Когда умершего положат в могилу, если этот человек был лицемером, могила говорит ему: "О, сын Адама, как же ты забыл меня? Я же для тебя – тёмный дом горести и печали. Я же для тебя – червями наполненная яма, где нет никого для твоего успокоения. Зачем ты гордо ходил по земле, забыв обо мне?
Теперь посмотрим, кто окажется с тобой, когда ты будешь внутри. Когда, позабыв обо мне, ты ходил надо мной, я была очень зла на тебя", – сказав так, могила сильно сожмёт его, что его ребра войдут друг в друга. Аллах сделает отверстие из его могилы в Ад и покажет место, где его будут мучить после Судного дня. А до Судного дня он будет мучиться в могиле.
Если умерший был муъмином, т.е. чистосердечным верующим и послушным рабом Аллаха, то могила будет приветствовать его как долгожданного гостя, и скажет: "Я любила тебя и ждала встречи с тобой, когда ты ходил надо мной. Сейчас посмотрим, какие сюрпризы ты получишь у меня". И могила станет для него зелёным полем и райским садом, Аллах покажет ему место в Раю, где он будет в вечном благоденствии, и он почувствует прекрасные запахи Рая. Пророк (мир ему и благословение) сказал: "Могила будет умершему или Райским садом или ямой Ада".
После того, как похоронят умершего до прибытия ангелов Мункар и Накир, в первую очередь он замечает движение у ног. Оттуда с ним разговаривают его хорошие деяния: "О, раб Аллаха, который остался один в тёмной могиле, мы – твои хорошие деяния. Всё твое богатство, родные и близкие оставили тебя, только мы остались с тобой, чтобы развлечь тебя". Тогда он скажет: "Как же я упустил время, почему я не совершил больше хороших деяний, оставив богатство, семью и близких?" Если у него будут трудности с Мункаром т Накиром или когда узнают, что его будут мучить в могиле, соседи по могиле скажут: "Почему, когда мы умерли, ты не осознал, что и ты умрешь после нас?"
Для того, кто много упоминал о смерти, могила будет подобна Райскому саду.
Есть два дня и две ночи, подобные которым не слышали и не видели люди: день, когда ангел известит раба Аллаха о том, что Аллах доволен им или гневается на него; и день, когда, стоя перед Всевышним, он получает бумагу с его деяниями, с правой или же с левой стороны. А ночи это: первая ночь в могиле и ночь перед Судным днем.
Посланник Аллаха (мир ему и благословение) сказал: "Человек оставляет без внимания то, для чего он создан. Он не обращает внимания на того, кто за ним наблюдает с момента его создания ".
Когда Всевышний Аллах хочет создать человека, Он говорит одному ангелу: "Ты напиши на Лaвxe всё, что ему дадут на земле: его деяния, продолжительность жизни и его исход - он умрёт верующим и будет вечно счастливым или он умрёт неверующим и будет в бесконечных муках". Этот ангел всё время будет его наблюдателем. Затем Всевышний Аллах поручает другому ангелу оберегать его, начиная с внутриутробной жизни до совершеннолетия. Всевышний Аллах поручает двум ангелам записывать его хорошие и плохие деяния, не отвлекаясь ни на миг. Когда его жизнь заканчивается, Всевышний Аллах отзывает этих двух ангелов и отправляет Малакуль Мавта, т.е. Израила (ангела смерти) умертвить его. После того, как его похоронят, Аллах отправляет к нему Мункара и Накира допрашивать его. После всего этого в Судный день Аллах отправляет ангелов, записывавших его деяния, чтобы они привели его на Махшар.
Допрос в могиле
Истиной является то, что:
1. После захоронения человека оживляют, и он слышит шорох ног людей, возвращающихся домой после похорон.
2. Допрос Мункара и Накира.
3. Могильные мучения неверным, лицемерам, грешникам.
4. Сжатие могилой. Это передано двадцатью пятью сподвижниками Пророка (мир ему и благословение).
По материалам книги "Маватинуль инсан ".
Мухаммад Хусайнию
Могилы и слова праведников о могиле
Даххак рассказывает: «Некий человек спросил: «О Посланник Аллаха! Кто среди людей является самым богобоязненным и благочестивым?».
Посланник Аллаха (саллаллаху алейхи ва саллям) ответил: «Это тот человек, который не забывает о жизни в потустороннем мире и о тлении в могиле. Тот, кто отрекается от излишеств мирского блеска, его великолепия и пышности. Тот, кто предпочитает вечную жизнь жизни на земле. Тот, кто не считает грядущий день днём, в котором он будет жить, и который уже сегодня признает себя обитателем могилы».
Когда благородного Али (радыйаллаху анху) спросили, почему он предпочитает соседство, близкое к кладбищу, он ответил им так: «Оттого, что я нахожу, что они являются самыми благословенными из соседей. Они – самые искренние и преданные друзья. Ибо они и не сплетничают обо мне, и без конца напоминают о потусторонней жизни».
Пророк (саллаллаху алейхи ва саллям) сказал: «Я не видел более огромной драмы и более великого зрелища, чем ужас и трагедия могильной жизни».
