Рецензия на пьесу А.П.Чехова "Вишневый сад"
«Вишнёвый сад» - самое интересное произведение А.П. Чехова.
Войдя в зал, я сразу обратила внимание на сцену, которая была очень красиво оформлена. Особенно мне понравился такой подход к оформлению: в центре сцены стоял стул, на котором была посажена кукла, и белые прозрачные полотна, протянутые от потолка к полу. В дальнейшем на них показывали тени от деревьев, что создавало уютную обстановку на сцене.
Раньше я уже читала это произведение, но всё равно смотреть было очень увлекательно и интересно.
Пьеса рассказывает о прощании бывших хозяев, только что приехавших из-за границы, с их родным домом. Эти хозяева - Раневская Любовь Андреевна, её дочь Аня и гувернантка Шарлотта, причудливая и забавная. Они вспоминают прошлое время, например, старый шкаф, который особенно дорог брату Раневской Гаеву Леониду Андреевичу, тоже приехавшему с ними. Аня вспоминает детство. Но все они с радостью помнят и любят вишнёвый сад, который находится в их имении. На время отъезда Раневских там живут Лопахин Ермолай Алексеевич и приёмная дочь Любовь Андреевны Варя. Вдруг случается несчастье: приходит известие о том, что из-за неуплаты долгов имение нужно продать. Все в замешательстве. Лопахин предлагает сдать земли под дачи. Но отказ Раневской приводит к тому, что сад оказывается проданным. А покупает его Лопахин. Теперь он новый хозяин. Несмотря на то, что события заканчиваются так грустно для героев, они пытаются начать новую жизнь, уезжая снова за границу.
Мне кажется, актёрам великолепно удалось передать состояние действующих лиц. Меня поразило, что во время всего спектакля, необыкновенно войдя в образ, актеры присаживались на стулья, как это делали раньше и не забывались. Больше всего мне понравилась актрисы, которые играли роли Ани и Вари. Но особенно хочу отметить костюмы. Они очень подходили героям и чем-то даже помогали полнее раскрыть образ. Создавалось такое впечатление, что герои носили эти костюмы всю жизнь.
Спектакль мне очень понравился, и надеюсь, полученные впечатления останутся в моей памяти надолго. Я думаю, что произведение Чехова «Вишнёвый сад» актуально и в наши дни. Ведь у каждого из нас есть такое местечко, которое мы любим, помним и никогда не забудем.
Дикция актёров была настолько отчётливой, что приятно было слушать. Вообще весь спектакль я слушала, не отрываясь. Больше всех мне понравился голос актёра, который играл Лопахина.
История появления на сцене театра имени Пушкина спектакля «Вишневый сад», о котором все говорят (и говорят разное, надо признать), довольно занятна. Вот что рассказал об этом режиссер-постановщик Владимир Мирзоев в одном из интервью: «Мы переписывались с Викой Исаковой в фейсбуке, думали, что бы такое небанальное сделать вместе. И вот, поди ж ты — додумались до Чехова . После чего мы встретились с художественным руководителем театра Евгением Писаревым , обсудили правила игры: сроки, возможное распределение ролей и так далее».
Так Виктория Исакова, одна из ведущих актрис этого театра, стала Раневской. С именем Чехова она ее актерская судьба давно связана. Ей уже довелось побывать Ниной Заречной в «Чайке» на сцене МХТ, и даже стать лауреатом премии «Чайка» за роль Панночки в спектакле «Вий» . Вообще похоже, что этой актрисе любая роль по плечу — как на театральных подмостках, так и на экране. В ее багаже более 40 киноролей, но по-настоящему знаменитой она стала после телесериала «Оттепель» . Именно за эту роль Виктория Исакова в этом году получила «Золотого Орла» как лучшая актриса, но не смогла приехать на церемонию награждения — репетировала Раневскую. Режиссер был строг: никаких поблажек.
