Король-Солнце - родоначальник придворного церемониала. Иерархический порядок. Женщина в обществе. Брак, адюльтер и внебрачные дети. Светские правила. Дуэли. Любимые развлечения. Застольный этикет. Светские салоны.
«…В вестибюле, на виду у каждого входящего, между двумя рыцарскими доспехами висел портрет Людовика XVI, увитый черной траурной гирляндой и освещенный свечами двух массивных канделябров. Казалось, рыцари прошлого опираются мечами о постамент, охраняя монарха. В этом было что-то мистическое. Барон с нетерпением ждал возвращения мажордома, но перед ним предстала сама Шарлотта Аткинс. Ее волосы принесли немного света в мрачный темный вестибюль. Шарлотта протянула ему обе руки и сделала два шага навстречу. Барон вздрогнул. Черное платье с белым муслиновым воротником и манжетами явилось точной копией того, что, по рассказам, сейчас носила в Тампле Мария-Антуанетта. Прическа под кружевным чепцом, рост, фигура и даже черты лица – все напоминало ему королеву. Жану на мгновение показалось, что перед ним предстала его несчастная повелительница. Правда, Шарлотта Аткинс была немного моложе, и глаза ее сияли, тогда как в очах королевы тревога и горе погасили огонь. Но, очевидно, их сходство усилилось бы, если присыпать Шарлотте волосы пудрой: поговаривали, что королева поседела...
Неожиданно для себя барон почтительно поклонился и поцеловал протянутые руки…»
Жульетта Бенцони „Кровавая месса”.
Жан-Леон Жером. "Прием Великого Конде в Версале." . 1878 г.
Слово «этикет» появилось во фр. языке в начале XVII века и было позаимствовано из голландского языка, где обозначало «колышек» - деревянную бирку. К бирке прикрепляли листок бумаги с названием товара, его весом и др. данными, важными для информации покупателей. Позже этот бумажный листок стали именовать самим словом «этикет». И сегодня французское слово «Etiguette» переводится как «ярлык, надпись». Параллельно формировалось переносное значение этого слова, связанное с представлением к французскому двору. Каждый, кто должен был предстать перед королём Франции получал «этикетку» с письменной инструкцией, где расписывались все действия, слова и жесты. считается родоначальником этикета в современном понятии. Это он был первым монархом, который превратил придворный церемониал в незыблемое правило. Он же являлся законодателем европейских вкусов и моды в XVII веке. Благодаря ему, Королю-Солнцу, французский этикет достиг вершины своего блеска и стал образцом подражания для всей Европы. Король был неизменно точен и пунктуален, это с ним связано знаменитое высказывание «Точность – вежливость королей». Он помнил по именам даже слуг, которых в те времена во дворце насчитывалось более 20 000 тысяч человек. Он обладал такой внешностью, в которой сочеталась мужская красота, утончённость аристократа и внушительность монарха. Пунктуальность и вежливость, размеренность, изящество и красота, свойственные монарху, стали обязательными для подданных. Под влиянием этих тенденций ушёл в прошлое костюм, когда-то заимствованный из Испании, а вместе с ним и манера носить сапоги в любых обстоятельствах. Их стали использовать для войны и охоты, а при дворе и в повседневной жизни мужчины теперь ходили в туфлях на высоком каблуке. Головы венчали не только шляпы, но и пышно завитые парики. Это была эпоха наивысшего авторитета Франции на международной арене. В искусстве главенствовал стиль барокко, а Людовик был главным арбитром во всём. С этого времени – Франция законодательница вкуса для всей Европы.
Жан-Леон Жером. "Мольер у Людовика XIV" (1863).
Галантный век , длившийся до 1789 года, проявлял себя во всём. Погоня за модой – обязательный атрибут жизни высшего общества. Своего апогея она достигла при Людовике XVI , благодаря его жене, королеве Марии-Антуанетте , которая любила украшать себя роскошными нарядами, дорогим драгоценностями и необычными причёсками. Она являлась законодательницей мод. Это благодаря ей модистки превратятся в важных особ, имеющих право входить в королевские покои без доклада в нарушении всех правил этикета. Галантность проявлялась повсюду. Наряду с обычными трактирами возникают кофейни и шоколадные лавки. Моду пить шоколад привезли из Испании, из Франции она попала в Англию и др. страны. Кофейни в XVIII веке становятся местом учёных и литературных бесед, что особенно прижилось в Англии.
Установленный Людовиком XIV иерархический порядок просуществовал до начала Великой французской революции. К стоящим на верхней ступеньке иерархической лестницы - дофину, наследнику престола, братьям короля, и иностранным принцам – обращались «монсеньор», это же обращение использовали для архиепископа. При переезде двора каждому из придворных отводилось помещение соответственно его статуса и ранга. На дверях покоев делались надписи; комнаты короля помечались белым мелом, королевы и дофина – жёлтым. Все остальные придворные «имеющие право на мел» довольствовались серым цветом. Все остальные путешествующие помечались углём. Для знатных дам очень важным было «право на табурет». Оно давало право сидеть в присутствии короля и высочайших особ на табурете. Таких дам без всяких насмешек называли «табуретками». «Временные табуретки» имели право сидеть только утром, вечером они обязаны были стоять. Жёны королевских сыновей при встрече с «постоянными табуретками» должны были их целовать, а прочим для приветствия подавать руку. Со временем «право на табурет» усложнилось: некоторые дамы в Версале могли сидеть только на складных стульях, в Марли – на табурете, в Рамбуйе им подавали стул со спинкой.
Положение женщин во Франции
отличалось от др. европейских стран. Формально она была подчинена главе семьи – отцу, мужу, старшему брату. В ведении дел семейных, а тем более государственных, участие принимать не могла. Даже королевы, а их как правило, было несколько: жена правящего короля, колева-мать, вдовствующие королевы, согласно давно провозглашённому принципу «Не должно лилиям прясть» - не имели на это права. Лилия символизировала Францию и королевский дом. Однако реальное положение женщин во Франции было намного лучше, чем в Испании или Италии. Женщина обладала гораздо большей свободой в выборе образа жизни. Многие из них прекрасно владели шпагой, охотничьим копьём, лихо скакали на лошади, а бывало устраивали поединки, в том числе и с мужчинами.
Брак
по-прежнему оставался, в первую очередь деловой сделкой, а не союзом по любви, поэтому адюльтер был вполне допустим и его почти не скрывали. Мало того, внебрачные дети часто признавались отцами с полного одобрения общества. Объектом страсти дворянина могла стать женщина любого сословия.
