Что вы знаете о сказках «Тысячи и одной ночи»? Большинство довольствуется общеизвестным стереотипом: это известная арабская сказка про красавицу Шахерезаду, ставшую заложницей царя Шахрияра. Красноречивая девушка одурманила царя и тем самым купила себе свободу. Пришло время узнать горькую (а точнее, солоноватую) правду.
И конечно, среди ее историй были повести об Аладдине, Синдбаде-мореходе и других отважных храбрецах, но оказалось, что все это полная чушь.
До нас сказки дошли после многих столетий цензуры и переводов, поэтому от оригинала там осталось немного. На самом деле герои сказок Шахерезады не были такими милыми, добрыми и морально устойчивыми, как персонажи мультфильма Disney. Поэтому, если вы хотите сохранить добрую память о любимых персонажах детства, немедленно прекращайте читать. А всем остальным - добро пожаловать в мир, о котором вы, возможно, даже не подозревали.
Первые задокументированные сведения, описывающие рассказ о Шахерезаде как хорошо известное произведение, относятся к перу историка Х века аль-Масуди. В дальнейшем сборник не раз переписывался и видоизменялся в зависимости от времени жизни и языка переводчика, но костяк оставался прежним, поэтому до нас дошла если не оригинальная история, то очень близкая к оригиналу.
Начинается она, как ни странно, не со слез юной красавицы, собравшейся проститься с жизнью, а с двух братьев, каждый из которых управлял своей страной. После двадцати лет раздельного правления старший брат, которого звали Шахрияр, пригласил в свои владения младшего - Шахземана. Тот недолго думая согласился, но едва он выехал из столицы, как «вспомнил об одной вещи», позабытой им в городе. По возвращении он обнаружил жену в объятиях раба-негра.
Разгневавшись, царь зарубил обоих, а затем с чистой совестью поехал к брату. В гостях ему стало грустно оттого, что жены больше нет в живых, и он перестал есть. Старший брат хоть и пытался его развеселить, но все безрезультатно. Тогда Шахрияр предложил отправиться на охоту, но Шахземан отказался, продолжая погружаться в депрессию. Вот так, просиживая у окна и предаваясь черной меланхолии, несчастный царь увидел, как жена его отсутствующего брата устроила у фонтана оргию с рабами. Царь сразу повеселел и подумал: «Ого, у моего брата проблемы-то посерьезнее будут».
Шахрияр вернулся с охоты, застав своего брата с улыбкой на лице. Долго допытываться не пришлось, тот сразу рассказал все начистоту. Реакция была необычной. Вместо того чтобы поступить, как младший брат, старший предложил отправиться в путешествие и посмотреть: а изменяют ли другим мужьям жены?
Им не везло, и странствия затянулись: они никак не могли найти неверных жен, пока не набрели на оазис, раскинувшийся на берегу моря. Из морской пучины вышел джинн с сундуком под мышкой. Из сундука он вытащил женщину (настоящую) и сказал: «Я хочу поспать на тебе», - да так и уснул. Женщина эта, увидев спрятавшихся на пальме царей, приказала им спуститься и овладеть ею прямо там, на песке. В противном случае она бы разбудила джинна, и тот убил бы их.
Цари согласились и исполнили ее желание. После акта любви женщина попросила перстни у каждого из них. Те отдали, а она прибавила драгоценности к другим пятистам семидесяти(!), которые хранились у нее в ларце. Чтобы братья не томились в догадках, обольстительница пояснила, что все кольца когда-то принадлежали мужчинам, овладевшим ею втайне от джинна. Братья переглянулись и сказали: «Ого, у этого джинна проблемы-то посерьезней будут, чем у нас», - и вернулись в свои страны. После этого Шахрияр отрубил голову своей жене и всем «соучастникам», а сам решил брать по одной девушке за ночь.
В наше время эта история может показаться шовинистической, но куда больше она напоминает сценарий к фильму для взрослых. Сами подумайте: что бы ни делали герои, куда бы они ни шли, им приходится либо смотреть на акт соития, либо участвовать в нем. Подобные сцены еще не раз повторяются на протяжении книги. Да что там, младшая сестра Шахерезады лично наблюдала за брачной ночью своей родственницы: «И царь послал тогда за Дуньязадой, и она пришла к сестре, обняла ее и села на полу возле ложа. И тогда Шахрияр овладел Шахразадой, а потом они стали беседовать».
Другая отличительная черта сказок тысячи и одной ночи заключается в том, что их герои поступают абсолютно беспричинно, а зачастую и сами события выглядят до крайности нелепыми. Вот как, например, начинается сказка первой ночи. Однажды купец отправился в какую-то страну взыскивать долги. Ему стало жарко, и он присел под деревом поесть фиников с хлебом. «Съев финик, он кинул косточку - и вдруг видит: перед ним ифрит высокого роста, и в руках у него обнаженный меч. Ифрит приблизился к купцу и сказал ему: “Вставай, я убью тебя, как ты убил моего сына!” - “Как же я убил твоего сына?” - спросил купец. И ифрит ответил: “Когда ты съел финик и бросил косточку, она попала в грудь моему сыну, и он умер в ту же минуту”». Вы только вдумайтесь: купец убил джинна косточкой от финика. Если бы только враги диснеевского Аладдина знали об этом секретном оружии.
В нашем народном сказании тоже много нелепиц вроде: «Мышка бежала, хвостиком махнула, горшок упал, яички разбились», - но там точно не встретишь таких безумных персонажей, как в рассказе пятой ночи. Он повествует о царе ас-Синдбаде, который долгие годы тренировал сокола, чтобы тот помогал ему в охоте. И вот однажды царь вместе со своей свитой поймал газель, и тут черт его дернул сказать: «Всякий, через чью голову газель перескочит, будет убит». Газель, естественно, перепрыгнула через голову царя. Тогда подданные начали шептаться: мол, чего это хозяин обещал убить каждого, через чью голову перескочит газель, а сам до сих пор не наложил на себя руки. Вместо того чтобы совершить обещанное, царь погнался за газелью, убил ее и повесил тушу на круп своей лошади.
