Александр Твардовский
«Василий Тёркин» (другое название — «Книга про бойца» ) — поэма Александра Твардовского, одно из главных произведений в творчестве поэта, получившее всенародное признание. Поэма посвящена вымышленному герою — Василию Тёркину, солдату Великой Отечественной войны.
Иллюстрация Ореста Верейского к поэме
Работу над поэмой и образом главного героя Твардовский начал в 1939—1940 году, когда он был военным корреспондентом газеты Ленинградского военного округа «На страже Родины» в ходе финской военной кампании. Имя героя и его образ родились как плод совместного творчества членов редколлегии газеты: художников Брискина и Фомичева, и поэтов, в числе которых были Н. Щербаков, Н. Тихонов, Ц. Солодарь и С. Маршак. Получившийся образ простого русского парня - сильного и добродушного, Твардовский считал удачным. Тёркин стал сатирическим героем небольших стихотворений-фельетонов, написанных для газеты. В 1940 году коллектив выпустил брошюру "Вася Тёркин на фронте", которую часто давали бойцам как своеобразную награду.
Красноармеец Тёркин уже тогда начал пользоваться определённой известностью у читателей окружной газеты, и Твардовский решил, что тема перспективна, и её необходимо развить в рамках произведения крупной формы.
22 июня 1941 года Твардовский сворачивает мирную литературную деятельность и на следующий день уезжает на фронт. Он становится военным корреспондентом Юго-Западного, а затем 3-го Белорусского фронта. В 1941—1942 годах вместе с редакцией Твардовский оказывается в самых горячих точках войны. Отступает, оказывается в окружении и выходит из него.
Весной 1942 года Твардовский возвращается в Москву. Собрав разрозненные записи и наброски, он снова садится за работу над поэмой. «Война всерьез, и поэзия должна быть всерьез» — пишет он в своём дневнике. 4 сентября 1942 года началась публикация первых глав поэмы (вступительная «От автора» и «На привале») в газете Западного фронта «Красноармейская правда».
Поэма получает известность, её перепечатывают центральные издания «Правда», «Известия», «Знамя». Отрывки из поэмы читают по радио Орлов и Левитан. Тогда же начали появляться известные иллюстрации, созданные художником Орестом Верейским. Твардовский сам читает своё произведение, встречается с солдатами, посещает с творческими вечерами госпитали и трудовые коллективы.
Произведение имело большой успех у читателей. Когда в 1943 году Твардовский хотел закончить поэму, он получил множество писем, в которых читатели требовали продолжения. В 1942—1943 году поэт пережил тяжёлый творческий кризис. В армии и в гражданской читательской аудитории «Книгу про бойца» принимали на ура, но партийное руководство раскритиковало её за пессимизм и отсутствие упоминаний о руководящей роли партии. Секретарь союза писателей СССР Александр Фадеев признавался: «поэма отвечает его сердцу» , но «…надо следовать не влечениям сердца, а партийным установкам» . Тем не менее, Твардовский продолжает работу, крайне неохотно соглашаясь на цензурную правку и купюры текста. В итоге поэма была завершена в 1945 году вместе с окончанием войны. Последняя глава («В бане») была закончена в марте 1945 года. Ещё до окончания работы над произведением Твардовский был удостоен Сталинской премии.
Заканчивая работу над поэмой, Твардовский ещё в 1944 году одновременно начинает следующую поэму, «Тёркин на том свете». Первоначально он планировал написать её как последнюю главу поэмы, но замысел вырос в самостоятельное произведение, в которое также вошли некоторые не прошедшие цензуру отрывки из «Василия Тёркина». «Тёркин на том свете» был подготовлен к печати в середине 1950-х и стал ещё одним программным произведением Твардовского — ярким антисталинским памфлетом. 23 июля 1954 секретариат ЦК под председательством Н. С. Хрущёва принял постановление, осуждающее Твардовского за подготовленную к публикации поэму «Тёркин на том свете». Во время кампании по «разоблачению Сталина», 17 августа 1963 года поэма была впервые опубликована в газете «Известия». В военное же время поэму (точнее, её отрывки) заучивали наизусть, передавали друг другу вырезки из газет, считая её главного героя образцом для подражания.
Памятник Твардовскому и Василию Тёркину в Смоленске
Твардовский, сам прошедший фронт, впитал в язык поэмы острые и точные солдатские наблюдения, фразы и поговорки. Фразы из поэмы стали крылатыми и вошли в устную речь.
- Нет, ребята, я не гордый, я согласен на медаль .
- Бой идёт не ради славы, ради жизни на земле .
- Города сдают солдаты, генералы их берут .
- Не гляди, что на груди, а гляди, что впереди .
О произведении Твардовского высоко отзывался Солженицын. Борис Пастернак считал «Тёркина» высшим достижением литературы о войне, оказавшим большое влияние на его творчество. Иван Бунин так отзывался о поэме:
Это поистине редкая книга: какая свобода, какая чудесная удаль, какая меткость, точность во всем и какой необыкновенный народный солдатский язык — ни сучка ни задоринки, ни единого фальшивого, готового, то есть литературно-пошлого слова!
Краткое содержание поэмы "Василий Тёркин" Твардовского А. Т. по частям
На войне одной минутки
He прожить без прибаутки,
Шутки самой немудрой...
...He прожить Без правды сущей,
Правды, прямо в душу бьющей.
На привале
На привале Тёркин разъясняет новым товарищам, что такое «сабантуй»: испытание воли, храбрости. Хорошо, если человеку удается вести себя достойно в любой ситуации, даже если на него «прут немецких тыща танков». Рассказы Тёркина пользуются успехом. Автор задается вопросом о происхождении своего героя. Такой, как Тёркин, «в каждой роте есть всегда, да и в каждом взводе». Тёркин был ранен. Рассказывая о себе, он говорит от имени своего полка: «Был рассеян я частично, а частично истреблен». Тёркин прошагал «сотни верст земли родной», отступая вместе с частями Советской армии, воевал как герой, но медали по какой-то причине не получил. Однако Тёркин не унывает:
He гляди, что на груди,
А гляди, что впереди!..
Перед боем
Армия отступает. Солдаты чувствуют себя виноватыми перед советскими людьми, которые с их уходом попадут в оккупацию. Тёркин, «как более идейный», исполняет обязанности политрука:
Будем живы — нe помрем.
Срок придет, назад вернемся,
Что отдали — все вернем.
Командир печален: на пути его родная деревня. Тёркин решает, что нужно зайти туда. Жена командира размещает в хате бойцов, всех угощает, хлопочет по дому. Дети радуются отцу, им в первый момент кажется, что он пришел домой после работы в поле. Ho и дети уже понимают, что отец уйдет, а завтра, возможно, в их хату войдут немцы. Сам командир ночью не спит, колет дрова, пытаясь хоть чем-то помочь своей хозяйке. Плач детей на рассвете, когда командир и его бойцы покидают дом, до сих пор звучит в ушах Тёркина. Тёркин мечтает зайти в этот гостеприимный дом, когда армия будет освобождать свою землю, «поклониться доброй женщине простой».
Переправа
Во время переправы через реку немцы начинают артобстрел. Множество бойцов тонет. На другой берег переправляется только первый взвод (и с ним Тёркин). К ночи оставшиеся в живых бойцы уже не надеются увидеть своих товарищей из первого взвода живыми, полагая, что всех их перестреляли немцы при высадке на берег. Связи с ними нет. Однако среди ночи Тёркин переплывает реку в обратном направлении (в ледяной воде) и докладывает полковнику, что взвод цел, ждет дальнейших приказаний, просит поддержать атаку артиллерийским огнем. Тёркин обещает обеспечить переправу остальным товарищам. Тёркин согревается спиртом, принимая его вовнутрь. Ночью переправа возобновляется.
Бой идет святой и правый.
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.
О войне
Грянул год, пришел черед,
Нынче мы в ответе
За Россию, за народ
И за все на свете.
От Ивана до Фомы,
Мертвые ль, живые,
Все мы вместе — это мы,
Тот народ, Россия.
Тёркин ранен
Тёркин в стрелковой роте. Он тянет провод связи. По цепи стреляет вражеская артиллерия. Один снаряд падает рядом с Тёркиным, но не взрывается. Всем страшно, но Тёркин, презирающий опасность, «обратясь к тому снаряду, справил малую нужду». Тёркин замечает блиндаж и, думая, что внутри немцы, решает занять их огневую точку. Ho в блиндаже пусто. Тёркин сам устраивает там засаду. Немцы все ближе. Тёркин выжидает, на него бросается немецкий офицер, ранит его в плечо. Тёркин закалывает немца штыком. Через сутки раненого подбирают танкисты, спасая ему жизнь. По мнению автора, нигде нет «дружбы той святей и чище, что бывает на войне».
О награде
Тёркину за ранение положен орден, но он «согласен на медаль». Награда пригодится ему, когда он освободителем вернется в «край родной смоленский свой», пойдет вечером на танцы, и любимая девчонка будет «ждать слова, взгляда» героя.
Гармонь
Тёркин, выписавшись из госпиталя, идет по прифронтовой дороге, догоняет свою часть. Его подбирает попутка. Впереди колонна. Шофер останавливает машину (он обязан пропустить колонну), засыпает. Тёркин сожалеет, что нет гармони, скоротать время. Неожиданно один танкист предлагает ему поиграть на гармони их погибшего командира. Тёркин играет «стороны родной смоленской грустный памятный мотив», а потом песню «Три танкиста». Всем словно становится теплее, шофер прибегает и начинает плясать. Танкисты присматриваются к гармонисту, узнают к нем того раненого, что спасли в блиндаже от гибели. Они дарят гармонь погибшего товарища Тёркину, понимая, что теперь не время сокрушаться о погибших и гадать, кто их них самих доживет до победы и вернется домой. Надо держаться и «с места — в воду и в огонь».
Два солдата
Тёркин заходит в одну хату, где живут старик со старухой. Старик — сам в прошлом солдат. Тёркин чинит деду пилу и настенные часы. Старуха нехотя достает из закромов последнее сало, жарит мужчинам яичницу. Старик ведет с Тёркиным разговор, спрашивает, удастся ли нашим побить немцев. В конце трапезы Тёркин, поклонившись, как водится хозяевам дома, спокойно обещает: «Побьем, отец!».
О потере
Товарищ Тёркина потерял кисет и очень расстроился. Ведь ему уже пришлось потерять семью, двор и хату, «края родные, все на свете и кисет». Тёркин говорит, что это все несерьезные потери. Товарищ упрекает Тёркина в том, что ему легко говорить: он холостой, у него никого и ничего нет. Тёркин дарит ему свой кисет и объясняет:
Потерять семью не стыдно —
He твоя была вина.
Потерять башку — обидно,
Только что ж, на то война...
Ho Россию, мать-старуху,
Нам терять нельзя никак.
Поединок
Тёркин бьется с немцем в жестокой рукопашной. Немец сильнее, поскольку его лучше кормят. Ho Тёркин не унывает и не сдается. Немца он человеком не считает, а называет подлецом. Немец начинает драться каской, и тогда Тёркин ударяет его незаряженной гранатой, оглушает, связывает и препровождает в штаб для допроса. Тёркин очень горд собой, ему приятно идти по советской земле, «между прочим» нести за плечами немецкий автомат, подгонять «языка» и знать, что каждый встречный «рад сердечно», что Тёркин вернулся живым из разведки.
Самое важное для солдата — вернуться живым с войны домой. Автор знает, что «на войне душе солдата сказка мирная милей». Ho сам пишет только о войне:
Я одно скажу, что нам бы
Поуправиться с войной,
Отодвинуть эту дамбу
За предел земли родной.
А покуда край обширный
Той земли родной — в плену,
Я — любитель жизни мирной —
На войне пою войну.
«Кто стрелял?»
Над Тёркиным и его товарищами кружит самолет противника. Смерть совсем рядом. Автор размышляет, в какое время года легче гибнуть на войне, но приходит к выводу, что ни одно время года для этого не подходит.
Нет, товарищ, зло и гордо,
Как закон велит бойцу,
Смерть встречай лицом к лицу,
И хотя бы плюнь ей в морду,
Если все пришло к концу...
Тёркин «бьет с колена из винтовки в самолет» и подбивает его. Генерал награждает Тёркина орденом. Тёркин ободряет товарищей, напоминает, что «у немца это не последний самолет», т. е. любой вправе последовать его примеру.
О герое
Тёркин рассказывает, как лежал в госпитале и солдат из Тамбова, награжденный орденом, намекал ему, что в смоленской стороне не может быть таких, как он, удальцов. Теперь Тёркин с полным правом может утверждать, что и на его любимой Смоленщине родятся герои. Он не кичится родным краем, просто любит родину больше всего на свете и хочет отстоять ее престиж.
Генерал
Идут бои на Волге. Тёркин в обороне, он отсыпается на берегу речки. В полусне ему слышится песня о речушке, которая одна может, проползя под колючей немецкой проволокой, добежать до его родимого села, передать матери слова любви от сына-солдата. Генерал, который для солдата на войне — «суд, отец, глава, закон», разрешает Тёркину в качестве награды съездить на неделю домой. Ho в родной стороне — враги, а Тёркин — не речка, чтобы незаметно прошмыгнуть мимо немецких часовых. Генерал обещает перенести отпуск Тёркина на то время, когда армия будет освобождать Смоленск: «Нам с тобою по пути». Генерал на прощание крепко жмет Тёркину руку, смотрит ему в глаза, обнимает — ведет себя, как вел бы с сыном.
