Малиновый пеликан войнович epub. Кошмарные сны владимира войновича. О книге «Малиновый пеликан» Владимир Войнович

О чем? "Малиновый пеликан " обнажит абсурдное устройство российской жизни. Перед нашими глазами разворачивается потрясающая картина всех российских заблуждений и пороков. Сатирическая энциклопедия русской жизни. В этом романе-памфлете достается всем: политикам, чиновникам, церкви, интеллигенции, но больше всего - русскому народу.

Читать полностью

Император Николай I во время представления "Ревизора" хлопал и много смеялся, а выходя из ложи, сказал: "Ну, пьеска! Всем досталось, а мне - более всех!". Об этом эпизоде знает каждый школяр. Всякий, считающий себя умным, прочитав "Малинового пеликана" В.Войновича, много смеяться не будет, но скажет: "Ну, роман! Всем досталось, а мне - более всех!". И, может быть, после этого в российской жизни действительно что-то изменится к лучшему.

О чем? "Малиновый пеликан" обнажит абсурдное устройство российской жизни. Перед нашими глазами разворачивается потрясающая картина всех российских заблуждений и пороков. Сатирическая энциклопедия русской жизни. В этом романе-памфлете достается всем: политикам, чиновникам, церкви, интеллигенции, но больше всего - русскому народу.

Для кого? В какой бы компании людей - юных или зрелых, образованных и не очень, россиян или иностранцев - ни произносилось имя Владимира Войновича, его знают абсолютно все. Более того, всем известно, что он - сатирик. Вот уже более пятидесяти лет выполняет писатель миссию Воина - борца с несовершенствами жизни с помощью самого острого оружия - смеха.

В чем ценность? Можно с определенностью сказать, что среди современных романов о России "Малиновый пеликан" - абсолютно уникальное произведение!

Скрыть

Владимир Войнович — отечественный писатель, автор романов «Москва 2042» и «Замысел», повести «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина», известной во всем мире, и множества других книг.