Светские правила выполнялись неукоснительно. Например, ездить на мулах или в каретах для дворянина считалось неприличным. Он передвигался по городу и его окружностям на лошади, обычно, в полной экипировке. И хотя оружие и доспехи были не столь тяжелы, как в рыцарские времена, полностью вооружённый шевалье вскочить с земли в седло не мог, поэтому около ворот или дверей ставили специальные тумбы – монтуары, с которых подсаживались на лошадь. На мулах обычно ездили доктора, судейские и горожане с положением, причём они могли сидеть «по-дамски», т.е. боком. Кареты, носилки, портшезы поляризовались дамами, хотя болезнь или возраст давали основание для использования этого транспорта. Обычно дворянин выходил из дома в сопровождении слуг, причём, чем он был знатнее, тем многочисленнее сопровождение. Пешком ходили только на прогулки вокруг дома или в саду. При этом в руках обязательно держали трость и не опирались на неё, а небрежно ею помахивали. Королевский двор диктовал, практически, условия поведения всего общества. Именно при дворе была широко распространена манера лобызаться при встречах. Целовались даже малознакомые люди - и дамы, и кавалеры. Если же поцеловаться возможности не было, посылали воздушный поцелуй, что прежде было принято только у принцев. Страсть к поцелуям была столь велика, что появился обычай целовать предметы, передаваемые друзьями.
Henry Victor Lesur
Сапоги, шпоры и оружие – всё это подчёркивало доблесть дворянина, как и постоянная готовность к стычке, к защите своей чести на дуэли. Дуэли неоднократно запрещались, но они происходили постоянно. Королевская власть вынуждена была прощать дуэлянтов. Только за период с 1583-1603гг. прощения получили 7000 тыс. человек. Вызов на дуэль назывался «билетом». Поединок вёлся по жестким правилам. В соответствии с неписанным этикетом к поединку приступали расстегнув камзолы, развязав ленты и шнуровку на штанах, сняв пояса и перевязи. Излюбленным местом для дуэлей в Париже были Пре-о-клер и луг у стен монастыря Сен-Жермен де Пре (Святой Герман в полях). Здесь выясняли отношения не только молодые дворяне, но и студенты университета.
 |
 |
Развлечения и забавы также распространялись королевским двором. Одним из любимых способов времяпровождения была игра в карты. При дворе особо почётным было приглашение к карточному столу короля. При этом, несмотря на весь галантный этикет, популярными развлечениями были казни и сожжение еретиков.
Французы всё больше внимания уделяли своему столу и застольному этикету. Со временем появятся специальные комнаты – столовые, а пока трапезы торжественно обставлялись даже в крестьянских домах. Недаром существует старинная поговорка: «Счастлив человек тот, у кого жена- русская, дворецкий – англичанин, повар – француз». Не случайно идеальным поваром называют француза. Именно за ними с давних времён закрепилась слава первоклассных кулинаров. Первая поваренная книга вышла во Франции в начале XIVв. Культ не только сытной, вкусной, но и красиво поданной еды создавался французами не одно столетие. Вот как сервировали стол во время одного из королевских обедов в 1455 г. Он был украшен перьями павлинов, ветками, увитыми цветами и даже вольером, в котором щебетали птицы с позолоченными хохолками и лапками. Участники пиршества вкушали оленье рагу, мясо дикой лани, фаршированных кур, жаркое из телятины, несколько сортов паштета, осетрину и мясо кабана под сметанным соусом. Пока гости насыщались их слух ублажали менестрели. Естественно, знать во всём подражала королю, и изысканная сервировка праздничного стола в течении многих веков – и по сегодняшний день – остаётся одним из многочисленных достоинств французской кухни. Чем далее, тем всё рафинирование становятся французские короли и тем охотнее идут они на поводу у изящных дам и, тем большими выдумщиками становятся их повара. И поскольку Франция диктовала моду, в том числе и в кулинарии, соседи, ворча и посмеиваясь следовали примеру французов. Готовить по-французски было престижно и даже меню часто писалось на французском языке. Самым распространённым напитком во Франции было вино. Когда чествовали одного из присутствующих, в бокал с вином клали хлебную корочку – она называлась тост – и передавали его из рук в руки гостю, чтобы он выпил вино и съел хлеб. Отсюда современный смысл слова «тост» и выражение «поднять тост». Перед приходом гостей все блюда выставлялись на стол, прикрытые крышками, чтобы уберечь их от ядов. Отсюда выражение «накрывать на стол». Руки перед едой обычно не мыли, только в торжественных случаях гостям предлагалась ёмкость с душистой водой, одна на всех, или же руки споласкивали вином. Кстати, именно русские дипломаты, приучили Европу мыть перед едой руки и подавать на стол не все блюда сразу, а по очерёдности. За столом рассаживались по рангу. Место хозяина было во главе стола. Стаканы и кубки для напитков стояли на приставном столике. Каждый желающий выпить приглашал слугу, который подавал ему питьё, а затем возвращал стакан на столик. При этом слуга должен был помнить где, чей стакан. С переменой блюд меняли салфетки, перед десертом меняли скатерть. Салфетки повязывались на шею, из-за из малого размера и толщины ткани, сделать это было не просто, отсюда появилось выражение «Свести концы с концами», что на сегодняшний день стало означать чисто финансовые трудности.
Грубость и вульгарность, так характерная для первого короля из династии Бурбонов – Генриха IV Великого (Генрих Наваррский 1553-1610гг.) вызывали недовольство придворной знати, что неожиданно породило совершенно новое явление – светские салоны. В убранстве таких покоев на всем лежит печать доведенной до предела утонченности. Зеркала, позолота, буйно стелющиеся по стенам и потолкам лепные узоры составляют пространственную структуру интерьеров. Изящная мебель, нарядные предметы украшения, уютные, обставленные с большим вниманием ко всем мелочам жилища, утонченные формы светской жизни, - все это становится неотделимой частью повседневного быта высших кругов общества. Первый светский салон появился в 1606 г. у маркизы де Рамбуйе.
Екатерина (Катрин) де Вивон, маркиза де Рамбуйе (1588, Рим - 2 декабря 1665, Париж) - знаменитая хозяйка парижского литературного салона эпохи Людовика XIV. Маркиза, которую часто называли просто мадам де Рамбуйе, была дочерью и наследницей Жана де Вивона (Jean de Vivonne) , маркиза Пизани. Её мать Джулия принадлежала к аристократической римской семье Савелли. В возрасте 12 лет Екатерина была выдана замуж за Шарля д’Анжанна (Charles d’Angennes), виконта Ле-Мана и впоследствии маркиза Рамбуйе. После рождения своей старшей дочери, Жюли д Анжан (Julie d’Angennes) в 1607 г. молодая маркиза почувствовала желание не появляться при королевском дворе, полном интриг, и начала собирать вокруг себя кружок, ставший позже таким знаменитым. Её резиденцией был расположенный неподалеку от Лувра особняк (отель) Пизани, который позже стали звать отелем Рамбуйе (Hôtel de Rambouillet).Салон Рамбуйе стал центром литературной фронды против абсолютизма и одним из главных мест, где создавалась прециозная литература
(фр.précieux - прециозный - изысканный, жеманный) - литературное направление, возникшее во Франции в начале XVII века в притворно-аристократической среде и просуществовавшее до 60-х гг. XVII в.) Литературным отражением салонной жизни были бесчисленные мадригалы, сонеты, рондо, послания, представлявшие собой лёгкую, изысканную светскую «causerie» (непринуждённый разговор, беседа) в стихах с её острословием, вычурными оборотами, словесной игрой, поэтическими загадками, каламбурами. Любовь, точнее галантная влюблённость, культ дамы, мелкие эпизоды светской жизни - обычная тематика этой поэзии. Её наиболее яркие представители - Годо, Бенсерад , аббат Котен, Вуатюр , Саразен, создавшие условный стиль светской лирики, блестящей по форме.