О себе
Автор мечтает о тех днях, когда русские люди снова станут хозяевами на своей земле, чтобы «не украдкой, не с оглядкой по родным лесам кружить». Он клянется, обращаясь к родине, вернуться и освободить ее, стереть нелепую границу между оккупированной территорией и Советской землей.
Я дрожу от боли острой,
Злобы горькой и святой.
Мать, отец, родные сестры
У меня за той чертой...
То, что я всем сердцем славил
И любил — за той чертой.
Я за все кругом в ответе...
Бой в болоте
Бойцы полка Тёркина третьи сутки ведут бой в болоте при безвестном населенном пункте Борки. Моросит дождь, нет ни еды ни курева, многие кашляют. Ho Тёркин не унывает. По его мнению, бывает в сто раз хуже. Тёркин даже шутит, что они сейчас находятся на курорте:
У тебя — в тылу ль, на фланге, —
Сам не знаешь, как силен, —
Бронебойки, пушки, танки.
Ты, брат, — это батальон.
Полк. Дивизия. А хочешь —
Фронт. Россия! Наконец,
Я, скажу тебе короче
И понятней: ты — боец.
Ты в строю, прошу усвоить...
Тёркин вспоминает, как тяжело было им год назад, когда части Советской армии беспрерывно отступали. Теперь же отступают немцы, они начали напевать русские песни, хотя «этой песни прошлогодней нынче немец не певец». Автор размышляет о том, что после войны все павшие будут равны — и те, кто пал за «гордую твердыню у Волги» (Сталинград), и те, кто отдал жизнь «за забытый ныне населенный пункт Борки». Россия «почесть всем отдаст сполна».
О любви
Каждого солдата провожает на войну женщина. Автор сожалеет, что «из всех тех женщин, как всегда, родную мать вспоминают меньше». Солдат знает, что «любовь жены, на войне сильней войны и, быть может, смерти». Письмо из дома, полное женской любви и поддержки, без жалоб, способно сотворить с солдатом чудеса. Любовь сильнее войны, она может пережить любой срок, выдержать любые испытания.
Автор обращается к женам солдат и призывает их чаще писать мужьям на фронт («генералу ли, бойцу, это — как награда»). К его большому сожалению, Василию Тёркину писать некому, а все потому, что девушки «любят летчиков у нас, конники в почете». Пехота же не пользуется вниманием, что неправильно.
Отдых Тёркина
Для солдата рай — там, где можно отоспаться. Это нормальный, мирный дом, где спальня — чтобы спать «в тепле постельном... в одном белье нательном, как положено в раю», а столовая — чтобы четыре раза в день есть — но только со стола, а не с колена, с тарелки, а не из котелка, резать хлеб ножом, а не штыком. В раю ложку не надо прятать за голенище сапога, а винтовку не надо класть у ног. Оказавшись в таком раю (покинув передний край), Тёркин никак не может уснуть, пока не понимает, что ему для этого надо надеть шапку (по фронтовой привычке). Ho война еще не окончена, а значит, отдыхать Тёркину некогда, и он возвращается на передовую. Тёркин, как и его товарищи, снова спит, где придется, «без перины, без подушки, примостясь плотней друг к дружке», а утром идет в атаку.
В наступлении
Солдаты так свыклись с тем, что все время оборонялись, что приспособились организовывать и баньку, и «Тёркина» читать на досуге. Ho вот полк переходит в наступление, берет село. Молодым бойцам, впервые идущим в бой, «в этот час всего дороже знать одно, что Тёркин тут». Лейтенант геройски гибнет, и Тёркин понимает, что пришла его очередь вести солдат вперед. Тёркин тяжело ранен.
Смерть и воин
Тёркин лежит на снегу, истекая кровью. Смерть подходит к нему, уговаривает сдаться, согласиться умереть.
Тёркину очень плохо, но он решает бороться со смертью. Смерть предсказывает, что Тёркину нет смысла выживать: война еще долго будет идти. Тёркин не спорит, но он готов воевать. Смерть объясняет, что ему некуда возвращаться после войны: его дом разрушен. Ho Тёркин не унывает: он работник, он все отстроит заново. Смерть говорит, что теперь он станет никому не нужным калекой. «И со Смертью Человеку спорить стало свыше сил». Тёркин почти соглашается умереть, просит только смерть отпустить его на денек к живым в День Победы. Смерть отказывается, и тогда Тёркин гонит ее прочь. По полю идут бойцы из похоронной команды, они подбирают Тёркина и относят его в лазарет. Бойцы надевают на Тёркина рукавицы, чтобы согреть его закоченевшие руки. Смерть отстает от Тёркина. Она потрясена взаимовыручкой живых, она не успела «сладить» с солдатом, пока он был один.
Тёркин пишет
Тёркин пишет однополчанам, что мечтает только об одном: после госпиталя вернуться в родную часть. Ему хочется скорее «по Смоленщине своей топать до границы». Тёркин «чует», что великие бои, победные бои — не за горами. К этим дням он надеется уже «без палок» ходить и вернуться в строй, а если придется встретить свой смертный час, то среди товарищей.
Тёркин — Тёркин
На привале Тёркин знакомится со своим однофамильцем Иваном Тёркиным, также необыкновенно популярным в части балагуром, героем и гармонистом. Пока Тёркины выясняют, кто из них настоящий, кто поддельный, старшина объявляет, что теперь «по уставу каждой роте будет придан Тёркин свой».
Тёркина знают в любом полку. О нем давно не было слышно и прошел слух, что Тёркин погиб. Многие не верят: «He подвержен Тёркин смерти, коль войне не вышел срок». Ho автору точно известно: Тёркин жив, он по-прежнему не унывает и других призывает не унывать. Просто он теперь воюет на западе.
Далеко ушел Василий,
Вася Теркин, твой солдат.
В бой, вперед, в огонь кромешный
Он идет, святой и грешный,
Русский чудо-человек.
Дед и баба
Прошло три года войны. Полк Василия Тёркина освобождает деревню, в которой в начале войны Тёркин чинил часы старикам. Дед с бабой прячутся от снарядов в яме. Дед-солдат решает защищать жену и себя, чтобы «не постигла смерть в плену», от руки немца, берет в руки топор. Ho к яме подходят русские солдаты. Жители рады, дед узнает в одном из разведчиков Тёркина. Старуха принимается кормить Тёркина салом, которого «и нет, а все же есть». Часы украл немец («как-никак цветной металл»). Тёркин обещает привезти старикам новые часы из Берлина.
На Днепре
Все ближе подходят части Советской армии к родной земле Тёркина, все чаще обращается солдат к родимой стороне:
Я загнул такого крюку,
Я прошел такую даль,
И видал такую муку,
И такую знал печаль!..
Я иду к тебе с востока,
Я тот самый, не иной.
Ты взгляни, вздохни глубоко,
Встреться наново со мной.
Мать-земля моя родная,
Ради радостного дня
Ты прости, за что — не знаю,
Только ты прости меня!..
Русские форсируют Днепр («плавал, потому — пришла жара»). Немцы все охотнее сдаются в плен. Тёркин — уже другой человек, опытный, спокойный, очень многое и многих потерявший человек.
Про солдата-сироту
Все чаще солдаты, как о чем-то реальном, говорят о близком взятии Берлина. Популярность Тёркина вроде идет на убыль: ему был почет, когда армия отступала, потому что он мог поднять людям настроение, а теперь эта роль досталась генералам: «города сдают солдаты, генералы их берут».
Европейские столицы радостно встречают освободителей, но простому солдату всего дороже его родное село. Одному земляку автора не повезло: его дом сожжен, семья убита, а «добрые люди» объявили ему, что он теперь сирота. Солдат молча возвращается в часть, ест холодный суп и плачет — потому что теперь о нем самом некому плакать. Автор призывает не прощать этих солдатских слез фашистам, вспомнить солдата-сироту в светлый день победы, отомстить за его горе.
По дороге на Берлин
Части Советской армии освобождают Европу. Солдатам не нравится «скучный климат заграничный, чуждый край краснокирпичный». Их и Россию теперь разделяют «три не наших языка». Снова солдаты мечтают о возвращении на родину, а навстречу им попадаются вывезенные из своих стран бывшие узники немецких лагерей.
И на русского солдата
Брат француз, британец брат,
Брат поляк и все подряд
С дружбой будто виноватой,
Ho сердечною глядят.
Неожиданно солдаты встречают простую русскую женщину «мать святой извечной силы, из безвестных матерей, что в труде неизносимы и в любой беде своей». Солдаты окружают женщину заботой, дают ей лошадь, корову, перину, посуду, даже стенные часы и велосипед. Тёркин вдогонку советует женщине, если ее задержат и попытаются отнять добро, сказать, что всем этим ее снабдил Василий Тёркин.
В бане
На околице войны —
В глубине Германии —
Баня! Что там Сандуны
С остальными банями!
На чужбине отчий дом...
Настоящая русская баня доставляет солдатам массу удовольствия, жаль только, что воду для мытья приходится брать из чужих рек. Однако автор считает, что гораздо хуже мыться на войне в бане где-нибудь в Подмосковье. В бане люди голые, и сразу видно, у кого какая отметина остается на теле от войны — «припечатана звезда на живом, на белом... на лопатке сзади». А сегодняшняя баня для солдат знаменита тем, что «за всю войну впервые — немца нет перед тобой. В честь победы огневые грянут следом за Москвой».
Солдаты одеваются после бани. То у одного, то у другого на гимнастерке — целый иконостас из орденов. Солдаты отшучиваются, что это еще не все, остальные — там, где «последний свой рубеж держит немец нынче».
Тёркин, Тёркин, в самом деле,
Час настал, войне отбой.
И как будто устарели
Тотчас оба мы с тобой —
обращается автор к своему герою. Подводя итог своему произведению, автор утверждает, что «случалось, врал для смеху, никогда не лгал для лжи». Автор не вправе забывать того, кому обязан своей славой, т. е. Тёркина, русского солдата.
Эти строки и страницы —
Дней и верст особый счет.
Скольких их на свете нету,
Что прочли тебя, поэт,
Словно бедной книге этой
Много, много, много лет.
Всю войну автор мечтал, чтобы от его творчества солдатам стало бы легче и теплей. Ему хочется, чтобы и после войны, за кружкой пива, важный генерал или рядовой запаса, продолжали бы вспоминать Тёркина. Высшей похвалой читателя для автора были бы слова: «Вот стихи, а все понятно, все на русском языке». Автор считает «книгу про бойца» делом жизни. Он посвятил «любимый труд павшим памяти священной, всем друзьям поры военной, всем сердцам, чей дорог суд».
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]
Александр Твардовский
Василий Тёркин
(Книга про бойца)
От автора
На войне, в пыли походной,
В летний зной и в холода,
Лучше нет простой, природной -
Из колодца, из пруда,
Из трубы водопроводной,
Из копытного следа,
Из реки, какой угодно,
Из ручья, из-подо льда, -
Лучше нет воды холодной,
Лишь вода была б – вода.
На войне, в быту суровом,
В трудной жизни боевой,
На снегу, под хвойным кровом,
На стоянке полевой, -
Лучше нет простой, здоровой,
Доброй пищи фронтовой.
Важно только, чтобы повар
Был бы повар – парень свой;
Чтобы числился недаром,
Чтоб подчас не спал ночей, -
Лишь была б она с наваром
Да была бы с пылу, с жару -
Подобрей, погорячей;
Чтоб идти в любую драку,
Силу чувствуя в плечах,
Бодрость чувствуя.
Однако
Дело тут не только в щах.Жить без пищи можно сутки,
Можно больше, но порой
На войне одной минутки
Не прожить без прибаутки,
Шутки самой немудрой.Не прожить, как без махорки,
От бомбёжки до другой
Без хорошей поговорки
Или присказки какой, -Без тебя, Василий Тёркин,
Вася Тёркин – мой герой,
А всего иного пуще
Не прожить наверняка -
Без чего? Без правды сущей,
Правды, прямо в душу бьющей,
Да была б она погуще,
Как бы ни была горька.Что ж ещё?.. И всё, пожалуй.
Словом, книга про бойца
Без начала, без конца.
Почему так – без начала?
Потому, что сроку мало
Начинать её сначала.Почему же без конца?
Просто жалко молодца.С первых дней годины горькой,
В тяжкий час земли родной
Не шутя, Василий Тёркин,
Подружились мы с тобой,Я забыть того не вправе,
Чем твоей обязан славе,
Чем и где помог ты мне.
Делу время, час забаве,
Дорог Тёркин на войне.Как же вдруг тебя покину?
Старой дружбы верен счёт.Словом, книгу с середины
И начнём. А там пойдёт.
На привале
– Дельный, что и говорить,
Был старик тот самый,
Что придумал суп варить
На колёсах прямо.
Суп – во-первых. Во-вторых,
Кашу в норме прочной.
Нет, старик он был старик
Чуткий – это точно.Слышь, подкинь ещё одну
Ложечку такую,
Я вторую, брат, войну
На веку воюю.
Оцени, добавь чуток.Покосился повар:
«Ничего себе едок -
Парень этот новый».
Ложку лишнюю кладёт,
Молвит несердито:
– Вам бы, знаете, во флот
С вашим аппетитом.Тот: – Спасибо. Я как раз
Не бывал во флоте.
Мне бы лучше, вроде вас,
Поваром в пехоте. -
И, усевшись под сосной,
Кашу ест, сутулясь.«Свой?» – бойцы между собой, -
«Свой!» – переглянулись.И уже, пригревшись, спал
Крепко полк усталый.
В первом взводе сон пропал,
Вопреки уставу.
