5 марта - годовщина смерти Сталина. О временах великих репрессий, великих строек и великой войны написано очень много. Здесь мы собрали цитаты из книги воспоминаний Николая Киселева-Громова «С.Л.О.Н. Соловецкий лес особого назначения», изданной в Архангельске.
Автор не был заключенным лагеря, он был охранником, служил в штабе военизированной охраны знаменитого Соловецкого лагеря особого назначения - С.Л.О.Н. Лагерь этот, как известно, был первым и являлся образцом не только для ГУЛАГа, но и для лагерей гитлеровской Германии. В 1930 году Киселев бежал из СССР в Финляндию и там написал эти воспоминания.
ДОРОГА ДЛИННАЯ
Зимой в товарном вагоне неимоверно холодно, так как печи в нем нет; совершенно темно - ни ламп, ни свечей не выдается. Очень грязно, а главное, неимоверно тесно - никаких приспособлений для лежания или сидения, и заключенным приходится всю дорогу стоять, сесть не могут из-за тесноты: в товарный вагон без нар сажают не менее шестидесяти человек. Перед отправкой поезда чекисты бросают в вагон старое, часто дырявое ведро и приказывают оправляться в него; в пути следования заключенных из вагонов для отправления их естественных надобностей чекисты не выпускают.
На дорогу из Петрограда, то есть по крайней мере на три дня, заключенному выдается около одного килограмма черного полусырого и черствого хлеба и три воблы. Водою заключенные в дорогу совсем не снабжаются. Когда они в пути следования начинают просить у чекистов напиться, те отвечают им: «Дома не напился! Подожди, вот я тебя напою в Соловках!» Если заключенный, доведенный жаждой до отчаяния, начинает настойчиво требовать воды и угрожает жаловаться высшему начальству, то такого заключенного конвоиры начинают бить («банить»). После этого другие терпят уже молча.
А из таких городов, как Баку или Владивосток, откуда тоже заключенные направляются в СЛОН, дорога продолжается неделями.
РАБОТА
В 7-й роте, в которой тоже концентрируются заключенные перед отправкой на командировки, мне приходилось наблюдать следующее: ротный барак стоит на площади, отгороженной колючей проволокой, в морозное время года десятки заключенных всю ночь напролет безостановочно ходят по ней, потому что для них не хватило места в бараке: там так набито людьми, что пальца нельзя просунуть, оставшиеся на дворе должны все время ходить, чтобы не замерзнуть. Выбившись из сил от ходьбы и холода и не в состоянии противиться сну, они подходят к своим вещам, сложенным тут же, на площади, притыкаются к ним головами и на несколько минут погружаются в сон, холод быстро заставляет их встать и опять метаться по площади.
Партия идет дремучим карельским лесом, летом съедаемая миллиардами комаров и тучами мошкары, среди бесчисленных болот, а зимою, то есть в течение большей части года, по пояс в снегу. Выворачивая из снега обутые в лапти ноги, идут пять, десять, двадцать и даже до тридцати километров. Наступает ночь.
Партия, сто-о-ой! - кричит старший по конвою с небольших саней, на которых его и попеременно всех конвоирующих чекистов везут на себе заключенные. Партия остановилась.
Разводи костры, разгребай снег, устраивайся на ночевку.
Для чекистов заключенные раскидывают походную палатку, которую они, как и самих чекистов, везли на санях, ставят в нее железную печку, приготовляют чекистам кушанье. Сами же греют себе, у кого есть чайники, и пьют кипяток с 200 грам. черного хлеба (если только он у них остался). Потом, согнувшись в три погибели и подложив под голову грязный кулак, заключенные кое-как проводят ночь у костров, все время добывая из-под снега сушняк, поддерживая им огонь и своих костров, и в печке чекистов.
Многие заключенные, видя, что саморубство спасти их не может, а в перспективе - неминуемая смерть с предварительными долгими страданиями, поступают решительнее: они вешаются на обледенелых деревьях или ложатся под подрубленную сосну в тот момент, когда она падает, - тогда их страдания оканчиваются наверняка.
Никаких накомарников, совершенно необходимых в том климате, СЛОН никогда заключенным не выдает. Работая, заключенный то и дело сгоняет или стирает с лица, шеи и головы рукавом то правой, то левой руки немилосердно кусающих его насекомых. К концу работы лицо его делается страшным: оно все распухло, покрыто ранками и кровью раздавленных на нем комаров.
«Стойка на комарах» здесь - излюбленный чекистами способ наказания. «Филон» раздевается донага, привязывается к дереву и так оставляется на несколько часов. Комары облепляют его толстым слоем. «Симулянт» кричит, пока не впадает в обморок. Тогда одни надзиратели приказывают другим заключенным обливать обморочного водой, а другие просто не обращают на него внимания до истечения срока наказания...
Второй бич, которым природа Севера бьет заключенных, - куриная слепота и цинга.
Куриная слепота часто ведет к убийству заключенного, когда он отойдет вечером несколько шагов от командировки в лес, чтобы оправиться, и заблудится. Чекист-надзиратель прекрасно знает, что заключенный заблудился по болезни, но он желает выслужиться, получить повышение, получить благодарность в приказе и денежную награду, а главное - им владеет особенный чекистский садизм. Он рад поэтому взять такого заключенного на мушку и выстрелом из винтовки положить наповал.
Только ничтожная часть больных и саморубов спасается от смерти, остальные мрут на командировках, как мухи осенью. Товарищи по приказанию чекистов снимают с них одежду, белье и голыми бросают в большие ямы-могилы.