Собираясь отдохнуть после погони, царь наткнулся на источник живительной влаги, капавшей с дерева. Три раза он набирал чашу, и три раза сокол опрокидывал ее. Тогда царь разозлился и отрубил соколу крылья, а тот указал клювом наверх, где на ветвях дерева сидел детеныш ехидны, испускавший яд. В чем мораль этой истории, сказать сложно, но персонаж, рассказывавший ее в книге, говорил, что это притча о зависти.
Конечно, глупо требовать от книги, которой по меньшей мере 11 веков, стройной драматургической линии. Именно поэтому целью вышеописанного персифляжа было не грубо высмеять ее, а показать, что она может стать отличным чтивом на ночь, которое точно рассмешит любого современного человека. Сказки «Тысячи и одной ночи» - это продукт времени, который, пройдя через столетия, невольно превратился в комедию, и в этом нет ничего дурного.
Несмотря на широкую известность этого памятника истории, его экранизаций невероятно мало, а те, что существуют, обычно показывают знаменитых Аладдина или Синдбада-морехода. Однако самой яркой киноверсией сказок стал французский фильм с одноименным названием. В нем не пересказываются все сюжеты книги, а подается яркая и абсурдная история, которая достойна фильмов «Монти Пайтона» и при этом соответствует безумному духу сказок.
Например, Шахрияр в фильме - это царь, мечтающий одновременно выращивать розы, сочинять стихи и гастролировать в бродячем цирке. Визирь - старый извращенец, столь обеспокоенный рассеянностью царя, что сам ложится в постель к его жене, чтобы тот понял, насколько ветрены женщины. А Шахерезада - сумасбродная девушка, предлагающая каждому встречному заделать ей ребенка. Ее, кстати, играет молодая и красивая Кэтрин Зета-Джонс, которая не раз за всю ленту предстает перед зрителями обнаженной. Мы перечислили по крайней мере четыре причины, по которым стоит посмотреть этот фильм. Наверняка после такого вам еще больше захочется прочитать книгу «Тысячи и одной ночи».
Жил был царь, звали его Шахрияр. Однажды случилось так, что его жена ему изменила… И вот с этого-то и началась печальная длинною более чем в 1000 и одну ночь.
Шахрияр настолько разгневался, что стал вымещать всю свою злость на остальных . Каждую ночь ему приводили новую жену. Невинную, молодую . Проведя ночь с красавицей, царь казнил ее . Шли годы. И, наверное, персидское царство осталось бы без , но нашлась храбрая дева, которая решилась быть следующей женой Шахрияра.
Шахерезада, согласно сказанию, была не только красива и умна, но и весьма образована, ведь происходила она из семьи одного из визирей Шахрияра.
Хитрость, родившая любовь
Шахерезада решила обхитрить кровожадного царя. Ночью, вместо любовных утех, она начала рассказывать повелителю сказку, а на утро сказка оборвалась на самом интересном моменте.
Шахрияру не терпелось продолжение прелюбопытнейшего , поэтому он не казнил Шахерезаду, а оставил ей жизнь, чтобы услышать продолжение. На следующую ночь Шахерезада явилась еще краше, она неспешно стала рассказывать царю продолжение истории, но к утру и эта оборвалась на самом интересном месте.
Семья визиря, которая в любой момент могла лишиться красавицы-дочери, была в ужасе, но мудрая дева заверила, что в течение 1000 и одной ночи ничего с ней не случится. Почему именно количество? 1000 и одну монету стоила жизнь женщины-рабыни на невольничьем рынке в те времена, во столько же ночей оценила свою жизнь мудрая Шахерезада.
В сказке ложь?
Шахерезада рассказывала повелителю самые разные сказки, часть из которых была настолько правдоподобна, что Шахрияр без труда узнавал в героях собственных придворных, себя и торговцев с медины, куда просто вынужден был ходить, заинтригованный красавицы.
Рассказы Шахерезады были настолько интересные и необычные, настолько фантастические и увлекательные, что царь слушал ее аж целых тысячу и одну ночь! Представляете, почти два года супруга рассказывала Шахрияру сказки по ночам.
Так чем же все это закончилось? Думаете, однажды она рассказала неинтересную историю, и царь казнил ее? Отнюдь! За многие месяцы встреч с красоткой царь искренне полюбил ее, к тому же назидательные поучительные истории Шахерезады дали понять государю, что нельзя убивать невинных девушек только потому, что его жена оказалась ему неверна, ведь остальные в этом не виноваты.
Сказки Шахерезады были историями, где был смысл, где говорилось о добре и зле, о том, что есть правда, а что ложь. Может, злость Шахрияра так и жила бы в нем, если бы не встретилась ему Шахерезада, которая своей мудростью, красотою и терпением подарила правителю новую
Cлава Аллаху, господу миров! Привет и благословение господину посланных, господину и владыке нашему Мухаммеду! Аллах да благословит его и да приветствует благословением и приветом вечным, длящимся до судного дня!
А после того поистине, сказания о первых поколениях стали назиданием для последующих, чтобы видел человек, какие события произошли с другими, и поучался, и что бы, вникая в предания о минувших народах и о том, что случилось с ними, воздерживался он от греха Хвала же тому, кто сделал сказания о древних уроком для народов последующих.
Знай, о дочь моя, - сказал везирь, - что один купец обладал богатством и стадами скота, и у него была жена и дети, и Аллах великий даровал ему знание языка и наречий животных и птиц. А жил этот купец в деревне, и у него, в его доме, были бык и осел. И однажды бык вошел в стойло осла и увидел, что оно подметено и побрызгано, а в кормушке у осла просеянный ячмень и просеянная солома, и сам он лежит и отдыхает, и только иногда хозяин ездит на нем, если случится какое-нибудь дело, и тотчас же возвращается.
Первая ночь.
Шахразада сказала: "Рассказывают, о счастливый царь, что был один купец среди купцов, и был он очень богат и вел большие дела в разных землях. Однажды он отправился в какую-то страну взыскивать долги, и жара одолела его, и тогда он присел под дерево и, сунув руку в седельный мешок, вынул ломоть хлеба и финики и стал есть финики с хлебом. И, съев финик, он кинул косточку - и вдруг видит: перед ним ифрит высокого роста, и в руках у него обнаженный меч.
