Наши следы
Скроются белым.
Ты не бойся восклицать.
Слоги седых
Заново спели.
Таял в маске воск лица.
Звон тетивы,
Вещие стрелы
Разорвут лунави ткань.
Влил в медь иных,
Оберег сделав.
Речь живил у завитка.
Ветру бросал
Крохи скитаний,
Нарядить мечту во лён.
Помнишь, краса,
В стае летали,
Когда полог был спалён.
Только теперь
Вьюга смеётся,
Водит силу показать.
Долго терпел,
Вился змеёй царь –
Рок, что тмил твои глаза.
Песней лучин,
Робким зачином
Вызволять остывший дух.
В нить обручил
Слюб, что зачли нам.
Огнедарец не потух.
Шёпот тропы,
Вязкие соки.
Встреча дальних вопреки.
Самость добыл.
Дедушка строгий,
Пухом в кресень проведи!
Внутри неё пульсировала безымянная тоска этого примитивного жалкого мира.В глазах давно расставлены ловушки на хищные смыслы – приручить, выдрессировать и выгуливать на поводочке, улыбаясь обыденности бытия. То – бездна, наполненная горьким опытом, манит очередного пройти болотистую местность, узреть запретное и вкусить мёда нетварного. Не поможет шест, не найдётся гать, не спасут крыла загнанного разума. Поспеть в никуда под грузом за плечами. Сколько видели звери-соратники обманутых и в то же время прозревших – не тронули; сколько травы снесли кровоточащих стоп – выпрямились; сколько духов кружилось, редкими каплями дразня маячок отрешения – отпрянули некормлеными; сколько заговорённых камней во снах призывали: «Поверни обратно», – упокоились на дне озёр. Не магнитное ведь, а созвучное. Не половинчатое, а целое…
Она стоит на мосту, творит песню и крепит грядущего странника. Пояс его – оберег его, узоры на одеянии – преодоление всех препятствий, волосы длинные – собеседники дерев, а взгляд точно с картин васильевских – плеть, низвергающая скалу. Начатое – продолжится, суждённое – в прах рассыплется. Двоим вилами по воде писать и её же в ступе толочь, чтобы полить комочек укромного места, холопством не затоптанного. Пока рушник солнцеглядый Родовой столб обнимает – вервь не обрезана, дыхание не закабалено. Слава зрячему и зовущей!
Рецензии
Приветствую, Евгений...чудесное произведение...мудрое и вдохновенное...очень понравилось...спасибо за волшебное творчество...с искренним уважением и признательностью...радости вам, Евгений, любви и всего самого, самого солнечного...
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру - порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
У меня есть две любимые метафоры.
Первая касается нашей способности навигации в новом энергетическом пространстве: метафора разведчика. Все мы, каждый из нас является первопроходцем, разведчиком территории Новой Земли. Отличительная черта разведчика: готовность ко всему новому и неожиданному. Когда ты ступаешь на неизвестную тебе территорию, ты внутренне собран, осознан, готов молниеносно среагировать на любое изменение. Разведчик не задерживает подолгу на одном и том же месте, его задача – идти вперед и сохранять присутствие Духа не смотря ни на что…
Многим из нас это дается с трудом: как только мы попадаем в место/среду/окружение, которое нас устраивает, мы тут же начинаем «окапываться», прорастаем корнями там, и когда приходит время двигаться дальше, у нас не получается делать это с легкостью, т.к. мы крепко приросли, можно сказать, прикипели к тому, что имеем в данный момент. И тогда запускается череда событий, призванная вырвать нас из мгновенно ставшей привычной среды обитания… и возникает вопрос: что опять?
Да, снова и снова, раз за разом! В ближайшие пару лет у нас не будет роскоши подолгу задерживаться в одном и том же месте, в одном и том же пространстве. Земля меняется от прилива к приливу, поток космической энергии ослабевает на несколько дней, чтобы вновь хлынуть и накрыть новыми энергиями, новыми частотами, новыми вибрациями… неужели кто-то еще верит, что при такой стимуляции продвижения вперед можно усидеть на месте, не изменившись?!
