочем, были ли они по-прежнему возможны? Жозеф Делорм задыхалсяот смешанного чувства ненависти и восхищения, которые вызывал у негоГюго. Он знал теперь, что любит Адель не как друг, а любитпо-настоящему. Некоторые полагают, что он тогда покаялся перед Гюго,и тот предупредил жену; другие считают, что сцена признания произошлапозднее. Но, по-видимому, она несомненно произошла: Сент-Бевиспользовал ее в романе "Сладострастие". Что у Гюго с мая1830 года появились серьезные основания для горьких чувств, видно изтех стихов, какие он создавал в то время. Однако Сент-Беву, которыйжил тогда в Руане у своего друга Гуттенгера, он писал не менееласково, чем прежде: "Если б вы знали, как нам недоставало вас впоследнее время, как стало пусто и печально даже в семейном нашемкругу, которым мы обычно ограничиваемся; грустно нам даже среди нашихдетей, грустно переезжать без вас в этот пустынный город Франциска I.На каждом шагу, каждую минуту нам недостает ваших советов, вашейпомощи, ваших забот, а вечерами разговоров с вами, и всегда недостаетвашей дружбы! Кончено! Но не вырвать из сердца милой привычки.Надеюсь, у вас впредь не будет дурного желания бросать нас и коварнодезертировать..." Однако в том же месяце мае Гюго писал стихи,полные разочарования, такие непохожие на торжествующие "Восточныемотивы". Перечитывая свои "Письма к невесте", он спечалью вспоминал то время, когда "звезда светила мне, надеждазолотая ткала мне дивный сон".

О письма юности, любвиживой волненье!

Вновь сердце обожглобылое опьяненье,

Я к вам в слезахприник...

Отрадно мне, забыв опрочном, тихом счастье,

Стать юношею вновь,тревожным, полным страсти,

Поплакать с ним хотьмиг...

Когда нам молодостьулыбкою отрадной

Блеснет на миг один, о,как мы ловим жадно

Край золотых одежд...

Миг ослепительный! Онмолнии короче!

Очнувшись, слезы льем,- в руках одни лишь клочья

Блеснувших нам надежд!

[Виктор Гюго, "О,письма юности..." ("Осенние листья")]

Адель часто плакала, имуж с горечью обращался к ней:

Ты плакала тайком... Тыв грусти безнадежной?

Следит за кем твойвзор? Кто он - сей дух мятежный?

Какая тень на сердцевдруг легла?

Ты черной ждешь беды,предчувствием томима?

Иль ожила мечта ипролетела мимо?

Иль это слабостьженская была?

[Виктор Гюго. XVII("Осенние листья")]

А Сент-Бев жил в этовремя в Руане, у романтического Ульрика Гуттенгера, среди гортензий ирододендронов, и с горделивой нескромностью откровенно рассказывалему о своей любви к Адели. Исповедник исповедовался, а Гуттенгер,прослывший в лагере романтиков большим знатоком в делах любви,поощрял его преступные замыслы, хотя и называл себя другом Гюго.Пребывание у Гуттенгера было вредным для Сент-Бева; донжуанствозаразительно. Возвратившись в Париж, он снова увиделся с четой Гюго,но чувствовал себя у них неловко.

"Хочу написатьвам, потому что вчера вы были так грустны, таи холодны, так плохопростились, что мне было очень больно; возвратившись домой, я страдалвесь вечер, да и ночью тоже; я говорил себе, что, поскольку я не могувидеться с вами постоянно, как прежде, нельзя нам встречаться часто иплатить за эти встречи такой ценой. В самом деле, что мы можем теперьсказать друг другу, о чем можем беседовать? Ни о чем, потому что неможем сделать так, чтобы во всем мы были вместе, как прежде...Поверьте, если я не прихожу к вам, то любить вас буду не меньшепрежнего - и вас, и вашу супругу..."

"Ах, не бранитеменя, мой дорогой великий друг; сохраните обо мне хотя бы одновоспоминание, живое, как прежде, неизменное, неизгладимое, - я такрассчитываю на это в горьком моем одиночестве. У меня ужасные, дурныемысли, подсказанные ненавистью, завистью, мизантропией; я больше немогу плакать, я все анализирую с тайным коварством и язвительностью.Когда бываешь в таком состоянии, спрячься, постарайся успокоиться;пусть осядет желчь на дно сосуда, - не надо очень его шевелить; ненадо делать то, что я сейчас делаю, - каяться перед самим собой иперед таким другом, как вы. Не отвечайте мне, друг мой; неприглашайте прийти к вам - я не могу. Скажите госпоже Гюго, чтобы онапожалела меня и помолилась за меня..."

