Екатерина ТИТОВА
МЕТАФИЗИКА ВОЕННЫХ РАССКАЗОВ АНДРЕЯ ПЛАТОНОВА
Рассказы Андрея Платонова 1941-1946 годов, благодаря разнообразию подробностей судеб его героев и в то же время событийной, эпохальной целостности, дали объёмную картину русской жизни периода Великой Отечественной войны; картина эта интересна современникам, часто рассказы исполняются хорошими чтецами по радио «Звезда» и «Россия».
Все они объединяются в целое эпическое полотно, и связывает их в единое целое не только тематика и личность автора, замолчанного, полузабытого современниками, но внимательно читаемого сегодня даже в Америке.
Когда Константин Симонов был у нобелевского лауреата Эрнеста Хемингуэя с писательской делегацией, он спросил: что подвигло его, писателя войны, испанских страстей и охотника, на «Старика и море»? Это ведь так нетипично для автора «Фиесты»… Хемингуэй ответил: «Ваш гениальный Платонов». И Симонов, по его словам, покраснел.
Платонов обратился к сердцу человека. Да не простого, русского. Он ставит перед собой задачу разобраться в непостижимой человеческой сути, проявляющей себя так или иначе в минуты нравственного выбора. Для этого Платонов помещает своих героев в такие условия, где люди становятся либо мучениками и пророками, либо палачами и предателями. А звери, птицы, трава и деревья обретают высший смысл бытия, вовлекаясь в круговорот вечной идеи боговоплощения, надмирной правды, одухотворяющей собой всё живое, и в первую очередь человека.
Этой цели служат не только специфические методы художественного изображения, но и особая философия. Антропоморфизм, натуроморфизм и теоморфизм, на которых строятся произведения писателя, взаимозаменяются, и ломается привычная ценностная система взглядов, клишированность образной системы читателя-обывателя.
Платонов учит смотреть на мир по-новому, своими глазами. Религиозная идея, христианская по сути, но без называния имени Христа, во многом определяет платоновскую поэтику. Он победил прозаиков своей эпохи, просто и понятно обслуживающих насущные цели только физической выживаемости.
Читая Платонова, заражаешься его философией. Платоновский язык, нечто большее, чем просто синтаксические построения на заданную тему ради реалистического описания людей и явлений, поэтому Платонов - это рассказчик-пророк, берущий на себя подвиг спокойно и уверенно говорить о божественной сущности человека. И в эпоху идеологического безверия, нигилизма и разнузданной пропаганды строительства рая на земле без Бога писатель нашел метод и силы в себе работать во имя спасения человека в человеке и человечности в человечестве.
В художественном метатексте Платонова работает христианская, и даже дохристианская религиозность, основа и причина жизни на земле. Автор фокусируется на образах Матери-земли, Древа Мира, Мира-Храма, России-Храма. (Вспоминается гумилёвское: «Но людская кровь не святее /Изумрудного сока трав…» .) Это ярко просвечивает в рассказах военного периода. Что ведёт его героев? Чем он сам ведом? Но как Платонову не страшна цензура, так не пугает мука и смерть бойцов из его рассказов. Сок жизни, душа народа. Кровь. Это его герои, они живут в одном хронотопе его произведений и, как земля, как сталь, участвуют в движении сюжета в целом. То есть, неодушевлённое у Платонова становится живым, это равноправные герои его произведений, духовные, родные, которые воюют вместе с Красной Армией за свободу своего родного народа.
Герой рассказа «Броня» - старый, хромоногий моряк, молчун и созерцатель Саввин, по крови - курский крестьянин. Так любил русскую землю Саввин, что сызмальства думал о её защите. И вот, когда фашист напал на его родную землю, - жизнь его крови в погребённых в ней предков, родичей, - он изобрел способ перерождения металла в наипрочнейший.
Эта броня была до 1943 года наиважнейшей проблемой Сталина: танковая броня немцев была прочнее… Но не об этой броне в рассказе пойдёт речь. Броня - это метафора. Крепче любого металла - любовь к земле, к родине.
Рассказчик-боец и Саввин отправляются за тетрадками с расчётами, спрятанными под печкой в доме моряка. Прячась в огородах и хлебах, они стали свидетелями угона русских баб и девушек в рабство. Одна из них не могла уйти с родной земли, припала к ней и завыла. Потом развернулась и пошла назад. Немец выстрелил в неё, но она продолжала идти, так была сильна в ней русская свободная душа. Она погибла. Но Саввин застрелил обоих немцев-конвоиров, и женщины убежали в лес. Продолжив путь к своей уже горящей деревне, Саввин написал и передал бумажку с адресом бойцу-рассказчику, на случай, если его убьют. Чтобы был спасен рецепт чудо-брони, его расчёты.
«- Одних кораблей мало, - сказал я моряку. - Нужны ещё танки, авиация, артиллерия...
Мало, - согласился Саввин. - Но всё произошло от кораблей: танк - это сухопутное судно, а самолёт - воздушная лодка. Я понимаю, что корабль не всё, но я теперь понимаю, что нужно, - нам нужна броня, такая броня, какой не имеют наши враги. В эту броню мы оденем корабли и танки, мы обрядим в неё все военные машины. Этот металл должен быть почти идеальным по стойкости, по прочности, почти вечным, благодаря своему особому и естественному строению... Броня - ведь это мускулы и кости войны!».
Мускулы и кости войны на самом деле - мускулы и кости детей земли, из которой всё: и металлы, и трава и деревья, и дети.
«Броня» - первый прошедший в печать рассказ, принесший известность писателю. Он был опубликован осенью 1942 года в журнале «Знамя» вместе с публикацией финала поэмы Александра Твардовского «Василий Тёркин». Это помогло закрепиться его имени в литературе, после забытом на годы, но именно это соседство с обожаемым всеми Тёркиным заложило, как закладку, имя прозаика Платонова в память читателя.
Земля - помощница, земля - герой рассказа. Это прослеживается во многих других произведениях Платонова.
Вот рассказ «Неодушевлённый враг». Это рассказ от первого лица. «Недавно смерть приблизилась ко мне на войне: воздушной волной от разрыва фугасного снаряда я был приподнят в воздух, последнее дыхание подавлено было во мне, и мир замер для меня, как умолкший, удалённый крик. Затем я был брошен обратно на землю и погребен сверху её разрушенным прахом. Но жизнь сохранилась во мне; она ушла из сердца и оставила тёмным моё сознание, однако она укрылась в некоем тайном, может быть последнем, убежище в моём теле и оттуда робко и медленно снова распространилась во мне теплом и чувством привычного счастья существования».
Но не один он оказался погребённым, земля завалила и немца. Безоружные, они сцепились в рукопашной, и давят друг друга, заваленные землей. Между ними идёт диалог, и через этот диалог Платонов выразил суть фашизма.
«Тогда я стал разговаривать с немцем, чтобы слышать его.
Ты зачем сюда пришел? - спросил я у Рудольфа Вальца. - Зачем лежишь в нашей земле?
Теперь это наша земля. Мы, немцы, организуем здесь вечное счастье, довольство, порядок, пищу и тепло для германского народа, - с отчётливой точностью и скоростью ответил Вальц .
А мы где будем? - спросил я.
Вальц сейчас же ответил мне:
Русский народ будет убит, - убежденно сказал он. - А кто останется, того мы прогоним в Сибирь, в снега и в лёд, а кто смирный будет и признает в Гитлере божьего сына, тот пусть работает на нас всю жизнь и молит себе прощение на могилах германских солдат, пока не умрёт, а после смерти мы утилизируем его труп в промышленности и простим его, потому что больше его не будет».
Русский солдат в рассказе всегда говорит о земле, а немец о сибирском снеге, льде. Русскому в пещере из земли, и даже в могиле отрадно: «Пока мы ворочались в борьбе, мы обмяли вокруг себя сырую землю, и у нас получилась небольшая удобная пещера, похожая и на жилище и на могилу, и я лежал теперь рядом с неприятелем».
В разговоре с немцем солдат приходит к выводу, что души у врага нет, это смертоносная машина, которую нужно сломать. И русский солдат сжал тело Рудольфа Вальца в смертельных объятиях. Сжала его русская земля, вся её кровь, все корни и травы, все хлеба, политые потом русских жниц, все русские ратники, рубившие татар и тевтонцев на этих полях.
«Но я, русский советский солдат, был первой и решающей силой, которая остановила движение смерти в мире; я сам стал смертью для своего неодушевлённого врага и обратил его в труп, чтобы силы живой природы размололи его тело в прах, чтобы едкий гной его существа пропитался в землю, очистился там, осветился и стал обычной влагой, орошающей корни травы».