«Крикушник» - небольшой сарайчик, сделанный из тонких и сырых досок. Доски прибиты так, что между ними можно просунуть два пальца. Пол земляной. Никаких приспособлений ни для сидения, ни для лежания. Печки тоже нет...
В последнее время в целях экономии леса начальники командировок стали строить «крикушники» в земле. Вырывается глубокая, метра в три, яма, над нею делается небольшой сруб, на дно ямы бросается клок соломы, и «крикушник» готов.
Из такого «крикушника» не слышно, как «шакал» орет, - говорят чекисты. «Прыгай!» - говорится сажаемому в такой «крикушник». А когда выпускают, ему подают шест, по которому он вылезает, если еще может, наверх.
За что же сажают заключенного в «крикушник»? За все. Если он, разговаривая с чекистом-надзирателем, не стал, как полагается, во фронт, - он в «крикушнике». Если во время утренней или вечерней поверки он не стоял в строю как вкопанный (ибо «строй - святое место», говорят чекисты), а держал себя непринужденно, - тоже «крикушник». Если чекисту-надзирателю показалось, что заключенный невежливо с ним разговаривал, - опять он в «крикушнике».
ЖЕНЩИНЫ
Женщины в СЛОНе главным образом заняты работами на рыбопромышленных командировках. Интеллигентные, каких там большинство, и особенно те, что покрасивее и помоложе, служат у чекистов-надзирателей по стирке им белья, готовят им обед...
Надзиратели (и не одни надзиратели) вынуждают их к сожительству с собою. Некоторые, конечно, сначала «фасонят», как выражаются чекисты, но потом, когда за «фасон» отправят их на самые тяжелые физические работы - в лес или на болота добывать торф, - они, чтобы не умереть от непосильной работы и голодного пайка, смиряются и идут на уступки. За это они получают посильную работу.
У чекистов-надзирателей существует издавна заведенное правило обмениваться своими «марухами», о чем они предварительно договариваются между собою. «Посылаю тебе свою мapуxу и пpoшу, как мы с тобой договорились, прислать мне твою», - пишет один чекист другому, когда его «возлюбленная» надоест ему.
СЛОН заключенным женщинам казенной одежды не выдает. Они все время ходят в своей собственной; через два-три года они совершенно оказываются раздетыми и тогда делают себе одежду из мешков. Пока заключенная живет с чекистом, он одевает ее в плохонькое ситцевое платьишко и в ботинки из грубой кожи. А когда отправляет ее своему товарищу, он снимает с нее «свою» одежду, и она опять одевается в мешки и казенные лапти. Новый сожитель, в свою очередь, одевает ее, а отправляя к третьему, опять раздевает...
Я не знал в СЛОНе ни одной женщины, если она не старуха, которая в конечном счете не стала бы отдавать свою «любовь» чекистам. Иначе она неизбежно и скоро гибнет. Часто случается, что от сожительства у женщин родятся дети. Ни один чекист за мое более чем за трехлетнее пребывание в СЛОНе ни одного родившегося от него ребенка своим не признал, и роженицы (чекисты называют их «мамками») отправляются на остров Анзер.
Отправка их производится по общему шаблону. Они стоят в шеренгах, одетые в одежду из мешков, и держат на руках своих младенцев, завернутых в тряпье. Порывы ветра пронизывают и их самих, и несчастных детей. А чекисты-надзиратели орут, переплетая свои команды неизбежной матерной бранью.
Легко представить, много ли из этих младенцев может остаться в живых...
Зимой они идут снежной дорогой во всякую погоду - в трескучий мороз и в снежную вьюгу - несколько километров до прибрежной командировки Ребельда, неся детей на руках.
В отчаянии многие женщины своих детей умерщвляют и выбрасывают в лес или в уборные, вслед кончая и сами жизнь самоубийством. «Мамок», которые умерщвляют своих детей, ИСО посылает в женский штрафной изолятор на Заячьи острова, в пяти километрах от Большого Соловецкого острова.
В КРЕМЛЕ
Тринадцатая рота находится в бывшем Успенском соборе (думаю, я не ошибаюсь в названии собора). Громадное здание из камня и цемента, теперь сырое и холодное, так как печей в нем нет, с его высоких сводов беспрерывно падают капли, образующиеся от человеческого дыхания и испарений. Оно вмещает до пяти тысяч человек и всегда битком набито заключенными. По всему помещению устроены трехъярусные нары из круглых сырых жердей.
Заключенный накануне работал часов двенадцать; придя с работы в роту, он потратил минимум два часа на стояние в очереди за получением хлеба и обеда и на самый обед; потом сушил свою одежду и обувь, или онучи; через час-полтора после обеда начинается вечерняя поверка, на ней он тоже стоит часа два. Лишь после нее он может лечь спать. Но шум и гам кругом не прекращается: кому-нибудь «бьют морду», надзиратели во все горло вызывают наряжаемых на ночную работу, ходят оправляться и разговаривают заключенные. Через несколько часов его поднимают на утреннюю поверку...