Что это - искренностьили стратегия? Вероятно, и то и другое. Сент-Бев слишком любил ивосхищался Гюго, видел, как поэт великодушен по отношению к нему, ине мог так скоро позабыть свою привязанность. Но правда и то, чтоминутами он ненавидел Гюго, а тогда искал оснований для своейненависти, и тем больше стремился их найти, чем больше любил. Чтобыутешиться в том, что у него нет могучих сил Гюго, он называл их всвоих тайных записных книжках силами "ребяческими и вместе с темтитаническими". Он упрекал Гюго в том, что среди всех греческихстилей в архитектуре тот понимает только стиль "циклопический",и называл его Полифемом, бросающим наугад чудовищные обломки скал. Онзаносил в свои заметки, что в "Последнем дне приговоренного ксмерти" Гюго "проповедовал милосердие вызывающим тоном".Словом, он считал его тяжеловесным, гнетущим, неким грубым готом,вернувшимся из Испании. "Гюго был молодым царьком варваров. Вовремена "Утешений" я попробовал было цивилизовать его, номало в этом преуспел". В заключение он восклицает: "Фу,Циклоп!" Затем, пытаясь провести параллель между своимсоперником и собой, он говорит: "Гюго свойственно величие, атакже грубость; Сент-Беву - тонкость, а также смелость". Он могбы добавить: Гюго - гений, а Сент-Бев - только талант.

4. ОДЫ СЛЕДУЮТ ОДНА ЗАДРУГОЙ

В конце концов монархияпала,

падут и многие другиемонархии.

Шатобриан

Двадцать первого июля1830 года молодой швейцарец Жюст Оливье, страстный любительлитературы, заручившись рекомендацией Альфреда де Виньи и Сент-Бева,пришел в дом N_9 по улице Жана Гужона и позвонил в дверь на третьемэтаже. Служанка сказала ему: "Проходите, пожалуйста, в кабинетбарина..." Он увидел там медальоны работы Давида д"Анже,литографии Буланже, изображающие колдунов, призраков, вампиров, икартины резни. Окно кабинета выходило в сад с тенистыми деревьями;вдали виднелся купол Дома Инвалидов. Наконец появился Виктор Гюго.Оливье объяснил, что он тот самый молодой человек, которого направилк нему Сент-Бев. Сперва Гюго как будто ничего об этом и не слышал, нопотом сказал: "Совсем из головы вылетело". Они поговорили оШильонском замке, о Женеве, о старинных домах. Вошла высокая икрасивая дама, весьма заметно было, что она беременна, с нею двоедетишек, мальчик и девочка, которую поэт назвал "мой котеночек",очаровательная крошка с загорелым и выразительным личиком. То былаЛеопольдина, она же Дидина, она же Кукла. Посетитель нашел, что Гюгоне похож на своем портрете. Волосы у него темные (действительно,волосы стали у него каштановыми) и "как будто влажные",лежат странной волной. Лоб высокий, белый и чистый, но не громадный.Карие живые глаза, выражение лица приветливое и естественное. Сюртуки галстук черные; рубашка и носки - белые. Таким описывает егоОливье.

Вечером Оливьерассказывал у Альфреда де Виньи о своем посещении поэта. Он сказал,что, по его мнению, Гюго тоньше, чем на портрете. "О что вы!язвительным тоном возразил Сент-Бев. - Он растолстел". Потомзаговорили об "Эрнани", где актеры, предоставленные самимсебе, все меняли по-своему. В монологе Карла V вместо слов: "ТакЦезарь с папою - две части Божества" Мишеле говорил: "Народи Цезарь - две части мира", хотя это ломало ритм стиха. "Чтож, - наивно замечала публика, - так по крайней мере мысль менеенелепа". И все собратья захохотали. Сент-Бев рассказал, какФирмен ловко исказил реплику Эрнани: "Из свиты я твоей? Ты прав,властитель мой". Вместо этого он говорил: "Из вашей свиты",и как сумасшедший бегал по сцене, потом возвращался на авансцену исвистящим шепотом добавлял: "Я к ней принадлежу". Некоторыестрофы опять были освистаны, и Ваше, главарь клакеров, хозяйничавшихв Комеди-Франсез, заявлял: "Добавили бы еще человек шесть излевых, и я бы мог спасти эту пьеску!" Словом, чисто парижскиешуточки, в которых не щадят ни учителей, ни друзей, - играючи,раздирают их в клочья, как хищные звери, чтобы поточить свои когти.