Рассказ «Одухотворённые люди», написанный в том же 1942 году, -считается центральным произведением Платонова военных лет. Это описание сражения под Севастополем. Политрук Фильченко и четыре краснофлотца стоят насмерть: приближаются танки…
Художественное пространство рассказа вбирает в себя фронт и тыл, реальность и мечты, физическое и духовное, прошлое и настоящее, миг и вечность. Оно написано до такой степени поэтичным и непостижимым уму языком, что и рассказом это не назовёшь в обычном смысле слова. В нём есть черты песни, сказа, он поэтичен, он почти плакат и почти фотографическая документальность, ведь в основу положен действительный факт - подвиг моряков-севастопольцев, бросившихся с гранатами под танки, чтобы ценою своей жизни остановить врага. Платонов писал: «Это, по-моему, самый великий эпизод войны, и мне поручено сделать из него достойное памяти этих моряков произведение».
И снова земля - действующее лицо, смысл и причина драмы разворачивающихся на ней судеб. По земле бегут, в неё падают, в ней роются окопы, земляные щели забиваются бойцами. Земля везде: в сапогах, за шиворотом, во рту. Земля - это то, что в последний раз видит раненый смертельно боец. Вот облики земли: блиндаж, насыпь, поле, могила.
«В полночь в окоп пришли из блиндажа политрук Николай Фильченко и краснофлотец Юрий Паршин. Фильченко передал приказ командования: нужно занять рубеж на Дуванкойском шоссе, потому что там насыпь, там преграда прочнее, чем этот голый скат высоты, и там нужно держаться до погибели врага; кроме того, до рассвета следует проверить своё вооружение, сменить его на новое, если старое не по руке или неисправно, и получить боепитание.
Краснофлотцы, отходя через полынное поле, нашли тело комиссара Поликарпова и унесли его, чтобы предать земле и спасти его от поругания врагом. Чем ещё можно выразить любовь к мёртвому, безмолвному товарищу?».
В рассказе несколько героев, со своей довоенной жизнью, неповторимыми, но такими узнаваемыми особенностями, что каждый из читателей в своей памяти без труда отыщет прототипы. Я не буду поимённо перечислять их, хоть это и стоило бы сделать, так выпуклы, так хороши эти герои-образы… Все они гибнут. Потому что гибнут лучшие, бессмертные избранники Божии, положившие души свои за ближнего своего.
В рассказе дети играют в похороны на окраине города. Они роют могилы и предают земле глиняных человечков. Платонов часто обращается к теме детства, этот народец прочно сидит в его сердце и памяти. Дети и подростки - духовный отсчёт от невинности, чистоты. Это - лакмус: «Юшка» и «Волчек», «Котлован» и «Корова», «Июльская гроза» и «Маленький солдат»…
«Маленький солдат» - рассказ о сиротстве, вернее, о прочности с трудом восстановленных семейных (условно) связей, так необходимых детям войны. Таким протезным папой стал для мальчика, сына полка, майор, с которым пареньку пришлось прожить важный отрезок пути. Возникла привязанность, любовь. Этой любви суждено испытание, разлука. И чувство мальчика, его горе разрыва, разлуки быть может навек, и описал Платонов.
«Второй майор привлекал ребёнка за руку к себе и ласкал его, утешая, но мальчик, не отымая своей руки, оставался к нему равнодушным. Первый майор тоже был опечален, и он шептал ребенку, что скоро возьмёт его к себе и они снова встретятся для неразлучной жизни, а сейчас они расстаются на недолгое время. Мальчик верил ему, однако и сама правда не могла утешить его сердца, привязанного лишь к одному человеку и желавшего быть с ним постоянно и вблизи, а не вдалеке. Ребёнок знал уже, что такое даль расстояния и время войны, - людям оттуда трудно вернуться друг к другу, поэтому он не хотел разлуки, а сердце его не могло быть в одиночестве, оно боялось, что, оставшись одно, умрёт. И в последней своей просьбе и надежде мальчик смотрел на майора, который должен оставить его с чужим человеком».
Сколько обречённости и покорности судьбе. Эта покорность свойственна всем побеждённым, согласным с решением победителя. За исключением некоторых, редких людей. Такой была женщина, не пошедшая в плен, а расстрелянная на пути домой в «Броне». Смерть или разлука? Или новая привязанность?.. Этот вопрос встаёт перед каждым в жизни и не только на войне.
И вот мальчик, Серёжа, не смог. Он остался верен этой привязанности, ушёл ночью неизвестно куда.
«Майор Бахичев задремал и уснул. Серёжа Лабков всхрапывал во сне, как взрослый, поживший человек, и лицо его, отошедши теперь от горести и воспоминаний, стало спокойным и невинно счастливым, являя образ святого детства, откуда увела его война. Я тоже уснул, пользуясь ненужным временем, чтобы оно не проходило зря.
Проснулись мы в сумерки, в самом конце долгого июньского дня. Нас теперь было двое на трёх кроватях - майор Бахичев и я, а Серёжи Лабкова не было. Майор обеспокоился, но потом решил, что мальчик ушёл куда-нибудь на малое время. Позже мы прошли с ним на вокзал и посетили военного коменданта, однако маленького солдата никто не заметил в тыловом многолюдстве войны.
Наутро Серёжа Лабков тоже не вернулся к нам, и бог весть, куда он ушёл, томимый чувством своего детского сердца к покинувшему его человеку, - может быть, вослед ему, может быть, обратно в отцовский полк, где были могилы его отца и матери».
Проза Андрея Платонова архетипична. Мысль - земля, животные и растения на ней, как и люди и камни, соучастники и свидетели истории. Все равны, все работает на историческую правду и справедливость, никакого хаоса нет с момента возникновения Бога - Я, Личности во Вселенной. В острейшие мгновения жизни человека все незначительные песчинки-образы сознания и памяти складываются в цельную и чёткую программу действия, карту стратегии войны с небытием, всемирным злом хаоса и лжи.
Однако человек, который сам для себя проблема и загадка, не может до конца понять и объяснить своё существование и предназначение. Лишь перед лицом смерти ему многое открывается. Так было с героем рассказа «Древо Родины».
«Мать с ним попрощалась на околице; дальше Степан Трофимов пошёл один. Там, при выходе из деревни, у края проселочной дороги, которая, зачавшись во ржи, уходила отсюда на весь свет, - там росло одинокое старое дерево, покрытое синими листьями, влажными и блестящими от молодой своей силы. Старые люди на деревне давно прозвали это дерево «божьим», потому что оно было не похоже на другие деревья, растущие в русской равнине, потому что его не однажды на его стариковском веку убивала молния с неба, но дерево, занемогши немного, потом опять оживало и ещё гуще прежнего одевалось листьями, и потому ещё, что это дерево любили птицы, они пели там и жили, и дерево это в летнюю сушь не сбрасывало на землю своих детей - лишние увядшие листья, а замирало всё целиком, ничем не жертвуя, ни с кем не расставаясь, что выросло на нём и было живым.
Степан сорвал один лист с этого божьего дерева, положил за пазуху и пошёл на войну. Лист был мал и влажен, но на теле человека он отогрелся, прижался и стал неощутимым, и Степан Трофимов вскоре забыл про него».
Боец воевал, попал в плен. Был посажен в цементный карцер. И тут нашёл на груди тот листок. Он прилепил его на стену перед собой. И перед тем, как умереть, вцепившись в горло любому, кто войдёт, он присел отдохнуть у стены. Этот листок для него граница его личного пространства. Его родина. Его хата, мать и дерево на краю села. Тут его рубежи. И он умрёт за них.
«Он встал и снова загляделся на лист с божьего дерева. Мать этого листика была жива и росла на краю деревни, у начала ржаного поля. Пусть то дерево родины растет вечно и сохранно, а Трофимов и здесь, в плену врага, в каменной щели, будет думать и заботиться о нём. Он решил задушить руками любого врага, который заглянет к нему в камеру, потому что если одним неприятелем будет меньше, то и Красной Армии станет легче.
Трофимов не хотел зря жить и томиться; он любил, чтоб от его жизни был смысл, равно как от доброй земли бывает урожай. Он сел на холодный пол и затих против железной двери в ожидании врага».
Опять живая земля противопоставлена железу и мёртвому цементу. Земля - герой платоновских рассказов. Как молитва, как заклинание из рассказа в рассказ кочует образ Матери Земли, Древа жизни…
Рассказ написан в том же 1942 году. И это не громкие слава, а истина - платоновские рассказы о войне написаны кровью.
Ещё один рассказ этого периода «Мать» («Взыскание погибших»).
В прозе военных лет возникает, крепнет и обретает плоть образ народа как большой семьи. Воин - сын, мать воина, ставшего братом или сыном другому воину, - эти герои были реальностью военной литературы.