Привалясь к стволу сосны,
Не щадя махорки,
На войне насчёт войны
Вёл беседу Тёркин.– Вам, ребята, с серединки
Начинать. А я скажу:
Я не первые ботинки
Без починки здесь ношу.
Вот вы прибыли на место,
Ружья в руки – и воюй.
А кому из вас известно,
Что такое сабантуй?– Сабантуй – какой-то праздник?
Или что там – сабантуй?– Сабантуй бывает разный,
А не знаешь – не толкуй,
Вот под первою бомбёжкой
Полежишь с охоты в лёжку,
Жив остался – не горюй:
Это малый сабантуй.Отдышись, покушай плотно,
Закури и в ус не дуй.
Хуже, брат, как миномётный
Вдруг начнётся сабантуй.
Тот проймёт тебя поглубже, -
Землю-матушку целуй.
Но имей в виду, голубчик,
Это – средний сабантуй.Сабантуй – тебе наука,
Враг лютует – сам лютуй.
Но совсем иная штука
Это – главный сабантуй.Парень смолкнул на минуту,
Чтоб прочистить мундштучок,
Словно исподволь кому-то
Подмигнул: держись, дружок…– Вот ты вышел спозаранку,
Глянул – в пот тебя и в дрожь;
Прут немецких тыща танков…
– Тыща танков? Ну, брат, врёшь.– А с чего мне врать, дружище?
Рассуди – какой расчёт?
– Но зачем же сразу – тыща?
– Хорошо. Пускай пятьсот,– Ну, пятьсот. Скажи по чести,
Не пугай, как старых баб.
– Ладно. Что там триста, двести -
Повстречай один хотя б…– Что ж, в газетке лозунг точен:
Не беги в кусты да в хлеб.
Танк – он с виду грозен очень,
А на деле глух и слеп.– То-то слеп. Лежишь в канаве,
А на сердце маета:
Вдруг как сослепу задавит, -
Ведь не видит ни черта.Повторить согласен снова:
Что не знаешь – не толкуй.
Сабантуй – одно лишь слово -
Сабантуй!.. Но сабантуй
Может в голову ударить,
Или попросту, в башку.
Вот у нас один был парень…
Дайте, что ли, табачку.Балагуру смотрят в рот,
Слово ловят жадно.
Хорошо, когда кто врёт
Весело и складно.В стороне лесной, глухой,
При лихой погоде,
Хорошо, как есть такой
Парень на походе.И несмело у него
Просят: – Ну-ка, на ночь
Расскажи ещё чего,
Василий Иваныч…Ночь глуха, земля сыра.
Чуть костёр дымится.– Нет, ребята, спать пора,
Начинай стелиться.К рукаву припав лицом,
На пригретом взгорке
Меж товарищей бойцов
Лёг Василий Тёркин.Тяжела, мокра шинель,
Дождь работал добрый.
Крыша – небо, хата – ель,
Корни жмут под рёбра.Но не видно, чтобы он
Удручён был этим,
Чтобы сон ему не в сон
Где-нибудь на свете.Вот он полы подтянул,
Укрывая спину,
Чью-то тёщу помянул,
Печку и перину.И приник к земле сырой,
Одолен истомой,
И лежит он, мой герой,
Спит себе, как дома.Спит – хоть голоден, хоть сыт,
Хоть один, хоть в куче.
Спать за прежний недосып,
Спать в запас научен.И едва ль герою снится
Всякой ночью тяжкий сон:
Как от западной границы
Отступал к востоку он;Как прошёл он, Вася Тёркин,
Из запаса рядовой,
В просолённой гимнастёрке
Сотни вёрст земли родной.До чего земля большая,
Величайшая земля.
И была б она чужая,
Чья-нибудь, а то – своя.Спит герой, храпит – и точка.
Принимает всё, как есть.
Ну, своя – так это ж точно.
Ну, война – так я же здесь.Спит, забыв о трудном лете.
Сон, забота, не бунтуй.
Может, завтра на рассвете
Будет новый сабантуй.Спят бойцы, как сон застал,
Под сосною впо?кат,
Часовые на постах
Мокнут одиноко.Зги не видно. Ночь вокруг.
И бойцу взгрустнётся.
Только что-то вспомнит вдруг,
Вспомнит, усмехнётся.И как будто сон пропал,
Смех дрогнал зевоту.– Хорошо, что он попал,
Тёркин, в нашу роту.
* * *
Тёркин – кто же он такой?
Скажем откровенно:
Просто парень сам собой
Он обыкновенный.Впрочем, парень хоть куда.
Парень в этом роде
В каждой роте есть всегда,
Да и в каждом взводе.И чтоб знали, чем силён,
Скажем откровенно:
Красотою наделён
Не был он отменной,Не высок, не то чтоб мал,
Но герой – героем.
На Карельском воевал -
За рекой Сестрою.И не знаем почему, -
Спрашивать не стали, -
Почему тогда ему
Не дали медали.С этой темы повернём,
Скажем для порядка:
Может, в списке наградном
Вышла опечатка.Не гляди, что на груди,
А гляди, что впереди!В строй с июня, в бой с июля,
Снова Тёркин на войне.– Видно, бомба или пуля
Не нашлась ещё по мне.Был в бою задет осколком,
Зажило – и столько толку.
Трижды был я окружён,
Трижды – вот он! – вышел вон.И хоть было беспокойно -
Оставался невредим
Под огнём косым, трёхслойным,
Под навесным и прямым.И не раз в пути привычном,
У дорог, в пыли колонн,
Был рассеян я частично,
А частично истреблён…Но, однако,
Жив вояка,
К кухне – с места, с места – в бой.
Курит, ест и пьёт со смаком
На позиции любой.Как ни трудно, как ни худо -
Не сдавай, вперёд гляди,Это присказка покуда,
Сказка будет впереди.
Перед боем
– Доложу хотя бы вкратце,
Как пришлось нам в счёт войны
С тыла к фронту пробираться
С той, с немецкой стороны.Как с немецкой, с той зарецкой
Стороны, как говорят,
Вслед за властью за советской,
Вслед за фронтом шёл наш брат.Шёл наш брат, худой, голодный,
Потерявший связь и часть,
Шёл поротно и повзводно,
И компанией свободной,
И один, как перст, подчас.Полем шёл, лесною кромкой,
Избегая лишних глаз,
Подходил к селу в потёмках,
И служил ему котомкой
Боевой противогаз.Шёл он, серый, бородатый,
И, цепляясь за порог,
Заходил в любую хату,
Словно чем-то виноватый
Перед ней. А что он мог!И по горькой той привычке,
Как в пути велела честь,
Он просил сперва водички,
А потом просил поесть.Тётка – где ж она откажет?
Хоть какой, а всё ж ты свой,
Ничего тебе не скажет,
Только всхлипнет над тобой,
Только молвит, провожая:
– Воротиться дай вам бог…То была печаль большая,
Как брели мы на восток.Шли худые, шли босые
В неизвестные края.
Что там, где она, Россия,
По какой рубеж своя!Шли, однако. Шёл и я…
Я дорогою постылой
Пробирался не один.
Человек нас десять было,
Был у нас и командир.Из бойцов. Мужчина дельный,
Местность эту знал вокруг.
Я ж, как более идейный,
Был там как бы политрук.Шли бойцы за нами следом,
Покидая пленный край.
Я одну политбеседу
Повторял:
– Не унывай.Не зарвёмся, так прорвёмся,
Будем живы – не помрём.
Срок придёт, назад вернёмся,
Что отдали – всё вернём.Самого б меня спросили,
Ровно столько знал и я,
Что там, где она, Россия,
По какой рубеж своя?Командир шагал угрюмо,
Тоже, исподволь смотрю,
Что-то он всё думал, думал…
– Брось ты думать, – говорю.Говорю ему душевно.
Он в ответ и молвит вдруг:
– По пути моя деревня.
Как ты мыслишь, политрук?Что ответить? Как я мыслю?
Вижу, парень прячет взгляд,
Сам поник, усы обвисли.
Ну, а чем он виноват,
Что деревня по дороге,
Что душа заныла в нём?
Тут какой бы ни был строгий,
А сказал бы ты: «Зайдём…»Встрепенулся ясный сокол,
Бросил думать, начал петь.
Впереди идёт далёко,
Оторвался – не поспеть.А пришли туда мы поздно,
И задами, коноплёй,
Осторожный и серьёзный,
Вёл он всех к себе домой.Вот как было с нашим братом,
Что попал домой с войны:
Заходи в родную хату,
Пробираясь вдоль стены.Знай вперёд, что толку мало
От родимого угла,
Что война и тут ступала,
Впереди тебя прошла,
Что тебе своей побывкой
Не порадовать жену:
Забежал, поспал урывком,
Догоняй опять войну…Вот хозяин сел, разулся,
Руку правую – на стол,
Будто с мельницы вернулся,
С поля к ужину пришёл.
Будто так, а всё иначе…– Ну, жена, топи-ка печь,
Всем довольствием горячим
Мне команду обеспечь.Дети спят, Жена хлопочет,
В горький, грустный праздник свой,
Как ни мало этой ночи,
А и та – не ей одной.Расторопными руками
Жарит, варит поскорей,
Полотенца с петухами
Достаёт, как для гостей;Напоила, накормила,
Уложила на покой,
Да с такой заботой милой,
С доброй ласкою такой,
Словно мы иной порою
Завернули в этот дом,
Словно были мы герои,
И не малые притом.Сам хозяин, старший воин,
Что сидел среди гостей,
Вряд ли был когда доволен
Так хозяйкою своей.Вряд ли всей она ухваткой
Хоть когда-нибудь была,
Как при этой встрече краткой,
Так родна и так мила.И болел он, парень честный,
Понимал, отец семьи,
На кого в плену безвестном
Покидал жену с детьми…Кончив сборы, разговоры,
Улеглись бойцы в дому.
Лёг хозяин. Но не скоро
Подошла она к нему.Тихо звякала посудой,
Что-то шила при огне.
А хозяин ждёт оттуда,
Из угла.
Неловко мне.Все товарищи уснули,
А меня не гнёт ко сну.
Дай-ка лучше в карауле
На крылечке прикорну.Взял шинель да, по присловью,
Смастерил себе постель,
Что под низ, и в изголовье,
И наверх, – и всё – шинель.Эх, суконная, казённая,
Военная шинель, -
У костра в лесу прожжённая,
Отменная шинель.Знаменитая, пробитая
В бою огнём врага
Да своей рукой зашитая, -
Кому не дорога!Упадёшь ли, как подкошенный,
Пораненный наш брат,
На шинели той поношенной
Снесут тебя в санбат.А убьют – так тело мёртвое
Твоё с другими в ряд
Той шинелкою потёртою
Укроют – спи, солдат!Спи, солдат, при жизни краткой
Ни в дороге, ни в дому
Не пришлось поспать порядком
Ни с женой, ни одному…На крыльцо хозяин вышел.
Той мне ночи не забыть.– Ты чего?
– А я дровишек
Для хозяйки нарубить.Вот не спится человеку,
Словно дома – на войне.
Зашагал на дровосеку,
Рубит хворост при луне.Тюк да тюк. До света рубит.
Коротка солдату ночь.
Знать, жену жалеет, любит,
Да не знает, чем помочь.Рубит, рубит. На рассвете
Покидает дом боец.А под свет проснулись дети,
Поглядят – пришёл отец.
Поглядят – бойцы чужие,
Ружья разные, ремни.
И ребята, как большие,
Словно поняли они.И заплакали ребята.
И подумать было тут:
Может, нынче в эту хату
Немцы с ружьями войдут…И доныне плач тот детский
В ранний час лихого дня
С той немецкой, с той зарецкой
Стороны зовёт меня.Я б мечтал не ради славы
Перед утром боевым,
Я б желал на берег правый,
Бой пройдя, вступить живым.И скажу я без утайки,
Приведись мне там идти,
Я хотел бы к той хозяйке
Постучаться по пути.Попросить воды напиться -
Не затем, чтоб сесть за стол,
А затем, чтоб поклониться
Доброй женщине простой.Про хозяина ли спросит, -
«Полагаю – жив, здоров».
Взять топор, шинелку сбросить,
Нарубить хозяйке дров.Потому – хозяин-барин
Ничего нам не сказал.
Может, нынче землю парит,
За которую стоял…Впрочем, что там думать, братцы,
Надо немца бить спешить.
Вот и всё, что Тёркин вкратце
Вам имеет доложить.
Переправа
Переправа, переправа!
Берег левый, берег правый,
Снег шершавый, кромка льда…Кому память, кому слава,
Кому тёмная вода, -
Ни приметы, ни следа.Ночью, первым из колонны,
Обломав у края лёд,
Погрузился на понтоны.
Первый взвод.
Погрузился, оттолкнулся
И пошёл. Второй за ним.
Приготовился, пригнулся
Третий следом за вторым.Как плоты, пошли понтоны,
Громыхнул один, другой
Басовым, железным тоном,
Точно крыша под ногой.И плывут бойцы куда-то,
Притаив штыки в тени.
И совсем свои ребята
Сразу – будто не они,Сразу будто не похожи
На своих, на тех ребят:
Как-то всё дружней и строже,
Как-то всё тебе дороже
И родней, чем час назад.Поглядеть – и впрямь – ребята!
Как, по правде, желторот,
Холостой ли он, женатый,
Этот стриженый народ.Но уже идут ребята,
На войне живут бойцы,
Как когда-нибудь в двадцатом
Их товарищи – отцы.Тем путём идут суровым,
Что и двести лет назад
Проходил с ружьём кремнёвым
Русский труженик-солдат.Мимо их висков вихрастых,
Возле их мальчишьих глаз
Смерть в бою свистела часто
И минёт ли в этот раз?Налегли, гребут, потея,
Управляются с шестом.
