Эрик Булатов. Прыжок. 1994
Он - единственный русский художник, чьи работы выставлялись и в Лувре, в Национальном центре искусства и культуры имени Помпиду, и в Музее современного искусства Парижа. В 1988-м Эрик Булатов был признан ЮНЕСКО лучшим художником года. Мастер говорит, что относится к такому положению дел не без иронии, между тем, он остается автором картин, которые пользуются неизменным успехом на ведущих аукционах.
Эрик Владимирович Булатов - один из самых известных русских художников-авангардистов. Считается одним из основателей так называемого, соц-арта. Родился в Свердловске в 1933 году. Окончил художественный институт имени В.И.Сурикова.
Эрик Булатов. Лувр. Джоконда. 2006
Картины Булатова узнаваемы во всём мире. Это происходит благодаря неповторимой технике. Соц-арт или поп-арт по-русски. Его картины всегда пресыщены символикой, которая в зашифрованном виде преподносит зрителю его наблюдения абсурдности советской действительности, которая на грани перелома мечется из стороны в сторону, ищет выход, но вокруг одни тупики, кругом одни чиновники с их полным произволом и вездесущая индустрия запада, которая мощным клином пробивает ослабевшую скорлупу культуры советского народа.
Зачастую это выхваченные из контекста слова и предложения советских плакатов того времени, наложенные на саму живопись, подтверждающие, самоуничижающие или дополняющие друг друга. Всё это, как недовольство действительностью, как насмешка, протест и революционное настроение, отражается в искусстве Эрика Булатова.
Эрик Булатов. Горизонт. 1971-1972
В этом смысле художник оказался настоящим талантом. В нашей стране не много художников, которые на поле авангарда смогли заслужить такую популярность во всём мире. Здесь дело даже не в антисоветских настроениях в некоторых странах мира, которые находят поддержку в его картинах, а в самом таланте автора, его подходе к живописи, к символизму, к новому жанру, который он взрастил и поставил на ноги.
Первые вставки Э.Булатов начал делать в 1957 году. Тогда выставки проходили исключительно в России, которые однако были довольно востребованы из-за того, что общество, говоря словами Виктора Цоя , "ждало перемен". С 1973 года художник стал выставляться и за границей. С 1992 года живёт в Париже. Считается одним из самых дорогих русских художников. Его работа "Советский Космос" была продана за 1.6 миллионов долларов на аукционе Филипс.
Эрик Булатов. Улица Красикова. 1977
"Я хотел показать советскую жизнь так, как она есть, без выражения к ней какого-либо отношения. В моей живописи не было явного протеста, у меня не было желания убедить в чем-то зрителя: посмотрите как это ужасно! Я не был героем социальной борьбы, как Оскар Рабин. Моя задача была принципиально другая: я хотел, чтобы зритель увидел свою жизнь такой, как она есть, но увидел как бы со стороны."
"Я хотел создать дистанцию между этой реальностью и сознанием зрителя. Этому и служила картина, работая как дистанция, как инстанция отстраненного взгляда. Я строил произведение искусства как инстанцию между реальностью и сознанием. Вот что было для меня важно. Чтобы зритель подумал: так вот она какая моя жизнь... Чтобы он воспринимал мои картины не как поучение, но и делал бы открытие сам."
Эрик Булатов. Хотелось засветло, ну, не успелось. 2002
Эрик Булатов. Вся эта весна. 1998
Эрик Булатов. Фотография на память
Маргарет Рисмондо. Бульвар Распай
Небосвод
Осенний пейзаж
«Брежнев. Советский космос» (1977)
Русский 20 век
Слава КПСС
Характерным и узнаваемым творческим методом Булатова является столкновение плакатного текста, выхваченного из контекста советской действительности, с фигуративной (чаще всего пейзажной, заимствованной из массовой печати) составляющей. В результате художнику удаётся предельно доступным образом проиллюстрировать абсурдность действительности, перенасыщенной символикой советской пропаганды.
Помимо работ соц-артовской тематики, ещё в своих ранних работах Булатов разработал теорию взаимодействия картины и пространства. В этих его произведениях заметно влияние Фалька . Сильный, своеобразный этап его творчества, неоцененный по достоинству в контексте истории искусства.
Работы Булатова постоянно выставляются на аукционные торги современного искусства. Так, на аукционе «Филипс» работа «Советский космос» ушла примерно за 1,6 млн долларов, еще два полотна на советскую тематику, в том числе «Революция — перестройка», были проданы по миллиону долларов за каждое, что сделало Булатова одним из самых дорогих современных русских художников.
Эрик Булатов "Liberte" 1992 -эта картина появилась на афише выставки "Контрапункт"
14 октября 2010 в Лувре была открыта выставка "Контрапункт: русское современное искусство". В экспозиции представлены работы более двадцати художников. Это Эрик Булатов, Эмилия и Илья Кабаковы, Виталий Комар и Александр Меламид, Валерий Кошляков, Алексей Каллима, Владимир Дубосарский и Александр Виноградов, Андрей Монастырский, Вадим Захаров, Юрий Лейдерман, Юрий Альберт, Авдей Тер-Оганьян, группы "Синие носы" и AES + F и другие. Накануне вернисажа с академиком Эриком Булатовым в его парижской мастерской встретился корреспондент "Известий" во Франции Юрий Коваленко.
известия: Никто из русских художников при жизни не выставлялся в Лувре. Да и западных мастеров, удостоившихся такой чести, раз-два и обчелся. Словом, попасть в Лувр - это круто!
эрик булатов: Действительно, Лувр кажется всем нам чем-то недостижимым. Но наша выставка пройдет как бы в подвалах - в средневековом Лувре, где раскопаны основания стен и башни дворца. Это место для экспозиции абсолютно непригодное. Там разве что можно сделать инсталляции или показать видео. По-настоящему выставку, которая бы говорила о современном состоянии нашего искусства - тем более в Год России во Франции, следовало устроить в другом месте. Например, в Национальном центре искусства и культуры имени Жоржа Помпиду.
и: Получается, ты в обиде?
булатов: Я не в обиде, но просто не хочу, чтобы была эйфория, неумеренные восторги: "Ах, Лувр, Лувр!" Но как бы там ни было, для нас, русских, Лувр - святое место, к которому мы приобщаемся. Пусть где-то в углу, в щели.
и: Означает ли проведение "Контрапункта" признание нашего современного искусства? Или это просто одно из событий в рамках перекрестного Года России и Франции?
булатов: Этот вопрос я сам себе задаю. Есть признаки и того, и другого. С одной стороны, на Западе давно существует убеждение, что русского искусства, не считая авангардистов 1920-х годов, просто нет. Все остальное - до и после - провинциально и вторично. Конечно, три-четыре наших художника были признаны, но их успех оставался личным и не переносился на русское искусство вообще. С другой стороны, идет - хотя и очень медленно - процесс утверждения русского искусства как единого целого.
и: В какой мере нынешняя экспозиция в Лувре отражает современное российское искусство?