Знай, о ифрит, - сказал тогда старец, - что эта газель - дочь моего дяди и как бы моя плоть и кровь. Я женился на ней, когда она была совсем юной, и прожил с нею около тридцати лет, но не имел от нее ребенка; и тогда я взял наложницу, и она наделила меня сыном, подобным луне в полнолуние, и глаза и брови его были совершенны по красоте! Он вырос, и стал большим, и достиг пятнадцати лет;
Знай, о владыка царей джиннов, - начал старец, - что эти две собаки - мои братья, а я - третий брат. Мой отец умер и оставил нам три тысячи динаров, и я открыл лавку, чтобы торговать, и мои братья тоже открыли по лавке. Но я просидел в лавке недолго, так как мой старший брат, один из этих псов, продал все, что было у него, за тысячу динаров и, накупив то- варов и всякого добра, уехал путешествовать. Он отсутствовал целый год, и вдруг, когда я однажды был в лавке, подле меня остановился нищий. Я сказал ему: "Аллах поможет!" Но нищий воскликнул, плача: "Ты уже не уз- наешь меня!" - и тогда я всмотрелся в него и вдруг вижу - это мой брат!
О, султан и глава всех джиннов, - начал старец, - Знай, что этот мул был моей женой. Я отправился в путешествие и отсутствовал целый год, а потом я закончил поездку и вернулся ночью к жене. И я увидел черного раба, который лежал с нею в постели, и они разговаривали, играли, смеялись, целовались и возились. И, увидя меня, моя жена поспешно поднялась с кувшином воды, произнесла что-то над нею и брызнула на меня и сказала: "Измени свой образ и прими образ собаки!" И я тотчас же стал собакой, и моя жена выгнала меня из дома; и я вышел из ворот и шел до тех пор, пока не пришел к лавке мясника.
Дошло до меня, о счастливый царь, - сказала Шахразада, - что был один рыбак, далеко зашедший в годах, и были у него жена и трое детей, и жил он в бедности. И был у него обычай забрасывать свою сеть каждый день четыре раза, не иначе; и вот однажды он вышел в полуденную пору, и пришел на берег моря, и поставил свою корзину, и, подобрав полы, вошел в море и закинул сеть. Он выждал, пока сеть установится в воде, и собрал веревки, и когда почувствовал, что сеть отяжелела, попробовал ее вытянуть, но не смог;
Знай, о ифрит, - начал рыбак, - что в древние времена и минувшие века и столетия был в городе персов и в земле Румана царь по имени Юнан. И был он богат и велик и повелевал войском и телохранителями всякого рода, но на теле его была проказа, и врачи и лекаря были против нее бессильны. И царь пил лекарства и порошки и мазался мазями, но ничто не помогало ему, и ни один врач не мог его исцелить. А в город царя Юнана пришел великий врач, далеко зашедший в годах, которого звали врач Дубан. Он читал книги греческие, персидские, византийские, арабские и сирийские, знал врачевание и звездочетство и усвоил их правила и основы, их; пользу и вред, и он знал также все растения и травы, свежие и сухие, полезные и вредные, и изучил философию, и постиг все науки и прочее.
И когда этот врач пришел в город и пробил там немного дней, он услышал о царе и поразившей его тело проказе, которою испытал его Аллах, к о том, что ученые и врачи не могут излечить ее.
Говорят, - а Аллах лучше знает, - начал царь, - что был один царь из царей персов, который любил веселье, прогулки, охоту и ловлю. И он воспитал сокола и не расставался с ним ни днем, ни ночью, и всю ночь он держал его на руке, а когда отправлялся на охоту, то брал сокола с собою. Царь сделал для сокола золотую чашку, висевшую у него на шее, и поил его из этой чашки. И вот однажды царь сидит, и вдруг приходит к нему главный сокольничий и говорит: "О, царь времени, пришла пора выезжать на охоту". И царь приказал выезжать и взял сокола на руку; и охотники ехали до тех пор, пока не достигли одной долины, там растянули сеть для ловли, и вдруг в эту сеть попалась газель, и тогда царь воскликнул: "Всякого, через чью голову газель перескочит, я убью".
Среди арабских сказок самым известным является сборник сказок под названием «Тысяча и одна ночь ».
Более двух с половиной веков прошло с тех пор, как весь мир впервые познакомился с арабскими сказками «Тысячи и одной ночи» , но и сейчас они пользуются сильной любовью читателей. Течение времени никак не отразилось на популярности рассказов Шахерезады. Огромным было влияние сказок 1001 ночи на творчество многих писателей.
Сложно сказать, что больше привлекает в сказках 1001 ночи - увлекательность сюжета, интересное сплетение невероятного и реального, сочные картины жизни арабского Востока, занимательные описания необыкновенных стран или живость переживаний персонажей сказок.
Сказки «Тысяча и одна ночь» не являются произведением отдельного взятого писателя, - коллективным автором является весь арабский народ. В том виде, в каком мы ее сейчас знаем, «1001 и одна ночь » - сборник сказок на языке арабов, объединенных общим рассказом о кровожадном царе Шахрияре, который каждую ночь брал себе новую жену и на следующий день убивал ее. История возникновения «Тысячи и одной ночи » на сегодняшний день не выяснена; истоки ее теряются в глубине столетий. На нашем сайте вы можете посмотреть список сказок Тысячи и одной ночи .
Тысяча и одна ночь (сказка)
Царица Шехерезада рассказывает сказки царю Шахрияру
Сказки Тысячи и Одной Ночи (перс. هزار و يك شب Hazār-o Yak shab , араб. الف ليلة وليلة alf laila wa-laila ) - памятник средневековой арабской литературы , собрание рассказов, объединённое историей о царе Шахрияре и его жене по имени Шахразада (Шахерезада, Шехерезада).
