Большинство историй любви настолько банальны, что уходят в прошлое, как только предают земле тела людей, их переживших. Но стоит получить истории кровавую развязку – и у неё появляются все шансы стать легендой. Так произошло с Ромео и Джульеттой, а также с Паоло и Франческой, о которых пойдёт речь сегодня.
В начале XIII века наиболее влиятельными династиями региона Романья в Италии были Полента и Малатеста. В 1239-м году в Римини жил правитель по имени Малатеста да Веруккьо, и у него было четверо детей: хромой Джованни, Малатестино, Паоло Прекрасный и Маддалена.
Общую победу в войне с Гуидо да Монтефельтро Малатеста и да Полента главы династий решили укрепить брачным союзом. Согласно уговору, на дочери да Поленты Франческе должен был жениться старший сын Малатесты, калека Джованни. Родители девушки понимали, что она не согласиться выйти замуж за хромого, и пошли на хитрость.
В день свадьбы к Франческе явился юный красавец Паоло, младший брат Джованни, уполномоченный жениться по его доверенности. Девушка влюбилась в юношу с первого взгляда и согласилась стать его женой. Какого же было горе юной Франчески, когда обман раскрылся. Более того, оказалось, что и Паоло уже был женат на другой по расчёту.
Любовь, любить велящая любимым,
Меня к нему так властно привлекла,
Что этот плен ты видишь нерушимым.
Любовь вдвоём на гибель нас вела;
В Каине будет наших дней гаситель».
Такая речь из уст у них текла.
Спустя несколько лет несчастного брака Франческа родила законному мужу дочь, а Паоло, назначенный губернатором Флоренции, стал частым гостем в доме у старшего брата и его жены, в замке Градара. Во время одной из их тайных встреч их застал брат Малатестино и рассказал об увиденном Джованни. Тот, сделав вид, что уезжает по делам, внезапно вернулся в замок и лично застал влюблённых Паоло и Франческу за поцелуем. Те читали любовную историю Ланселота и Гвиневры и так увлеклись, что поцеловались. Именно в этот момент в комнату ворвался разъярённый Джованни.
В досужий час читали мы однажды
О Ланчелоте сладостный рассказ
Одни мы были, был беспечен каждый.
Над книгой взоры встретились не раз,
И мы бледнели с тайным содроганьем
Чуть только мы прочли о том, как он лобзаньем
Прильнул к улыбке дорого рта,
Тот, с кем навек я скована терзаньем,
Поцеловал, дрожа, мои уста.
И книга стала нашим Галеотом!
Никто из нас не дочитал листа.
Паоло хотел было бежать через потайной ход, но не успел. Джованни бросился на брата с ножом, Франческа закрыла возлюбленного собой и приняла удар в грудь. В итоге оба любовника были убиты ослеплённым ревностью Джованни.
Легенда также глаcит, что до сих пор в полнолуние вокруг замка Градара блуждает неспокойная душа несчастной Франчески.
Данте Габриель Розетти, "Паоло и Франческа", 1855
Но если бы не великий современник Паоло и Франчески - Данте Алигьери - легенда о влюблённой паре могла так и остаться легендой. Но поэт поселил их на страницах своей «Божественной комедии». Так, путешествуя с Вергилием по кругам Ада, он повстречал Францеску и Паоло во втором круге, где отбывают жестокое непомерно наказание те, кто при жизни познал запретную любовь. Тень Франчески, не покидая страстных объятий Паоло, рассказали главному герою об их страданиях в адовом вихре.
Этот романтичный, хоть и немного банальный сюжет итальянского эпоса, отображённый в великом произведении, вдохновил немало художников и скульпторов воссоздать образы влюблённых Паоло и Франчески. В иконографической традиции их изображают в нескольних ипостасях: во время чтения любовной книги, в поцелуе, убитыми или уже в Аду Данте Алигьери. В самых драматических сюжетах присутствует также законный разъярённый муж Франчески.
Ансельм Фридрих Фейербах, "Паоло и Франческа", 1864
Lajos Gulacsy, "Паоло и Франческа", 1903
Уиильям Дик, "Франческа из Римини", 1837
Гетано Превиати, "Паоло и Франческа", 1887
Данте Габриель Розетти, "Паоло и Франческа из Римини", 1867
Эдвард Чарльз Халл, "Паоло и Франческа"
Феличе Джиани, "Паоло и Франческа", 1813
Жан Август Доминик Ингрес, "Паоло и Франческа", 1819
Амос Кассиоли, "Паоло и Франческа", 1870
Йозеф Антон Кох, "Разобачение Паоло и Франчески"
Неизвестный художник, "Паоло и Франческа", 1804
Александр Кабанель, "Смерть Франчески и Паоло" (1870)
Сер Джозеф Ноель Патон, "Убийство Паоло и Франчески"
Ари Шеффер, "Духи Паоло и Франчески являются Данте и Вергилию", 1835
Бьянки Мозе, "Паоло и Франческа", 1877
Джордж Фредерик Ваттс, "Паоло и Джованни"
"Души Паоло и Франчески"
Пьер Клод Франсуа Делорме, "Паоло и Франческа", 1830
Умберто Боччиони, "Сон (Паоло и Франческа)", 1909
Витале Саля, "Паоло и Франческа", 1823
материал подготовила: Юлия Сидимянцева
Большинство историй любви настолько банальны, что уходят в прошлое, как только предают земле тела людей, их переживших. Но стоит получить истории кровавую развязку – и у неё появляются все шансы стать легендой. Так произошло с Ромео и Джульеттой, а также с Паоло и Франческой, о которых пойдёт речь сегодня.