Надо признать, их совместный труд не пропал даром. Именно Раневская-Исакова стала самым запоминающимся персонажем пьесы, которую всякий любитель театра смотрел-пересмотрел множество раз, в самых именитых театрах столицы - и не только. Любовь Андреевна — это центр сюжета, к ней сходятся практически все линии. Тонкая, нервная «вечная странница», для которой попросту нигде нет места. Вопрос: а есть ли место в нынешнем мире другим героям чеховской пьесы? Будет жить, процветая, только Лопахин, но и он рано или поздно канет в вечность.
О временности человеческого бытия говорит и сценическое решение спектакля: минимум декораций, как это обычно бывает у Мирзоева, все зыбко — качели, чемоданы… И как крест распятия — массивные деревянные конструкции, на которых невольно фокусируешь внимание.
На вопрос, почему «Вишневый сад» звучит сегодня столь же современно, как и сто лет назад, когда Чеховым была написана пьеса, режиссер отвечает так: «Видимо, потому что это пьеса обвала, трагикомического финала, когда прошлая эпоха и сросшиеся с ней люди вынуждены сойти со сцены, торопливо сбежать на цыпочках. Я и мои соавторы-актеры прочитали «Вишневый сад» как пьесу катастроф. Только рушатся в ней не высотные здания, не транспортные средства, а судьбы людей, родившихся на переломе двух эпох».
Режиссер утверждает, что в его спектакле нет никакой игры в модернизм, даже костюмы героев — из той далекой эпохи. Но все-таки начинается спектакль именно с элементов постмодернизма. Молодой человек — как выяснится чуть позже, Лопахин (актер Александр Петров ) — засыпает с книжкой на лице. Будит его горничная Дуняша, берет книгу и читает на обложке: А. П. Чехов, «Вишневый сад» . Между ними происходит странная сексуальная игра, какой у Чехова не было и в помине. На этом преамбула заканчивается и начинается собственно «Вишневый сад» . На ряд главных ролей Мирзоев пригласил артистов «со стороны»: в роли Гаева на сцену выходит Максим Виторган , Лопахина сыграл Александр Петров из театра имени Ермоловой, в роли Ани, дочери Раневской, Таисия Вилкова , студентка Школы-студии МХАТ.
Режиссер всячески старался привнести в спектакль элементы комедийности: тут и «живая музыка» в виде притулившихся в уголке сцены трио музыкантов, и то и дело возникающие песни-пляски, в которые пускаются герои, и почти настоящие фокусы, которые демонстрирует гувернантка Шарлотта Михайловна… А то вдруг откуда-то сверху падают многочисленные пакеты-капельницы, и каждый из героев тотчас присоединяет к своим венам эту питательную жидкость красного цвета. Что это? То ли их общая кровь, символизирующая единство всех и вся, то ли вишневый сок из того самого сада, который их всех также объединял и который вот-вот будет уничтожен…
Все-таки «Вишневый сад» по Чехову — комедия. Но почему-то зрителям невесело. Впрочем, по замечанию режиссера пьеса «Вишневый сад» — «комедия» в том же возвышенном смысле, что и поэма Данте Алигьери . Наверное, и наш образованный зритель почувствовал это, потому и не веселится. Начиная со дня премьеры спектакль идет с полным аншлагом, но иногда смотреть на все происходящее на сцене откровенно скучно. Драмы человеческих катастроф, за исключением Раневской-Исаковой, то ли режиссеру, то ли актерам передать не удалось. Что ж, этой постановкой история «Вишневого сада» не заканчивается, а сколько их еще будет — при том, что уже целое столетие «вишни все рубят и рубят, а щепки летят и летят».
"Вишнёвый сад" ("Коляда-Театр")
"Если во всей губернии есть что-нибудь интересное, даже замечательное, так это только наш вишнёвый сад."