ВОЙНОВИЧ. ВЫДАВИТЬ КЛЕЩА

В аккурат к 2017 году нестареющий Владимир Войнович написал новый роман-памфлет о русской современности. Сюжетным ходом на этот раз послужил укус клеща некого писателя Смородина, клеща же не может вытащить никто-ни жена, ни домработница. Острое желание избавления от мерзкого насекомого гонит героя романа по русским дорогам, подобно гоголевскому Чичикову, обозревающему «мёртвые души» сограждан. Текст плотно напичкан метафорами и символами, отсылками к архетипам национального травмированного сознания.Укус и суицидален и мазохистски желанен героем. Избавление от клеща соседствует с болезненным удовольствием от страха смерти и самого факта укуса. Так и в русской истории насилие одновременно и мучительно и чаемо. Достойный наследник Радищева и Салтыкова-Щедрина снова «на коне». Одним словом, «я взглянул окрест и душа моя страданиями человечества уязвлена стала» и, конечно, - «я не научился любить свою Родину с закрытыми глазами, с преклонённой головой, с запертыми устами». Чаадаевское ясновидение наследовано Войновичем в лучших традициях русской литературы. Пророк «Москвы 2042» не утратил своего дара, неутомимо и последовательно клеймя очередного Перлигоса (Первое лицо государства), являя генезис трансформации российской власти в полнейшую угрюм-бурчеевщину. «Человечек стоял перед удивлённым народом, обводил всех оловянными глазами, а потом тихо сказал: «Замочу!»…народ в маленьком человечке сразу признал человека большого и взревел от восторга». Собственно автор борется здесь с тем же горем патернализма русской истории, в результате которого народ безответственно передоверяет свою судьбу «маленьким человечкам в серых френчах». Перлигос, пользуясь любовью народных масс, берётся за дело и обыкновенную демократию перестраивает в вертикальную и суверенную, делит богатства земли между своими, кидая куски народу; тот «хавает», полагая, что такими глупостями, как свобода и демократия, можно и пренебречь. Ну и конечно, меняя свободу на еду и так называемую стабильность-безопасность, народ теряет и то, и сё - да и сам смысл существования. А получает он того самого малинового пеликана -метафору вненациональной, призрачной и антинародной фикции русского пути. Отныне Малиновый пеликан - всё, народ же только, в лучшем случае, инструмент, но, как правило, - тупое послушное быдло. В романе, кстати, малиновый пеликан, о коем неустанно заботится Перлигос, доведён киевской хунтой до такого трагического состояния, что даже яиц не несёт. Только неусыпная перлигосова забота должна заставить пеликана нести снова яйца. В одну, желательно, корзину. Украинская тема свифтовски отзеркалена в главке «Мы и гренки», где герой видит сон о «Гренаше» (Гренландии), добровольно, благодаря вежливым людям, присоединённой к РФ: «…вежливые человечки, пока я спал, переоделись в зелёное, высадились в Гренландии и устроили флэш-моб с целью защитить остров от датской фашистской хунты, собиравшейся устроить поголовный геноцид грендландцев, которых мы любовно называем гренками». Проснувшись, Пётр узнаёт, что совсем не Гренландия добровольно вошла в состав богоспасаемой империи, а Крым, «где тепло и яблоки». Сон конечно абсурден, но реальность таки дала ему фору. Вот это примечание абсурда реальности, дающей вымыслу отдых, - один из главных художественных талантов Войновича.
Ну и, пожалуй, самое главное - вопрос о набившем оскомину патриотизме, проявляющемся, благодаря перлигосовой пропаганде, в милитаризме и возжелании особого пути, на страницах романа озвучен ясно и трезво. «Настоящий мужчина - это прежде всего человек, который имеет право на жизнь, свободу и стремление к счастью» - цитирует Джефферсона Смородин. «Воин!» - спорит с ним Зинуля (глас федерального ТВ поработал), удивлённо слушая реплику Петра: «…мужчина имеет право быть пацифистом, ненавидеть войну, беречь себя и избегать убийства других людей во имя каких бы то ни было целей, кроме самых крайних случаев, когда надо даже ценой своей жизни защищать свою семью от бандитов, от внешних врагов и от своего государства, которое бывает хуже внешних врагов».
Вот об этом и писал 84-летний Владимир Войнович всю жизнь - «о государстве, которое хуже внешних врагов» и о человеке, сохраняющем своё достоинство,несмотря на особый русский путь и глумление человека в серой шинели. Что с него взять? Пятая колонна, да и еврей к тому же. Такова вот миссия выдающихся русских писателей. Как оказалось, не только в двадцатом веке. Клеща мучительно вытаскивать. Мутировал - и стал нами.

О новом романе живого классика Владимира Войновича «Малиновый пеликан» и о том, почему он не вызывает обещанных эмоций

Текст: Дарья Грицаенко
Обложка с сайта eksmo.ru

Владимир Войнович. «Малиновый Пеликан». — М., «Эксмо», 2016

Навязчивое сравнение с Гоголем. Уверения, что автору нет равных в борьбе с несправедливостью с помощью самого острого оружия — смеха. Обещание, что эта книга станет самой обсуждаемой в году и заставит людей что-то изменить в жизни своей страны… И правда, есть что обсудить: живой классик Владимир Войнович после долгого молчания выпустил в издательстве «Эксмо» новый роман. Громкой рекламной кампании соответствует вычурное название «Малиновый пеликан». Сюжет, впрочем, несложен: старого писателя Смородина (в котором угадывается сам Войнович) укусил клещ, он не смог его достать сам и вызвал «Скорую». Фельдшерица испугалась, что клещ энцефалитный, и писателя повезли в больницу, где клеща (как оказалось — обычного) спокойно достали. И отпустили пациента с миром.