У входа в 13-ю роту справа и слева стоят громадные деревянные ушаты высотою метра в полтора, заменяющие уборную. Заключенный, желающий оправиться, должен об этом заявить дневальному, тот доложит дежурному по роте, а дежурный по роте разрешит идти в «уборную» тогда, когда наберется целая партия желающих. Дневальный ведет их к ушатам и ставит в очередь. Чтобы оправиться, заключенный должен влезть на высокий ушат с положенной на него поперек доской, где он будет оправлять свою нужду на глазах у всех стоящих внизу, выслушивая: «А ну-ка, ты, гнилой профессор! Защитник царя-батюшки! Слезай с кадушки пулей! Довольно! Засиделся!» и т. д.
Чтобы вынести такие ушаты, наполненные нечистотами, два человека продевают палку в ушки его и несут на плечах в «центроуборную». Несущие должны спускаться около ста метров по ступеням собора. Чернявский заставлял (обязательно священников, монахов, ксендзов и наиболее чисто одетых или отличающихся своими манерами интеллигентов) выносить их по нескольку раз в день. При этом, чтобы поиздеваться над «барами» и «длинногривыми», он заставлял уголовных преступников толкнуть наполненный до краев ушат, чтобы содержимое расплескалось и попало на впереди идущего, или же учил сбить с ног переднего или заднего из идущих, чтобы потом заставить интеллигентов и священников вытирать пролитое тряпками.
В 1929 году всем священникам 14-й роты через командира роты Сахарова было предложено остричься и снять рясы. Многие отказались сделать это, и они были отправлены на штрафные командировки. Там чекисты с мордобитием и кощунственной бранью остригли их насильно и наголо, сняли с них рясы, одели в самую грязную и рваную одежду и отправили на лесные работы. Польских ксендзов тоже переодели в такую одежду и отправили в лес. Вообще, надо сказать, что польским гражданам в СЛОНе достается больше, чем лицам других национальностей. При малейшем политическом осложнении с Польшей их сейчас же начинают всячески прижимать: они идут в карцеры или на штрафные командировки, где надзиратели быстро доводят их до «загиба».
Глиномялка является как бы отделением карцера. Она представляет собой абсолютно темный и сырой подвал, вырытый под южной стеной кремля. На дне ее лежит полуметровый слой глины, которую заключенные месят ногами для строительных работ. Зимой глина замерзает; тогда на нее ставят маленькие железные печки, оттаивают и заставляют заключенных месить... С попадающих в глиномялку снимают буквально все, и совершенно голые - зимой и летом - они по нескольку часов стоят в мокрой глине по колени...
Фото из альбома, подаренного Управлением Соловецких лагерей особого назначения
С. М. Кирову, первому секретарю Ленинградского обкома ВКП(б).
| В мой мир |
Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН) – первый исправительно-трудовой лагерь в СССР. За 10 лет существования через него прошли десятки тысяч человек. В 1933 году он был официально ликвидирован, однако до 1939 года на его территории продолжало действовать учреждение с аббревиатурой СТОН – Соловецкая тюрьма особого назначения.
Тюрьма на Соловках
Застенки в этих местах существовали еще в царское время. При Соловецком монастыре с XVI века действовала тюрьма для особых узников.
Так, на Соловки был сослан касимовский хан Симеон Бекбулатович, некоторое время бывший формальным главой государства в царствование Ивана Грозного. Также там отбывал наказание автор повествующего о событиях Смутного времени «Сказания» Авраамий (Палицын), двоюродный дядя Александра Пушкина Павел Ганнибал и другие известные личности.
Монастырская тюрьма перестала существовать в 1883 году. Но ровно через 40 лет в этих местах появился первый исправительно-трудовой лагерь СССР – печально известный Соловецкий лагерь особого назначения, или, как его часто называли, СЛОН. Первая партия заключенных – уголовники из архангельских тюрем – прибыла туда в 1923 году.
После лагеря
В 1933 году в лагере числилось почти 20 тысяч заключенных. После расформирования большая их часть была переведена в другие места. На Соловках осталось около полутора тысяч узников. Сам же лагерь к 1937 году был преобразован в тюрьму (СТОН).
В районе бывшего монастырского завода, между Биосадским и Варяжским озерами в 1938-39 годах было построено новое, трехэтажное здание исправительного учреждения. Кроме того, со времен основания СЛОНа на Соловках действовал мужской и женский штрафные изоляторы. Первый располагался на Секирной горе, а второй – на Большом Заяцком острове.
Несмотря на смену названия, жизнь оставшихся узников тюрьмы мало отличалась от лагерных времен. Все та же «трудотерапия», нередкие побои от представителей администрации и в целом тяжелое, полное лишений существование.
В основном тюремный контингент делился на две категории: контрреволюционеры и «шпана» (уголовники). В лагерные времена на островах содержались также политзаключенные (эсеры, меньшевики и прочие). Однако после того, как они устроили двухнедельную голодовку в июне 1925 года, Совнарком принял решение вывезти их с Соловков.
«Каэры»
Контрреволюционеры, или «каэры» (от аббревиатуры КР – контрреволюционер) были по большей части осуждены по статье 58 Уголовного кодекса (измена Родине, шпионаж, подрыв промышленности и прочее).
Среди заключенных было немало бывших царских офицеров, представителей буржуазии, интеллигенции, а также членов несоциалистических общественных движений и партий. Под эту же категорию попадали крестьяне, оказавшие сопротивление коллективизации, а также рабочие и инженеры на производствах, которые якобы сознательно занимались вредительством.
На эту категорию в СТОНе не распространялась амнистия, а попытки побега пресекались расстрелом на месте. В случае же разговоров о побеге заключенный наказывался пребыванием в штрафном изоляторе.