Выйдя от Виньи вместе сСент-Бевом, швейцарец захотел проводить его. Он нашел, что этоболтливый и желчный человек. "Какое убийственное время! говорилСент-Бев. - Чтобы забыть о нем, нужны уединение, богатство иразвлечения. Покончить с собой не хочется, самоубийство - этонелепость. Но что за жизнь! Я думаю, лучше всего было бы уехать вдеревню, ходить по воскресеньям к мессе, спокойно говеть великимпостом и праздновать Пасху..." - "Господин Гюго верующий?"- "О, Виктора Гюго такие вопросы не мучают. У него столькобольших и таких чистых, таких тонких наслаждений, которые емудоставляет его талант! Все, что он пишет, так прекрасно, таксовершенно! И он так плодовит!.. Он доволен и своей семейной жизнью.Он весел, - может быть, чересчур весел! Вот уж счастливый человек..."Заметим, что этот "счастливый человек" только что написалстихи о счастье, полные мрачного смирения и разочарования [ВикторГюго, "Где же счастье?" ("Осенние листья")]. НоСент-Бев больше не бывал у четы Гюго; его стул в их доме оставалсяпустым и еще до конца месяца критик журнала "Глобус" вновьуехал в Руан.

Двадцать пятого июлябезумные ордонансы Полиньяка против гражданских свобод возмутилиПариж. "Еще одно правительство бросилось вниз с башен СобораПарижской Богоматери", - сказал Шатобриан. 27 июля поднялисьбаррикады. Гюстав Планш, приехавший навестить супругов Гюго,предложил маленькой Дидине поехать с ним в Пале-Рояль полакомитьсямороженым; он повез девочку в своем кабриолете, но дорогой ониувидели такие толпы народа и отряды солдат, что Планш испугался заребенка и отвез его домой. 28 июля было тридцать два градуса в тени.Елисейские Поля, унылая равнина, в обычное время предоставленнаяогородникам, покрылись войсками. Жители этого отдаленного тогдаквартала были отрезаны от всего и не знали новостей. В саду Гюгопросвистели пули. А накануне ночью Адель произвела на свет вторуюАдель, крепенького младенца с пухлыми щечками. Вдалеке слышаласьканонада. 29 июля над Тюильри взвилось трехцветное знамя. Что будет?Республика? Лафайет, который мог бы стать ее президентом, боялсяответственности не меньше, чем он любил популярность. Он вложилреспубликанское знамя в руки герцога Орлеанского. Короля Франциибольше не было, теперь он назывался король французов. Оттенкизачастую берут верх над принципами.

Виктор Гюго сразу жепринял новый режим. Со времени запрещения "Марион Делорм"он был в холодных отношениях с королевским дворцом, но считал, чтоФранция еще не созрела для республики. "Нам надо, чтобы по сутиу нас была республика, но чтоб называлась она монархией" [ВикторГюго, "Дневник революционера 1830 года"], - говорил он. Онбыл противником насилия; мать описывала ему страшные стороны всякогобунта. "Не будем больше обращаться к хирургам, обратимся кдругим врачам". Вскоре его возмутили карьеристы, спекулировавшиена революции, искавшие и раздававшие теплые местечки. "Противносмотреть на всех этих людей, нацепляющих трехцветную кокарду на свойпечной горшок". Несмотря на то, что Гюго написал столько од,посвященных низложенной королевской семье, ему нечего было бояться.Разве он не совершил революцию в литературе вместе с той самоймолодежью, которая приветствовала Шатобриана у подножия баррикад?"Революции, подобно волкам, не пожирают друг друга". Гюгоотдал прощальный поклон свергнутому королю. "Злосчастный род!Ему - хоть слово состраданья! Изгнанников былых постигло вновьизгнанье..." [Виктор Гюго, "Писано после Июля 1830 года"("Песни сумерек")] Гюго принял Июльскую монархию;оставалось только, чтобы она его приняла. Он сделал поворот споразительным искусством - одами, но без угодничества.