Тут не о чем было бы рассказывать — если бы главный герой по дороге в «Склиф» не засыпал и не видел странные сны, которые ему трудно отделить один от другого и, главное, от реальности. В этих снах «Скорая» подбирает по дороге человека, чтобы довести его до вокзала, обычные санитары вдруг оказываются американскими шпионами, к России ни с того ни с сего присоединяют Гренландию, оппозиционеры вместо белых ленточек прикалывают к груди изделия №2, а почти всех персонажей, чтобы лишний раз не путаться, зовут Иванами Ивановичами. «Своих» Иванов Ивановичей Смородин определяет по тому, как они отвечают на вопрос «Крым наш?». Пересказ всех этих снов (преимущественно кошмарных) сопровождается отступлениями от сюжета, короткими и не очень, где главный герой рассуждает о смысле жизни, любви, браке, политике, власти, феномене культа личности, деньгах, русском народе и своих домашних животных — или пересказывает разговоры со своими немногочисленными знакомыми на эти же темы. Между снами постоянно разговаривает с фельдшерицей о пробках, правительстве, инфекциях и бытовых неурядицах. При этом по поводу и без подчёркивает свой солидный возраст, то и дело упоминает о своей известности, не без труда заработанной репутации, многочисленных книгах, крупных гонорарах, членствах во всевозможных организациях, да ещё время от времени приправляет рассказ цитатами из классики. Но любой разговор — даже о любви вне брака — сводит к вопросу государственной власти.

Этой темой озабочены все, кого Смородин встречает на своём пути, — жена, домохозяйка, соседи, фельдшерица, водитель «Скорой», поголовно все люди во всех очередях и даже неизвестно откуда взявшиеся цыгане. Политиков обвиняют во всех смертных грехах: «Объясняю на пальцах. Женщине двадцать четыре года. Ей бы ещё жить и жить. И ребёнок, ещё не родившийся, тоже погиб, а вы говорите, при чём тут Обама». Имена, фамилии, топонимы — все намеки прозрачны до очевидного, и только одного человека, упоминая на каждой второй странице, автор суеверно боится назвать по имени, хотя бы выдуманному. Вместо имени — незамысловатый акроним Перлигос (первое лицо государства), который произносят то с нарочитым пренебрежением (когда речь идёт о коррупции), то с восторгом (когда речь идёт о животных). Животные, занесённые в Красную книгу, находятся под угрозой исчезновения, и озабоченный этим Перлигос лично ухаживает за ними. Например, высиживает пеликаньи яйца. Вследствие чего пеликаном становится сам.

Тогда его место занимает сам Смородин и… сознательно усугубляет все текущие глобальные проблемы, о неумелом решении которых разглагольствовал 300 страниц. Потому что, оказывается, надо довести народ до полного изнеможения, чтобы он наконец одумался и решился на революцию. И вот тогда всё станет как надо. А иначе никак, «сверху» ничего исправить нельзя, не будет толку. На этой неутешительной ноте Смородин просыпается в больнице.

Всё это, по замыслу автора, должно вызывать как минимум смех, как максимум — желание срочно что-то изменить. Вызывала же когда-то сатира Войновича и то, и другое. Да только с того времени много воды утекло — изменился и стиль Войновича, и сама ситуация. Сейчас навязчивый фарс и ядовитая критика всего-что-вокруг может вызвать только раздражение — потому что мы уже пресыщены этим: и власть, и долготерпеливый русский народ ругают все кому не лень. И есть за что, но художественная литература — это всё-таки искусство, которое не срабатывает, если строится только на сиюминутной актуальности и злободневности. И это не новость: «…линия злободневности — линия наименьшего сопротивления, для писателя рискованная. Большой формы на злободневности не построить, хотя бы речь шла о мировой революции. Злободневность хороша тогда, когда её нужно выискать, придумать, а не тогда, когда она из каждой водосточной трубы целым потоком льётся. Тогда не надо никакого романа читать — достаточно пройтись по Невскому проспекту», — это сказал ещё Эйхенбаум почти сто лет назад.

Впрочем, автор «Солдата Чонкина» и «Москвы 2042» может позволить себе сделать из мухи слона, а из клеща — памфлет. К тому же он сам прекрасно понимает, в каком положении находится: «…возраст — это такая штука, которую всем прощают, кроме писателей. О писателе говорят, и с радостью, будто этого ожидали (и в самом деле ожидали), что деградировал, стал бездарным. И редко при этом скажут: а давайте всё-таки вспомним, каким он был раньше. И при этом даже не представляют, что писатель в любом возрасте всё ещё на что-то надеется. <…> …редко кому из людей нашей профессии удаётся сохранить до старости свежесть ума и таланта… В литературе, как в спорте, балете и сексе, надо заканчивать вовремя, чтобы не выглядеть жалким и смешным».