булатов: Она в основном базируется на концептуализме - направлении, которое в Лувре будет представлено достаточно убедительно. Но это не все наше искусство. Получается не объективная картина, а какой-то фрагмент. Многие художники, которые мне представляются очень важными, на этой выставке отсутствуют. Думаю, например, Оскара Рабина надо было обязательно пригласить.
и: Публику ждут сюрпризы. В день вернисажа в Лувре художник Юрий Лейдерман организует свой перформанс: две женщины в русских национальных костюмах на глазах зрителей отшинкуют сотню кочанов капусты. Со своей стороны, его коллега Юрий Альберт проведет зрителей по Лувру с завязанными глазами...
булатов: Вот это и есть наш концептуализм.
и: На афише выставки воспроизведена твоя картина "Liberte" ("Свобода") - перекличка со знаменитой картиной Делакруа "Свобода на баррикадах".
булатов: В экспозиции две мои работы. Кроме этой, еще и картина "Черный вечер - белый снег".
и: "Liberte" - картина хрестоматийная во всех смыслах. Вместе с другой твоей работой - "Советский космос" - она даже вошла во французские учебники.
булатов: Я получил этот заказ в 1989 году, когда во Франции готовился большой праздник по случаю 200-летия революции. Собирались поднять в воздух дирижабль, который с одной стороны должен был расписать русский художник, а с другой - американский. И у меня возникла идея, связанная с нашей революционной ситуацией 1980-х. Тогда было много свободолюбивых иллюзий.
и: Как западный зритель сегодня воспринимает русское искусство?
булатов: Всегда с интересом. Я в этом убедился на выставке "Русский пейзаж" в Национальной галерее в Лондоне. Музей бесплатный, а выставка платная. И люди стояли, чтобы на нее попасть. Такое же внимание и к русским выставкам в Париже. Проблема возникает с критикой - ей не интересно.
и: И на чьей стороне правда?
булатов: Правда не может быть на стороне тех, кто пытается руководить искусством. Неверно также считать, что она на стороне зрителей. Массы, например, идут на Глазунова или Шилова. В любом случае нельзя не считаться со зрителями или хотя бы с теми, кто хочет понять живопись. Их надо воспитывать, с ними нужно работать. Не просто объявлять одного художника хорошим, а другого - плохим, но объяснять вещи, касающиеся принципиальных основ искусства.
и: Есть французское выражение "обучать глаз".
булатов: Не только глаз, но и голову. Глаз, как говорил мой учитель Владимир Андреевич Фаворский, можно обмануть. Сознание обмануть труднее.
и: Фаворский был не только художником, но и философом.
булатов: Он был философом искусства. Он был связан и с Флоренским, и с другими нашими религиозными философами. Я же не философ, а просто художник. Я лишь стараюсь понимать, зачем и почему делаю так, а не иначе.
и: Не слишком ли большую власть взяли в руки кураторы, которых здесь называют комиссарами? Художники в их руках, по твоим словам, вроде подсобного материала - красок и кистей?
булатов: У меня впечатление, что общая ситуация сейчас меняется. Может, потому что среди кураторов идет смена поколений.
и: Разве искусство не утратило во многом свои нравственные функции и не стало частью индустрии развлечений?
булатов: Объективно судить о сегодняшнем искусстве мы не можем, ибо судим именно по тому, что нам показывают. Я не знаю, насколько это соответствует тому, что происходит в искусстве. Более того, я надеюсь, что это совсем не так. А о том, какое искусство сегодня, мы узнаем, может быть, лет через пятьдесят.
и: Грядущую победу на Западе массовой мещанской культуры предсказывал еще Герцен. Теперь она, похоже, окончательно одержала верх и в России.
булатов: Она не может победить окончательно. Мы, конечно, живем не в эпоху Ренессанса, однако искусство не может погибнуть. Если это произойдет, человеческое существование станет бессмысленным. Искусство задает вопрос, который никто больше не задает: "Зачем человек?".
и: Ты по-прежнему ходишь в Лувр учиться у классиков. Чему может учиться давно сформировавшийся известный художник?
булатов: На самом деле я очень мало умею. Многое у меня не получается.
и: Уничижение паче гордости?
булатов: Нет, это правда. У каждого художника есть тропка, по которой он идет. И если чуть оступаешься, сразу попадаешь в трясину, в которой не ориентируешься совсем. И каждый раз новую работу надо начинать с нуля, решать заново, ибо в искусстве все решения одноразовые.
и: Неужели ты по-прежнему терзаем творческими муками?
булатов: Наряду с Фаворским моим учителем был Фальк. Студентом я пришел показывать ему свои работы. И он меня спросил: "А что вы сами думаете по их поводу?" Тогда я был в полном отчаянии от собственной бездарности и сказал ему об этом. Фальк мне ответил: "Значит, вы сейчас в очень хорошем творческом состоянии. Я вам скажу такую вещь, которая не будет для вас утешением, но которая пригодится в дальнейшем. Это состояние будет продолжаться всю вашу жизнь. А если оно пройдет, значит, вы как художник кончились". Никогда я не чувствовал себя так беспомощно, как сейчас, в старости, когда начинаю новый натюрморт.
и: Рядом с работами каких великих художников в Третьяковке или в Лувре ты хотел бы выставить свою живопись?
булатов: В Лувре - страшно сказать - с "Коронацией Богоматери" Фра Анджелико и с тициановским "Сельским концертом". В Третьяковке - с Александром Ивановым или с Левитаном. Моя любимая левитановская картина - "Озеро", которая находится в Русском музее. Она должна была называться "Русь", но Левитан постеснялся дать это название, считая картину неудачной.
и: Почему в твоей московской мастерской висит репродукция "Джоконды"?
булатов: О "Джоконде" я написал статью. Для меня важно, как устроена эта картина, как показана проблема границы между искусством и жизнью. Именно над этим Леонардо работал больше, чем кто бы то ни было.
и: Но жизнь все-таки важнее искусства?
булатов: Я, право, не знаю. С одной стороны, это так, а с другой, жизнь - это материал для искусства.
и: Прожив около двух десятилетий во Франции, ты считаешь себя русским или европейским художником?
булатов: Я русский художник по воспитанию и образованию. Поэтому я художник европейский, как все художники, живущие во Франции, Германии или в Италии.
и: Среди твоих любимых мастеров - Левитан и Саврасов. Умом их не понять?
булатов: Художники воздействуют не на ум, а на чувства. Их искусство на тебя либо действует мгновенно, либо не действует вообще. Я убежден, что, если хорошо сформировать выставку русского пейзажа XIX века, она произведет громадное впечатление.
и: Однажды ты мне сказал, что Левитан и Малевич - это не антиподы.
булатов: Поскольку они оба укоренены в русской культуре, они, конечно, не антиподы. Они старались, чтобы зритель был участником того, что они делают. Левитану было очень важно, чтобы зритель - минуя живопись - сразу попал в его пейзаж, в березовую рощу.
и: Может ли сегодня появиться новый пейзажист уровня Левитана?
булатов: Есть такой пейзажист. Это Олег Васильев (друг и соратник Булатова, с которым они вместе многие годы занимались книжной графикой. - "Известия"). Он замечен, но пока еще недооценен.
