Что-то физики в почёте.
Что-то лирики в загоне.
Дело не в сухом расчёте,
Дело в мировом законе.
- Б.А.Слуцкий, 1959
Знаменитая дискуссия между физиками и лириками началась в 1959-ом году с виртуального (газетного) спора между Эренбургом и Полетаевым. Эренбург осудил тогда в газетной статье «черствого» инженера, интересующегося лишь научными и техническими достижениями, но не культурой. Полетаев в своем ответе в газету писал – «мы живем творчеством разума, а не чувства, поэзией идей, теорией экспериментов, строительства. Это наша эпоха. Она требует всего человека без остатка, и некогда нам восклицать: ах, Бах! ах, Блок!... Хотим мы этого, или нет, они стали досугом, развлечением, а не жизнью».
В дискуссию вступило множество выдающихся людей того времени. Диспуты проходили в переполненных залах, на страницах многих газет. Было сказано много красивых слов. К примеру, поэт Павел Антокольский писал – «Мироздание не ограничено пределами точного знания, не замкнуто в кругу формул, порядком абстрагирующих жизнь. Девятая симфония Бетховена и «Медный всадник» Пушкина далеко превосходят своей мощью не только самые мощные рефракторы Пулкова, но и космическую ракету».
Сама возможность такой широкой дискуссии по столь краеугольной теме подрывает миф о том, что в советском обществе не было места для плюрализма мнений. Впрочем, дело возможно в том, что руководители СССР не до конца осознавали, насколько важен этот вопрос. Интересно, что и в западном общество та же дилемма начала обсуждаться в том же самом 1959-ом году, совершенно независимо от дискуссии в СССР. Её началом можно считать эссе Чарльза Сноу «Две культуры и научная революция». Он писал - «духовный мир западной интеллигенции все явственнее поляризуется, все явственнее раскалывается на две противоположные части. На одном полюсе - художественная интеллигенция, на другом - ученые, и как наиболее яркие представители этой группы - физики. Их разделяет стена непонимания, а иногда - особенно среди молодежи - даже антипатии и вражды».
Эта полярность между физиками и лириками оказалась более глубокой, чем культурные, социальные и экономические различия между Россией и Западом. И действительно, этот спор выходит за рамки полезности научного или культурного знания. Речь идет, по сути, о том, как развиваться человечеству. При помощи освоения природы или при помощи развития общества? Должно ли человечество менять окружающий мир под себя, как полагают физики, или наоборот – менять себя, подстраиваясь под окружающий мир, как мечтают лирики.
Это фундаментальный вопрос, возможно даже главный вопрос нашей цивилизации. Прав ли Мичурин, сказавший – «мы не можем ждать милостей от природы, взять их у нее - наша задача»? Правы ли экономисты, последователи Адама Смита, полагающие, что закон стоимости всегда способен взять на себя регуляцию отношений между людьми, нужно лишь позволить ему сделать это? Или правы те, кто считает, что человечество не выживет, если люди останутся черствыми по отношению друг к другу?
Два с половиной века в почете у человечества находятся физики. Многие начинания лириков оборачиваются крахом, зато у физиков все получается – благодаря ним люди живут все лучше и все дольше. Благодаря физикам у лириков есть еда и возможность витать в облаках.
Но те же два с половиной века характеризуются ещё одной чертой – постоянным ростом использования ископаемой энергии. Весь научно технический прогресс основан на запасах нефти и газа. Он как ракета, которая летит быстрее телеги нашей культуры, но только до тех пор, пока у неё не кончится горючее. А потом эта ракета упадет на землю бесполезным грузом, а телега будет продолжать продвигаться вперед. Медленно, незаметно, но вперед.
Сегодня, более чем полвека после спора физиков и лириков, все начинает меняться. «Мировой закон» Слуцкого оказался действующим лишь в строгих временных рамках. Но проблема в том, что люди разучились видеть лидеров в лириках, в философах, в воспитателях. Мы не видим пророков в своем отчестве, мы не увидели бы их, будь они даже у нас под носом. Нам придется снова этому учиться.
Сначала немного истории. Непримиримый бурный спор о значимости физиков и лириков начался в 1959 году. «Мироздание не ограничено пределами точного знания, не замкнуто в кругу формул, порядком абстрагирующих жизнь. Девятая симфония Бетховена и «Медный всадник» Пушкина далеко превосходят своей мощью не только самые мощные рефракторы Пулкова, но и космическую ракету», – писал поэт П. Г. Антокольский, представитель лагеря «лириков». Один из первых отечественных кибернетиков И. А. Полетаев так высказывал другую точку зрения: «Мы живем творчеством разума, а не чувства, поэзией идей, теорией экспериментов, строительства. Это наша эпоха. Она требует всего человека без остатка, и некогда нам восклицать: ах, Бах! ах, Блок!… Хотим мы этого, или нет, они стали досугом, развлечением, а не жизнью».
А поэт Б.А.Слуцкий написал стихотворение «Физики и лирики», слова из которого и стали крылатыми:
Что-то физики в почёте.
Что-то лирики в загоне.
Дело не в сухом расчёте,
Дело в мировом законе. (1959г.)
Надо отметить, что эта дискуссия не локальная, охватившая одну страну, так как суть ее глобальная, всемирная – какой путь дальнейшего развития выбрать человечеству. В том же 1959 году Чарльз Сноу в эссе «Две культуры и научная революция» размышлял: «Духовный мир западной интеллигенции все явственнее поляризуется, все явственнее раскалывается на две противоположные части. На одном полюсе — художественная интеллигенция, на другом — ученые, и как наиболее яркие представители этой группы — физики. Их разделяет стена непонимания, а иногда — особенно среди молодежи — даже антипатии и вражды».
Кто же сегодня в почете? Кто востребован на рынке труда? Если быть объективным, приходится признать, что в наше время, когда промышленность стремительно развивается, больше требуются все-таки технические специальности.
Лирикам тоже есть место под солнцем. Это и дизайнеры, и маркетологи, и HR-специалисты, выстраивающие внутрикорпоративную политику, рекламщики, сопровождающие новые проекты, философы, ищущие смысл бытия… У каждого своя задача. «Физики» двигают прогресс вперед, создают материальные блага, а лирики делают этот мир гармоничнее, помогают человеку оставаться человеком. Они вносят в жизнь общества эмоции, переживания, легкий богемный хаос в мысли, красоту. Они напоминают нам, что есть прекрасный незабываемый рассвет и закат, легкое дуновение ветерка, мечты, сомнения, любовь…
Самое интересное, что многие «физики» являются замечательными, нежнейшими «лириками». Первая женщина-профессор математики Софья Ковалевская была талантливой писательницей. Альберт Эйнштейн обладал уникальным воображением: сначала что-то воображал, потом претворял в жизнь, находил научное обоснование этому. Борис Стругацкий, окончив механико-математический факультет ЛГУ с дипломом астронома, работал в Пулковской обсерватории, а с 1960 – профессиональный писатель. Его брат Аркадий Стругацкий – выпускник Актюбинского артиллерийского училища, затем окончил Московский военный институт иностранных языков с дипломом переводчика-япониста. Перечислять можно долго. А вот кто назовет «лирика», ставшего известным «физиком»?
По-видимому, человек может в любом возрасте, заинтересовавшись гуманитарными дисциплинами, глубоко изучить их и стать отличным специалистом во вновь выбранной области. А вот «лирикам» не удаются такие жизненные крутые виражи. Иначе говоря, если ваш ребенок окончил технический вуз, успешно работал, но потом решил стать переводчиком, учителем, историком, писателем, художником и т.д. – это вполне реально и примеров тому много. А вот выбрав гуманиарную стезю, он на ней и останется. Точные науки он, конечно, может изучать, но это не перейдет рамки дилетанства, хобби, и заметного следа в истории человечества он на вновь избранном поприще не оставит.
Кстати, образование идет навстречу гуманитариям: так, например, по математике введена двухуровневая система сдачи единого государственного экзамена, благодаря чему лирики могут спокойно сдать необходимый минимум за школьный курс и имеют возможность продолжать успешно учиться дальше, но только в гуманитарном вузе.
Следует признать, что сегодня человеку необходимы и техническое, и гуманитарное образование. Должны быть в обществе и физики, и лирики. Да вы и сами знаете, что все больше молодых специалистов имеют два-три диплома, знают несколько иностранных языков. Таковы требования времени. Только так можно чувствовать себя успешным, конкурентноспособным человеком, идущим в ногу с прогрессом.
Высокопрофессиональные «физики» и «лирики» всегда имеют огромный спрос на рынке труда. Только их не так много, этих действительно знающих специалистов, трудолюбивых, энергичных, гибких, готовых постоянно обучаться.
С 60-х годов прошлого века пошли разговоры о физиках и лириках - что они по-разному воспринимают мир, что у них разные ценности: одним дороже космические корабли, бороздящие просторы, другим - нежный аромат июньской сирени. Потом добавилось еще и деление людей по особенностям работы головного мозга - на левополушарных (тех же «физиков») и правополушарных («лириков»). Также людей делят по образованию - на «технарей» и «гуманитариев».
Конечно, все такие разделения очень условны, один и тот же человек в одних обстоятельствах может проявлять себя как «физик», в других - как «лирик». И, конечно, наиболее типичный для него способ мышления может никак не соотноситься ни с его образованием, ни с физиологическими особенностями, ни тем более с мировоззренческими взглядами.
Тем не менее, какая-то правда во всем этом есть. Несмотря на обилие исключений, тонкостей, оттенков - все-таки действительно существуют два наиболее типичных способа мышления. За неимением лучшей терминологии назовем их «технарским» и «гуманитарным». У каждого из этих способов есть свои плюсы и свои минусы.
«Технарю» свойственно мыслить аналитически, он выстраивает схемы, у него все четко, все логично, все друг с другом связано. И во многих случаях это работает (причем не только в науке и технике). Но подчас «технарь» не способен понять всю сложность, противоречивость и многогранность жизни, он не хочет признавать, что такие убедительные, такие логичные схемы вдруг дают сбои. И когда это случается, он зачастую испытывает сильное раздражение.