В начале XIII века наиболее влиятельными династиями региона Романья в Италии были Полента и Малатеста. В 1239-м году в Римини жил правитель по имени Малатеста да Веруккьо, и у него было четверо детей: хромой Джованни, Малатестино, Паоло Прекрасный и Маддалена. Общую победу в войне с Гуидо да Монтефельтро Малатеста и да Полента главы династий решили укрепить брачным союзом. Согласно уговору, на дочери да Поленты Франческе должен был жениться старший сын Малатесты, калека Джованни. Родители девушки понимали, что она не согласиться выйти замуж за хромого, и пошли на хитрость.
В день свадьбы к Франческе явился юный красавец Паоло, младший брат Джованни, уполномоченный жениться по его доверенности. Девушка влюбилась в юношу с первого взгляда и согласилась стать его женой. Какого же было горе юной Франчески, когда обман раскрылся. Более того, оказалось, что и Паоло уже был женат на другой по расчёту. Любовь, любить велящая любимым, Меня к нему так властно привлекла, Что этот плен ты видишь нерушимым.
Любовь вдвоём на гибель нас вела; В Каине будет наших дней гаситель». Такая речь из уст у них текла. Спустя несколько лет несчастного брака Франческа родила законному мужу дочь, а Паоло, назначенный губернатором Флоренции, стал частым гостем в доме у старшего брата и его жены, в замке Градара. Во время одной из их тайных встреч их застал брат Малатестино и рассказал об увиденном Джованни. Тот, сделав вид, что уезжает по делам, внезапно вернулся в замок и лично застал влюблённых Паоло и Франческу за поцелуем. Те читали любовную историю Ланселота и Гвиневры и так увлеклись, что поцеловались. Именно в этот момент в комнату ворвался разъярённый Джованни. В досужий час читали мы однажды О Ланчелоте сладостный рассказ Одни мы были, был беспечен каждый.
Над книгой взоры встретились не раз, И мы бледнели с тайным содроганьем Но дальше повесть победила нас. Чуть только мы прочли о том, как он лобзаньем Прильнул к улыбке дорого рта, Тот, с кем навек я скована терзаньем, Поцеловал, дрожа, мои уста. И книга стала нашим Галеотом! Никто из нас не дочитал листа. Паоло хотел было бежать через потайной ход, но не успел. Джованни бросился на брата с ножом, Франческа закрыла возлюбленного собой и приняла удар в грудь. В итоге оба любовника были убиты ослеплённым ревностью Джованни. Легенда также глаcит, что до сих пор в полнолуние вокруг замка Градара блуждает неспокойная душа несчастной Франчески.
Но если бы не великий современник Паоло и Франчески – Данте Алигьери – легенда о влюблённой паре могла так и остаться легендой. Но поэт поселил их на страницах своей «Божественной комедии». Так, путешествуя с Вергилием по кругам Ада, он повстречал Францеску и Паоло во втором круге, где отбывают жестокое непомерно наказание те, кто при жизни познал запретную любовь. Тень Франчески, не покидая страстных объятий Паоло, рассказали главному герою об их страданиях в адовом вихре. Этот романтичный, хоть и немного банальный сюжет итальянского эпоса, отображённый в великом произведении, вдохновил немало художников и скульпторов воссоздать образы влюблённых Паоло и Франчески. В иконографической традиции их изображают в нескольних ипостасях: во время чтения любовной книги, в поцелуе, убитыми или уже в Аду Данте Алигьери. В самых драматических сюжетах присутствует также законный разъярённый муж Франчески.
С поразительной выдержкой и настойчивостью развивает Рахманинов эту большую по своей протяженности картину (длительность пролога более двадцати минут) из одной нисходящей секундной интонации. В первых тактах оперы она глухо и сумрачно звучит у кларнета и засурдиненной валторны в унисон, причем между первым и вскоре присоединяющимся к нему вторым голосом возникают интервалы, напоминающие начальные обороты темы средневекового католического гимна «Dies irae», к которой впоследствии многократно обращался в своем творчестве Рахманинов:
Пролог распадается на три раздела, образующие три большие волны последовательного, непрерывного нарастания: оркестровое вступление, первый круг ада и второй круг ада. Принцип волнообразного развития сохраняется и внутри каждого из разделов. Так, вступление складывается из двух развернутых построений. После первой волны, основанной на хроматических пассажах, одновременно проходящих в разных голосах оркестра, идет фугато, тема которого охватывает диапазон обоих начальных голосов и объединяет их в одну мелодическую линию:
Звуковая ткань постепенно уплотняется, и на вершине этой второй волны медленно хроматически движутся целые аккордовые комплексы, как будто вздохи и стоны гонимых адским вихрем душ сливаются в один грозный вой.
