Седьмая «Ленинградская» симфония - одна из величайших партитур XX века. История ее создания и первых исполнений, сила и масштаб воздействия этой музыки на современников поистине уникальны. Само имя Шостаковича для широкой аудитории оказалось навсегда спаяно со «знаменитой ленинградкой», - так назвала симфонию Анна Ахматова.

Первые месяцы войны композитор провел в Ленинграде. Здесь 19 июля начал работать над Седьмой симфонией. «Я никогда не сочинял так быстро, как сейчас», - признавался Шостакович. До эвакуации в октябре были написаны первые три части симфонии (во время работы над второй частью вокруг Ленинграда замкнулось кольцо блокады). Финал был завершен в декабре в Куйбышеве, где 5 марта 1942 года оркестр Большого театра под управлением Самуила Самосуда исполнил Седьмую симфонию впервые. Спустя четыре месяца в Новосибирске она прозвучала в исполнении Заслуженного коллектива республики под управлением Евгения Мравинского. Симфонию начали исполнять за рубежом - в июне состоялась премьера в Великобритании, в июле - в США. Но еще в феврале 1942-го в газете «Известия» были напечатаны слова Шостаковича: «Моя мечта, чтобы Седьмая симфония в недалеком будущем была исполнена в Ленинграде, в родном моем городе, который вдохновил меня на ее создание». Блокадная премьера симфонии сродни событиям, о которых в былые времена слагались предания, передававшиеся из поколения в поколение.

Главным «действующим лицом» концерта стал Большой симфонический оркестр Ленинградского радиокомитета - так назывался в годы войны нынешний Академический симфонический оркестр Петербургской филармонии. Именно на его долю выпала честь первым сыграть в Ленинграде Седьмую симфонию Шостаковича. Впрочем, альтернативы не было - после начала блокады этот коллектив оказался единственным симфоническим оркестром, который остался в городе. Для исполнения симфонии требовался расширенный состав - к коллективу прикомандировали фронтовых музыкантов. В Ленинград смогли доставить только партитуру симфонии - на месте расписали партии. В городе появились афиши.

9 августа 1942 года - в день, ранее объявленный немецким командованием датой вступления в Ленинград, - под управлением Карла Элиасберга в Большом зале филармонии состоялась ленинградская премьера «Ленинградской симфонии». Концерт прошел, по словам дирижера, «при совершенно переполненном зале» (безопасность обеспечивал огонь советской артиллерии), транслировался по радио. «Перед концертом… наверху установили прожекторы, чтобы согреть сцену, чтоб воздух был потеплее. Когда же мы вышли к своим пультам, прожекторы погасили. Едва показался Карл Ильич, раздались оглушительные аплодисменты, весь зал встал, чтобы его приветствовать… И когда мы отыграли, нам аплодировали тоже стоя… Откуда-то вдруг появилась девочка с букетиком живых цветов. Это было настолько удивительно!.. За кулисами все бросились обниматься друг с другом, целоваться. Это был великий праздник. Все-таки мы сотворили чудо. Вот так наша жизнь и стала продолжаться. Мы воскресли», - вспоминала участница премьеры Ксения Матус. В августе 1942 года оркестр исполнил симфонию 6 раз, четырежды - в Большом зале филармонии.

«Этот день живет в моей памяти, и я навсегда сохраню чувство глубочайшей благодарности к вам, восхищение вашей преданностью искусству, вашим артистическим и гражданским подвигом», - писал Шостакович в адрес оркестра к 30-летию блокадного исполнения Седьмой симфонии. В 1942 году в телеграмме Карлу Элиасбергу композитор был более краток, но не менее красноречив: «Дорогой друг. Большое спасибо. Передай горячую благодарность всем артистам оркестра. Желаю здоровья, счастья. Привет. Шостакович».

«Произошло небывалое, не значащееся ни в истории войн, ни в истории искусства, - “дуэт” симфонического оркестра и артиллерийской симфонии. Грозные контрбатарейные орудия прикрывали собой не менее грозное оружие - музыку Шостаковича. Ни один снаряд не упал на Площадь Искусств, но зато на головы врага из радиоприемников, репродукторов потрясающим всепобеждающим потоком обрушилась лавина звуков, доказав, что дух - первичен. Это были первые залпы по Рейхстагу!»

