Станислав Ежи де Туш-Летц родился 6 марта 1909 года во Львове. Его отец, барон Бенон де Туш-Летц, еврей, крещённый в протестантизм, был богатым землевладельцем. Он умер в начале 1914 года, и воспитанием единственного наследника дворянской фамилии занималась мать - Аделя де Туш, в девичестве Сафрин. Все биографы сходятся на том, что эта высокообразованная светская красавица отличалась обаянием, добротой и абсолютной житейской неприспособленностью. Время не любило непрактичных. Наступление генерала Брусилова в 1915 году заставило мать с сыном бежать в Вену, и столичное детство Лец вспоминал как золотые годы. Он любил называть себя "последним личным подданным императора Франца-Иосифа".
После падения Австро-Венгерской империи произошёл передел территорий. Баронское семейство лишилось своих заднестровских владений - новообразованная Румыния их национализировала. Безденежье заставило Летцев вернуться во Львов, где Станислав закончил начальную школу, гимназию и наконец, Университет короля Яна-Казимира по двум специальностям: филология и право. Юноше прочили блестящую карьеру адвоката, но поэзия взяла верх.
По-немецки Letzt означает "последний". По-древнееврейски Лец означает "паяц, шут, гаер". Если прочесть наоборот, получится Цел - тень. Под таким трагическим псевдонимом футурист Станислав де Туш-Летц ринулся в большую литературу: много выступал на эстраде, впервые опубликовался в журнале Tryby ("Шестерёнки") в июле 1931 года. Второй номер журнала со стихами Леца полиция буквально выкрала, а автора-левака взяла на заметку. Несмотря на все сложности, в 1933 году вышел первый поэтический сборник Леца: "Краски", где заключительное стихотворение посвящено Сергею Есенину.
Следующие две книги вышли уже в Варшаве, куда Лец и его коллеги-коммунисты Леон Пастернак и Ян Спивак переехали в 1934 году. В сотрудничестве с Леоном Пастернаком Лец создал литературный "Театр молокососов". Благодаря "Зоопарку" (1935) и "Патетическим сатирам" он снискал огромную славу поэта-сатирика. Но гонорары были грошовые, поэтому пришлось обратиться к периодике: стихам, фельетонам, подписям к карикатурам, а также к уникальному жанру фрашки.
Брокгауз и Ефрон определяют фрашку как литературное произведение, которое соединяет в себе признаки эпиграмм, отличаясь от них только сильно шутливым и пикантным тоном. От разгневанных адресатов этих "пикантных эпиграмм" Лец нередко прятался в редакционном шкафу журнала "Шпильки". Зато в антологии "Четверть века польской фрашки", составленной Юлианом Тувимом, для его двустиший и четверостиший нашлось много места.
Раздел Польши застал Леца во Львове, где он скрывался от полиции Пилсудского. Советские власти организовали для польских беженцев-журналистов курсы переподготовки. Леон Пастернак и Лец закончили курсы на отлично, после чего первый уехал в Москву, а второй остался, рассчитывая получить кафедру в Черновицком университете, на факультете германистики, который тогда только создавался. Как только гитлеровские войска заняли Подолье, Лец попал в концентрационный лагерь под Тернополем. Он бежал, был пойман и приговорён к расстрелу, уже рыл для себя могилу, но немцы оставили надзирать над ним одного эсэсовца, а сами ушли ужинать. Узник убил эсэсовца ударом лопаты по шее, переоделся в его мундир, в таком виде добрался до Варшавы и установил контакт с силами Сопротивления. Редактировал нелегальные газеты «Zolnierz w boju» (Солдат в бою), «Swobodny narod» (Свободный народ). В 1944 году ушёл партизанить в люблинские леса. Участвовал в боях под Амелином и под Рембловом, получил звание майора, был награждён Кавалерским Крестом ордена «Polonia Restituta». Помимо того, создал партизанскую газету, и, в совершенстве зная немецкий язык, писал пропагандистские листовки.
После победы майор Войска Польского Станислав Ежи Лец поселился в Лодзи, женился и вернулся к мирным занятиям - стал главным редактором "Шпилек". О войне вспоминать он не любил и, когда ему предлагали написать мемуары, грустно отшучивался: "Дойду до того мига, когда в меня целятся, и на этот раз пуля меня не минует". Только сборник фронтовых стихов "Полевой блокнот" (1946) и воспоминания однополчан сохранили для нас облик Леца-партизана.
Послужной список дал неожиданные плоды - сатирика назначили атташе по культуре в польском посольстве в Австрии. В любимом городе Вене у Леца родились сын Ян (1946) и дочь Малгожата (1950). На фоне демократических свобод страны побеждённой особенно неприглядно выглядели цензура и догматизм в странах-победителях.
В начале 1950 года Лец выпустил сборник "Новые стихи"; его не приняли, раскритиковали по идеологическим причинам. И поэт с семьёй бежал в Израиль, самовольно оставив дипломатический пост. Впоследствии сам Лец признавал, что поступил так под влиянием эмоций. В Земле Обетованной адаптироваться он не смог, и вернулся уже в 1952 году после трудных переговоров. Жена и дочь остались в Израиле, сына удалось отстоять. На дипломатической карьере был поставлен крест, друзья - кто уехал, кто умер, кто отвернулся, "потому как сбежал", кто перестал здороваться, "потому что вернулся". Друг молодости Ян Спевак приютил отца с сыном у себя на квартире, а через несколько месяцев Лец уехал в провинцию - в Прушков, где во время войны редактировал многотиражку "Солдат в бою". Там он женился вторично, и у него родился сын Томаш.