В первом круге ада меняется рисунок хроматических пассажей и тональный план (основная тональность этого раздела - e-moll, в отличие от вступления, где господствует d-moll). К оркестровому звучанию присоединяется хор, поющий без слов с закрытым ртом (Первоначально Рахманинов хотел создать в прологе развернутую хоровую сцену и просил своего либреттиста написать для нее около тридцати строф текста, который можно было бы разделить между различными группами хора (см. его письмо к М. Чайковскому от 28 августа 1898 года). Впоследствии он отказался от этого намерения, что было связано с изменением общего замысла оперы, вылившегося в более компактную, симфонически обобщенную форму.). Этот прием, использованный Рахманиновым еще в кантате «Весна» , находит здесь широкое и разнообразное применение. Благодаря различным приемам звукоизвлечения меняется тембровая окраска бессловесно поющего хора. Во втором круге ада хор поет открытым ртом на гласную «а», что придает ему более яркое звучание. Впрочем, и здесь партия его лишена мелодической самостоятельности и основывается только на выдержанных гармонических звуках. Единственный раз хор выступает самостоятельно в эпилоге, где он скандирует в унисон фразу, звучащую как роковое трагическое motto: «Нет более великой скорби, как вспоминать о времени счастливом в несчастье».
Движение постепенно ускоряется, звучность все время усиливается, достигая мощной кульминации в момент, когда перед взорами Виргилия и охваченного ужасом Данте стремительно проносятся призраки осужденных на вечные мучения. Затем это грозное бушевание адских вихрей постепенно стихает и появляются призраки Франчески и Паоло. Колорит музыки становится более прозрачным. Выразительно звучит у виолончели с кларнетом тема Франчески, которая производит особенно светлое, успокаивающее впечатление оттого, что после долгого безраздельного господства минорных тональностей здесь (правда, на короткое время) возникает мажор (Интересно отметить, что первое проведение этой темы дано в Des-dur - тональности последнего, кульминационного раздела сцены Франчески и Паоло.). На фоне мягких протянутых аккордов деревянных духовых и струнных с мерцающими тремоло скрипок и звенящим тембром арфы Франческа и Паоло поют печальную фразу, которую затем в эпилоге повторяет хор: «Нет более великой скорби...» Мелодически эта фраза, основанная на видоизмененной теме фугато из оркестрового вступления, напоминает старинные русские церковные напевы. В ней можно уловить некоторые черты сходства с основной темой Третьего фортепианного концерта , близость которой к интонациям знаменного распева отмечалась не раз. Сходство это усиливается тональной общностью (d-moll) и одинаковым «амбитусом» мелодии, развертывающейся в пределах уменьшенной кварты между VII и III ступенями гармонического минора:
Как тихая, печальная жалоба звучат плавно нисходящие секвенции скрипок (а затем гобоя solo), построенные на той же фразе, в конце пролога.
Две картины оперы находятся между собой в контрастном отношении. Каждая из них дает законченный портрет одного из основных действующих лиц. Первая картина, рисующая суровый и мрачный образ мужа Франчески - Ланчотто Малатесты, по существу монологична. Кардинал присутствует в начале этой картины безмолвно (Рудиментом его музыкальной характеристики является только хоральная последовательность аккордов, звучащая в оркестре в тот момент, когда он удаляется со сцены.). Партия же Франчески, приходящей по приказанию супруга, готовящегося к выступлению в поход, ограничивается несколькими короткими репликами.
Три сцены, на которые распадается эта картина, составляют одно неразрывное целое. Они объединяются непрерывным развитием двух тем, связанных с образом Ланчотто. Одна из них, основанная на энергичном и упругом маршевом ритме, характеризует его как жестокого и беспощадного воителя:
Эта тема широко развивается в оркестровом вступлении к первой картине и в открывающей ее сцене с Кардиналом. На той же теме строится и заключение картины, но в тональности c-moll, а не cis-moll. В начале второй сцены, когда Ланчотто остается один, охваченный тяжкими ревнивыми подозрениями, в оркестре проходит другая его тема, мрачно-патетического характера, грозно звучащая у тромбонов в октаву, усиливаемых четырьмя валторнами, на фоне тремолирующих струнных:
Эпизоды декламационного характера чередуются в партии Ланчотто с более законченными ариозными построениями. Во второй сцене - это воспоминание о роковом обмане, жертвой которого оказались и Франческа и сам Ланчотто («Отец твой, да, отец всему виною!»), гнетущие сомнения и муки ревности. В третьей сцене - страстная мольба к Франческе («Любви твоей хочу я!»), бурный взрыв безответного чувства любви к ней, смешанного с отчаянием и безнадежностью. Здесь опять с большой выразительной силой звучит патетическая тема любви и ревности, но в ином оркестровом оформлении (унисоны струнных вместо тромбонов и валторн), что сообщает ей более мягкую лирическую окраску. Затем следует раздел, основанный на пунктирных маршевых ритмах первой, «воинственной» темы Ланчотто («О, снизойди, спустись с высот твоих...») (По свидетельству Жуковской, Рахманиновым была здесь использована сочиненная им ранее фортепианная прелюдия, которая не вошла в цикл прелюдий op. 23 .), которая также меняет здесь свой характер, напоминая медленную, тяжелую поступь траурного марша.