и: Бразилец Жил Висенте написал десяток полотен, на которых запечатлел воображаемые убийства Джорджа Буша, бразильского президента Лулы да Силвы, нынешнего папы Бенедикта XVI. Все ли дозволено художникам? Допустима ли в искусстве какая-то цензура?
булатов: Внешняя цензура, безусловно, для искусства смертельна. Должна быть цензура внутренняя. Что это такое? Лучше всего сказал Кант: "Звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас". И этот закон все мы обязаны соблюдать.
Эрик Булатов. Свобода есть свобода, 1997-98
В ГЦСИ сейчас открывается ваша совместная с Владимиром Логутовым выставка. Логутов - художник совсем молодой, из поколения 30-летних. Вы чувствуете в этом художественном поколении преемственность?
Я чувствую именно в этом поколении, поколении 30-летних интерес ко мне. Вот поколение 90-х годов, «Медгерменевты», Анатолий Осмоловский, было целиком кабаковской направленности - я им был не нужен и, соответственно, они мне тоже. Интерес молодого поколения я почувствовал, когда читал публичные лекции.
А у вас не бывает такого, что вы видите работу молодого художники - российского или зарубежного - и чувствуете в ней свою традицию?
Знаете, что-то подобное бывало. Хотя и очень редко. Но я не могу сказать ничего определенного: я почти не запоминаю фамилии. Но мне всегда приятно, когда я вижу какую-то близость с художником, а уж молодой он или нет - это не важно.
Эрик Булатов. Свобода есть свобода II. 2000-200
Но ведь поколение молодых уходит от картины к новым формам - инсталляции, видеоарту, перформансу. Тот же Владимир Логутов снимает видеоарт. А вы упорно продолжаете делать именно картины.
Это сложный вопрос. Что такое картина? Этот вопрос не имеет определенного ответа. Я считаю, что очень много современных художников работает именно с картиной, просто не отдавая себе в этом отчета, считая, что они отказались от картины. Примеров очень много - Сай Твомбли, любой наш конструктивист 20-х годов, весь американский поп-арт, немецкие художники - Рихтер, Базелец, Кифер. Картина - это пространство на плоскости. Но плоскость - это всего лишь основа, от которой выстраивается пространство - либо по одну сторону этой плоскости, либо по другую. Вот и все. Это пространство может выстраиваться и из объемных предметов.
- То есть картина как метод искусства еще может развиваться?
Конечно, она эволюционирует и показывает свои новые возможности. В картине скрыт очень большой потенциал, и в этом ее сила. Меня вполне устраивает картина. Смотрите, что такое инсталляция? Если инсталляция представляет собой пространство, сквозь которое должен пройти зритель, то она, конечно, не имеет никакого отношения к картине, потому что картина в первую очередь требует от человека фиксированного положения по отношению к ней. Но если инсталляция имеет границу: с одной стороны стоит зритель, а с другой развертывается некий процесс; то чем это не картина? Как кабаковская инсталляция «Человек улетевший в космос из своей комнаты». Видеоарт по сути дела тоже картина. Но у меня выше головы своих проблем, мне их хватит до конца дней, так что лезть на эту территорию, делать инсталляции или видеоарт я не буду. Все мои проблемы вполне хорошо разрешаются и через картины.
В последнее время, мне кажется, из ваших картин уходит социальное начало, хотя раньше оно играло большую роль. Многие даже называли вас основоположником соц-арта.
Я никогда не был художником соц-арта. Конечно, мои картины, такие как «Горизонт», сыграли большую роль в формировании этого направления, это верно. Но у художников соц-арта есть принципиальные от меня отличия. Смысл совершенно другой. Мои картины - это противостояние идеологизированной реальности и реальности естественной. Две реальности противостоят друг другу, и наше сознание оказывается полностью перекрыто этим идеологическим пространством. В этом же дело. И этим конфликтом как раз никто, кроме меня, не занимался. Потом стали заниматься, когда Советский союз уже рухнул.
Мне кажется, что в современном российском, даже московском искусстве, социальное и формальное нередко разделено. Одни художники говорят только о социальном, другие о нем вообще забывают, выбирая «одиночество приема», как тот же Логутов.
Такого разрыва быть не должно. Ведь пространство искусства необходимо связывать с пространством нашего существования, которое, конечно, включает в себя и социальное пространство. Ведь чем должно заниматься искусство? Исследованием характера пространства, в котором мы находимся, исследованием нашего восприятия этого пространства. Искусство старается мир, в котором мы существует, который на самом деле не описан и не узнан, выразить. Ведь мир каждый раз новый, и мы должны найти ему имя и образ. Вот это дело искусства. Это связывает искусство с жизнью, и, мне кажется, в этом как раз и находится весь смысл искусства. Это мое убеждение. Социальное пространство играет в этом мире роль, но оно - лишь часть, и как я убежден, не самая главная.
- А на Западе, в Париже, например, интересуются современным русским искусством?
Да нет. Просто на Западе твердо знают, что его нет, поэтому интересоваться здесь нечем. Есть русская музыка, есть русская литература, может быть русский театр, но вот русского искусства не было и нет.
- Почему так происходит?
Было бы интересно узнать ответ на этот вопрос, но не мне на него отвечать. Это было и в 20-е годы, и в 30-е, продолжается и сейчас. Когда здесь, в Париже прогремело имя Шагала, то это восприняли как его личный успех. И так со всеми: русский художник может стать успешным на Западе, но этот успех никогда не перенесут на все русское искусство. Шагал имел огромный успех, а рядом умирали от голода Ларионов и Гончарова, потому что никому не было до них дела. Кстати, несколько современных русских художников здесь тоже умеют успех, и мне грех жаловаться.
В этом невнимании к русскому искусству есть высокомерие, но во многом виноваты мы сами, потому что те русские выставки, которые здесь проходят, - это что-то ужасное. Они ничего не могут доказать, кроме того, что русского искусства действительно нет. Это грустно. Мне казалось, что это дело моего поколения - ввести русское искусство в единое, общемировое пространство искусства. К сожалению, у нас этого не получилось: опять только отдельные имена. Надеюсь, что следующие поколения смогут это сделать. Все-таки процесс не стоит на месте.
- А как же русский авангард?
Знаете, в Париже русский авангард воспринимают как десант французского искусства в русское. Наш XIX век считается провинциальной ветвью немецкого искусства, а потом французский десант, который дал неожиданный результат. Потом десантников перестреляли, и все кончилось. Хотя это в высшей степени несправедливо. Я считаю, что и XIX век стоит отдельного внимания, - это точно не провинциальная ветвь, хотя немецкие влияния, безусловно, были.