В Прушкове Лец не печатал оригинального творчества - кто бы ему разрешил? Он зарабатывал переводами: проза Гейне, "Мамаша Кураж" Брехта, и писал в стол афоризмы, которым суждено было обессмертить его имя. Хрущёвская оттепель дала пану Станиславу возможность издать поэтическую книгу "Иерусалимская рукопись". Переиздание понадобилось уже на следующий год, и тогда же вышли "Непричёсанные мысли" - сборник изречений. Лец вернулся из небытия с триумфом. Впоследствии были напечатаны ещё четыре книги стихов и две - афоризмов. Неизданное расходилось в виде фольклора, магнитофонных записей, реприз КВН и прочего. Мировая антология афоризмов, выпущенная Уистаном Хью Оденом, включает в себя около двадцати цитат Леца.
В начале 60-х пан Станислав серьёзно заболел. Он знал о своём онкологическом диагнозе и напоследок успел съездить в Париж и в Вену - попрощаться. Его не стало 7 мая 1966 года. Поэт и афорист Станислав Ежи Лец похоронен с воинскими почестями на армейском кладбище Повонзки в Варшаве.
В 1978 году вышел полный перевод "Непричёсанных мыслей" на русский язык, практически сразу ставший библиографической редкостью.
Жизнь и творчество
Детство
В эту студенческую пору он начинает литературную деятельность, сойдясь с коллегами, живо интересующимися творчеством. Весной г. молодые поэты устроили первый в их жизни авторский вечер, на котором прозвучали и стихи Леца, а в конце того же года в литературном приложении к популярной тогда газете «Ilustrowany Kurier Codzienny» (Иллюстрированный Ежедневный Курьер) было напечатано его дебютное стихотворение «Весна». «В нём говорилось, ясное дело, о весне, - пояснял Лец спустя годы, - но это не была традиционная весна, по настроению эти стихи выглядели… пессимистическими. А почему я выбрал именно „IKC“? Это издание выписывали и читали в нашем доме, а я хотел прослыть поэтом прежде всего в семье».
Польская «оттепель»
Произведения
- Barwy (Цвета) (1933)
- Ziemia pachnie (Пахнет землей) (1939)
- Notatnik polowy (Полевой блокнот) (1946)
- Życie jest fraszką (Жизнь - это фрашка) (1948)
- Новые стихи (1950)
- Rękopis jerozolimski (Иерусалимская рукопись) (1956)
- Myśli nieuczesane (Непричёсанные мысли) (1957)
- Kpię i pytam о drogę? (Насмехаюсь и спрашиваю про дорогу) (1959)
- Do Abla i Kaina (Авелю и Каину) (1961)
- List gończy (Объявление о розыске) (1963)
- Poema gotowe do skoku (Поэмы, готовые к прыжку) (1964)
Ссылки
- Лец, Станислав Ежи в библиотеке Максима Мошкова
- Максим Мальков. Гуманист без страха и упрека - биография С. Е. Леца.
- Черфас, Самуил Лец Станислав Ежи. Идеал фрашки - Переводы и вариации Самуила Черфаса . samlib.ru (20.08.2007). - Сотни фрашек-задирашек накатал ехидный Сташек, остроумец и мудрец, польский ёжик - Ежи Лец.. Архивировано из первоисточника 24 августа 2011. Проверено 21 августа 2007.
Категории:
- Персоналии по алфавиту
- Писатели по алфавиту
- Родившиеся 6 марта
- Родившиеся в 1909 году
- Родившиеся во Львове
- Умершие 7 мая
- Умершие в 1966 году
- Умершие в Варшаве
- Писатели Польши
- Поэты Польши
- Сатирики Польши
- Афористы
- Похороненные на Воинском кладбище Повонзки
- Участники Второй мировой войны
Wikimedia Foundation . 2010 .
Станислав Ежи Лец
Непричесанные мысли
Stanisław Jerzy LEC
Иллюстрации Макса Никитенко
Перевод с польского Е. В. Смирновой
© Издание на русском языке, перевод на русский язык, оформление. ООО Группа Компаний
I. Непричесанные мысли
Что такое хаос? Это порядок, нарушенный при Сотворении мира.
За всю жизнь ему так и не довелось быть пригвожденным общественным мнением к позорному столбу.
В доме повешенного не говорят о веревке. А в доме его палача?
Новые боги получают в наследство от старых как атрибуты, так и паству.
Из рецензии: «Для этого поэта характерна благородная бедность мысли».
Рак краснеет после своей смерти. Достойный пример подражания – какая деликатность со стороны жертвы!
Однажды я увидел чудо: всё обошлось без всяких чудес.
Ошибка рождается как правда и лишь потом становится ошибкой.
Можно ли при плоскостопии носить шпоры? Да, только не стоит ими звенеть.
На судах инквизиции ведьмы признавались в сношениях с дьяволом. Мы возмущаемся: «Как можно было принудить их к этому, ведь дьявола не существует!» Но внутри нас вопиет голос разума: «Неправда! Неправда! Неправда! Дьявол есть – он как раз и был инквизитором!»
Не забывайте: если дьявол захочет вас лягнуть, он сделает это человеческой ногой, а не конским копытом.
Снося памятники, сохраняйте пьедесталы – они всегда остаются в цене.
Мне приснился кошмар: перепроизводство чиновников в государстве, в котором все стали образованными.
И что же нас всё-таки привязывает к этой планете, кроме банальной гравитации?
«С евнухами всегда найдешь то, о чем можно всласть поговорить», – рассказывала одна дама из гарема.
Воскресают легко только покойники. Живым это трудно.
Учитывайте опыт орнитологов! Чтобы писатели могли расправить крылья, им необходима свобода пера.
В переломные моменты жизни народа многие только ковыряют в носу – как правило, те, в чьих семьях порицают подобное занятие.
Ни одна часовая стрелка тебе не подскажет, в какую сторону следовать по жизни.
Всё в руках человека. Поэтому мыть руки следует как можно чаще.
Не каждый залп орудия становится провозвестником революции.
Чаще сходятся гора с горой, чем человек с человеком.