В последнем ченнелинге Кутхуми 22:2 был назван крайний срок «сидения на заборе» - декабрь 2010. До прихода следующего шквала Волн Вознесения каждому человеку на планете нужно сделать выбор, с кем он «дружит»: потакает прихотям низшего эго или следует велениям собственного Духа, готовый с открытым сердцем объединиться в единую сеть, в единую решетку Любви на планете…
И вот тут к месту вторая метафора: среди нас есть те, кто живет на дне океана, изредка им удается подняться из глубины на поверхность и увидеть восход солнца и небесную синеву. Для них это мощное переживание, раскрытие неведомых до селе возможностей… но потом они вновь спускаются в привычную им глубину, и память как бы стирает воспоминание о пережитом… теряется глубина пережитого и осознанного, остается лишь проблеск самого действия, что это было. А на берегу океана живут люди, для которых рассвет и закат – радостное, но привычное явление. Иногда им приходится погружаться в глубины океана, они надевают защитный скафандр и ныряют вниз. Но они никогда не смогут остаться в глубинах навсегда: свет солнца пропитывает каждую клетку их существа, и для них невыносима сама мысль пребывать в вечном мраке серых полутонов и оттенков. Да, состояния бывают разные, но они никогда не откажутся от возможности вырваться наверх и увидеть солнце! Девиз первых - «а меня все устраивает»: устраивает отсутствие солнца, устраивает привычная серая глубина… Естественное стремление вторых – идти вверх, идти вперед, несмотря ни на что и вопреки всему.
И все же, несмотря на разницу восприятия, мы вместе, на одной планете, вместе растем, вместе учимся, вместе взаимодействуем. С каждым днем наша связь все прочнее, а поддержка друг другу крепче. И если раньше мы плакали, ощущая помощь и поддержку тонких планов, то теперь слезы радости текут, когда, наконец, чувствуешь, что ты не один ФИЗИЧЕСКИ, чувствуешь рядом плечо друга, собрата, единомышленника… несмотря ни на что и вопреки всему)))
С любовью к таким разным, но горячо любимым Творцам планеты Земля,
Вот - прошла, накрыв меня с макушкой, и понеслась к берегу. Этим летом в Латвии стоит несусветная жара, и к морю мы несёмся в конце каждого рабочего дня, кувыркаясь в водоворотах до позднего вечера, когда наконец-то становится сначала прохладно, а потом, после последнего заныра на закате солнца - даже чуть холодновато. И завтрашняя париловка уже не кажется такой трагичной.
Вода всегда была символом времени, ни
одна волна не схожа с другой. Ни одна жизнь не похожа на другую. В
поздний час, когда после возвращения с пляжа есть время, как
говорят в армии, посидеть над собой
, можно вспомнить старые
обещания.
Я уговорил своего товарища по давней службе в Чехословакии разрешить мне опубликовать пару его писем. Он «возник из прошлого» совершенно неожиданно – звонком с юга, где сейчас, оказывается, благоденствует в своём российском адвокатстве. Меня нашёл в Интернете и – вот так, вдруг – поделился тем, как жил все те годы после того, как военная служба развела нас. А было это аж 26 лет назад.
Мы познакомились с ним в сказочной Словакии в 1982-м. Я, старший следователь военной прокуратуры при 30-й Иркутско-Пинской дивизии, тогда только-только получил майора, а он был молодым и цветущим старшим лейтенантом юстиции. Стояла наша «контора» вместе со штабом дивизии в городе Зволене – и была единственной на всю Словакию. Справка: в Чехии стояло аж 4 военных прокуратуры. И, как я уже писал когда-то, главным отличием службы «совиетских вояцев » в Словакии от службы «в чехах » было отношение местного населения. Когда наши коллеги приезжали к нам из Чехии в Словакию, то просто теряли дар речи от того, как тепло, по-братски, относится к нам местное население. Не хочется повторяться, обо всё этом я лет семь назад выдал на-гора пространные посты с фотографиями. С размещением мне помогал мой френд , поскольку своего ЖЖ у меня пока не было. Ну – надо будет – повторим, как говорится.
Это было романтическое и спокойное время. Где-то далеко от нас полыхала афганская война. Оттуда, по замене, приезжали в нам офицеры, прошедшие реальные бои. Они ошеломлённо смотрели на цветущий мир вокруг и – как могли – привыкали, что теперь на чужой земле не надо ходить с оружием.
Их рассказы с удовольствием выслушивали на кухнях и на шашлычной природе, но совершенно не принимали в расчёт при обучении войск. Это, увы, очень на нас похоже. Жив был миляга Леонид Ильич Брежнев, авторитет нашей страны и её Вооружённых Сил был несомненен. И никто не предполагал, что через год гроб с телом Генсека при массе видеокамер уронят-бросят в могилу за Мавзолеем, и по стене нашего государства пройдёт первая зловещая трещина.