А вода ревёт правее -
Под подорванным мостом.Вот уже на середине
Их относит и кружит…А вода ревёт в теснине,
Жухлый лёд в куски крошит,
Меж погнутых балок фермы
Бьётся в пене и в пыли…А уж первый взвод, наверно,
Достаёт шестом земли.Позади шумит протока,
И кругом – чужая ночь.
И уже он так далёко,
Что ни крикнуть, ни помочь.И чернеет там зубчатый,
За холодною чертой,
Неподступный, непочатый
Лес над чёрною водой.Переправа, переправа!
Берег правый, как стена…Этой ночи след кровавый
В море вынесла волна.Было так: из тьмы глубокой,
Огненный взметнув клинок,
Луч прожектора протоку
Пересёк наискосок.И столбом поставил воду
Вдруг снаряд. Понтоны – в ряд.
Густо было там народу -
Наших стриженых ребят…И увиделось впервые,
Не забудется оно:
Люди тёплые, живые
Шли на дно, на дно, на дно…Под огнём неразбериха -
Где свои, где кто, где связь?Только вскоре стало тихо, -
Переправа сорвалась.И покамест неизвестно,
Кто там робкий, кто герой,
Кто там парень расчудесный,
А наверно, был такой.Переправа, переправа…
Темень, холод. Ночь как год.Но вцепился в берег правый,
Там остался первый взвод.И о нём молчат ребята
В боевом родном кругу,
Словно чем-то виноваты,
Кто на левом берегу.Не видать конца ночлегу.
За ночь грудою взялась
Пополам со льдом и снегом
Перемешанная грязь.И усталая с похода,
Что б там ни было, – жива,
Дремлет, скорчившись, пехота,
Сунув руки в рукава.Дремлет, скорчившись, пехота,
И в лесу, в ночи глухой
Сапогами пахнет, потом,
Мёрзлой хвоей и махрой.Чутко дышит берег этот
Вместе с теми, что на том
Под обрывом ждут рассвета,
Греют землю животом, -
Ждут рассвета, ждут подмоги,
Духом падать не хотят.Ночь проходит, нет дороги
Ни вперёд и ни назад…А быть может, там с полночи
Порошит снежок им в очи,
И уже давно
Он не тает в их глазницах
И пыльцой лежит на лицах -
Мёртвым всё равно.Стужи, холода не слышат,
Смерть за смертью не страшна,
Хоть ещё паёк им пишет
Первой роты старшина,Старшина паёк им пишет,
А по почте полевой
Не быстрей идут, не тише
Письма старые домой,
Что ещё ребята сами
На привале при огне
Где-нибудь в лесу писали
Друг у друга на спине…Из Рязани, из Казани,
Из Сибири, из Москвы -
Спят бойцы.
Своё сказали
И уже навек правы.И тверда, как камень, груда,
Где застыли их следы…Может – так, а может – чудо?
Хоть бы знак какой оттуда,
И беда б за полбеды.Долги ночи, жёстки зори
В ноябре – к зиме седой.Два бойца сидят в дозоре
Над холодною водой.То ли снится, то ли мнится,
Показалось что невесть,
То ли иней на ресницах,
То ли вправду что-то есть?Видят – маленькая точка
Показалась вдалеке:
То ли чурка, то ли бочка
Проплывает по реке?– Нет, не чурка и не бочка -
Просто глазу маета.
– Не пловец ли одиночка?
– Шутишь, брат. Вода не та!
– Да, вода… Помыслить страшно.
Даже рыбам холодна.
– Не из наших ли вчерашних
Поднялся какой со дна?..Оба разом присмирели.
И сказал один боец:
– Нет, он выплыл бы в шинели,
С полной выкладкой, мертвец.Оба здорово продрогли,
Как бы ни было, – впервой.Подошёл сержант с биноклем.
Присмотрелся: нет, живой.
– Нет, живой. Без гимнастёрки.
– А не фриц? Не к нам ли в тыл?
– Нет. А может, это Тёркин? -
Кто-то робко пошутил.– Стой, ребята, не соваться,
Толку нет спускать понтон.
– Разрешите попытаться?
– Что пытаться!
– Братцы, – он!И, у заберегов корку
Ледяную обломав,
Он как он, Василий Тёркин,
Встал живой, – добрался вплавь.Гладкий, голый, как из бани,
Встал, шатаясь тяжело.
Ни зубами, ни губами
Не работает – свело.Подхватили, обвязали,
Дали валенки с ноги.
Пригрозили, приказали -
Можешь, нет ли, а беги.Под горой, в штабной избушке,
Парня тотчас на кровать
Положили для просушки,
Стали спиртом растирать.Растирали, растирали…
Вдруг он молвит, как во сне:
– Доктор, доктор, а нельзя ли
Изнутри погреться мне,
Чтоб не всё на кожу тратить?Дали стопку – начал жить,
Приподнялся на кровати:
– Разрешите доложить…
Взвод на правом берегу
Жив-здоров назло врагу!
Лейтенант всего лишь просит
Огоньку туда подбросить.
А уж следом за огнём
Встанем, ноги разомнём.
Что там есть, перекалечим,
Переправу обеспечим…Доложил по форме, словно
Тотчас плыть ему назад.
– Молодец! – сказал полковник.
Молодец! Спасибо, брат.И с улыбкою неробкой
Говорит тогда боец:
– А ещё нельзя ли стопку,
Потому как молодец?Посмотрел полковник строго,
Покосился на бойца.
– Молодец, а будет много -
Сразу две.
– Так два ж конца…Переправа, переправа!
Пушки бьют в кромешной мгле.Бой идёт святой и правый.
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.
О войне
– Разрешите доложить
Коротко и просто:
Я большой охотник жить
Лет до девяноста.А война – про всё забудь
И пенять не вправе.
Собирался в дальний путь,
Дан приказ: «Отставить!»Грянул год, пришёл черёд,
Нынче мы в ответе
За Россию, за народ
И за всё на свете.От Ивана до Фомы,
Мёртвые ль, живые,
Все мы вместе – это мы,
Тот народ, Россия.И поскольку это мы,
То скажу вам, братцы,
Нам из этой кутерьмы
Некуда податься.Тут не скажешь: я – не я,
Ничего не знаю,
Не докажешь, что твоя
Нынче хата с краю.Не велик тебе расчёт
Думать в одиночку.
Бомба – дура. Попадёт
Сдуру прямо в точку.На войне себя забудь,
Помни честь, однако,
Рвись до дела – грудь на грудь,
Драка – значит, драка.И признать не премину,
Дам свою оценку,
Тут не то, что в старину, -
Стенкою на стенку.Тут не то, что на кулак:
Поглядим, чей дюже, -
Я сказал бы даже так:
Тут гораздо хуже…Ну, да что о том судить, -
Ясно всё до точки.
Надо, братцы, немца бить,
Не давать отсрочки.Раз война – про всё забудь
И пенять не вправе,
Собирался в долгий путь,
Дан приказ: «Отставить!»Сколько жил – на том конец,
От хлопот свободен.
И тогда ты – тот боец,
Что для боя годен.И пойдёшь в огонь любой,
Выполнишь задачу.
И глядишь – ещё живой
Будешь сам в придачу.А застигнет смертный час,
Значит, номер вышел.
В рифму что-нибудь про нас
После нас напишут.Пусть приврут хоть во сто крат,
Мы к тому готовы,
Лишь бы дети, говорят,
Были бы здоровы…
Тёркин ранен
На могилы, рвы, канавы,
На клубки колючки ржавой,
На поля, холмы – дырявой,
Изувеченной земли,
На болотный лес корявый,
На кусты – снега легли.И густой позёмкой белой
Ветер поле заволок.
Вьюга в трубах обгорелых
Загудела у дорог.И в снегах непроходимых
Эти мирные края
В эту памятную зиму
Орудийным пахли дымом,
Не людским дымком жилья.И в лесах, на мёрзлой груде,
По землянкам без огней,
Возле танков и орудий
И простуженных коней
На войне встречали люди
Долгий счёт ночей и дней.И лихой, нещадной стужи
Не бранили, как ни зла:
Лишь бы немцу было хуже,
О себе ли речь там шла!И желал наш добрый парень:
Пусть помёрзнет немец-барин,
Немец-барин не привык,
Русский стерпит – он мужик.Шумным хлопом рукавичным,
Топотнёй по целине
Спозаранку день обычный
Начинался на войне.Чуть вился дымок несмелый,
Оживал костёр с трудом,
В закоптелый бак гремела
Из ведра вода со льдом.Утомлённые ночлегом,
Шли бойцы из всех берлог
Греться бегом, мыться снегом,
Снегом жёстким, как песок.А потом – гуськом по стёжке,
Соблюдая свой черёд,
Котелки забрав и ложки,
К кухням шёл за взводом взвод.Суп досыта, чай до пота, -
Жизнь как жизнь.
И опять война – работа:
– Становись!
* * *
Вслед за ротой на опушку
Тёркин движется с катушкой,
Разворачивает снасть, -
Приказали делать связь.Рота головы пригнула.
Снег чернеет от огня.
Тёркин крутит; – Тула, Тула!
Тула, слышишь ты меня?Подмигнув бойцам украдкой:
Мол, у нас да не пойдёт, -
Дунул в трубку для порядку,
Командиру подаёт.Не расскажешь, не опишешь,
Что? за жизнь, когда в бою
За чужим огнём расслышишь
Артиллерию свою.Воздух круто завивая,
С недалёкой огневой
Ахнет, ахнет полковая,
Запоёт над головой.А с позиций отдалённых,
Сразу будто бы не в лад,
Ухнет вдруг дивизионной
Доброй матушки снаряд.И пойдёт, пойдёт на славу,
Как из горна, жаром дуть,
С воем, с визгом шепелявым
Расчищать пехоте путь,
Бить, ломать и жечь в окружку.
Деревушка? – Деревушку.
Дом – так дом. Блиндаж – блиндаж.
Врёшь, не высидишь – отдашь!А ещё остался кто там,
Запорошенный песком?
Погоди, встаёт пехота,
Дай достать тебя штыком.Вдруг из кустиков корявых,
Взрытых, вспаханных кругом, -
Чох! – снаряд за вспышкой ржавой.
Тёркин тотчас в снег – ничком.Вдался вглубь, лежит – не дышит,
Сам не знает: жив, убит?
Всей спиной, всей кожей слышит,
Как снаряд в снегу шипит…Хвост овечий – сердце бьётся.
Расстаётся с телом дух.
«Что ж он, чёрт, лежит – не рвётся,
Ждать мне больше недосуг».Приподнялся – глянул косо.
Он почти у самых ног -
Гладкий, круглый, тупоносый,
И над ним – сырой дымок.Сколько б душ рванул на выброс
Вот такой дурак слепой
Неизвестного калибра -
С поросёнка на убой.Оглянулся воровато,
Подивился – смех и грех:
Все кругом лежат ребята,
Закопавшись носом в снег.Тёркин встал, такой ли ухарь,
Отряхнулся, принял вид:
– Хватит, хлопцы, землю нюхать,
Не годится, – говорит.Сам стоит с воронкой рядом
И у хлопцев на виду,
Обратясь к тому снаряду,
Справил малую нужду…Видит Тёркин погребушку -
Не оттуда ль пушка бьёт?
Передал бойцам катушку:
– Вы – вперёд. А я – в обход.С ходу двинул в дверь гранатой.
Спрыгнул вниз, пропал в дыму.
– Офицеры и солдаты,
Выходи по одному!..Гул разрывов, словно в бочке,
Отдаётся в глубине.
Дело дрянь: другие точки
Бьют по занятой. По мне.Бьют неплохо, спору нету,
Добрым словом помяни
Хоть за то, что погреб этот
Прочно сделали они.Прочно сделали, надёжно -
Тут не то что воевать,
Тут, ребята, чай пить можно,
Стенгазету выпускать.Осмотрелся, точно в хате:
Печка тёплая в углу,
Вдоль стены идут полати,
Банки, склянки на полу.Непривычный, непохожий
Дух обжитого жилья:
Табаку, одёжи, кожи
И солдатского белья.Снова сунутся? Ну что же,
В обороне нынче – я…
На прицеле вход и выход,
Две гранаты под рукой.Смолк огонь. И стало тихо.
И идут – один, другой…Тёркин, стой. Дыши ровнее.
Тёркин, ближе подпусти.
Тёркин, целься. Бей вернее,
Тёркин. Сердце, не части.Рассказать бы вам, ребята,
Хоть не верь глазам своим,
Как немецкого солдата
В двух шагах видал живым.Подходил он в чем-то белом,
Наклонившись от огня,
И как будто дело делал:
Шёл ко мне – убить меня.В этот ровик, точно с печки,
Стал спускаться на заду…
Тёркин, друг, не дай осечки.
Пропадёшь, – имей в виду.За секунду до разрыва,
Знать, хотел подать пример:
Прямо в ровик спрыгнул живо
В полушубке офицер.И поднялся незадетый,
Цельный. Ждём за косяком.
Офицер – из пистолета,
Тёркин – в мягкое – штыком.Сам присел, присел тихонько.
Повело его легонько.
Тронул правое плечо.
Ранен. Мокро. Горячо.И рукой коснулся пола;
Кровь, – чужая иль своя?Тут как даст вблизи тяжёлый,
Аж подвинулась земля!Вслед за ним другой ударил,
И темнее стало вдруг.«Это – наши, – понял парень, -
Наши бьют, – теперь каюк».Оглушённый тяжким гулом,
Тёркин никнет головой.