Понимаете, важно, чтобы наши, российские, теоретики и искусствоведы начали наконец-то всерьез заниматься этими вопросами. Посмотрите, в нашем искусствознании русское искусство XIX века оказалось между двух полюсов: либо это черт знает что (как считают на Западе и следом некоторые из наших передовых деятелей, типа Кати Деготь), либо это что-то необычайное, прекраснейшее и величайшее из созданного когда-либо, лучше всех на свете. На самом деле, обе эти позиции - вредны. Не просто неправильны, но вредны. Нужно внимательно посмотреть, чем оно отличается от искусства других стран и школ, в чем его сущность, в чем его недостатки и достоинства. Просто клеймить или превозносить - путь в никуда.
Опять же, если говорить о русском искусстве, как таковом, то нужно понимать, в чем состоит связь различных эпох и жанров. Неужели русский XIX век и русский авангард - это две противоположные вещи, исключающие друг друга? Если и то, и другое - это русское искусство, значит, здесь есть какая-то общая основа, что-то единое. Но никто эти явления не анализирует. Почему мы тогда хотим, чтобы другие считали, что у нас есть искусство? Ведь мы сами толком ничего о нем сказать не можем.
Вы говорите, что может быть следующее поколение художников сможет выделить русское искусство на мировом поле. Но ведь сейчас происходит процесс глобализации, когда различия между искусством разных стран все больше стираются. Может, теперь это выделение русского искусства и не имеет смысла?
Я вам скажу, что глобализация - это просто миф, на самом деле ее нет. Конечно, и Кифер, и Базелиц - это совершенно немецкие художники, невозможно представить француза такого же, как Базелиц. Или Энди Уорхол. Разве он мог быть европейцем? Конечно нет. Другое дело, что есть яркие индивидуальности, а есть неяркие. И яркие свою национальную основу очень хорошо выражают. Потому что национальная основа - это тип сознания, это не прием и не характер изображения. Они могут быть любыми - от фигуративных до абстрактных. Тип сознания отменить нельзя. Его формирует вся национальная культура - и музыка, и литература, и философия.
Русское искусство в этом смысле ничем не отличается от других: тип сознания остается, он наименее гибок. Он диктует свои особенности для национального восприятия искусства. И русское искусство, в этом смысле, определенным образом, конкретно отличается от французского. Наш зритель хочет от искусства не того, что хочет француз.
- И чего же хочет наш зритель?
Смотрите, французское искусство принципиально герметично. Оно не нуждается в зрителе, потому что утверждает собственную значимость, и она не зависит от того, как к нему отнесется зритель. Это очень важный момент. Это не плохо и не хорошо, просто очень характерно для французского сознания. «Вам не нравится? Ну ладно, уходите! Искусство от этого ничего не потеряет, а вы - потеряете». А наше искусство требует зрителя, оно без зрителя не может существовать. Ни одно искусство не нуждается в зрителе в такой степени, как русское. Это касается любой эпохи - и XIX века, и Малевича, и Татлина, и наших концептуалистов, кого хотите. Это лежит в основе нашего сознания.
Диагональ. Разрез
Может быть, именно поэтому наше искусство не воспринимают на Западе? Ведь если искусство нуждается в зрителе, значит, оно неполноценно.
Так и пытаются это трактовать, как вы сейчас. Но это не имеет никакого отношения к полноценности самого искусства. Просто тип сознания.
Материал подготовила Елена Ищенко.
В ЦВЗ "Манеж" открылась ретроспектива Эрика Булатова "ЖИВУ - ВИЖУ". Масштабы экспозиции впечатляют: собрано более 100 работ. Мы решили рассказать про выставку с помощью пяти картин знаменитого художника
Автопортрет. 1968
Автопортреты — идеальное начало знакомства с художником. Масштабы Фриды Кало по части этого жанра не превзойти никому, но так или иначе автопортрет занимает важное место в творчестве живописцев всех времен и народов — от Тициана до Сальвадора Дали. Эрик Булатов за долгие годы работы создал несколько автопортретов. Произведение 1973 года демонстрирует молодого художника на фоне "бегущей строки" — "Входа нет". Автопортрет 2011 года походит на религиозное изображение: фигура живописца будто светится изнутри. Автопортрет 1968 года — одна из ранних работ Булатова. Только ленивый не распознает на полотне "привет" от Рене Магритта — повторяющиеся лица художника вписаны в черный силуэт человека в котелке. Сюрреализм в творчестве Булатова не прижился, зато концепция "картины в картине" — вполне.
"Русский XX век I"
Эрик Булатов сталкивает в пространстве одной картины крайние противоположности: безмятежность и тревогу, полную свободу и тюремную решетку, реалистическую живопись и советский плакат. Картины из цикла "Русский ХХ век" изображают идиллический русский пейзаж, над которым угрожающе нависает графичная римская цифра ХХ. Пейзаж — воплощенное спокойствие русской жизни, перечеркнутой ХХ столетием: возвышается старинная церковь, вокруг — невысокие дома и избенки, на заднем плане извивается река. ХХ век вторгается бесцеремонно и символично. На картине под номером I цифры напоминают лучи прожектора компании "ХХ век FOX" на фоне страшного красного неба. Вода в реке тоже кровавого цвета — идиома, которой соответствует образ, не требует разъяснений. На работе № II Булатов поступает более лаконично и схематично: огромные красные цифры перечеркивают патриархальный пейзаж.
"Слава КПСС"
Принадлежность Булатова к какому-то течению диагностируется с трудом: в 60-е художник занимался абстракцией, его знаковые работы относят к соц-арту, некоторые картины сродни американскому реализму в духе Эдварда Хоппера. Визитная карточка художника — лаконичные надписи, бегущие по большинству самых известных его работ. Хрестоматийная "Слава КПСС" — наглядный пример. На голубом небе с пушистыми облаками клеймом отпечаталась соответствующая красная фраза. Небо — символ естественной свободы человека. Советский лозунг, что очевидно, символизирует твердую длань тоталитарной власти. Небо живет и меняется: облака могут появляться и исчезать, в то время как "Слава КПСС" бессмысленно вечна, по крайней мере, до тех пор, пока ржавчина не изъест многочисленные пропагандистские щиты по всей стране, на которых набиты советские лозунги. Хитрый замысел художника, воплощенный, казалось бы, в патриотичном формате, был настолько очевиден, что даже неискушенная прелестями авангарда советская власть считала "культурный код" и запретила картины Булатова.
"Лувр. Джоконда"
Политикой и протестом, без которых приличному художнику в Стране Советов было не обойтись, проблематика полотен Булатова, естественно, не исчерпывается. "Лувр. Джоконда" — визуальное размышление о диалоге искусства и зрителей. Главное, что интересует художника в полотне да Винчи, — обращенность картины к зрителю. Гипотетические посетители Лувра в работе Булатова вторгаются пурпурной массой в залы музея и заслоняют собой все и вся — остается видна лишь загадочная, немного саркастичная улыбка Моны Лизы. Толпа напоминает фотографию из старой советской газеты, почему-то напечатанную алыми чернилами, в то время как музейные залы — непоколебимый в своей вечности реализм. Возможно ли восприятие искусства в условиях шумного, агрессивного, как красный цвет, медийного хаоса? Вопрос риторический.