Его ода "К МолодойФранции" была гораздо лучше в литературном отношении, чем егопрежние легитимистские оды, - что было признаком искренности:

О братья, и для васнастали дни событий!

Победу розами и лавромуберите

И перед мертвымисклонитесь скорбно ниц.

Прекрасна юностибезмерная отвага,

И позавидуют пробитойткани флага

Твои знамена,Аустерлиц!

Гордитесь! Доблестью сотцами вы сравнялись!

Права, которые всраженьях им достались,

Под солнце жизни вывернули из гробов.

Июль вам подарил, чтобдети в счастье жили,

Три дня из тех, чтожгут форты бастилий,

А день один был у отцов

[Виктор Гюго, "Писанопосле Июля 1830 года" ("Песни сумерек")].

Гюго хотел, чтобы этистихи напечатаны были в "Глобусе", либеральном журнале.Сент-Бев, вернувшийся из Нормандии, провел переговоры с редакцией.Гюго пошел к нему в типографию журнала, чтобы пригласить его бытькрестным отцом своей новорожденной дочери. Сент-Бев замялся было исогласился, лишь когда получил заверение, что этого хочет Адель.Сент-Бев и стал лоцманом, который провел оду Виктора Гюго "черезузкие еще каналы восторжествовавшего либерализма". Для ееопубликования в "Глобусе" он составил милостивую "шапку"."Он сумел, - говорилось там о Гюго, сочетать с полнейшимчувством меры порыв своего патриотизма с должным приличием поотношению к несчастью; он остался гражданином Новой Франции, нестыдясь своих воспоминаний о Старой Франции..." И сказано былохорошо, и маневр был искусный. Поэтому Сент-Бев остался доволенсобой. "Я призвал поэта на службу режиму, который тогдаустановился, на службу Новой Франции. Я избавил его от роялизма..."

Гюго чувствовал себяпрекрасно в этой новой роли, которую он, впрочем, начал играть еще современи оды "К Вандомской колонне". "Плохая похвалачеловеку, - писал он, - сказать, что его политические взгляды неизменились за сорок лет... Это все равно что похвалить воду за то,что она стоячая, а дерево за то, что засохло..." За "Дневникомюного якобита 1819 года" последовал "Дневник революционера1830 года". "Нужно иногда насильно овладеть хартиями, чтобыу них были дети". Для него все складывалось хорошо. Он состоял вНациональной гвардии - в четвертом батальоне 1 легиона, занимая тамдолжность секретаря Дисциплинарного совета, которая освободила его отдежурств и караулов. После постановки его пьесы, после признания егосвоим при новом режиме, он мог наконец вновь приняться за "СоборПарижской Богоматери".

Есть на востоке Франции регион Франш-Конте, известный своим «желтым вином» и сыром Конте. А главный город региона – Безансон. Он мало популярен, если говорить о туристических маршрутах, но истинные ценители знают, что это – жемчужина восточной Франции.

Безансон – это небольшой город с населением чуть больше 100 тысяч. Но выглядит он очень величественно и достойно. Важности этому городу придают фундаментальные средневековые здания. Будто попадаешь в фильм про Гарри Потера. Настолько город аккуратный и опрятный. Совершенно не кричащий и не вызывающий, но гордый своим наследием, которое бережно опекает для тех, кто оценит....

Одним из наиболее ценных памяток является монументальная цитадель XVII века, которая находится на вершине скалы. Зрелище – потрясающее. Осознаешь и мощь времени, и силу и красоту природы. Ведь город очень удачно разместился в изгибе речки Ду, которая огибает город с трех сторон, тогда как с четвертой стороны находится неприступная высокая скала. Эту средневековую цитадель включили в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.

Безансон, его достопримечательности

В Безансоне находится много учебных заведений и, соответственно, много студентов, которые создают в достаточно неторопливом из-за массивности зданий городе эффект движения. Кафе, скверы, геометрические парки – всё заполнено передвигающимися студентами.