Благородный Умар (радыйаллаху анху) говорил: «Вместе с Посланником Аллаха (саллаллаху алейхи ва саллям) мы бродили по кладбищу. Направившись к одной из могил, Пророк (саллаллаху алейхи ва саллям) сел у её изголовья. Я сидел к нему ближе всех пришедших. Он начал плакать. Глядя на него, стал плакать и я. Все, кто был с нами, принялись плакать. Пророк (саллаллаху алейхи ва саллям) спросил у нас: «Какова причина вашего плача?». Мы ответили: «Увидев тебя плачущим, мы также начали плакать». Пророк (саллаллаху алейхи ва саллям) сказал нам тогда: «Это могила моей мамы Амины, дочери Вахба. Я попросил у Господа моего разрешения навестить её, и Господь мне разрешил. Между тем, я попросил у моего Господа разрешения молить Его о прощении моей мамы, но Он мне не позволил. Поэтому оттого, что чувство нежности и сострадания сына к матери взяло верх, я заплакал».
Благородный Усман бин Аффан (радыйаллаху анху) стоял у изголовья одной могилы и плакал до тех пор, пока борода его не намокла. Когда его спросили, почему он не плачет, когда речь заходит о рае и аде, а плачет, приходя к изголовью могилы, он ответил так: «Я слышал, как Пророк Аллаха (саллаллаху алейхи ва саллям) говорил:
«Жизнь в могиле, в сущности, есть место первого приюта во время путешествия в вечный мир. Если хозяин могилы преодолеет опасности на месте первой стоянки, то миновать последующие опасности будет гораздо легче. Если же он не сможет спастись на месте его первой остановки, дальше всё пойдёт гораздо суровее и жестче. Вот в чём причина моего плача».
Передано, что однажды Амр бин Ас (радыйаллаху анху), проезжая мимо кладбища, посмотрел на него, а затем, сойдя с коня, совершил там два ракаата намаза. Его спросили: «Что это? Никогда прежде мы не замечали, чтобы ты так делал». В ответ он сказал: «Я подумал о вещах, которые создают преграду между теми, кто лежит в могиле, и Господом. По этой причине я захотел при помощи этих двух ракаатов намаза приблизиться к Господу моему».
Имам Муджахид говорит: «Первой с человеком заговорит его могила, в которую он прибудет. Могила, когда хозяин её прибудет в нее, скажет: «Я – приют червей и насекомых, я – край одиночества, я – край чужбины, я – страна мрака. Это как раз то, что я приготовила для тебя здесь. Ну-ка, скажи, что ты подготовил для меня и принёс с собой?».
Абу Зарр (радыйаллаху анху) говорил так: «Сообщить вам о дне моей нищеты и бедности? Это будет день, когда меня положат в мою могилу. Ибо я останусь совсем один».
Абу Дарда (радыйаллаху анху) время от времени, отправляясь на кладбище, сидел среди могил. Когда его спросили о причине этого, он ответил: «Я сижу рядом с теми, кто напоминает мне о месте, куда я отправлюсь. Когда же я встану и уйду отсюда, они не будут сплетничать за моей спиной».
Джафар бин Мухаммад, вставая ночью, приходил на кладбище и говорил так: «Почему, когда я зову вас, вы не отвечаете мне?». А потом говорил: «Клянусь Аллахом, существует какая-то завеса, преграда между мной и ответом, который они дают мне. Однако и я буду таким же, как они». Затем он поворачивался в сторону Киблы и до самого утра совершал намазы.
Умар бин Абдульазиз (рахматуллахи алейхи) говорил одному из тех, кто постоянно приходил к нему на сохбеты: «О такой-то человек! В эту ночь сон не брал меня, мне никак не спалось. Всё время я думал о могилах и о тех, кто лежит в них. Если ты увидишь в могиле того, с кем ты дружил или был близок, через три дня после смерти, то ты, определённо, не захочешь приблизиться к нему. Ты пожелаешь находиться от него подальше. Ибо там, где снуют насекомые и черви, всё превращается в изъеденное гниющее тело, облепленное червями. Одновременно с разрушением того молодого тела и появлением дурного запаха, появились и они. Это место, которое заполнили дурные запахи, заменив запах приятных благовоний. Место, где находятся сгнившие саваны вместо чистых опрятных одежд». Человек, рассказывавший об этом, сказал так: «Умар бин Абдульазиз (рахматуллахи алейхи), рассказав об этом, издал истошный вопль и упал, лишившись чувств».
Йазид Раккаши говорил: «О человек, которого хоронят в могиле и который остаётся в своей могиле один! О человек, остающийся под землёй наедине со своими деяниями! Ах, если бы ты мог знать, благодаря каким своим деяниям ты будешь счастлив, какому другу ты должен был бы завидовать!» А потом он плакал до тех пор, пока его чалма не намокала от слёз. Потом он продолжал: «Клянусь Аллахом, лежащий в той могиле человек счастлив благодаря своим благим и праведным делам. Клянусь Аллахом, он завидует своим друзьям, указавшим ему путь для того, чтобы он стал покорным, и тем, кто помог ему, будучи с ним в приятельских отношениях». Когда он смотрел на кладбище, то плакал навзрыд.
Хатами Эсам говорил так: «Если кто-либо, проходя мимо кладбища, не посидит немного и не задумается о себе, и если он не совершит молитву–благодарение для лежащих в могиле, то он поступит предательски как по отношению к себе самому, так и к тем, кто лежит в тех могилах».
Благочестивый раб Аллаха Бакр говорил: «Ах, мамочка! Лучше бы уж ты совсем не родила меня на свет. Ибо для сына твоего существует перспектива находиться долгое время в тюрьме могилы, а потом перспектива переселиться в иное место».