Мы расстались с товарищем в 1984-м, когда я перевёлся в Московский гарнизон – преподавать криминалистику на военно-юридическом факультете ВКИ МО СССР. А через 7 лет, когда Союз после отвратительной агонии треснул и посыпался, подал рапорт об увольнении из армии и вернулся домой, в Латвию, где, став полковником-лейтенантом полиции, стал преподавать ту же криминалистику (но уже на латышском языке) в Полицейской академии родной Риги.
Очень по-разному сложились наши пути. Слишком уж непохижими по масштабу и характеру были события в Латвии и России.
В сравнении с тем, что мне описал мой друг, в Латвии я жил «у Христа за пазухой». Но нельзя не видеть, что при срамном развале Союза миллионы людей попали в самую настоящую мясорубку.
О жертвах этой мясорубки сейчас не особенно принято вспоминать. Для тех, кто живёт в России, случилось уже многое, забившее события тех лет, а для тех, кто остался за её пределами (как я), сегодняшнее тоже по-мелочному важнее памяти о прошлом.
И когда вдруг оттуда – из прошлого –
появляется весть, оказывается, что ничего не было «давно», всё это
случилось на жизни одного поколения, оно ещё болит и
кровоточит.
Мой товарищ, как и всякий военный юрист советской формации, прекрасно владеет всеми видами русского языка. Из текста двух писем, по его же просьбе убраны только некоторые «идентификационные данные», всё остальное осталось в его оригинальном изложении.
Фотография относится к октябрю 1984 года. На моей отвальной в горах, на даче коллеги из «верейной беспечности» (полиции Словакии) Йозефа Захенского. В обнимку с секретаршей стоим над пропастью: слева – я, справа мой друг, автор писем.
До обрушения нашего государства осталось 7 лет.
Если интересно – читайте.
Текст письма:
Вопреки всему, назло всем, несмотря ни на что и во имя всего!
Дорогой Юра! Твое послание получил и впитал его. Вчера я вкратце поведал о своем "боевом пути", а сегодня, выкроив время, хочу немного подробнее изложить тебе мой "анабазис" (не путать с Ксенофонтом и Швейком)! После твоего отъезда в Москву в 1984 г. я оказался в Миловице на должности сначала следака, а буквально через пару месяцев - старшего вышетрователя (следователя - словац.) Служил под командой легендарной личности - полковника Игнатенко Василия Андреевича, бывшего десантника. Этим все сказано. Жалобщики, униженные и оскорбленные обходили нашу контору за два квартала, боясь нарваться (в буквальном смысле) на шефа, который с похмелья любил покой, тишину и уединение.
Замом был прекрасный парень- майор Саушкин Толя, а следаком - двухгодичник лейтенант Хайруллин. Вдвоем с ним мы недолго работали вместе, т.к. в январе 1986 г. он погиб в ДТП (возвращался на машине шефа от бабы из госпиталя в Черни-над-Тиссою, был гололед, машина кувырнулась в кювет и... привет).
В мае 1986 г. я был назначен замом в Оломоуц вместо майора Иваниченко, которого отправили на Северный Флот. В июле 1987 в Оломоуце у меня народилась вторая доча - Катя. Так что, обе девки у меня импортные.
Прокурором в Оломоуце был хороший дядька - полковник Рябцов, который приехал из ГВП затариться коберцами (коврами для продажи в СССР ) и уже был кандидатом "на распиловку".
Осенью 1987, по окончании срока пребывания за границей, получил назначение замом в Брест. Прокурором там был наверняка известный тебе Мих.Мих. Тарасюк. В твою бытность в Зволене он был старшим военным прокурором СО ВП ЦГВ. Такой худенький, белобрысый подполковник в морской форме. В Бресте я в течение недели получил шикарную квартиру в самом центре города на бульваре Мицкевича. Сие чудо стало возможным благодаря тому, что родная сестра шефа занимала должность зам. пред. горисполкома.
Но счастье длилось недолго - летом 1988 наша Брестская контора на 4 с плюсом сдала проверку комиссии ГВП и всех офицеров включили в резерв на выдвижение. И уже в ноябре этого же года я был назначен замом прокурора *** в Баку. Семейство оставил в Бресте, а сам на "жигуленке" покатил из Бреста в Баку (прикинь!)
Буквально через несколько дней после моего приезда в Баку первый раз были введены войска и комендантский час. Бабуины возжелали самостийности, создали "Народный Фронт", стали требовать выхода из Союза, выселения всех русскоязычных, вывода советских войск с территории Азербайджана и т.д. Все это сопровождалось провокациями, попытками нападений на воинские части и склады с оружием и боеприпасами, диким антирусским национализмом, массовыми (сотни тысяч) демонстрациями.