История создания
Вопрос о происхождении и развитии «1001 ночи» не выяснен полностью до настоящего времени. Попытки искать прародину этого сборника в Индии , делавшиеся его первыми исследователями, пока не получили достаточного обоснования. Прообразом «Ночей» на арабской почве был, вероятно, сделанный в X в. перевод персидского сборника «Хезар-Эфсане» (Тысяча сказок). Перевод этот, носивший название «Тысяча ночей» или «Тысяча одна ночь», был, как свидетельствуют арабские писатели того времени, очень популярен в столице восточного халифата, в Багдаде . Судить о характере его мы не можем, так как до нас дошел лишь обрамляющий его рассказ, совпадающий с рамкой «1001 ночи». В эту удобную рамку вставлялись в разное время различные рассказы, иногда - целые циклы рассказов, в свою очередь обрамленные, как напр. «Сказка о горбуне», «Носильщик и три девушки» и др. Отдельные сказки сборника, до включения их в писанный текст, существовали часто самостоятельно, иногда в более распространенной форме. Можно с большим основанием предполагать, что первыми редакторами текста сказок были профессиональные рассказчики, заимствовавшие свой материал прямо из устных источников; под диктовку рассказчиков сказки записывались книгопродавцами, стремившимися удовлетворить спрос на рукописи «1001 ночи».
Гипотеза Хаммер-Пургшталя
При исследовании вопроса о происхождении и составе сборника европейские учёные расходились в двух направлениях. Й. фон Хаммер-Пургшталь стоял за их индийское и персидское происхождение, ссылаясь на слова Мас’удия и библиографа Надима (до 987 г.), что староперсидский сборник «Хезâр-эфсâне» («Тысяча сказок»), происхождения не то ещё ахеменидского, не то арзакидского и сасанидского, был переведен лучшими арабскими литераторами при Аббасидах на арабский язык и известен под именем «1001 ночи». По теории Хаммера, перевод перс. «Хезâр-эфсâне», постоянно переписываемый, разрастался и принимал, ещё при Аббасидах, в свою удобную рамку новые наслоения и новые прибавки, большей частью из других аналогичных индийско-персидских сборников (среди которых, например, «Синдбâдова книга») или даже из произведений греческих; когда центр арабского литературного процветания перенесся в XII -XIII вв. из Азии в Египет , 1001 ночь усиленно переписывалась там и под пером новых переписчиков опять получала новые наслоения: группу рассказов о славных минувших временах халифата с центральной фигурой халифа Гаруна Аль-Рашида ( -), а несколько позже - свои местные рассказы из периода египетской династии вторых мамелюков (так называемых черкесских или борджитских). Когда завоевание Египта османами подорвало арабскую умственную жизнь и литературу, то «1001 ночь», по мнению Гаммера, перестала разрастаться и сохранилась уже в том виде, в каком её застало османское завоевание.
Гипотеза де Саси
Радикально противоположное воззрение высказано было Сильвестром де Саси . Он доказывал, что весь дух и мировоззрение «1001 ночи» - насквозь мусульманские , нравы - арабские и притом довольно поздние, уже не аббасидского периода, обычная сцена действия - арабские места (Багдад , Мосул , Дамаск , Каир), язык - не классический арабский, а скоре простонародный, с проявлением, по-видимому, сирийских диалектических особенностей, то есть близкий к эпохе литературного упадка. Отсюда у де Саси следовал вывод, что «1001 ночь» есть вполне арабское произведение, составленное не постепенно, а сразу, одним автором, в Сирии , около половины в.; смерть, вероятно, прервала работу сирийца-составителя, и потому «1001 ночь» была закончена его продолжателями, которые и приделывали к сборнику разные концы из другого сказочного материала, ходившего среди арабов, - напр., из Путешествий Синдбада, Синдбâдовой книги о женском коварстве и т. п. Из перс. «Хезâр-эфсâне», по убеждению де Саси, сирийский составитель арабской «1001 ночи» ничего не взял, кроме заглавия и рамки, то есть манеры влагать сказки в уста Шехрезады; если же какая-нибудь местность с чисто арабской обстановкой и нравами подчас именуется в «1001 ночи» Персией , Индией или Китаем , то это делается только для пущей важности и порождает в результате одни лишь забавные анахронизмы .
Гипотеза Лэйна
Последующие учёные постарались примирить оба взгляда; особенно важным в этом отношении оказался авторитет Эдварда Лэйна (E. W. Lane), известного знатока этнографии Египта . В соображениях о позднем времени сложения «1001 ночи» на позднеарабской почве индивидуальным, единоличным писателем Лэйн пошёл даже дальше, чем де Саси: из упоминания о мечети Адилийе, построенной в 1501 г., иногда о кофе , один раз о табаке , также об огнестрельном оружии Лэйн заключал, что «1001 ночь» начата была в конце в. и закончена в 1-й четверти XVI в.; последние, заключительные фрагменты могли быть присоединены к сборнику даже при османах , в XVI и XVII вв. Язык и стиль «1001 ночи», по Лэйну, - обыкновенный стиль грамотного, но не слишком учёного египтянина -XVI в.; условия жизни, описанной в «1001 ночи», специально египетские; топография городов, хотя бы они были названы персидскими, месопотамскими и сирийскими именами, есть обстоятельная топография Каира поздней мамелюкской эпохи. В литературной обработке «1001 ночи» Лэйн усматривал такую замечательную однородность и выдержанность позднего египетского колорита, что не допускал вековой постепенности сложения и признавал только одного, максимум, двух составителей (второй мог окончить сборник), которые - или который - в течение недолгого времени, между -XVI в., в Каире , при мамелюкском дворе, и скомпилировал «1001 ночь». Компилятор, по Лэйну, имел в своем распоряжении арабский перевод «Хезâр-эфсâне», сохранившийся с в. до в своем старинном виде, и взял оттуда заглавие, рамку и, быть может, даже некоторые сказки; пользовался он также и другими сборниками происхождения персидского (ср. повесть о летательном коне) и индийского («Джильâд и Шимâс»), арабскими воинственными романами времен крестоносцев (Царь Омар-Номâн), наставительными (Мудрая дева Таваддода), мнимо-историческими Повестями о Гаруне Аль-Рашиде , специально-историческими арабскими сочинениями (особенно теми, где есть богатый анекдотический элемент), полунаучными арабскими географиями и космографиями (Путешествия Синдбада и космографию Казвиния), устными юмористическими народными побасенками и т. д. Все эти разнородные и разновременные материалы египетский составитель -XVI в. скомпилировал и тщательно обработал; переписчики XVII -XVIII в. внесли в его редакций только несколько изменений.