Мне лет двадцать назад как-то пришлось с таким человеком путешествовать в машине, ехать надо было далеко, в незнакомое ему место, и он ориентировался по атласу. Но реальность атласу не соответствовала, и мой приятель предпочитал в таких случаях верить не глазам своим, а печатному слову. Заехали мы, конечно, совсем не туда, но запомнились мне прежде всего эмоции, которые из него хлестали, когда обещанного поворота не было, когда показанная в атласе дорога на самом деле оказывалась просекой, когда дорожные указатели обещали нам совсем другое, нежели атлас. Я наблюдал ни много ни мало как обиду на мироздание: как оно, мироздание, посмело не соответствовать атласу дорог?
«Гуманитарий» - совсем иное дело. Он стремится воспринимать вещи в комплексе, аналитика - не его сильная сторона, для него мир неразложим на совокупность взаимосвязанных вещей, а представляет собой нечто огромное, цельное, прекрасное, вызывающее множество тончайших эмоций. «Гуманитарий» может «нутром чувствовать» какие-то глубинные истины, но если и способен их выразить, то разве что языком искусства. «Гуманитарий», блестящий специалист в какой-то сфере, может оказаться совершенно беспомощным в вещах практических, требующих анализа. Ему-то ближе синтез. Для гуманитария может оказаться загадкой мотивация поведения каких-то людей, потому что он неспособен просчитать, какие у них цели и как проще всего этих целей добиться.
К чему я все это говорю? Просто напоминаю, что слова из «Следи за собой, будь осторожен» применимы и в данном случае. Большинству из нас, при всех оговорках, более свойственен либо технарский, либо гуманитарный склад ума, и потому свойственны и минусы такого склада. Кому-то опаснее схематизация жизни, кому-то - неспособность к анализу. Но, зная за собой такие особенности, признавая, что для тебя характерны ошибки именно такого рода, ты с меньшей вероятностью их совершишь.
Естественно, все это проявляется и в духовной жизни. И для «технарей», и для «гуманитариев» тут есть свои ловушки. Например, «технарю» часто свойственно буквальное понимание текста Библии, и когда такое буквальное понимание разных библейских мест входит в логическое противоречие друг с другом, «технарь» теряется, потому что для правильного прочтения Библии (как, впрочем, любого сложного текста) необходимы гуманитарные приемы мышления.
Или, к примеру, изучив православную догматику, он пытается в ее свете рассмотреть любые стороны жизни, в результате чего в его сознании происходит сшибка догматики (воспринятой как четкая, логическая схема) с жизнью. Именно таким путем рождались многие ереси. Эти ереси, по сути, были попытками втиснуть Бога в четкую, логичную, доступную человеческому уму схему.
Взять, к примеру, ересь арианства. Арий был очень умным человеком, и как умный человек, он совершенно не мог понять, как это Бог един, и в то же время троичен, как это Иисус Христос, будучи сыном Божиим, существует предвечно? Неувязочка! Ведь если сын - значит, в какой-то момент родился, а до этого момента Его не было. Логично? Логично! Значит, Христос - это не Бог, а всего лишь наилучшее, наивысшее творение Божие, могущественное существо, этакий супер-ангел, но… не Бог.
Но и у «гуманитариев» есть свои, скажем прямо, дефекты мышления. Гуманитарий зачастую оказывается слишком доверчив в духовной жизни, слишком подвержен разным влияниям, а подчас и попросту суеверен. Для него разные аспекты религиозной жизни оказываются одинаково важными, потому что в одинаковой мере вызывают эмоции. Умиление от пения антифонов и тропарей у него может быть в точности таким же, как и от Причастия, и потому для него Причастие и тропари - явления одного порядка.
Для «гуманитария» меньше риск изобрести новую ересь, но больше риск попасть в какую-нибудь уже готовую секту - потому что ему не хватает логического мышления, чтобы рассмотреть аргументы сектантов по существу и сопоставить их с православным вероучением. Причем, на мой взгляд, для «гуманитария» выше риск вляпаться во что-то оккультное, нежели для «технаря».
Повторю то, с чего начал: все эти деления на «технарей» и «гуманитариев» во многом условны, в каждом из нас есть и то, и другое, и на любой конкретный пример всегда при желании можно найти контрпример.
Тем не менее, не лишне себя спросить: а не хромаю ли я в своей духовной жизни либо на ту, либо на эту ногу?
What if radio played only the shows you care about, when you want?. Try us out on any web browser — desktop, mobile, or tablet.
Take it with you
Start listening to Физики и лирики on your phone right now with сайт"s free mobile app, the best podcasting experience on both iPhone and Android. Your subcriptions will sync with your account on this website too. Podcast smart and easy with the app that refuses to compromise.
Google Play reviews:
"THE best podcast/netcast app. Brilliantly useful, fantastically intuitive, beautiful UI. Developers constantly update and improve. No other podcast/netcast app comes close."
"Excellent app. Easy and intuitive to use. New features frequently added. Just what you need. Not what you don"t. Programmer gives this app a lot of love and attention and it shows."
"Store house of knowledge"
"Thank you for giving me a beautiful, podcast streaming app with a great library"
"Love the offline function"
"This is "the" way to handle your podcast subscriptions. It"s also a great way to discover new podcasts."
"It"s perfect. So easy to find shows to follow. Six stars for Chromecast support."
ФИЗИКИ VS . ЛИРИКИ: К ИСТОРИИ ОДНОЙ «ПРИДУРКОВАТОЙ» ДИСКУССИИ 1
Характеристику «придурковатая» применительно к дискуссии, получившей в культурной истории СССР название «дискуссии физиков и лириков», дал Игорь Андреевич Полетаев, чье письмо, опубликованное в газете «Комсо-мольская правда» 11 октября 1959 года, положило начало полемике, которая захлестнула советскую общественную печать и литературу на несколько после-дующих лет. По воспоминаниям Полетаева, поводом для его письма стала опубликованная в той же «Комсомольской правде» (от 2 сентября) статья Ильи Эренбурга «Ответ на одно письмо». Эренбург отвечал на письмо некой студентки пединститута Нины, жаловавшейся на своего друга, инженера Юрия, за то, что он не разделяет ее восторгов по поводу искусства, не хочет посещать выставки и концерты, а на попытки прочитать ему стихи Блока за-являет, что искусство - это чепуха, так как пришла другая эпоха - эпоха точных знаний и научного прогресса. В ответе корреспондентке Эренбург жалел о зачерствелой «душевной целине» ее друга и призывал советских граждан бороться за гармоничное развитие личности. Полетаев, работавший в то время в звании инженер-подполковника в НИИ Главного артиллерий-ского управления и бывший автором первой отечественной книги о кибернетике 2 , вспоминал, что, прочитав ответ Эренбурга, сначала «просто удивился»:
Ну как такое можно печатать? Именно печатать, ибо сначала я ни на се-кунду не усомнился в том, что И.Г. Эренбург печатает одно, а думает другое (не круглый же он дурак, в самом деле, с этой «душевной целиной»). Потом усомнился. А может, дурак? Потом решил: вряд ли дурак, просто хитрец и пытается поддержать загнивающий авторитет писателей, философов и про-чих гуманитариев дурного качества, которые только и делают, что врут да личные счеты друг с другом сводят. На том и остановился.
В этот день вечером я остался дома один: жена, дочь и сын ушли куда-то. Единственная комната, в которой мы вчетвером много лет ютились, осталась в моем распоряжении - редкое везенье. Чувствуя, что я, дескать, исполняю гражданский долг, вытащил свою «Колибри» (немецкую портативную пи-шущую машинку. - К.Б.) и аккуратно отстукал на ней письмо в редакцию «Комсомольской правды», постаравшись объяснить их ошибку по поводу «чуда в Бабьегородском» (опубликованного в том же номере «Комсомоль-ской правды» сообщения о сенсационном открытии «дарового тепла», сде-ланном при испытании нового образца холодильника, радиатор которого якобы отдавал в виде тепла заметно больше энергии, чем потреблял элек-трической из сети питания. - К.Б. ).
Кончил. Посмотрел на часы - еще рано. Кругом тихо, и дел у меня нет срочных. Вставил еще один листочек под валик и напечатал полстранички «В защиту Юрия» - о статье Эренбурга и письме «Нины» <...>. В заключе-ние я написал листок, разъясняющий, что о «чуде» я пишу всерьез, а об Эренбурге так, ни для чего, ибо сие меня не касается, ибо по специальности я - инженер <...>. И подписался так же: И. Полетаев (инженер).
Письмо в три листка было отправлено и забыто мною. Через неделю, что ли, пришла открытка от какого-то бедняги, сидящего в редакции над чте-нием писем. Он «благодарил», как положено, и все. <...> Прошла еще одна неделя. В воскресенье в номере «Комсомольской правды» целая страница оказалась посвящена обсуждению читателями статьи И.Г. Эренбурга о «Нине». В северо-восточном углу оказалась моя заметка «[Несколько слов]» - пропущено редакцией - «В защиту Юрия» (оставлено редак-цией). Узнал я об этом в понедельник, придя на работу.
Оказалось, что-то вроде грома среди ясного неба! Не вру, два или три дня интеллигенция нашего НИИ (и в форме, и без) ни фига не работала, топталась в коридорах и кабинетах и спорила, спорила, спорила до хри-поты. Мне тоже не давали работать и поминутно «призывали к ответу», вы-зывая в коридор, влезали в комнату. Для меня все сие было совершенно неожиданно и, сказать по правде, - непонятно. Откуда столько энтузиазма и интереса?
«За меня» было меньше, чем «против». Но не многим меньше. В моей то-гдашней оценке счет был 4:6. <...> Толки и споры затухали медленно. Потом включились домашние, друзья и знакомые. Начались телефонные звонки. Формировалось, что называется «общественное мнение» 3 .