В каждом районе города были созданы военные комендатуры, которые дислоцировались в зданиях районных комитетов КПСС. Около 300 тыс.бабуинов неделю сидели на площади у здания Правительства, жгли сотни костров, изуродовали весь асфальт и за неимением заведений типа "Мэ" и "Жо" до верху засрали центральный фонтан c наядами. На каждом крупном перекрестке стояла бронетехника, проверялся каждый проходящий мимо автомобиль. В случае неисполнения приказа об остановке немедленно открывался огонь на поражение.
Однажды ночью министр культуры Полад Бюль-Бюль оглы, думая, что комендантский час не для него и «пскопская» десантура ну просто обязана знать в лицо азербайджанского соловья, нарвался на неприятности. Без лишних слов и какого - либо пиетета его выволокли из машины и надавали таких киздюлей, что он потом целый месяц зализывал раны в больнице, дивясь непредсказуемости и недостаточному культурному уровню русских солдат.
В общем, весь этот бардак продолжался до весны 1989, потом как-то все сошло на нет, бабуины затаились и внешне все выглядело более-менее пристойно.
Но с ноября 1989 г...о вновь понеслось по трубам. На этот раз еще одним раздражителем, помимо нас, русских, выступили армяне. Начались массовые погромы не только в Баку, но по всей республике. Я лично был свидетелем тому, как армян выбрасывали из окон домов с 3-12 этажей, отлавливали на улице, избивали, связывали проволокой, обкладывали старыми автомобильными покрышками и прямо на улицах сжигали заживо.
Самое страшное - это обыденность происходившего. Представь себе - солнечное утро, начало дня. Улицы запружены людьми, идущими на работу, в обычном режиме ходит общественный транспорт, мамки ведут детишек в садики и школы. А в это же время, то у одного дома, то у другого клубятся кучки озверевших бабуинов (в основном молодняк), в открытую убивающих людей. Милиция или проходит мимо, или безучастно наблюдает за происходящим. Обыватели же просто огибают место убийства и, как ни в чем ни бывало, идут дальше. Некоторые останавливаются минут на 5, чтобы полюбопытствовать, кого именно и как убивают. Затем все расходятся, оживленно и радостно обсуждая событие. Через полчаса трупов уже нет, тротуар вымыт и все идет своим чередом. И так по всему городу.
Обезумевшие армяне, бросив все, ломанулись в расположение наших воинских частей, где их принимали, размещали, кормили, мыли, оказывали мед. помощь и т.д. Это подлило масла в огонь и теперь уже бабуины стали штурмовать наши части.
Примерно 10-12 января 1990 в Баку вновь были введены войска. И понеслось... Основные события в Баку развернулись 19-21 января 1990. Почти в центре города, в военном городке "Сальянские казармы" располагался штаб 60 МСД *** с танковым полком, двумя мотострелковыми полками, батальоном связи, разведротой, ЗРП. Здесь же находились склады артвооружения. Со всех сторон городок окружен жилыми домами.
В городке имелось 3 КПП и 2 КТП парков. Вечером 19 января 1990 бабуины в количестве не менее 5 000 особей блокировали все КПП и КТП с помощью залитых под пробку бензозаправщиков и стали требовать, что вся боевая техника, оружие и боеприпасы были переданы им. Когда им тактично объяснили, что они явно погорячились, по городку был открыт шквальный огонь, который велся в основном с верхних этажей и крыш жилых домов. Появились первые погибшие и раненые с нашей стороны.
И тогда командующий 4 ОА генерал-лейтенант Соколов (младший сын бывшего МО СССР Соколова, который был снят с должности Горбачевым за Руста), дал команду "рассеять нападающих". Всю ночь и в течение дня 20 января их "рассеивали", да так, что *** (трёхзначное число ) из них упокоились вечным сном на аллее "шахидов" в бывшем ЦПКиО им С.М. Кирова.
Наши потери составили 17 человек, из них 3 - небоевые. 21 января 1990 все офицеры и прапорщики с помощью выделенной им бронетехники свезли свои семейства в штаб 60 МСД, где их размещали в подвалах. Там же составлялись списки на эвакуацию. Если родственники членов семей проживали в Центральной России - отправляли в Москву. На Украине - тогда в Киев. В Сибири - в Новосибирск.
Я своих девчонок вывез под обстрелом из дома в десантном отделении БМП. На территории дивизии формировались колонны бронетехники (БТРы, БМП, БРДМ и даже танки) в которые усаживали женщин и детей, Затем эти колонны (а их было минимум три), под прикрытием ЗСУ 23-4 "Шилка" следовали на окраину Баку в пос. Насосный, где находился аэродром военно-транспортной авиации.