«Шпана»
В СТОНе вместе с «пятьдесят восьмыми» содержались и обычные уголовники. В отличие от «каэров», они имели право на амнистию. Также в эту категорию попадали нищие, женщины с пониженной социальной ответственностью, а также малолетние преступники, которые отправлялись на Соловки из Москвы и Ленинграда.
Стоит отметить, что бывшие проститутки нередко становились любовницами сотрудников тюремной администрации. Жили женщины в отдельном корпусе, в более сносных условиях, да и питались лучше.
Из тюрьмы в воинскую часть
Соловецкая тюрьма особого назначения работала на протяжении двух лет – с 1937 по 1939 годы. Построенное трехэтажное здание так никогда и не использовалось. Заключенных отправили в другие места, а само здание и территорию исправительного учреждения передали военным. Камеры же были переоборудованы под казармы.
После начала Советско-финской войны в зданиях бывшей тюрьмы разместился Учебный отряд Северного флота. Позже эту территорию отдали под военные склады.
был закрыт, и вскоре на Соловках были созданы две организации: лагерь принудительных работ для заключения военнопленных Гражданской войны и лиц, осужденных на принудительные работы, и совхоз «Соловки». На момент закрытия монастыря в нем проживали 571 человек (246 монахов, 154 послушников и 171 трудник). Часть из них покинули остров, но почти половина осталась, и они стали работать вольнонаемными в совхозе.
После 1917 года новые власти стали рассматривать богатый Соловецкий монастырь
как источник материальных ценностей, многочисленные комиссии беспощадно разоряли его. Одна только комиссия помощи голодающим в 1922 году вывезла 84 с лишним пуда серебра, почти 10 фунтов золота, 1988 драгоценных камней. При этом варварски обдирались оклады с икон, выковыривались из митр и облачений драгоценные камни. К счастью, благодаря сотрудникам Наркомпроса Н. Н. Померанцеву, П. Д. Барановскому, Б. Н. Моласу, А. В. Лядову, удалось вывезти в центральные музеи многие бесценные памятники из монастырской ризницы.
В конце мая 1923 года на территории монастыря произошел очень сильный пожар, который продолжался три дня и нанес непоправимый ущерб многим древним сооружениям.
В начале лета 1923 года Соловецкие острова были переданы ОГПУ, и здесь организовали Соловецкий лагерь принудительных работ особого назначения (СЛОН). Лагерю были переданы почти все постройки и угодья монастыря, было принято решение «признать необходимым ликвидацию всех находящихся в Соловецком монастыре церквей, считать возможным использование церковных зданий для жилья, считаясь с остротой жилищного положения на острове».
7 июня 1923 года на Соловки прибыла первая партия заключенных. Вначале все заключенные мужчины содержались на территории монастыря, а женщины – в деревянной Архангельской гостинице, но очень скоро лагерем были заняты все монастырские скиты, пустыни и тони. А уже через два года лагерь «выплеснулся» на материк и к концу 20-х годов занял огромные пространства Кольского полуострова и Карелии, а сами Соловки стали лишь одним из 12 отделений этого лагеря, игравшего заметную роль в системе ГУЛАГ.
За время существования лагерь претерпел несколько реорганизаций. С 1934 года Соловки стали VIII отделением Беломорско-Балтийского канала, а в 1937 году реорганизованы в Соловецкую тюрьму ГУГБ НКВД, которая была закрыта в самом конце 1939 года.
За 16 лет существования на Соловках лагеря и тюрьмы через острова прошли десятки тысяч заключенных, среди которых представители известных дворянских фамилий и интеллигенции, крупные ученые самых разных отраслей знаний, военные, крестьяне, писатели, художники, поэты. Соловки стали местом 
ссылки многих иерархов, священнослужителей, монашествующих Русской Православной Церкви и мирян, пострадавших за веру Христову. В лагере они были примером истинного христианского милосердия, нестяжательства, доброты и душевного спокойствия. Даже в самых тяжелых условиях священники до конца старались исполнить свой пастырский долг, оказывая духовную и материальную помощь тем, кто находился рядом.
На сегодня нам известны имена более 80 митрополитов, архиепископов и епископов, более 400 иеромонахов и приходских священников – узников Соловков. Многие их них скончались на островах от болезней и голода или были расстреляны в Соловецкой тюрьме, другие погибли позднее. На Юбилейном Соборе 2000 года и позднее, около 60 из них были прославлены для общецерковного почитания в лике святых новомучеников и исповедников Российских. Среди них такие выдающиеся иерархи и деятели Русской Православной Церкви, как священномученики Евгений (Зернов), митрополит Горьковский († 1937), Иларион (Троицкий), архиепископ Верейский († 1929), Петр (Зверев)
, архиепископ Воронежский († 1929), Прокопий (Титов), архиепископ Одесский и Херсонский († 1937), Аркадий (Остальский), епископ Бежецкий († 1937), священноисповедник Афанасий (Сахаров), епископ Ковровский († 1962), мученик Иоанн (Попов) († 1938), профессор Московской духовной академии и многие другие.
Условия жизни в лагере
Максим Горький, побывавший в 1929-м году в лагерь, приводил свидетельства заключённых об условиях советской системы трудового перевоспитания:
Заключенные работали не больше 8-ми часов в день;
За более тяжёлую работу «на торфе» выдавался повышенный паек;
Пожилые заключённые не подлежали назначению на тяжёлые работы;
Все заключённые обучались грамоте.
Их казармы Горький описывает как очень просторные и светлые.