Воззрение Лэйна считалось в учёном мире общепринятым до 80-х годов XIX в. Правда, и тогда статьи де-Гуе (M. J. de Goeje) закрепляли, с слабыми поправками по вопросу о критериях, старый Лэйновский взгляд на компиляцию «1001 ночи» в мамелюкскую эпоху (после г., по де-Гуе) единоличным составителем, да и новый англ. переводчик (впервые не побоявшийся упрека в скабрезности) Дж. Пэйн не отступил от теории Лэйна; но тогда же, с новыми переводами «1001 ночи», начались и новые исследования. Ещё в г. X. Торренсом (H. Torrens, «Athenaeum», 1839, 622) была приведена цитата из историка XIII в. ибн-Саида (1208-1286), где о некоторых приукрашенных народных рассказах (в Египте) говорится, что они напоминают собой 1001 ночь. Теперь на те же слова и он Саида обратил внимание неподписавшийся автор критики на новые переводы Пэйна и Бёртона (R. F. Burton).
По основательному замечанию автора, многие культурно-исторические намеки и другие данные, на основании которых Лэйн (а за ним Пэйн) отнес составление «1001 ночи» к -XVI в., объясняются как обычная интерполяция новейших переписчиков, а нравы на Востоке не так быстро меняются, чтоб по их описанию можно было безошибочно отличить какой-нибудь век от одного - двух предыдущих: «1001 ночь» могла поэтому быть скомпилирована ещё в XIII в., и недаром цирюльник в «Сказке о горбуне» начертывает гороскоп для 1255 г.; впрочем, в течение двух следующих веков переписчики могли внести в готовую «1001 ночь» новые прибавки. А. Мюллер справедливо заметил, что если по указанию ибн-Саида «1001 ночь» существовала в Египте в XIII в., а к в., по довольно прозрачному указанию Абуль-Махâсына, успела уж получить свои новейшие наращения, то для прочных, правильных суждений о ней необходимо прежде всего выделить эти позднейшие наращения и восстановить, таким образом, ту форму, какую имела «1001 ночь» в XIII в. Для этого нужно сличить все списки «1001 ночи» и отбросить неодинаковые их части как наслоения XIV - в. Обстоятельно такую работу произвели X. Зотенберг и Рич. Бёртон в послесловии к своему переводу, 1886-1888; краткий и содержательный обзор рукописей есть теперь и у Шовена (V. Chauvin) в «Bibliographie arabe», 1900, т. IV; сам Мюллер в своей статье также сделал посильное сличение.
Оказалось, что в разных списках одинакова преимущественно первая часть сборника, но что в ней, пожалуй, вовсе нельзя найти тем египетских; преобладают повести о багдадских Аббасидах (особенно о Гаруне), да ещё есть в небольшом количестве сказки индийско-персидские; отсюда следовал вывод, что в Египет попал уж большой готовый сборник сказок, составившийся в Багдаде , вероятно, в Х в. и сосредоточенный по содержанию вокруг идеализированной личности халифа Гарун Аль-Рашида; сказки эти втиснуты были в рамку неполного арабского перевода «Хезâр-эфсâне», который был сделан в IX в. и ещё при Мас’удии был известен под именем «1001 ночи»; создана она, значит, так, как думал Хаммер - не одним автором сразу, а многими, постепенно, в течение веков, но главный её составной элемент - национальный арабский; персидского мало. На такую же почти точку зрения стал араб А. Сальхâний ; кроме того, основываясь на словах Надима, что араб Джахшиярий (багдадец, вероятно, X в.) тоже взялся за составление сборника «1000 ночей», куда вошли избранные сказки персидские, греческие, арабские и др., Сальхâний высказывает убеждение, что труд Джахшиярия и есть первая арабская редакция «1001 ночи», которая затем, постоянно переписываемая, особенно в Египте, значительно увеличилась в объёме. В том же 1888 г. Нёльдеке указал, что даже историко-психологические основания заставляют в одних сказках «1001 ночи» видеть египетское происхождение, а в других - багдадское.
Гипотеза Эструпа
Как плод основательного знакомства с методами и исследованиями предшественников, появилась обстоятельная диссертация И. Эструпа . Вероятно, книгой Эструпа пользовался и новейший автор истории араб. литерат. - К. Броккельманн ; во всяком случае, предлагаемые им краткие сообщения о «1001 ночи» близко совпадают с положениями, разработанными у Эструпа. Содержание их следующее:
- нынешнюю свою форму «1001 ночь» получила в Египте , больше всего в первый период владычества мамелюков (с XIII в.).
- Вся ли «Хезâр-эфсâне» вошла в арабскую «1001 ночь» или только избранные её сказки - это вопрос второстепенный. С полной уверенностью можно сказать, что из «Хезâр-эфсâне» взята рамка сборника (Шехрияр и Шехрезада), Рыбак и дух, Хасан Басрийский, Царевич Бадр и царевна Джаухар Самандальская, Ардешир и Хаят-ан-нофуса, Камар-аз-заман и Бодура. Сказки эти по своей поэтичности и психологичности - украшение всей «1001 ночи»; в них причудливо сплетается действительный мир с фантастическим, но отличительный их признак - тот, что сверхъестественные существа, духи и демоны являются не слепой, стихийной силой, а сознательно питают дружбу или вражду к известным людям.