Были попытки обстрелять колонны, но "Шилки" разнесли по пути следования верхние этажи нескольких высотных жилых домов и бабуины обстрелы сразу же прекратили. В самолеты ИЛ-76 грузили по 380-400 человек (стоя, как сельдей в бочках) и отправляли за пределы Азербайджана. Вместе с членами семей офицеров и прапорщиков по воздуху отправляли и армян, которые нашли ранее прибежище в наших частях. Мои девочки долетели до Чкаловского, где их встретил мой батя. И остались мы, мужички, одни. И ты знаешь, Юра, мы все почувствовали такое облегчение, такой пофигизм! У нас оказались развязанными руки! Семьи-то в безопасности, бояться нечего!
(Продолжение следует)
В одной из статей известного современного раввина мне встретилось такое выражение: «Евреи как народ выжили вопреки всему и несмотря ни на что». Я задал себе вопрос: разве это не одно и то же - «вопреки всему» и «несмотря ни на что»?
Проблемы, с которыми сталкивался в ходе истории (и продолжает сталкиваться сегодня) наш народ, относятся к двум основным категориям. Первая - давление извне, та вражда и препятствия, которыми окружали нас другие нации. Вторая - те проблемы, которые мы создаем себе сами. Казалось бы, те же самые процессы происходят со всеми другими народами, и в еврейском варианте нет ничего исключительного. Почитав российские газеты, можно, например, прийти к выводу, что у русского народа есть внешние проблемы - чеченцы, еврейский заговор и западные капиталисты, а есть внутренние (без изменений, по Гоголю) - дураки и дороги.
Особенность евреев в том, что в нашем случае обе этих разновидности проблем проявляются и осложняют жизнь в исключительно яркой, рафинированной, гротескной форме. Чаще всего нас ненавидят на ровном месте (по крайней мере, совсем не за то, в чем мы действительно противостоим остальному человечеству); а сами мы создаем себе трудности там, где их явно не должно было бы быть.
На Песах к нам в Израиль приезжала близкая подруга моей жены, которая уже несколько лет живет в Германии, в городе Дюссельдорф. Не буду вникать в детали и подробно описывать, как она там оказалась – мне кажется, что у всех еврейских ребят, попавших в Германию, похожие истории. В пост-перестроечной, мафиозно-демократической, богато-нищей кутерьме послесоветского пространства еврейские семьи искали новые жизненные цели. Уехать в Израиль казалось самым простым делом, а в знакомой для всех песне пелось, что «трудное счастье - находка для нас». Зачем же бросаться за легким? Это открытие посетило умы русскоязычных евреев не сразу, а году так в 1993-1995, когда огромные волны репатриации в Израиль пошли на спад. Америка закрылась. И тогда появилась альтернатива - Германия. Там - европейская культура, высокий уровень жизни, там бесплатное высшее образование, развитая медицина и достойное социальное обеспечение.
Почти по всем этим позициям Германия выигрывала по сравнению с Израилем. Колбаса была и там, и там, но все уже прекрасно знали, что в Израиле – арабский террор, тяжелый климат, неизбежность опасной трехгодичной службы в армии, нестабильная экономика, высокая безработица среди интеллигенции, и самое главное - низкопробная «восточная» культура. То есть люди едят руками, громко разговаривают на рынке и не знают, кто такой Пушкин. И если все первые неприятности можно было снести, то незнание Пушкина еврейских интеллигентов убивало наповал.
И вот теперь, приехав в гости в Израиль, наша дюссельдорфская знакомая стала потихоньку жаловаться на Германию. Оказывается, в университет попасть не просто, а льготы для новых эмигрантов постепенно снимаются по мере прибытия оных. Оказывается, антисемитизм существует, и вовсе не все немцы замирают в скорбной виноватой немоте при упоминании Освенцима - тема Катастрофы и роли немецкого народа в ней все больше вызывает встречное раздражение и агрессию. Впрочем, до таких разговоров доходит редко - евреи панически стесняются напоминать немцам о «том самом». Ведь это невежливо - находясь в гостях, напоминать хозяину о его преступном прошлом. Однако наибольшую грусть у нашей знакомой вызвала еврейская общинная и культурно-национальная жизнь в Германии. Она – девушка с четким еврейским самоопределением, хотя и не слишком религиозная, но очень проеврейски настроенная. Кроме того, ей казалось, что если в Германию уезжает столько молодых, красивых и умных евреев, там обязательно должна быть приятная, образованная еврейская компания. Вот эта-то мечта и потерпела крах.