Сбрить можно даже бороду пророка!
Факты всегда остаются голыми, даже одетые по последней моде.
Я верю в то, что человек когда-нибудь создаст гомункулуса, но Господом заклинаю: пусть не повторяет ошибку Всевышнего – не создает человека по своему образу и подобию.
Мать преступления – глупость, но какими гениальными бывают отцы!
Не следует доводить городской транспортный парк до того, чтобы он годился лишь на строительство баррикад.
Неужели в наказание за то, что я не верю в чужую душу, я потерял и собственную?
На очной ставке покойный не опознал своего убийцу.
Мне приснилась действительность. С каким же облегчением я проснулся!
Предпочитаю табличку «Вход воспрещен» надписи «Нет выхода».
Смотрите, сатирики! И в кривом зеркале гиены точат на вас свои зубы!
Всегда найдутся эскимосы, которые возьмутся советовать жителям Бельгийского Конго, как им лучше вести себя во время особенно сильной жары.
«Чувствую, что у меня растут крылья!» – изрекла мышь. Ну и что с того, господин нетопырь?
Ах, если б можно было спать, в рассрочку погашая смерть!
Первым условием бессмертия всегда остается сама смерть.
Конституция государства должна быть такой, чтобы она не нарушала конституции гражданина.
Когда миф сталкивается с мифом, происходит очень даже реальное столкновение.
До глубокой мысли нужно возвыситься.
А может быть, я стал атеистом по Божьей воле?
Если ты бесхребетный, не лезь из кожи вон!
Даже если поить корову какао, шоколада из нее не выдоишь.
И на троне можно протереть штаны.
Я красивый, я сильный, я умный, я хороший. И всё это открыл я сам!
Против некоторых людей следует возбудить процесс мышления.
И грязная лужа порой производит впечатление бездны.
Свободу симулировать невозможно!
Мне о нем говорили: «Это лев!»
Ну и что с того, если у нас нет пустыни?
Придется отдать его в цирк или в зоосад.
Либо набить чучело – и в музей.
На инструменте насилия «Песнь свободы» не сыграешь.
Сатирики, осторожнее генерируйте идеи! В снятом в 1931 году фильме Рене Клера «Да здравствует свобода!» звучал иронический куплет «Труд – это свобода», а в 1940 году надпись «Работа делает свободным» появилась на воротах концлагеря в Освенциме.
Я знаю, откуда взялась легенда о богатстве евреев. Они за всё расплачиваются.
Окно в мир можно заслонить газетой.
«Я ему только пальцем погрожу», – сказал он, кладя палец на курок.
Порой колокола раскачивают звонаря.
Всем известно, что людей можно делить по-разному, например на людей и нелюдей. Услышав это, палач удивился: «А я всегда делю их на головы и туловища…»
Запах сена лошади и влюбленные воспринимают по-разному.
Мысли скачут с человека на человека, как блохи. Но не всех кусают.
Эх, если б козла отпущения можно было еще и доить!
Беда диктаторам, поверившим в то, что они не диктаторы!
Случается, что рыба заглатывает крючок вместе с рыбаком.
Когда запахли фиалки, навоз изрек: «Что ж, работают на дешевом контрасте!»
Один знакомый спросил меня: «Как следует поступить, обнаружив в своем доме приятеля жены в постели с другой женщиной?»
Интересно, о чем мы будем болтать друг с другом, собравшись когда-нибудь в долине Иосафата в исподнем разных эпох, – о кратком мгновении жизни или о долгом пребывании в покойниках?
Количество мыслей нужно умножить до такой степени, чтобы на них не хватало соглядатаев.
Я знал одного типа с полным отсутствием слуха, и если бы он подкрепил это теорией, то, несомненно, совершил бы переворот в истории музыки.
В джунглях носят воинские шлемы, для маскировки прикрытые сеткой с вплетенной в нее зеленью. Я же ношу фригийский колпак с нашитыми на него шутовскими бубенцами.
Спрашиваешь, красавица, сколь долго вынашиваются мои мысли? Шесть тысяч лет, о, чаровница!
Не стоит повторяться? Тсс! Пусть счастье этого не слышит!
Прекрасная ложь? Осторожно – это уже творчество!
Не говори о человеке плохо. Он подслушивает внутри тебя.
В одной стране литератор С. сказал мне: «Власть лежит на улице». «Торопиться некуда, – ответил я, – здесь улиц не убирают».
Человек – странное создание. Даже в заключении, надрываясь в каменоломнях, присматривает гранитный блок себе на памятник.
«Почему вы написали об этом как об эпохальном событии, которое будет иметь переломное значение?» – спросил я одного критика. «А о чем „об этом“?» – спросил он.
Станислав Ежи Лец родился 6 марта 1909 г. во Львове, крупном культурном центре польской Галиции, входившей тогда в состав Австро-Венгерской империи.
Отец будущего писателя, родовитый австрийский дворянин Бенон де Туш-Летц (второй частью его двойной фамилии в ее польском написании пользовался автор “Непричесанных мыслей”) умер, когда сын был еще ребенком. Его воспитанием занялась мать - урожденная Аделя Сафрин, представительница польской интеллигенции, высоко ценившей образование и культуру. Польская, немецкая (австрийская) и еврейская составляющие его духовной личности на разных этапах жизненного пути писателя то гармонизировались ярким художественным дарованием, то вступали друг с другом в драматическое, (с. 154:) порой мучительное противоречие. Начальное образование он получал в австрийской столице, так как приближение фронта (шла Первая мировая война) заставило семью переехать в Вену, а затем завершал его во львовской евангелической школе. Получив в 1927 г. аттестат зрелости, юноша изучает в дальнейшем юриспруденцию и полонистику в университете Яна Казимежа во Львове.