Рахманинов, однако, не придает этим ариозным построениям вполне законченной формы, органично включая их в общий поток развития. Так, первый из указанных эпизодов не завершается устойчивым каденционным построением в своей основной тональности c-moll, а непосредственно переходит в последующий речитативный раздел с подвижным, неустойчивым тональным планом и свободно развивающейся фактурой оркестрового сопровождения. Отдельные, особенно акцентируемые экспрессивно реплики приобретают значение рубежных драматических кульминаций. Таково гневное восклицание Ланчотто «Проклятье!» во второй сцене, подчеркнутое тональным сдвигом в d-moll (Эта тональность, главенствовавшая в прологе, впервой картине появляется впервые.) и неожиданным грозным взрывом оркестровой звучности:
Аналогичным образом выделяется это же слово, невольно вырывающееся из уст Ланчотто, далее, в сцене с Франческой.
В целом эта картина представляет собой великолепный образец сквозной драматической оперной сцены, в которой вокальные и оркестровые средства выразительности подчинены единой художественной цели и служат раскрытию сложного психологического образа во всей его внутренней противоречивости и противоборстве душевных влечений и страстей.
Вторая картина переносит нас в совершенно иной мир, олицетворением которого является светлый и чистый образ Франчески. Ее тема, эпизодически проходившая в прологе и первой картине, получает здесь широкое развитие, сохраняя при всех видоизменениях свой ясный и цельный выразительный характер. Это одна из поэтичнейших лирических мелодий Рахманинова, замечательная по своей «пространственной» протяженности, широте и свободе дыхания. Изливаясь из высокой вершины, она плавно и неторопливо опускается по диатоническим ступеням более чем на две октавы, с постепенным ритмическим торможением и расширением интервалов между звуками (пример 90а). Вариантом этой темы служит мелодическое построение из цепи секвенций (пример 90б):
Весь колорит музыки в этой картине, словно освещенной мягким и нежным сиянием, создает резкий контраст к предыдущему и выделяет ее среди мрачного и зловещего окружения, в котором она дана в опере. Этому способствуют средства тонально-гармонического, оркестрового и фактурного плана. Если в прологе и первой картине сплошная цепь минорных тональностей придавала музыке сумрачную окраску, то здесь, напротив, почти неизменно господствует ясный и светлый мажор, лишь изредка омрачаемый проходящими отклонениями в минорную сферу (Основные тональности второй картины - As-dur, E-dur и Des-dur. Обратим внимание на то, что As-dur представляет собой точку наибольшего отдаления от d-moll, которым начинается и заканчивается опера.). Инструментовка легкая и прозрачная, преобладает звучание струнных и высоких деревянных, медная же группа используется крайне экономно и осторожно. Особой воздушностью колорита отличается вступление ко второй картине, построенное на теме Франчески, которая звучит большей частью у флейты, временами удваиваемой гобоем или кларнетом, на фоне легко колышущегося сопровождения засурдиненных скрипок и изредка вступающих струнных басов pizzicato. Лишь на короткий момент появляется tutti, после чего оркестровая звучность опять разрежается и гаснет.
Сцена Франчески и Паоло, очень ясная по своему построению, состоит из трех частей. Первой частью является эпизод чтения молодыми возлюбленными рассказа о прекрасной Гиневре и Ланселоте, прерываемого страстными репликами Паоло. Музыкально объединяющим моментом этого раздела служит тема Франчески, проходящая в оркестре в качестве постоянного рефрена. Середину всей сцены составляет ариозо Франчески «Пусть не дано нам знать лобзаний». Музыка этого ариозо, проникнутая безмятежным лирическим покоем, пленяет чистотой колорита, ажурной легкостью и тонкостью рисунка. Восклицание Паоло «Но что мне рай с его красой бесстрастной», подчеркнутое внезапным тональным сдвигом из E-dur в d-moll, изменением темпа и фактуры оркестрового сопровождения, нарушает это состояние отрешенного созерцательного блаженства, и небольшое переходное построение приводит к заключительному разделу сцены - дуэту Франчески и Паоло в Des-dur (Возможно, что эта тональность была выбрана не без влияния «Ромео и Джульетты» Чайковского .).