Отличие салона мадам Рамбуйе, который она держала вместе со своей дочерью, от обычных домов, открытых для приема в то время, было в том, что пространство состояло из нескольких небольших комнат, где гости могли бы двигаться и находить больше уединения, чем в больших приемных залах. Для этих целей Отель был перестроен в 1650 году, и до 1650 года он сохранял своё значение в качестве социального и литературного центра. Практически все наиболее заметные представители французского света и культуры не избежали его голубых гостиных, в особенности во 2-ю четверть века, когда этот салон находился на пике славы, которой, в частности, он был обязан красоте своей хозяйки. Успех маркизы в качестве хозяйки салона имеет много объяснений. Она обладала врожденными способностями, которые, хотя и не экстраординарные, были тщательным образом развиты. Кроме того, многих её гостей, подобно ей самой, отвращали от королевского двора царящие там интриги, а в доме маркизы они находили достойную альтернативу. Маркиза обладала истинной добротой и не имела предубеждений, что позволяло ей одинаково любезно принимать у себя принцев крови и литераторов. Не стоит забывать о значении, который оказал этот салон на развитие эпистолярного жанра во Франции. Больше того, превосходное качество практически всех писем и мемуаров французов и француженок XVII в. во многом можно объяснить тем, что происходило в салоне маркизы: к искусству разговора стали относиться как к настоящему искусству, и был создан четкий стандарт достойных форм выражения чувств.
Хозяйка дома принимала гостей лёжа в своей знаменитой голубой гостиной. Разговор начинался с обмена новостями, затем обсуждались любые интересные темы. Разговор вёлся в непринуждённой, лёгкой манере. Не только аристократы, но и богатые буржуа устраивали приёмы, как правило в комнате, где стояла кровать. По примеру мадам Рамбуйе дамы, встречали гостей лёжа. Постепенно такая гостиная стала делиться на две части пологом, который скрывал постель. Эта часть –альков- был доступен только самым близким хозяйке людям. Там велись самые интимные и секретные разговоры. Салон маркизы де Рамбуйе оказывал серьёзное влияние на последующее развитие этикета в течении последних лет правления Генриха III и всего правления Людовика XIII.
Последние годы правления Людовика XIV были периодом угасания и невероятной скуки в Версале. Молодёжь стала покидать двор, находя интересное общение в светских салонах. В начале XVIII века появились сразу несколько известных салонов: мадам де Ламбер , герцогини дю Мэн, мадам де Тансен . Салонные собрания в XVIII веке становятся ценрами светской жизни. Здесь собираются известные писатели, музыканты, поэты, философы, актёры, политики и среди них Монтескье , Мариво , аббат Прево, Вольтер , Андриенна Лекуврер , Мишель Барон , Рамо , президент Эно, Болиброк и др. Здесь обсуждаются литературные новинки, спектакли, филосовские трактаты, политические новости и светские сплетни. На следующий день эти окончательные суждения обо всём на свете становятся окончательным мнением всего Парижа.
Иштван Рат-Вег (Из книги «Из истории человеческой глупости»)
ПОКОРНОСТЬ ПЕРЕД ЗЕМНЫМ ВЛАДЫКОЙ
В 1719 году после многих лет прилежных исследований немецкий историк Иоганн Христиан Люниг опубликовал двухтомный груд под претенциозным названием «Tatrum ceremoniale». Автор описывал, обсуждал, комментировал церемониалы, которые он наблюдал при дворах правителей стран Европы.
Необходимость церемониалов Люниг объяснял следующим образом:
«Великие особь» являются наместниками Всемогущего на Земле, созданными по Его подобию, и их назначение – быть похожими на Него во всем. Бог упорядочил всю Вселенную, и Его представители на Земле, которые всемерно стремятся уподобляться Ему, должны строго блюсти установленный ритуал. Когда простолюдины воочию видят всеохватывающий порядок в поведении и обычаях своих господ, они склонны подражать им, тем самым упрочая благоденствие всего государства. Но если люди будут зреть только беспорядок и путаницу, они начнут сомневаться в том, что их повелитель является истинным представителем бога на Земле. Они перестанут питать уважение к властелину, и в тех государствах, где это произойдет, воцарится хаос. Поэтому великие монархи установили правила, которым должны повиноваться они сами и весь их двор».
Как церковный алтарь и святилище за его ограждением предназначались для бога и его служителей-священников, которые таким образом отделили себя от народа, так и наместники бога – король и его придворные – обособлялись от масс в созданном ими же заповеднике.
Этот заповедник был огражден золоченым занавесом придворного этикета. Пряжа, из которой соткан этот занавес, была завезена с Востока, где каждый правитель называл себя сыном Солнца, или братом Луны, или, на худой конец, кузеном звезд. От подданных требовалось, чтобы они с таким же раболепным обожанием относились к своему земному владыке, как и к его столь величественным «родственникам».
Этикет раболепствования и униженной покорности перед владыкой распространялся с Востока на Византию, а оттуда с помощью крестоносцев перешел и в Западную Европу. Каждый монарх приспосабливал все пышные церемониалы поудобнее к своим потребностям.
«Все те, кто богохульно осмелится отрицать наше божественное происхождение, будут изгнаны со службы, а их имущество будет конфисковано», – гласил императорский приказ, изданный в Риме в 404 году н. э.
Каждое распоряжение византийского императора считалось священным, и к нему полагалось относиться, как к слову божьему. Обращаться к императору нужно было: «Ваша Вечность».
Поскольку он являлся олицетворением бога, перед ним следовало преклоняться, как перед богом. Строжайшие правила придворного церемониала требовали, чтобы иноземные послы так же, как и свои подданные, падали ниц к императорским ногам. Епископ Кремонский описал, как он был удостоен лицезреть императора. Император сидел на золотом тропе в тени золотого дерева с золотыми ветвями и золотыми листьями. На ветвях сидели искусно сделанные птицы. Два льва из чистого золота, словно живые, глядели на приближавшегося посетителя со своих возвышений, расположенных слева и справа от трона. Когда посланник приблизился к трону, искусственные птицы начали петь, львы зарычали громоподобно. Епископ и его сопровождающие простерлись ниц перед троном, согласно правилам этикета. Когда они подняли глаза, и император и его трон исчезли: секретный механизм поднял все сооружение вверх. И оттуда, с высоты, божественные императорские очи метали молниеподобные взгляды на ошарашенного посланника.