"Ну, вот теперь-то я видел всё!" - больше всего хотелось сказать мне после просмотра привезённого на гастроли екатеринбургским театром "Коляда-Театр" спектакля "Вишнёвый сад", поставленного по одноимённой пьесе Антона Павловича Чехова. Хотя, "по пьесе" - это громко сказано. Я бы даже, скорее, сказал, что идея пьесы в спектакле, несомненно, присутствовала, но вот утверждать, что люди попали на постановку "Вишнёвого сада" Чехова я бы не стал. Уж очень необычный и совершенно неоднозначный спектакль получился. Никогда ещё ранее я не попадал на такую трактовку классики, да уж и что греха таить - на такое действо!
Здесь смешалось всё - фарс, комедия, драма, народные песни и пляски, гротеск, модернизм, минимализм и самый яркий символизм, который когда-либо видел!
Вообще, первая моя реакция после начала спектакля была: "#$%&@!!" и широко открытые глаза с упавшей на пол челюстью. Хотя, впрочем, вторая и третья - тоже. Мой мозг взорвался разноцветной радугой и вытек из треснувшего черепа, забрызгав звёздочками и розовыми пони весь партер. Мне хотелось бегать по кругу, громко кричать вместе с актёрами и биться головой о стену, о двери, о соседей. И только к началу второго действия разум, наконец, начал воспринимать происходящее на сцене со всей серьёзностью и вернул упавшую челюсть на физиологически предназначенное для неё место.
И повод для того действительно был. Думаю, никто не ставил "Вишнёвый сад" так жёстко, бескомпромиссно, динамично и безумно, как это сделал Николай Владимирович Коляда. В его постановке пьеса Чехова сверкает совершенно новыми и абсолютно неожиданными красками! Вместо меланхолично-грустной, спокойной и даже местами ленивой истории, полной скучных разговоров, полутонов и бесконечных размышлений режиссёр бросает зрителя в какой-то невообразимый гротеск, в безудержное русское застолье, гульбу, вечную пьянку, насыщенную безалаберными гостями, безответственными поступками, бессмысленными разговорами и нескончаемыми криками, песнями, плясками, причитаниями, смехом и слезами. И, несмотря на то, что место действия и эпоха Колядой были сохранены, тем не менее, пьеса выглядит вполне себе современной и весьма актуальной. Как будто за век не поменялось ничего. Эпоха сменяет эпоху, а Россия-матушка всё та же. И всё те же люди, которые, вместо того, чтобы действовать, менять свою жизнь и действительность на те, что хочется, только пьют, гуляют да рассуждают-рассуждают-рассуждают. И среди этого хаоса, этого сумасшедшего дома, и разворачиваются всем нам хорошо знакомые со школьной скамьи события. Возврат в родное лоно, ностальгия, банкротство, продажа вишнёвого сада и, казалось бы, самое время для начала новой жизни.
Что касается постановки, то Николай Владимирович нашёл, чем удивить. Поражает всё - от подхода к пьесе до реквизита и костюмов. Спектакль выносит сознание с первых секунд. А когда толпа вываливается на сцену, мозг попросту вешает табличку "Не беспокоить!" и спускает себя куда-нибудь в желудок, где всё просто, понятно и тепло. Думаю, это самый шумный спектакль, который я видел. И самый фольклорный. Весьма неоднозначная трактовка произведения Антона Павловича, и особенно его начала, но, должен признать, при этом достаточно интересная и заслуживающая внимания. При всём балагурстве и хаосе, творящимся на сцене, общий настрой пьесы передан весьма точно, и эмоции героев поражают по своей глубине. Да, они совершенно беззастенчиво переигрывают, надрываются и гримасничают, но такой гротескный подход, скорее, даже лучше помогает в передаче атмосферы событий, в передаче истинного настроя произведения. Скажу сразу - мне не понравилось начало, и я даже честно порывался уйти с этого "цирка", но что-то меня удержало, и я не пожалел. Стоит проникнуться атмосферой постановки, впитать в себя энергетику актёров, и всё становится на свои места. В том числе и мозг.