Оказывается, двести тысяч евреев в Германии - это не огромная еврейская община, а двести тысяч отдельно взятых эмигрантов, каждый из которых - одиночка. Община не старается никого привлекать, она существует сама по себе и сама для себя. Придешь - хорошо, не придешь - звать не будут. Раввин, как правило, – должностное лицо, рабочий день которого заканчивается в семнадцать ноль-ноль. Более того, слишком тесная связь молодого человека с общиной рассматривается как недостаток, признак личной слабости: раз тянешься к своим - значит, не хочешь интегрироваться, не стремишься в плавильный котел европейской культуры, недостаточно владеешь немецким языком…
Путь к карьере лежит через отказ от связи с еврейством и ненавязчивое замалчивание своего происхождения. Община - пристанище ветеранов и слабаков, тех, кто заведомо «не сольется с пейзажем». Кроме всего этого, еврейскую девочку мучает вопрос - как и за кого она в перспективе выйдет замуж?!
Я решаюсь выступить в роли змея-искусителя и осторожно спрашиваю: а почему бы не переехать в Израиль? И вижу по лицу собеседницы, что эта мысль никогда не приходила ей в голову. У нее вырывается ответ: «А чем здесь лучше? Там хотя бы тихо…»
Я не экстремист и не считаю сегодняшнюю Германию империей зла, где в каждом прохожем сидит маленький гитлер. Я был в командировках в Германии десяток раз, ходил там по музеям, любовался Кельнским собором и закатами над скалой Лореляй. Согласно придуманным в наше время (при активном еврейском участии) определениям культуры я вполне культурный человек - читал не только Пушкина, но и Гете, причем в оригинале, по-немецки. Если отбросить чисто физиологический ужас при произнесении фразы «я живу в Дахау», не думаю, что Германия чем-то отличается от других стран рассеяния. Будем реалистами - мало у кого из молодого поколения пепел Дахау стучит в сердце так уж активно. Я не считаю, что постфактум, с точки зрения объективной реальности, для еврея правильнее жить в Украине или в Латвии, чем в Германии.
Но одна принципиальная разница, огромная, как гора, все же существует. На Украину и в Латвию евреи бежали, потому что нас гнали внешние обстоятельства и не было иного выхода. Никто из родившихся в Москве и Ташкенте не сделал этого по доброй воле. В Германию евреи бегут сами. Это их выбор. Они решают для себя, что так лучше для следующего поколения - того, которое заговорит по-немецки, интегрируется в общество, создаст немецкие семьи. Евреи берут на себя ответственность решить, что благо для их детей - не быть евреями.
Я не уверен, что мы правильно пользуемся словом «культура». Да, мой сосед - выходец из Йемена во втором поколении - слушает непривычную для меня восточную музыку, ходит в сандалиях и ест хумус, зачерпывая его питой. Но хотел бы я посмотреть на усы и подбородок того, кто будет есть хумус вилкой и ножом. Да и кто сказал нам, что эталон культуры - Бетховен? Кто сказал, что носки под сандалиями (даже если они чистые) - признак цивилизации? Кто сказал, что все должно доставаться на шару - без тяжелого труда, жары и службы в армии?
Еврей, знающий наизусть ТаНаХ, Талмуд, цитирующий по памяти тысячи еврейских книг, может (и на этот раз - по праву) считать безграмотным еврея – доктора наук из США, который не знает еврейский алфавит. Потому что у этой культуры действительно есть корни, смысл, история - наши, еврейские. Мы хорошо запомнили, кто такой Пушкин, но забыли, кто такой Йегуда а-Леви, поэзию и книги которого знали наизусть тысячу лет. Благо, пришел Лозинский и перевел на русский - напомнил. Мы действительно «Народ Книги». Но эта книга - не собрание сочинений Пушкина!..
Израильское общество и жизнь в Израиле весьма далеки от идеала. Есть и террористы, и безработица, и распри в обществе, и многие проблемы, о которых не знаешь, пока не столкнешься с ними изнутри. Но все это наше. Это вещи, которые естественным образом входят в круг нашей жизни как народа. От них не уйти, но они нам не чужды. Можно заразиться ветрянкой от младшего братика и болеть. А можно пойти на стройку, сигануть с крана, сломать обе ноги и тоже болеть. Но между этими нездоровьями есть разница: братик есть братик, от него никуда не деться, но на стройку-то кто тянул?! Так же и с Германией: везде нелегко, но как можно загонять себя в страну, где надо вылезти из кожи, чтобы остаться самим собой?