Тула, Тула, что ж ты, Тула,
Тут же свой боец живой.Он сидит за стенкой дзота,
Кровь течёт, рукав набряк.
Тула, Тула, неохота
Помирать ему вот так.На полу в холодной яме
Неохота нипочём
Гибнуть с мокрыми ногами,
Со своим больным плечом.Жалко жизни той, приманки,
Малость хочется пожить,
Хоть погреться на лежанке,
Хоть портянки просушить…Тёркин сник. Тоска согнула.
Тула, Тула… Что ж ты, Тула?
Тула, Тула. Это ж я…
Тула… Родина моя!..
* * *
А тем часом издалёка,
Глухо, как из-под земли,
Ровный, дружный, тяжкий рокот
Надвигался, рос. С востока
Танки шли.Низкогрудый, плоскодонный,
Отягчённый сам собой,
С пушкой, в душу наведённой,
Стращен танк, идущий в бой.А за грохотом и громом,
За бронёй стальной сидят,
По местам сидят, как дома,
Трое-четверо знакомых
Наших стриженых ребят.И пускай в бою впервые,
Но ребята – свет пройди,
Ловят в щели смотровые
Кромку поля впереди.Видят – вздыбился разбитый,
Развороченный накат.
Крепко бито. Цель накрыта.
Ну, а вдруг как там сидят!Может быть, притих до срока
У орудия расчёт?
Развернись машина боком -
Бронебойным припечёт.Или немец с автоматом,
Лезть наружу не дурак,
Там следит за нашим братом,
Выжидает. Как не так.Двое вслед за командиром
Вниз – с гранатой – вдоль стены.
Тишина. – Углы темны…– Хлопцы, занята квартира, -
Слышат вдруг из глубины.В темноте, в углу каморки,
На полу боец в крови.
Кто такой? Но смолкнул Тёркин,
Как там хочешь, так зови.Он лежит с лицом землистым,
Не моргнёт, хоть глаз коли.
В самый срок его танкисты
Подобрали, повезли.Шла машина в снежной дымке,
Ехал Тёркин без дорог.
И держал его в обнимку
Хлопец – башенный стрелок.Укрывал своей одёжей,
Грел дыханьем. Не беда,
Что в глаза его, быть может,
Не увидит никогда…Свет пройди, – нигде не сыщешь,
Не случалось видеть мне
Дружбы той святей и чище,
Что бывает на войне.
Поэма «Василий Теркин» датирована 1941-1945 годами - сложными, страшными и героическими годами борьбы советского народа с немецко-фашистскими захватчиками. В этом произведении Александр Твардовский создал бессмертный образ простого, советского бойца, защитника Отечества, который стал неким олицетворением глубокого патриотизма и любви к своей Родине.
История создания
Поэма начала писаться в 1941 году. Отдельные отрывки были напечатаны в газетном варианте в период с 1942 по 1945 годы. В том же 1942 году отдельно было опубликовано еще незаконченное произведение.
Как ни странно, но работа над поэмой была начата Твардовским еще в 1939 году. Именно тогда он уже трудился военным корреспондентом и освещал в газете «На страже Родины» ход финской военной кампании. Имя было придумано в соавторстве с членами редакционной коллегии газеты. В 1940 году была выпущена небольшая брошюра «Вася Теркин на фронте», которая среди бойцов считалась большой наградой.
Образ красноармейца понравился читателям газеты с самого начала. Понимая это, Твардовский решил, что эта тема является перспективной и начал ее развивать.
С самого начала Великой Отечественной Войны, находясь на фронте в качестве военного корреспондента, он попадает в самые горячие сражения. Попадает в окружение вместе с солдатами, выходит из него, отступает и идет в атаку, переживая на собственном опыте все то, о чем он хотел бы написать.
Весной 1942 года Твардовский приезжает в Москву, где пишет первые главы «От автора» и «На привале», и она сразу же печатаются в газете «Красноармейская правда».
Такого взрыва популярности Твардовский не мог представить даже в самых смелых своих мечтах. Центральные издания «Правда», «Известия», «Знамя» перепечатывают отрывки из поэмы. На радио тексты читают Орлов и Левитан. Художник Орест Верейский создает иллюстрации, окончательно сформировавшиеся образ бойца. Твардовский проводит в госпиталях творческие вечера, а также встречается с трудовыми коллективами в тылу, поднимая боевой дух.
Как всегда, то, что нравилось простому народу, не получила поддержки партии. Твардовского критиковали за пессимизм, за отсутствие упоминаний о том, что партия руководит всеми свершениями и достижениями. В связи с этим автор хотел в 1943 году закончить поэму, однако благодарные читатели не дали ему этого сделать. Твардовскому пришлось согласиться на цензурные правки, взамен он был удостоен Сталинской премии за свое ставшее бессмертным произведение. Поэма была закончена в марте 1945 года - именно тогда автор написал главу «В бане».
Описание произведения
В поэме 30 глав, которые условно можно разделить на 3 части. В четырех главах Твардовский не рассказывает о герое, а просто рассуждает о войне, о том, сколько пришлось пережить простым советским мужикам, ставшим на защиту своей Родины, и намекает на ход работы над книгой. Роль этих отступлений нельзя приуменьшить - это диалог автора с читателей, который он ведет напрямую, даже в обход своего героя.
В ходе повествования нет четкой хронологической последовательности. Более того, автор не называет конкретные бои и сражения, однако отдельные сражения и операции, выделенные в истории Великой Отечественной Войны, угадываются в поэме: отступления советских войск, столь распространённые в 1941 и 1942 годах, битва у Волги, ну и, конечно, взятие Берлина.
Строгого сюжета в поэме нет - да и у автора не было задачи передать ход войны. Центральная глава - «Переправа». Там четко прослеживается основная идея произведения - военная дорога. Именно по ней Теркин со своими товарищами шагает к достижению цели - полной победе над немецко-фашистскими захватчиками, а значит, к новой, лучшей и свободной жизни.
Герой произведения
Главный герой - Василий Тёркин. Вымышленный персонаж, веселый, жизнерадостный, прямодушный, несмотря на сложные обстоятельства, в которых он живет во время войны.
Мы наблюдаем за Василием в разных ситуациях - и везде можем отметить его положительные качества. Среди боевых побратимов он - душа компании, балагур, всегда находящий возможность пошутить и рассмешить остальных. Когда он идет в атаку - он пример для остальных бойцов, проявляет такие свои качества, как находчивость, смелость, выдержка. Когда он отдыхает после боя - он может спеть, он играет на гармони, но при этом может ответить достаточно жестко и с юмором. Когда солдаты встречаются с мирным населением, Василий - само обаяние и скромность.
Мужество и достоинство, проявляемые во всех, даже самых безвыходных ситуациях, - вот главные черты, которые отличают главного героя произведения и формируют его образ.
Все остальные герои поэмы абстрактны - у них нет даже имен. Боевые побратимы, генерал, старик и старуха - все они только подыгрывают, помогая раскрыть образ главного героя - Василия Теркина.
Анализ произведения
Поскольку у Василия Теркина нет реального прототипа, то можно со всей смелостью сказать, что это - некий собирательный образ, который был создан автором, основываясь на его реальных наблюдениях за солдатами.
У произведения есть одна отличительная особенность, которая выделяет его среди аналогичных произведений того времени, - это отсутствие идеологического начала. В поэме нет восхвалений партии и лично товарищу Сталину. Это, по мнению автора, «разрушило бы замысел и образный строй поэмы».
В произведении используются два стихотворных размера: четырехстопный и трехстопный хорей. Первый размер встречается гораздо чаще, второй - лишь в отдельных главах. Язык поэмы стал своеобразной карточкой Твардовского. Некоторые моменты, выглядящие как поговорки и строки из смешных песенок, что называется, «ушли в народ» и стали употребляться в повседневной речи. Например, фраза «Нет, ребята, я не гордый, я согласен на медаль» или «Города сдают солдаты, генералы из берут» употребляются многими и в настоящее время.
Именно на таких, как главный герой этой поэмы в стихах, пали все тяготы войны. И только их человеческие качества - сила духа, оптимизм, юмор, умение посмеяться над другими и над собой, вовремя разрядить натянутую до предела обстановку - помогли им не только победить, но и выжить в этой страшной и беспощадной войне.
Поэма до сих пор жива и любима народом. В 2015 году журнал «Русский репортер» проводил социологические исследования относительно сотни самых популярных стихотворений в России. Строки из «Василия Теркина» заняли 28-ое место, что говорит о том, что память о событиях 70-летней давности и подвиге тех героев все еще жива в нашей памяти.
На войне, в пыли походной,
В летний зной и в холода,
Лучше нет простой, природной
Из колодца, из пруда,
Из трубы водопроводной,
Из копытного следа,
Из реки, какой угодно,
Из ручья, из-подо льда, -
Лучше нет воды холодной,
Лишь вода была б - вода.
На войне, в быту суровом,
В трудной жизни боевой,
На снегу, под хвойным кровом,
На стоянке полевой, -
Лучше нет простой, здоровой,
Доброй пищи фронтовой.
Важно только, чтобы повар
Был бы повар - парень свой;
Чтобы числился недаром,
Чтоб подчас не спал ночей, -
Лишь была б она с наваром
Да была бы с пылу, с жару -
Подобрей, погорячей;
Чтоб идти в любую драку,
Силу чувствуя в плечах,
Бодрость чувствуя.
Однако
Дело тут не только в щах.
Жить без пищи можно сутки,
Можно больше, но порой
На войне одной минутки
Не прожить без прибаутки,
Шутки самой немудрой.
Не прожить, как без махорки,
От бомбежки до другой
Без хорошей поговорки
Или присказки какой -
Без тебя, Василий Теркин,
Вася Теркин - мой герой,
А всего иного пуще
Не прожить наверняка -
Без чего? Без правды сущей,
Правды, прямо в душу бьющей,
Да была б она погуще,
Как бы ни была горька.
Что ж еще?.. И все, пожалуй.
Словом, книга про бойца
Без начала, без конца.
Почему так - без начала?
Потому, что сроку мало
Начинать ее сначала.
Почему же без конца?
Просто жалко молодца.
С первых дней годины горькой,
В тяжкий час земли родной
Не шутя, Василий Теркин,
Подружились мы с тобой,
Я забыть того не вправе,
Чем твоей обязан славе,
Чем и где помог ты мне.
Делу время, час забаве,
Дорог Теркин на войне.
Как же вдруг тебя покину?
Старой дружбы верен счет.
Словом, книгу с середины
И начнем. А там пойдет.
НА ПРИВАЛЕ
Дельный, что и говорить,
Был старик тот самый,
Что придумал суп варить
На колесах прямо.
Суп - во-первых. Во-вторых,
Кашу в норме прочной.
Нет, старик он был старик
Чуткий - это точно.
Слышь, подкинь еще одну
Ложечку такую,
Я вторую, брат, войну
На веку воюю.
Оцени, добавь чуток.
Покосился повар:
"Ничего себе едок -
Парень этот новый".
Ложку лишнюю кладет,
Молвит несердито:
Вам бы, знаете, во флот
С вашим аппетитом.
Тот: - Спасибо. Я как раз
Не бывал во флоте.
Мне бы лучше, вроде вас,
Поваром в пехоте. -
И, усевшись под сосной,
Кашу ест, сутулясь.
"Свой?" - бойцы между собой, -
"Свой!" - переглянулись.
И уже, пригревшись, спал
Крепко полк усталый.
В первом взводе сон пропал,
Вопреки уставу.
Привалясь к стволу сосны,
Не щадя махорки,
На войне насчет войны
Вел беседу Теркин.
Вам, ребята, с серединки
Начинать. А я скажу:
Я не первые ботинки
Без починки здесь ношу.
Вот вы прибыли на место,
Ружья в руки - и воюй.
А кому из вас известно,
Что такое сабантуй?
Сабантуй - какой-то праздник?
Или что там - сабантуй?
Сабантуй бывает разный,
А не знаешь - не толкуй,
Бот под первою бомбежкой
Полежишь с охоты в лежку,
Жив остался - не горюй:
Это малый сабантуй.
Отдышись, покушай плотно,
Закури и в ус не дуй.
Хуже, брат, как минометный
Вдруг начнется сабантуй.
Тот проймет тебя поглубже, -
Землю-матушку целуй.
Но имей в виду, голубчик,
Это - средний сабантуй.
Сабантуй - тебе наука,
Браг лютует - сам лютуй.
Но совсем иная штука
Это - главный сабантуй.
Парень смолкнул на минуту,
Чтоб прочистить мундштучок,
Словно исподволь кому-то
Подмигнул: держись, дружок...
Вот ты вышел спозаранку,
Глянул - в пот тебя и в дрожь;
Прут немецких тыща танков...
- Тыща танков? Ну, брат, врешь..
А с чего мне врать, дружище?
Рассуди - какой расчет?
- Но зачем же сразу - тыща?
- Хорошо. Пускай пятьсот,
Ну, пятьсот. Скажи по чести,
Не пугай, как старых баб.
Ладно. Что там триста, двести -
Повстречай один хотя б...
Что ж, в газетке лозунг точен;
Не беги в кусты да в хлеб.
Танк - он с виду грозен очень,
А на деле глух и слеп.
То-то слеп. Лежишь в канаве,
А на сердце маята:
Вдруг как сослепу задавит, -
Ведь не видит ни черта.
Повторить согласен снова:
Что не знаешь - не толкуй.
Сабантуй - одно лишь слово -
Сабантуй!.. Но сабантуй
Может в голову ударить,
Или попросту, в башку.
Вот у нас один был парень...