В истории этих споров Полетаеву доведется стать выразителем «обще-ственного мнения», отказывающего искусству, литературе и поэзии в соци-альной ценности. Расхожими стали слова из его заметки «В защиту Юрия»:
Мы живем творчеством разума, а не чувства, поэзией идей, теорией экспе-риментов, строительства. Это наша эпоха. Она требует всего человека без остатка, и некогда нам восклицать: ах, Бах! ах, Блок! <...> Хотим мы этого, или нет, они стали досугом, развлечением, а не жизнью 4 .
Двумя десятилетиями позднее Полетаев подчеркивал, что главным для него было иное - не декларация антихудожественного утилитаризма, а сво-бода социального и профессионального выбора:
Если я или некто X, будучи взрослым, в здравом уме и твердой памяти, вы-брал себе занятие, то - во-первых - пусть он делает как хочет, если он не мешает другим, а тем более приносит пользу; во-вторых, пусть никакая сволочь не смеет ему говорить, что ты, дескать, Х - плохой, потому что ты плотник (инженер, г...очист - нужное дописать), а я - Y - хороший, ибо я поэт 5 .
Однако в общей массе газетных откликов письмо Полетаева воспринима-лось как вызов защитникам «лирики» со стороны «физиков». Появление в широком обиходе самого словосочетания «физики и лирики» возникло по ходу дискуссии с оглядкой на стихотворение Бориса Слуцкого, напечатанное в октябре того же года в «Литературной газете»:
Что-то физики в почете.
Что-то лирики в загоне.
Дело не в сухом расчете,
Дело в мировом законе.
Значит, что-то не раскрыли
Мы, что следовало нам бы!
Значит, слабенькие крылья -
Наши сладенькие ямбы,
И в пегасовом полете
Не взлетают наши кони...
То-то физики в почете,
То-то лирики в загоне.
Это самоочевидно.
Спорить просто бесполезно.
Так что даже не обидно,
А скорее интересно
Наблюдать, как, словно пена,
Опадают наши рифмы
И величие степенно
Отступает в логарифмы 6 .
Страсти развивались по восходящей. Ход дискуссии, первоначально опре-делявшийся редакцией «Комсомольской правды», к концу декабря захватил и другие органы центральной и местной печати, а также вылился в публич-ные диспуты, состоявшиеся, в частности, в Институте им. Гнесиных и в клубе завода им. Войтовича (в первом из них приняли участие и главные инициа-торы спора - Эренбург и Полетаев). Стихотворение Слуцкого также стало темой обсуждения и объяснения его со стороны автора на Всероссийской поэтической дискуссии в середине декабря 1959 года в Ленинграде. В посвя-щенной этой дискуссии статье «После споров - накануне споров» в газете «Литература и жизнь» (от 27 декабря 1959 года) критик В. Бушин писал:
Многие поэты восприняли его (стихотворение «Физики и лирики». - К.Б.) как речь Б. Слуцкого на похоронах поэзии и, не боясь прослыть людьми, лишенными юмора и чувства меры, с удивительным единодушием обруши-лись на автора стихотворения. <...> На дискуссии выступили поэты разных поколений, национальностей, творческих пристрастий, стилей: Александр Прокофьев и Евгений Евтушенко, Борис Ручьев и Адам Шогенцуков, Павел Антокольский и Кайсын Кулиев, Николай Тихонов и Василий Фе-доров... И речи были о том, как поэты стремятся полнее и ярче выразить ве-личие и своеобразие наших дней - дней развернутого строительства коммунизма, как растет во всем мире авторитет и влияние советской лите-ратуры и, в частности, поэзии, как поэты мечтают выполнить наказ народа и партии сделать советскую литературу первой в мире не только по идей-ному содержанию, но и по художественному мастерству. <... > И во всех речах, даже когда ораторы прямо об этом не говорили, звучала убежден-ность в необходимости поэзии, в важности ее миссии, в том, что она зани-мает много места в душе современника и займет еще большее - в жизни человека коммунистического завтра 7 .
В «Литературной газете» от 21 января 1960 года поэт Павел Антокольский задавался вопросом: «Как случилось, что в борьбе за лучшее будущее чело-вечества на линии огня очутились представители точного знания, с их лога-рифмическими таблицами, химическими формулами, электронными инфор- мациями, со всей аппаратурой, ими же созданной, - а не мы, служители муз, не мы, поэты, художники, музыканты?» И здесь же отвечал себе так:
Почти физически ощущая облик нового, коммунистического общества, мы предвидим в нем несравненную возможность для гармонического развития человека <...> Мироздание не ограничено пределами точного знания, не за-мкнуто в кругу <...> формул, порядком абстрагирующих жизнь. Девятая симфония Бетховена и «Медный всадник» Пушкина далеко превосходят своей мощью не только самые мощные рефракторы Пулкова, но и косми-ческую ракету 8 .
Футурологическая риторика «коммунистического завтра» объединяет за-щитников литературы и искусства, которые тиражируют аксиомы о без- альтернативности гуманизма, произрастающего на шедеврах культуры, а не на формулах и чертежах. Судя по мемуарам Эренбурга, даже годы спустя, когда страсти спорщиков, казалось бы, уже остались в прошлом, свою собст-венную роль в былом споре он расценивал как культурно-пропагандистскую и духовно-наставническую (продиктованную стремлением отстаивать «идеи о необходимости гармоничного развития человека, о роли искусства в вос-питании культуры эмоций»), а «главную вину за развязавшуюся войну» по- прежнему вменял Полетаеву, проигнорировавшему «душевные недостатки инженера Юрия» и перенесшему «спор совсем в другую плоскость - нужно ли нашим современникам искусство». Ссылаясь на полученные им лично и редакцией «Комсомольской правды» «тысячи писем», число «сторонников Полетаева» Эренбург оценивал как один к десяти от общего числа высказав-шихся. Попутно писатель продиагностировал и самих авторов писем «после-дователей инженера Полетаева»: по его впечатлению, «все они» «показывали низкий уровень душевного развития» 9 .
Однако присутствие в кругозоре советского человека Баха, Бетховена и Пушкина обязывало считаться и с теми надеждами, которые директивно возлагались на научно-технический прогресс, призванный приблизить по-строение коммунистического общества. Решение в этом случае виделось в надлежащем «примирении» лириков и физиков, но здесь возникала своя проблема - проблема поиска общего языка между «лириками» и «физиками». Дополнительным стимулом к ее обсуждению в читательской аудитории стала вышедшая в том же, 1959 году в русском (частичном) переводе книга Чарльза Перси Сноу «Две культуры» 10 . Сноу развивал тему взаимного непонимания между гуманитариями и представителями естественных и точных наук, но, сравнивая английскую, американскую и советскую систему образования, не скупился на похвалы в адрес СССР, полагая, что «разрыв между двумя куль-турами» в Советском Союзе «не так глубок, как у нас». Комплиментов Сноу удостоилась и советская литература, демонстрирующая, по его мнению, боль-шее внимание к промышленному производству. «Советские писатели, в от-личие от английских, обращаются к читателям, которые хотя бы в общих чертах знакомы с промышленностью», а «инженер - такая же обычная фи-гура в советских романах, как психиатр в американских». Основания для утверждений о внимании советской литературы к промышленному производ-ству у Сноу формально имелись: к концу 1950-х годов полки советских биб-лиотек ломились от многостраничных образцов производственного романа, написанных за предшествующие тридцать лет. Но вот кто был читателем та-кой литературы, Сноу умалчивал, и главное - не давал ответа на вопрос: только ли такой литературой достижимо устранение разрыва между культу-рой «лириков» и культурой «физиков»? И что делать с литературой, равно-душной к «промышленному производству»?
Аргументы в пользу достижения общего языка между наукой и искус-ством ищутся также в рассуждениях об интересе людей искусства к науке, а ученых - к искусству. В газетной публицистике роль такого примирите-ля взял на себя критик Корнелий Зелинский. В большой статье «Научная ре-волюция и литература», появившейся в «Литературной газете» 18 июня 1960 года, бывший литературный погромщик (автор официального заключе-ния, перекрывшего путь Цветаевой в советской литературе и пламенный об-винитель Пастернака в 1958 году) представлялся ценителем точных наук с позиции гуманитария и брал под защиту Полетаева как автора хотя и тех-нической, но «смелой и глубокой по своим философским обобщениям» книги. Здесь же упоминал он и о «талантливой книге» «математиков А.М. и И.М. Яглома "Вероятность и информация"», «в которой некоторые чисто фи-лологические проблемы освещаются с точки зрения кибернетики». Слово «кибернетика», и без того уже часто упоминавшееся в дискуссии, соединяет при этом в рассуждении Зелинского не только точные и гуманитарные науки, но также социальную практику с возвышенной идеологией:
Отрыв от гуманитарных областей - это в то же время отрыв от мира идей, от политики, от всего того, что цементирует социалистическое общество и дает ему душу. Коммунизм это мир прекрасного, а не просто мир «кнопоч-ной цивилизации».
Двумя неделями позже на страницах той же «Литературной газеты» Зе-линскому возразит Наум Коржавин, прочитавший книгу Полетаева и также нашедший в ней «немало интересных сведений о кибернетике», но расценив-шей ее «философские положения» как «более чем спорные», а само «выступ-ление Полетаева» как направленное «против искусства» и «не случайное». Из прочитанного в книге Полетаева Коржавин делал (нетривиальный) вывод, что ее автора «особенно радуют» такие преимущества машин перед людьми, которые позволяют надеяться, что со временем машины смогут об-рести сознание и начнут самовоспроизводиться, но именно так, по его мне-нию, и «представляют себе будущее некоторые буржуазные ученые». Далее со ссылкой на прочитанную им в еженедельнике «За рубежом» статью «Ис-пользование кибернетики в социологии» Коржавин приводил устрашающий прогноз Джона Кемени о том, к чему такое самовоспроизводство может при-вести: «машины неминуемо вступят в конфликт друг с другом, подражая даже в этом своим создателям - людям» и, в конечном счете, придут «к уни-чтожению друг друга». Свою реплику Коржавин подытоживал длинным сти-хотворением - итогом поэтического вдохновения на тему, «что было бы, если бы вдруг случилось невозможное - осуществилась бы эта мрачная утопия», рисующим апокалиптические видения погибели людей от машин и после-дующего взаимоистребления самих машин. Впрочем - в завершение стихо-творной фантасмагории, предвещающей сюжет «Терминатора», - поэт вы-казывал оптимистическую уверенность в том, что прогноз буржуазного уче-ного неверен:
Нет! Довольно! Так не будет, знаю.