Монархи Западной Европы не требовали столь чрезмерной униженности, какая по восточным понятиям считалась нормой. Они удовлетворялись тем, что посетители, удостоенные аудиенции, становились на колени. Этот малоудобный способ выражать свое почтение родился, по-видимому, в Испании, а позже стал применяться и при дворе австрийского императора. Австрийские императоры, надо полагать, любили созерцать такую демонстрацию униженной покорности, ибо они неустанно изыскивали все новые поводы требовать от своих подданных, чтобы те преклоняли колени. Просители должны были подавать свои петиции, стоя на коленях; в других случаях было достаточно преклонить одно колено. Существовали детально разработанные строгие правила, которые предусматривали, в каких случаях надо было становиться на оба колена, а когда можно было обойтись одним. Когда император проезжал по городу, каждый пешеход обязан был в знак уважения к высокой особе преклонять одно колено. Даже важные особы, передвигавшиеся в каретах, не освобождались от этой обязанности – они должны были остановить свой экипаж, выйти и выразить свою покорность: дамы приседали, а мужчины преклоняли колено.
В царствование Марии-Терезы эти правила были несколько смягчены. Писатель и философ Лессинг, которому явно не хватало навыков придворной гимнастики, запнулся о свою собственную ногу, когда его представляли императрице. Она милостиво разрешила Лессингу не повторять столь сложное упражнение.
Версальский двор так и не принял испанского этикета, невзирая на его соблазнительную пышность и церемонность. Он был слишком жестким для французских вкусов. Зато в Англии панталоны на коленях у придворных были изношены до крайности. Французский маршал Виейлевиль в 1547 году был приглашен по какому-то случаю на обед к королю Эдуарду VI. Мемуары маршала донесли до нас его впечатления об этом достославном пиршестве:
«За обедом блюда подавали рыцари Ордена подвязки. Подходя к столу, они каждый раз падали на колени. Блюда у них забирал лорд-камергер, который, встав на колени, предлагал их королю. Нам, французам, показалось очень странным, что самые выдающиеся представители английской аристократии, в том числе знаменитые военачальники, должны были то и дело становиться на колени, тогда как во Франции даже пажи, входя в покой, лишь преклоняют одно колено».
ИСПАНСКИЙ ЭТИКЕТ
Испанский этикет был самым суровым из всех. Королевская чета Испании была в буквальном смысле «неприкасаемой». Однажды, когда королева ехала верхом, лошадь понеслась и сбросила державную всадницу с седла. Два офицера кинулись к ней, подхватили королеву, высвободили ее ноги из стремени. Словом, спасли ей жизнь. Однако отважные офицеры тут же повернули своих лошадей и поскакали во весь опор. Они должны были пересечь границу своей страны, чтобы избежать смертной казни за прикосновение к телу королевы.
Филипп III получил сильные ожоги, сидя перед камином, только потому, что единственный гранд, которому была пожалована привилегия двигать королевское кресло, куда-то отлучился.
Мария-Анна Австрийская была просватана за короля Филиппа IV. На пути в Испанию ее торжественно приветствовали во всех городах, через которые она проезжала. В одном из городов мэр преподнес ей дюжину пар шелковых чулок. Мажордом королевской невесты сурово отодвинул ящичек с подарком в сторону, сказав опешившему мэру: «Вам следовало бы знать, что у королевы Испании нет ног». Говорят, что бедная принцесса лишилась чувств при этих словах, так как подумала, что в Мадриде ей отрубят ноги во имя соблюдения незыблемых законов испанского этикета.
ЭТИКЕТ ПРИ ДВОРЕ ЛЮДОВИКА XIV
Когда Людовик XIV – «король-Солнце» – взошел на трон Бурбонов, придворный церемониал стал изысканным и сложным. Король уподоблял себя Солнцу, вокруг которого вращается Вселенная. А блеск версальского двора он рассматривал как отражение животворного сияния его собственной особы.
Давайте мысленно перенесемся на три столетия назад и поглядим церемониал в спальне «короля-Солнца». Действие происходит в тот утренний час, когда Людовик XIV обычно просыпается: дворяне, которые пользуются привилегией присутствовать при пробуждении и одевании короля, один за другим входят в спальню; туда же направляются принцы, управляющий двором короля, начальник королевского гардероба и четыре камергера.
Теперь торжественный акт вставания с постели может начинаться. Король покидает свою знаменитую кровать, которая расположена точно вдоль оси версальского парка. Ибо так же как Солнце покоится в центре небесных просторов, так и «король-Солнце» должен быть в центре своего двора. За короткой утренней молитвой следует столь же непродолжительная процедура утреннего омовения: главный лакей просто льет несколько капель духов на королевские руки. Первый камергер надевает на королевские ноги туфли и передает халат главному камергеру, который возлагает его на плечи короля. Теперь его величество сидит в кресле. Королевский брадобрей снимает с него ночной колпак и причесывает волосы, в то время как первый камергер держит зеркало.
Все эти детали были чрезвычайно важны и имели исключительное значение для тех, кто состоял при дворе Версаля. Высоким знаком отличия считалось позволение надеть туфли на ноги короля или помочь ему накинуть халат. К обладателям таких привилегий другие придворные относились с нескрываемой завистью. Последовательность, с которой выполнялись утренние процедуры, была установлена самим королем и никогда не менялась.
Затем следовала вторая часть торжественного церемониала, которую можно было бы назвать «раздевание халата». В этом действии были заняты начальник гардероба, который помогал королю с одной стороны, и главный лакей, который помогал ему с другой стороны. Когда король менял рубашку, церемония была еще более помпезная: служитель гардероба вручал рубашку первому камергеру, тот передавал ее герцогу Орлеанскому – второму лицу в государстве после короля. Король брал рубашку из рук герцога и накидывал ее себе на плечи. Затем с помощью двух камергеров он снимал ночную рубашку и надевал дневную. После этого в строю установленной очередности к королю приближались назначенные сановники и облачали его в различные части туалета: надевали туфли, застегивали алмазные застежки, прикалывали медали на лентах. Потом один из наиболее родовитых принцев Франции выполнял важную обязанность: он держал вчерашнюю одежду, пока монарх перекладывал из ее карманов содержимое в новый костюм. После этого начальник гардероба предлагал королю на выбор три вышитых платка, которые подавались на золотом подносе; наконец, он же вручал повелителю шляпу, перчатки и трость.
В пасмурные, хмурые дни, когда по утрам требовалось искусственное освещение, главный камергер шепотом спрашивал короля, кому будет пожалована честь подержать свечи. Король называл имя одного из присутствующих дворян. Избранник, лопаясь от гордости, брал канделябр с двумя свечами и держал его на протяжении всей процедуры одевания короля. Надо сказать, что даже система освещения была приведена е соответствие с правилами придворного этикета. Только король имел право пользоваться канделябром на две свечи. Все остальные смертные должны были обходиться простыми подсвечниками. По поводу одежды тоже существовали строгие правила. Так как Людовик имел пристрастие к золотому шитью на платье, то носить что-нибудь подобное не позволялось никому. Правда, иногда, в знак высочайшей благосклонности, король жаловал особо отличившимся придворным и государственным деятелям право пришивать золотую тесьму на одежду. Это разрешение оформлялось специальным документом с соответствующей печатью, который подписывался королем и первым министром.