Однако, по словам исследователя истории соловецких лагерей, фотографа Ю. А. Бродского на Соловках по отношению к заключённым применялись разнообразные пытки и унижения. Так, заключённых заставляли:
Перетаскивать камни или брёвна с места на место;
Считать чаек;
Громко кричать Интернационал по много часов подряд. Если заключённый останавливался, то двух-трех убивали, после чего люди стоя кричали, пока не начинали падать от изнеможения. Это могло проводиться ночью, на морозе.
В лагере выходили газеты, действовал театр заключённых. Сидельцы сложили о лагере ряд песен, в частности, «Море белое - водная ширь…» (приписывается Борису Емельянову).
Судьба основателей лагеря
Многих из организаторов, имевших отношение к созданию Соловецкого лагеря, расстреляли:
Человек, который предложил собрать лагеря на Соловках, архангельский деятель Иван Васильевич Боговой - расстрелян.
Человек, который поднял красный флаг над Соловками - попал в Соловецкий же лагерь как заключённый.
Первый начальник лагеря Ногтев получил 15 лет, вышел по амнистии, не успел прописаться в Москве, умер.
Второй начальника лагеря Эйхманс - расстрелян как английский шпион.
Начальник Соловецкой тюрьмы особого назначения Апетер - расстрелян.
В то же время, например, заключённый СЛОНа Нафталий Аронович Френкель, предложивший новаторские идеи развития лагеря и являвшийся одним из «крёстных отцов» ГУЛАГа, продвинулся по служебной лестнице и ушёл на пенсию в 1947 г. с должности начальника главного управления лагерей железнодорожного строительства в звании генерал-лейтенанта НКВД.
| позавчера, вчера и сегодня ночью, перелопатил десятки отзывов на эту смерть в блогах. И наверное, лишьпроцентов 5 понимают, что этот был обер-лжец, всю жизнь гадивший людям в душу своим "искусством". Подавляющее большинство выражает всяческую "светлую грусть" и прочую "вечную память" матёрому человечищу, крутому перцу и человеку-легенде.
В чём причины такого бездумья россиянцев (блоггеры тут верно отражают общий настрой населения РФ)? В невежестве (сознательно, впрочем поощряемом нынешними властями). Каждый день бы им читать тексты, подобные этому посту Другого, и мы бы поменьше слышали сожалений о подобных людях (а то ведь скоро ещё один боец идеологического фронта копыта отбросит , опять рыданья сотрясут страну).
Власть Солоцецкая
"Суровая климатическая обстановка, трудовой режим и борьба с природой будут хорошей школой для всяких порочных элементов!" – постановили большевики, появившиеся на Соловках в 1920 году. Монастырь переименовали в Кремль, Белое озеро в Красное, а на территории монастыря появился концентрационный лагерь для военнопленных Гражданской войны. В 1923 г. этот лагерь перерос в СЛОН – "Соловецкие лагеря особого назначения". Интересно, что первыми узниками СЛОНа оказались активисты тех политических партий, которые помогли большевикам захватить власть в стране.
"Особое назначение" Соловецких лагерей состояло в том, что туда направляли людей не за преступления или провинности , а тех, кто представлял угрозу красному режиму самим лишь фактом своего существования.
Активных противников новая власть уничтожала сразу.
В концлагеря же заключались те, чье воспитание не согласовывалось с коммунистической практикой, кто в силу своего образования, происхождения или профессиональных знаний оказались «социально-чуждыми». Большая часть этих людей оказалась на Соловках не по приговорам суда, а по решениям различных комиссий, коллегий, совещаний.
На Соловках была создана модель государства, разделенного по классовому признаку, со своей столицей, Кремлем, армией, флотом, судом, тюрьмой и материальной базой, доставшейся в наследство от монастыря. Печатались свои деньги, издавались свои газеты и журналы. Здесь не было советской власти, здесь была власть соловецкая – первый местный Совет депутатов появился на Соловках только в 1944 году. (Следует, видимо, добавить, что советская власть и в остальной стране была "советской" только по названию. Т.н. "Советы" были декоративными органами, во всём повиновавшимися Коммунистической партии (большевиков) и её вооружённому отряду ВЧК. Т.о. на Соловках лишь формально не было власти "советской", т.е. власти местных советов. На самом же деле подлинная советская власть там была, причём в наиболее концентрированном её выражении - прим. )
Труд в лагере поначалу имел только воспитательное значение. Бывшие университетские преподаватели, врачи, ученые, квалифицированные специалисты зимой носили воду из одной проруби в другую, летом перекладывали бревна с места на место или до потери сознания кричали здравицы начальству и Советской власти. Этот период формирования лагерной системы отличался массовой гибелью заключенных от непосильного труда и издевательств надзирателей. Вслед за узниками уничтожались и их охранники – в разные годы были расстреляны практически все партийные руководители, которые создавали СЛОН и чекисты, управлявшие лагерной администрацией.
Следующим этапом развития лагерной системы на Соловках стал перевод лагеря на хозрасчет, на получение максимальной прибыли от принудительного труда заключенных, создание все новых отделений СЛОНа на материке – от Ленинградской области до Мурманска и Урала. На Соловки стали присылать раскулаченных крестьян, рабочих. Увеличилось общее число узников, новый лагерный закон стал гласить "Хлеб по выработке", что сразу поставило на грань гибели пожилых и физически немощных заключенных. Тех, кто выполнял нормы, награждали грамотами и премиальными пирожками.