И не надо принижать людей.
Самоценна только жизнь живая,
Мертвая природа служит ей.
Забывать про это нет причины.
Что ни говори, а все равно
Нам дано придумывать машины,
Быть людьми машинам не дано 11 .
В том же номере газеты, откликаясь на выступление Зелинского, критик А. Салиев призывал участников дискуссии преодолеть «упрощенное пред-ставление о связях искусства с реальной почвой его развития - обществен-ной жизнью»:
Не правильнее ли будет перевести возникший спор о состоянии нашего ис-кусства с узкоколейной дороги «искусство - наука» на широкий путь «ис-кусство - жизнь»? <...> Задача <...> состоит в «исследовании» и освоении героики всей материальной и духовной деятельности нашего народа, про-являющейся в самых разнообразных ее сферах, как то: в борьбе за подъем экономики и культуры, за укрепление мира во всем мире, дружбы народов, за утверждение новой морали 12 .
Еще две недели спустя своими размышлениями с читателями «Литера-турной газеты» поделился критик Александр Михалевич, также упрекавший Зелинского в защите Полетаева. Спорить с Полетаевым, по мнению Миха- левича, стоит не ради самой поэзии, но ради «духовного развития, нравствен-ного движения, благородства поведения человека». А условием такого спора должно стать умение «мыслить науку социально, видеть ее впряженность в общую борьбу партии, народа, за счастье человека, за коммунизм», «не сходить с общественной, социальной почвы, видеть живой процесс комму-нистического строительства». Впрочем, успокаивал он здесь же читателя: «"полетаевский" нигилизм есть черта индивидуальной или групповой, но не массовой психологии <...> Черты советского века заключены в величайшем порыве и тяготении масс к богатству, к максимальному "наполнению" чело-веческой натуры и такому органическому единству разума и чувств, о кото-ром прежде только мечтали великие люди» 13 .
Через год рассуждения об «органическом единстве разума и чувств», свой-ственном строителям коммунизма, обрели директивное значение - после принятого на XXII съезде КПСС «Морального кодекса строителя комму-низма», вошедшего в текст Третьей программы КПСС, которая провозгласила начало реализации двадцатилетней программы построения коммунизма. В том же году вышли в свет первый университетский учебник и первая хре-стоматия по марксистской этике, которые утверждали этические основы по-строения коммунистического общества, гарантирующего торжество соци-альной, профессиональной и творческой гармонии 14 .
В изданном в том же, 1961 году сборнике статей, освещавших «научную тему в художественной литературе», перспективы, открывающиеся перед пи-сателями и читателями на пути коммунистического строительства, озвучивал Даниил Данин:
На наших глазах побеждающий коммунизм выигрывает научное соревно-вание со старым Западом. Людям хочется быть современниками современ-ности <...> Люди читают про атомную физику не для того, чтобы «подковаться по физике». Их волнуют судьбы человечества. Люди читают про кибернетику не оттого, что им хочется дома «ввести автоматику». Их будоражит мысль о границах ее возможности 15 .
В целом, в ретроспективной оценке статей и откликов, опубликованных в ходе дискуссии «физиков» и «лириков», последняя удивляет накалом пате-тики и пустословия. Такой она зачастую предстает и в мемуарной литературе современников, однако ее пафос определенно заслуживает исследователь-ского внимания как в идеологическом, так и в собственно дискурсивном кон-тексте - применительно к риторическим особенностям публичного «гово-рения» о социальных проблемах. Главной чертой этого говорения остается эмоциональное (само)убеждение в возможности и необходимости синтеза искусства, науки и идеологии. Даже если речь ведется собственно о «физике» (математике и т.д.), она предстает не чуждой лирике, тогда же, когда речь идет о литературе, живописи и музыке - они полагаются не чуждыми физике (в частности, и потому, что «физика» в своей основе «лирична») 16 . Три года спустя после начала дискуссии критик В.К. Панков назовет наиболее плодо-творной прозвучавшую в ней мысль «о братстве физиков и лириков, о более глубоком развитии всей культуры на основе сближения искусства и науки, о возрастающей многосторонности духовного облика наших современников и людей будущих поколений» 17 . Не случайно и то, что одним из «ключевых слов» всей дискуссии служит слово «кибернетика», отсылающее к науке, ко-торая призвана объединить точное и гуманитарное знание методами прогно-зируемого информационного управления.
Идеологическая репутация кибернетики в СССР кардинально поменялась всего за пять лет до начала самой дискуссии о «физиках» и «лириках». Еще в 1954 году в Кратком философском словаре кибернетика определялась так:
Кибернетика - реакционная лженаука, возникшая в США после второй мировой войны и получившая широкое распространение и в других капи-талистических странах <...> Кибернетика рассматривает психофизиологи-ческие и социальные явления по аналогии <...> с электронными машинами и приборами, отождествляя работу головного мозга с работой счетной ма-шины, а общественную жизнь - с системой электро- и радиокоммуникаций <...> Кибернетика ярко выражает одну из основных черт буржуазного ми-ровоззрения - его бесчеловечность, стремление превратить трудящихся в придаток машины, в орудие производства и орудие войны. Вместе с тем для кибернетики характерна империалистическая утопия - заменить живого, мыслящего, борющегося за свои интересы человека машиной как на про-изводстве, так и на войне 18 .
Но уже в 1956 году в русском переводе издается книга Филиппа Морза и Джорджа Кимбелла «Методы исследования операций», обобщавшая стати-стические исследования хода боевых действий и рекомендации по усовер-шенствованию тактики вооруженных сил США в период Второй мировой войны. Слово «кибернетика» в книге не употреблялось, но для специалистов было ясно, что содержательно она затрагивает вопросы, связываемые именно с нею. Главным редактором русского издания книги Морза и Кимбелла вы-ступил академик и адмирал Аксель Иванович Берг, занимавший в 1953- 1957 годах пост заместителя министра обороны СССР по радиоэлектронике 19 , а автором вступительной статьи - генерал-лейтенант зенитной артиллерии А.Ф. Горохов. В своем предисловии к переводу Горохов объяснял своевре-менность русского перевода, впрочем, не только его интересом для военных, но и необходимостью «ознакомить с нею инженеров, плановиков, экономистов и руководителей», поскольку его издание «происходит в то время, когда мы у себя решаем очередные задачи совершенствования социалистического про-изводства на базе высшей техники, улучшения планирования и управления, повышения экономической эффективности во всех отраслях народного хо- зяйства» 20 . Реабилитация кибернетики совершается при этом как бы на «во-енной территории», но распространяется на область социально-экономиче-ских проблем, требующих для своего решения научного прогноза с тем, чтобы, как объяснял тот же Горохов, «мы могли бы учитывать все в большем коли-честве факторы, влияющие на изучаемую область деятельности, и научиться управлению и руководству с меньшим влиянием на них случайностей» 21 .
В 1958 году в издательстве «Советское радио» вышла уже упоминавшаяся научно-популярная книга И.А. Полетаева. Одновременно появляется пере-вод книги Поля Косса и - с десятилетним опозданием - переводы сразу двух книг основоположника кибернетики Норберта Винера 22 . В 51-м томе Боль-шой советской энциклопедии, изданном все в том же, 1958 году, выходит со-чувственная статья о кибернетике, написанная академиком-математиком А.Н. Колмогоровым 23 , и в том же году в АН СССР создается Научный совет по кибернетике во главе с академиком А.И. Бергом, в состав которого вошли математики, физики, химики, биологи, физиологи, лингвисты и юристы.
Общественный интерес к кибернетике растет вместе с ее популяризацией: в 1959 году также издается сразу несколько специальных и научно-популяр-ных книг, посвященных кибернетике, не говоря уже о бесчисленных упоми-наниях о новой науке в периодической печати и в радиопередачах 24 . 27 июня 1960 года в Москве открылся Первый международный конгресс ИФАК - Международной федерации по автоматическому управлению, собравший 1200 участников из 30 стран. От советской стороны с программным докладом «Автоматика и человечество» на конгрессе выступил председатель Нацио-нального комитета СССР по автоматическому управлению, директор Инсти-тута автоматики и телемеханики АН СССР, академик В.А. Трапезников. Среди участников съезда был и Норберт Винер 25 . Идеологические надежды, связываемые с кибернетикой, достигают апофеоза в 1961 году, ознамено-вавшемся изданием сборника статей ведущих советских ученых под загла-вием «Кибернетику на службу коммунизму» 26 . В том же году в принятой на XXII съезде партии Программе КПСС кибернетика была названа одним из основных средств построения коммунистического общества 27 .
Доверие Хрущева и его окружения к новой науке имело свою логику. Ключевыми понятиями кибернетики, как не уставали напоминать ее пропа-гандисты, были понятия «управление» и «информация», проективно объеди-нявшие различные области знания и сферы деятельности для решения разного рода техн(олог)ических, экономических и социальных задач. На практике такие решения предсказуемо мыслились в терминах партийного руководства обществом и, кроме того, соотносились с декларируемым в бу-дущем стиранием границ между физическим и умственным трудом, техни-ческой и творческой интеллигенцией и т.д. Истины «научного коммунизма» (объединявшего в качестве учебного предмета в советских вузах диалекти-ческий и исторический материализм, историю КПСС и политическую эко-номию), как и привычная риторика о единстве партии и народа, получали при этом еще и то дополнительное научное звучание, что одним из базовых принципов кибернетики полагалось совместное функционирование управ-ления с управляемой системой.