В эту студенческую пору он начинает литературную деятельность, сойдясь с коллегами, живо интересующимися творчеством. Весной 1929 г. молодые поэты устроили первый в их жизни авторский вечер, на котором прозвучали и стихи Леца, а в конце того же года в литературном приложении к популярной тогда газете “Ilustrowany Kurier Codzienny” (Иллюстрированный Ежедневный Курьер) было напечатано его дебютное стихотворение “Весна”. “В нем говорилось, ясное дело, о весне, - пояснял Лец спустя годы, - но это не была традиционная весна, по настроению эти стихи выглядели… пессимистическими. А почему я выбрал именно “IKC”? Это издание выписывали и читали в нашем доме, а я хотел прослыть поэтом прежде всего в семье”.
Уже тогда воспитанный на лучших образцах мировой гуманистической культуры и ощущавший себя ее духовным питомцем, Станислав Ежи Лец сделал выбор важнейших для него жизненных ценностей, какими он считал достоинство и права человека - как (с. 155:) отдельной личности, так и состоящей из личностей массы. Борьба словом и пером писателя с властью, покушавшейся на них, а тем более - их попиравшей, стала главным содержанием его, по этой причине полной трудностей и испытаний, жизни.
Эти убеждения естественно привели его в ряды левой творческой интеллигенции. В 1931 г. группа молодых поэтов, встречавшихся у Леца на квартире, начала издавать журнал “Tryby” (Наклонения), в персом номере которого он опубликовал стихи “Из окна” и “Плакат” (в последнем две завершающие строфы были выброшены цензурой). Тираж же второго номера издания почти полностью уничтожила полиция. В 1933 г. во Львове выходит первый поэтический томик Леца “Barwy” (Цвета).
В нем преобладали поэмы и стихи острого социально-политического звучания: оставшаяся кошмарным воспоминанием его детских лет Первая мировая война навсегда сделала поэта страстным антимилитаристом. В дебютном сборнике помещено стихотворение “Вино”, полное мрачной и горькой иронии. Человеческая кровь, пролитая на множестве фронтов Европы во имя ложных догматов и националистических крестовых походов, кровь разных поколений и народов уподоблена им ценным винам урожайных лет, которые надо бережно хранить, чтобы предотвратить новые кровавые жатвы из окрестностей “Пьяве, Танненберга, Горлиц”:
было много крови в Европе, было крови что воды на той войне за цивилизацию забыли набрать ее в бутылки как молодое вино мы отыщи теперь ошибку в калькуляции
В “Цветах” были также оглашены первые юмористические и сатирические фрашки* Леца (польская разновидность стихотворной миниатюры-эпиграммы, жанр, культивируемый творцами национальной поэзии от жившего в XVI веке Яна Кохановского до наших дней). Эту грань художественного дарования молодого поэта проницательно подметил и высоко оценил Юлиан Тувим - крупнейший мастер польского рифмованного слова того времени, включивший в свою знаменитую антологию “Четыре века польской фрашки” (1937) три стихотворения недавнего дебютанта.
Фрашка Леца - ближайшая родственница его будущих “непричесанных мыслей”. Здесь те же объекты сатирического осмеяния, та же упругость иронических формулировок - констатации нравственных проблем:
Я помню много милых лиц
И нахожу в том утешенье.
Теперь их нет уже в живых,
Они пошли на повышенье.
(“Воспоминания”)
* От польского fraszka - пустяк, безделица, мелочь.
Гораздо легче расширить фронт,
Чем умственный горизонт.
(“Легче”)
Переехав в Варшаву, Лец регулярно публикуется в “Варшавском цирюльнике”, становится постоянным автором “Шпилек”, его произведения помещают на своих страницах многие литературные журналы во главе со “Скамандром”. В 1936 г. он организовал литературное кабаре “Teatr Kretaczy” (Театр Пересмешников). “Наш маленький театрик, - вспоминал Лец, - дал всего 8 представлений. Тогдашние власти выдумывали самые невообразимые предлоги, чтобы его закрывать. Откопали, например, предписание, запрещающее нам пользоваться “настоящей сценой”, в связи с чем мы собственными руками и топорами развалили всю конструкцию сцены, оставив только подиум. Не скажу, чтобы хозяин этого зала был восхищен нашими преобразованиями. Наконец, пришлось закрыться. Почему? Потому что в глазах властей мы неизменно представляли какую-то опасность. Литературное руководство театром я осуществлял совместно с Леоном Пастернаком, мы писали также тексты песен, эстрадные монологи, скетчи, комментирующие актуальные события. Актерами были студенты и безработные рабочие”.
В этот период он начинает сотрудничать с варшавской газетой “Dziennik Popularny” (Популярный (с. 158:) Ежедневник) - политическим изданием, пропагандировавшим идею создания антифашистского народного фронта, в котором публиковалась его ежедневная судебная хроника, вызывавшая особое раздражение “блюстителей порядка”. После приостановки властями издания газеты, чтобы избежать грозившего ему ареста, Лец выехал в Румынию. Спустя некоторое время он возвращается на родину, крестьянствует в деревне на Подолье, служит в адвокатской конторе в Чорткове, затем, вернувшись в Варшаву, продолжает литературную и публицистическую деятельность.
Перед самой войной он завершает подготовку к печати обширного тома фрашек и подольской лирики под названием “Ziemia pachnie” (Пахнет землей), но выйти в свет книга уже не успела.
Начало войны застало Леца в его родном городе. Об этом страшном (и героическом) этапе своей жизни он рассказал позднее в нескольких скупых строчках автобиографии: “Пору оккупации я прожил во всех тех формах, какие допускало то время. 1939- 1941 гг. я провел во Львове, 1941-1943 гг. - в концлагере под Тернополем. В 1943 году, в июле, с места предстоявшего мне расстрела я сбежал в Варшаву, где работал в конспирации редактором военных газет Гвардии Людовой и Армии Людовой на левом и правом берегах Вислы. Потом ушел к партизанам, сражавшимся в Люблинском воеводстве, после чего воевал в рядах регулярной армии”.