Дайте, что ли, табачку.
Балагуру смотрят в рот,
Слово ловят жадно.
Хорошо, когда кто врет
Весело и складно.
В стороне лесной, глухой,
При лихой погоде,
Хорошо, как есть такой
Парень на походе.
И несмело у него
Просят: - Ну-ка, на ночь
Расскажи еще чего,
Василий Иваныч...
Ночь глуха, земля сыра.
Чуть костер дымится.
Нет, ребята, спать пора,
Начинай стелиться.
К рукаву припав лицом,
На пригретом взгорке
Меж товарищей бойцов
Лег Василий Теркин.
Тяжела, мокра шинель,
Дождь работал добрый.
Крыша - небо, хата - ель,
Корни жмут под ребра.
Но не видно, чтобы он
Удручен был этим,
Чтобы сон ему не в сон
Где-нибудь на свете.
Вот он полы подтянул,
Укрывая спину,
Чью-то тещу помянул,
Печку и перину.
И приник к земле сырой,
Одолен истомой,
И лежит он, мой герой,
Спит себе, как дома.
Спит - хоть голоден, хоть сыт,
Хоть один, хоть в куче.
Спать за прежний недосып,
Спать в запас научен.
И едва ль герою снится
Всякой ночью тяжкий сон:
Как от западной границы
Отступал к востоку он;
Как прошел он, Вася Теркин,
Из запаса рядовой,
В просоленной гимнастерке
Сотни верст земли родной.
До чего земля большая,
Величайшая земля.
И была б она чужая,
Чья-нибудь, а то - своя.
Спит герой, храпит - и точка.
Принимает все, как есть.
Ну, своя - так это ж точно.
Ну, война - так я же здесь.
Спит, забыв о трудном лете.
Сон, забота, не бунтуй.
Может, завтра на рассвете
Будет новый сабантуй.
Спят бойцы, как сон застал,
Под сосною впОкат,
Часовые на постах
Мокнут одиноко.
Зги не видно. Ночь вокруг.
И бойцу взгрустнется.
Только что-то вспомнит вдруг,
Вспомнит, усмехнется.
И как будто сон пропал,
Смех дрогнал зевоту.
Хорошо, что он попал,
Теркин, в нашу роту.
Теркин - кто же он такой?
Скажем откровенно:
Просто парень сам собой
Он обыкновенный.
Впрочем, парень хоть куда.
Парень в этом роде
В каждой роте есть всегда,
Да и в каждом взводе.
И чтоб знали, чем силен,
Скажем откровенно:
Красотою наделен
Не был он отменной,
Не высок, не то чтоб мал,
Но герой - героем.
На Карельском воевал -
За рекой Сестрою.
И не знаем почему, -
Спрашивать не стали, -
Почему тогда ему
Не дали медали.
С этой темы повернем,
Скажем для порядка:
Может, в списке наградном
Вышла опечатка.
Не гляди, что на груди,
А гляди, что впереди!
В строй с июня, в бой с июля,
Снова Теркин на войне.
Видно, бомба или пуля
Не нашлась еще по мне.
Был в бою задет осколком,
Зажило - и столько толку.
Трижды был я окружен,
Трижды - вот он! - вышел вон.
И хоть было беспокойно -
Оставался невредим
Под огнем косым, трехслойным,
Под навесным и прямым.
И не раз в пути привычном,
У дорог, в пыли колонн,
Был рассеян я частично,
А частично истреблен...
Но, однако,
Жив вояка,
К кухне - с места, с места - в бой.
Курит, ест и пьет со смаком
На позиции любой.
Как ни трудно, как ни худо -
Не сдавай, вперед гляди,
Это присказка покуда,
Сказка будет впереди.
ПЕРЕД БОЕМ
Доложу хотя бы вкратце,
Как пришлось нам в счет войны
С тыла к фронту пробираться
С той, с немецкой стороны.
Как с немецкой, с той зарецкой
Стороны, как говорят,
Вслед за властью за советской,
Вслед за фронтом шел наш брат.
Шел наш брат, худой, голодный,
Потерявший связь и часть,
Шел поротно и повзводно,
И компанией свободной,
И один, как перст, подчас.
Полем шел, лесною кромкой,
Избегая лишних глаз,
Подходил к селу в потемках,
И служил ему котомкой
Боевой противогаз.
Шел он, серый, бородатый,
И, цепляясь за порог,
Заходил в любую хату,
Словно чем-то виноватый
Перед ней. А что он мог!
И по горькой той привычке,
Как в пути велела честь,
Он просил сперва водички,
А потом просил поесть.
Тетка - где ж она откажет?
Хоть какой, а все ж ты свой,
Ничего тебе не скажет,
Только всхлипнет над тобой,
Только молвит, провожая:
- Воротиться дай вам бог...
То была печаль большая,
Как брели мы на восток.
Шли худые, шли босые
В неизвестные края.
Что там, где она, Россия,
По какой рубеж своя!
Шли, однако. Шел и я...
Я дорогою постылой
Пробирался не один.
Человек нас десять было,
Был у нас и командир.
Из бойцов. Мужчина дельный,
Местность эту знал вокруг.
Я ж, как более идейный,
Был там как бы политрук.
Шли бойцы за нами следом,
Покидая пленный край.
Я одну политбеседу
Повторял:
- Не унывай.
Не зарвемся, так прорвемся,
Будем живы - не помрем.
Срок придет, назад вернемся,
Что отдали - все вернем.
Самого б меня спросили,
Ровно столько знал и я,
Что там, где она, Россия,
По какой рубеж своя?
Командир шагал угрюмо,
Тоже, исподволь смотрю,
Что-то он все думал, думал..
- Брось ты думать, - говорю.
Говорю ему душевно.
Он в ответ и молвит вдруг:
- По пути моя деревня.
Как ты мыслишь, политрук?
Что ответить? Как я мыслю?
Вижу, парень прячет взгляд,
Сам поник, усы обвисли.
Ну, а чем он виноват,
Что деревня по дороге,
Что душа заныла в нем?
Тут какой бы ни был строгий,
А сказал бы ты: "Зайдем..."
Встрепенулся ясный сокол,
Бросил думать, начал петь.
Впереди идет далеко,
Оторвался - не поспеть.
А пришли туда мы поздно,
И задами, коноплей,
Осторожный и серьезный,
Вел он всех к себе домой.
Вот как было с нашим братом,
Что попал домой с войны:
Заходи в родную хату,
Пробираясь вдоль стены.
Знай вперед, что толку мало
От родимого угла,
Что война и тут ступала,
Впереди тебя прошла,
Что тебе своей побывкой
Не порадовать жену:
Забежал, поспал урывком,
Догоняй опять войну...
Вот хозяин сел, разулся,
Руку правую - на стол,
Будто с мельницы вернулся,
С поля к ужину пришел.
Будто так, а все иначе...
Ну, жена, топи-ка печь,
Всем довольствием горячим
Мне команду обеспечь.
Дети спят, Жена хлопочет,
В горький, грустный праздник свой,
Как ни мало этой ночи,
А и та - не ей одной.
Расторопными руками
Жарит, варит поскорей,
Полотенца с петухами
Достает, как для гостей;
Напоила, накормила,
Уложила на покой,
Да с такой заботой милой,
С доброй ласкою такой,
Словно мы иной порою
Завернули в этот дом,
Словно были мы герои,
И не малые притом.
Сам хозяин, старший воин,
Что сидел среди гостей,
Вряд ли был когда доволен
Так хозяйкою своей.
Вряд ли всей она ухваткой
Хоть когда-нибудь была,
Как при этой встрече краткой,
Так родна и так мила.
И болел он, парень честный,
Понимал, отец семьи,
На кого в плену безвестном
Покидал жену с детьми...
Кончив сборы, разговоры,
Улеглись бойцы в дому.
Лег хозяин. Но не скоро
Подошла она к нему.
Тихо звякала посудой,
Что-то шила при огне.
А хозяин ждет оттуда,
Из угла.
Неловко мне.
Все товарищи уснули,
А меня не гнет ко сну.
Дай-ка лучше в карауле
На крылечке прикорну.
Взял шинель да, по присловью,
Смастерил себе постель,
Что под низ, и в изголовье,
И наверх, - и все - шинель.
Эх, суконная, казенная,
Военная шинель, -
У костра в лесу прожженная,
Отменная шинель.
Знаменитая, пробитая
В бою огнем врага
Да своей рукой зашитая, -
Кому не дорога!
Упадешь ли, как подкошенный,
Пораненный наш брат,
На шинели той поношенной
Снесут тебя в санбат.
А убьют - так тело мертвое
Твое с другими в ряд
Той шинелкою потертою
Укроют - спи, солдат!
Спи, солдат, при жизни краткой
Ни в дороге, ни в дому
Не пришлось поспать порядком
Ни с женой, ни одному...
На крыльцо хозяин вышел.
Той мне ночи не забыть.
Ты чего?
- А я дровишек
Для хозяйки нарубить.
Вот не спится человеку,
Словно дома - на войне.
Зашагал на дровосеку,
Рубит хворост при луне.
Тюк да тюк. До света рубит.
Коротка солдату ночь.
Знать, жену жалеет, любит,
Да не знает, чем помочь.
Рубит, рубит. На рассвете
Покидает дом боец.
А под свет проснулись дети,
Поглядят - пришел отец.
Поглядят - бойцы чужие,
Ружья разные, ремни.
И ребята, как большие,
Словно поняли они.
И заплакали ребята.
И подумать было тут:
Может, нынче в эту хату
Немцы с ружьями войдут...
И доныне плач тот детский
В ранний час лихого дня
С той немецкой, с той зарецкой
Стороны зовет меня.
Я б мечтал не ради славы
Перед утром боевым,
Я б желал на берег правый,
Бой пройдя, вступить живым.
И скажу я без утайки,
Приведись мне там идти,
Я хотел бы к той хозяйке
Постучаться по пути.
Попросить воды напиться -
Не затем, чтоб сесть за стол,
А затем, чтоб поклониться
Доброй женщине простой.
Про хозяина ли спросит,
"Полагаю - жив, здоров".
Взять топор, шинелку сбросить,
Нарубить хозяйке дров.
Потому - хозяин-барин
Ничего нам не сказал.
Может, нынче землю парит,
За которую стоял...
Впрочем, что там думать, братцы,
Надо немца бить спешить.
Вот и все, что Теркин вкратце
Вам имеет доложить.
ПЕРЕПРАВА
Переправа, переправа!
Берег левый, берег правый,
Снег шершавый, кромка льда.,
Кому память, кому слава,
Кому темная вода, -
Ни приметы, ни следа.
Ночью, первым из колонны,
Обломав у края лед,
Погрузился на понтоны.
Первый взвод.
Погрузился, оттолкнулся
И пошел. Второй за ним.
Приготовился, пригнулся
Третий следом за вторым.
Как плоты, пошли понтоны,
Громыхнул один, другой
Басовым, железным тоном,
Точно крыша под ногой.
И плывут бойцы куда-то,
Притаив штыки в тени.
И совсем свои ребята
Сразу - будто не они,
Сразу будто не похожи
На своих, на тех ребят:
Как-то все дружней и строже,
Как-то все тебе дороже
И родней, чем час назад.
Поглядеть - и впрямь - ребята!
Как, по правде, желторот,
Холостой ли он, женатый,
Этот стриженый народ.
Но уже идут ребята,
На войне живут бойцы,
Как когда-нибудь в двадцатом
Их товарищи - отцы.
Тем путем идут суровым,
Что и двести лет назад
Проходил с ружьем кремневым
Русский труженик-солдат.
Мимо их висков вихрастых,
Возле их мальчишьих глаз
Смерть в бою свистела часто
И минет ли в этот раз?
Налегли, гребут, потея,
Управляются с шестом.
А вода ревет правее -
Под подорванным мостом.
Вот уже на середине
Их относит и кружит...
А вода ревет в теснине,
Жухлый лед в куски крошит,
Меж погнутых балок фермы
Бьется в пене и в пыли...
А уж первый взвод, наверно,
Достает шестом земли.
Позади шумит протока,
И кругом - чужая ночь.
И уже он так далеко,
Что ни крикнуть, ни помочь.
И чернеет там зубчатый,
За холодною чертой,
Неподступный, непочатый
Лес над черною водой.
Переправа, переправа!
Берег правый, как стена...
Этой ночи след кровавый
В море вынесла волна.
Было так: из тьмы глубокой,
Огненный взметнув клинок,
Луч прожектора протоку
Пересек наискосок.
И столбом поставил воду
Вдруг снаряд. Понтоны - в ряд.
Густо было там народу -
Наших стриженых ребят...
И увиделось впервые,
Не забудется оно:
Люди теплые, живые
Шли на дно, на дно, на дно..
Под огнем неразбериха -
Где свои, где кто, где связь?
Только вскоре стало тихо, -
Переправа сорвалась.
И покамест неизвестно,
Кто там робкий, кто герой,
Кто там парень расчудесный,
А наверно, был такой.
Переправа, переправа...
Темень, холод. Ночь как год.
Но вцепился в берег правый,
Там остался первый взвод.
И о нем молчат ребята
В боевом родном кругу,
Словно чем-то виноваты,
Кто на левом берегу.
Не видать конца ночлегу.
За ночь грудою взялась
Пополам со льдом и снегом
Перемешанная грязь.
И усталая с похода,
Что б там ни было, - жива,
Сунув руки в рукава.
Дремлет, скорчившись, пехота,
И в лесу, в ночи глухой
Сапогами пахнет, потом,
Мерзлой хвоей и махрой.