Очень порадовали безумно красивые, необычные, весёлые и интересные костюмы. Вот уж художник-постановщик оторвался на них, так оторвался! И ведь это не просто костюмы - они как нигде символичны и конкретны! Вообще, символизма в этой постановке хватает с лихвой. Он здесь совершенно во всём. В каждой фразе, в каждом движении актёров, в оформлении сцены, в реквизите. Да даже на потолке! Кстати, о реквизите. Оформить вишнёвый сад белыми пластиковыми стаканчиками... нет - сотнями белых пластиковых стаканчиков, которыми "расцветают" деревянные балясины - это мощно! Интересно. Свежо. Оригинально. Незабываемо. И это надо видеть. Такую картинку не передать словами. И не вырезать потом из памяти. Это - какая-то полипропиленовая феерия весеннего равноденствия. Праздник химической промышленности губернского розлива. Достойная находка! Особенно - "листопад"!
Ну и, конечно же, герои! Колоритные, необычные и оригинальные персонажи, в которых поначалу с трудом угадываются знакомые нам с детства Любовь Андреевна, Леонид Андреевич, Ермолай Алексеевич и прочие посетители вишнёвого сада. Первая же мысль: "Я никогда не разберусь, кто в этом, вообще, кто!". Хотя, буквально через полчаса, каждый из героев становится практически родным и максимально близко знакомым. Неординарное, но весьма и весьма интересное решение!
Я не буду подробно останавливаться на каждом из героев - потому что искренне считаю, что их лучше увидеть - и лишь кратко отмечу некоторых актёров, запомнившихся мне больше всего.
В первую очередь, конечно же, должен отметить Василину Маковцеву, исполнившую роль самой Раневской. Думаю, самая эмоциональная, яркая и драматически сложная роль постановки. Василине замечательно удалось передать не только все грани характера своей героини, но и попросту шикарно изобразить то самое чувство ностальгической тоски по дому и тягости нового лишения казалось бы, вновь обретённого родного уголка. Совершенно потрясающая игра и очень живой образ! Браво!!
Удивил и Олег Ягодин, исполнивший в постановке роль Лопахина. Он непрерывно менялся в течение спектакля, представляя своего героя перед зрителями то в одном, то в другом образе и весьма легко переключаясь из комедийного персонажа в драматического и обратно.
Не могу не отметить очень яркую и запоминающуюся игру Сергея Фёдорова и его Гаева. Совершенно потрясающий персонаж, вызвавший море смеха и эмоций, хотя и весьма спорно сделанный геем.
Отмечу и Алису Кравцову с Ириной Ермоловой, сыгравших Анечку и Варю. Они смогли внести свой особый колорит в постановку и очень здорово смотрелись в своих ролях!
Весьма забавный персонаж вышел и у Антона Макушина - незабываемый "вечный студент" Трофимов в своей вечной бейсболке и нескончаемым философствованием по поводу и без. По-настоящему мощные монологи и очень живая игра!
Нельзя не отметить и яркую игру Веры Цвиткис с её Дуняшей и Евгения Чистякова с его Яшей. Вот уж точно незабываемые, хоть и второстепенные персонажи.
А вот кто однозначно заслуживает совершенно отдельной номинации и всеобщего признания - так это Фирс Александра Замураева! Наверное, самый оригинальный, колоритный и запоминающийся персонаж всей постановки! Александр - аплодирую стоя! Браво!! Шикарнейшая игра!
Кстати, возвращаясь к символизму постановки, хочется особенно отметить постоянные отсылки к остальным произведениям Антона Павловича, причём сделанные настолько качественно, точно, своевременно и в тему, что невольно задаёшься вопросом: "Как им это удалось, чёрт побери?!"
В целом же, скажу, что спектакль понравился, хоть и получился весьма неоднозначным. Но точно - заслуживающим того, чтобы его увидеть. Достойный образчик современного искусства и один из самых оригинальных спектаклей, что я имел счастье видеть.! Твёрдая 7/10 и моя рекомендация не пропустить следующих гастролей "Коляда-Театра"!
"Лопахин. Говорят, ты постарел очень!
Фирс. Живу давно."