Именно этот раздел вызывал неудовлетворенность Рахманинова, писавшего Морозову: «...У меня есть подход к любовному дуэту; есть заключение любовного дуэта, но сам дуэт отсутствует». И действительно, переход от «голубого» ариозо Франчески к торжествующему Des-dur последнего раздела кажется чересчур коротким и стремительным. Это ощущал не только сам автор, но и некоторые из слушателей и критиков (Так, Энгель отмечал, что «в превосходном любовном дуэте как будто нет Достойного его кульминационного пункта».).
Помимо этого конструктивного просчета сцена Франчески и Паоло не производит в полной мере того впечатления, к которому стремился композитор, из-за недостаточно верного и точного выбора выразительных средств. Музыка этой сцены красива, поэтична и благородна, но несколько холодновата по выражению. Ей недостает того внутреннего напряжения и силы, которые необходимы для воплощения бессмертного эпизода «Божественной комедии», названного советским исследователем Данте «едва ли не самым страстным гимном любви во всей мировой литературе».
Один из критиков писал, указывая на недостаточную, по его мнению, выразительную яркость сцены Франчески и Паоло: «Здесь нужна сплошная, душу пронизывающая кантилена, как у Чайковского...». Позднее Асафьев, говоря о воплощении образов Данте в музыке, развивал ту же параллель между Рахманиновым и Чайковским: «Рисуя Франческу в светлых тонах, Рахманинов стоит ближе к ее идеальному облику молодой итальянской женщины, но, рисуя Франческу во мраке ада, как тень, вспоминающую о минувшем, Чайковский оказывается более сильным в отношении выразительности и рельефности...».
В облике рахманиновской Франчески есть нечто от строгих женских лиц и мягких, светлых тонов на фресках Б. Джотто, современника Данте. Ее музыкальный образ при всей своей поэтической чистоте и одухотворенности не создает должного по силе контраста к зловеще-трагической фигуре Ланчотто и окаймляющим оперу мрачным картинам адской бездны, наполненной стонами и воплями обреченных томиться в ней. Вопреки замыслу композитора сцена Франчески и Паоло не стала подлинной кульминацией действия. Относительная краткость этой картины (По собственному подсчету композитора, вторая картина вместе с эпилогом продолжается двадцать одну минуту при общей длительности оперы в один час пять минут.) обусловливает некоторое однообразие общего колорита оперы, одностороннее преобладание в ней тяжелых, мрачных тонов, вследствие чего многие ее замечательные страницы зачастую оставались незамеченными и недооцененными.
Продолжаю мой маленький проект "Музы Прерафаэлитов," тем более что теперь я мучаю этими картинами своих студентов. Но ничего, пусть приобщаются к мировой культуре. Тем более, что им вроде бы нравится.
Сегодня подборка посвящена Франческе из "Божественной комедии." Разумеется, данте Габриэль Россетти не мог пройти мимо такой темы.
Feuerbach
Оригинал (спасибо mlle_anais
)
I" cominciai: «Poeta, volontieri
parlerei a quei due che "nsieme vanno,
e paion sì al vento esser leggieri».
Ed elli a me: «Vedrai quando saranno
più presso a noi; e tu allor li priega
per quello amor che i mena, ed ei verranno».
Sì tosto come il vento a noi li piega,
mossi la voce: «O anime affannate,
venite a noi parlar, s"altri nol niega!».
Quali colombe dal disio chiamate
con l"ali alzate e ferme al dolce nido
vegnon per l"aere, dal voler portate;
Cotali uscir de la schiera ov"è Dido,
a noi venendo per l"aere maligno,
sì forte fu l"affettuoso grido.
«O animal grazioso e benigno
che visitando vai per l"aere perso
noi che tignemmo il mondo di sanguigno,
Se fosse amico il re de l"universo,
noi pregheremmo lui de la tua pace,
poi c"hai pietà del nostro mal perverso.
Di quel che udire e che parlar vi piace,
noi udiremo e parleremo a voi,
mentre che "l vento, come fa, ci tace.
Siede la terra dove nata fui
su la marina dove "l Po discende
per aver pace co" seguaci sui.
Amor, ch"al cor gentil ratto s"apprende
prese costui de la bella persona
che mi fu tolta; e "l modo ancor m"offende.
Amor, ch"a nullo amato amar perdona,
mi prese del costui piacer sì forte,
che, come vedi, ancor non m"abbandona.
Amor condusse noi ad una morte:
Caina attende chi a vita ci spense».
Queste parole da lor ci fuor porte.
Quand"io intesi quell"anime offense,
china" il viso e tanto il tenni basso,
fin che "l poeta mi disse: «Che pense?».
Quando risposi, cominciai: «Oh lasso,
quanti dolci pensier, quanto disio
menò costoro al doloroso passo!».
Poi mi rivolsi a loro e parla" io,
e cominciai: «Francesca, i tuoi martiri
a lagrimar mi fanno tristo e pio.
Ma dimmi: al tempo de" dolci sospiri,
a che e come concedette amore
che conosceste i dubbiosi disiri?».