Чутко дышит берег этот
Вместе с теми, что на том
Под обрывом ждут рассвета,
Греют землю животом, -
Ждут рассвета, ждут подмоги,
Духом падать не хотят.
Ночь проходит, нет дороги
Ни вперед и ни назад...
А быть может, там с полночи
Порошит снежок им в очи,
И уже давно
Он не тает в их глазницах
И пыльцой лежит на лицах -
Мертвым все равно.
Стужи, холода не слышат,
Смерть за смертью не страшна,
Хоть еще паек им пишет
Первой роты старшина,
Старшина паек им пишет,
А по почте полевой
Не быстрей идут, не тише
Письма старые домой,
Что еще ребята сами
На привале при огне
Где-нибудь в лесу писали
Друг у друга на спине...
Из Рязани, из Казани,
Из Сибири, из Москвы -
Спят бойцы.
Свое сказали
И уже навек правы.
И тверда, как камень, груда,
Где застыли их следы...
Может - так, а может - чудо?
Хоть бы знак какой оттуда,
И беда б за полбеды.
Долги ночи, жестки зори
В ноябре - к зиме седой.
Два бойца сидят в дозоре
Над холодною водой.
То ли снится, то ли мнится,
Показалось что невесть,
То ли иней на ресницах,
То ли вправду что-то есть?
Видят - маленькая точка
Показалась вдалеке:
То ли чурка, то ли бочка
Проплывает по реке?
Нет, не чурка и не бочка -
Просто глазу маята.
- Не пловец ли одиночка?
- Шутишь, брат. Вода не та!
- Да, вода... Помыслить страшно.
Даже рыбам холодна.
- Не из наших ли вчерашних
Поднялся какой со дна?..
Оба разом присмирели.
И сказал один боец:
- Нет, он выплыл бы в шинели,
С полной выкладкой, мертвец.
Оба здорово продрогли,
Как бы ни было, - впервой.
Подошел сержант с биноклем.
Присмотрелся: нет, живой.
Нет, живой. Без гимнастерки.
- А не фриц? Не к нам ли в тыл?
- Нет. А может, это Теркин? -
Кто-то робко пошутил.
Стой, ребята, не соваться,
Толку нет спускать понтон.
- Разрешите попытаться?
- Что пытаться!
- Братцы, - он!
И, у заберегов корку
Ледяную обломав,
Он как он, Василий Теркин,
Встал живой, - добрался вплавь.
Гладкий, голый, как из бани,
Встал, шатаясь тяжело.
Ни зубами, ни губами
Не работает - свело.
Подхватили, обвязали,
Дали валенки с ноги.
Пригрозили, приказали -
Можешь, нет ли, а беги.
Под горой, в штабной избушке,
Парня тотчас на кровать
Положили для просушки,
Стали спиртом растирать.
Растирали, растирали...
Вдруг он молвит, как во сне:
- Доктор, доктор, а нельзя ли
Изнутри погреться мне,
Чтоб не все на кожу тратить?
Дали стопку - начал жить,
Приподнялся на кровати:
Разрешите доложить...
Взвод на правом берегу
Жив-здоров назло врагу!
Лейтенант всего лишь просит
Огоньку туда подбросить.
А уж следом за огнем
Встанем, ноги разомнем.
Что там есть, перекалечим,
Переправу обеспечим...
Доложил по форме, словно
Тотчас плыть ему назад.
Молодец! - сказал полковник.
Молодец! Спасибо, брат.
И с улыбкою неробкой
Говорит тогда боец:
А еще нельзя ли стопку,
Потому как молодец?
Посмотрел полковник строго,
Покосился на бойца.
- Молодец, а будет много -
Сразу две.
- Так два ж конца...
Переправа, переправа!
Пушки бьют в кромешной мгле.
Бой идет святой и правый.
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.
Разрешите доложить
Коротко и просто:
Я большой охотник жить
Лет до девяноста.
А война - про все забудь
И пенять не вправе.
Собирался в дальний путь,
Дан приказ: "Отставить!"
Грянул год, пришел черед,
Нынче мы в ответе
За Россию, за народ
И за все на свете.
От Ивана до Фомы,
Мертвые ль, живые,
Все мы вместе - это мы,
Тот народ, Россия.
И поскольку это мы,
То скажу вам, братцы,
Нам из этой кутерьмы
Некуда податься.
Тут не скажешь: я - не я,
Ничего не знаю,
Не докажешь, что твоя
Нынче хата с краю.
Не велик тебе расчет
Думать в одиночку.
Бомба - дура. Попадет
Сдуру прямо в точку.
На войне себя забудь,
Помни честь, однако,
Рвись до дела - грудь на грудь,
Драка - значит, драка.
И признать не премину,
Дам свою оценку,
Тут не то, что в старину, -
Стенкою на стенку.
Тут не то, что на кулак:
Поглядим, чей дюже, -
Я сказал бы даже так:
Тут гораздо хуже...
Ну, да что о том судить, -
Ясно все до точки.
Надо, братцы, немца бить,
Не давать отсрочки.
Раз война - про все забудь
И пенять не вправе,
Собирался в долгий путь,
Дан приказ: "Отставить!"
Сколько жил - на том конец,
От хлопот свободен.
И тогда ты - тот боец,
Что для боя годен.
И пойдешь в огонь любой,
Выполнишь задачу.
И глядишь - еще живой
Будешь сам в придачу.
А застигнет смертный час,
Значит, номер вышел.
В рифму что-нибудь про нас
После нас напишут.
Пусть приврут хоть во сто крат,
Мы к тому готовы,
Лишь бы дети, говорят,
Были бы здоровы...
ТЕРКИН РАНЕН
На могилы, рвы, канавы,
На клубки колючки ржавой,
На поля, холмы - дырявой,
Изувеченной земли,
На болотный лес корявый,
На кусты - снега легли.
И густой поземкой белой
Ветер поле заволок.
Вьюга в трубах обгорелых
Загудела у дорог.
И в снегах непроходимых
Эти мирные края
В эту памятную зиму
Орудийным пахли дымом,
Не людским дымком жилья.
И в лесах, на мерзлой груде,
По землянкам без огней,
Возле танков и орудий
И простуженных коней
На войне встречали люди
Долгий счет ночей и дней.
И лихой, нещадной стужи
Не бранили, как ни зла:
Лишь бы немцу было хуже,
О себе ли речь там шла!
И желал наш добрый парень:
Пусть померзнет немец-барин,
Немец-барин не привык,
Русский стерпит - он мужик.
Шумным хлопом рукавичным,
Топотней по целине
Спозаранку день обычный
Начинался на войне.
Чуть вился дымок несмелый,
Оживал костер с трудом,
В закоптелый бак гремела
Из ведра вода со льдом.
Утомленные ночлегом,
Шли бойцы из всех берлог
Греться бегом, мыться снегом,
Снегом жестким, как песок.
А потом - гуськом по стежке,
Соблюдая свой черед,
Котелки забрав и ложки,
К кухням шел за взводом взвод.
Суп досыта, чай до пота, -
Жизнь как жизнь.
И опять война - работа:
- Становись!
Вслед за ротой на опушку
Теркин движется с катушкой,
Разворачивает снасть, -
Приказали делать связь.
Рота головы пригнула.
Снег чернеет от огня.
Теркин крутит; - Тула, Тула!
Тула, слышишь ты меня?
Подмигнув бойцам украдкой:
Мол, у нас да не пойдет, -
Дунул в трубку для порядку,
Командиру подает.
Не расскажешь, не опишешь,
Что за жизнь, когда в бою
За чужим огнем расслышишь
Артиллерию свою.
Воздух круто завивая,
С недалекой огневой
Ахнет, ахнет полковая,
Запоет над головой.
А с позиций отдаленных,
Сразу будто бы не в лад,
Ухнет вдруг дивизионной
Доброй матушки снаряд.
И пойдет, пойдет на славу,
Как из горна, жаром дуть,
С воем, с визгом шепелявым
Расчищать пехоте путь,
Бить, ломать и жечь в окружку.
Деревушка? - Деревушку.
Дом - так дом. Блиндаж - блиндаж.
Врешь, не высидишь - отдашь!
А еще остался кто там,
Запорошенный песком?
Погоди, встает пехота,
Дай достать тебя штыком.
Вдруг из кустиков корявых,
Взрытых, вспаханных кругом, -
Чох! - снаряд за вспышкой ржавой.
Теркин тотчас в снег - ничком.
Вдался вглубь, лежит - не дышит,
Сам не знает: жив, убит?
Всей спиной, всей кожей слышит,
Как снаряд в снегу шипит...
Хвост овечий - сердце бьется.
Расстается с телом дух.
"Что ж он, черт, лежит - не рвется,
Ждать мне больше недосуг".
Приподнялся - глянул косо.
Он почти у самых ног -
Гладкий, круглый, тупоносый,
И над ним - сырой дымок.
Сколько б душ рванул на выброс
Вот такой дурак слепой
Неизвестного калибра -
С поросенка на убой.
Оглянулся воровато,
Подивился - смех и грех:
Все кругом лежат ребята,
Закопавшись носом в снег.
Теркин встал, такой ли ухарь,
Отряхнулся, принял вид:
- Хватит, хлопцы, землю нюхать,
Не годится, - говорит.
Сам стоит с воронкой рядом
И у хлопцев на виду,
Обратясь к тому снаряду,
Справил малую нужду...
Видит Теркин погребушку -
Не оттуда ль пушка бьет?
Передал бойцам катушку:
- Вы - вперед. А я - в обход.
С ходу двинул в дверь гранатой.
Спрыгнул вниз, пропал в дыму.
- Офицеры и солдаты,
Выходи по одному!..
Гул разрывов, словно в бочке,
Отдается в глубине.
Дело дрянь: другие точки
Бьют по занятой. По мне.
Бьют неплохо, спору нету,
Добрым словом помяни
Хоть за то, что погреб этот
Прочно сделали они.
Прочно сделали, надежно -
Тут не то что воевать,
Тут, ребята, чай пить можно,
Стенгазету выпускать.
Осмотрелся, точно в хате:
Печка теплая в углу,
Вдоль стены идут полати,
Банки, склянки на полу.
Непривычный, непохожий
Дух обжитого жилья:
Табаку, одежи, кожи
И солдатского белья.
Снова сунутся? Ну что же,
В обороне нынче - я-.
На прицеле вход и выход,
Две гранаты под рукой.
Смолк огонь. И стало тихо.
И идут - один, другой...
Теркин, стой. Дыши ровнее.
Теркин, ближе подпусти.
Теркин, целься. Бей вернее,
Теркин. Сердце, не части.
Рассказать бы вам, ребята,
Хоть не верь глазам своим,
Как немецкого солдата
В двух шагах видал живым.
Подходил он в чем-то белом,
Наклонившись от огня,
И как будто дело делал:
Шел ко мне - убить меня.
В этот ровик, точно с печки,
Стал спускаться на заду...
Теркин, друг, не дай осечки.
Пропадешь, - имей в виду.
За секунду до разрыва,
Знать, хотел подать пример;
Прямо в ровик спрыгнул живо
В полушубке офицер.
И поднялся незадетый,
Цельный. Ждем за косяком.,
Офицер - из пистолета,
Теркин - в мягкое - штыком.
Сам присел, присел тихонько.
Повело его легонько.
Тронул правое плечо.
Ранен. Мокро. Горячо.
И рукой коснулся пола;
Кровь, - чужая иль своя?,
Тут как даст вблизи тяжелый,
Аж подвинулась земля!
Вслед за ним другой ударил,
И темнее стало вдруг.
"Это - наши, - понял парень, -
Наши бьют, - теперь каюк".
Оглушенный тяжким гулом,
Теркин никнет головой.
Тула, Тула, что ж ты, Тула,
Тут же свой боец живой.
Он сидит за стенкой дзота,
Кровь течет, рукав набряк.
Тула, Тула, неохота
Помирать ему вот так.
На полу в холодной яме
Неохота нипочем
Гибнуть с мокрыми ногами,
Со своим больным плечом.
Жалко жизни той, приманки,
Малость хочется пожить,
Хоть погреться на лежанке,
Хоть портянки просушить...
Теркин сник. Тоска согнула.
Тула, Тула... Что ж ты, Тула?
Тула, Тула. Это ж я...
Тула... Родина моя!..
А тем часом издалека,
Глухо, как из-под земли,
Ровный, дружный, тяжкий рокот
Надвигался, рос. С востока
Танки шли.
Низкогрудый, плоскодонный,
Отягченный сам собой,
С пушкой, в душу наведенной,
Стращен танк, идущий в бой.
А за грохотом и громом,
За броней стальной сидят,
По местам сидят, как дома,
Трое-четверо знакомых
Наших стриженых ребят.
И пускай в бою впервые,
Но ребята - свет пройди,
Ловят в щели смотровые
Кромку поля впереди.
Видят - вздыбился разбитый,
Развороченный накат.
Крепко бито. Цель накрыта.
Ну, а вдруг как там сидят!
Может быть, притих до срока
У орудия расчет?
Развернись машина боком -
Бронебойным припечет.
Или немец с автоматом,
Лезть наружу не дурак,
Там следит за нашим братом,
Выжидает. Как не так.
Двое вслед за командиром
Вниз - с гранатой - вдоль стены.
Тишина.- Углы темны...
Хлопцы, занята квартира, -
Слышат вдруг из глубины.
В темноте, в углу каморки,
На полу боец в крови.
Кто такой? Но смолкнул Теркин,
Как там хочешь, так зови.
Он лежит с лицом землистым,
Не моргнет, хоть глаз коли.
В самый срок его танкисты
Подобрали, повезли.