Важно отметить, что собственно научная легализация кибернетики осу-ществлялась на фоне дискуссий о необходимости разделения прикладных и фундаментальных научных исследований 28 , приведших в конечном счете к реорганизации Академии наук СССР в 1961 году и созданию новых научно- исследовательских институтов, занятых решением кибернетических проблем (в 1960 году создание Института кибернетики АН ГССР в Тбилиси, Института кибернетики АН ЭССР - в Таллине, в 1961 году - Института проблем пере-дачи информации в Москве, в 1962 году - Института кибернетики АН УССР в Киеве), а также отделений, отделов и лабораторий кибернетического про-филя в структуре ранее существовавших академических институтов 29 .
Таким был «ближайший» идеологический и институциональный контекст дискуссии о физиках и лириках. Актуальность этого контекста предопреде-лялась и таким вполне социальным обстоятельством, как перепроизводство специалистов в области естественных и точных (прежде всего - физико- математических) наук, обслуживавших военно-промышленный комплекс. Легализация кибернетики предстает на этом фоне небезразличной к власт-ным функциям науки в индустриальном и постиндустриальном обществах и преимущественной для таких обществ роли научно-технических знаний 30 . В терминах Алвина Гоулднера, активная (само)идентификация советского научного сообщества может быть описана в данном случае как стремление к созданию «нового класса» интеллектуальных элит, причастных к власти, а спор «физиков» и «лириков» - как дискурсивный конфликт при «расста-новке сил», в той степени, в какой он мог быть выражен на языке публичного идеологического доверия и(или) протеста 31 .
Эренбург удивлялся в своих мемуарах, «почему в эпоху Сталина кибер-нетику у нас называли шарлатанством», и полагал, что, может быть, это - как и вообще «желание разучить людей думать» - было «связано с недо-верием или страхом перед "мыслящими машинами"». В определенном смыс-ле Эренбург прав. Авторы Краткого философского словаря, поносившие ки-бернетику, говорили о «бесчеловечности» кибернетики, «заменяющей» человека машиной, но их слова могут быть поняты и как попытка противо-поставить непосредственность личностного, персонального управления об-щественной жизнью угрозе механизированной и безличной технологии. Властная организация советского общества сталинской эпохи последова-тельно строится на личностной основе - указывает прежде всего на самого Сталина и подчинена, метафорически говоря, его голосу и письму. Он творец нарратива, который хотя и рассчитан на всех, но имеет единственного вла-дельца. С этой точки зрения Сталина также можно оправданно назвать как «писателем», так и «великим языковедом» - и в том и в другом случае он претендует выступать в качестве владельца и распорядителя принадлежащего ему текста. Возникновение «культа личности» в такой ситуации лишь обна-жает свою закономерность, напоминая об антропологической эффективности любого текста, о вменяемой ему взаимоперсонифицирующей силе. Вероятно, поэтому же тираническое и авторитарное правление так часто демонстрирует склонность властителей к тому, чтобы выступать в роли литераторов 32 . Ак-сиология литературы, поэзии и вообще вербализованной «поэтики» (рас-пространяемой не только на живопись, но и отчасти - на музыку) поддер-живается ценностями непосредственной и при этом однонаправленной коммуникации - от того, кто говорит, - к тем, кто слушает, от того, кто при-казывает, - к тем, кто подчиняется.
С кибернетикой дело обстоит сложнее, поскольку речь в данном случае идет не об «одушевленных» словах, но о «бездушных цифрах». Примени-тельно к социальному (само)управлению такая замена достаточно ради-кальна: текст, адресованный обществу, требует адресата, но и напоминает об адресанте, тогда как цифры (формулы, схемы, графики) «говорят» сами за себя. Естественно, что «предъявление» обществу цифр также требует своего рода «автора», но такое авторство в той или иной степени деперсона-лизировано. Выступать от «своего» - или пусть даже «чужого» - «имени» и выступать «от имени цифр» - не одно и то же.
В массовом представлении надежды, возлагаемые на кибернетику, не слу-чайно связывались преимущественно с рассуждениями о возможности соз-дания искусственного интеллекта. Широкая дискуссия на эту тему была на-чата в том же, 1961 году статьей Н. Колмогорова в 10-м и 11-м номерах журнала «Техника молодежи» 33 . С теми же спорами в существенной степени связаны активное развитие жанра советской научной фантастики, интенсив-ное увеличение изданий научно-популярной литературы, инкорпорация научной тематики в художественную литературу, публицистику, кино 34 . Ин-терес к «искусственному интеллекту», как и к другой научно-фантастической проблематике, находил и своих критиков, указывавших на ее мифотворчес-кую роль - порождение футурологического энтузиазма, создающего в об-щественном сознании неоправданные иллюзии и позволяющего пропаган-дистам новых наук щекотать читателям нервы в погоне за легкими деньгами и популярностью 35 , но в начале 1960-х годов такие голоса тонули в хоре тех, кто, подобно академику Л.Д. Ландау, верил (или хотел верить), что «ум фи-зиков сегодня свободно работает там, где воображение человека уже бессильно» 36 . Авторитет науки, и особенно физической науки, достигает в эти годы своего пика, а общественное отношение к ученым граничит с религиоз-ным поклонением:
У всех на слуху были слова: атомная энергия, синхрофазотрон, термоядер-ный синтез, элементарные частицы, протон, мезон, аннигиляция. От физи-ков все ждали каких-нибудь чудес, вроде управляемого термоядерного синтеза, который даст человечеству безбрежный океан энергии 37 .
О границах - или точнее, безграничности - (около)научных надежд в те же годы свидетельствует административная поддержка таких нетривиальных начинаний, как, например, проведение санкционированных Министерством обороны парапсихологических исследований, одним из инициаторов кото-рых выступил тот же И.А. Полетаев. С этой же целью при ЛГУ в 1961 году была организована специальная лаборатория под руководством профессора Л.Л. Васильева (издавшего в 1962 году монографию «Экспериментальные исследования мысленного внушения» (ЛГУ, 1962)). На фоне подобных на-чинаний, а также неоспоримо революционных достижений в области науки и техники - строительства и ввода в строй первых в мире промышленных атомных электростанций (Обнинской - в 1954 году, 1-й очереди Сибир-ской - в 1958 году, начатого в том же году строительства Белоярской АЭС), запуска спутников, первого полета в космос - кибернетика находила при-верженцев, понимавших ее в качестве не столько отдельной науки, сколько всеобъемлющей научной парадигмы, объединявшей математические, фи-зические и технические теории с «науками о жизни» - биологией и социо-логией 38 . Претензии «физиков»-кибернетиков решать всеобъемлющие проблемы распространялись также и на решение проблем «лириков»-гума- нитариев: в лингвистике - в разработке программ машинного перевода 39 , в психологии - в междисциплинарных исследованиях по «психонике», целью которых должно было быть включение в искусственные системы мо-делей и процедур, аналогичных тем, которые характеризуют направленную жизнедеятельность высших животных и человека (другой задачей психоники было внедрение кибернетической методологии и математических моделей и методов в психологические исследования) 40 , в музыковедении - в исполь-зовании ЭВМ для анализа и синтеза музыкальных произведений 41 . Теорети-ческие основания для такой экспансии в целом оправдывались новаторскими направлениями в области математического знания. Одной из них была ак-тивно разрабатывавшаяся в 1960-е годы математическая теория психологи-ческих измерений (в основе которой лежали идеи Норманна Кемпбелла и С.С. Стивенса, высказанные уже в 1920-е годы, но получившие математиче-ское оформление в работах П. Суппеса и Дж. Зинеса 1960-х годов) 42 . Со-гласно этой теории, объединявшей практику измерений в психологии и социологии с практикой физических измерений, допускалось, что веществен-ные числа могут возникать вне процедуры натурального счета, обязывая к расширительному пониманию категории «количество». Основным прин-ципом научности при этом выступало число, а социологические и психо-логические измерения сводились к процедуре числового кодирования и к замене (в опросе респондентов) слов числами. В Философской энциклопе-дии 1962 года этот принцип лег в основу статьи С.А. Яновской «Количество (в математике)», постулировавшей, в частности, безграничные возможности «количественной» редукции и собственно буквенных текстов:
Все, что <...> может быть выражено с помощью букв, при условии, что с по-следними мы умеем оперировать по точным правилам, характерным для математических исчислений, можно считать примером количества и коли-чественных соотношений 43 .
В близкой к теории психологических измерений математической теории распознавания образов аналогично допускалось, что реальность образа вто-рична по отношению к реальности математических объектов - числу, мно-жеству и функции. В своем математическом выражении теория распознава-ния образов рассматривала некоторые из алгоритмов построения функций от заданных переменных (значения которых интерпретируются как «об-разы») при условии, что эти функции удовлетворяют заранее заданным тре- бованиям 44 . Математизация гуманитарной сферы знания выразилась также в стремлении соотнести теории интеллектуальной деятельности с системами управления и информационного программирования. Так, в частности, вслед за Германом Вейлем математически анализировалось понятие модальности в мышлении и языке («теория нечетких множеств» Лотфи Заде) 45 . На прак-тике работа математиков поддерживается разработками автоматических устройств, способных дублировать функции, требующие участия человече-ского разума, а также созданием систем управления на базе логико-линг-вистических моделей представления объекта управления и описания проце-дур управления ими (методы ситуационного управления и семиотического моделирования) 46 .