Когда ищешь свое место в переполненном, как обычно, зале МДТ перед началом спектакля «Вишневый сад», не подозреваешь, какой фокус ожидает тебя через пять минут после начала действия. А можно бы догадаться. Потому что люстра укутана в белую ткань, ею же укрыт бильярдный стол, вытеснивший половину пятого ряда зрительских кресел, предметы мебели расставлены перед сценой вровень с партером, а не на подмостках, а темные двери боковых выходов из зала заменены на невесомые, белоснежные со стеклянными вставками.
Но в первое время внимание приковано к фигуре в сильно потертой красной бархатной ливрее, которая в пустоте сцены выглядит как привидение – дух театра костюмной эпохи, театра – пиршества для глаз. Фирс – Александр Завьялов, с челкой на глаза, с пушистой бородой и медленными движениями прямо-таки завораживает – как, наверное, во все времена завораживал театр, реанимирующий картины прошлого. Так что сначала даже не очень понятно, что за посторонние голоса проникают в зал и откуда они доносятся. «Воздух! Какой воздух!» – слышится уже совершенно отчетливый возглас – и зал, а не сцена наполняется людьми: Ксения Раппопорт – Раневская, Лиза Боярская – Варя, Игорь Черневич – Гаев, Катя Тарасова – Аня, Татьяна Шестакова – Шарлотта Ивановна, Епиходов – Сергей Курышев, Дуняша – Полина Приходько, Яша – Станислав Никольский. И зрители неожиданно оказываются в центре этой радостной суеты, беготни из одной двери в другую, ощущают себя гостями, а не посторонними. Причем, не гостями Любови Андреевны, а гостями Додина и Чехова, двух больших художников, которые встретились на узких перекрестках мирозданья, где время сжато в тугой клубок, так что начало прошлого века вплотную соседствует с началом нынешнего.
Каждый из персонажей на протяжении всего спектакля будет, как двуликий Янус, и смотреть в прошлое, и предвидеть будущее. Прошлое возникнет на огромном, во все зеркало сцены белом экране – в кадрах фильма, который Лопахин – Данила Козловский припас в качестве сюрприза бывшим хозяевам, фильма, где цветущий и бескрайний вишневый сад (съемки велись известным оператором Алишером Хамидходжаевым в самом большом вишневом саду Европы, под Гамбургом, куда выехало и большинство создателей спектакля) обступает, а точнее, окутывает со всех сторон еще очень молодых героев, защищая их от всех неурядиц. Будущее же будет мерещиться им в минуты отчаяния, когда вдруг посреди напускного веселья, скрытого от зрителей все тем же экраном, герои вдруг поднимут эту белую пелену и будут вглядываться в темноту зала, ожидая вестей о торгах. А финал Додин сочинил и вовсе безжалостный: белый экран упадет, накрыв, точно саваном, позабытого Фирса, за ним обнаружатся неотесанные доски, и уже они станут экраном для кино новейшего времени: гуськом в затылок пройдут перед публикой все герои в исподнем – только выстрелов не прозвучит, но ассоциации будут однозначными.
Собственно, весь почти трехчасовой спектакль с одним антрактом – это настоящее, зажатое в тисках между прошлым и будущим, которые сжимаются всё теснее. Так что ко всем личным бедам – точнее, к каждой личной драме примешивается неумолимо наступающая историческая катастрофа, которая превращает драмы в трагедии. И этот прессинг зрители, люди XXI века ощущают физически. Ее не чувствует только один герой нового додинского «Вишневого сада». Лопахин Данилы Козловского, в отличие от многих Лопахиных прошлого века, и в отличие от Лопахина – Игоря Иванова, который выходил на сцену МДТ в спектакле Льва Додина 1994 года по тому же «Вишневому саду», не испытывает трепета даже перед Раневской. Он единственный не попадает во всеобщую трагическую интонацию – просто потому, что не видит в потере вишневого сада никакой беды: узок круг доступных ему переживаний, сострадание в нём отсутствует начисто. В этом смысле он ничем не отличается от лакеев Дуняши и Яши – только они знают свое место, а Лопахин изо всех сил пыжится попасть «в князи» и уверен, что, как богатый человек, имеет на то все шансы. Но Любовь Андреевна, совершенно того не желая, чарующе женственно, как умеет одна на свете Ксения Раппопорт, ставит его на место: то имя в третий раз забудет и сама рассмеется своей забывчивости, то, вопрошая, «и перед кем!?», имея ввиду разглагольствования Гаева о декадентах перед половыми в трактире, вдруг махнет рукой в сторону сидящего поблизости Ермолая Алексеевича, смутится, поправится, но… А уж каким взглядом измерит она Лопахина, когда тот, в ответ на ее рекомендацию жениться, усядется на стул рядом с ней, наденет на голову ее шляпу и даже попробует ее приобнять. И надо отдать должное артисту Козловскому, который входит в профессию далеко не так легко, как со стороны может показаться: он более чем достойно играет своего опереточного персонажа, самоотверженно отказываясь геройствовать.