E quella a me: «Nessun maggior dolore
che ricordarsi del tempo felice
ne la miseria; e ciò sa "l tuo dottore.
Ma s"a conoscer la prima radice
del nostro amor tu hai cotanto affetto,
dirò come colui che piange e dice.
Noi leggiavamo un giorno per diletto
di Lancialotto come amor lo strinse;
soli eravamo e sanza alcun sospetto.
Per più fiate li occhi ci sospinse
quella lettura, e scolorocci il viso;
ma solo un punto fu quel che ci vinse.
Quando leggemmo il disiato riso
esser basciato da cotanto amante,
questi, che mai da me non fia diviso,
La bocca mi basciò tutto tremante.
Galeotto fu "l libro e chi lo scrisse:
quel giorno più non vi leggemmo avante».
Mentre che l"uno spirto questo disse,
l"altro piangea; sì che di pietade
io venni men così com"io morisse.
E caddi come corpo morto cade.
Данте Алигьери
73 Я начал так: "Я бы хотел ответа
От этих двух, которых вместе вьет
И так легко уносит буря эта".
76 И мне мой вождь: "Пусть ветер их пригнет
Поближе к нам; и пусть любовью молит
Их оклик твой; они прервут полет".
79 Увидев, что их ветер к нам неволит:
"О души скорби! - я воззвал. - Сюда!
И отзовитесь, если Тот позволит!"
82 Как голуби на сладкий зов гнезда,
Поддержанные волею несущей,
Раскинув крылья, мчатся без труда,
85 Так и они, паря во мгле гнетущей,
Покинули Дидоны скорбный рой
На возглас мой, приветливо зовущий.
88 "О ласковый и благостный живой,
Ты, посетивший в тьме неизреченной
Нас, обагривших кровью мир земной;
91 Когда бы нам был другом царь вселенной,
Мы бы молились, чтоб тебя он спас,
Сочувственного к муке сокровенной.
94 И если к нам беседа есть у вас,
Мы рады говорить и слушать сами,
Пока безмолвен вихрь, как здесь сейчас.
97 Я родилась над теми берегами,
Где волны, как усталого гонца,
Встречают По с попутными реками.
100 Любовь сжигает нежные сердца,
И он пленился телом несравнимым,
Погубленным так страшно в час конца.
103 Любовь, любить велящая любимым,
Меня к нему так властно привлекла,
Что этот плен ты видишь нерушимым.
106 Любовь вдвоем на гибель нас вела;
В Каине будет наших дней гаситель".
Такая речь из уст у них текла.
109 Скорбящих теней сокрушенный зритель,
Я голову в тоске склонил на грудь.
"О чем ты думаешь?" - спросил учитель.
112 Я начал так: "О, знал ли кто-нибудь,
Какая нега и мечта какая
Их привела на этот горький путь!"
115 Потом, к умолкшим слово обращая,
Сказал: "Франческа, жалобе твоей
Я со слезами внемлю, сострадая.
118 Но расскажи: меж вздохов нежных дней,
Что было вам любовною наукой,
Раскрывшей слуху тайный зов страстей?"
121 И мне она: "Тот страждет высшей мукой,
Кто радостные помнит времена
В несчастии; твой вождь тому порукой.
124 Но если знать до первого зерна
Злосчастную любовь ты полон жажды,
Слова и слезы расточу сполна.
127 В досужий час читали мы однажды
О Ланчелоте сладостный рассказ;
Одни мы были, был беспечен каждый.
130 Над книгой взоры встретились не раз,
И мы бледнели с тайным содроганьем;
Но дальше повесть победила нас.
133 Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем
Прильнул к улыбке дорогого рта,
Тот, с кем навек я скована терзаньем,
136 Поцеловал, дрожа, мои уста.
И книга стала нашим Галеотом!
Никто из нас не дочитал листа".
139 Дух говорил, томимый страшным гнетом,
Другой рыдал, и мука их сердец
Мое чело покрыла смертным потом;
142 И я упал, как падает мертвец.
Alexandre Cabanel
Ary Scheffer
Gaetano Prevati
Joseph Noel Paton
John Keats
A Dream, After Reading Dante"s Episode Of Paolo And Francesca
As Hermes once took to his feathers light,
When lulled Argus, baffled, swooned and slept,
So on a Delphic reed, my idle spright
So played, so charmed, so conquered, so bereft
The dragon-world of all its hundred eyes;
And seeing it asleep, so fled away,
Not to pure Ida with its snow-cold skies,
Nor unto Tempe, where Jove grieved a day;
But to that second circle of sad Hell,
Where in the gust, the whirlwind, and the flaw
Of rain and hail-stones, lovers need not tell
Their sorrows. Pale were the sweet lips I saw,
Pale were the lips I kissed, and fair the form
I floated with, about that melancholy storm.