"Картина и зрители" — еще одна работа на эту тему. Полотно воспроизводит знаменитое "Явление Христа народу" Александра Иванова, около которого толпятся посетители с экскурсоводом (кстати, женой Булатова) во главе. По-настоящему оценить работу можно, взглянув на нее из-за спин других посетителей, — тогда товарищи по толпе становятся частью произведения, а картина магическим образом превращается в инсталляцию.
"Откуда я знаю куда"
"Мой трамвай уходит", "Черный вечер, белый снег", "Как идут облака", "То-то и оно" — набор фраз, использованных Булатовым, разнообразен и едва ли исчислим. Некоторые слова бегут по изображению: "Свобода" — по синему небу, "Поезд" — по рельсам. "Мой трамвай уходит" несется вслед за опаздывающим человеком — удивительно, как наклон и расположение букв способны передать стремительное движение. Серия "Вот" — пожалуй, самая лаконичная в творчестве Булатова. Работы — плоть от плоти более ранних "Слава КПСС" и "Живу — вижу". "Героями" полотен являются только слова, без которых картины превратились бы в аскетичную черно-белую абстракцию. Когда задаешься экзистенциальными вопросами, декорации излишни. "Откуда я знаю куда" — жизненный сценарий многих современных людей. Осталось только в этом признаться.
Где: ЦВЗ "Манеж", Манежная площадь, 1
Булатов Эрик Владимирович, картины которого известны во всем мире, - современный русский художник, имя которого в большей степени ассоциируется с направлением соц-арт.
Узнаваем, популярен, востребован
Работы этого человека выставлялись Лондоне, Монте-Карло. Чем же обусловлена такая популярность и востребованность?
Прежде всего заметим, что полотна автора перенасыщены символикой, поданной в зашифрованном виде, а потому узнаваемы во всем мире и пользуются огромным успехом на ведущих аукционных торгах современного искусства. Так, картина «Советский космос» было реализована за 1,74 миллиона долларов, а еще две работы на тематику советского времени - по миллиону долларов за каждую. Сегодня Булатов является одним из самых дорогих художников современности.
Художественный почерк Булатова
Эрик Булатов, картины которого особенно востребованы за пределами России, - уроженец Свердловска (ныне Екатеринбург). Его отец, Владимир Борисович, погиб на фронте, мать - полячка, нелегально эмигрировавшая в Россию в 15-летнем возрасте. За плечами Булатова Художественный институт, который он окончил в 1958 году. Творческий метод этого художника узнаваем и характерен: его работы сочетают в себе плакатный текст, выхваченный из контекста советских реалий, и фигуративную составляющую, чаще всего заимствованную из массовой печати. В результате художнику удается весьма доступным образом проиллюстрировать перенасыщенную символикой советской пропаганды абсурдность действительности, находящуюся на грани перелома, мечущуюся из стороны в сторону и натыкающуюся на тупики и долгоживущие бессмысленные лозунги.
Картины Эрика Булатова
Многие работы мастера кисти содержат аллюзию на пейзажи с путями-дорогами, тянущимися в бесконечность, вдаль. Однако на его картинах дороги ведут в тупик, блокируясь стеной из красной дорожки (полотно «Горизонт»), огромным стендом, изображающим Ленина («Улица Красикова»), Кремлем («Живу-вижу»). Изобразительную метафоричность, понятную зрителю, Эрик Булатов стремится дополнительно усилить символикой цвета (социально-красный закрывает проход в пространственно-духовно-голубой) и текстовыми включениями («Слава КПСС», «Вход»). Грань безысходности и предел отчаяния Эрик Булатов, картины которого на раннем этапе его творчества не были востребованы, изобразил в работе «Программа «Время», словно воспроизводящей фото из журнала «Огонек»: пожилая женщина смотрит по телевизору новости, слушает И. Кириллова. Естественное стремление старого одинокого человека к общению, даже фиктивному - бытовая каждодневная общераспространенная ситуация идеологической интоксикации человека советского времени.
В основном картины Булатова - это слово, написанное печатными буквами, и пространство. Печатность, огромность шрифта, его газетный стиль - стремление автора выразить слово, над которым думает человек, смакуя его, живя с пониманием присутствия оного в его жизни, но еще не полным осознанием роли, которое оно в ней играет. В этом выражается протест и стремление к свободе.
Художник Эрик Булатов, картины которого являются документальным подтверждением советского периода, канувшего в Лету, популярен за пределами России: его работы присутствуют на всех зарубежных выставках российского искусства.
Стоит заметить, что произведения Булатова не содержат ёрничанья, пародийности, а представляют собой холодно-отстраненные констатации, без намека на всякое снисхождение. И дело здесь не в персоне художника и его субъективном мнении, а в намерении показать общественную позицию на события ушедшей эпохи, заставить зрителя взглянуть на былую жизнь другими глазами, будто бы со стороны.
Русский зарубежный художник
Эрик Булатов - художник, биография которого в большей степени связана с работой за границей, куда он уехал после падения власти Страны Советов, причем этот поступок нельзя назвать бегством: Эрик воспользовался появившейся возможностью зарабатывать собственным мастерством. К тому же в России его работы не были востребованы, поэтому одно время приходилось подрабатывать иллюстрированием книжек для детей (Шарль Перро «Золушка», издательство «Малыш» 1973 год). Себя автор считает русским художником по образованию и воспитанию и европейским - по территориальному местонахождению.
Булатов - иллюстратор детских книг
В детское издательство Эрик Булатов, картины которого в большей части посвящены советскому времени, попал по протекции В паре с Олегом Васильевым (другом и соратником Булатова) он старался изображать сказочных героев именно так, как их может рисовать детское воображение, стараясь при этом не потерять чувствительность к сказке и воспринимать ее глазами ребенка.
В настоящее время Эрик Булатов вместе с семьей проживает во Франции, в Париже, что, впрочем, не мешает ему считать своим родным и любимым городом Москву, где, собственно, он и начал свою Первая выставка его работ состоялась в далеком 1957 году. С 1992 года он работает в основном в Париже. Хотя Россию основатель соц-арта посещает довольно часто. Итак, давайте более подробно обсудим, о чем хочет рассказать миру Эрик Булатов-художник.
Картины, фото, люди
Творчество Булатова можно разделить на советский и постсоветский периоды. Для работ советского периода характерно желание выйти за пределы границы которого непонятны, равно как и не ясно, как их преодолеть. Постсоветский период - время, когда эти границы преодолены, и проблемы, меняя характер, становятся другими, более экзистенциальными.
Помимо соц-артовской тематики в работах Эрика Булатова прослеживается теория взаимодействия пространства и картины. о диалоге зрителя и искусства отображено в полотне «Лувр. Джоконда». Гипотетические посетители Лувра, напоминающие толпу из старых советских газет, пурпурной массой вторгаются в музейные залы, заслоняя собой пространство - видна лишь загадочная, несколько саркастичная улыбка Моны Лизы. Вопрос риторический: возможно ли воспринимать искусство в условиях агрессивного, как красный цвет, шумного хаоса?