Вообще сюжет «Вишневого сада» Додина, объединяющий всех персонажей – их общая жизнь, которая некогда была высокой, а теперь норовит скатиться в оперетку. И самые мощные моменты спектакля – те, когда герои, оказавшись в откровенно пошлых, на взгляд извне, ситуациях, из последних сил человеческого духа выкарабкиваются в пространство трагедии. Надо видеть с каким нескрываемым восторгом умопомрачительно прекрасная Раневская – Ксения Раппопорт читает телеграммы из Парижа (в отличие от героини пьесы, которая рвет их, не прочитав) – и какая просвечивает сквозь эту радость мука подлинной любви, на алтарь которой брошено всё (а как иначе, если речь о подлинной любви). А позже она покажет целую пачку телеграмм Пете Трофимову – и он тут же простит ей ее невозможную фразу о любовнице, которую нельзя не иметь в его возрасте, приподнимет, закружит… И только руки разведешь от того, как, оказывается, можно обращаться с Чеховым – легко и отважно, как с живым, умным, ироничным автором, а не истуканом из пантеона. И от того, как эти вспышки несусветного счастья высвечивают неминуемую беду. Это восхищение режиссерским бесстрашием не только не отступает, но по ходу действия все усиливается.
Надо видеть, как Гаев – Игорь Черневич впервые за много лет играет не еще одного как всегда великолепного злодея, а вечного ребенка в трогательных коротких валенках, который – да, может, не подумав про Аню, вдруг заговорить о порочности своей сестры, но после даже не смутится, подтверждая тем самым, что руководило им не стремление посплетничать и, уж тем более, осудить, а привычка говорить, что думает – видимо, из 80-х годов (как уже не раз было замечено, даты периодов демократии в России совпадают с разницей ровно в век). Вера этого законсервированного Гаева в иллюзии сильна настолько, что обе его любимые девочки (а герой Черневича одинаково горячо привязан к обеим племянницам) сразу поверят в его сказку. Момент, когда он, изложив свой план, обнимает уже беззаботно смеющихся Катю Тарасову и Лизу Боярскую, – еще один всполох мгновенного счастья, освещающего тьму подступающей пропасти.
Есть в спектакле удивительная Шарлотта в исполнении Татьяны Шестаковой. Крошечного роста существо во фрачной паре, белом жилете и цилиндре она – опять-таки вопреки пьесе – не показывает фокусов, не высовывается и, по большей части, молчит, сидя где-то в зрительских рядах, но зато, когда подает голос, с ним не поспоришь. Отказ показать фокус Лопахину из уст Шарлотты Ивановны звучит не как прихоть, а как клеймо. В ней есть много от русских юродивых: не по внешнему плану, а по глубоко запрятанной сути она – родная сестра шестаковской Хромоножки из «Бесов». Вообще, именно думая о героине Шестаковой, понимаешь, как многое из прошлых работ Додина прямо или косвенно цитируется в «Вишневом саде»: ведь было же, было такое, что зал жил единой жизнью с героями и чувствовал себя не зрителем, а обитателем Пекашино – в «Братьях и сестрах». И так же, как Ирина Прозорова Елизаветы Боярской, с первой сцены предвидит финальную катастрофу ее же Варя (хотя в остальном новая героиня Лизы совсем иная). И как Соня с Еленой Андреевной в «Дяде Ване», отбросив всякое «актерство», выпустив на божий свет свою детскую непосредственность, откровенничают ночью Аня с Варей. И ровно в такую шеренгу смертников, как артисты на финальном видео, выстраиваются в конце «Жизни и судьбы» узники концлагеря-ГУЛАГа. Наберется и еще с десяток таких примеров – «Вишневый сад» МДТ 2014 года словно бы концентрирует самые острые и напряженные переживания, предложенные додинским театром зрителю. Видимо, поэтому он по стремительности действия смотрится как экшен, вопреки всем представлениям о тягучей чеховской бессобытийности.