Но процесс перераспределения тематических и дискурсивных приорите-тов в науке был встречным. Так, уже к середине 1960-х годов на базе языко-знания создаются такие математически ориентированные направления, как вычислительная, математическая, инженерная, статистическая, алгоритми-ческая, структурная лингвистика. Эволюционно-научные причины распро-странения математических методов в лингвистике в целом могут объясняться новыми возможностями обработки интенсивно возросшей текстовой (как письменной, так и устной) информации с привлечением унифицирующих - теоретико-множественных и формально-логических - методов количествен-ного анализа 47 . Симптоматично, однако, что количественные показатели под-счетов, ориентированных на прикладную обработку информации с широким использованием ЭВМ, стимулировали разработки систем их качествен-ного - статистико-вероятностного - прогнозирования и привели в конеч-ном счете к созданию направлений, ориентированных на решение проблем моделирования знаний и моделирования смысла текста 48 . Позднее лингво- математическое обеспечение информационных систем разных типов (сред-ствами машинного перевода, автоматической лексикографии, статистики речи и т.д.), с одной стороны, и понимание языка как действия - с другой, распространяются и на другие гуманитарные дисциплины, имеющие дело с вычислительными процедурами при обработке текстовой информации, - де-мографию, географию, археологию, литературоведение, стиховедение, фольк-лористику, библиотековедение, историю, этнографию, документоведение и т.д. 49 Важно и то, что на уровне текста претензии гуманитариев говорить на «языке математики» в те же годы реализуются не только во внешних экспли-кациях метаматематических (преимущественно - логических) дескрипций, но и в медиальных особенностях построения нового аналитического нарра- тива. В текстах, условно говоря, посвященных изучению «лирики», все чаще появляются цифры, формулы и графики.
Публицистический конфликт «физиков» и «лириков» утрировал позиции, но в конечном счете примирял их, таким образом, как на практике, так и в идеологии. Многословие оппонентов, доказывавших, что физика и лирика не противоречат друг другу, демонстрировало эмоциональное согласие с пред-восхищаемым в коммунистическом обществе «слиянием» социальных воз-можностей и индивидуальных потребностей, умственного и физического труда, знания и нравственности. Отклики и выступления, появившиеся в пуб-личной печати в ходе дискуссии, в целом превозносили «лирику», но со стра-ниц тех же газет и журналов читатель узнавал о торжестве советской науки. Предмет спора в таком контексте уже с самого начала терял свою определен-ность на уровне контекста, стиля, а в широком смысле - дискурсивной поэ-тики, акцентирующей не столько содержание, сколько его форму - а именно сам спор, саму дискуссию и ее пафос. В этом отношении дискуссия о физи-ках-лириках не случайно продолжила литературно-публицистические дис-куссии предшествующих лет «об искренности в литературе» и «самовыраже-нии» в лирике 50 . Участники и свидетели разговоров о физике и лирике были призваны к той же искренности и тому же «самовыражению», подразумеваемо объединяющим советских людей в их доверии к партии и правительству.
Понятие «искренность» стоит, вероятно, счесть ключевым для идеологи-ческого дискурса уже сталинского правления с его репрессивной политикой социальных «чисток» и самообвинений, но к концу 1950-х годов в нем до-минирует не столько содержательный, сколько эмоциональный план. Если воспользоваться принятыми в медиевистике понятиями «текстуальных» и «эмоциональных» сообществ, то советское общество кануна и первых лет после XXII съезда предстает не столько «текстуальным», сколько «эмоцио-нальным сообществом» 51 . Принятие новых «текстов» - программы партии, «кодекса строителя коммунизма», постановлений съезда и пленумов и т.д. - не меняет на этих случаях именно эмоциональной доминанты ожидаемой от аудитории веры в их реализуемость. Приказ уступает место призыву, а призыв уже по своей риторической природе обязывает в большей степени к эмоциональной убедительности, а значит - и «лирике». Не удивительно по-этому, что как раз на те самые годы, в которые, по сетованию Слуцкого, «ли-рика» оказалась «в загоне», приходится небывалый ни до ни после в истории СССР всплеск публичной поэтической деятельности и массового интереса к поэтическим выступлениям. Важно и то, что первоначально в таких вы-ступлениях власть не видит крамолы. В 1958 году в Москве был торже-ственно открыт памятник Владимиру Маяковскому, ставший на последую-щие три года местом регулярных встреч начинающих поэтов. Многолюдные аудитории, собирающиеся на выступления Евгения Евтушенко, Андрея Воз-несенского, Роберта Рождественского, Булата Окуджавы, того же Бориса Слуцкого, внимают «лирике», предстающей уже тем самым созвучной и «поэтике» самой советской идеологии (в 1965 году съемки одного из таких выступлений в московском Политехническом музее войдут в фильм Марлена Хуциева «Мне двадцать лет», позднее названный «Застава Ильича» и став-ший знаковым фильмом эпохи «оттепели»). Можно сказать, что на какое-то время эта идеология - при всех ее очевидных технократических приорите-тах - позиционируется в качестве «лирической».
Приподнятость эмоциональной атмосферы конца 1950-х - начала 1960-х го-дов многократно описывалась исследователями советской культуры как свойственные этому времени настроения надежд и социального обновления 52 . Вместе с тем, очевидно, что репрезентация таких настроений в литерату-ре, искусстве, кинематографе всячески поощрялась пропагандой и, в этом смысле, сама такая репрезентация может рассматриваться как одна из форм самовыражения власти и декларативно нерепрессивной идеологии. Если вслед за Фуко видеть в этом самовыражении множественность подвижных и трансформирующихся факторов, результирующих собою такую организацию коллективного самоуправления (Фуко использует в данном случае трудно-переводимое понятие gouvernementalite ), которая подразумевает непринуди-тельность социального поведения в условиях «общей политики правды», то дискурсивным лейтмотивом дискуссии о физиках и лириках было ощущение синтеза наук и искусств, в котором, собственно, нет ничего невозможного.
К концу 1960-х годов стремление гуманитариев, претендовавших высту-пать в роли «экспертов», причастных вместе с представителями естественных и точных наук к технократической элите, выразилось в создании особого - логико-математического и структуралистского - языка (мета) описания предмета своего исследования. Убедительность такого описания отныне свя-зывается с суггестивностью точных наук, с их принципиальной установкой не на «рассказ», а на очевидную доказательность тех или иных положений 53 . Цифры и формулы в текстах, выходящих из-под руки гуманитариев, могут быть поняты при этом как элементы более фундаментального новшества - репрезентации «научных описаний» в функции «научных открытий» и «на-учных изобретений», отвечающих как раз тем социальным ожиданиям, ко-торые связаны не с гуманитарным, но с естественно-научным и точным знанием (science ) 54 .
Что же касается активности «физиков» в сфере литературы и искусства в 1960-е годы, то она проявляется в набирающих популярность юмористиче-ских «капустниках», движении авторской песни, литературных сообществах, конкурсах КВН, многие из участников которых были по своему образованию специалистами в точных и естественных науках 55 . Но социальное приобще-ние «физиков» к «лирике» сопутствует и другому, гораздо более амбициоз-ному идеологическому посылу, эффект которого будет осознан по мере становления диссидентского движения. Социальный авторитет, связывав-шийся в советском обществе начала 1960-х годов с представителями точных и естественных наук, и, соответственно, свойственное самим ученым ощуще-ние их социальной значимости в существенной степени предопределили идеологизацию возможной и допустимой «гуманитаризации» «физики». Знаковым в этом отношении стал выход коллективного сборника «Физики шутят» (1966) и его расширенной версии «Физики продолжают шутить» (М., 1968), составители которого - научные сотрудники физико-энергетического института из г. Обнинска Калужской области Н.С. Работнов, Ю.В. Конобеев, В.А. Павлинчук и научный сотрудник Института прикладной математики АН СССР В.Ф. Турчин - стали широко известны из-за гонений, которым они подверглись за свои политические убеждения 56 . Последующая дисси-дентская деятельность математика И.Р. Шафаревича и физика А.Д. Сахарова придала «лирическим» мечтаниям «физиков» идеологически очерченный, а в случае Сахарова - политически предосудительный характер, оценку кото-рому дадут поклонники уже совсем иной лирики - сотрудники идеологиче-ских отделов партии и КГБ.
Из сегодняшнего дня дискуссия о физиках и лириках часто представля-ется в общем надуманной, нелепой и безрезультатной 57 . Однако, как хорошо известно социологам, все, что воспринимается в качестве существующего, не исключает реальных последствий. В отличие от предшествующей эпохи организационных, административных и судебных решений на предмет тем, выносимых на публичное «обсуждение», рассуждения о роли физики и ли-рики в настоящем и будущем закончились, по общему мнению, ничем. Но само это «ничто», вероятно, и должно считаться главным результатом дис-куссии, продемонстрировавшей в конечном счете тщету очередной идеоло-гической утопии.
1) Статья написана в рамках проекта « Ziffem und Buchstaben . Diskursive, ideologische und mediale Transformationen in den sowjetischen Humanwissenschaften der 1950er und 60er Jahre» (поддержанного фондом Deutsche Forschungsgemeinschaft).
2) Полетаев И.А. Сигнал. М.: Советское радио, 1958. О книге Полетаева: Молчанов AM . Лимитирующие факторы (по И.А. Полетаеву) и принцип Ле-Шателье: Доклад на 2-м Сибирском конгрессе по прикладной и индустриальной математике. Новоси-бирск, 25 июня 1996 года (цит. по: http :// vivovoco . rsl . ru / vv / papers / bio / molchanov . htm ).
3) Полетаев А.И. «Военная кибернетика», или Фрагмент истории отечественной «лже-науки» // Очерки истории информатики в России / Ред.-сост. Д.А. Поспелов и Я.И. Фет. Новосибирск, 1998 (цит. по: http :// vivovoco . rsl . ru / vv / papers / bio / poletaev . htm ).
4) Полетаев А. В защиту Юрия // Комсомольская правда. 1959. 11 октября. С. 2.
5) Полетаев А.И. «Военная кибернетика», или Фрагмент истории отечественной «лженауки».
6) Слуцкий Б. Физики и лирики // Литературная газета. 1959. 13 октября. С. 1.
7) Бушин В. После споров - накануне споров // Литература и жизнь. 1959. 27 де-кабря. С. 3.
8) Антокольский П. Поэзия и физика // Литературная газета. 1960. 21 января. С. 2.