Еще одна работа на тему восприятия художественных работ - «Картина и зрители», воспроизводящая знаменитое творение Александра Иванова «Явление Христа народу». Полотно на стене и зрители во главе с экскурсоводом магическим образом превращаются в цельную композицию, своего рода инсталляцию.
«Мой трамвай уходит», «Как идут облака», «Черный вечер, белый снег», «То-то и оно» - как видим, Эрик Булатов, картины которого неординарны и не похожи на чьи-либо другие, в своих работах использует различные наборы фраз. Некоторые слова словно бегут по изображению: «Свобода» - по синему небу, «Поезд» - по рельсам, «Мой трамвай уходит» - вслед за опаздывающим человеком... Удивительно, как расположение букв и их наклон способны передать движение! И в этом тоже есть мастерство.
Роль произведений Булатова в художественном искусстве
Картины Эрика Булатова - создателя образов, ставших визуальными универсальными моделями для российского искусства, - являются для него этапными. В своих работах художник поднимает вопросы, актуальные для нового искусства: соотношение изображения и слова в визуальном пространстве, определение зрительской позиции, взаимодействие инноваций и традиций.
Его - одного из немногих в России - смело можно назвать реформатором мирового искусства второй половины 20 века. По прошествии многих лет картины Эрика Булатова не теряют актуальности, их содержание, послужившее причиной запрета для показа в советские времена, сегодня также воспринимается с остротой.
Художник Эрик Булатов - один из живых классиков русского искусства второй половины ХХ века и один из тех, чье имя хорошо известно во всем мире и музейным кураторам, и коллекционерам, и аукционистам. Два года назад масштабная ретроспектива «Живу - вижу» в Манеже наиболее полно показала его путь в искусстве. Теперь же в «Мастерской Петра Фоменко» , в фойе Новой сцены до середины декабря расположилась небольшая экспозиция литографий Булатова- художественное дополнение к спектаклям театра - любимца московской публики.
Больше двадцати лет Булатов живет в Париже, застать его в Москве - большая удача. Воспользовавшись случаем, ARTANDHOUSES поговорил с художником о важности первого впечатления, соц-арте и социальной несвободе, русском искусстве на Западе и о том, как противостоять давлению рынка.
После Третьяковской галереи и Манежа выставка в фойе театра, даже такого замечательного, как «Мастерская Петра Фоменко», выглядит необычно. Что вас связывает с театром и чем вам интересен этот проект?
Театральную историю начну издалека. У меня непривычное и редкое имя - Эрик. Обычно оно воспринимается как уменьшительная форма. Но дело в том, что мои родители были большими театралами, и их любимым актером был Михаил Чехов. Больше всего он нравился им в роли Эрика XIV в трагедии Стриндберга. Вот так и получилось - Стриндберг, Чехов, и в результате я Эрик.
А что касается нынешней выставки, еще будучи студентом, я хорошо знал Петю Фоменко - мы с ним были приятелями. От этого времени осталось много воспоминаний, так что для меня это не один из театров, а тот, с которым непосредственно связана моя жизнь. Когда меня попросили сделать экспозицию в фойе, мы с Наташей подумали, что серьезную выставку там делать сложно - перевозить картины из Парижа и дорого, и трудно, а вот литографии, выполненные с оригиналов моих работ, мы можем показать. Но главное, это был предлог, чтобы устроить встречу-разговор с актерами и другими приглашенными. Если существует потребность в том, чтобы я что-то рассказал, объяснил о своей работе, я не избегаю этой возможности, наоборот, считаю это своей обязанностью.
Вы ходите в театр?
В Париже - редко, в основном когда приезжают на гастроли театры из Москвы или Питера. И кстати, всё, что театр Фоменко привозил в Париж, мы видели. В Москве, когда есть возможность, ходим с удовольствием.
У искусствоведов есть страсть к классификации искусства по стилям и направлениям, и ваше творчество часто относят к соц-арту, но вы от связи с ним открещиваетесь…
Открещиваюсь я потому, что, во-первых, основа соц-арта - это ирония. Я не против иронии как таковой, просто в моих работах иронии нет никакой и никогда. А во-вторых, и это, наверное, самое главное, художники соц-арта вслед за мастерами американского поп-арта (потому что соц-арт, в сущности, это поп-арт на советском идеологическом материале) утверждают, что тот слой реальности, в котором мы существуем, есть единственная подлинная реальность, которой мы располагаем. Всё остальное - какие-то реки, леса, облака - неопределенно и неясно. Когда в газете напишут, что такой-то лес вырубили, мы будем знать, что он был и его вырубили. Если по радио объявят, что война началась, значит - война. А так, кто ее знает, может, и нет ничего на самом деле. Смысл же моей работы состоял всегда в том, что это идеологически очерченное пространство имеет предел, границу, и мое дело как художника - обозначить эту границу и показать, что ее возможно пересечь, выскочить из этого социального пространства. То есть моя задача прямо противоположна той, которую так или иначе выражал соц-арт, хотя материал тот же самый.
«Заход или восход солнца»
1989
И так же присутствует политика…
Это не политика - это наша жизнь. Она была так или иначе очерчена идеологическими стандартами, клише. Они формировали наше сознание и никуда от них не денешься. Чтобы выразить мою собственную жизнь и ту жизнь, которую я видел вокруг, я должен был не отворачиваться, не делать вид, что я не замечаю советских распоряжений, а именно с ними работать. Мое дело - выразить сознание людей этого времени.
С течением времени как менялся смысл, который вы вкладывали в свои работы, и менялся ли он?
Что-то, конечно, менялось. Кончилась советская реальность, я жил в другой стране, хотя тоже в социальном пространстве. Социальное пространство, как я его понимаю, не может быть свободным - так или иначе какая-то идеология им управляет. Не было коммунистической идеологии, но зато была идеология рынка, тоже опасная вещь для сознания людей, хотя и не такая агрессивная и бесчеловечная. Она невольно с детства приучает человека к тому, что весь смысл жизни состоит в приобретении и наслаждении. В этом есть вполне понятные резоны, но если человек решает, что только ради этого он живет, то это опасно. Так что для меня проблема свободы - несвободы осталась и после отъезда из СССР. Она иначе выглядела, но она не исчезла. Постепенно этот социальный горизонт менялся в моем сознании на горизонт экзистенциальный. Возможность выскочить за пределы социального пространства была уже очевидна, но тогда возникает экзистенциальный горизонт, который ставит в конце концов те же проблемы, но на более неопределенном и более высоком уровне. Об этом я предпочитаю не говорить, потому что, как мне кажется, тут должны уже говорить мои работы, во всяком случае, я стараюсь этого добиться.
Вы упомянули рынок. Когда вы уехали из СССР, вы почувствовали на себе его давление и новый вид несвободы?