Здесь рассказано далеко не обо всем, что довелось изведать и совершить молодому писателю, но о чем известно читателям его стихов и воспоминаний боевых товарищей Леца. При повторной попытке бегства из концлагеря он был схвачен и приговорен к расстрелу. Эсэсовец заставил обреченного на смерть рыть себе могилу, но погиб сам от его удара лопатой по шее (стихотворение “Кто копал себе могилу”). Переодевшись в немецкий мундир, Лец в таком виде пересек всю Генеральную Губернию, как гитлеровцы именовали захваченную Польшу, и, добравшись до Варшавы, установил контакт с силами сопротивления и стал работать в подпольной прессе. В Прушкове редактировал газету “Zohiierz w boju” (Солдат в бою), а на правом берегу Вислы - “Swobodny narod” (Свободный народ), где печатал также свои стихи. В 1944 г., сражаясь в рядах первого батальона Армии Людовой, скрывался в парчевских лесах и участвовал в крупном бою под Рембловом. После освобождения Люблина вступил в 1-ую армию Войска Польского в звании майора. За участие в войне получил Кавалерский Крест ордена “Polonia Restituta” (Возрожденная Польша).
В 1945 г., поселившись в Лодзи, Лец вместе с друзьями - поэтом Леоном Пастернаком и художником-карикатуристом Ежи Зарубой возрождает издание популярнейшего юмористического журнала “Шпильки”. На следующий год вышел его (с. 160:) стихотворный сборник “Notatnik polowy” (Полевой блокнот), включавший сти
хи военных лет и строфы, посвященные сражениям партизанской поры и павшим товарищам поэта-солдата. Тогда же был опубликован томик его сатирических стихов и фрашек, созданных перед войной, - “Spacer cynika” (Прогулка циника). “Эти стихи, - писал во вступлении автор, - были написаны и частично оглашались с 1936 года до военного сентября. Стихи беззаботно-веселые перемешаны здесь с теми, в которых я пытался передать ощущение нарастающей мировой трагедии. Эти небольшие примеры с болезненной очевидностью подтверждают ту максиму, что сатирик, к сожалению, ошибается редко”.
Подобно своим старшим коллегам по литературе в довоенное время (Ян Лехонь, Ярослав Ивашкевич) и писателям-ровесникам в первые годы после освобождения (Чеслав Милош, Тадеуш Бреза, Ежи Путрамент), привлекавшимся к дипломатической работе, Лец в 1946 г. был направлен в Вену в качестве атташе по вопросам культуры политической миссии Польской Республики. Вскоре (1948 г.) на родине опубликован томик его сатирической поэзии, созданной после войны, - “Zycie jest fraszka” (Жизнь - это фрашка), а затем (1950 г.) сборник “Новых стихов”, написанных в австрийской столице - городе его детства; отсюда в этих стихотворениях так много реминисценций, связанных с новым, свежим (с. 161:) восприятием памятников искусства и архитектуры этого великого центра европейской культуры.
Наблюдая из Австрии процессы, происходящие в Польше того времени, утверждение режима партийной диктатуры, подавление творческой свободы и воли интеллигенции, Лец в 1950 году принимает трудное для себя решение и уезжает в Израиль. За два года, проведенных здесь, им написана “Иерусалимская рукопись” (Rukopis jerozolimski), в которой доминирует мотив переживаемой им острой тоски по родине. Содержанием этих стихов, сложенных во время странствий по Ближнему Востоку, стали поиски собственного места в ряду творцов, вдохновленных библейской темой, и неотвязная память об убитых под другим, северным небом. Существование вне стихии польского языка и культуры, вдали от родных и друзей, привычного мазовецкого пейзажа становится мучительно-тягостным:
Туда, на север дальний, где некогда лежал я в колыбели,
Туда стремлюсь теперь, чтоб там же и отпели.
Написав эти строки, Лец в 1952 году вернулся в Польщу и сполна получил от новых властей за демонстрацию своей политической оппозиционности и свободомыслия. В течение ряда лет действует негласный запрет на публикацию его собственных произведений (как это было, скажем, с М. М. Зощенко и А. А. Ахматовой у нас). Единственной оплачиваемой (с. 162:) формой литературного труда становится для него переводческая работа, и он целиком посвящает ей себя, обращаясь к поэзии И. В. Гете, Г. Гейне, Б. Брехта, К. Тухольского, современных немецких, русских, белорусских и украинских авторов. Но и в этих условиях он отказывается послушно выполнять официальные заказы. “Я перевожу обычно, - говорил Лец, - только сочинения, которые выражают - как правило, иначе, чем сделал бы это я сам, - мысли, волнующие меня”.
Мощные общественные выступления поляков в октябре 1956 года, заставившие власти объявить о разрыве с предшествующим периодом “ошибок и извращений”, значительно ослабить контроль над идеологией и творчеством, превратили Польшу, по ироническому высказыванию диссидентов, в самый “открытый и свободный барак соцлагеря”. Одним из свидетельств перемен и стало возвращение к читателям книг Леца и издание его новых произведений.
Первой из таких прежде задержанных публикаций была “Иерусалимская рукопись” (1956 г.). “Эти стихи, - писал Лец, - завершенные в середине 1952 г., по разным причинам, пролежали в ящике письменного стола вплоть до 1956 г. Я знаю, что это самая лиричная из моих книг. Каждый выпущенный томик является, по крайней мере для меня, спустя некоторое время как бы сочинением другого человека, которое - не стыжусь в этом признаться - (с. 163:) читаешь порой даже с интересом. Тогда тебе открываются какие-то новые детали и в стихах, и между строчек”.