Представление повторялось каждое утро и всегда проходило в присутствии восхищенной аудитории. Когда оно заканчивалось, король покидал спальню, окруженный роем придворных. В опустевшей спальне, однако, продолжался церемониал. Предстояло застелить королевскую кровать. Существовали писаные правила по поводу того, как эго надлежит делать.
Королевская кровать сама по себе служила объектом почитания. Те, кто проходил через спальню, должны были в знак уважения поклониться кровати.
<...>
При тщеславном дворе тщеславного монарха состоял человек, который среди всей помпы и блеска сохранял трезвую голову. Это был министр финансов Кольбер, изобретательность которого проявилась в том, что он облагал налогом не только соль и муку, но и человеческое тщеславие. Он ввел прейскурант на все придворные привилегии и должности. Право быть главным поваром стоило 8 тысяч франков, а, например, высокая должность мажордома расценивалась в полтора миллиона франков. Однако игра стоила свеч. Тот, кто получал должность при дворе, обретал влиятельное положение, которое открывало множество возможностей для пополнения кошелька, опустошенного Кольбером.
ТУФЛЯ С КРАСНЫМ КАБЛУКОМ
В Византии только император имел право носить красные туфли: наряду с короной они были знаком императорской власти. После падения Византийской империи красные туфли проникли в Париж. Правда, по дороге они потеряли подметки и верх, так что ко двору французских королей добрались одни красные каблуки. Они-то и стали неотъемлемой частью великосветского наряда, по которому придворную знать можно было всегда отличить от мелкопоместного дворянства без титулов и званий.
Двор каждого монарха являл собой замкнутый мирок. Это относилось не только к блестящему двору Версаля, но и к резиденциям малозначительных немецких принцев, которые наперебой стремились подражать великим образцам. Горизонт этого мирка очерчивался иерархией рангов. Его можно уподобить ступенчатой пирамиде, по которой придворные, толкаясь и теснясь, пробирались вверх, к вершине, увенчанной монархом.
Каждый придворный мечтал о том, чтобы заполучить ранг выше того, которым он вынужден был довольствоваться. Во имя достижения этой цели он готов был заплатить любую цену, использовать любые – пусть даже бесчестные – средства. Лишь бы возвыситься над другими, лишь бы приблизиться еще на шаг к коронованному идолу.
Сложные проблемы старшинства в придворном сонме заслуживают детального исследования. Начнем с версальского двора, где честолюбие становилось совершенно патологическим в своем неистовстве.
На верху придворной пирамиды находились принцы королевской крови, следом за ними шли остальные принцы, потом герцоги и пэры, которым в силу их наследственных прав и положения предоставлялись наиболее высокие посты и привилегии. Для аристократов рангом пониже тоже существовал строгий порядок старшинства.
Заметим, что титул и власть не обязательно шли рука об руку. Можно было быть могущественным министром, не знающим поражений военачальником, губернатором колонии и в то же время иметь при дворе ранг ниже, чем у царственного подростка королевских кровей. На полях сражении маршалы Франции командовали и принцами и пэрами, но придворный ранг маршалов был невысок, и их жены не имели права на обетованный табурет.
Мадам де Севиньи с энтузиазмом писала в одном из своих писем о «божественном табурете». Прозаически говоря, речь шла о стульчике без подлокотников и спинки. Этот на первый взгляд ничем не примечательный вид мебели играл невероятно важную роль в жизни французского двора.
Когда король или королева усаживались перед столпившимся двором, все придворные сановники оставались стоять. Из женщин только принцессам разрешалось присесть, но не в кресла, а на табуреты. Женщинам разрешалось садиться на табуреты в отсутствие их величеств. Каждая ситуация, которая могла возникнуть в связи с употреблением табурета, была тщательно предусмотрена правилами придворного этикета. Например, королевские дети в присутствии отца или матери могли сидеть только на табуретах и лишь в их отсутствие имели право пользоваться креслами. В присутствии королевской четы или их детей принцессы и герцогини королевской крови могли сидеть на табуретах, а в обществе королевских внуков они имели право пользоваться стульями с прямыми спинками, но не креслами.
Перечень правил «кому на чем перед кем сидеть» на этом далеко не исчерпывается. Кардиналы стояли перед королем, но сидели на табуретах при королеве и королевских детях, а находясь в компании принцев и принцесс королевской крови, имели право занимать кресла. Такое же правило определяло поведение иностранных принцев н испанских грандов.
Кодекс «табурета» – всего-навсего один из примеров того, как наделенные даже малюсенькой привилегией демонстрировали ее публично в присутствии тех, кто стремился к получению такого же отличия.
На придворных приемах дамы рангом пониже должны были нагибаться, чтобы целовать каемку платья королевы. Принцессы и пэресы тоже обязаны были прикладываться к одежде повелительницы, но им разрешалось лобзать уже юбку, следовательно, поклоны для них были предусмотрены в облегченном варианте. Правила двора точно определяли даже сравнительные размеры шлейфов. Вот эта таблица:
Королева – 11 ярдов,
дочери короля – 3 ярдов,
внучки короля – 7 ярдов,
принцессы королевской крови – 5 ярдов,
прочие принцессы и герцогини – 3 ярда.
Если учесть, что парижский ярд соответствовал 119 сантиметрам, то будет ясно, что и трех ярдов хватало, чтобы поднимать тучи пыли.
«Мinima non curat proctor», – гласит латинская пословица. Это означает примерно следующее: «Значительные люди не занимаются пустяками».
Сокращенный перевод с английского Б. Колтового.
Рат-Вег И. Мишура придворного этикета // Наука и жизнь, 1968. № 1. Стр. 100-104.
Придворный этикет - свод строгих правил, которых должны были придерживаться все присутствующие в монарших дворах, его история насчитывает более пятисот лет. И по сей день он вызывает немалый интерес у современников.
Особо строго соблюдали правила этикета при дворе Людовика XIV, здесь каждая мелочь в поведении имела важнейшее значение. Вся придворная жизнь подчинялась строгому регламенту, за соблюдением которого следил церемониймейстер.
В России расцвет придворного этикета начался при Петре I, он внедрял в жизнь страны и двора различные новшества, которые увидел за границей. Так с его легкой руки, монарший двор Российской империи тоже обзавелся особыми правилами поведения. Прививался этикет насильно, дворяне не стремились исполнять все правила, которые выдвинул Петр I. Особенно противились внедрению танцев, однако император заставлял придворных танцевать, во что бы то ни стало, и вскоре балы стали одним из самых важных придворных событий.