В платоновских сюжетах важную роль играет миг надреалистического озарения, когда человек и мир около него божественно преображаются. Тайна человека в художественном мире писателя остаётся в его текстах не наречённой именем Бога, сокрытой фигурой умолчания, - и всё-таки иносказательно обозначенной.
Андрей Платонов - это мало изученный, ни на кого не похожий писатель-мистик, писатель-гуманист. Сколько ещё счастливых открытий вместе с ним совершит новое поколение читателей, филологов, литературоведов, уставших от вседозволенности постмодернистской ломки привычных норм и моральных установок.
Я всегда читаю военные рассказы Платонова в разных аудиториях - на университетских лекциях и семинарах, уроках литературы в школе, дружеских семейных вечерах, в библиотеках... Только подлинная проза выдерживает испытание чтением вслух. Но не об этом даже речь. Рассказы Платонова, написанные им в «действующей армии» (именно так подписаны сохранившиеся рукописи 1942-1945 годов), - это уникальное явление духовной прозы в советской литературе.
О подвиге советского воина писали многие, но, как точно заметил Валентин Распутин, Платонов делал это по-другому: «Откуда-то опять же издалека, глазами корневого человека, посланника всех времён видел он происходящее. И воевавший получил у Платонова иной, не начертательный, а самовыражающийся образ».
Такой «корневой человек» со своим космосом отечества появился уже в первом рассказе Платонова военных лет «Божье дерево». Уходя из дома на дорогу войны, Степан Трофимов как утешение, силу и защиту берёт с собой лист с «божьего дерева родины». Это надо читать вслух:
«Мать с ним попрощалась на околице; дальше Степан Трофимов пошёл один. Там, при выходе из деревни, у края просёлочной дороги, которая, зачавшись во ржи, уходила отсюда на весь свет, - там росло одинокое старое дерево, покрытое синими листьями, влажными и блестящими от молодой своей силы. Старые люди на деревне давно прозвали это дерево «божьим», потому что оно было не похоже на другие деревья, растущие в русской равнине, потому что его не однажды на его стариковском веку убивала молния с неба, но дерево, занемогши немного, потом опять оживало и ещё гуще прежнего одевалось листьями и потому ещё, что это дерево любили птицы. Они пели там и жили, и дерево это в летнюю сушь не сбрасывало на землю своих детей - лишние увядшие листья, а замирало всё целиком, ничем не жертвуя, ни с кем не расставаясь, что выросло на нём и было живым.
Степан сорвал один лист с этого божьего дерева, положил его за пазуху и пошёл на вой-ну».
Тайна «одушевлённой родины» остаётся главной темой, нет, не темой, а пафосом платоновской прозы военных лет. Ему не надо было в первый год войны срочно менять идеологические вехи (а многим советским писателям пришлось эти вехи менять - очень даже не простая тема). Он восстанавливал в правах и правде свою запрещённую страну - крестьянскую и пролетарскую Россию «Чевенгура», «Котлована», «Ювенильного моря» и «Высокого напряжения»: «душевных бедняков» и крамольное в советском языке слово «душа» («Пустодушие»), сомневающихся мастеровых («Неодушевлённый враг»), народный взгляд на войну как тяжкий труд («Иван Толокно - труженик войны»), язык притчи, легенды и сказания («Божье дерево», «Сампо»), былины и сказки («Дед-солдат», «Рассказ о мёртвом старике»), плача и русской песни («Броня», «Одухотворённые люди»).
Один из шедевров военной прозы Платонова - рассказ «Одухотворённые люди (Рассказ о небольшом сражении под Севастополем)». В письме жене от 10 августа 1942 года Платонов сообщал: «Самая важная моя работа сейчас: пишу повесть о пяти моряках-севастопольцах. Помнишь - о тех, которые, обвязав себя гранатами, бросились под танки врага. Это, по-моему, самый великий эпизод войны, и мне поручено сделать из него достойное памяти этих моряков произведение. Я пишу о них со всей энергией духа, какая только есть во мне.
И это произведение, если оно удастся, самого меня хоть отдалённо приблизит к душам погибших героев. Мне кажется, что мне кое-что удаётся, потому что мною руководит воодушевление их подвига, и я работаю, обливая иногда слезами рукопись, но это не слёзы слабости. <...> У меня получается нечто вроде Реквиема в прозе».
Из многочисленных откликов современников на платоновский «Реквием» (одно из первых названий рассказа в рукописи) составляется целый свод якобы допущенных писателем идеологических ошибок. Здесь и христианский гуманизм, и особое внимание к страданию, и излишний трагизм, и крайний индивидуализм, и отрыв человека от общества. Как отражение этих пороков и апофеоз смерти был прочитан ключевой эпизод рассказа - изображение смерти краснофлотцев.
Прочитаем этот эпизод рассказа 1942 года, вызвавший гнев современников Платонова, рядом с внутренне близким эпизодом другого платоновского «реквиема в прозе» - повести «Котлован» (1930).
«Одухотворённые люди» :
«Цибулько подошёл к Фильченко и поцеловал его. И все, каждый с каждым, поцеловали друг друга и посмотрели на вечную память друг другу в лицо.
С успокоенным, удовлетворённым сердцем осмотрел себя, приготовился к бою и стал на своё место каждый краснофлотец. У них было сейчас мирно и хорошо на душе; они благословили друг друга на самое великое, неизвестное и страшное в жизни - на то, что разрушает и что созидает её, - на смерть и победу, и страх их оставил, потому что совесть перед товарищем, который обречён той же участи, превозмогла страх. Тело их наполнилось силой, они почувствовали себя способными к большому труду, и они поняли, что родились на свет не для того, чтобы истратить, уничтожить свою жизнь в пустом наслаждении ею, но для того, чтобы отдать её обратно правде, земле и народу, - отдать больше, чем они получили от рождения, чтобы увеличился смысл существования людей...
Даниил! - тихо произнёс Паршин.
Юра! - ответил Одинцов.
Они словно брали к себе в сердце друг друга, чтобы не забыть и не разлучиться в смерти.
Эх, вечная нам память! - сказал, успокаиваясь и веселея, Паршин».
«Котлован» :
«- Готовы, что ль? - спросил активист.
Подожди, - сказал Чиклин активисту. - Пусть они попрощаются до будущей жизни...
И, сказав последние слова, мужик обнял соседа, поцеловал его трижды и попрощался с ним.
Прощай, Егор Семёныч!
Не в чем, Никанор Петрович: ты меня тоже прости.
Каждый начал целоваться со всей очередью людей, обнимая чужое доселе тело, и все уста грустно и дружелюбно целовали каждого...
Многие, прикоснувшись взаимными губами, стояли в таком чувстве некоторое время, чтобы навсегда запомнить новую родню, потому что до этой поры они жили без памяти и без жалости».
Защитники идеологической чистоты советской литературы увидели в этом эпизоде апофеоз смерти, но Платонов пишет смертный час краснофлотцев как апофеоз подлинного бессмертия русского солдата, залогом которого оставалась его вечная душа - «способность чувствовать и мучиться» («Джан»). Не раз в годы войны он скажет о том, что народ, перенёсший страдания исторических «котлованов», непобедим. Морские пехотинцы Платонова - из его советской России (мирное прошлое героев восходит к «Котловану», «Фро», «Первому Ивану», «Высокому напряжению»), и потому они приуготовляются к смерти с такой же серьёзностью и духовной сосредоточенностью, как крестьяне в «Котловане» и старые чевенгурцы, они ведают о языке «вечной памяти», о «памяти смерти» в «чувстве сердца».
Каждый из военных рассказов добавляет и уточняет что-то очень важное в открытии - прежде всего для нас! - может быть, главного духовного знания о базовом источнике победы народа в этой страшной войне, о законе любви:
«Они жмут потому, что детей своих любят больше, чем ненавидят Гитлера» (из черновых записей 1943 г.);
«Тайна родины была ясна ему; она открывается в локоне волос с головы дочери-ребёнка, что хранит красноармеец у себя в вещевом мешке и носит за плечами тысячи вёрст, она в дружбе к товарищу, которого нельзя оставить в битве одного, она в печали по жене; вся тайна родины заключается в верности, оживляющей душу человека, в сердце солдата, проросшем своими корнями в глубину могил отцов и повторившемся в дыхании ребёнка, в родственной связанности его на смерть с плотью и осмысленной судьбою своего народа» (первая редакция рассказа «Афродита», 1943).
Он был свидетелем Курской битвы, форсирования Днепра, освобождения Украины и Белоруссии. Написанные по горячим следам военных операций очерки и рассказы печатаются в «Красной звезде», с неизменной пометой в конце текста: «Действующая армия». В письмах жене (они сегодня наконец-то опубликованы без купюр) проговариваются главные темы личной, военной и литературной жизни: «Наши бойцы действуют изумительно. Велик, добр и отважен наш народ!» (письмо от 27 июля 1942 г.); «Здесь я ближе к нашему сыну; вот почему между другими причинами я люблю быть на фронте. <...> Здесь для меня люди ближе, и я, склонный к привязанности, люблю здесь людей. Русский солдат для меня святыня, и здесь я вижу его непосредственно. Только позже, если буду жив, я опишу его» (письмо от 3 октября 1943 г.).