Йахья бин Муаз говорил: «О человек! Господь твой зовёт тебя в рай. Во-первых, задумайся над тем, откуда и какой ответ ты должен дать Господу. Если ты захочешь дать ответ своему Господу через «окно» дуньи, то начнёшь совершать приготовления к переселению туда, находясь на земле, и в итоге войдёшь в рай, называемый Дарус-Саллям». Однако если ты будешь смотреть на призыв Господа через «окно» могилы, тогда могила станет препятствием на твоём пути туда».
Хасан бин Салих, приходя на какое-либо кладбище, говорил так: «Как прекрасен твой внешний вид! Но что касается твоего внутреннего мира, то он полон опасностями, тоской, огорчениями и трудностями!».
Ата ас-Сулями (рахматуллахи алейхи), когда сгущались сумерки, ходил на кладбище. Потом он, обращаясь к кладбищу, говорил так: «О лежащие в могилах! Теперь все вы мёртвые, не так ли? Теперь вы там ясно увидели плату за совершённые вами на земле дела! А каково мне? Горе мне, горе моему положению!» Человек, рассказывающий об этом, позднее говорил об этом: «Повторяя эти слова, Ата почти каждый день продолжал ходить на кладбище. Поистине, он находился на кладбище каждый день, с вечера и до самого утра».
Суфьян Саври (рахматуллахи алейхи) говорил так: «Тот, кто постоянно заводит речь о могиле и о положении в могиле, находит свою могилу одним из садов рая. Тот же человек, который вообще не говорит о могиле, считает слою могилу одной из ям ада».
Раби бин Хайсам (рахматуллахи алейхи) заставил выкопать яму у себя в доме. Заметив в своём сердце какую-то чёрствость, жестокость, грусть, он тотчас залезал в эту яму, ложился в неё, вытянувшись, и выжидал там какое-то время. После нахождения там некоторый период времени, который, по его мнению, был угоден Аллаху, он говорил: «Господь мой! Отправь меня обратно на землю, верни меня в дольный мир, чтобы я мог совершить на земле, на которой я живу впустую, благие дела». Находясь в яме, он по нескольку раз читал следующий аят: «Когда же перед кем-либо из них предстанет смерть, он взмолится: «Господи! Верни меня [в этот мир]: быть может, я совершу праведное дело в том, чем я пренебрег». Так нет же! То, что он говорит, всего лишь [пустые] слова. Позади тех, кто уходит из мира, [будет] преграда до того, как их воскресят» («аль-Му`минун», 23/99-100). Затем, обращаясь к себе самому, говорил так: «О Раби! Я отправил тебя вновь на землю, в дольный мир. Если так, то держи данное тобой слово, совершай благие и праведные дела!».
А Маймун бин Махран говорил: «Вместе с Умаром бин Абдульзизом (рахматуллахи алейхи) мы отправились на кладбище. Умар бин Абдульазиз взглянул на кладбище и начал плакать. Затем повернулся ко мне и сказал: «О Маймун! На этом кладбище, что ты видишь, лежат в могилах сыны Умаййа, которые являются моим племенем. Они словно вообще не жили на этом свете, как будто вовсе не вкусили этого мира, этой жизни. Неужели ты не извлекаешь урока для себя от них? Гляди, сейчас все они лежат здесь, дают отчёт за проделанные ими дела. Все черви и насекомые в данный момент объедают их тела. Они окружены опасностями со всех сторон. Разве нельзя из этого извлечь урок?». Сказав эти слова, он заплакал, а затем продолжил свою речь: «Клянусь Аллахом! Я не знаю никого более счастливого, чем тот человек, который, войдя в могилу, избавился от наказаний Аллаха, и чем тот человек, который ушёл в мир иной, будучи уверенным и верящим».
Сабит Бунани говорил так: «Я зашел на кладбище. Только я собирался покинуть его, как услышал какой-то голос: «О Сабит! Осторожнее! Пусть безмолвие обитателей могил не введёт тебя в заблуждение. Сколько там людей, корчащихся от горя, страданий и мук».
Когда Дауд Таи (рахматуллахи алейхи) проходил мимо кладбища, он увидел женщину, стоявшую у изголовья могилы и плачущую, а также услышал, как она, плача, читала следующие бейты:
«Положив в могилу, заперли тебя,
Потерял ты жизнь свою.
Когда на правый бок уложили тебя в земле,
Разве смогу я вкус
жизни ощутить без тебя?».
После того, как женщина произнесла эти стихи, она сказала: «Милое моё дитя! Ах, если бы мне было дано знать, какую из твоих розовых щечек начнут поедать черви да насекомые! Но, увы, я этого не могу знать». Дауд Таи, услышавший эти слова, рухнул без чувств на землю.
Малик бин Динар (рахматуллахи алейхи) говорит: «Однажды, когда я проходил мимо кладбища, мне захотелось прочитать стихи:
Пришёл я на погост,
Лежащим там крикнул:
«Великие где и падшие где?
Где царство, где роскошь?
Где тот, кто надеялся на силу свою?
Где тот, что бахвалился, дерзнув себя оправдать?».
Малик бин Динар (рахматуллахи алейхи) продолжал: «В это время среди могил я расслышал какой-то голос. Я мог слышать голос того, кто говорил, но не мог его видеть. Вокруг не было никого. Он говорил:
«Все исчезли, нет приносящего вести,
Умерли все, посланные с ними.
Земли дочери – черви,
Не различая дня и ночи,
Пожирают без устали прекрасные лики и образы.
О путник, спрашивающий у меня, каково состояние умерших?