Отрадно, что Владимир Войнович не утратил самоиронии.

Дарья Грицаенко — студентка отделения критики (семинар В. И. Гусева) Литературного института им. Горького.

Просмотры: 0

© Войнович В., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

Клещ

Был в лесу. Собирал грибы. Вернулся домой, поел, поспал, посмотрел телевизор, вечером на животе справа что-то засвербило. Почесал, забыл, опять засвербило, напомнило. Около полуночи, отходя ко сну, решил поглядеть в зеркало. Батюшки! Круглое пятно сантиметров на пять в диаметре вроде трехцветной красно-оранжево-желтой мишени, и прямо «в десятке» – черная жирная точка. Пригляделся – точка-то живая, лапками шевелит. Клещ!

Между прочим, чтоб вы представляли себе, хотя бы в общих чертах, хронологию, уточню, что история эта с клещом завершилась на днях, а началась… Черт ее знает, когда она началась, тогда еще, когда все у нас было тихо-мирно, страна готовилась к грядущей Олимпиаде, мы медленно, с хрустом в суставах, разгибали колени, поддерживали добрые коммерческие отношения с соседними враждебными братскими странами и легко размещались на завоеванных ранее территориях. Если бы я мог предвидеть, что случится позднее, то, вероятно, писать про мелкого насекомого не стал бы, но время было еще мирное, без заметных событий и потому скучное, так что даже замыслы сколько-нибудь острые в голову никому не приходили и вся литература чахла ввиду практического отсутствия сюжетов. Скажу больше, в описываемое время жизнь казалась настолько благополучной, что потребность в мало-мальски серьезной литературе совершенно отпала. Несчастны люди, которые всегда счастливы. И несчастливы писатели, которые живут среди счастливых людей. А сатирики тем более. Я допускаю, что если бы Салтыков-Щедрин воскрес и пожил немного среди нас, тогда еще относительно счастливых, то, осмотревшись и не найдя ничего интересного, он охотно вернулся бы в тот мир, в котором уже обвыкся. Я тоже в ту пору не видел вокруг себя никаких достойных тем и по этой причине сосредоточился на этом злосчастном клеще, имея то оправдание, что он хоть и маленький, но беспокойство причинил мне заметное. Тем более что само по себе событие внедрения его в мое тело стало для меня редким в последнее время физическим соприкосновением с реальной жизнью.

Дело в том, что, когда мне было лет намного меньше, чем сейчас, я вел подвижный образ жизни. Зимой жил в городе, летом в деревне, много ездил по России, бывал на заводах, в колхозах, бродил по тайге с геологической партией, наблюдал работу золотоискателей на Колыме, плавал в Охотском море на дырявом рыболовном сейнере, побывал в Антарктиде и вобще слыл одним из первых знатоков российской действительности. Но настал момент – от жизни, как говорят, оторвался.

Возраст, лень, болезни, угасание энергии, интереса к путешествиям, людям и географии, а также оскудение материального фактора привели к тому, что я стал домоседом.

Сижу на даче. В город выезжаю редко, в случаях крайней необходимости. Практически ни с кем не общаюсь, кроме жены, домработницы Шуры и совсем уж редко с кем-нибудь из соседей, когда выхожу прогулять собаку. Когда-то я думал, что запаса накопленных мною жизненных впечатлений мне для моих писаний на всю жизнь хватит, но запас оказался не столь объемным, как я ожидал, а жизнь получилась длиннее, чем я рассчитывал, и вдруг настал день, когда я, державший в голове сотни сюжетов, вдруг обнаружил, что просто не знаю, о чем писать. Потому что замкнулся дома, не хожу даже в магазин и не знаю, что почем. Сотни человеческих историй, которые знал, из памяти утекли, тысячи впечатлений потускнели, а новым взяться откуда? Из телевизора. Днем как-то работаю, а вечером сижу перед «ящиком», и все свежие знания у меня из него. Так же, как у моей высокообразованной жены и домработницы, не осилившей семилетку. Все мы знаем всё про Галкина, Пугачеву, Киркорова, Малахова, Безрукова, Хабенского и прочих телеведущих, певцов, сериальных актеров, олигархов, их жен и любовниц. Кто с кем женился, развелся, купил дом на Лазурном Берегу или арестован за кражу в особо крупном размере. И не только я не знаю теперешней реальной жизни. Ее не знает никто. Раньше неизменной приметой городского пейзажа были бабушки, которые сидели на лавочках перед домом, замечали всех входивших и выходивших и обсуждали соседей, кто что купил, в чем одет, кто пьет, бьет жену, чью жену, когда муж в командировке, посещает любовник. Теперь такое ощущение, что ни у кого в стране собственной жизни нет, все сидят перед «ящиком», следят за судьбами героев мыльных опер, завидуют их удачам, сочувствуют неудачам и переживают за них больше, чем за себя. Вот и я, как и большинство моих сограждан, сижу вечерами, тупо уставившись в ящик, живу в нем, жил бы и дальше, если бы не этот проклятый клещ.