Джон Китс
ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ ОТРЫВКА ИЗ ДАНТЕ
О ПАОЛО И ФРАНЧЕСКЕ
Как устремился к высям окрыленно
Гермес, едва был Аргус усыплен,
Так, волшебством свирели вдохновленный,
Мой дух сковал, сломил и взял в полон
Стоокое чудовище вселенной -
И ринулся не к холоду небес,
Не к Иде целомудренно-надменной,
Не к Темпе, где печалился Зевес, -
Нет, но туда, к второму кругу ада,
Где горестных любовников томит
Жестокий дождь и бьет лавина града,
И увлекает вихрь. О скорбный вид
Бескровных милых губ, о лик прекрасный:
Со мною он везде в круженье тьмы злосчастной!
(Сергей Сухарев)
Amos Cassioli
Во втором круге Ада бесконечный ветер до сих пор носит жертв высоких чувств - Елену Прекрасную и Париса, Клеопатру, Ахилла, а также современников Данте - Франческу с Паоло, убитых ревнивцем. Трагическая история этой пары дошла до наших дней благодаря успеху «Божественной комедии»
Иллюстрация: Владимир Капустин
Донна Франческа, дочь мессера Гвидо да Поленты, самого влиятельного человека в Равенне, то и дело выглядывала в окно, ожидая сватов. Отец девушки возлагал большие надежды на ее брак с сыном могущественного сеньора из Римини, рассчитывая при поддержке новых родственников стать единоличным властителем Равенны. А Франческа гадала про себя, каков жених в обхождении, каковы его манеры и привычки - к примеру, разделяет ли он ее страсть к чтению французских романов о рыцарях и прекрасных дамах. И вот распахнулись ворота, загрохотали копыта по камням мощеного двора. Возглавлял кавалькаду изящный юноша, чья одежда выдавала не только высокое положение, но и умение выбирать портных.
Вот он, молодой мессер Малатеста, которому суждено стать вашим мужем! - указала на красавца компаньонка донны Франчески, девица бойкая и памятливая, казалось, знавшая в лицо всех аристократов Романьи. Сердце невесты часто забилось: воля могущественных родителей редко совпадала с мечтами дочери на выданье, но Франческе предстояло связать жизнь с человеком, словно сошедшим со страниц любимых романов. Откуда девушке было знать, как жестоко она ошибалась…
Встреча с современницей: прелюбодеяние и двойное убийство
Франческа Малатеста, урожденная да Полента и известная в искусстве как да Римини, - первая грешница, с которой Данте Алигьери разговорился в Аду. Автор поэмы «Божественная комедия», отправив самого себя на «экскурсию» по загробному миру, в ходе нее «перемыл кости» многим известным личностям. Прекрасная итальянка вместе с человеком, ставшим единственной любовью ее жизни, после смерти попала на второй круг преисподней. В нем тех, «кто предал разум власти вожделений», - прелюбодеев и эротоманов - бесконечно носит по кругу ветер. Здесь Елена и Парис, из-за которых началась Троянская война, египетская царица Клеопатра и другие «селебрити» древности, но внимание поэта привлекла современница.
«Паоло и Франческа да Римини». Данте Габриэль Россетти, 1867 год
Флорентиец Данте вряд ли встречал Франческу, однако трагическую гибель высокородной дамы обсуждали во всех знатных семействах Италии. К тому же поэт ко времени создания «Ада» лично знал ее брата Бернардино, с которым в 1289 году сражался бок о бок в битве при Кампальдино.
Беседа Данте с Франческой в «Божественной комедии» содержит минимум сведений о женщине и обстоятельствах ее смерти, не названо даже имя ее спутника: в 1308–1315 годах, когда создавалась первая часть поэмы, потенциальным читателям все еще было очевидно, о ком и о чем речь.
Суть этой истории донесли до наших дней хронисты, а подробности - средневековые комментаторы поэмы Данте: в середине 1280-х годов Джованни Малатеста, сын властителя Римини, убил из ревности красавицу-жену и младшего брата Паоло. «Он застал их за прелюбодеянием, взял меч и проткнул их разом так, что они умерли обнявшись», - писал в 1320-х годах комментатор «Божественной комедии» Якопо делла Лана.
Данте лишь расспрашивает женщину о том, как возникло между ней и ее спутником чувство, приведшее их к прелюбодеянию и к гибели. Поэт слышит трогательный рассказ, как Паоло и Франческа читали наедине французский роман о любви легендарного рыцаря Ланселота к супруге его короля и книга помогла им понять собственные взаимные чувства:
Чуть мы прочли о том, как он лобзаньем
Прильнул к улыбке дорогого рта,
Тот, с кем навек я скована терзаньем,
Поцеловал, дрожа, мои уста .
«Поцелуй». Огюст Роден, 1888–1898 годы
И вот теперь Франческа с Паоло, убитые без покаяния, осуждены на вечные муки, но и смерть их не разлучила. Мужу Франчески, впрочем, предсказаны мучения на самом нижнем и страшном круге Ада, предназначенном для худших изменников, ведь Джованни Малатеста - убийца ближайших родственников, предавший святость семейных уз.