И «фокусы» Шарлотты здесь совсем иного рода, они сокрушительны, невыносимы по уровню обнажения отчаяния и боли. В спектакле соло из области «легкого жанра» позволены двум героям – Шарлотте Ивановне и Лопахину. Лопахин, после неудачной попытки предложить себя Раневской в женихи, заваливается на диван и запевает арию Квазимодо из «Notre-Dame de Paris» – почти сразу истощив свой запас французского, переходит на жу-жу-жу. Шарлотта же, чтобы разрядить нестерпимо затянувшееся ожидания окончания торгов, вдруг заголосит по-французски с жутким немецким акцентом «Все хорошо, прекрасная маркиза» – и ползала зальется слезами, потому что стиль, в котором работает актриса и который частенько практиковал Мейерхольд, называется трагическая буффонада. А уж ее истошный крик в четвертом акте посреди всеобщих сборов иначе как предсмертный и не осмыслить.
Спектакль Додина построен так, что едва ли не в каждом эпизоде Лопахин сопоставляется с другими персонажами, что снова и снова подчеркивает его человеческую несостоятельность при всех его деньгах. Уверена, что, прежде всего, из-за этого персонажа Додин вернулся к однажды уже поставленной им пьесе. Буквально каждый выход этого Ермолая – комичен: в пьесе он, проспав, не успел к поезду на станцию, а здесь появляется заспанный из-под одеяла, когда все уже приехали. Потом с недопустимо-хамской интонацией бросает Гаеву, прежде чем начать излагать свой план спасения: «Преодолейте свою неприязнь». И сама по себе прекрасная затея с демонстрацией фильма, оказывается, была предпринята Лопахиным для презентации плана – слово «презентация» я употребила не случайно, большой экран, на котором еще парит волшебным облаком над землей вишневый сад, по мановению руки (а точнее, кия, который герой использует как указку) закрывается прямоугольниками с надписью «25 десятин». Хотя всякому человеку, который хоть сколько то смыслит в красоте, понятно, что этот сад и метры – две несопоставимые шкалы ценностей. Как несопоставимы, по Додину, театр – и купюры.
Найдутся, конечно, злые языки, которые укажут на то, что именно билеты на «Вишневый сад» достигли рекордной для этого театра стоимости – 10 тысяч рублей за штуку. Недоброжелателей сразу хочется просветить на тот счет, что в Германии, например, билеты в гостеатры не могут стоить более 39,99 евро. Это государственная политика. Но и финансируются театры в той мере, чтобы им не приходилось зарабатывать на публике. Так что это уже вопрос к Лопахиным во власти, не к Додину. За время спектакля Лопахин и в самом деле успевает стать именем нарицательным – слишком узнаваемы жесты, словечки, интонации. То как, например, он с азартом повторяет «Дачи! Дачи! Дачи!» – и они сливаются в нечто, по сути похожее на «жу-жу-жу». Или как спросит «Чё такое?», не поняв слов на редкость тонкого и трепетного Пети Трофимова – Олега Рязанцева о том, что Любовь Андреевну после известия о продаже сада надо бы оставить одну. Или как будет хлопать в ладоши, поторапливая старых хозяев выметаться побыстрей. Режиссер даже вложил в его уста слова: «Шкафик – мой! Столик – мой!» (это после оглушительного вопля: «Вишневый сад теперь мо-о-о-о-й!»), и они, конечно же, рифмуются с моментом из первого действия, где Раневская – Раппопорт среди дорогих образов прошлого превращается в девочку и шепчет: «Шкафик мой», – прикасаясь руками и даже щекой к предмету мебели как к атрибуту потерянного рая. Что-то более убийственное для Лопахина, чем эта пародия на бывшую хозяйку, придумать сложно.