Платонов потерял в годы войны единственного сына, мальчика, прошедшего сталинские лагеря... Платон умер 4 января 1943 года. 15 февраля 1943 года осведомитель НКВД докладывал о настроении Платонова: «Советская власть отняла у меня сына - советская власть упорно хотела многие годы отнять у меня и звание писателя. Но моего творчества никто у меня не отнимет. Они и теперь-то печатают меня, скрипя зубами. <...> Я со своих позиций не сойду никуда и никогда. Все думают, что я против коммунистов. Нет, я против тех, кто губит нашу страну. Кто хочет затоптать наше русское, дорогое моему сердцу. А сердце моё болит. Ах, как болит! <...> вот сейчас я на фронте много вижу, наблюдаю (Брянский фронт). Моё сердце разрывается от горя, крови и человеческих страданий. Я много напишу. Война меня многому научила». Платонов действительно много пишет, однако после партийной критики рассказа «Оборона Семидворья», герои которого сражаются с врагом, имея в себе, как и толстовский Тушин, свой особый «фантастический мир», всё чаще его произведения философско-психологического плана не проходят в печать или же подвергаются чудовищному искажению... Но он продолжает вести и создавать свою художественную летопись военных лет, соединяя историческую реальность с реальностью духовного знания, любви и вечной памяти о погибших.
С 1942 года в прозу Платонова входит открытая дорогами войны тема нечеловеческих страданий и жертв народа, оказавшегося в немецкой оккупации. Он много видел сам, двигаясь вместе с армией по разорённым сёлам и городам. С 1943 года все центральные газеты постоянно печатали сообщения Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков на освобождённых Красной армией территориях: акты раскопок захоронений убитых и замученных, данные по концлагерям, свидетельские показания, фотографии изуродованных тел детей и стариков, изнасилованных женщин, дотла сожжённых сёл и разрушенных городов.
28 октября 1943 года в «Красной звезде» печатается рассказ Платонова «Мать» . Его нужно читать всем, в каждой семье, он должен звучать в исполнении лучших деятелей культуры... Я не представляю человека, который после прочтения этого великого скорбного текста-плача может произнести нечто, оскорбляющее память русского советского солдата, память погибших. Его основное название, которое не прошло в прижизненных изданиях, само говорит о многом: «Взыскание погибших» , имя одной из икон Божией Матери. Тема «взыскания погибших» как наиважнейшая тема военной литературы формулируется Платоновым в записной книжке 1942 года: «Оч<ень> важно . Смерть. Кладбище убитых на войне. И встаёт к жизни то, что должно быть, но не свершено: творчество, работа, подвиги, любовь, вся картина жизни несбывшейся, и что было бы, если бы она сбылась. Изображается то, что в сущности убито - не одни тела . Великая картина жизни и погибающих душ и возможностей...» С общенародным горем войны соединяется смерть единственного сына Платона; читаем в письмах к жене с фронта 1943 года: «Для меня мёртвый Тотик - всё равно вечно живой» (письмо от 24 мая); «Поцелуй за меня могилу в изголовье нашего святого сына» (письмо от 28 мая); «Ты, наверно, часто ходишь на могилу к сыну. Как пойдёшь, отслужи от меня панихиду в его вечную святую память» (письмо от 10 июня); «Моя новая повесть, которую я тут обдумал, будет посвящена поклонению умершим и погибшим, а именно посвящение будет моему сыну. Я задумал сделать героем жизни мёртвого человека, на смерти которого держится жизнь. Кратко трудно сказать, как это получится, но думаю, эта вещь выйдет у меня: у меня хватит сердца и горя» (письмо от 1 июля)...
Ему хватило личного и народного горя, чтобы написать этот великий плач русской матери по разорённой родине, погибшим и замученным её детям. Обжигающий текст - каждым предложением:
«Пройдя сквозь войну, старая мать вернулась домой. Но родное место её теперь было пустым. Маленький бедный дом на одно семейство, обмазанный глиной, выкрашенный жёлтой краской, с кирпичною печной трубой, похожей на задумавшуюся голову человека, давно погорел от немецкого огня и оставил после себя угли, уже порастающие травой могильного погребения.
Она села посреди остывшего пожарища и стала перебирать руками прах своего жилища. Она знала свою долю, что ей пора умирать, но душа её не смирялась с этой долей, потому что если она умрёт, то где сохранится память о её детях и кто их сбережёт в своей любви, когда её сердце тоже перестанет дышать?
Мария Васильевна отняла лицо от земли; ей послышалось, что её позвала дочь Наташа; она позвала её, не промолвив слова, будто произнесла что-то одним своим слабым вздохом. Мать огляделась вокруг, желая увидеть, откуда взывает к ней дочь, откуда прозвучал её кроткий голос - из тихого поля, из земляной глубины или с высоты неба, с той ясной звезды. Где она сейчас, её погибшая дочь?..»
Судя по записным книжкам, Платонов пишет «Взыскание погибших», находясь в частях Воронежского фронта, которые после освобождения родного города писателя приняли участие в переправе через Днепр (конец сентября 1943 года, время действия в рассказе также отмечено именинами погибшей дочери Наталии, 8 сентября) и в освобождении Киева (6 ноября). Именно в духовном видении умирающей матери возникает образ освобождённого Киева, образ потрясающей глубины и силы - имя Киева не менее важно для русской литературы, чем имя Москвы и Петербурга (в прижизненных изданиях этот образ сохранился только в публикации «Красной звезды», из других изданий рассказа, как прижизненных, так и посмертных, он был изъят):
«Из посада уходил в равнину Митрофаньевский тракт. По обочине тракта в прежнее время росли вётлы, теперь их война обглодала до самых пней, и скучна была сейчас безлюдная дорога, словно уже близко находился конец света и редко кто доходил сюда.
Но для сильных молодых глаз и в лунные ночи вдалеке можно было увидеть древние башни святого города Киева, матери всех городов русских. Он стоял на высоком берегу вечно стремящегося, поющего Днепра, - онемевший, с ослепшими очами, изнемогший в гробовом склепе врага, но чающий, как вся поникшая перед ним земля, воскрешения и жизни в победе, и поднявший свои башни в высоту звёзд, как завет бессмертия народа, в смерти врага ищущего своей силы и исцеления».
Так Платонов в видении матери соединил дорогу в Киев, по которой веками шли туда его русские крестьяне для укреплении веры, с дорогой Красной армии 1943 года.
Без этого знания матери о вечной правде «взыскания погибших» нам не понять и путь Платонова-писателя... Жесточайшая критика, обрушившаяся на его военные рассказы уже в 1943 году, не могла сломить писателя. Да и новой сама ситуация погромной критики для него не была. Читаем в рассказе «Афродита» - написан в 1943 году, впервые опубликован только в 1962-м:
«Много раз обстоятельства превращали Фомина в жертву, подводили на край гибели, но его дух уже не мог истощиться в безнадёжности или в унынии. Он жил, думал и работал, словно постоянно чувствуя большую руку, ведущую его нежно и жёстко вперёд - в судьбу героев. И та же рука, что вела его жёстко вперёд, та же большая рука согревала его, и тепло её проникало ему до сердца».
Это и есть язык великой духовной прозы Платонова. Прочитаем её в майские дни 2014 года.
Прим. редакции: военные рассказы цитируются по изданию: Платонов А. Смерти нет! - М.: Время, 2010; письма, записные книжки - по другим изданиям («Архив А.П. Платонова», «Записные книжки. Материалы к биографии»).
Я уже давно неровно дышу на творчество Андрея Платонова, а недавно перечитал его военные рассказы и снова утонул в космосе его образов, мыслей, своеобразных слово- и звукосочетаний, каких-то совершенно новых по своей семантике оценок жизни. Для меня до сих пор удивительно, что сегодня никто не пишет так, как это делал в своё время Платонов (встречаются, конечно, какие-то подобия, отголоски, но всё равно Платонов – остался, cдаётся мне, в гордом одиночестве). Я бы сравнил его имидж в русской литературе, как вам не покажется странным, с имиджем Николая Васильевича Гоголя. Им невозможно подражать. И этого практически никто не пытается делать, а если и пытается, то вторичность сразу бросается в глаза. Между тем, на мой взгляд только так и надо писать – казалось бы отстранённо, но с глубочайшим знанием предмета повествования и опираясь на совершенно самобытную, ни на кого не похожую речь.