Придворные того времени должны были быть любезными, внимательными, вежливыми. Этикет обязывал их знать несколько языков и свободно общаться на них, в беседе надо было избегать неправдивых и напоминающих сплетни разговоров. К хорошим манерам относилось умение играть в карты, рисование, пение, игра на музыкальных инструментах и умение танцевать. Обращение к королю должно было быть подобным тому, как слуга обращается к господину. Женщины на балах должны были появляться исключительно с веерами в руках, а все мужчины должны были быть в перчатках, эти правила строго соблюдали.
Также были установлены правила регламентирующие форму одежды, в которой должно было появляться при дворе. Все придворные получили особые звания, каждому был присвоен мундир, чем выше было положение придворного лица, тем больше золотого шитья было на мундире.
Годы шли, все изменилось, монархия оказалось свергнутой, царских дворов и придворных больше нет, а этикет остался, конечно, он претерпел множество изменений, однако знать основные правила поведения в обществе и следовать им, считается признаком хорошего тона и вызывает уважение.
Придворный этикет в наше время - это правила поведения на официальных приемах, где присутствуют высокопоставленные должностные лица и президент. В чистом виде придворный монарший этикет остался только в Великобритании.
Следуя правилам придворного этикета британцев, при встрече с королевой необходимо присесть в реверансе в знак уважения, ближе, чем на три метра к лицам королевской крови приближаться нельзя и нив коем случае нельзя к ним прикасаться. Подавать руку лицам королевской семьи нельзя, пожать руку в поклоне можно только в тех случаях, когда вам сами подали руку.
Современный публичный этикет подразумевает соблюдение и других правил поведения в обществе. Следуя правилам этикета, каждый человек, перед тем как выйти в общество должен обязательно обратить внимание на одежду. В зависимости от того на какое событие собирается человек, стиль одежды должен быть соответствующим. Одежда обязательно должна быть чистой, опрятной, не вызывающей.
- 124.00 КбУкрепляя
свою власть, Людовик XIV использовал
старинный образец "патримониальной
монархии", когда правитель устанавливает
политическую власть в стране по образцу
патриархальной большой семьи. "Король-солнце"
переехал из Парижа и устроил новый центр
королевской власти, огромный "дом короля",
дворец в Версале. Современники признали
поступок короля мудрым и правильным.
В XVIII веке авторы знаменитой "Энциклопедии",
просвещенные и либеральные, писали в
ней, что король постарался привлечь ко
двору знатных дворян, которые привыкли
находиться в отдалении от Парижа, среди
"народа, привыкшего им повиноваться".
Художники любят изображать дворцы и парки
Версаля пустынными, но это было место
шумное, перенаселенное. Один из придворных
вспоминал, что за десять лет ни разу не
ночевал вне королевского дворца и за
сорок лет только несколько раз бывал
в Париже. Герцог Сен-Симон, автор знаменитых
мемуаров, писал: "Король следил не только
за тем, чтобы знать собиралась при дворе,
он требовал этого и от мелкого дворянства.
Во время "посещений", во время обеда
он всегда замечал каждого. Он был недоволен
знатными, которые не все время проводили
при дворе, еще больше теми, кто появлялся
при дворе редко, а в полной немилости
были те, кто никогда при дворе не показывался.
Когда кто-нибудь из них что-то просил,
желал, король произносил: "Я его не
знаю!" Приговор был окончательным".
"Король не запрещал поездки дворян
в их имения, но здесь следовало проявлять
умеренность и осторожность" - объяснял
Сен-Симон. Утренние "посещения" короля
были зеркальным отражением обычаев того
времени: вельможи (доверенные слуги) в
доме господина ожидают его пробуждения
и готовы выполнить поручения. Если господин
выделял их особо, они были допущены к
утреннему туалету.
Обычай этот король повторял каждый день.
Не следует удивляться, что его видели
в ночном белье: не было тогда буржуазной
стыдливости, и знатные особы разговаривали
со слугами, не стесняя себя ничем. Все
поступки и жесты короля полностью отвечали
всем образцам культурной традиции. Как
и фаворитки короля, которые никого не
удивляли: семейные добродетели были в
почете только в быту буржуазии. Кроме
всего, выбор любовницы короля осложнял
интригу, усиливал многочисленные склоки
и взаимные упреки придворных.
Придворный этикет, многочисленные церемонии,
которые день за днем повторялись в Версале,
устанавливали сложную систему различий
между придворными, которые постоянно
менялись и уточнялись. Присутствие при
утреннем туалете, приглашение на охоту,
участие в прогулке - все это позволяло
королю в безукоризненно любезной форме,
без шума и угроз, определять и изменять
позиции придворных. Насколько сложным
был "театр придворной жизни", показывает
отрывок из мемуаров Сен-Симона. Он решил
оставить военную службу, которую не переносил,
хотя знал, что король не любит подобные
вольности. Сен-Симон ожидал проявлений
немилости. Он был допущен к "вечернему
посещению", церемонии столь же сложной,
размеренной и значимой, как и утреннее
облачение в штаны и туфли. Избранник короля
держал канделябр с горящими свечами.
Это был знак особой милости, доступной
только родовитым дворянам и очень редко
людям незнатным. Совершенно неожиданно
на сей раз выбор короля пал на Сен-Симона:
"Король был так обижен на меня, что
не хотел, чтобы все это заметили". После
этого три года король не замечал Сен-Симона.
Никто во Франции не мог построить и содержать
дворец, который по великолепию и затратам
можно было сравнить с домом короля. В
социологии есть понятие "статусное
потребление", когда деньги тратят попусту,
ради престижа. Расточительная роскошь
Версаля была необходима для утверждения
неограниченной власти. Вечерние фейерверки,
музыка балета, огни свечей и факелов,
звон тяжелых ножей и вилок, запахи огромных
кухонных помещений сопровождали триумф
королевской власти. Людовик XIV тратил
деньги безоглядно. Версаль был главным
центром перераспределения финансовых
ресурсов страны. Близость к власти в условиях
неограниченного правления можно назвать
самым прибыльным занятием. Король будто
бы наблюдал, как истощаются кошельки
придворных, и ожидал, когда тот или иной
вельможа признается, что он подошел к
порогу бедности. Тогда он мог предложить
"пенсию", доходную придворную должность
или иной способ сохранения достойного
для дворянина образа жизни. Разумеется,
при этом внимательно учитывалось место
дворянина в придворной иерархии. В политической
социологии власть иногда определяют
как способность "превращать определенные
ресурсы во влияние в рамках системы взаимоотношения
людей". Людовик XIV, уверен, оценил бы
смысл этой фразы, но прибавил: "Слабая
власть раздает всем, кто просит, сильная
сама находит людей, достойных внимания".