Шла машина в снежной дымке,
Ехал Теркин без дорог.
И держал его в обнимку
Хлопец - башенный стрелок.
Укрывал своей одежей,
Грел дыханьем. Не беда,
Что в глаза его, быть может,
Не увидит никогда...
Свет пройди, - нигде не сыщешь,
Не случалось видеть мне
Дружбы той святей и чище,
Что бывает на войне.
О НАГРАДЕ
Нет, ребята, я не гордый.
Не загадывая вдаль,
Так скажу: зачем мне орден?
Я согласен на медаль.
На медаль. И то не к спеху.
Вот закончили б войну,
Вот бы в отпуск я приехал
На родную сторону.
Буду ль жив еще? - Едва ли.
Тут воюй, а не гадай.
Но скажу насчет медали:
Мне ее тогда подай.
Обеспечь, раз я достоин.
И понять вы все должны:
Дело самое простое -
Человек пришел с войны.
Вот пришел я с полустанка
В свой родимый сельсовет.
Я пришел, а тут гулянка.
Нет гулянки? Ладно, нет.
Я в другой колхоз и в третий -
Вся округа на виду.
Где-нибудь я в сельсовете
На гулянку попаду.
И, явившись на вечерку,
Хоть не гордый человек,
Я б не стал курить махорку,
А достал бы я "Казбек".
И сидел бы я, ребята,
Там как раз, друзья мои,
Где мальцом под лавку прятал
Ноги босые свои.
И дымил бы папиросой,
Угощал бы всех вокруг.
И на всякие вопросы
Отвечал бы я не вдруг.
Как, мол, что? - Бывало всяко.
- Трудно все же? - Как когда.
- Много раз ходил в атаку?
- Да, случалось иногда.
И девчонки на вечерке
Позабыли б всех ребят,
Только слушали б девчонки,
Как ремни на мне скрипят.
И шутил бы я со всеми,
И была б меж них одна...
И медаль на это время
Мне, друзья, вот так нужна!
Ждет девчонка, хоть не мучай,
Слова, взгляда твоего...
Но, позволь, на этот случай
Орден тоже ничего?
Вот сидишь ты на вечерке,
И девчонка - самый цвет.
Нет, -сказал Василий Теркин
И вздохнул. И снова: - Нет.
Нет, ребята. Что там орден.
Не загадывая вдаль,
Я ж сказал, что я не гордый,
Я согласен на медаль.
Теркин, Теркин, добрый малый,
Что тут смех, а что печаль.
Загадал ты, друг, немало,
Загадал далеко вдаль.
Были листья, стали почки,
Почки стали вновь листвой.
А не носит писем почта
В край родной смоленский твой.
Где девчонки, где вечерки?
Где родимый сельсовет?
Знаешь сам, Василий Теркин,
Что туда дороги нет.
Нет дороги, нету права
Побывать в родном селе.
Страшный бой идет, кровавый,
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.
По дороге прифронтовой,
Запоясан, как в строю,
Шел боец в шинели новой,
Догонял свой полк стрелковый,
Роту первую свою.
Шел легко и даже браво
По причине по такой,
Что махал своею правой,
Как и левою рукой.
Отлежался. Да к тому же
Щелкал по лесу мороз,
Защемлял в пути все туже,
Подгонял, под мышки нес.
Вдруг - сигнал за поворотом,
Дверцу выбросил шофер,
Тормозит:
- Садись, пехота,
Щеки снегом бы натер.
Далеко ль?
- На фронт обратно.
Руку вылечил.
- Понятно.
Не герой?
- Покамест нет.
- Доставай тогда кисет.
Курят, едут. Гроб - дорога.
Меж сугробами - туннель.
Чуть ли что, свернешь немного,
Как свернул - снимай шинель.
Хорошо - как есть лопата.
- Хорошо, а то беда.
- Хорошо - свои ребята.
- Хорошо, да как когда.
Грузовик гремит трехтонный,
Вдруг колонна впереди.
Будь ты пеший или конный,
А с машиной - стой и жди.
С толком пользуйся стоянкой.
Разговор - не разговор.
Наклонился над баранкой, -
Смолк шофер,
Заснул шофер.
Сколько суток полусонных,
Сколько верст в пурге слепой
На дорогах занесенных
Он оставил за гобой...
От глухой лесной опушки
До невидимой реки -
Встали танки, кухни, пушки,
Тягачи, грузовики,
Легковые - криво, косо,
В ряд, не вряд, вперед-назад,
Гусеницы и колеса
На снегу еще визжат.
На просторе ветер резок,
Зол мороз вблизи железа,
Дует в душу, входит в грудь -
Не дотронься как-нибудь.
Вот беда: во всей колонне
Завалящей нет гармони,
А мороз - ни стать, ни сесть...
Снял перчатки, трет ладони,
Слышит вдруг:
- Гармонь-то есть.
Уминая снег зернистый,
Впеременку - пляс не пляс -
Возле танка два танкиста
Греют ноги про запас.
У кого гармонь, ребята?
- Да она-то здесь, браток...-
Оглянулся виновато
На водителя стрелок.
Так сыграть бы на дорожку?
- Да сыграть - оно не вред.
- В чем же дело? Чья гармошка?
"Книга про бойца" ("Василий Теркин") Александра Твардовского стала народной книгой во время войны, потому что ее автору удалось рассказать о войне устами солдата, на котором всегда держались и будут держаться величие России и ее свобода. Даже такой сверхстрогий ценитель, как И. А. Бунин, откровенно враждебно относившийся к советской литературе, восхищался "Теркиным" и талантом его автора. Особенности военного времени определили художественное своеобразие поэмы: она состоит из отдельных глав, сюжетно не связанных между собой ("На войне сюжета нету", - говорит автор), каждая из которых повествует о каком-то эпизоде из боевой жизни главного героя. Такая композиция произведения вызвана еще и тем, что оно печаталось во фронтовых газетах, на отдельных листовках, и читатель не имел возможности следить за сюжетом - кто его знает, попадет ли к нему "продолжение" истории Тёркина, ведь война есть война, тут загадывать нельзя...
Анализ главы "Переправа"
В главе "Переправа" Твардовский определяет отличие этой войны от всех предыдущих: "Бой идет святой и правый. Смертный бой не ради славы, Ради жизни на земле". В этих словах выражается авторская позиция, авторская оценка происходящего, определяющая и его взгляд на события и героев, и его отношение к ним. Подвиг Тёркина, описанный в этой главе, стал составной частью общего подвига "ребят", выполнивших свое задание ценой потерь: "Этой ночи след кровавый В море вынесла волна". "Вцепившийся" в правый берег "первый взвод" не оставлен на произвол судьбы, о нем помнят и переживают, ощущая свою вину: "Словно в чем-то виноваты, Кто на левом берегу". И в этот драматический момент, когда судьба оставшихся на чужом берегу бойцов неизвестна, появляется Тёркин, переплывший зимнюю реку ("Да, вода.. Помыслить страшно. Даже рыбам холодна") для того, чтобы сообщить "Взвод на правом берегу Жив-здоров назло врагу!". После того, как он сообщает о готовности первого взвода "переправу обеспечить", Теркин возвращается к боевым товарищам, снова подвергая себя смертельной опасности, потому что товарищи его ждут - и он должен вернуться.
Анализ главы "Два солдата"
Глава "Два солдата" в юмористическом духе показывает связь поколений, на которой держится боевой дух армии. Теркин, солдат войны нынешней, и "дед-хозяин", отвоевавший свое, отдавший свой долг отечеству, быстро находят общий язык, и происходит это не только потому, что Тёркин легко и просто решает все "хозяйственные проблемы", а потому, что оба они - защитники Родины, и их разговор - "разговор... солдатский". Этот полушутливый разговор, в котором каждый из собеседников норовит "подколоть" другого, на самом деле касается очень важной темы - исхода нынешней войны, самого главного вопроса, который только может волновать сейчас любого русского человека: "Отвечай: побьём мы немца Или, может, не побьем?". Его, вопрос этот, задаёт Тёркину старый солдат, и ответ Теркина, данный им тогда, когда солдат, готовясь уходить, был уже "у самой двери", короток и точен: "Побьём, отец...". Здесь автор замечательно использует знаки препинания: троеточие в конце предложения лишает этот ответ "казённого патриотизма", оно показывает, что Теркин знает, сколь трудным будет путь к победе, но и уверен также, что победа обязательно наступит, что русский солдат сумеет ее добиться. От такой интонации раздумья и уверенности одновременно слова героя приобретают особое значение, становятся особенно весомыми. Автор заканчивает явно юмористическую главу (одно предложение Тёркина "помочь" старухе жарить сало чего стоит!) серьезными, выстраданными словами героя, которые доходят до сердца читателя и становятся его собственным убеждением в победе.
Анализ главы "Поединок"
Глава "Поединок" имеет в поэме "Василий Теркин" особое значение, потому что в ней автор показывает рукопашный бой, схватку Тёркина один на один с немцем, который "был силен и ловок, Ладно скроен, крепко сшит", но в этой схватке как бы в обобщенных, но индивидуальных образах сошлись Россия и Германия, их армии: "Как на древнем поле боя, Грудь на грудь, что щит на щит, - Вместо тысяч бьются двое, Словно схватка всё решит". Получается, что от исхода этого поединка Василия Тёркина зависит исход всей войны, и герой это понимает, он отдаёт этой схватке все силы, он готов умереть, но только вместе с врагом. Описание поединка местами как бы носит былинный характер, местами - натуралистический, но герой знает, что его моральное превосходство над врагом ("Человек ты? Нет. Подлец!", - говорит Тёркин о немце и доказывает это, описывая "подвиги" этого вояки) должно ему помочь, он ощущает могучую поддержку всей страны, всего народа: "Бьется насмерть парень бравый. Так что дым стоит сырой, Словно вся страна-держава Видит Теркина: - Герой!" Твардовский показывает, что истоки мужества и героизма русского солдата кроются именно в этом - в ощущении и понимании своего единства с народом, в осознании себя как части народа, что делает невозможным отступление в бою, каким бы трудным этот бой ни был.
Анализ главы "Кто стрелял?"
Глава "Кто стрелял?" начинается с описания пейзажа, "вечера дивного", который принадлежит не войне, а мирной жизни, и этот вечер "растревожил" солдат, привыкших к войне и сейчас как бы вернувшихся в ту мирную жизнь, ради которой они воюют. Они как бы переносятся в эту мирную жизнь, но "со страшным ревом" появляется немецкий самолет, который несет с собой смерть, и картины мирной жизни отступают перед страхом смерти: "Вот сейчас тебе и крышка, Вот тебя уже и нет". Однако автор, понимая причины этого страха, все же не может согласиться с тем, что русскому солдату пристало бояться смерти: "Нет, товарищ, зло и гордо, Как закон велит бойцу, Смерть встречай лицом к лицу...". И на его слова откликается один из солдат, который "бьет с колена Из винтовки в самолет", и этот "бой неравный, бой короткий" заканчивается тем, что немецкий самолет "штопором" врезается в землю! Великолепна деталь: "Сам стрелок глядит с испугом: Что наделал невзначай"! Глава заканчивается словами Теркина, обращенными к сержанту, сказавшему, что "парню счастье, Глядь - и орден, как с куста": "- Не горюй, у немца этот - Не последний самолет...", и юмор автора помогает избежать ненужных рассуждений о героизме, о подвиге, который и в самом деле совершил Тёркин, причем автор показывает, что подвиг героя не в том, что он сбил самолёт (это как раз и могло быть случайностью), а в том, что он сумел преодолеть свой страх, бросить вызов смерти и победить ее.
Анализ главы "Смерть и воин"
Одна из самых психологически глубоких глав поэмы "Василий Теркин" Твардовского - глава "Смерть и воин", в которой автор показывает героя в едва ли не самый трудный момент его жизни: Тёркин тяжело ранен, он бредит, и в этом бреду к нему приходит Смерть, с которой он разговаривает и которая убеждает его, чтобы он сам отказался от жизни: "Нужен знак один согласья, Что устал беречь ты жизнь, Что о смертном молишь часе…". Полная капитуляция героя - если он сам станет просить Смерть "забрать" его, поэтому она уговаривает его отказаться от борьбы за жизнь, объясняя, что может так статься, что его подберут, и "пожалеешь, что не умер Здесь, на месте, без хлопот..." Ослабевший герой вроде бы и сдаётся на уговоры Смерти ("‘И со Смертью Человеку Спорить стало выше сил"), однако он хочет выторговать у нее хотя бы один день "погулять среди живых", но она отказывает ему в этом. Этот отказ воспринимается героем как знак того, что он должен продолжать бороться за жизнь: " - Так пошла ты прочь, Косая, Я солдат ещё живой". Эти слова героя не были восприняты Смертью всерьез, она была уверена, что никуда он от неё не денется, она даже готова пойти следом за бойцами из похоронной команды, которые стали санитарами и доставляют раненого в санбат. Разговоры солдат - полуживого и тех, кто спасает его ("Берегут, несут с опаской"), отдавая ему свои рукавицы и тепло своих душ, заставили Смерть "впервые" подумать о том, что она не всемогуща, что ее сила должна отступить и отступает перед силой людских душ, перед силой солдатского братства, поэтому ей приходится "нехотя" давать "отсрочку" раненому, которого из ее рук вырывают такие же простые солдаты, как и он сам. В этой главе произведения Твардовского "Василий Теркин", анализ которого мы провели, автор сумел показать непоколебимую силу солдата, который никогда не будет одинок и всегда может рассчитывать на помощь и поддержку товарищей по оружию, по общей борьбе за свободу Родины.