Зачем я вспомнил вдруг про военные рассказы Платонова вы можете без труда догадаться – начало мая, конец Великой Отечественной, День Победы.
Друзья мои, читайте Платонова! Вне контекста с военной тематикой и тоталитарной действительностью, сквозь которую продирался его голос – это величайший писатель. В его военных рассказах я вновь нашел для себя откровения, которые почему-то не до конца открывались мне прежде. Как мы, более поздние поколения, воспринимали войну: это было временное отступление, которое затем естественно вылилось в победное шествие вплоть до самого Берлина. В то же время мы знаем, что наше командование особо не щадило солдат: это и атаки под дулами собственных пулемётов и пресловутый приказ “Ни шагу назад”… Не то у Платонова.
Оказывается, у нас были не только изумительные командиры высшего звена и храбрые солдаты, но и совершенно исключительные люди на уровне командиров рот, батальонов, полков. Именно они осуществляли на практике гениальные задумки командования, доведя практически до уровня искусства непосредственное ведение боя. При этом какая забота о каждом солдате! Какая потрясающая человечность! Какая порядочность! И всё это было умножено на умение, расчет, смётку. Как можно забыть это, как можно усомниться в наших людях, прошедших ад войны и сталинизма. Низкий им всем поклон. Последний пассаж я адресую любителям посудачить об аморальности сталинского строя и соответственно об уничижительной оценке всего и вся, что происходило в этот период. Учитывая эти всем сегодня известные беспрецедентные обстоятельства, ещё более пристальнее всматриваешься в личность и творчество Андрея Платонова, которому удалось удивительным образом сосуществовать с бесчеловечной системой геноцида государства по отношению к собственному народу, оставаясь при этом художником вселенского масштаба.
В своих военных рассказах писатель водит нас и по самой передовой кромке военных событий, где мы восторгаемся мастерством наших командиров и солдат, переигрывающих весьма достойного в военном отношении противника, и по тыловым печальным делам, где в основном остались старики, женщины и дети. Очень часто повествование ведётся от первого лица. И тут просто наслаждаешься и речью, и своеобразием мыслей героев, которые в исполнении Платонова обязательно - философы, обязательно - цельные, чистые натуры. Сквозь невозмутимость и какую-то необычную для нас, сегодняшних, отрешенность от ужасов военных событий, доходит до сознания что-то большое и важное – мне кажется, что это и есть понимание жизни как таковой. Без истерики и суеты, без излишнего пафоса и сентиментальностей живёт человек Платонова в порой нечеловеческих условиях и ничто не может его сломать и превратить в нелюдь. Сегодня кажутся немодными такие качества, как скромное достоинство и внутренняя гордость, гораздо более привычным выглядит эпатаж, кураж, тусовка, болтовня. Наверное это также “имеет место быть”, но давайте вспомним и про первое. Давайте разнообразить своё меню в смысле поведений и ощущений! Тем, кто сегодня это пытается делать, Платонов придётся по душе. Поразительно насколько спокоен и в этом спокойствии красив его герой, как естественны, благородны его мысли и поступки. Нам есть чему поучиться у этой в некотором смысле простоты. Простоты – не по простоватости, а по чистоте помыслов, прямодушности, честности и исходя из этого – бескомпромиссности с совестью.
С сюжетами у писателя нет проблем. Но мне представляется, что всё же основное в его творчестве достоинство отнюдь не сюжет. Основное, если так можно сказать, внимание отводится психологическим коллизиям, главный ракурс повествования, платоновское кредо – человек в военных и прочих обстоятельствах, его восприятие жизни и не так уж важно какое столетие за окном. Такое ощущение, что военный антураж – это не самоцель для писателя, а просто обстоятельства, в которых и ему и его героям выпала честь жить и творить. Ощущение вселенскости – вот основной восторг от платоновских рассказов. Как мне кажется, уникальное психологическое, философическое восприятие жизни, удивительно колоритный, своеобразный язык Андрея Платонова – явление абсолютно оригинальное и в русской и в мировой литературе.
Читайте, читайте Платонова! Читайте его много и в захлёб. Платонов – настоящее, именно то, чего нам порой очень не хватает сейчас. Он поможет! Мы же так запутались сегодня в мелочах и суете...
В «Красной звезде» появились очерки «Броня», «Труженик войны», Прорыв на Запад», «Дорога на Могилев», «В Могилеве» и др. Очерк Оборона Семидворья» был подвергнут критике в «Правде», однако никаких оргвыводов не последовало, и Платонова продолжали печатать. Темы военных очерков и рассказов Платонова – героизм народа, разоблачение фашистской идеологии, вера в победу над врагом. Эти темы составляют основные содержания сборников прозы – «Под небесами Родины» (1942), «Рассказы о Родине» (1943), «Броня» (1943), «В сторону заката солнца» (1945), «Солдатское сердце» (1946). Платонова прежде всего интересовала природа солдатского подвига, внутреннее состояние, мгновение мысли и чувств героя перед самим подвигом. Об этом написан рассказ «Одухотворенные люди» (1942) – о сражении под Севастополем, о героизме морских пехотинцев. Подразделение, которым командовал политрук Фильченко, остановило наступление фашистских танков, в живых из моряков никого не осталось – все погибли, бросаясь под танки с гранатами. Автор пишет о врагах: «Они могли биться с любым, даже самым страшным противником. Но боя со всемогущими людьми, взрывающими самих себя, чтобы погубить врага, они принять не умели». Художественно сильное и выразительное, но эмоционально сдержанное повествование об «одухотворенных», «всемогущих людях» составило основное содержание рассказов военных лет. Философские размышления о жизни и смерти, которые всегда волновали Платонова, в годы войны стали еще более интенсивными; он писал: «Что такое подвиг – смерть на войне, как не высшее проявление любви к своему народу, завещанной нам в духовное наследство?»
Ряд рассказов и очерков Платонова посвящен разоблачению идеологии фашизма и ее применения на «практике» («Неодушевленный враг», «Девушка Роза», «Седьмой человек», «На могилах русских солдат» и др.). Примечателен рассказ «Неодушевленный враг» (1943, опубликован в 1965). Его идея выражена в размышлениях о смерти и победе над ней: «Смерть победима, потому что живое существо, защищаясь, само становится смертью для той враждебной силы, которая несет ему гибель. И это высшее мгновение жизни, когда она соединяется со смертью, чтобы преодолеть ее...»
Для Платонова – автора военной прозы чужды фальшивый прямолинейный оптимизм, лозунговый патриотизм, наигранное бодрячество. Трагическое в произведениях этих лет раскрывается через судьбы «тружеников войны», в изображении безысходного горя тех, кто потерял близких и родных. При этом Платонов избегает и художественных изысков, и грубого натурализма; манера его проста и безыскусственна, ибо в изображении страданий народа нельзя сказать ни одного фальшивого слова. Трагическим реквиемом звучит рассказ «Мать (Взыскание погибших)» о старой женщине Марии Васильевне, вернувшейся после скитаний в родной дом и потерявшей всех своих детей. Мать пришла на их могилу: она снова припала к могильной мягкой земле, чтобы ближе быть к своим умолкшим сыновьям. И молчание их было осуждением всему миру – злодею, убившему их, и горем для матери, помнящей запах их детского тела и цвет их живых глаз...» И «сердце ее ушло» от горя. Причастность каждого к народному страданию, платоновское «равенство в страдании» звучит в заключительной фразе красноармейца: «Чьей бы матерью ни была, а я без тебя тоже остался сиротой».
Рассказ «Семья Иванова» (1946), впоследствии названный «Возвращение» – шедевр поздней прозы Платонова. Но именно его публикация принесла писателю горькие испытания: ему вновь пришлось надолго замолчать после статьи В. Ермилова «Клеветнический рассказ А. Платонова». В рассказе была обнаружена «гнуснейшая клевета на советских людей, на советскую семью», на воинов-победителей, возвращавшихся домой, «любовь А. Платонова ко всяческой душевной неопрятности, подозрительная страсть к болезненным – в духе самой дурной «достоевщины» – положениям и переживаниям», манера «юродствующего во Христе» и т. д. Особую ярость вызвал образ Петруши, мальчика-старичка, который проповедует мораль – все прощать.