"Уровень развития короля, - заметил
Сен-Симон, - был ниже среднего". Уровень
образования - посредственный для своего
времени; сам он признавал, что "не знает
вещей, знакомых многим". Но для исполнения
своего долга король не должен был проявлять
особые умственные усилия: его предшественники,
Ришелье и Мазарини, усмирили мятежи, восстановили
твердую власть, запустили "механизм
управления", который продолжал налаживать
знаменитый первый министр Людовика XIV
Кольбер. Но в основном и окружал он себя
людьми или неопытными, или незнающими:
на их фоне "мудрость" короля сияла
до поры до времени. Чтобы остаться в памяти
потомков в качестве великого правителя,
не обязательно иметь великие достоинства
и свойства незаурядного человека. Неограниченную
власть Людовик XIV создал, грубо говоря,
используя качества обычного домашнего
тирана. С детства он обладал острым любопытством:
неустанно подсматривал, узнавал, замечал,
запоминал. Сен-Симон не сомневался, что
король поручил особым слугам, швейцарцам,
и днем, и ночью находиться неприметно
во дворце и в садах, наблюдать за придворными,
следить за ними, "подслушивать, запоминать
и сообщать". Это странное распоряжение
Сен-Симон воспринимал брюзгливо, но без
негодования. Секрет успеха Людовика XIV
заключался в том, что он интуитивно понимал:
правителя и его окружение, "элиту страны"
- круг важный и влиятельный, - соединяют
не распоряжения, не приказы и даже не
высокие цели, а общие привычки и навыки,
одинаковая культура. Здесь достоинства
короля были неоспоримы. Никто не умел
так тонко учитывать различия возраста
и заслуг придворных, как не было человека
столь любезного от природы. Обычно король
не говорил много, но редкие слова он произносил
с великой важностью или с большой любезностью.
Он был отменный "первый дворянин",
и все окружающие понимали, что он жил
вместе с двором, у него не было отдельной
личной жизни, иных интересов. (Можно заметить,
что унылая скромность последнего русского
императора и его преувеличенное внимание
к личной жизни, к любимой семье, подрывали
престиж монархии не меньше, чем экономические
потрясения или неудачные военные действия.)
Любой человек во французском придворном
обществе подвергался давлению сверху
и со стороны равных себе. Король был избавлен
от давления сверху, но давление снизу
было значительным, в определенный момент
оно могло раздавить - превратить в "ничто",
- если бы все придворные группы стали
действовать в одном направлении, в равной
мере против. Но этого не происходило,
"потенциалы действий" его подданных
были направлены друг на друга и взаимно
уничтожались. Людовик XIV искусно возбуждал
ревность, сеял подозрения, одних выделял,
других награждал, и в этом отношении был
режиссером не менее искусным, чем великий
Мольер, - жаль, что в минуту отдыха, отбросив
условности этикета, два великих постановщика
не открыли друг другу секреты своего
ремесла. Но мелкие интриги в прекрасных
дворцах не объясняют удивительную прочность
правления Людовика XIV. Были иные причины.
Люди традиционного общества боятся неожиданных
перемен, предпочитают жить, как растения
в цветочном горшке, который выносят летом
на солнце, а зимой заботливой рукой переносят
в теплый дом, - они любят твердый порядок.
Сен-Симон замечал, что все поступки короля
были раз и навсегда определены: с часами
в руках находясь на далеком расстоянии
от дворца, можно было всегда сказать,
что он делает. Знаменитая фраза короля,
отчеканенная еще в юности: "государство
- это я!", не столь однозначна, как иногда
представляют. Силой своей интуиции Людовик
XIV понял, что после смуты и мятежей подданные
готовы избавиться от многочисленных
притязаний по причине эгоистичной и личной:
каждый готов был принять короля как своего
союзника и помощника в борьбе со всеми
прочими, - обид и ненависти накопилось
предостаточно. Государство как учреждение
было слабым и скверным, а король обещал
быть сильным и "равноудаленным"
от всех. Молодой король принял мужественное
решение: чтобы твердо держать власть,
он вынужден был держать в руках и организовывать
себя самого. Его собственный идеал величия
королевской власти, по происхождению
ветхий и древний, был обновлен и наполнен
невероятным блеском версальского двора.
Его подданные, которые имели вес в обществе,
не только придворные, но и буржуазия,
состоятельные слои, находили в своем
короле то, что было и их внутренним побуждением:
стремление к престижу. Они готовы были
признать, что их существование согрето
блеском королевской власти. Престиж короля,
и следовательно, престиж королевства
укреплялся средствами испытанными. Франция
непрерывно воевала, под знаменем короля
была огромная по тем временам армия. Король
пресекал вольности, которые допускала
в прошлом слабая власть. Он отменил Нантский
эдикт, определивший равенство прав католиков
и протестантов и обеспечивший на время
веротерпимость. "Один король - одна
вера". 200 тысяч протестантов ("гугенотов")
были изгнаны или бежали сами; оставшиеся
вопреки своей совести должны были признать
"истинную веру". Только в конце правления
король стал проявлять очевидные признаки
усталости и дряхлости, да и армия стала
терпеть одно поражение за другим... Таким
образом, Король Солнце создал своё общество,
пронизанное почти театральными правилами
поведения, появления и исчезновения персонажей
при дворе. Конечно, возможность идти впереди
другого или размах поклона можно представить
как забавы бездельников, но в обществе
Франции 17-18 веков эти этикетные формы
определяли не только честь и достоинство
человека, но часто даже его судьбу.
4.
Этикет Людовика XIV.
Этикет при дворе Людовика XIV, основанный на чинах или рангах, впоследствии достиг чудовищных по нелепости условностей. Каждый царедворец соответственно своему рангу и присвоенному мундиру имел и положенный ему почет. В обязанности этих галстучников, постельных и прочих "счастливцев", допущенных к особе короля, было ловить каждое его слово, угадывать малейшее желание, стоя в почтительном отдалении, ибо лишь подающий королю во время обеда салфетку его брат имел право сесть на кончик стула по приглашению повелителя. Во время королевской трапезы все придворные должны были стоять, соблюдая полнейшую тишину. Король восседал в кресле. Королева и принцы, если они присутствовали, имели право сидеть на стульях, а другие члены королевской семьи - на табуретах. Король мог оказать величайшую честь знатной даме, позволив ей сесть на табурет; у мужчин такой привилегии не было, но все они стремились к ней ради своих жен.