- Второй элемент «1001 ночи» - тот, который наслоился в Багдаде . В противоположность сказкам персидским багдадские, в семитском духе, отличаются не столько общей занимательностью фабулы и художественной последовательностью в разработке её, сколько талантливостью и остроумием отдельных частей повести или даже отдельных фраз и выражений. По содержанию это, во-первых, городские новеллы с интересной любовной завязкой, для разрешения которой нередко выступает на сцену, как deus ex machina, благодетельный халиф ; во-вторых - рассказы, разъясняющие возникновение какого-нибудь характерного поэтического двустишия и более уместные в историко-литературных, стилистических хрестоматиях. Возможно, что в багдадские изводы «1001» ночи входили также, хоть и не в полном виде, Путешествия Синдбада; но Броккельман полагает, что этот роман, отсутствующий во многих рукописях, вписан был в 1001 ночь уж позже,
Столкнувшись с неверностью первой жены, Шахрияр каждый день берет новую жену и казнит её на рассвете следующего дня. Однако этот страшный порядок нарушается, когда он женится на Шахразаде - мудрой дочери своего визиря . Каждую ночь она рассказывает увлекательную историю и прерывает рассказ «на самом интересном месте» - и царь не в силах отказаться услышать окончание истории. Сказки Шахразады могут быть разбиты на три основные группы, которые условно можно назвать сказками героическими, авантюрными и плутовскими.
Героические сказки
К группе героических сказок относятся фантастические повести, вероятно составляющие древнейшее ядро «1001 ночи» и восходящие некоторыми своими чертами к ее персидскому прототипу «Хезар-Эфсане», а также длинные рыцарские романы эпического характера. Стиль этих повестей - торжественный и несколько мрачный; главными действующими лицами в них обычно являются цари и их вельможи. В некоторых сказках этой группы, как например в повести о мудрой деве Такаддул, отчетливо видна дидактическая тенденция. В литературном отношении героические повести обработаны более тщательно, чем другие; обороты народной речи из них изгнаны, стихотворные вставки - по большей части цитаты из классических арабских поэтов - наоборот, обильны. К «придворным» сказкам относятся напр.: «Камар-аз-Заман и Будур», «Ведр-Басим и Джанхар», «Повесть о царе Омаре ибн-ан-Нумане», «Аджиб и Тариб» и некоторые другие.
Авантюрные сказки
Иные настроения находим мы в «авантюрных» новеллах, возникших, вероятно, в торговой и ремесленной среде. Цари и султаны выступают в них не как существа высшего порядка, а как самые обыкновенные люди; излюбленным типом правителя является знаменитый Гарун аль-Рашид , правивший с 786 по 809, то есть значительно раньше, чем приняли свою окончательную форму сказки Шахразады. Упоминания о халифе Гаруне и его столице Багдаде не могут поэтому служить основой для датировки «Ночей». Подлинный Харун-ар-Рашид был очень мало похож на доброго, великодушного государя из «1001 ночи», а сказки, в которых он участвует, судя по их языку, стилю и встречающимся в них бытовым подробностям, могли сложиться только в Египте. По содержанию большинство «авантюрных» сказок - типичные городские фабльо. Это чаще всего любовные истории, героями которых являются богатые купцы, почти всегда обреченные быть пассивными выполнителями хитроумных планов своих возлюбленных. Последним в сказках этого типа обычно принадлежит первенствующая роль - черта, резко отличающая «авантюрные» повести от «героических». Типичными для этой группы сказок являются: «Повесть об Абу-ль-Хасане из Омана», «Абу-ль-Хасан Хорасанец», «Нима и Нуби», «Любящий и любимый», «Аладдин и волшебная лампа».
Плутовские сказки
«Плутовские» сказки натуралистически рисуют жизнь городской бедноты и деклассированных элементов. Героями их обычно являются ловкие мошенники и плуты - как мужчины, так и женщины, напр. бессмертные в арабской сказочной лит-ре Али-Зейбак и Далила-Хитрица. В этих сказках нет и следа почтения к высшим сословиям; наоборот, «плутовские» сказки полны насмешливых выпадов против представителей власти и духовных лиц, - недаром христианские священники и седобородые муллы до наших дней весьма неодобрительно смотрят на всякого, кто держит в руках томик «1001 ночи». Язык «плутовских» повестей близок к разговорному; стихотворных отрывков, малопонятных неискушенным в лит-ре читателям, в них почти нет. Герои плутовских сказок отличаются мужеством и предприимчивостью и представляют разительный контраст с изнеженными гаремной жизнью и бездельем героями «авантюрных» сказок. Кроме рассказов об Али-Зейбаке и Далиле, к плутовским сказкам относятся великолепная повесть о Матуфе- башмачнике, сказка о халифе-рыбаке и рыбаке Халифе, стоящая на грани между рассказами «авантюрного» и «плутовского» типа, и некоторые другие повести.
Издания текста
Неполное калькуттское В. Макнотена (1839-1842), булакское (1835; часто переизд.), бреславльское М. Хабихта и Г. Флейшера (1825-1843), очищенное от скабрезностей бейрутское (1880-1882), ещё более очищенное бейрутское-иезуитское, очень изящное и дешевое (1888-1890). Тексты изданы с рукописей, значительно отличающихся одна от другой, да и не весь ещё рукописный материал издан. Обзор содержания рукописей (старейшая - Галлановская , не позже половины XIV века) см. у Зотенберга, Бёртона, а вкратце - у Шовена («Bibliogr. arabe»).
Переводы
Обложка книги 1001 ночь под редакцией Бёртона
Старейший французский неполный - А. Галлана (1704-1717), который был в свою очередь переведен на все языки; он не буквален и переделан согласно вкусам двора Людовика XIV: научные переизд. - Лоазлера де’Лоншана 1838 г. и Бурдена 1838-1840 г. Он был продолжен Казоттом и Шависом (1784-1793) в том же духе. С 1899 г. издается буквальный (с булакского текста) и не считающийся с европейскими приличиями перевод Ж. Мардрю .
Немецкие переводы делались сперва по Галлану и Казотту; общий свод с некоторыми дополнениями по араб. оригиналу дали Хабихт, Хаген и Шалль (1824-1825; 6-е изд., 1881) и, по-видимому, Кёниг (1869); с араб. - Г. Вейль (1837-1842; 3-е исправл. изд. 1866-1867; 5-е изд. 1889) и, полнее, со всевозможных текстов, М. Хеннинг (в дешевой Рекламовской «Библиот. классиков», 1895-1900); неприличия в нём. перев. удалены.