Но и этого Додину недостаточно. На протяжении всего действия за Лопахиным следят пристальные, честные, умные глаза Вари – Лизы Боярской. Монашка-труженица Варя в исполнении Боярской не утратила строгости и скромности – вязаная серая жилетка поверх прямого платья, серый платок, которым все время покрыта ее голова, только подчеркивают неимоверно прекрасные глаза героини. Взгляд ее, не отпускающий Лопахина, не оставляет сомнений в тех чувствах, которые испытывает девушка к привлекательному внешне молодому человеку. Но эта Варя настолько безупречна, что каждая слеза в ее глазах воспринимается не иначе как приговор тому, кто ее вызвал. И это притом – повторю, – что Варя бросает на Лопахина исключительно любящие взгляды. Варя одна до самого финала отказывается поверить в убогость своего избранника, и Додин дает ей то доказательство, которого не дает своей героине Чехов: вместо предложения Лопахин увлекает Варю за экран, подальше от посторонних глаз. Возвращается пара довольно скоро, распущенные волосы Вари и характерная неопрятность костюма Лопахина прямо указывают на случившееся. И вот тут только Лопахин заговаривает. Не о женитьбе, конечно, хотя Варя в этот момент еще не сомневается в его благородстве. А о погоде. О тех самых минус трех градусах. Пять длящихся вечность секунд, пока героиня Лизы Боярской собирает силы, чтобы, не уронив себя, ответить про разбитый градусник, – одни из самых мощных, какие мне когда-либо доводилось видеть на сцене, тем более, в исполнении молодой актрисы.
Однако, последнее слово останется за Варей. И это не будет история со взмахом зонтиком, от которого притворно шарахнется Лопахин, а Варя ответит: «Что вы? Я и не думала». Варя – Боярская, вместо последнего прощания, бросится Лопахину на шею. И когда он поверит, что, наконец, победил, что хоть один из недосягаемых для него хозяев снизошел до просьбы о помощи – пусть не словом, жестом (Раневская в этой истории денег у Лопахина не просит, c"est incroyable) – и ответит порывом на ее порыв, Варвара немедленно отстранится, произнеся ледяным тоном фразу, предписанную Чеховым. В финале этого «Вишневого сада» никто не скажет, что вся Россия – наш сад, и нежная, любящая Аня Кати Тарасовой не найдет утешительных слов для мамы. В успешное будущее здесь верит один Лопахин. И нет сомнения, что он преуспеет – и до 1917-го еще накопит миллионы для безбедной жизни в Париже. А брат и сестра – герои Раппопорт и Черневича – унесут с собой в никуда только круглые металлические коробки с кинопленкой, которые им довольно грубо вручит Лопахин в ответ на их просьбу еще раз посмотреть фильм. И будут похожи разом и на тех, кто с одним чемоданом оставлял Россию, как Ольга Книппер-Чехова, и на тех, кто с одним узелком отправлялся в лагеря.
Лев Додин поставил спектакль про то, что в прошлое ушел не только нарядный костюмный театр, но и театр Чехова, доминировавший весь XX век – атмосферный, утонченный, где подлинные сюжеты спрятаны за очевидными, речь звучит как музыка, а люди балансируют каждый над своей пропастью с невероятной старомодной грациозностью. «Вишневый сад» Додина – это театр жестокости, который от начала к финалу всё чаще разрывает ткань чеховского текста, а актеры в нём – пророки-мученики, которые играют так, что строки поэта о полной гибели всерьез не кажутся метафорой.