Неужели во всём этом назидания нет?».
Малик бин Динар (рахматуллахи алейхи) говорит: «После этого я ушёл оттуда плача».
Стихи, начертанные на некоторых могильных камнях
На одном могильном камне написаны следующие строки:
«Те, кто из могил безмолвно зовёт
тебя -
Обитатели могил под землёй тихо ждут тебя,
О тот, кто копит из земного то, чем нельзя владеть,
Для кого ты копишь? Умерев, ты нагим сюда придёшь».
А на другом камне написано так:
«О владелец несметных богатств! Вроде
бы широка твоя могила, и ухожена снаружи, и надёжна. Но недостаточно внешней
красоты могилы, в ней томится тело твое под ногами других».
Ибн Саммак говорит: «Однажды я проходил через какое-то кладбище. Я увидел, что на одном могильном камне написаны такие слова:
«Проходят мимо родные и близкие мои, словно не знакомы со мной. Проходят, не приветствуя меня. Наследники разделили всё моё состояние, однако ни один не проявил интереса к моим долгам. Каждый взял свой пай и продолжил свою жизнь. О Господь великий! Как же скоро они позабыли того, кто вчера был среди них».
А на другом могильном камне люди увидели следующие строки:
«Любимого забирают от любящих, он – преграда для остальных любимых. Однако для смерти преградой служить не могут ни страж, ни привратник. Разве земное и его наслаждения дают счастье, ведь сосчитаны каждое слово и каждое дыхание… О беспечный! Ущербным будет твой рассвет, если проснешься в наслаждении беспечности. Смерть не проявит милосердия к невежде за его незнание. Смерть не проявит милосердия к ученому за его знание. Смерть не внемлет сладким речам, что подобны пенью соловья. Всех заставляет она замолчать, лишает дара речи. Был дворец твой ярок, цветущ, многолюден и почётен. А между тем, могила твоя среди других – всего лишь пустырь».
Ещё на одном могильном камне написаны такие слова:
«Я вижу могилы друзей, что
выстроились в ряд. В могилах друзья мои собрались вместе, словно кони на
скачках. Заплакал я, слёзы мои потекли. Глаза мои узрели место моё среди них».
А на могильном камне одного лекаря были начертаны следующие слова:
«Тому, кто спросил у меня, кто искал спасения от муки, я сказал: «Лукман Хаким – лекарь, от болезни любой лечивший – не нашёл спасения и в могилу сошёл. Где те, которые говорили о лекарском его искусстве, которые заводили речь о его мастерстве? Где те, кто говорили о лечении его, и те, кто хвалили его? И где сам лекарь Лукман? Увы! Тот, кто не способен излечить самого себя, в состоянии ли спасти другого?»
Вот ещё эпитафия с одной могилы:
«О люди! Одно стремление было у меня, смерть сложила мне руки до того, как его я достиг. Да убоится знающий человек Господа своего. Пусть трудится, пусть вершит дела, пока жизнь позволяет ему. Пусть никогда не переносит дела. Не я один перебрался в то место, что ты видишь. Каждый, как я, переселится. Однажды прибудешь и ты».
Желательно, чтобы те, которые придут, прочитали эти стихи с надгробий с описанием недостатков, изъянов характера лежащих в могилах людей, дабы извлечь для себя уроки. С этой точки зрения, человек дальновидный – это тот человек, который, глядя на могилы других людей, может увидеть и своё место среди этих могил. Поэтому он совершает необходимые приготовления для того дня, когда он встретится с ними. В то же время он знает, что до того, как он присоединится к ним, эти могилы не сдвинутся и не покинут того места.
Разумный человек, посещающий могилы или проходящий через кладбище, ни в коем случае не должен забывать следующую истину: если бы тем, кто находится в могилах, был дан один-единственный день из их собственной жизни, то тогда они, ради того чтобы получить этот день, захотели бы завоевать его, отдав всё, что имели. Однако это невозможно. Ибо умершие уже находятся в состоянии умения определять цену деяниям. И назад возврата нет. После того как они умерли и были преданы земле, они увидели все истины во всей их наготе. Они испытывают тоску по одному-единственному дню. Следовательно, человек, ведущий себя небрежно и нерадиво, пожелает благодаря приобретённому им дню, усердствуя и выполняя служение, сделать так, чтобы его недостаток был прощён.
Поэтому человек должен реализовать свои дни в таком же духе и уже сейчас должен искать средства и способы избавления от мук и возмездия, а также делать все необходимое для этого. Пусть человек, который успешен в этом отношении и выполняет всё, что выпадает на его долю, пожелает ещё более повысить свою степень, реализуя тот день или все свои дни. Пусть, таким образом, он заслужит намного больше воздаяний.
Если бы люди знали цену своей жизни, то тогда совершали бы то, что необходимо. Однако только после своей смерти, когда им не остается ничего другого, они понимают проблему, но уже слишком поздно. Они испытывают тоску даже по мгновенно проходящему отрезку времени своей впустую прожитой жизни.
О живущий ныне человек! Сейчас у тебя есть эти минуты и часы. И ты должен реализовать их подобным образом. Если, не использовав это время, ты упустишь его, что будешь делать? С сегодняшнего дня задумайся о том дне, когда ты будешь чувствовать печаль, тоску, и готовь себя к этому дню. Готовься ко дню, когда удобный момент и возможность ускользнут от тебя. Ибо ты упустил их, не выполняя всё необходимое, пока у тебя была возможность.