Не стоило бы вспоминать эту клеветническую статью о Платонове, если бы не одна деталь: критик в сущности верно нащупал узловые моменты рассказа, только дал им совершенно искажающую смысл интерпретацию. Критик писал так, словно и не было страшной трагедии народа, пережившего войну, словно и не было миллионов разрушенных семей, ожесточенных сердец, как будто не было солдат, привыкших к жестокости и с трудом «возвращавшихся» к нормальной человеческой жизни, не было голодных детей, которых спасали матери-»изменницы». По Платонову, именно дети, внезапно состарившиеся, ни в чем неповинные, несли правду жизни, только они знали цену семьи и видели в неискаженном свете мир. В «Кратком изложении темы киносценария с условным названием «Семья Иванова»« Платонов писал, что это будет «история одной советской семьи, которая... переживает катастрофу и обновляется в огне драмы...» Об участии детей в этом обновлении он писал так: «В дело вступают дети, опытные жизнью, рассудительные умом и чистые сердцем. Их действия – в пользу примирения отца с матерью, ради сохранения семейного очага, – их нежная, но упрямая сила словно осветляют и очищают темный поток жизни, темную страсть отца и матери, в которой дети правильно чувствуют враждебную для себя, смертельно опасную для всех стихию».
Образ Петруши является как бы завершением творческих исканий Платонова, его размышлений о роли детей в этом мире, об ответственности людей за их судьбы. И, пожалуй, самая замечательная идея писателя – мысль об ответственности самих детей за судьбы взрослых. Еще в 30-е годы Платонов писал: «Гений детства в соединении с опытом зрелости обеспечивает успех и безопасность человеческой жизни». Война возложила на худенькие плечи Петруши недетские заботы: он стал в семье вместо отца, сердце его стало тревожным и по-своему мудрым, он – хранитель домашнего очага. Характерная символическая деталь – Петруша постоянно заботится, чтобы в доме было тепло, а дрова «горели хорошо». Самому ему почти ничего не нужно, он привык мало есть, чтоб другим больше досталось, спал он «чутко и настороженно». Именно Петруша излагает свою философию жизни, христианскую идею прощения и доброты; рассказ о дяде Харитоне и его жене получился одним из важных моментов, раскрывающих смысл «Возвращения». Есть главное дело – «жить надо», а не ругаться, не вспоминать прошлое, забыть его, как забыли дядя Харитон со своей женой Анютой. Горячая исповедь жены только оскорбила и возмутила отца, поднялись в душе «темные стихийные силы». Финал рассказа несет в себе освобождающую силу и просветление остывшей в годы войны души. Иванов узнал в бегущих наперерез поезду своих детей к медленно «возвращается» в нормальный, уже послевоенный мир, где главное – любовь, заботы, человеческое тепло: «Иванов закрыл глаза, не желая видеть боли упавших обессилевших детей, и сам почувствовал, как жарко стало у него в груди, будто сердце, заключенное и томившееся в нем, билось долго и напрасно всю его жизнь, и лишь теперь оно пробилось на свободу, заполнив все его существо теплом и содроганием».
9.А. Платонов. Рассказ "Возвращение" в контексте творчества и судьбы писателя.
Рассказ А. Платонова «Возвращение» первоначально имел название «Семья Ивановых» , как бы подсказывая читателю, что главными героями рассказа являются люди из одной семьи. Однако название «Возвращение» , под которым мы сегодня знаем знаменитое произведение Платонова, наиболее емко передает глубокий философский смысл рассказа.
На первый взгляд тема возвращения в рассказе лежит на поверхности – Алексей Алексеевич Иванов, капитан гвардии, возвращается домой после войны. В литературе послевоенного времени было много таких произведений, расписывающих в самых радужных красках возвращение к родным воинов-защитников, окруженных ореолом героизма и благородства.
Однако впервые у А. Платонова появляется совершенно иное осмысление послевоенной жизни, за которое автор подвергся жесточайшей критике во времена сталинского режима. Главный персонаж Иванов совсем не похож на идеального героя – честного, благородного, самоотверженного. Это человек, душа которого надломлена войной, сердце зачерствело, а разумом руководят тщеславие и честолюбие. Платонов в своем рассказе обнажает обратную сторону победы, тяжелые раны, нанесенные войной каждой семье, раны, которые трудно излечить.
Иванов отвык от домашней жизни, семьей и домом на четыре года ему стали война и сослуживцы, он не готов к возвращению. Не случайно поезд, который должен отвезти его на родину задерживается на 3 дня, а потом Алексей сходит с него с попутчицей Машей, оттягивая свой приезд домой.
Дома он чувствует себя чужим и бесполезным, Иванов понимает, что нужно взять жизнь жены и детей в свои руки, и принимать самостоятельные решения, а не выполнять служебные приказы. Это пугает его, он думает только о своем болезненном эго и, выгораживая себя и свое желание бросить дом и связанные с ним трудности, он делает виноватыми жену и детей – в том, что жена поддалась минутной слабости и не была верна, старший сын всем заправляет и командует в доме, а маленькая дочь не признает отца и предпочитает ему дядю Семена.
Вот каким оказалось для Алексея возвращение после войны. Таким ли видел он его в своих мечтах? Наверняка нет, да и не состоялось для него возвращение по-настоящему, сердцем и разумом он не смог вернуться, поэтому ему видится только один выход – бросить семью и уехать.
Почему рассказ Платонова назван «Возвращение» ? Когда поезд, в котором уезжает от своих родных Иванов, трогается, он видит из окна, что двое его ребятишек отчаянно, спотыкаясь и падая, пытаются угнаться за составом и жестами призывают его вернуться к ним. Только теперь он смог преодолеть свое самолюбие и коснуться жизни «обнажившимся сердцем» , в этот момент наступило духовное прозрение и состоялось настоящее возвращение Иванова к самому себе и к своему дому.
Рассказ Андрея Платонова под названием “Возвращение” не был опубликован при жизни писателя. В журнале “Новый мир” в предпоследнем (сдвоенном) номере за 1946 год (№ 10-11) появился только первый его вариант “Семья Иванова”, сразу подвергнутый жестокой критике со стороны тогдашних авторитетов советской литературы - А. Фадеева и В. Ермилова1 . После чего автор существенно доработал журнальный вариант, в частности дав ему иное название, но опубликовать так и не смог. В первый раз рассказ напечатан в 1962-м, спустя 11 лет после смерти писателя2 . Как пишет в комментарии Н. Корниенко, “только по чистой случайности имя Платонова не попало на страницы знаменитого партийного постановления 1946 г. о журналах “Звезда” и “Ленинград”. Рассказ “Семья Иванова” хотел печатать журнал “Звезда”, но Платонов весной 1946 г. забирает рассказ из “Звезды” и передает в “Новый мир””3.
Причины этой передачи неизвестны, как неизвестно и то, почему вообще рассказ был опубликован. В своей критике Фадеев - вполне руководствуясь духом Постановления - назвал рассказ “лживым и грязноватым”, “перерастающим в злопыхательство”, даже “выползшей на страницы печати обывательской сплетней”, Ермилов же, выступивший до него, - наполненным “мраком, цинизмом, душевной опустошенностью”, “гнуснейшей клеветой на советских людей”. По словам последнего, Платонов всегда любил “душевную неопрятность”, обладал “пакостным воображением”, у него тяга ко всему “страшненькому и грязненькому”, в духе дурной “достоевщины”, он превратил даже 11-летнего героя “в проповедника цинизма” (это по поводу истории, пересказанной Петрушкой, про “дядю Харитона” и терпимость того к измене собственной жены). Платоновский Иванов для Ермилова - “толстокожий” и “грубошерстный”: для того чтобы “прошибить” этого человека, вернуть ему совесть, понадобилась такая страшная сцена, как “жалкие, спотыкающиеся детские фигурки, бегущие вдогонку за “гулящим” отцом”. (Но, значит, все-таки, самого критика эта сцена в рассказе, что называется, проняла или даже “прошибла”! - Отчасти это подтверждается тем, что спустя почти 20 лет Ермилов вынужден был признать свой поступок с рецензированием статьи “ошибочным”.) Особенно же возмутительным для него показалось то, что герой показан как “просто самый обыкновенный, “массовый” человек; недаром ему присвоена такая обиходная, многомиллионная фамилия. Эта фамилия имеет в рассказе демонстративное значение: дескать, именно таковы многие и многие “Ивановы и их семьи””.
Изменив название, Платонов только в этом как бы пошел навстречу пожеланию критика. В целом же, напротив, он в чем-то усилил именно те стороны, за которые его ругали. Вот еще два патетических пуанта статьи Ермилова: “Нет на свете более чистой и здоровой семьи, чем советская семья” (невольно вспоминаются слова Понтия Пилата из второй главы “Мастера и Маргариты”) и еще - “Советский народ дышит чистым воздухом героического ударного труда и созидания во имя великой идеи - коммунизма”. Все дело в том, что воспевания этого в рассказе не было. Описание у Платонова, резюмирует Ермилов, “всегда только по внешней видимости реалистично, - по сути же оно является имитацией конкретности” (но чем же, в конце концов, должно быть художественное описание, если не имитацией конкретности?).