Оно и не удивительно, ведь в Безансоне – как за каменной стеной. Систему фортификации города составляют 18 оборонных сооружений, и это только ключевых. Вы скажите, что они уже, можно сказать, экспонаты. Возможно, но это лучше чем ничего!

Вообще в городе 186 исторических монументов, которые охраняются городом. По ним можно изучать историю городка, которая началась еще во времена Римской империи, а может и раньше, но свидетелей с того времени не осталось…

Если вас забросило в Безансон, обязательно посетите Крепость города с её музеями, а также зоопарком. Привлекают внимание туриста и Астрономические часы, которые расположены на Соборе Сен-Жан. Кстати, в своё время Безансон являлся центром часового дела во Франции.

Кто такой Виктор Гюго знает каждый образованный человек, но знает ли он, где родился Гюго? Да, именно здесь, поэтому не удивительно, что здесь находится дом-музей Виктора Гюго, который тоже стоит посетить.

Помимо всего перечисленного главный город Франш-Конте манит своими церквями, фонтанами, парками. Можно часами гулять по набережной реки Ду в поисках смысла жизни и истинных ценностей.

Кстати, Безансон, действительно, очень цивилизованный и продуманный город. Еще одним свидетельством тому является забота о туристах. Специально для них в мостовую вмонтированы таблички с указателями, которые помогают добраться до основных достопримечательностей города.

Французский писатель-романтик, поэт и публицист Виктор Гюго (Victor Marie Hugo) родился в 1802 году, в Безансоне. Его отец служил генералом наполеоновской армии, мать была строгой католичкой и роялисткой. Детство Виктора прошло в постоянных переездах. Этого требовала военная служба отца, к тому же родители часто ссорились, разъезжались и жили порознь. В ранние детские годы Виктор и […]

Французский писатель-романтик, поэт и публицист Виктор Гюго (Victor Marie Hugo) родился в 1802 году, в Безансоне . Его отец служил генералом наполеоновской армии, мать была строгой католичкой и роялисткой. Детство Виктора прошло в постоянных переездах. Этого требовала военная служба отца, к тому же родители часто ссорились, разъезжались и жили порознь.

В ранние детские годы Виктор и его братья обучались дома. Только в 1814 году, когда они жили в Мадриде, мальчики поступили в лицей Людовика Великого. В лицее учились дети испанских аристократов. Они невзлюбили сыновей французского генерала и не приняли их в свой круг.

Виктор, лишённый общения со сверстниками, увлёкся литературой. Он много читал, а вскоре попробовал писать сам. Первым творением 14-летнего автора стала трагедия «Yrtatine», затем – драма «Louis de Castro». Эти ранние произведения не публиковались, однако уже к 1819 году Гюго получил первые хвалебные отзывы и премию Академии за свои стихи и поэмы.

Первой официальной публикацией стало сатирическое произведение «Телеграф» . С этого момента началась полноценная писательская деятельность. По окончанию лицея Виктор и его братья начали издавать приложение к журналу «Le conservateur». У Виктора в это время появилась подруга – .

Мать Гюго умерла в 1821 году. Около года молодой человек, не желая обращаться к отцу, зарабатывал на жизнь писательством. Тогда же он опубликовал первый роман – мелодраму «Бюг Жаргаль» . Был издан стихотворный сборник, который заслужил одобрение самого короля. Молодому дарованию назначили ежегодную ренту – 1200 франков. Это позволило Виктору вступить в брак с Адель. Вскоре у супругов родился первенец – сын Леопольд. К сожалению, Леопольд Гюго умер в раннем возрасте.

Второй роман молодого автора – «Ган Исландец» , написанный в жанре готической прозы, вышел в 1823 г. После этого писатель сблизился со многими писателями романтического жанра: Альфредом Виньи, Эмилем Дешаном, Шарлем Нодье, Альфонсом де Ламартином . Группа литераторов образовала творческое объединение «Сенакль» при издании «Мюз франсез».

В 1827 г. появилось первое драматургическое произведение Гюго – пьеса «Кромвель» . Её не ставили на сцене (слишком велик был объём), но «Предисловие» к пьесе стали считать литературной программой французского романтизма. Гюго совершил революцию в романтической прозе. Он призвал литераторов к объективному отражению всех сторон жизни: описанию не только величественных событий, но и повседневных; изображению не только прекрасных, но и уродливых сторон действительности. По мнению Гюго, человеческие характеры следовало показывать во всей многогранности. «Что существует в природе, должно быть и в искусстве!» – считал писатель.