Например, один из благочестивых праведников говорил: «Был у меня друг. После того, как он умер, я увидел его во сне. Я сказал ему: «О мой друг! Слава Господу миров, ты всё ещё жив!» А он во сне моём говорит мне: «Если бы у меня было время прославить Господа миров, я бы отдал за это весь мир и всё, что находится в нём». Затем он, продолжая, сказал так: «Ты видел место, где похоронили меня? Там какой-то человек встал и совершил два ракаата намаза. Поистине, если бы у меня было время, чтобы совершить таких два ракаата намаза, то за это я тотчас отдал бы мир и всё, что находится в нём».
Продолжение следует ин ша Аллах..
Сакральные тайны смерти и могилы
из «Ихья Улюм ад-Дин» имама Газали, рахимахуллах
Последние слова перед тем, как его удавили:
Что я сделал?
Павел I
Амстердам, год 1717
На продажу коллекции Рюйш решился только в 1717 году, когда Петр I вновь приехал в Амстердам, через девятнадцать лет с начала первых переговоров с российским царем.
Петр был уже не тот юный любознательный и доверчивый юноша. Это был государь, полководец, царь могучего государства. Все переговоры и торг о продаже коллекции велись заранее с доктором Арескиным, и, когда Петр приехал в Амстердам, вопрос был уже решен. Рюйшу исполнилось к тому времени уже 79 лет, но он был еще полон сил и энергии. Поначалу речь шла только о продаже коллекции уродов. Но Рюйш соглашался продавать только всю коллекцию разом, и после долгих переговоров коллекция наконец была куплена за 30 000 гульденов, что по тому времени было громадной суммой, на которую можно было построить военный корабль с полным снаряжением.
Доктор Арескин настаивал на открытии Рюйшем сего секрета бальзамирования трупов. Но Рюйш запросил за свою тайну непомерно высокую цену, и секрет его не был приобретен.
Вот что писал сам Фредерик Рюйш по поводу продажи коллекции и тайны бальзамирования своему другу: «Что касается до цены, я весьма ошибся в положенной собранию моему сумме и даже неразумно поступил, потребовав только 30 000 гульденов. Если бы мне попросить сначала 60 000 гульденов (чем всяк ценит мое собрание), то по крайней мере дали бы мне 40 000. Но как уже дело исполнено, то, храня честность, от данного слова не отрекаюсь. Сверх сего господин Арескин требует, чтобы я открыл ему известную одному только мне тайну приготовлять и сохранять анатомические вещи и умощать мертвые тела. Ибо у кого я о сем ни спрашивал и сколько ни выведывал, никто подлинно того не разумеет. Господин доктор Блументрос, прибывший недавно из Парижа и живший там у господина анатомика дю Верноа, говорит, что все сего славного мужа в оном деле знание маловажно для того, что все его препарации ненадежны. Я не стыжусь сказать: хотя бы кто вместо всего добра имел одно только мое о сем знание, тот бы, по моему мнению, был довольно богат и мог бы спокойно прожить свой век. Итак, ежели господин Арескин отменит одно сие требование, на все прочее я согласен. Я, невзирая на свою старость, научить одной сей тайне не менее чем за 50 000 гульденов соглашуся. Не думайте, чтобы я все сие нашел без дальних трудов. Я вставал каждое утро в 4 часа, издерживал на то все свои доходы и при всем том часто отчаивался об успехе, употребил на то не одну тысячу трупов, не только свежих, но и таких, которые уже на точение червям досталися, а через то многим подвергал я себя опасным болезням. Пускай господин Арескин покупает у других все, что изволит; только он после крайне о сем раскаиваться станет, если в сохранении поступлено не по моему способу, на изыскание которого положил я почти всю свою жизнь, не вкушая никаких веселостей сего света, да и теперь еще тружуся денно и нощно. Блаженной памяти римский император Леопольд за открытие тайны умащать мертвые тела предлагал мне 20 000 гульденов, и мы совсем было уже согласилися, но договор наш кончиною его пресекся. Впрочем, я желаю его царскому величеству, паче нежели другому государю, владеть моим собранием потому, что между его величеством и мною издавна продолжается усердие; ибо, как я имел честь видеть его величество в доме моем, соизволил он подать мне руку и сказать „ты еще старый мой учитель“».
Ввиду загадочной и скоропостижной смерти доктора Арескина в Россию доставить коллекцию Рюйша, состоявшую более чем из двух тысяч экспонатов с подробными описаниями в десяти каталогах, было поручено архиятеру Блюментросту - в будущем первому президенту Российской академии наук. В этом же году она и была перевезена в Петербург.
После продажи своей коллекции, которую он собирал всю жизнь, семидесятидевятилетний Фредерик Рюйш затосковал. К тому времени сын Генрих уже умер, дочь Рахиль стала известной художницей, членом Академии в Гааге, и Рюйш чувствовал себя одиноким. Вся его жизнь, весь смысл уплыли на корабле в Россию. Он блуждал по опустевшим комнатам в унынии, оглядывая пустые полки. Нужны ли были ему теперь эти огромные деньги? Он не любил шумных балов, радостей и удовольствий, которые сулили деньги. Теперь он мог доживать остаток дней в роскоши… Но не это было ему нужно: он любил работу, он обожал коллекцию уродов, которую собирал всю жизнь. Это был финал и, как оказалось, крах всей жизни великого анатома Фредерика Рюйша. Дальше весь остаток дней его преследовали неудачи. Он вынужден был охранять самое дорогое, что у него осталось в этой жизни - свою тайну.