Лозунг на стене Красного уголка бывшего штрафного изолятора в лагпункте Савватиево
Родина ГУЛАГа – Соловки – после уничтожения своих собственных природных ресурсов (древних лесов архипелага) перекачала большую часть заключенных на строительство Беломорско-Балтийского канала. Режим изоляции все больше ужесточался, с середины 30-х годов заключенных перевели на тюремное содержание.
Осенью 1937 г. на Соловки пришло распоряжение из Москвы насчет т.н. "нормы" – определенного количества человек, которые должны быть казнены. Тюремной администрацией были отобраны две тысячи человек, которые были расстреляны. После этого СЛОН был выведен из состава ГУЛАГа и превращен из лагеря в образцовую тюрьму Главного управления госбезопасности, имевшую пять отделений на разных островах.
В 1939 г. завершилось строительство специального Большого тюремного корпуса. Здесь вполне могли оказаться коллеги "железного наркома" Николая Ивановича Ежова, к тому времени уже расстрелянного в Москве, однако Соловецкая тюрьма по приказу нового наркома Берии вдруг срочно расформировывается. Начинается Вторая мировая война и территория архипелага потребовалась для организации на ней военно-морской базы Северного флота. Большой тюремный корпус так и остался незаселенным. В конце осени 1939 г. узников этапировали в другие места ГУЛАГа.
Передо мной лежит библиографическая редкость – книга Ю. А. Бродского "Соловки. Двадцать лет Особого назначения". Тридцать восемь лет Юрий Аркадьевич собирает материалы о СЛОНе – свидетельства очевидцев, документы. В его архиве несколько тысяч негативов фотографий, которые он делал на местах, связанных с лагерем на Соловках. В 2002 году при содействии фонда Сороса и шведского посольства в РФ вышла книга, которую Бродский написал на основе собранного материала. На 525 страницах книги собран уникальный материал – письменные воспоминания бывших узников СЛОНа, документальные свидетельства, фотографии. Тираж у книги ничтожный, но есть надежда, что она будет издана снова.
Во время поездки на Соловки нам повезло – Юрий Аркадьевич нашел в себе силы (он болеет сейчас) встретиться с нашей группой журналистов и провести небольшую экскурсию на Секирной горе – самом, пожалуй, трагическом месте в истории Соловецкого лагеря.
Я записал рассказ человека, который знает всё о Соловках, на видео и хочу показать вам небольшой фрагмент из этой записи:
СМОТРЕТЬ ВСЕМ
Секирная гора, одно из самых высоких мест на Большом Соловецком острове, всегда имело недобрую славу. Согласно легенде в XV в. два ангела выпороли розгами женщину, которая могла бы явиться на острове соблазном для монахов. В ознаменование этого "чуда" там поставили часовню, а в XIX веке церковь, на маковке которой был устроен маяк, показывающий дорогу судам, подходящим к Соловкам с запада. В лагерный период на Секирной горе разместили штрафной изолятор лагпункта №2 (Савватиево) известный своим особенно тяжелым режимом. Сидение сутками на деревянных жердях и систематические избиения являлись самыми легкими видами наказания, как рассказывал на допросе сотрудник изолятора И.Курилко. На площадке перед церковью периодически проводились расстрелы заключенных в штрафной изолятор.
Инженер Емельян Соловьев рассказывал, что однажды наблюдал узников штрафизолятора на Секирке, которых гнали на работы по засыпке кладбища цинготных и тифозных:
"– О приближении штрафников с Секирной горы мы догадались по громкой команде: – Прочь с дороги!Разумеется, все шарахнулись в стороны, а мимо нас провели истощенных, совершенно звероподобных людей, окруженных многочисленным конвоем. Некоторые были одеты, за неимением платья, в мешки. Сапог я не видел ни на одном".
Из воспоминаний Ивана Зайцева, помещенного в штрафизолятор на Секирной горе и оставшегося в живых после месяца пребывания там:
"Нас заставили раздеться, оставив на себе лишь рубашку и кальсоны. Лагстароста постучал болтом в входную дверь. Внутри заскрипел железный засов и тяжелая громадная дверь отворилась. Нас втолкнули внутрь так называемого верхнего штрафизолятора. Мы остановились в оцепенении у входа, изумленные представшим перед нами зрелищем. Вправо и влево вдоль стен молча сидели в два ряда на голых деревянных нарах узники. Плотно, один к одному. Первый ряд, спустив ноги вниз, а второй сзади, подогнув ноги под себя. Все босые, полуголые, имеющие лишь лохмотья на теле, некоторые – уже подобие скелетов. Они смотрели в нашу сторону мрачными утомленными глазами, в которых отражалась глубокая печаль и искрення жалость к нам, новичкам. Все, что могло бы напомнить о том, что мы в храме, уничтожено. Росписи скверно и грубо забелены. Боковые алтари превращены в карцеры, где происходят избиения и надевания смирительных рубашек. Там, где в храме святой жертвенник, теперь огромная параша для "большой" нужды – кадка с положенной сверху доской для ног. Утром и вечером – поверка с обычным собачьим лаем "Здра!". Бывает, за вялый расчет мальчишка-красноармеец заставляет повторять это приветствие полчаса или час. Пища, причем очень скудная, выдается единожды в сутки – в полдень. И так не неделю или две, а месяцами, вплоть до года."