В половине второго ночи я разбудил и позвал на помощь Варвару, жену. Говорю: давай, помогай, вытаскивай. Она ничего подобного в жизни не делала, и по телевизору в медицинской передаче доктора Голышевой ей не показывали. Взяла пинцет, надела очки, руки дрожат, как будто ей предстоит не удаление мелкого насекомого, а полостная операция. При том что она не только медицинского образования не имеет, но от капли крови, взятой на анализ из пальца, падает в обморок. Так вот она тыкала, тыкала в эту тварь пинцетом, потом я сам в нее тыкал, а она как была там, так и осталась, хотя, надеюсь, мы ей какие-то неудобства все-таки причинили. Вроде тех мужиков из анекдота, которые по просьбе соседки пытались зарезать свинью и в конце концов зарезать не зарезали, но отлупили от души.

Подняли с постели Шуру, но она и вовсе. Как глянула, так руки воздела:

– Не-не-не.

Я спрашиваю;

– Что не-не-не?

– Я его боюся.

– Кого его?

– Да этого. – Она, не опуская рук, глазами мне на него указывает.

Я говорю ей:

– Да чего ж ты его боишься? Ты ж в деревне жила, курам небось головы рубила?

– Курам, – соглашается, – рубила. А это ж не курица, это же это…

А что «это» – сформулировать не может, но ясно, что-то ужасное.

После Шуры проснулся спавший в прихожей на коврике Федор и вошел в комнату, широко зевая и покачивая лохматой головой. Внимательно нас всех оглядел, не понимая, чем вызван столь поздний переполох, ничего не понял, вспрыгнул на диван, вытянулся во всю длину, положил морду на передние лапы и стал ожидать, что будет дальше. Федор – это наш эрдельтерьер, недавно отметивший свое шестилетие.

Отстранив женщин от дела, я сам взялся за пинцет, но опять действовал неловко и ничего не добился, разве что вмял насекомое в себя еще глубже, чем оно сидело до этого. Пока я трудился, Варвара набралась смелости и разбудила по телефону знакомого доктора. Тот, зевая в трубку, сказал, что раз мы этого клеща сразу не вытащили, дальнейшее можно доверить только специалистам. Потому что если неспециалист оставит во мне хотя бы мелкую часть этой пакости, от нее можно ожидать самых печальных последствий, вплоть до упомянутых выше. А дело происходит в ночь с субботы на воскресенье. Это у нас с Варварой всегда такое везенье: все неприятности случаются именно в ночь с субботы на воскресенье, когда никто нигде не работает, а знакомые врачи выключают свои мобильные телефоны и пьют: терапевты – принесенный с работы спирт, а хирурги – подаренный пациентами французский коньяк. Варвара говорит, надо вызывать «Скорую». Я попробовал возразить, но потом согласился условно, предполагая, что «Скорая» из-за клеща не поедет, но может дать полезный совет. Обычно, сколько я слышал, эта самая «Скорая», прежде чем выедет, задаст вам сто вопросов по делу и бессмысленных, что болит, где и как, холодеют ли ноги, синеют ли руки и сколько больному лет, в том смысле, что, может, пожил и хватит, стоит ли ради него зря жечь бензин, да и на пенсии государство уже перетратилось.

Владимир Войнович

Малиновый пеликан