«Вопреки всему» – тому, что нас постоянно мечтали физически истребить, выгоняли десятки раз из десятков стран, лишали средств к существованию; «несмотря ни на что» – на все те глупости, которые мы сами придумали и попробовали примерить на себя: все наши марксизмы и социализмы, либерализмы и автоассимиляционизмы, Спинозу и Меня, Дизраэли и Пастернака. Несмотря на постоянные попытки убежать от себя или стать кем-то другим.
Вопреки всему и несмотря ни на что, евреи как народ выжили. И будут жить дальше, потому что наш путь - путь вечности. Надо только каждому определиться с тем, где его место на этом пути: быть тем, «несмотря на что», или тем, «благодаря кому».
Неля
1. События романа происходят до первых двух книг. То есть где-то за три года до первого романа. Сразу после того, как Дима предложил Иванке выйти за него.
2. Сашка гораздо более "плохой парень" нежели Рус или Веталь. Поэтому не стоит удивляться многим его поступкам (не зря Аля в свое время называла его бандитом). Он достаточно хм... криминальная что ли, личность. Попрошу это учесть.
Люблю тебя, несмотря ни на что, вопреки всему...
Пролог
Саш, хватит, - кричал кто-то рядом, даже пытался оттянуть меня за руку.
Но разве можно оттянуть меня вошедшего в раж и методически избивающего человека? Особенно если этот человек пытался обидеть слабую девушку у меня на глазах? Нет, проще уж сразу вырубить. Для своих шестнадцати лет, я слишком хорошо умею драться, особенно если учесть наши с Русом и Веталем вечные приключения, в которых выработалась привычка драться отчаянно и жестоко.
Веталь помогай, - снова закричал кто-то совсем рядом.
Секунда и на мне уже повисли оба моих лучших друга. Я рычал, брыкался и всеми возможными путями пытался вырваться из их хватки, но ничего не выходило. По силе мы всегда были примерно равны, и даже мое взбешенное состояние, которое обычно играло мне на руку, прибавляя сил, сейчас бы не помогло.
Саша, очнись! Да ты его почти убил, - орал рядом Рус, теперь я уже видел, что это именно он.
Вот именно почти, - зарычал я, снова предпринимая попытку вырваться.
Веталь, - рыкнул Рус.
Меня достаточно профессионально скрутили и поволокли куда-то в сторону. На мою очередную попытку вырваться, на меня только шикнули и предупредили, что в случае чего ребята меня просто вырубят. Так практически волоком, друзья дотащили меня до расположенного недалеко от места драки парка. Там скрывшись от любопытных глаз, мы стали друг напротив друга. По недовольным лицам друзей я понял, что разговор мне предстоит серьезный. Первым как всегда начал Антонов:
Кавинский, твою ж... - зло, смотря на меня, ругался брат, - ты что совсем офигел? Да ты его почти до смерти забил! Что по малолетке пойти хочешь?
Не убил же, - зло зашипел я в ответ.
Чего завелся то? - спокойно, в отличие от Руслана, спросил Веталь.
Вот чего, пожалуй, все-таки не отнять у Войтенко, так это умения рассуждать спокойно и хладнокровно в любой ситуации. Веталь первоначально пытался выяснить причину конфликта, а уж потом устранить проблему наиболее выгодным из всех возможных вариантом. Мы же с Русом иногда действовали в точности до наоборот.
А я только устало потер глаза, совершенно не представляя, что им ответить. Ответить, что не смог пройти мимо, когда увидел, что какой-то идиот обижает девчонку? Ребята поверят, вот только слишком хорошо меня знают, чтобы понять, что с такой жестокостью я, пусть и за дело, но не избивал бы его так сильно. Нет, братцы у меня сразу смекнут, что здесь что-то личное, да как им правду то сказать?
Этот придурок сестру мою задел, - все же признался я.
Друзья натурально зависли. Ну да, они знали, что у меня есть сестра, вот только не представляли, как ее можно обидеть. Марина с детства была хрупкой и очень ранимой, во всех кто ее видел, девушка вызывала симпатию. Она всегда улыбалась и смеялась, заряжая всех вокруг своею энергией и позитивом. Несмотря на небольшую разницу в возрасте, всего три года, мы с сестренкой всегда были очень дружны.
А тут мое солнышко прибегает домой все в слезах и говорит, что какой-то козел, ее обидел. Не знаю, что он ей сделал, но сестренка прорыдала полночи. С утра я все же сумел выяснить, кто это был и что никакого физического ущерба он ей не нанес. Хотя, как по мне и морального хватит, чтоб оправдать его избиение.