В защиту Франчески: брачная афера
Самый подробный рассказ об этой трагедии оставил другой классик итальянской литературы, Джованни Боккаччо, в «Комментарии к «Божественной комедии», написанном, вероятно, в 1373 году. Он приводит детали, меняющие «картину преступления».
Вот и мессер да Полента договорился с семьей Малатеста, чтобы от имени Джанчотто брак с Франческой приехал заключать Паоло, недаром носивший прозвище il Bello, Красивый. Только невесте не сказали о подмене, и романтичная девушка, думая, что именно Паоло предназначили ей в мужья, влюбилась в молодого человека еще до свадьбы.
Боккаччо пишет о событиях почти вековой давности, и в рассказе не все ясно. Так, по его словам, мессер да Полента выбрал Джанчотто в мужья дочери потому, что тот считался наследником Римини, но на самом деле господство семьи Малатеста над городом в те годы еще было под вопросом. Паоло не годился в женихи, поскольку уже состоял в браке с Орабиле Беатриче из рода Гьяджоло. Довольно странно, что Франческа не знала об этом.
Реконструированный в XX веке интерьер «комнаты Франчески» на втором этаже замка Градара
Когда девушку привезли в Римини к настоящему мужу, продолжал Боккаччо, она была глубоко разочарована и оскорблена: «Должно думать, что она, видя себя обманутой, возненавидела его». Но при этом, по словам флорентийца, Франческа «не выкинула из души уже существовавшей любви к Паоло». Сердце этой красавицы нельзя назвать склонным к измене: постоянство в чувствах и привело ее в конце концов в объятия Паоло.
В защиту Джованни: непредумышленное убийство
Все тайное становится явным, и, как пишет Боккаччо вслед за более ранним флорентийским комментатором поэмы Данте, мессеру Джованни, который часто отлучался по делам, о связи Франчески с Паоло донесла прислуга. Разъяренный супруг, неожиданно нагрянув домой, начал ломиться в дверь спальни, откуда его жена в этот момент в панике выпроваживала Малатесту-младшего через другой выход. Франческа впустила мужа в комнату, думая, что Паоло уже скрылся, а молодой человек меж тем зацепился одеждой за железный крюк, торчащий из двери, и не успел высвободиться, когда брат бросился на него с мечом. Женщина кинулась между ними, закрыв собой возлюбленного от удара, а Джованни, как писал Боккаччо, «уже замахнулся рукой с мечом и весь устремился с этим ударом, - и случилось то, чего он не желал бы, так как раньше меч рассек грудь Франчески, чем он приблизился к Паоло». Джованни был потрясен произошедшим, «так как любил жену больше самого себя». Вторым ударом ревнивец зарубил Паоло.
Замок Градара в 30 км от Римини, по одной из версий, место гибели Паоло и Франчески
У Джованни своя драма. И если верить Боккаччо, он не хладнокровный мститель и даже, вероятно, мог бы простить супруге измену, судя по тому, что не хотел ее смерти. Муж, которого дама тихо ненавидела, тоже в каком-то смысле жертва цепи трагических событий, которую запустил, по Боккаччо, действительно безжалостный человек - отец Франчески.
Земное правосудие: неслучившаяся месть
Данте предрек Джованни Малатесте вечные муки во льдах за содеянное, но в земной жизни знатный сеньор не понес наказания за убийство. В 1286 году он снова женился, на Джиневре из Фаэнцы, у них родилось пятеро детей; до самой смерти правил городом Пезаро.
Отношения с семьей да Поленты у клана Малатеста после гибели Франчески не испортились: два рода продолжали заключать между собой династические браки. Трагедия влюбленных «аукнулась» в следующем поколении: Уберто, сын Паоло, мечтая отомстить за гибель отца, бежал из Римини и несколько лет сражался в войнах против клана Малатеста в рядах их врагов. Позже, правда, политические амбиции возобладали в его душе над жаждой мести, и Уберто предложил Рамберто Малатеста, сыну Джованни, вместе свергнуть их дядю Пандольфо, чтобы завладеть Римини. Рамберто, однако, был и злопамятен, и расчетлив одновременно, а потому предал и убил беспокойного кузена.
Кто бы ни был виноват в гибели несчастных влюбленных, как пишет дантолог Теодолинда Баролини, «история Франчески сделала ее к первому десятилетию XIV века в центральной Италии культурной иконой, известной примерно как в наши дни покойная принцесса Диана». Однако со временем трагедия постепенно забылась бы, если бы Данте не написал о Франческе и Паоло в «Божественной комедии». Сюжет об их любви заимствовали отуда многие деятели искусства, в частности поэты Джон Китс и Габриэле д’Аннунцио, композиторы Петр Чайковский и Сергей Рахманинов, этим сюжетом вдохновлялся и Огюст Роден - знаменитая скульптура «Поцелуй» сначала называлась «Франческа да Римини».
--
* Перевод М. Лозинского
Фото: Fine Art Images / Legion-media, Bridgeman / Fotodom.ru, Getty Images, Nazareno Balducci