Взявшись за изготовление новой коллекции в 1724 году, Фредерик Рюйш издает новый одиннадцатый каталог и посвящает его Петру I в надежде, что российский монарх не поскупится и купит новые экспонаты. Но Рюйша продолжают преследовать неудачи - в 1725 году умирает русский царь. Рюйш отчаянно хватается за то, что у него осталось, и на девяностом году своей жизни издает еще один, двенадцатый, каталог и посвящает его Парижской Академии. Но снова неудача - Парижская Академия отказывается покупать его новую коллекцию. Рюйш выходит из моды. Для него это тяжкий удар.
Бытовало мнение, что эту созданную на закате жизни коллекцию Рюйш продал польскому королю Станиславу, а тот подарил ее Виттенбергскому университету. Возникало предположение также, что коллекцию якобы купил польский король Август, который дал за нее 20 000 гульденов. Но это далеко от действительности. В коллекции, описанной в двух каталогах, было всего 59 препаратов, за которые не могла быть уплачена такая громадная сумма. Скорее всего, отчаявшись, сам Рюйш распускал слухи о своем головокружительном успехе, хотя всей Голландии было понятно, что популярность Фредерика Рюйша уже в прошлом.
На самом деле после смерти величайшего бальзамировщика всех времен и народов остатки его препаратов были распроданы с аукциона и разошлись по частным коллекциям. Всю свою жизнь Фредерик Рюйш вынужден был охранять свой секрет, который, дожив до девяностотрехлетнего возраста, так никому и не передал.
В нем была его сила, его богатство, его слава.
Рюйша похоронили на городском кладбище с почестями, равными разве что отпрыску королевских кровей. Но и на кладбище тело его не обрело покоя. Той же ночью трое неизвестных мужчин в черных плащах и шляпах выкопали тело Рюйша и учинили покойнику обыск. Опровергнув тем все будущие утверждения потомков, что Фредерик Рюйш унес тайну бальзамирования трупов с собой в могилу. В могиле тайны обнаружено не было.
Секрет, которым обладал Рюйш, искали многие. Каждый понимал, что владение им было равноценно владению философским камнем. Джузеппе Бальзамо, известный более как граф Калиостро, полжизни колесил по Европе в поисках секрета Фредерика Рюйша.
В мечтах своих он рисовал замок, полный удивительных существ, которые могли принести огромные деньги и прославить его, графа Калиостро… И однажды секрет этот был почти у него в руках… Но граф Калиостро был арестован и препровожден в заточение.
Дочь Рюйша Рахиль, единственная, кто мог владеть этим секретом, пережила отца на девятнадцать лет, но секрета не раскрыла. И хотя прошло уже почти три века, но никто из анатомов даже на сантиметр не приблизился к раскрытию этой великой тайны.
Все эти триста лет и до сих пор среди врачей-анатомов ходит легенда, что секрет этот, вопреки утверждению историков, дошел до наших дней. То здесь, то там вдруг появлялась мумия покойника, забальзамированного каким-то неизвестным науке способом. Но доподлинно об этом никто не знает.
Что касается анатомической коллекции Фредерика Рюйша, купленной Петром Первым, - так она погибла. Как писали анатом Кювье в книге «История естественных наук», а затем и знаменитый врач Гиртль в историческом очерке своего известного учебника анатомии, часть коллекции Рюйша погибла уже по время путешествия в Петербург, потому что матросы выпили спирт, в котором хранились препараты. Так, по их словам, погибла великая коллекция гениального отца монстров Фредерика Рюйша.
«Это даже милость Божия - копать могилу, в которую сам ляжешь…» - думал отец Петр, пробивая лопатой земную плоть. - «Земнии убо от земли создахомся, и в землю туюжде пойдем, якоже повелел еси, Создавый мя и рекий ми: яко земля еси и в землю отыдеши, аможе вси человецы пойдем. … » - вспомнил он слова из чинопоследования панихиды.
«Яко земля еси и в землю отыдеши» - повторял священник, копая могилу.
Февральская земля была на удивление тепла и податлива. Её сладковатый запах щекотал ноздри. Так пахнет весна, кровь и новая жизнь. «Да, именно так: земля пахнет жизнью, а жизнь - землей. - мысли священника перетекали одна в другую. - Если новорожденного младенца поднести к лицу, от него повеет распаханной целиной».
Когда-то давно, в молодости, у отца Петра было двадцать десятин земли. В пору пахоты на поле мужики пьянели от воздуха, пропитанного парами свежевывороченного чернозема. Земля будоражила кровь, как добротная женка, обещающая быть плодородной матерью. Она брала в себя семя и взращивала своими соками хлеб, чтобы напитать человека. Земля - мать, кормилица, и она же утроба, в которую мы все возвратимся. Каждый в свое время.
«Давай, давай, живее!» - окрикнул конвоир, нервно расхаживающий с самокруткой в зубах между деревьев. Конвоир был юн и неопытен. У него мутило желудок при мысли о том, что он должен был скоро сделать. От нарастающей тревоги, ослабляющей его кишки, он злился, курил и чертыхался на молчаливые деревья и ласковое почти весеннее солнце. Второй конвоир сидел на земле у дерева, подстелив под себя кожаную куртку и ждал. Он, лет сорока-сорока пяти, давно работал в тюрьме и потому сегодня был как и всегда - спокоен и мрачен.