9) Впрочем, суть конфликта, по его мнению, не была должным образом понята и оп-понентами Полетаева: «Тысячи авторов писем встревожились, считая, что Полетаев хочет им помешать пойти в театр или почитать в трудную минуту стихи. Основным аргументом был следующий: В.И. Ленин любил слушать "Аппассионату", и это не помешало ему создать Советское государство. Для большинства "Аппассионата" была абстрактным понятием, запомнившимся по воспоминаниям Горького. Одна комсомолка писала, что человек даже в Космос возьмет ветку сирени; это напоми-нало споры комсомольцев начала 30-х годов - нужна ли им ветка черемухи, хотя в те давние времена о Космосе никто не думал. Вот фразы из писем, повторяющиеся в разных вариантах: "Как могут устареть Пушкин, Толстой, Чайковский, Репин?" или "Я не вижу ничего постыдного в том, чтобы пойти вечером в театр на «Евгения Онегина»" <...> Задумываясь теперь над дискуссией 1959- 1960 годов, я вижу, что наша молодежь не поняла ее трагической ноты: тяга к искусству во второй половине нашего века не ослабевает, а скорее усиливается. Об этом свидетельствуют увеличе-ние тиражей романов во всем мире, куда большая посещаемость выставок живописи, концертов симфонической музыки, театра, кино, даже литературных вечеров. Од-нако потолок произведений после войны неизменно падает» (Эренбург И. Люди, годы, жизнь. М.: Советский писатель, 1990. Т. 3. С. 269-371).
10) Сноу Ч.П. Две культуры. М.: Изд-во иностранной литературы, 1959. Эссе Сноу «Две культуры и научная революция», легшее в основу книги, было опубликовано в оригинале в 1956 году в журнале «Стейтсмен» вместе со статьей «Новый интел-лект для нового мира», сравнивавшей английскую, американскую и советскую си-стему образования и также полной похвал в адрес последней ( Snow C . The Two Cultures ; New Minds for the New World // New Statesmen . 1956. October 6).
11) Коржавин Н. Наука или утопия // Литературная газета. 1960. 2 июля. С. 3. Стихо-творение Коржавина здесь же иллюстрировалось двумя карикатурными рисун-ками художника Е. Мигунова: на одном из них устрашающий робот с лампой вместо носа и антеннами, торчащими из головы, пытается схватить удирающих от него людей-лилипутов, на другой - робот-муж встречает у родильного дома ро-бота-жену с новорожденным роботом-младенцем.
12) Салиев А. Физике - свое, поэзии - свое // Литертурная газета. 1960. 2 июля. С. 3.
13) Михалевич А. Интеграл и слово // Литературная газета. 1960. 16 июля.
14) Шишкин А.Ф. Основы марксистской этики. M ., 1961; Марксистская этика: Хресто-матия / Сост. В.Т. Ефимов. M ., 1961.
15) Данин Д. Жажда ясности // Формулы и образы. Спор о научной теме в художе-ственной литературе. М.: Советский писатель, 1961. С. 59, 60.
16) См. также: МейлахБ.С. На рубеже науки и искусства. Л., 1971; Ларцев В.П. Поэзия и наука. Ташкент, 1974.
17) Панков В.К. Воспитание гражданина. М.: Сов. писатель, 1965. С. 199; первона-чально - в журнале «Вопросы литературы» (1962. № 1. С. 44).
18) Краткий философский словарь / Под. ред. М. Розенталя и П. Юдина. М.: Гос. изд-во политич. лит-ры, 1954. С. 236-237. См. также: Кому служит кибернетика // Во-просы философии. 1953. № 5. С. 210-219.
19) О А.И. Берге: Маркова Е.В. Жил среди нас необыкновенный человек: академик А.И. Берг // Академик Аксель Иванович Берг (К столетию со дня рождения). М.: Государственный Политехнический музей, 1993. С. 26-64; Масчан С.С. Последние годы жизни академика А.И. Берга // Академик Аксель Иванович Берг (К столетию со дня рождения). M .: Государственный Политехнический музей, 1993. С. 65-75.
20) Морз Ф, Кимбелл Д. Методы исследования операций. М.: Советское радио, 1956. С. 17-18.
21) Там же. С. 18.
22) Косс П. Кибернетика. М.: Издательство иностранной литературы, 1958; Винер Н. Кибернетика, или Управление и связь в животном и машине. М.: Советское радио, 1958; Винер Н. Кибернетика и общество. М.: Издательство иностранной литера-туры, 1958.
23) Колмогоров А.Н. Кибернетика // Большая советская энциклопедия. 2-е изд. Т. 51. М.: Большая советская энциклопедия, 1958. С. 149-151.
24) Эмби У.Р. Введение в кибернетику. М., 1959; Cоколовский Ю.И. Кибернетика на-стоящего и будущего. Харьков: Харьковское книжное издательство, 1959; Кобрин- ский Н.Е., Пекелис В.Д. Быстрее мысли. М.: Молодая гвардия, 1959; Теплов Л. Очерки о кибернетике. М.: Московский рабочий, 1959.
25) Интервью с Винером под заглавием «Кибернетика и литература» было опублико-вано в «Литературной газете» 30 июня 1960 года (с. 4). В интервью Винер с боль-шой похвалой отозвался о советских ученых, русской математической школе и особенно об академике Колмогорове («Когда я читаю академика Колмогорова, я чувствую, что это и мои мысли <...> И я знаю, что такие же чувства испытывает академик Колмогоров, читая мои труды»). Из интервью читатель узнавал также, что помимо работы над проблемами кибернетики Винер создает также художе-ственные произведения - романы «Искуситель» (1959), посвященный конфликту между идеалами ученого и стремлением сделать карьеру, и «То, что под камнем», рассказывающий о коррупции в телевизионных компаниях США. Узнавал чита-тель и о том, что отец Винера родился в России, в Белостоке, но в 1880 году эмиг-рировал в Америку.
26) Кибернетику на службу коммунизму. Т. 1 / Под ред. акад. А.И. Берга. М.; Л.: Гос- энергоиздат, 1961. До 1978 года вышло 9 томов издания.
27) Программа КПСС. М.: Политиздат, 1961. С. 71-73.
28) Vucinich A. Empire of Knowledge. The Academy of Sciences of the USSR (1917-1970). Berkeley ; Los Angeles ; London , 1984; Иванов К.В. Наука после Сталина: реформа Академии 1954-1961 // Науковедение. 2000. № 1. С. 184-211.
29) Позднее к ним прибавились Институт технической кибернетики в Минске (1965), Институт кибернетики АН УзССР в Ташкенте (1966), Институт вычислительных комплексов (1967), Институт проблем управления (1969). С 1963 года начал вы-ходить журнал «Известия АН СССР. Техническая кибернетика», с 1965 года - журнал «Кибернетика». (К истории вопроса: История информатики в России, уче-ные и их школы / Отв. ред. А.С. Алексеев. Сост. В.Н. Захаров, Р.И. Подловченко, Я.И. Фет. М., 2003; Gerovich S . From Newspeak to Cyber - Speak . A History of Soviet Cybernetics. Cambridge (MA); London: The MIT Press, 2002; Очерки истории ин - форматики в России / Ред .- сост . Д.А. Поспелов и Я.И. Фет. Новосибирск, 1998; Малиновский Б.М. Очерки по истории компьютерной науки и техники в Украине. Киев , 1998; Graham L.R. Science, Philosophy, and Human Behavior in the Soviet Union . Columbia , 1987.
30) Gouldner А . The future of intellectuals and the rise of the new class. N.Y., 1979; Konrad G, Szelenyi I. The Intellectuals and the Road to Class Power. N . Y ., 1979.
31) Ср. мнение Е.А. Тюгашева: «.в объяснении нуждается факт конфликтного сопря-жения вовсе не науки и искусства, а именно лириков и физиков. Необходимо ука-зать основания притязаний лириков (и физиков) на роль учителей жизни и лидерство в обществе» (ТюгашевЕ.А. Физика в парадигме лирики. Социокультур-ные эстафеты в парадигме российской науки // Эпистемология и философия науки. 2006. Т. 9. № 3. С. 125 (курсив автора).
32) Despoten dichten. Sprachkunst und Gewalt / Hrsg. Albrecht Koschorke und Konstantin Kaminskij. Konstanz : Konstanz University Press , 2011 (сборник статей, посвя-щенный писательским опытам и «авторству» Нерона, Муссолини, Сталина, Гитлера, Ким Ир Сена, Мао Цзэдуна, Муамара Каддафи, Сапармурата Ниязова и Радована Караджича).
33) Колмогоров А.Н. Автоматы и жизнь (изложение Н. Г. Рычковой) // Техника - мо-лодежи. 1961. № 10. С. 16-19; № 11. С. 30-33; Бруевич Н.Г. Автоматизация ум-ственного труда // Там же. 1961. № 11. С. 30-33; № 12. С. 22-27; Стебаков С.А. Можно вывести уравнения здоровья // Там же. 1961. № 12. С. 22-25; Кольман Э. Могут ли машины обладать психикой? // Там же. 1962. № 1. C . 24-26; Кузнецов П. Химическая кибернетика // Там же. 1962. № 2. С. 22-25; Артоболевский И.И., Коб- ринский А.Е. Живое существо и техническое устройство // Там же. 1962. № 2. С. 22-26; Берг А. Кибернетику - на службу коммунизму // Там же. 1962. № 3. С. 24-26; № 4. C . 30-32; Кондратов А. Рождение одной идеи. Контуры новой науки - искусствометрии // Там же. 1962. № 5. C . 28-31; Глушков В.М. Сделать кибернетику подлинным помощником умственной деятельности человека // Там же. 1962. № 6. С. 28-30; Эшби У.Р. Что такое интеллектуальная машина? // Там же. 1962. С. 31-33. См. также: Глушков В.М. Гносеологическая природа информацион-ного моделирования // Вопросы философии. 1963. № 10; Глушков В.М. Мышление и кибернетика // Известия. 1963. № 156 (1410); Ильенков Э.В. Об идолах и идеалах. М.: Политиздат, 1968.