Особо сложный и вычурный ритуал соблюдался при пробуждении короля. Королевская опочивальня приравнивалась к церковному алтарю. Дамы туда не допускались. Они должны были преклонять колена, издали глядя на нее. Раздевали и одевали короля лишь особо знатные вельможи или принцы по крови. Входя в опочивальню первыми, эти принцы помогали королю надеть шлафрок и туфли. Затем впускались "титулованные", удостоенные королевских синих мундиров на красной подкладке, они подносили королю остальную одежду. Рубашку и принадлежности для умывания подавали снова принцы по крови. Затем допускались и остальные "осчастливленные столь желанным выкриком королевского швейцара" придворные вместе с полковниками лейб-гвардии. Затем наступала очередь молитвы, которую король выполнял педантично без особой веры, впрочем, как и охотился без склонности к этой "страсти венценосцев" или как без нежности и храбрости одинаково выслушивал и музыку и свист пуль. Но, говоря "Государство - это я!", он, сам заменив на посту первого министра своего почившего учителя, трудился, как и он, в поте лица, вникая в любую мелочь, даже сам подписывая паспорта, скопидомничая по поводу медяков, но не ограничивая миллионных трат на превращение своего Версаля в законодательный центр роскоши и мод для всей Европы, служащего обожествлению "короля-Солнца" с помощью задуманного еще Мазарини "этикета", ради которого создана была целая наука манер: как обращаться со шляпой, приседать, говорить комплименты, ввертывать острые словца ("бо-мо") или каламбуры, в скольких шагах от двери кланяться. Так кумир абсолютизма, утвержденного ему усилиями кардиналов Ришелье и Мазарини, успешно овладев преподанной ему "наукой власти", поднятый на раболепной волне, величественно играл роль земного Провидения, предаваясь лишь одной наследственной слабости к прекрасному полу и введя при дворе особый ранг "метресс", которым оказывался почет наравне с их детьми от короля. Однако министрам строго указывалось, что при малейшей попытке любой из них вмешаться в политику она будет изгнана из "версальского рая". Людовик XIV считал для себя необходимым точно соблюдать все мелочи сложного этикета и от придворных требовал того же.
Людовик XIV стремился быть виртуозом в "королевском мастерстве", начиная с рассчитанной краткой речи с алмазами слов и кончая гладким как зеркало лицом, на котором никогда не отражались единственные доступные ему чувства: тщеславие и властолюбие. Обученный своим наставником, он и в общении с вожделенными дамами придерживался величавой мягкости и очаровательной суровости и, даже играя на бильярде, сохранял вид властителя мира.
Внешней жизни двора король придал небывалый блеск. Его любимой резиденцией был Версаль, превратившийся при нем в большой роскошный город. Особенно великолепен был грандиозных размеров дворец в строго выдержанном стиле, богато украшенный как снаружи, так и внутри лучшими французскими художниками того времени. В ходе строительства дворца было введено архитектурное новшество, ставшее впоследствии модным в Европе: не желая сносить охотничий домик своего отца, ставший элементом центральной части дворцового ансамбля, король вынудил архитекторов придумать зеркальную залу, когда окна одной стены отражались в зеркалах на другой стене, создавая там иллюзию присутствия оконных проемов. Большой дворец окружали несколько малых, для членов королевской семьи, множество королевских служб, помещений для королевской гвардии и придворных. Дворцовые постройки окружал обширный сад, выдержанный по законам строгой симметрии, с декоративно подстриженными деревьями, множеством клумб, фонтанов, статуй. Именно Версаль вдохновил побывавшего там Петра Великого построить Петергоф с его знаменитыми фонтанами. Правда, Петр отозвался о Версале следующим образом: «Дворец прекрасен, но в фонтанах мало воды». Кроме Версаля, при Людовике были построены и другие прекрасные архитектурные сооружения – Большой Трианон, Дом Инвалидов, колоннада Лувра, ворота Сен-Дени и Сен-Мартен. Над всеми этими творениями трудились, поощряемые королем, архитектор Ардуэн-Монсар, художники и скульпторы Лебрен, Жирардон, Леклерк, Латур, Риго и другие. Пока Людовик XIV был молод, жизнь в Версале протекала как сплошной праздник. Непрерывной чередой следовали балы, маскарады, концерты, театральные представления, увеселительные прогулки. Только под старость король, уже непрерывно болевший, стал вести более спокойный образ жизни, не в пример английскому королю Карлу II (1660–1685). Тот даже в день, оказавшийся последним в его жизни, устроил торжество, в котором принимал активное участие.
5. Этикет при французском дворе 17 века
Эта система достигла своего апогея в 17 веке при дворе Людовика XIV, где стараниями «короля-солнца» была ритуализирована каждая мелочь. Церемонии того времени возносили короля до уровня недоступного божества. Утром, при пробуждении короля, на него надевали халат главный хранитель опочивальни и несколько придворных, причем было расписано не только то, кто какую именно оказывал услугу, но и их движения. Затем двери опочивальни открывались, и короля могли лицезреть придворные высших рангов, склонившиеся в глубоком поклоне. Король произносил молитву и выходил в другую комнату, где одевался, при этом ему вновь прислуживали представители высшей знати, в то время как основные придворные, имеющие на это право, лицезрели этот процесс, стоя в отдалении в почтительном молчании. Затем король удалялся в часовню во главе процессии, а на его пути рядами стояли сановники, не удостоенные аудиенции, повторяя свои прошения в надежде, что проходя мимо, Людовик XIV услышит их и даже, может быть, произнесет: «Я подумаю об этом». Во время королевской трапезы все придворные должны были стоять, соблюдая полнейшую тишину. Король восседал в кресле. Королева и принцы, если они присутствовали, имели право сидеть на стульях, а другие члены королевской семьи - на табуретах. Король мог оказать величайшую честь знатной даме, позволив ей сесть на табурет; у мужчин такой привилегии не было, но все они стремились к ней ради своих жен. Понятно, что в таких условиях принципиальное значение придавалось вопросам первенства, и никто уже не уступал, как в средние века, своих привилегий и прав другому. Тот, кто удостаивался особой чести (например, нести свечу в королевской опочивальне), мог получить дополнительные социальные и, что не менее важно, материальные преимущества перед другими. Чины, милости, деньги, поместья - все добывалось именно при дворе, в толпе придворных, подчиненной этой строжайшей иерархии. Придворные были вынуждены ежедневно проводить стоя долгие часы ожидания, терпеть скуку королевской трапезы и унизительные обязанности прислуги для того, чтобы быть замеченными королем. Годы, проведенные подобным образом, оказывали пагубное влияние на их характер и интеллект, но приносили ощутимые материальные выгоды.
Литература
1. Кенигсбергер
Г.Г. Европа раннего Нового времени.
1500 – 1789. – М.: Изд-во «Весь Мир», 2006.
2. Козьякова М.И. История. Культура. Повседневность.
Западная Европа: от античности до 20 века.
– М.: Изд-во «Весь Мир», 2002.
3. Ленотр Ж. Повседневная жизнь Версаля
при королях. – М.: Мол. Гвардия, 2003.
4. Митфорд Н. Франция. Придворная жизнь
в эпоху абсолютизма. – Смоленск: Русич,
2003.
5. Шоню П. Цивилизация классической Европы.
– Екатеринбург: У-Фактория, 2005.
Описание работы
Этикет формировался под влиянием различных факторов. Немаловажное значение имел политический строй, уровень развития культуры и искусства, внешняя и внутренняя политика и многое другое. После Французской революции придворный этикет был существенным образом переработан, например, было отменено принятое ранее обращение на «вы», всем следовало говорить только «ты» и т. д. В Германии в начале XVI века Эразмом Роттердамским было написано сочинение, посвященное правилам поведения детей, «Гражданство обычаев детских». В этой книге подробно описывались правила поведения детей в школе, дома, в церкви, в гостях и за столом.