Английские переводы делались сперва по Галлану и Казотту и получали дополнения по араб. ориг.; лучший из таких перев. - Джонат. Скотта (1811), но последний (6-й) том, перевед. с араб., не повторялся в последующих изданиях. Две трети 1001 ночи с исключением мест неинтересных или грязных с арабск. (по Булак. изд.) перевел В. Лэйн (1839-1841; в 1859 г. вышло испр. изд., перепеч. 1883). Полные англ. перев., вызвавшие много обвинений в безнравственности: Дж. Пэйна (1882-1889), и сделанные по многим редакциям, со всевозможными разъяснениями (историческими, фольклорными, этнографическими и др.) - Рич. Бёртона .
На русском языке еще в XIX в. появились переводы с франц. . Наиболее научн. пер. - Ю. Доппельмайер . Англ. перев. Лэна, «сокращенный вследствие более строгих цензурных условий», перевела на русск. яз. Л. Шелгунова в прилож. к «Живоп. обозр.» (1894): при 1-м томе есть статья В. Чуйко, составленная по де-Гуе. Первый русский перевод с арабского выполнен Михаилом Александровичем Салье ( -) в - .
Прочие переводы см. в вышеупомянутых работах А. Крымского («Юбил. сб. Вс. Миллера») и В. Шовена (т. IV). Успех Галлановой переделки побудил Пети де ла Круа напечатать «Les 1001 jours» . И в популярных, и даже в фольклорных изданиях «1001 день» сливается с «1001 ночью». По словам Пети де ла Круа, его «Les 1001 jours» - перевод персид. сборника «Хезâр-йäк руз», написанного по сюжетам индийских комедий испаганским дервишем Мохлисом около 1675 г.; но можно с полной уверенностью сказать, что такого персид. сборника никогда не существовало и что «Les 1001 jours» составлен самим Пети де ла Круа, неизвестно по каким источникам. Напр., одна из наиболее живых, юмористических его сказок «Папуши Абу-Касыма» отыскивается по-арабски в сборнике «Фамарâт аль-аврâк» ибн-Хыжже.
Другие значения
- 1001 ночь (фильм) по сказкам Шехерезады.
- 1001 ночь (альбом) - музыкальный альбом арабско -американских гитаристов Шахина и Сепехра, г.
- Тысяча и одна ночь (балет) - балет
Слава Аллаху, господу миров! Привет и благословение господину посланных, господину и владыке нашему Мухаммеду! Аллах да благословит его и да приветствует благословением и приветом вечным, длящимся до Судного дня!
А после того: поистине, сказания о первых поколениях стали назиданием для последующих, чтобы видел человек, какие события произошли с другими, и поучался, и чтобы, вникая в предания о минувших народах и о том, что случилось с ними, воздерживался он от греха. Хвала же тому, кто сделал сказания о древних уроком для народов последующих!
К таким сказаниям относятся и рассказы, называемые «Тысяча и одна ночь», и возвышенные повести и притчи, заключающиеся в них.
Повествуют в преданиях народов о том, что было, прошло и давно минуло (а Аллах более сведущ в неведомом и премудр и преславен, и более всех щедр, и преблагосклонен, и милостив), что в древние времена и минувшие века и столетия был на островах Индии и Китая царь из царей рода Сасана, повелитель войск, стражи, челяди и слуг. И было у него два сына: один взрослый, другой юный, и оба были витязи-храбрецы, но старший превосходил младшего доблестью. И он воцарился в своей стране и справедливо управлял подданными, и жители его земель и царства полюбили его, и было имя ему царь Шахрияр; а младшего его брата звали царь Шахземан, и он царствовал в Самарканде персидском. Оба они пребывали в своих землях, и каждый у себя в царстве был справедливым судьей своих подданных в течение двадцати лет и жил в полнейшем довольстве и радости. Так продолжалось до тех пор, пока старший царь не пожелал видеть своего младшего брата и не повелел своему везирю поехать и привезти его. Везирь исполнил его приказание и отправился, и ехал до тех пор, пока благополучно не прибыл в Самарканд. Он вошел к Шахземану, передал ему привет и сообщил, что брат его по нем стосковался и желает, чтобы он его посетил; и Шахземан отвечал согласием и снарядился в путь. Он велел вынести свои шатры, снарядить верблюдов, мулов, слуг и телохранителей и поставил своего везиря правителем в стране, а сам направился в земли своего брата. Но когда настала полночь, он вспомнил об одной вещи, которую забыл во дворце, и вернулся и, войдя во дворец, увидел, что жена его лежит в постели, обнявшись с черным рабом из числа его рабов.
И когда Шахземан увидел такое, все почернело перед глазами его, и он сказал себе: «Если это случилось, когда я еще не оставил города, то каково же будет поведение этой проклятой, если я надолго отлучусь к брату!» И он вытащил меч и ударил обоих и убил их в постели, а потом, в тот же час и минуту, вернулся и приказал отъезжать – и ехал, пока не достиг города своего брата. А приблизившись к городу, он послал к брату гонцов с вестью о своем прибытии, и Шахрияр вышел к нему навстречу и приветствовал его, до крайности обрадованный. Он украсил в честь брата город и сидел с ним, разговаривая и веселясь, но царь Шахземан вспомнил, что было с его женой, и почувствовал великую грусть, и лицо его стало желтым, а тело ослабло. И когда брат увидел его в таком состоянии, он подумал, что причиной тому разлука со страною и царством, и оставил его так, не расспрашивая ни о чем. Но потом, в какой-то день, он сказал ему: «О брат мой, я вижу, что твое тело ослабло и лицо твое пожелтело». А Шахземан отвечал ему: «Брат мой, внутри меня язва», – и не рассказал, что испытал от жены. «Я хочу, – сказал тогда Шахрияр, – чтобы ты поехал со мной на охоту и ловлю: может быть, твое сердце развеселится». Но Шахземан отказался от этого, и брат поехал на охоту один.