Поэтому не стоит говорить о том, какой гнев поднялся во мне, стоило только увидеть этого козла. А тут еще эта ошибка природы начала приставать к девчонке. Да я бы убил бы его, если бы друзья не вмешались бы.
Мда, - изрек Веталь.
Ладно, защитник, идем, приведем тебя в порядок, - вздохнув, проговорил Руслан.
Я же только улыбнулся. Кому, как не друзьям, меня поддерживать? Может я, и кажусь самым спокойным из нашей троицы, но это не так. За своих родных и близких я на многое способен пойти. И в таких ситуациях для меня нет слова "нельзя", за свое я буду стоять до последнего.
Глава 1
Кристина
Я с грустью посмотрела в окно автобуса. Еще немного, и я буду на месте. Хорошо, что Иванка не так далеко живет, больше чем полчаса в общественном транспорте я бы не выдержала. Не то чтобы мне было противно или я была не привычна к нему, скорее в данной ситуации мне было больше страшно. Ведь уже было около двенадцати ночи, и контингент тут ехал не самый приятный. Жаль, другого выхода у меня не было.
Оставшийся путь от остановки до дома Антоновых, я бежала что было силы. Остановилась только перед воротами. Благо сегодня дежурил дядя Паша, он впустил меня сразу же, только попричитав на тему, почему это такие молоденькие девочки ходят так поздно.
Привет, - поздоровалась я с открывшим мне двери Русланом.
Кристина? А ты что здесь делаешь? - удивленно спросил мужчина.
Вариант мимо проезжала, подойдет? - стараясь не заикаться, спросила я.
Вот ведь, еще заикание мне не хватало. Хотя обычно, когда я нервничаю, то начинаю говорить глупости. Очень много глупостей. А перед Русланом позориться совсем не хотелось.
Может, ты пустишь девочку в дом, а потом станешь задавать вопросы? - послышался из дома до боли знакомый голос.
Сашка, - тихо прошептала я, видя, как из-за спины Руса выходит мой самый любимый мужчина на свете.
Доброй ночи Кристина, - улыбнулся мне Кавинский, стоило мне только шагнуть внутрь.
Я вся сжалась, увидев два заинтересованных взгляда в мою сторону. Мне всегда было немного неловко рядом с этими мужчинами. Взрослые, сильные, богатые и чертовски привлекательные. Кто я по сравнению с ними?
А Ванька дома? - немного смущенно спросила я.
Конечно дома, где же еще ей быть в начале первого ночи? - фыркнул Рус.
Я вздохнула. Ну да, глупый вопрос вышел, Ванька не я она, где попало не бродит. По крайней мере, уже. Раньше- то ей явно не хватало приключений на свою, а зачастую и на мою, голову.
Ты к ней с ночевкой? - спросил, внимательно смотря на меня Сашка.
Под взглядом его темных пронзительных глаз я невольно поежилась, рефлекторно пытаясь убрать поврежденную руку из его поля видимости. Только, к сожалению, забыла, что Сашку и Руса этим не проведешь.
Это что? - аккуратно взяв меня за руку спросил Руслан, указывая на темно бордовые синяки, окольцевавшие мое запястье.
Не слишком хороший вопрос. Врать Руслану и Сашке было бесполезно, ложь они распознают практически сразу. А правду говорить... Кому она собственно нужна? Легче мне от этого не станет, а вот еще больше неприятностей принести вполне может.
Неудачно упала? - неуверенно ответила я.
Ясно, - выдохнул Сашка, на миг, прикрыв глаза, - поедешь со мной.
Что? - я растеряно перевала свой взгляд на мужчину.
Он это серьезно? На один миг, прикрыв глаза, я попыталась успокоиться и придумать достаточно весомый аргумент для отказа. Обычно, я очень даже обрадовалась бы возможности побыть с Сашкой. Но не сегодня...
Иногда в нашей жизни случаются такие моменты, когда человек, которого ты любишь, кажется тебе едва ли не самим большим совершенством на земле. Ты не замечаешь его мелкие недостатки, например, излишнюю самоуверенность, жестокость, эгоистичность и не умение любить кого-то другого, кроме себя. Чем дольше ты остаешься рядом с таким человеком, тем больше ты под его влиянием сам становишься таким, жалким, злобным. И в конце, когда ты уже становишься таким же чудовищем, как и твоя половинка, остаются лишь только осколки и маленькие обрывочные воспоминания тех светлых чувств, что ты когда-то так громко называл любовью.