34) «Социально-утопических романов и повестей вышло в 1957-1967 гг. больше, чем за предшествующие сорок лет» (Бритиков А.Ф. Русский советский научно-фан-тастический роман. Л.: Наука, 1970. С. 306). См. также: Геллер Л. Вселенная за пре-делом догмы. Советская научная фантастика . London , 1985; McGuire P.L. Red Stars. Political Aspects of Soviet Science Fiction. Ann Arbor: UMI Research Press, 1985; Marsh R. Soviet Fiction Since Stalin: Science, Politics and Literature. London ; Sydney : Croom Helm , 1986.
35) Таубе М. Вычислительные машины и здравый смысл. М., 1964.
36) Цит. по: Данин Д. Жажда ясности // Формулы и образы: Спор о научной теме в художественной литературе. М.: Советский писатель, 1961. С. 51.
37) Скутин А.В. Страна великого дракона, или Командировка в Китай (цит. по: http : // lib . rus . ec / b /199241/ read (в печатном виде книга не опубликована)). Подробнее о « культе » технических и точных наук в СССР : Balzer H. Engineers: the Rise and Decline of a Soviet Myth // Science and the Soviet Social Order / Ed. I.R. Graham. Cambridge ; London , 1990. P. 141 - 167; Josephson P.R. Rockets, Reactors and Soviet Culture // Science and the Soviet Social Order / Ed. I.R. Graham. Cambridge ; London , 1990. P . 168-191.
38) Берг А.И., Бирюков Б.В. Кибернетика и научно-технический прогресс // Киберне-тика и научно-технический прогресс (к 75-летию академика А. И. Берга). М.: Знание, 1968. С. 28-48; Берг А.И., Бирюков Б.В., Новик И.Б., Спиркин А.Г. Кибер-нетика - методологические проблемы // Вестник АН СССР. 1971. № 9. С. 45- 54; Берг А.И., Новик И.Б., Свинцицкий В.Н., Тюхтин В.С. Кибернетика против теологии // Науки о неорганической природе и религия. М.: Наука, 1973. С. 101 - 115; Поспелов ДА. Становление информатики в России // Очерки истории инфор-матики в России. Новосибирск , 1998 (http://www.kolmogorov.pms.ru/pospelov- stanovlenie_informatiki.html ).
39) Кулагина О.С. Некоторые теоретические вопросы машинного перевода. М.: Мате-матический институт АН СССР, 1958; Мельчук И.А., Равич Р.Д. Автоматический перевод. 1949-1963. М.: ВИНИТИ, 1967.
40) В работе семинара по «психонике», работавшего с 1964 по 1970 год в Московском энергетическом институте (Поспелов Д.А. Семинар по психонике // Новости ис-кусственного интеллекта. 1991. № 1. С. 31-36), участвовали психологи Б.В. Зей- гарник, В.П. Зинченко, В.Н. Пушкин и другие и специалисты в области кибернетики. См. также работы, посвященные поиску интегральных моделей целесообразной дея-тельности: Абатурова Л.А, Напалков А.В., Парфенова Л.А. Алгоритмический анализ работы мозга и оптимизация процесса обучения. М.: МГУ, 1966; Напалков А.В, Цел- кова Н.В. Информационные процессы в живых организмах. М.: Высшая школа, 1974.
41) Зарипов Р.Х. Кибернетика и музыка. М.: Наука, 1971.
42) Суппес П., Зинес Дж. Основы теории измерений // Психологические измерения. М., 1967; Пфанцагль И. Теория измерений. М., 1976; Клигер С.А, Косолапов М.С., Толстова Ю.Н. Шкалирование при сборе и анализе социологической информации. М., 1978; Хованов Н.В. Математические основы теории шкал измерения качества. Л., 1982; Логвиненко А.Д. Измерение в психологии: математические основы. М., 1993; Толстова Ю.Н. Измерение в социологии. М ., 1998; KrantzD.H., Luce R.D., Sup- pes P., Tversky A. Foundation of measurement. V. 1-3. 1971 - 1990.
43) Яновская С.А. Количество (в математике) // Философская энциклопедия. Т. 2. М., 1962. С. 562. О С.А. Яновской (1896-1966) - выдающемся специалисте в области математическй логики: Kushner B . A . Sofja Aleksandrovna Janovskaja : a few reminis - cences // Modern Logic . January 1996. Vol. 6. № 1. P. 67-72.
44) БонгардМ.М. Проблема узнавания. М.: Наука, 1967; ВапникВ.Н., Червоненкис А.Я. Теория распознавания образов. М.: Наука, 1974; Дуда Р., Харт П. Распознавание образов и анализ сцен. М.: Мир, 1976; Журавлев Ю.И. Об алгебраическом подходе к решению задач распознавания и классификации // Проблемы кибернетики. М ., 1978. Вып . 33. С . 5-68.
45) Zadeh L.A. Fuzzy sets // Information and Control. 1965. Vol . 8. № 3. P . 338-353; ЗадеЛ.А. Основы нового подхода к анализу сложных систем и процессов принятия решений // Математика сегодня. М.: Знание, 1974. С. 5-49; Он же. Понятие лин-гвистической переменной и его применение к принятию приближенных решений. М.: Мир, 1976.
46) Ершов А.П., Кожухин Г.И., Волошин Ю.М. Входной язык системы автоматического программирования: предварительное сообщение. М.: ВЦ АН СССР, 1961; ГлушковВ.М. Синтез цифровых автоматов. М.: Физматгиз, 1962; Он же. Гносеологиче-ские условия математизации науки. Препринт семинара Института кибернетики АН УССР «Методологические вопросы кибернетики». Киев, 1965; Поспелов Д.А. Логические методы анализа и синтеза схем. М., 1964 (2-е издание - 1968, 3-е - 1974); Мышление и автоматы. М., 1972. См. также: Моев В.М. Бразды правления: Диалог с академиком В.М. Глушковым. М., 1977.
47) Звегинцев В А. История языкознания XIX - XX веков в очерках и извлечениях. Ч. 2. М., 1965; Бектаев К.Б., Пиотровский Р.Г. Математические методы в языкознании. Ч. 1. Алма-Ата, 1973; ч. 3. 1993.
48) Налимов В.В. Вероятностная модель языка. М., 1974; Структурная и прикладная лингвистика. Вып. 1 / Под ред. А.С. Герда. Л., 1978; Котов Р.Г., Якушин Б.В. Языки информационных систем. М., 1979; Рогожникова Р.П., Чернышева Л.В., Кузнецова Е. Основные направления автоматизации лингвистических исследований. Л., 1988.
49) Пиотровский Р.Г. Текст, машина, человек. Л., 1978; Он же. Инженерная лингвистика и теория языка. Л., 1979; Шингарева Е.А. Семотичесике основы лингвистической информатики. М., 1987; Марчук Ю.Н. Математические методы в языкознании. М., 1990; Рожденственский Ю.В. Техника, культура, язык. М., 1993.
50) Дискуссия об искренности в литературе была начата статьей В. Померанцева «Об искренности в литературе» (Новый мир. 1953. № 12), дискуссия о «самовыраже-нии», начатая статьей О. Берггольц в 1954 году, была продолжена в 1960 году статьей Б. Рунина «Спор необходимо продолжить» (Новый мир. 1960. № 11). Общим для обеих дискуссий был призыв руководствоваться личностным отноше-нием к предмету художественного описания, видеть в искренности один из глав-ных критериев литературы. См. также: Заверин М. Не исчерпан поиск: уроки нескольких литературных дискуссий. М., 1965.
51) В понимании Розенвайн, «эмоциональные сообщества» консолидируются общими нормами выражения и аксиологии сходных или взаимосвязанных эмоций: Rosen - wein B . Emotional Communities in Early Middle Ages . Ithaka , N.Y. : Cornell University Press, 2006. О текстуальных сообществах (объединенных общим пониманием не - коего текста ): Stock B. The Implication of Literacy: Written Language and Models of Interpretation in the Eleventh and Twelfth Centuries. Princeton : Princeton University Press , 1983.
52) Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека. М., 1996; Аронов А.А. «Оттепель» в истории отечественной культуры (50-60- e гг. XX века). М., 2008; Аксютин Ю.В. Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг. М.: РОСCПЭН, 2010.
53) Напомню, каким рисовал «литературоведа нового типа» Ю.М. Лотман в программ-ной статье 1967 года: «Литературовед нового типа - это исследователь, которому необходимо соединить широкое владение самостоятельно добытым эмпирическим материалом с навыками дедуктивного мышления, вырабатываемого точными нау-ками. Он должен быть лингвистом (поскольку в настоящее время языкознание "вырвалось вперед" среди гуманитарных наук и именно здесь зачастую вырабаты-ваются методы общенаучного характера), владеть навыками работы с другими мо-делирующими системами <...> Он должен приучить себя к сотрудничеству с математикой, а в идеале - совместить в себе литературоведа, лингвиста и матема-тика» (Лотман Ю.М. Литературоведение должно стать наукой // Вопросы лите-ратуры. 1967. № 1. С. 100).
54) Ср.: Розов М.А. Теория и инженерное конструирование // Эпистемология и фи-лософия науки. 2004. № 1. С. 15-33.
55) Раппопорт Е.Г. Физики о лирике: Записки руководителя литобъединения. Ново-сибирск: Зап.-Сиб. кн. изд., 1965; Гапонов Ю.В. Традиции «физического искусства» в российском физическом сообществе 1950-1990-х годов // http :// www . abitura . com / happy _ physics / traditions . html .
56) Кривоносов Ю.И. Физики и философы продолжали шутить // Вестник истории естествознания и техники. 1995. № 4. С. 74-79. См. также: Алексеева Л.М. История инакомыслия в СССР: Новейший период. М., 1992.
57) Хромов Г.С. Наука, которую мы теряем. М.: Kosmosinform , 1995. С. 100; Юрский С. Игра в жизнь. М., 2002. С. 335.