В царском дворце были окна, выходившие в сад, и Шахземан посмотрел и вдруг видит: двери дворца открываются, и оттуда выходят двадцать невольниц и двадцать рабов, а жена его брата идет среди них, выделяясь редкостной красотой и прелестью. Они подошли к фонтану, и сняли одежды, и сели вместе с рабами, и вдруг жена царя крикнула: «О Масуд!» И черный раб подошел к ней и обнял ее, и она его также. Он лег с нею, и другие рабы сделали то же, и они целовались и обнимались, ласкались и забавлялись, пока день не повернул на закат. И когда брат царя увидел это, он сказал себе: «Клянусь Аллахом, моя беда легче, чем это бедствие!» – и его ревность и грусть рассеялись. «Это больше того, что случилось со мною!» – воскликнул он и перестал отказываться от питья и пищи. А потом брат его возвратился с охоты, и они приветствовали друг друга, и царь Шахрияр посмотрел на своего брата, царя Шахземана, и увидел, что прежние краски вернулись к нему и лицо его зарумянилось и что ест он не переводя духа, хотя раньше ел мало. Тогда брат его, старший царь, сказал Шахземану: «О брат мой, я видел тебя с пожелтевшим лицом, а теперь румянец к тебе возвратился. Расскажи же мне, что с тобою». – «Что до перемены моего вида, то о ней я тебе расскажу, но избавь меня от рассказа о том, почему ко мне вернулся румянец», – отвечал Шахземан. И Шахрияр сказал: «Расскажи сначала, отчего ты изменился видом и ослаб, а я послушаю».
«Знай, о брат мой, – заговорил Шахземан, – что, когда ты прислал ко мне везиря с требованием явиться к тебе, я снарядился и уже вышел за город, но потом вспомнил, что во дворце осталась жемчужина, которую я хотел тебе дать. Я возвратился во дворец и нашел мою жену с черным рабом, спавшим в моей постели, и убил их и приехал к тебе, размышляя об этом. Вот причина перемены моего вида и моей слабости; что же до того, как ко мне вернулся румянец, – позволь мне не говорить тебе об этом».
Но, услышав слова своего брата, Шахрияр воскликнул: «Заклинаю тебя Аллахом, расскажи мне, почему возвратился к тебе румянец!» И Шахземан рассказал ему обо всем, что видел. Тогда Шахрияр сказал брату своему Шахземану: «Хочу увидеть это своими глазами!» И Шахземан посоветовал: «Сделай вид, что едешь на охоту и ловлю, а сам спрячься у меня, тогда увидишь это и убедишься воочию».
Царь тотчас же велел кликнуть клич о выезде, и войска с палатками выступили за город, и царь тоже вышел; но потом он сел в палатке и сказал своим слугам: «Пусть не входит ко мне никто!» После этого он изменил обличье и украдкой прошел во дворец, где был его брат, и посидел некоторое время у окошка, которое выходило в сад, – и вдруг невольницы и их госпожа вошли туда вместе с рабами и поступали так, как рассказывал Шахземан, до призыва к послеполуденной молитве. Когда царь Шахрияр увидел это, ум улетел у него из головы, и он сказал своему брату Шахземану: «Вставай, уйдем тотчас же, не нужно нам царской власти, пока не увидим кого-нибудь, с кем случилось то же, что с нами! А иначе – смерть для нас лучше, чем жизнь!»
Они вышли через потайную дверь и странствовали дни и ночи, пока не подошли к дереву, росшему посреди лужайки, где протекал ручей возле соленого моря. Они напились из этого ручья и сели отдыхать. И когда прошел час дневного времени, море вдруг заволновалось, и из него поднялся черный столб, возвысившийся до неба, и направился к их лужайке. Увидев это, оба брата испугались и взобрались на верхушку дерева (а оно было высокое) и стали ждать, что будет дальше. И вдруг видят: перед ними джинн, высокого роста, с большой головой и широкой грудью, а на голове у него сундук. Он вышел на сушу и подошел к дереву, на котором были братья, и, севши под ним, отпер сундук, и вынул из него ларец, и открыл его, и оттуда вышла молодая женщина со стройным станом, сияющая подобно светлому солнцу.
Джинн взглянул на эту женщину и сказал: «О владычица благородных, о ты, кого я похитил в ночь свадьбы, я хочу немного поспать!» – и он положил голову на колени женщины и заснул; она же подняла голову и увидела обоих царей, сидевших на дереве. Тогда она сняла голову джинна со своих колен и положила ее на землю и, вставши под дерево, сказала братьям знаками: «Слезайте, не бойтесь ифрита». И они ответили ей: «Заклинаем тебя Аллахом, избавь нас от этого». Но женщина сказала: «Если не спуститесь, я разбужу ифрита, и он умертвит вас злой смертью». И они испугались и спустились к женщине, а она легла перед ними и сказала: «Вонзите, да покрепче, или я разбужу ифрита». От страха царь Шахрияр сказал своему брату, царю Шахземану: «О брат мой, сделай то, что она велела тебе!» Но Шахземан ответил: «Не сделаю! Сделай ты раньше меня!» И они принялись знаками подзадоривать друг друга, но женщина воскликнула: «Что это? Я вижу, вы перемигиваетесь! Если вы не подойдете и не сделаете этого, я разбужу ифрита!» И из страха перед джинном оба брата исполнили приказание, а когда они кончили, она сказала: «Очнитесь!» – и, вынув из-за пазухи кошель, извлекла оттуда ожерелье из пятисот семидесяти перстней. «Знаете ли вы, что это за перстни?» – спросила она; и братья ответили: «Не знаем!» Тогда женщина сказала: «Владельцы всех этих перстней имели со мной дело на рогах этого ифрита. Дайте же мне и вы тоже по перстню». И братья дали женщине два перстня со своих рук, а она сказала: «Этот ифрит меня похитил в ночь моей свадьбы и положил меня в ларец, а ларец – в сундук. Он навесил на сундук семь блестящих замков и опустил меня на дно ревущего моря, где бьются волны, но не знал он, что если женщина чего-нибудь захочет, то ее не одолеет никто».