Характерно, пожалуй, изменение формы имени сына Иванова, произошедшее в окончательной редакции, да и само различие того, как называют его в рассказе повествователь, мать и отец: первый раз он назван уменьшительно Петькой - еще заглазно, в отдаленном воспоминании отца, не видевшего детей четыре долгие года и помнившего сына лишь маленьким. Потом, наоборот, отец называет его по-взрослому - Петром (повествователь как бы примеривается, как называть 11-летнего мальчика), при первой встрече с ним, в глаза, отец назовет сына даже по отчеству - Петром Алексеевичем, отчасти в шутку, чтобы показать, что того трудно узнать, потом еще дважды - Петей (тут он вынужден как бы оправдываться перед сыном, о чем будет разговор дальше), но затем сразу же и до конца только - Петрушкой. Кстати, так звали героя и таково было второе название (обычно Платонов писал его в скобках, вслед за основным) рассказа, не опубликованного при жизни, 1943 года, с основным названием - “Страх солдата”.
Мать же в прямой речи везде в “Возвращении” обращается к сыну ласкательно - Петруша. Надо сказать, что в рассказе “Семья Иванова” формы имени Петрушка вообще не было, вместо нее везде - и в обращении отца и матери, и в речи повествователя - только Петруша. Позже, в переработанном варианте, такая ласкательно-уважительная форма делается более значимой, оставаясь только в устах матери: ср. также называние сына Петрушей у патриархальных родителей пушкинского Петра Гринева в “Капитанской дочке”. Обыденно-нейтральным в рассказе Платонов делает имя Петрушка, с которым для русской культуры исходно связаны коннотации высмеивания и даже глумления - в традиции площадного театра и лубка. (Всего в этой форме имя употреблено в рассказе 72 раза.)
10. Тема возвращения в послевоенной литературе (М. В. Исаковский, А. Т. Твардовский, А. П. Платонов).
Характерна для литературы первых послевоенных лет тема возвращения вчерашних воинов к мирному труду. Эта тема была рождена самой жизнью. С фронтов Отечественной войны возвращались миллионы людей. Они с воодушевлением включались в творческий труд, боролись за осуществление намеченного партией и правительством. плана восстановления и дальнейшего развития народного хозяйства.
Советский народ горячо взялся за осуществление этого плана. Было восстановлено и вновь построено свыше 6000 промышленных предприятий. Добыча угля и нефти, производство стали и чугуна быстро достигли довоенного уровня.
Обращаясь к современности, писатели создавали произведения о рабочем классе и колхозном крестьянстве, о советской интеллигенции, о новом типе человека, выросшего и воспитанного в условиях социализма. Созидательный труд становится главной темой многих значительных произведений. Центральное место в них занимает образ человека, вернувшегося с войны. В отличие от буржуазных литераторов, изображавших вчерашнего солдата и офицера духовно опустошенным, потерявшим веру в счастье, не находящим себе места в мирной жизни, советские писатели рассказывали о трудовом пафосе, воодушевлявшем людей, вернувшихся с войны.
Типичным для первых послевоенных лет является образ демобилизованного офицера в романе С. Бабаевского «Кавалер Золотой Звезды». Герой Советского Союза Сергей Тутаринов по возвращении из армии становится организатором нового подъема колхозного хозяйства. Это передовой, способный, энергичный работник, увлеченный своим делом. Он сталкивается с председателем райисполкома Хохлаковым, потерявшим чувство нового и неспособным возглавить дальнейшее развитие колхозной деревни, с бюрократом Хворостянкиным, образ которого дан в сатирических тонах, и с рядом других отрицательных персонажей. Изображение борьбы Тутаринова с этими людьми могло бы привести автора к постановке принципиальных вопросов развития послевоенного колхозного хозяйства. Однако они не нашли отражения в романе. В еще большей степени, чем у Е. Мальцева, в романе С. Бабаевского проблемы колхозного хозяйства ограничены узкими рамками и не находят выхода в общую, сложную, противоречивую послевоенную обстановку.
Эти недостатки еще резче проявились в двухтомном романе «Свет над землей» (1949-1950). Здесь герои, уже знакомые читателям по роману «Кавалер Золотой Звезды», превращаются нередко в схематические «служебные» фигуры, призванные лишь иллюстрировать те или иные тезисы, и подчас лишены внутреннего, присущего их характерам развития. Автор облегченно изобразил преодоление возникших противоречий, пройдя мимо действительных трудностей, мешавших росту сельского хозяйства.
Подобный отказ от раскрытия противоречий жизни, сглаживание трудностей и недостатков были связаны с «теорией бесконфликтности», получившей распространение в эти годы.
Сторонники этой теории исходили из надуманного положения, будто в социалистическом обществе, в котором нет антагонистических классов, не существуют и теоретически невозможны никакие конфликты, кроме конфликтов «между хорошим и отличным». Отрицание фактов борьбы социалистического общества против еще живучих пережитков прошлого, против недостатков, имеющих место в действительности, приводило на практике к созданию произведений, в которых нарушалась правда жизни, отсутствовали напряженное действие, живые и целеустремленные характеры; композиция таких произведений, лишенных драматического конфликта, неизбежно становилась рыхлой и аморфной. Как отмечалось в редакционной статье «Правды» «Преодолеть отставание драматургии», в самой советской действительности имеются противоречия и недостатки, происходят конфликты между новым и старым, которые литература, верная правде жизни, должна раскрывать, поддерживая новое и передовое и беспощадно разоблачая все, что мешает развитию советского общества. В статье указывалось, что одним из отстающих жанров литературы является сатира, призванная высмеивать отрицательные явления и активно бороться с ними. Однако в этой статье не были вскрыты главные причины, по которым возникали бесконфликтные произведения, и литература избегала говорить о противоречиях. Эти причины стали ясны лишь тогда, когда было покончено с последствиями культа личности.
В связи с теорией бесконфликтности неверное толкование получили проблемы типического и проблема положительного героя.
Представление о том, что типическим может быть только наиболее распространенное, с одной стороны, а с другой - представление о типическом как о выражении социальной сущности вели к иллюстративности, к игнорированию неповторимой индивидуальности живых человеческих характеров. А тезис, будто наибольшей воспитательной силой обладают так называемые «идеальные» герои, наделенные всеми положительными качествами, наталкивал на конструирование персонажей умозрительных и схематичных, вел к отказу от реалистических традиций Горького и Шолохова, Фадеева и Островского, Макаренко и Крымова с их живыми и развивающимися героями.
Плодотворному разрешению всех этих вопросов и ликвидации догматизма в теории социалистического реализма способствовала вся атмосфера нашей жизни на новом историческом этапе.
Интерес, появившийся сейчас к судьбе и социально-нравственным исканиям Андрея Платонова, вызван к действительности духовным состоянием современного общества, переживающего перелом, связанный с переоценкой нашей истории и преодолением различных деформаций.
Проза А. Платонова проникнута страстным, глубоко сокровенным поиском «смысла отдельного и общего человеческого существования» в эпоху интенсивной ломки жизненного уклада и представлений о мире и человеке. «Как бы человек ни хотел применить свою жизнь, прежде всего ему необходимо обладание собственной жизнью; если же ею, его жизнью, владеют другие люди, то есть человек несвободен, то он бессилен не только применить свои силы с благородной целью, как личность, но и вообще не существует.
В будущем человеке элемент свободы осуществится как высшая и самая несомненная реальность. Больше того, эта личная свобода будет служить объединению человечества, ибо свобода - это общественное чувство, и она не может быть применима в эгоистических целях».
При чтении произведений А. Платонова нельзя не заметить, что он охватывает весь воссоздаваемый им противоречивый мир, прежде всего своим пониманием, и в этом всепроникающем понимании заключается универсальная и мудрая человечность художника. В силу этого обстоятельства создается впечатление, что исторический процесс в его искусстве носит фатальный характер, однако это ошибочное, иллюзорное представление.
На примере многих его произведений видно, сколь велика роль человека в текущих делах действительности. С особенной силой эта роль проявляется в тяжелое и трагическое время, каким является период Великой Отечественной Войны 1941 - 1945 годов. Как писал Л.Н. Толстой в своем произведении «Война и мир» о другой Отечественной Войне нашего народа: «12 июня силы Западной Европы перешли границы России, и началась война, то есть совершилось противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие. Миллионы людей совершали друг против друга такое бесчисленное количество злодеяний, обманов, измен, воровства, подделок и выпуска фальшивых ассигнаций, грабежей, поджогов и убийств, которого в целые века не соберет летопись всех судов мира и на которые, в этот период времени, люди, совершавшие их, не смотрели как на преступления». Движущей силой этой агрессии против нашего народа являлся германский фашизм.