Французский романтизм нового толка протестовал против литературной рутины, выражал настроения демократической оппозиции, развивал тему народного самосознания.

Период 1829-43 гг. стал высшей ступенью подъёма карьеры Гюго-писателя. Одно за другим выходили произведения. У литератора к тому времени родились ещё четверо детей, но семья постепенно распадалась. У Виктора появилась любовница – Жюльетта Друэ (она стала его возлюбленной на долгие тридцать лет). Адель тоже пользовалась личной свободой – её любовником был критик Сент-Бев.

Гюго в следующие несколько лет написал много произведений, но вершиной его творчества стал знаменитый «Notre-Dame de Paris» («Собор Парижской Богоматери») , опубликованный в 1831 г. В своём литературном шедевре автор показал любовь и реалии жизни обделённых людей из «низов». Произведение имело необычайный успех у читателей.

В 1845 г. Виктора Гюго назначили пэром Франции. В том году он пережил трагедию – погибла его любимая дочь Леопольдина. В 1848 г. писатель стал депутатом Национального собрания и активным сторонником республиканского строя. В это время он начал писать публицистические произведения.

Через три года Бонапарт устроил государственный переворот и ликвидировал республиканскую форму правления. Гюго пришлось покинуть страну. Около двадцати лет он жил в изгнании на английских островах Ла-Манша. Здесь он написал грандиозную эпопею – «Отверженные» . Этот роман до сих пор считают великой книгой, непревзойдённой на все времена по своей актуальности и прозорливости.

В 1870 году писатель вместе с Жюльеттой Друэ решили вернуться в Париж. Столица восторженно встретила Гюго. Его избрали в Национальную Ассамблею, но он вскоре покинул пост. Через четыре года увидел свет его последний роман – «Девяносто третий год» . В 1978 году Гюго перенёс кровоизлияние в мозг. Он оправился, но масштабных романов больше не создавал. Было написано лишь несколько публицистических и бытовых произведений. В 1883 году скончалась от рака Жюльетта. Виктор Гюго тяжело перенёс утрату – его силы были подорваны окончательно.

Великий писатель умер 22.05 1885 г. в Париже. Похороны Гюго стали днём национального траура. Он был погребён в Пантеоне, как один из самых почитаемых граждан Франции.

Биографы называют Виктора Гюго «гением борьбы», а его жизненный путь – годами неусыпного труда. Это справедливо – ведь борьба и труд и есть высшие проявления подлинного гения.

Как я экономлю на отелях?

Все очень просто – ищите не только на букинге. Я предпочитаю поисковик RoomGuru . Он ищет скидки одновременно на Booking и на 70 других сайтах бронирования.

(оценок: 1 , среднее: 5,00 из 5)

Гениальный поэт, драматург и писатель Виктор Мари Гюго появился на свет в Безансоне 26 февраля 1802 года в семье офицера. Супружеская жизнь у его родителей не сложилась, поэтому младенец кочевал между отцовским и материнским домом. Возможно, именно из-за этого маленький Гюго был чрезвычайно болезненным мальчиком.

Виктору еще не исполнилось и двадцати, как в октябре 1822 года он стал законным супругом Аледь Фуке – девушки, которую любил с самого детства. Первый их ребенок умер, прожив всего несколько месяцев. После трагической смерти первенца жена подарила Виктору Гюго еще четырех детей – двух дочерей и двух сыновей. Отношения между супругами были полны любви и понимания, благодаря чему коллеги писателя называли чету «святым семейством».

Период од и романов сменился волной пьес на рубеже 20-30-х годов XIX века. Все больше погружаясь в театральную среду, теряя ощущение времени на репетициях, Гюго практически не появляется дома. Семейная идиллия рушится, а на ее шатких остатках возносится триумфальная пьеса «Эрнани», принося семье небывалый финансовый достаток.

В начале 1831 года писатель ставит точку в легендарном романе и, вместе с тем, в счастливом браке. Адель уже давно разлюбила Виктора – хотя он и не замечал этого, – и жизнь в таком положении стала невыносимой для молодого творческого мужчины.