На гребне польской “весны”, “оттепели”, в атмосфере радостного освобождения от гнетущего догматизма и сервилизма появляется книга, принесшая ее автору мировую известность - “Mysli nieuczesane” (Непричесанные мысли). Спустя несколько лет после ее выхода в свет (1957 г.) Лец признавался: “Я всю жизнь писал фрашки и подозреваю, что это изначально были “вольные мысли”, только насильно заключенные в корсет традиционных форм. Я писал их время от времени - по мере того, как они рождались во мне под воздействием самых разнообразных причин и обстоятельств. За многие годы их набралось много в моих блокнотах и тетрадях, и я подумал о том, чтобы опубликовать эти вещи. Пожалуй, теперь я даже жалею об этом решении, так как они целиком заслонили мое творчество поэта-лирика”.
Вскоре появляется и авторская антология “Из тысячи и одной фрашки” (1958 г.), содержащая стихи-эпиграммы, создававшиеся на протяжении всего творческого пути поэта, о связи которого с сатирическим фольклором поляков говорил на примере произведений военной поры сам автор во вступлении к сборнику: “Во время оккупации общество могло убедиться в силе, целесообразности и благородных устремлениях подлинной сатиры, ведь оно само - массово и (с. 164:) анонимно - участвовало в создании теперь уже исторической оккупационной сатиры. Не знаю, много ли произведений иных литературных жанров устоит перед временем, но думаю, что наши правнуки в учебниках истории наткнутся на многие меткие строки военного сатирического творчества поляков. В этой традиции черпаешь силу. На мой взгляд, сатира, пожалуй, лучше всего отображает истинный профиль прогрессивной части общества своего времени”.
Последние поэтические томики Леца - “Kpi^ i pytam о drog?” (Насмехаюсь и спрашиваю про дорогу - 1959), “Do Abia i Kama” (Авелю и Каину - 1961), “List gonczy” (Объявление о розыске - 1963), “Poema gotowe do skoku” (Поэмы, готовые к прыжку - 1964) - отмечены, по свидетельству самого автора, наблюдаемой им у себя “склонностью ко все большей конденсации художественной формы”. Это относится и к опубликованному на страницах литературной прессы циклу “Ксении”, состоящему из коротких лирико-философских стихотворений, и к серии прозаических миниатюр “Маленькие мифы”, форму которых Лец определил как “новый вариантик непричесанных мыслей с собственной фабулой-анекдотом “.
В 1964 г. появилось второе издание “Непричесанных мыслей”, а через два года поэт успел еще подготовить том “Новые непричесанные мысли”, содержащий огромное богатство тем, среди которых особой (с. 165:) популярностью пользовались его историософские афоризмы.
После долгой, неизлечимой болезни, давно сознавая свою обреченность, Станислав Ежи Лец скончался 7 мая 1966 г. в Варшаве.
До конца дней его не покидала ясность сознания и высказываний. Еще за два месяца до смерти он попробовал оценить свой жизненный и творческий путь:
“Был в моей жизни такой период упадка, который доселе является стартовой площадкой моих самых смелых свершений. Когда я чувствую себя особенно усталым от тягот, то мысленно возвращаюсь в эту пропасть, чтобы сила давнего падения вновь вытолкнула меня вверх. Какой там из меня философ? Ведь у меня нет никакой теоретической подготовки в этой области, хотя существуют, впрочем, и мужики-философы. Но я очень недолго носил мужицкую сермягу. Пожалуй, это расчленение моего творчества на философию, лирику и сатиру пахнет педантизмом профессионально-критического разбора. Поэзия имеет разнообразные обличья. В ней есть все, а точнее - все должно быть. И каждый находит в ней то, что ищет. Разве что в ней, действительно, нельзя ничего найти. Некоторые придерживаются мнения, что автору труднее всего оценить самого себя. Если это правда, то лишь отчасти, ибо если автор к чему-либо стремится, то может проверить, в какой мере он (с. 166:) приблизился к поставленной им (или эпохой) цели. А какими он пользуется мерами и весами, это опять-таки определяется его ощущением времени и перспективы… Что ж, я хотел своим творчеством охватить мир. Эту задачу мне усложнили, расширив его эскападами в космос”.
“Непричесанные мысли” стали вершиной и квинтэссенцией творчества Станислава Ежи Леца. Внутренняя, духовная свобода и интеллектуальная смелость, которые характерны для его в
ысказываний, были особенно поразительны для эпохи подневольных умов и тщательно выверенной степени допустимого критицизма. Недаром один из первых читателей этой книги Ян Юзеф Липский написал, в частности: ““Непричесанные мысли” - это самое значительное на протяжении многих лет явление в нашей литературе на современную тему. Лец - скептический рационалист - сознательно отказывается от всякого пафоса, а его критицизм заключает в себе больше сарказма, чем проповедничества, что не мешает ему постоянно сопоставлять свои знания о современности, наблюдения, почерпнутые из жизни, с собственной системой моральных критериев и с собственной концепцией человека. “Непричесанным мыслям” суждено занять заслуженно почетное место среди книг, являющихся не только документом определенного этапа идейного, интеллектуального и (с. 167:) художественного прогресса, но и свершением, имеющим непреходящую ценность”.