А.П. Платонов предчувствовал надвигающуюся угрозу и задолго до начала Великой Отечественной войны думал о большой антифашистской литературе, которая обладала бы в своем источнике очень сильным светом, могущим проникнуть до самого «адова дна» фашистской души, где таятся во мгле ее будущие дела и намерения. Как художник и мыслитель, он увидел в европейском фашизме чудовищное извращение смысла жизни, отступление вспять от идеалов, выработанных многовековыми усилиями мировой культуры.
Цивилизация, какой она предстала в обобщенных картинах являла пример превращения человека в робота с однолинейной программой на умерщвление действительности, на обрыв творческих социальных и нравственных связей в обществе и истории: миллионы людей в гитлеровской империи «могли теперь не работать, а лишь приветствовать: кроме них были еще сонмы и племена, которые сидели в канцеляриях и письменно, оптически, музыкально, мысленно, психически утверждали владычество гения-спасителя, оставаясь, сами безмолвными и безымянными». Гармонический человек с его верой в разум и добро, грезившийся передовым умам XIX века, исчез - процесс духовного распада порождал усовершенствованных уродов, увлекаемых «мусорным ветром» милитаризма на суету перед немой силой исторического рока, «смысла которого суетящиеся не понимают».
«Фашизм… кончится», писал А. Платонов в 30-е годы, «уничтожение… злодеев является естественным жизненным делом», бездушная гитлеровская военная машина будет остановлена и уничтожена советским народом, ибо «нигде нет большего ощущения связи и родства людей между собою, как у нас». Во время войны, ожидая мобилизации в действующую армию, А. Платонов несколько месяцев провел в Уфе с семьей, пока не пришел вызов из Союза писателей на службу в армейской печати.
А. Платонов, не теряя времени, исподволь изучает и накапливает военный материал, встречаясь с прибывшими с фронта ранеными. Так был открыт художником «новый металл» в характере сражающегося народа: «твердый и вязкий, упругий и жесткий, чуткий и вечный, возрождающий сам себя против усилия его разрушить».
Люди, знавшие А. Платонова в то время, вспоминали впоследствии, что во внешности писателя было что-то от мастерового, рабочего человека, в силу необходимости ставшего солдатом, чтобы защитить свою родину. Был он мягок и прост в обращении, умел найти свое слово для каждого - будь то солдат, генерал, старуха крестьянка или ребенок. Говорил глуховатым, низким голосом, спокойно и ровно. Но порой бывал и резок, колюч, всегда абсолютно нетерпим к фальши и хвастовству. Цепкий, острый взгляд его насквозь видел собеседника.
Особенно душевно умел Платонов разговаривать с солдатами - тружениками войны. Духом крестьянской основательности и домовитости существования и поведения нашего народа на войне проникнуты и многие рассказы А. Платонова, герои которых не утратили житейского интереса к обыденному, к мелочам, к повседневности, ко всему тому, из чего складываются заботы мирного труженика.
Наряду с трудным освоением жизни, вырабатывающим в людях терпение, глубокое чувство сообщества и родства, чадолюбие, уверенность во всепобеждающей силе работы, житейский талант, глубокое понимание природы, в русском человеке, по А. Платонову, уживается странная и неразумная любовь к убыточным стихиям - пожарам, наводнениям, бурям, грозам.
Притягательную силу этих стихий для человека писатель объясняет тайной надеждой людей на перемену в жизни, их стремлением к свободе и разнообразию, к полному самовыражению характеров: «Россия обильна людьми, а не числом их… разнохарактерностью и своеобразием каждого человека… Фома и Ерема, по сказке, братья, но вся их жизнь занята заботой, чтобы ни в чем не походить один на другого».
Из природных стихий А. Платонов любил ливневую грозу, кинжально сверкающие во мраке молнии, сопровождаемые мощными раскатами грома. Классические образцы мятежной пейзажной живописи представил он в рассказах «Июльская гроза» и «В прекрасном и яростном мире».
По образной пластике и эмоциональному накалу в прозе А. Платонова трудно найти другие картины природы, которые превосходили бы его же описание грозы.
Разнообразие характеров, составляющих нацию, воспитывает в народе отношение к отдельному человеку как к тайне, чуду, к единственности и неповторимости его личности, отношение опять же терпеливое, понимающее, незлобивое, умеющее прощать, уживаться с непохожим, обращать эту непохожесть в строительный материал для собственной души
К прелести человека, как и к тайне природной стихии, свободной в своем движении, нельзя привыкнуть или стать равнодушным, а живое чувство сопричастности действительности всегда сопровождается созиданием человеческого в человеке.
«К войне, раз уж она случилась, русский человек относится не со страхом, а тоже со страстным чувством заинтересованности, стремясь обратить ее катастрофическую силу в творческую энергию для преобразования своей мучительной судьбы, как было в прошлую войну или для сокрушения всемирно-исторического зла фашизма, как происходит дело в нынешнюю войну».
А. Платонов понимал: советский человек не сразу сделался воином, и солдат, защитник Отечества, родился в нем не тогда, когда он взял в руки оружие, а значительно раньше.
Более того: война в прозе А. Платонова - непосредственная, прямая выработка социально-нравственной истины для всего человечества, а подвиг и смерть во имя народа и его идеалов - прозрение тайны и смысла человеческого существования, высшее творчество счастья и жизни.
А этот бледный огонь врага на небе и вся фашистская сила - это наш страшный сон. В нём многие помрут, не очнувшись, но человечество проснётся, и будет опять хлеб у всех, люди будут читать книги, будет музыка и тихие солнечные дни с облаками на небе, будут города и деревни, люди будут опять простыми, и душа их станет полной…» И Одинцову представилась вдруг пустая душа в живом, движущемся мертвяке, и этот мертвяк сначала убивает всех живущих, а потом теряет самого себя, потому что ему нет смысла для существования, и он не понимает, что это такое, он пребывает в постоянном ожесточенном беспокойстве». Война и смерть идут рядом.
Современники А. Платонова, грудью защитившие нашу страну от врага, поняли и подтвердили мысль автора о том, что человек, если он настоящий «одухотворенный» человек, в невыносимо трудных ситуациях боя отключает свой инстинкт самосохранения и силой своего духа побеждает врага.
Проза А. Платонова затрагивала самые сокровенные чувства и мысли человека на войне, те, до которых человек неминуемо доходит самостоятельно в грозных обстоятельствах и которые служат ему одновременно и утешением в судьбе, и надеждой, и правом поступать именно так, а не иначе.
Народный характер Отечественной войны определяется в прозе А. Платонова главным образом естественным восстанием всей русской истории, союза многих поколений против фашизма - в великой битве с врагом защищались от уничтожения исконное русское правдоискательство, традиционный национальный дух, который «имеет интегральное значение», потому что он «объединяет каждого человека с его народом напрямую, объединяет с живыми и умершими поколениями его Родины»
В военных рассказах дума о сражающемся народе как о кровном сообществе живых с павшими и отошедшими в прошлое поколениями особенной силой владеет душой и сердцем писателя.
А. Платонов выражает эту думу не только публицистически, что само по себе нетрудно, но стремится воплотить ее в образах, сделать реальной, осязаемо силой в борьбе с фашизмом. В этом неповторимое своеобразие прозы А. Платонова военных лет, объясняющее ее странность, ее высокие достоинства и вместе с тем необходимые издержки: в попытках пробиться сквозь очевидное, временное и подверженное смерти, к духовному и вечному, к непобедимой субстанции народного существования художник порой «интегрировал» конкретных людей до вечного русского человека, до чистого духа, до того главного, что уже не является индивидуальным, а составляет нацию в ее стремлении к правде, красоте и истине.
Задача, которую поставил перед собой А. Платонов, показать характер советского человека в Отечественной войне как итог многовековой работы народа и в то же время укоренить его в истории - не из легких.
Ее выполнение требовало мирного, спокойного времени и неторопливого эпоса. Но А. Платонов не оставил решения «на потом», он ясно понимал: победа в войне обеспечивается не только прочным металлом и истребительной мощью оружия, но и духовным состоянием солдата, его ощущением кровной связи поколений, доверивших ему свое будущее.
Фраза «человек отдает себя народу» для А. Платонова не метафора, а точная, конкретная мысль, которая несет в себе еще и ту истину, что отданное народу хранится тем свято и бережно.
А. Платонов стремился раскрыть в образах сам процесс духовного обмена между поколениями и движение истории; и то и другое входило в его понимание народа как постоянно саморазвивающейся и самосохраняющейся целостности, схваченной кровным родством и общностью идеалов через матерей, отцов, дедов, детей, внуков, правнуков.
А. Платонов необычайно чутко чувствует ситуацию необходимого обрыва в созидании действительности, момент равностояния между жизнью и смертью, «ничейную территорию» будущего, на которой должен решиться вопрос, чему существовать на земле - смыслу и счастью или хаосу и отчаянию.