Отец Петр мотнул головой. В эти последние мгновения его жизни ему хотелось бы молиться и думать о чем-то высоком, а чем-то важном, необходимом, но в голову лезли самые обыденные, самые ничтожные мысли - пахотьба, роженицы, крестьяне… Ему вдруг вспомнился кисловатый вкус только что испекшегося ржаного хлеба, и засосало под ложечкой.
После месячного пребывания в сырых и тусклых стенах тюрьмы, копать землю в лесу в это свежее утро бодрило и даже приносило радость телу, истосковавшемуся по движению и труду. Работа наполняла тело силами, жизнью, желанием принимать пищу, приятно разминала мышцы и суставы. Глупое тело! Оно не ведало, что работа эта - последняя. И в этой могиле ему придется лежать до Воскресения Мертвых, чтобы затем воссоединиться с душою. Душа же в предчувствии исхода уже билась в груди и стонала.
Отец Петр подумал о том, что сегодня воскресение. В последние восемь лет, по принятии священства, он как раз в эти ранние воскресные часы совершал Проскомидию. Приношение Богу. Вот и его последняя Литургия настала. Как быстро прошла жизнь. Как незаметно. И кажется сейчас, что в жизни нет ничего важнее, чем момент смерти. Вся жизнь - это лишь путь к этому мгновению.
Его арестовали на Святках, в середине января. За антисоветскую агитацию. Вначале отец Петр полагал, что его скоро отпустят. Что это ошибка. Недоразумение. Он ничего не имел против советской власти. Наоборот, коммунистические идеалы привлекали его. В равенстве людей, в братстве, в искоренении классовых предрассудков он видел и христианские ценности. Он никогда не был врагом советского режима.
И только тогда он понял, что арест - неслучаен, когда лысоватый следователь на допросе вдруг улыбнулся и вкрадчиво сказал - «Петр Феофилович, Вы же добропорядочный человек, зачем Вы приняли священство? Вы же были в составе Государственной Думы. Вас уважали. А Вы опьянили себя религиозным смрадом, и более того были рукоположены. Это - Ваша ошибка, Петр Феофилович…. Снимайте с себя сан и служите родине как советский гражданин… Нет, нет, я понимаю, Вы - человек слова и чести, и потому ничего сейчас не отвечайте. Просто подумайте…Поразмыслите… Умирать в пятьдесят три года - слишком рано… Вот, кстати, Вам письмо от жены».
Методичные взмахи лопатой успокаивали растосковавшуюся душу. Пот бежал по разгоряченной спине, так что взмокла исподняя рубаха. Волосы на затылке слиплись, и от февральского ветра заледенела шея. Так и заболеть недолго. Впрочем это уже не важно. Не важно. Отец Петр всё же поднял ворот и застегнул верхнюю пуговицу тюремного ватника. Огляделся. Больше половины уже выкопано.
В могиле их было двое. Два приговоренных к расстрелу священника. Чтобы не мешать друг другу, они копали, отвернувшись друг от друга, думая каждый о своем и все равно были незримо соединены воедино узкой колеей могильного рва и неотвратимого будущего. Не обращая внимания на окрики младшего конвоира они копали ровно, не медля, но и не торопясь. Словно песочные часы, теряя песчинки, отсчитывают время, так и два арестанта с каждой лопатой земли все ближе подходили к своему сроку.
Отец Петр не стал открывать письмо жены при следователе. Он положил заветный конверт в карман на своей груди, и только вечером, уединившись в уголке своей камеры, он открыл его.
Родным ему широким почерком с закругленными буквами, без приветствия и обычных при переписке вопросов про самочувствие и бытность, она писала:
«Прошу тебя, Петрок, если ты жалеешь меня, откажись от своих ничего никому не дающих убеждений. Я тебя неоднократно просила об этом и раньше. За эти восемь лет вспомни, сколько, чуть ли не ежедневно, были скандалы между нами на почве религии! Для тебя я кривила душой, одевала маску в силу привязанности к тебе. Теперь же нет уже сил, я устала терпеть из-за того, во что не верю. И я в последний раз спрашиваю тебя: кого ты предпочитаешь, меня ли, существующую, своей, как ты говоришь, идее?! Если согласишься со мной, я поеду с тобой хоть на край света, не боясь нужды. Но при мысли продолжать быть попадьей я вся содрогаюсь — не могу. Ответь мне, как быть?
И.Г.»
Прочитав, он, почти не осознавая, что делает, сложил листки бумаги, и убрал их обратно в конверт. Какое-то время он сидел в своем укромном уголке, словно оглушенный, чувствуя только как по барабанным перепонкам дробит его сердце. Потихоньку звуки окружающего мира вернулись и сердцебиение унялось. И тогда он вдруг ясно почувствовал, что это конец. Он не выйдет из тюрьмы. Живым он не выйдет. И несмотря на горечь и боль, ему стало как-то странно легко на душе, словно груз решения с него отныне был снят. Назад домой дороги не было.
«Господи, Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя, грешного!» - еле слышно шептал отец Валериан - его сопарник по могиле. Он, белый лицом, с прозрачной нежной кожей, был значительно моложе отца Петра, и теперь внушал священнику отеческие чувства заботы и теплоты, смешанные с уважением перед решимостью этого еще так мало жившего на белом свете собрата. «А ведь мы - сотаинники. - это слово согрело душу отца Петра. - вместе будем умирать». И губы его тоже зашептали Иисусову молитву.
Но мысли снова возвращались к письму.