О том, как возникали “Непричесанные мысли”, рассказал сам автор: “Эти высказывания несут на себе отпечатки пальцев нашей эпохи… Если бы варшавские кафе закрывались на два часа позже, “мыслей” было бы процентов на 30 больше… Как и фрашка, “непричесанная мысль” возникает сразу, но в форме самой лапидарной прозы. Можно бы, в крайнем случае, назвать это конденсированной эпиграммой. Но нет! Тогда бы ощущалась трудоемкость работы, рифма и ритм ограничили бы свободу непокорной мысли. Отсюда так много недоразумений, случающихся с нашими авторами фрашек, которые часто насильно стараются зарифмовать то, о чем подумали. “Непричесанные мысли” записывались в кафе, в трамваях, в парках, ба! - даже в клубе литераторов. Вообще-то, я всегда мыслил таким образом, только врожденная скромность не позволяла отважиться на то, чтобы записывать, а тем более публиковать эти мои “непричесанные мысли”… Это беседы с самим собой, их можно было бы определить как попытку охарактеризовать явления нашей действительности… Даже при создании той игры понятий и слов, какими являются “Непричесанные мысли”, нужно быть поэтом…”
Последнюю мысль об однородности литературного наследия Леца в его философских, лирических и (с. 168:) сатирических проявлениях выразительно развил крупный польский поэт и прозаик наших дней Тадеуш Новак: “Если хлорофилл является основной составной частью растительной клетки и будет одинаков в клетке водоросли, полевого хвоща или яблочной листвы, то подобная субстанция, питающая все жанры творчества, в каких работал Лец, - это поэзия”.
Конечно, “непричесанность” мыслей Леца не только в импровизационности, спонтанности их возникновения и фиксации, ведь внимательный читатель, конечно, обратит внимание на виртуозность, с какой он оперирует словами на минимальном пространстве афоризма. “Непричесанность” в первую очередь - в отказе подчиниться густому гребешку и ножницам цензуры, в сопротивлении, которое этот настороженный и все подвергающий сомнению ум оказывает узам привычных схем мышления, давлению общепринятых взглядов, ложной многозначительности различных догм и нравственно-бытовых стереотипов. Внешне миниатюрной художественной форме тут надлежало воплотить в себе все напряжение творческой воли писателя-гуманиста.
Читатель, ознакомившийся с основными вехами жизненного и творческого пути Леца, без труда заметит, что “Непричесанные мысли” - это также скрытая автобиография поэта. Он заключил в этой книге все свои вызовы силам, противостоящим (с. 169:) человеческому достоинству и принципам демократии, все свои суждения о природе исторического процесса, его опасностях и деформациях, свое знание “анатомии власти” и механизмов ее осуществления. Он с беспокойством отмечает театральность обыденного человеческого поведения и обыденность мещанского кругозора у людей театра.
Он идет путем поисков новой литературной формы, лапидарной и отточенной, как бы конкурирующей с математическими формулами: “Будем писать кратко, - говорил Лец, - чтобы закончить предложение в ту же самую эпоху, когда его начали”.
Создавая самую лаконичную хронику пережитого современным художником из Восточной Европы, писатель выступал поборником активного гуманизма, сочетавшим в себе горечь и печаль трудного исторического опыта с терпимостью и добротой, а его выводы обретали универсальную значимость и масштабность, ибо, как писал известный польский поэт и драматург Станислав Гроховяк: ““Непричесанные мысли” останутся произведением, в котором, пожалуй, точнее всего прослеживается эскалация современного заблуждения: от позиции интеллектуального самодовольства до глупости, от глупости до узурпирования права изрекать “истины”, от узурпирования права до тирании, от тирании до преступлений. Эти четки собраны из бусинок столь малых, сколь миниатюрны афоризмы Станислава Ежи Леца”.
Отчеканенные в гибкой и ясной польской речи, “Непричесанные мысли”, по высказыванию видного польского поэта-новатора Юлиана Пшибося, “являются, может быть, лучшей практикой, предваряющей чтение хороших современных стихов: они обостряют внимание к каждому слову, пробуждают и приводят в движение языковую образность и фантазию читателя”.
Одно из популярных изречений Леца гласит: “Я хотел сказать миру только одно новое слово, но так как не сумел этого - сделался писателем”. Вряд ли читатель знаменитой книги польского поэта здесь с ним согласится, хотя, конечно, отметит присущую ему скромность. Ведь “Непричесанные мысли”, безусловно, стали новым словом в искусстве афоризма - этой древнейшей и ценимой во все времена разновидности литературно-интеллектуального творчества.
Что отличает Леца от многих, впрочем, заслуженно знаменитых мудрецов и мыслителей, классиков афористического жанра? Прежде всего то, что его высказывания, как правило, не содержат непререкаемых суждений и приговоров. Вместо окончательной истины Лец предлагает нам сентенции, произносимые с иронией или сомнением.
Редкостно разнообразны и формы его изречений. Здесь афоризм-определение, дефиниция, подвергаемая сатирической актуализации (“Настоящая (с. 171:) сатира - та, на которой ставят крест”), псевдоцитата (“Из книги бытия: “Только один жил с начала света и до его конца - страх””), пародия на официальные пропагандистские лозунги (“Сбываются наши самые смелые мечты! Может, пора исполняться и несмелым?”), короткий диалог (““Я - поэт завтрашнего дня!” - сказал он. “Поговорим об этом послезавтра!” - ответил я”), мини-рецензия (“Вот это пьеса! Столько сценических персонажей, которые говорят о том, что автору нечего сказать!”), крохотный рассказ со своим сюжетом (“Крикнул: “А король-то голый!”. Но придворные заткнули ему рот: “Молчи!”. - “Почему?” - “Может простудиться!””), фрашка в одно предложение, с внутренней рифмовкой (“Следование догматам грозит матом”) и т.д. Лец расширил традиционную емкость афоризма, заполнил его тесные рамки конденсированным содержанием современных проблем, страхов и прогнозов, концентрируясь, в основном, на комичных и болезненных аспектах человеческого существования.
“Непричесанные мысли” принесли своему автору широчайшую известность. Их переводы на основные языки света, появившиеся в США, Англии, ФРГ, Швейцарии, Италии и других странах Запада уже в 60-е годы, долгое время возглавляли списки бестселлеров. “Мысли” эти повторяли американские президенты и германские канцлеры, парламентарии разных стран.
В советскую же печать антитоталитарные, бунтарские “Непричесанные мысли” просачивались лишь в виде небольших газетных или журнальных подборок, а единственное их издание у нас отдельной книжкой (1978 г.) подверглось оскоплению “благоразумными” переводчиками и редакторами*.