Во время своего визита на Соловки в 1929 г. великий пролетарский писатель Максим Горький посетил Секирную гору (на снимке) вместе со своими родственниками и сотрудниками ОГПУ. Перед его приездом жердочки убрали, поставили столы и заключенным раздали газеты, приказав делать вид, что они читают их. Многие из штрафников стали держать газеты вверх ногами. Горький увидел это, подошел к одному из них и повернул газету правильно. После посещения кто-то из начальства ОГПУ оставил в контрольном журнале изолятора запись: "При посещении Секирной нашел надлежащий порядок". Максим Горький ниже приписал: "Сказал бы – отлично" и подписался.
Из воспоминаний Н. Жилова:
"Не могу не отметить гнусную роль, которую сыграл в истории лагерей смерти Максим Горький, посетивший в 1929 г. Соловки. Он, осмотревшись, увидел идиллическую картину райского жития заключенных и пришел в умиление, морально оправдав истребление миллионов людей в лагерях. Общественное мнение мира было обмануто им самым беззастенчивым образом. Политзаключенные остались вне поля писателя. Он вполне удовлетворился сусальным пряником, предложенным ему. Горький оказался самым заурядным обывателем и не стал ни Вольтером, ни Золя, ни Чеховым, ни даже Федором Петровичем Гаазом..."
В течение десятков лет следы лагеря на Соловках уничтожали местные работники госбезопасности. Теперь, этим занимаются "новые хозяева" на острове. Совсем недавно на этом месте стоял деревянный барак, в котором в лагерные годы содержались женщины, приговоренные к расстрелу на Секирке. На стенах барака еще оставались надписи, сделанные несчастными. За несколько дней до нашего приезда монахи монастыря распилили барак на дрова.
Это та самая знаменитая лестница из трехсот ступеней на Секирке, по которой штрафников заставляли носить воду по десять раз в день – вверх и вниз.
Дмитрий Лихачев (будущий академик), отбывавший свой срок на Соловках в должности ВРИДЛа (временно исполняющего должность лошади) рассказывал о том, что охранники Секирной горы спускали заключенных по этой лестнице, привязав к балану – короткому бревну. "Внизу уже был окровавленный труп, который и узнать было трудно. Там же, под горой, сразу и закапывали в яму", – писал Д. Лихачев.
Под горой – то место, про которое рассказывал Ю. Бродский. Здесь хоронили людей, которых расстреливали у церкви на Секирке. Есть ямы, где лежат по несколько десятков человек. Есть ямы, которые выкапывали тогда впрок - копали летом для тех, кого расстреляют зимой.
Над входной дверью этого домика в районе ботанического сада деревянная табличка, на которой еще можно разглядеть остатки надписи: КОМЕНДАТУРА.
Инвалидная лагерная командировка на о. Большая Муксалма – еще один из оставшихся на Соловках лагерных объектов. Большая Муксалма находится в десяти километрах от монастыря по дороге от торфоразработок. Лагерный персонал говорил, что зимой 1928 г. на Большой Муксалме умерло две тысячи сорок арестантов. Осенью сюда отправлялись собранные по всему Первому отделению инвалиды, которых нельзя было использовать на Соловках еще и потому, что они были бедны, не имели поддержки с воли, поэтому не могли дать взятку.
Взятки на Соловках были очень развиты. От них часто зависела дальнейшая судьба заключенного. "Богатые" арестанты могли устроиться за взятки в Шестой сторожевой роте, где большинство составляли священники, охранявшие склады, цейхгаузы и огороды. Те, кого отправляли на Муксалму знали, что их дни сочтены и зимой они умрут. Обреченных загоняли на двухэтажные нары по сто человек в комнату площадью тридцать-сорок кв. метров. Постный суп в обед приносили в больших ушатах и ели из общей чаши. Летом инвалиды работали на сборе ягод, грибов и трав, которые собирались экспортировать за границу. Осенью гоняли рыть ямы под свои будущие могилы, чтобы не копать их зимой, когда земля замерзает. Ямы рыли большие – человек на 60-100 каждая. От снежных заносов ямы прикрывали досками и с наступлением осенних холодов могилы начинали заполняться сначала теми, у кого больные легкие, потом шли остальные. К весне в этом бараке оставалось только несколько человек.
Тов. коменданту Кем. пер. пункта.
Убедительно прошу Вашего распоряжения о возвращении мне отнятых у меня двух ножей: столового и перочинного. У меня вставная челюсть; без ножа я не могу не только откусить кусок сахару, но даже корки хлеба.Я привез из Внутренней тюрьмы ГПУ, где у меня было разрешение как от врача, так и от начальника тюрьмы, ножи, позволенные в качестве единственного исключения во всей тюрьме, вследствие моей старости и отсутствия у меня своих зубов. Не искрошив предварительно ножом хлеба, который выданный вперед на две недели очень черствеет, я лишен возможности есть его, а хлеб составляет мою главную пищу.
Почтительно прошу войти в мое положение и приказать вернуть мне ножи.
Заключенный в 4-м бараке Владимир Кривош (Неманич)*
Резолюция коменданта:
Установленные правила для всех являются обязательными и исключений быть не может!
* профессор В. Кривош (Неманич) работал переводчиком в Комиссариате Иностранных Дел. Бегло разговаривал практически на всех языках мира, включая китайский, японский, турецкий и все европейские языки. В 1923 г. был осужден на десять лет по статье 66, как большинство иностранцев, "за шпионаж в пользу мировой буржуазии" и сослан на Соловки. Вышел на свободу в 1928 г.