У меня всё счастливо сложилось - мне не нужно было ничего доказывать и завоевывать, я был уже сформировавшимся художником, и меня таким и приглашали. Я просто продолжал делать свое дело. Мои работы сразу хорошо продавались и довольно много стоили. Мы прожили с Наташей год в Америке и уже смогли купить квартиру в Париже. Но был такой момент. Моя первая выставка прошла в Швейцарии, в Кунстхалле Цюриха, потом поехала по Европе, была показана в том числе в Центре Помпиду и во Франкфурте в университетском музее Портикус, где ее устраивал Каспер Кениг, крупный деятель в мире искусства (в 2014 году Каспер Кениг был куратором европейской биеннале современного искусства Manifesta 10 в Санкт-Петербурге. - ARTANDHOUSES ) . Было обсуждение моих работ со студентами, и мне задали вопрос, действительно ли я делаю две-три картины в год. Я ответил, что да, это так. Тогда Каспер Кениг очень жестко сказал: «Это потому, что у вас провинциальное сознание. Вы жили в провинции, там так можно, а теперь вы приехали к нам, и здесь так нельзя. Вот смотрите - ваш друг Кабаков сразу сориентировался, правильно себя повел, и как хорошо всё получается. И вам надо так же». С тех пор прошло почти тридцать лет, я как работал, так и работаю, и уже никто мне не говорит, что это провинциально. Можно ли считать это давлением? Наверное, да. Но тут уж дело художника, как на это давление реагировать.
«Лувр. Джоконда»
1997–1998 / 2004–2005
Почему вы пишете две-три картины в год - вам важно осознать то, что вы в них вкладываете?
Да нет, я всегда заранее знаю, чего хочу. Просто у меня не получается, только и всего. Мне приходится делать очень много подготовительных рисунков, чтобы понять, как выразить то, что я хочу, и найти основную пространственную конструкцию. И только когда я ее нахожу, я могу приступить к картине как таковой. У меня никогда ничего не получается легко, всегда мучительно, с большим трудом, и я завидую художникам с талантом легкого артистизма. Но что не дано, то не дано.
На выставке в Манеже одной из центральных была работа «Картина и зрители». Вам важно быть понятым?
Конечно. Я не думаю, что кому-то это может быть неважно. Но, знаете ли, дело в том, что я не вижу разницы между собой и зрителем. Я себя самого понимаю как зрителя, на которого я ориентируюсь. Если с моей точки зрения что-то не так, то я стараюсь сделать так, чтобы это было хорошо. Конечно, если то, над чем я работал, не вызывает реакции у зрителей, это очень плохо для меня.
И тогда что вы делаете?
Я стараюсь объяснять. Наше искусствоведение в этой области очень слабо. То, что пишут о моих работах, я вообще-то стараюсь не читать, но, если случается прочесть, это, как правило, очень невпопад. Одно дело, когда суждение исходит из того, что зритель понимает, что ты хочешь сделать, но видит, что ты этого сделать не смог, - это суждение серьезное, и с ним обязательно нужно считаться. Но в большинстве случаев суждения бывают совершенно другие - зритель не видит того, что я на самом деле делаю, и приписывает мне что-то такое, что он сам вообразил, толком не посмотрев на мои картины. С таким суждением я не могу считаться, но я стараюсь объяснить, что я сам имел в виду.
«СЛАВА КПСС»
1975
Можете привести конкретный пример?
Приведу пример с картиной «Слава КПСС». Для меня это картина очень важная, одна из основных моих работ советской эпохи. Это формула советской идеологии, как я ее понимаю. Картина эта на первый взгляд представляет собой политический плакат - буквы, написанные по небу, никакой иронии, всё как есть. Но все мои старания состояли в том, чтобы между этими красными буквами и облаками возникло пространство, дистанция, чтобы буквы не прилипали к облакам, а оказались отдельно. И как только оказывается, что они не связаны, сразу видно, что они противостоят друг другу, потому что буквы закрывают от нас небо и не пускают, не дают нам возможности туда войти. В этом смысл визуального образа. Эти буквы страшно агрессивно владеют всем пространством между собой и нами, но за спиной у них существует совершенно другой мир - пространство свободы. Если этого не видеть, получается совершенно другая картина. Это недоразумение, которое постоянно возникает по отношению к моим работам. Для меня всегда очень важно пространственное взаимодействие, конфликт между пространством и плоскостью. Не замечать его - значит просто не видеть моих картин.
Расскажите о последних крупных работах.
Самое важное для меня из последнего - работа, которую я сделал во Франции, в Пиренеях, на заброшенном металлургическом заводе XIX века. Пространство завода произвело на меня огромное впечатление своей трагичностью и вместе с тем небезнадежностью, потому что, с одной стороны, это брошенная сила, мощь, энергия, а с другой, ему пытаются придать новую жизнь, открыв на территории культурный центр. Мне показалось, что это пространство очень похоже на то, что происходит в сегодняшней Европе и в России. Я сделал для них работу тоже из слов, это фраза «Все не так страшно» - двухметровые стальные буквы в четыре этажа, до крыши. Буквы черные, толщина их примерно полметра, торцы - красного цвета, и когда мы видим их в ракурсе, появляются вспышки красного. Там в крыше есть окошки, через которые проникает свет, и он дает невероятный эффект. Получилось очень выразительно - напряженная, драматическая ситуация, образ тревоги, но в то же время не безнадежный. Я видел реакцию людей, которые приехали на открытие, - впечатление было сильным.
Буквы там русские?
Иностранцам это понятно?
Это вечный вопрос. Неважно, иностранцы или русские смотрят мои картины, потому что на самом деле восприятие начинается не с понимания, оно начинается с мгновенного эмоционального контакта. Не обязательно это должен быть восторг, наоборот, это может быть резкое, враждебное неприятие - это не страшно. Вот если полное безразличие, если как на стенку посмотрел человек, никакими объяснениями не оживить. Этот первый момент - решающий. Но если сразу какой-то интерес возникает, любая реакция - недоумение, отрицание, вопрос, вот тогда следующим этапом будет понимание. И тут иностранец прочтет, что эта фраза значит, и так же, как русский, будет всё понимать. К сожалению, в моем случае именно с русскими словами выходило наоборот в советское время. Эти слова были настолько «горячие», связанные с сегодняшней ситуацией, что, прочтя фразу «Слава КПСС» или «Добро пожаловать», люди отворачивались от картины и уходили. Человек решал, что это политическое высказывание, и какие уж тут пространственные проникновения. Когда я пытался что-то объяснять, мне говорили, что это блеф. В этом смысле у иностранцев есть преимущество. Моя судьба так сложилась, что сначала мои работы получили признание за границей, а потом уже здесь, в России.
«Что? Где? Когда?»
2006
Вам это обидно?
Нет. Почему мне это должно быть обидно? Сейчас в России ко мне очень хорошо относятся, любят, в Москве во всяком случае. А то, что началось это оттуда… Тогда, конечно, было обидно.
Говоря об искусстве второй половины ХХ века, вас объединяют с другими художниками вашего поколения в группу «нонконформистов» или «второго авангарда». Вы чувствуете себя частью этого поколения?
Конечно, мы были связаны, но, с другой стороны, у каждого было свое представление и об искусстве, и о своей задаче. Мы все представляли из себя художников, которые не хотят работать по указанию начальства. А уж кто чего хочет - позитивная программа была разная.
Вы были в Центре Помпиду на недавнем открытии выставки « . Вам понравилось, как представлены работы?