Между тем именно нашему обществу, которому объекты едких насмешек Леца - демагогия, политическое хамелеонство, агрессивное невежество, националистический популизм - знакомы как никакому другому, особенно важно пройти школу остро-парадоксального и истинно демократического мышления у Леца.
Настоящее издание - наиболее полное из всех, выходивших по-русски, - содержит свыше тысячи афоризмов и сентенций Станислава Ежи Леца.
Жизнь писательского слова этого гуманиста без страха и упрека, свечение интеллекта человека, не желавшего в угоду кому бы то ни было причесывать свои мысли, продолжаются…
“И умершие молчат лишь до времени, которое выскажется за них” (С. Е. Лец)
Самые яркие цитаты, высказывания и советы Леца, которые, как ободряющий душ, действуют на наш мозг.
Мастерство подать свою мысль в лаконичной и хлесткой форме - это настоящий талант. Не многим удалось достичь в этом искусстве больших высот. Среди этих везунчиков - популярный польский поэт, сатирик, философ и один из лучших афористов прошлого века - Станислав Ежи Лец.
Гений сарказма Станислав Ежи Лец
Я собрала для вас яркие цитаты, высказывания и советы Леца, которые, как ободряющий душ, действуют на наш мозг:
О ЧЕЛОВЕКЕ
1.Человек, мир перед тобой распахнут настежь, поэтому смотри, как бы не вывалиться.
2.Сходят с ума только те, у кого он есть.
3.Дурак - это человек, считающий себя умнее меня.
4.После общения с некоторыми людьми у меня появляется ярко выраженный комплекс полноценности.
5.Граница между светом и тенью - ты.
6.Крыша над головой часто не позволяет людям расти.
7.Многим нулям кажется, что они - орбита, по которой вращается мир.
8.Тот, кто не разбирается ни в чем, может взяться за что угодно.
9.Раздвоение личности - тяжелое психическое заболевание, так как сводит бесчисленное множество существ, на которые обычно раздроблен человек, к жалким двум.
10.Роды - болезненный процесс, в особенности если человек рождает сам себя, да еще в зрелые годы.
11.Если бы животное убило преднамеренно, это был бы человеческий поступок.
12.Я знал человека столь мало начитанного, что ему приходилось самому сочинять цитаты из классиков.
13.Совесть у него чистая. Не бывшая в употреблении.
14.Бог сотворил нас по своему образу и подобию. Но откуда уверенность, что он работал в реалистической манере?
О ЖИЗНИ
15.Когда я начинаю думать серьезно, я вижу, насколько комичен мир.
16.Ну допустим, пробьешь ты головой стену. И что ты будешь делать в соседней камере?
17.Безвыходным мы называем положение, выход из которого нам не нравится.
18.Я думал, что опустился на самое дно, как вдруг снизу постучали…
19.Люди одиноки, потомy что вместо мостов они стpоят стены.
20.Истина обычно лежит посередине. Чаще всего без надгробия.
21.Техника техникой, но лифт ломается чаще, чем лестница.
22.Не каждая серая масса имеет что-то общее с мозгом.
23.Многие бумеранги не возвращаются. Выбирают свободу.
24.Правду сказать, мы знаем жизнь только по литературе. Разумеется, за исключением тех, кто не знает литературы.
25.Мгновение осознания своей бесталантности есть вспышка гениальности.
26.Пословицы противоречат одна другой. В этом, собственно, и заключается народная мудрость.
27.Из одной системы нам еще долго не выбраться - из солнечной.
28.Незнание закона не освобождает от ответственности. А вот знание нередко освобождает.
29.Достаточно поддаться иллюзии, чтобы почувствовать реальные последствия.
30.Все уже описано. К счастью, не обо всем еще подумано.
31.Оптимизм и пессимизм расходятся только в дате конца света.
32.Жаль, что в рай надо ехать на катафалке!
33.Жизнь - вредная штука. От нее все умирают.
34.Когда сплетни стареют, они становятся мифами.
35.Если смотришь на мир прищурившись, легче скрыть слезы.
36.Всем правит случай. Знать бы еще, кто правит случаем.
37.Всю жизнь идти к цели можно, только если она постоянно отодвигается.
38.Не люблю смеха сквозь слезы - он разбавленный.
39.В перечень мук, которые претерпел наш народ, следовало бы включить обязательное школьное чтение.
О МУЖЧИНЕ И ЖЕНЩИНЕ
40.Если бы повысилось искусство вести беседу, понизилась бы рождаемость.
41.Женщины - это садистки; они истязают нас муками, которые мы им причиняем.
42.Вы можете представить себе женщину, которая позволила бы своему любовнику тысячу и одну ночь рассказывать сказочки?
43.И что ты скажешь, физика? Охлаждение отношений между людьми, как следствие трения между ними.
44.Настоящего мужчину можно узнать, даже когда он голый.
45.Можно влюбиться из одной только ревности.
46.Плагиаторы, спите спокойно. Муза - женщина, она редко сознается, кто был первым.
СОВЕТЫ САТИРИКА
47.Иногда надо замолчать, чтобы тебя выслушали.
48.Красивая ложь? Внимание! Это уже творчество.
49.Будь альтруистом: уважай эгоизм других!
50.Будь реалистом: не говори правды.
51.Человек, мир перед тобой распахнут настежь, поэтому смотри, как бы не вывалиться.
52.Бог - юморист: если не верите - посмотрите на себя в зеркало.
53.Всегда обращайся к чужим богам. Они выслушают тебя вне очереди.
54.Не будем пытаться понять друг друга, чтобы друг друга не возненавидеть.
55.Давайте будем людьми хотя бы до тех пор, пока наука не откроет, что мы являемся чем-то другим.