P.S. Этим небольшим рассказом о Соловках передаю привет депутату от "Единой России", бывшему заместителю генпрокурора РФ Владимиру Колесникову и его коллегам, которые хотят вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь.
фотографии: © drugoi
архивные фотографии и тексты воспоминаний © Ю. Бродский "Соловки. Двадцать лет особого назначения", РПЭ, 2002 г.
"Во время пребывания моего в качестве врача-психиатра в Соловецком и Свирском концлагерях мне пришлось участвовать в медицинских комиссиях, периодически обследовавших всех сотрудников ГПУ, работавших в этих концлагерях...
Среди 600 человек обследованных мною вольнонаемных и заключенных работников ГПУ оказалось около 40 процентов тяжелых психопатов-эпилептоидов, около 30 процентов – психопатов-истериков и около 20 процентов других психопатизированных личностей и тяжелых психоневротиков. Эти цифры чрезвычайно интересно сопоставить с официальными секретными цифрами "Соловецкого Криминологического Кабинета", научного учреждения, основанного известным криминологом профессором А.Н.Колосовым, бывшим в заключении на Соловках. Мне пришлось работать научным сотрудником этого "кабинета", который имел право исследовать любого уголовного (но не политического) преступника. Из 200 человек убийц, обследованных лично мною, оказалось: около 40 процентов психопатов-эпилептиков и около 20 процентов других психопатизированных личностей и психоневротиков (главным образом, так называемых "травматиков").
Итак, процент психопатизированных личностей среди начальства оказался выше, чем среди квалифицированных тягчайших преступников-убийц! ...преступления "начальства" по своей жестокости превосходили даже "внутрилагерные" преступления обыкновенных заключенных. Приведем примеры.
От редакции
Под псевдонимами "Профессор Соловецкий", "Проф. И.С." и "Проф. И.Н.С." публиковал свои воспоминания о концлагере бывший заключенный Соловецкого лагеря особого назначения профессор Иван Михайлович Андриевский (Андреев)
Дегтярев - "главный хирург" Соловков дал название великой книге
"В самый разгар работы над своим сочинением по истории лагерей ко мне приехал Александр Исаевич Солженицын . Мы с ним работали три дня. Я ему дал свои записки по истории Соловков и рассказал о главном палаче Соловецкого лагеря латыше Дегтяреве, который, никому не доверяя, лично расстреливал заключенных, получая от этого большое удовольствие. В лагере его называли "главным хирургом", а сам себя он пышно именовал "начальником войск Соловецкого архипелага".
Александр Исаевич воскликнул: "Это то, что мне нужно!" Так в моем кабинете родилось название его книги "Архипелаг ГУЛАГ". (Дмитрий Лихачев . О Соловках 1928-1931 г.г. "Место под нарами".)
Потемкин - начальник Соловецкого пересыльного пункта в Кеми
А.Солженицын: "Широко размахнулся и - бывший драгунский вахмистр, потом коммунист, чекист и вот начальник Кемперпункта . В Кеми он открыл ресторан, оркестранты его были консерваторцы, официантки - в шелковых платьях. Приезжие товарищи из ГУЛага, из карточной Москвы, могли здесь роскошно пировать в начале 30-х годов, к столу подавала им княгиня Шаховская, а счёт подавался условный, копеек на тридцать, остальное за счёт лагеря.
Иванченко - начальник и либерал
"Передавали, что новый начальник Соловецкого лагеря Иванченко "либерал" и что ему принадлежит необыкновенная для гепеуста мысль, которую он высказывал публично: "Для того чтобы выжать из заключенных настоящую работу, их надо кормить и одевать". Вопрос в том, в какой мере надо кормить и одевать, конечно растяжен, но в своем "либерализме" ГПУ не пошло так далеко, чтобы сравнять условия жизни заключенных с условиями, предоставляемыми в лагерях рабочему скоту. Конюшня, коровник и свинарники Соловецкого лагеря, построенные руками заключенных, по сравнению с их собственными бараками, светлы, чисты и теплы. Относительный рацион питания, получаемый скотом, во много раз превышает питание рабочего-заключенного. Нет никакого сомнения, что если бы скот был поставлен в соответственно одинаковые условия жизни с заключенными, лошади не потащили бы ног, коровы не стали бы давать молока, свиньи издохли бы."(Чернавин Владимир. Записки "вредителя" В кн.: Владимир и Татьяна Чернавины. Записки "вредителя". Побег из ГУЛАГа . - СПб.: Канон, 1999. - С. 6-328 .)
Судьба соловецких палачей
Иван Апетер "Несколько слов стоит сказать и о тех, кого знал на беломорских островах каждый лагерник: Иване Апетере, начальнике СТОНа, и его заместителе Петре Раевском . Первый, до того как получил в 1934 году назначение на Соловки, служил начальником Санаторно-курортного отдела НКВД СССР. Вскоре после исполнения решения тройки о массовой казни узников вверенной ему тюрьмы (расстрел первого этапа был, как известно, произведен в Карелии) старшего майора госбезопасности Апетера 26 декабря 1937 г. уволили из органов НКВД, а в августе следующего года приговорили к смертной казни. Бывшего заместителя освободили от должности в октябре 1938 г. А в ноябре 39-го он был взят под стражу и вскоре тоже расстрелян. " (Сергей Шевченко. СТОН с украинским акцентом. Газета "Киевский телеграф" №8. Киев. 2003 )