Сложный вопрос. Я не обижен, поскольку там представлены одни из главных моих работ, они хорошо показаны, но от общей ситуации я не в восторге. Сам принцип отбора, когда музей получает то, что ему дарят, мне кажется сомнительным. Очень большая редкость, чтобы коллекционер расстался с лучшими вещами, а в музее всё-таки должны быть лучшие работы. Бывают счастливые исключения - Семенихины подарили мою действительно важную работу «Слава КПСС», но в целом я не думаю, что это правильный подход.
Выставка «Коллекция! Современное искусство в СССР и России 1950–2000 годов»
Центр Помпиду
Париж
Вам кажется, этот дар может изменить отношение к русскому искусству на Западе, или это наша утопическая мечта?
В какой-то степени может, я думаю. Процесс освоения русского искусства идет, но пока очень, очень медленно. До сих пор на Западе существует убеждение, что русского искусства нет. Был небольшой эпизод - авангард 1920-х годов, но это было влияние французского искусства, так же как русское искусство XIX века - это провинциальное немецкое. Авангард оказался чужероден русскому искусству и не имел ни предшественников, ни последователей - так считается на Западе, с чем я совершенно не согласен и пытаюсь об этом говорить и писать. Конечно, авангардисты отрицали какую бы то ни было связь с искусством XIX века, но это свойственно всем новаторам, не только русским. Если рассматривать ситуацию объективно, окажется, что это не так. А что касается последователей, то нужно учитывать ту политическую ситуацию, в которой оказалось русское искусство в сталинское время, когда оно развивалось вовсе не по собственным законам, а по указаниям сверху. И считать, что это естественное его развитие, либо глупо, либо подло. Поэтому тут можно говорить только о моем поколении, о людях, которые стали пытаться всё-таки говорить на собственном языке. Всеволод Некрасов, которого я считаю величайшим нашим поэтом второй половины ХХ века, назвал нашу эпоху «эпохой возражения». И тут уже видно влияние авангарда.
Нескольких наших художников всё же признают на Западе, буквально двух-трех. Я говорю это не от обиды - мне как раз жаловаться не на что. Кабаков, Комар с Меламидом признаны, но это воспринимается как личный успех и не касается русского искусства в целом, которого как будто нет. Во многом, кстати, это вина наших теоретиков, не только художников. Об этом не думают, этим не занимаются. Тем не менее появляются молодые художники, которые работают на международном уровне. Так что рано или поздно русское искусство займет свое место, на которое оно имеет право. Я-то надеялся, что мое поколение сделает это. Но не получилось.
Вы чувствуете свою связь с художниками прошлых поколений?
Конечно - и XIX века, и начала ХХ, с конструктивистами, Малевичем. Достаточно посмотреть на мои картины, они сами об этом скажут.
Искусствовед, обозреватель арт-рынка. Выпускница МГУ им. М.В. Ломоносова (исторический факультет, отделение истории искусства). Постоянный автор газеты The Art Newspaper, журналов «Сноб», Robb Report. Сотрудничала со многими российскими медиа, среди них - радио Business FM, газеты «Ведомости», РБК Daily, «Независимая газета», журнал «Эксперт», портал «Культура Москвы». Автор альбомов о жизни и творчестве художников в серии «Галерея гениев» для издательства «Олма Медиа Групп».
Картины Эрика Булатова изобилуют символикой смысл которой состоит в том, что абсурдная советская действительность пытается найти выход, но не находит его - везде тупики. Чиновники с их произволом и вездесущая индустрия Запада, которая мощным клином пробивает ослабевшую скорлупу культуры советского народа – вот оно, столкновение советской действительности и мира без запретов и ограничений. Всё это, как протест, революционное настроение, насмешка и недовольство действительностью гармонично отражается в искусстве Эрика Владимировича.
«Я хотел показать советскую жизнь так, как она есть, без выражения к ней какого-либо отношения. В моей живописи не было явного протеста, у меня не было желания убедить в чем-то зрителя: посмотрите как это ужасно! Я не был героем социальной борьбы, как Оскар Рабин. Моя задача была принципиально другая: я хотел, чтобы зритель увидел свою жизнь такой, как она есть, но увидел как бы со стороны»
Родился Эрик Владимирович 5 сентября 1933 года в Свердловске. По словам Булатова, его отец верил в то, что сын станет художником. Так и случилось - мастер окончил художественный институт имени В.И. Сурикова.
Первые выставки Булатова состоялись в 1957 году. В те годы они проходили исключительно в России, но имели успех у зрителей, так как, говоря устами Виктора Цоя, общество «ждало перемен».
В своих ранних работах 60-х годов Булатов исследовал принципы взаимодействия поверхности и пространства как философской концепции картины и пространства. Это был важный этап его творчества, в нем заметно влияние Фалька, которого художник наряду с Фаворским называл своим учителем.
В начале 70-х годов, с работы «Горизонт», Булатов начинает развивать новый своеобразный стиль, соединяя стандартные натуралистичные пейзажи с крупными плакатными символами и транспарантными лозунгами. В результате художнику удаётся предельно доступным образом проиллюстрировать абсурдность действительности, перенасыщенной символикой советской пропаганды.
Пространство у художника всегда многослойное: поверх изображения кладется либо текст лозунга, либо узнаваемый символ. Подчеркивая контраст пропаганды и реальности, он сближается с соц-артом, но главной его целью остается исследование границы между пространством искусства и социумом. Свою творческую задачу новатор видит в том, чтобы «показать и доказать, что социальное пространство, каким бы значительным и агрессивным оно ни выглядело, на самом деле не безгранично. У него есть предел, и свобода человека и вообще смысл его существования находятся по другую сторону границы. Пространство искусства находится именно там, по ту сторону социальной границы».
«Между настоящим советским плакатом и этой картиной есть одна очень как бы незначительная разница. Но весь смысл работы был именно в этой разнице. Агрессивные красные буквы набрасываются на нас, противостоят друг другу – эти слова и небо! И смысл этой картины как раз прямо противоположен тому политическому плакату, которому они как бы полностью соответствуют» , – рассказывает Эрик Булатов.
В ноябре 2012 года художник работал в Париже над произведением «Картина и зрители». Соединив русский пейзаж и римское число XX, Булатов создал образ всего XX века, перечеркнувшего своими красными крестами, как лучами прожекторов, истории. Алые плакатные буквы похожи на решетки, которые не пускают и противоречат сами себе. На картине написано: «Добро пожаловать!», но совершенно очевидно, что «Посторонним вход воспрещен!».
«Слово у меня в картинах - это чисто визуальный образ. Видно, как воздух сгущается и превращается в слово. Конечно, русским зрителям легче, они видят в этом смысл. Западные не всегда замечают изменения, которые произошли в моих картинах за последние годы»
Булатова – одного из немногих в России – смело можно назвать реформатором мирового искусства второй половины ХХ века. Прошло уже много лет, но его картины не теряют актуальности, их содержание, служившее причиной запрета для показа в советское время, сегодня воспринимается с не меньшей остротой.