Ответил он не сразу. Всю ночь и весь следующий день он слагал в себе строки, которые хотел сказать. Но когда сел писать, все слова из него вылетели, оставив внутри странную пустоту.
«Дорогая Ирочка, - начал отец Петр. -
твое письмо ошарашило меня более ареста, и только сознание, что оно продиктовано горем и нуждою, несколько успокоило меня. Вот уже скоро 24 года, как мы живем вместе, и ты, родная, имела возможность убедиться, что я всегда старался быть честным и справедливым, что я никогда на сделки со своей совестью не шел. Ты хорошо знаешь, что я врагом советской власти никогда не был… и преступником себя ни в какой мере не считаю. Посему особенно беспокоиться нечего. Если же судьбе угодно послать мне испытание, то покориться ему так или иначе нужно.
Я никогда не стеснял своей совести, зачем же ты, пользуясь тяжелыми обстоятельствами, толкаешь меня на бесчестный поступок, зная мою религиозность, не напускную, а внутреннюю?! Отречься от веры во Христа, Который составляет смысл всей моей жизни, от Которого я видел столько благодеяний, и оставить Его в то время, когда я приближаюсь к могиле?! Я не могу и не сделаю этого даже ради тебя, которую всегда любил и люблю.
Дорогая моя, возьми себя в руки и не давай ходу черным мыслям. Я очень желаю, чтобы в это время с тобою был кто-либо из своих, и прошу тебя, пригласи Шуру или Нила Владимировича, которые тебя успокоят и помогут тебе… Пришли мне гребень, он в теплом подряснике. Сам я здоров, чувствую себя хорошо и только часто думаю про тебя, что тебе так трудно. Крепко обнимаю тебя, целую и молюсь, чтобы Господь подкрепил тебя, сохранил от зла.
Твой Петя».
«Всё. Довольно копать. Вылезайте!» - скомандовал старший конвоир.
От неожиданности оба батюшки вздрогнули. И расширенными глазами посмотрели друг на друга. Неужели - всё?
Могила была готова.
Превозмогая появившуюся в руках дрожь, они выкинули изо рва лопаты. Затем, помогая один другому, вылезли сами.
В лесу оказалось гораздо холоднее, чем в земной утробе.
Младший конвоир, красный лицом, подождал пока арестанты стряхнут с себя землю (словно опрятность имела перед смертью хоть какое значение!) и встанут, сцепив руки за спиной. Теперь, когда час исполнения его обязанностей наконец настал, он, уняв поджилки, справился со страхом, и что-то жесткое появилось у него в складках между бровей и в уголках рта. Стрелять в людей не так страшно, если не считать их людьми, решил он для себя и успокоился.
«У вас есть последняя возможность изменить меру наказания, - продолжал по инструкции конвоир. - для этого нужно лишь отказаться от своего сана…»
Холодный ветер дул отцу Петру за шиворот. Было зябко и неприятно. В левый сапог забилась грязь и больно давила на пальцы. Батюшка почувствовал, как на наработавшееся тело навалилась смертельная усталость. Наверное, и оно теперь поняло, что его ждет. И отчаянно запротестовало.
Отчего-то подумал, как завершив накануне писать письмо жене и уже складывая лист, он остановился, развернул бумагу и быстро приписал:
«Если бы я согласился и исполнил твою просьбу, то ты сама бы скоро возненавидела меня».
В лесу занимался новый день. Пели птицы. Пахло весной, землей и жизнью. Жизнью Вечной.
С именем Аллаха Милостивого, Милосердного
Хвала Аллаху – Господу миров, мир и благословение Аллаха нашему пророку Мухаммаду, членам его семьи и всем его сподвижникам!
К одним из основных воззрений приверженцев Сунны и единой общины (ахль ас-Сунна уа аль-Джама’а) относится вера в блаженство и мучение в могиле.
Однако у некоторых возникает мысль: “Если тело умершего не было погребено, к примеру, он был съеден хищным зверем, испытывает ли он мучения могилы?”
Этот вопрос был задан шейху Ибн ‘Усаймину (да смилуется над ним Аллах, Своей широчайшей Милостью), и вот, что он ответил: “Да, мучение будет испытывать душа, поскольку тело отсутствует, оно истлело, испортилось. Этот вопрос является из раздела сокровенных знаний, и я не могу утверждать, что мучение могилы вообще не коснется тела, из-за того, что оно истлело или сгорело, поскольку человек не может сравнивать дела связанные с Последней жизнью с тем, что происходит в этой мирской жизни” См. «Маджму’ Фатауа уа Расаиль аш-Шейх Мухаммад бин Салих аль-‘Усаймин» 2/29.
А истинное знание у Всевышнего Аллаха, и завершаю свою речь словами: Хвала Аллаху, Господу миров, и да ниспошлет Аллах благословение нашему пророку Мухаммаду, его семейству, его сподвижникам и его братьям и приветствует их многократно до самого Дня воздаяния!
Перевел с арабского: Абу Идар аш-Шаркаси _________________________________________________________________________
1– «Когда кто-либо из вас умирает, каждое утро и после полудня ему показывают его место. Если он является одним из обитателей Рая, то и место его оказывается среди обитателей Рая; если же он принадлежит к числу обитателей Огня, то и место его оказывается среди обитателей Огня. Ему говорят: “Вот твое место, пока Аллах не воскресит тебя в День воскресения”» аль-Бухари №1379, Муслим №2866.
И в заключении, хвала Аллаху – Господу миров!