В это время судьба дарит ему новый лучик солнца, обворожительную парижанку Жюльетту Друэ. Стройная черноглазая куртизанка и Гюго были словно созданы друг для друга… В жизни писателя вновь начинается белая полоса, и он, исполненный вдохновением, с новой силой приступает к литературной деятельности. Кстати, в отличие от Адель, Жюльетта высоко ценила работу своего любимого и всегда хранила его рукописи. Вдохновение Виктора вскоре вылилось в сборник стихов «Песни сумерек».

Интересно, что в этих отношениях Гюго проявил себя скорее строгим наставником, чем искренним любовником. С его легкой руки Жюльетта из пленительной куртизанки превратилась в скромную монашку… А в это время писатель с головой окунается в общественную деятельность. Да, в 1845 году он стал пэром Франции – и это не был предел мечтаний.

В 1843 году старшая дочь Гюго, Леопольдина, трагически погибает вместе со своим мужем. В это же время дает трещину и второй (неофициальный) брак писателя: кроме Жюльетты его начинают навещать многие хорошенькие куртизанки и актрисы. Лишь спустя семь лет несчастная женщина узнает о «подвигах» своего Казановы – да еще как узнает, из уст самой соперницы, прикрепившей в добавок к своему письму еще и любовную переписку с Гюго…

В 50-х годах французский мэтр становится изгнанником, кочуя между Брюсселем и британскими островами. За пределами Франции он издает памфлет «Наполеон Малый», который приносит ему небывалую славу, после чего с новой силой принимается за творчество. Удача то и дело улыбалась ему: на гонорар за сборник поэзий «Созерцания» Гюго смог построить целый дом!

В 60-х появляются «Отверженные», «Труженики моря», «Песни улиц и лесов». На писателя не влияет даже смерть его первой любви – Адель, а также всех его детей. Ведь жизнь Виктора Гюго теперь, помимо Жюльетты, скрашивали то Мари, то Сара, то Жюдит – все как одна юные, свежие, пылкие. Даже в восьмидесятилетнем возрасте Гюго оставался собой: за два месяца до своей смерти он еще назначал любовные свидания.

22 мая 1885 года мир попрощался с великим писателем. За гробом Виктора Гюго шло два миллиона человек…

Виктор Гюго, библиография

Все книги Виктора Гюго:

Поэзия

1822
«Оды и поэтические опыты»
1823
«Оды»
1824
«Новые оды»
1826
«Оды и баллады»
1829
«Восточные мотивы»
1831
«Осенние листья»
1835
«Песни сумерек»
1837
«Внутренние голоса»
1840
«Лучи и тени»
1853
«Возмездие»
1856
«Созерцания»
1865
«Песни улиц и лесов»
1872
«Грозный год»
1877
«Искусство быть дедом»
1878
«Папа»
1880
«Революция»
1881
«Четыре ветра духа»
1859, 1877, 1883
«Легенда веков»
1886
«Конец Сатаны»
1891
«Бог»
1888, 1893
«Все струны лиры»
1898
«Мрачные годы»
1902, 1941
«Последний сноп»
1942
«Океан»

Драматургия

1819/1820
«Инес де Кастро»
1827
«Кромвель»
1828
«Эми Робсарт»
1829
«Марион Делорм»
1829
«Эрнани»
1832
«Король забавляется»
1833
«Лукреция Борджиа»
1833
«Мария Тюдор»
1835
«Анджело, тиран Падуанский»
1838
«Рюи Блаз»
1843
«Бургграфы»
1882
«Торквемада»
1886
«Свободный театр. Малые пьесы и фрагменты»

Романы

1823
«Ган Исландец»
1826
«Бюг-Жаргаль»
1829
«Последний день приговорённого к смерти»
1831
«Собор Парижской Богоматери»
1834
«Клод Гё»
1862
«Отверженные»
1866
«Труженики моря»
1869
«Человек, который смеётся»
1874
«Девяносто третий год»

Публицистика и эссе

1834
«Этюд о Мирабо»
1834
«Литературные и философские опыты»
1842
«Рейн. Письма к другу»
1852
«Наполеон Малый»
1855
«Письма Луи Бонапарту»
1864
«Вильям Шекспир»
1867
«Париж»
1867
«Голос с Гернси»
1875
«До изгнания»
1875
«Во время изгнания»
1876, 1889
«После изгнания»
1877-1878