Е.Линд, создатель музея Седьмой симфонии,

о дне блокадной премьеры

Министерство образования и науки Республики Татарстан

Республиканский конкурс «Время уходит, память остается»,

посвященном 65-летию Победы в Великой Отечественной войне

Номинация: Культурное наследие

Тема: Седьмая симфония Шостаковича Дмитрия Дмитриевича

10 «А» класс, 423072. с. Старое Тимошкино

ул. Светлый путь д.14

Научный руководитель: Горбунов

Геннадий Валерьевич

учитель истории второй квалификационной

Казань 2010

Введение …………………………………………………………………………………..3

Глава I: Биография Д…………………………………………………..5

Глава II: Условия создания Седьмой симфонии Д…………………..7

Глава III: Описание Седьмой симфонии Д…………………………..9

Заключение……………………………………………………………………………….13

Список литературы………………………………………………………………………14

Введение

Могуче время, взрастившее такой талант.

Но могуч и талант, выразивший такое время.

Шостаковича – это

музыкальная эмблема века.

(Т. Хренников.)

Актуальность темы . В истории одного из красивейших городов мира - Санкт-Петербурга (Ленинграда, Петрограда) было много сложных и противоречивых моментов. Но, пожалуй, самыми страшными днями, в течение которых город и его жители были поставлены на грань выживания, были 900 дней блокады - с 8 сентября 1941 по 27 января 1944 года.

8 сентября 1941 года после тяжелых боев вокруг Ленинграда замкнулось кольцо фашистской блокады. Вражеская авиация совершила первый массированный налет на Ленинград, сбросив на него за считанные минуты свыше 6500 зажигательных бомб. Блокада продлилась девятьсот дней, ее называют трагедией века. От голода погибло больше 700 тысяч горожан.

В плане «Барбаросса» Ленинград рассматривался как один из главнейших стратегических объектов. Захват Москвы предполагался после того, как падет и будет уничтожена Северная столица. 8 сентября 1941 года Ленинград взяли в кольцо блокады. После нескольких неудачных попыток штурма города, Гитлер предпочел сменить тактику. Он сказал: «Этот город надо уморить голодом. Перерезать все пути подвоза, чтобы туда мышь не могла проскочить. Нещадно бомбить с воздуха, и тогда город рухнет, как переспелый плод».

Глава II: Условия создания седьмой симфонии Шостаковича Дмитрия Дмитриевича.

Большую часть седьмой симфонии сочинил, как уже было сказано, в блокадном Ленинграде. Вот только один из эпизодов, которые давали бы представление об условиях, в которых писалась музыка.

Значительная часть симфонии создавалась композитором осенью 1941 года в Ленинграде, в дни смертельной борьбы с врагом. Вместе с другими ленинградцами Дмитрий Дмитриевич ездил за город рыть укрепления, вместе с другими преподавателями и студентами консерватории жил в ее здании на казарменном положении, вечерами дежурил на крыше, гася зажигательные бомбы, и продолжал преподавать…

И все это время в его душе, кипевшей великим гневом, зрел грандиозный замысел нового сочинения. «Музыка неудержимо рвалась из меня», - вспоминал он потом.

Иногда, в редкие свободные минуты композитор выходил из дома. «С болью и гордостью смотрел я на любимый город. А он стоял, опаленный пожарами, закаленный в боях, испытавший глубокие страдания войны, и был еще более прекрасен в своем суровом величии», - писал композитор. «Как было не любить этот город… не поведать миру о его славе, о мужестве его защитников. Моим оружием была музыка».

В первые же месяцы войны были написаны первые две части новой симфонии. «Я никогда не сочинял так быстро, как сейчас», - утверждал Дмитрий Дмитриевич.

16-го сентября 1941-го года, утром, Дмитрий Дмитриевич Шостакович выступил на ленинградском радио. Фашистские самолеты бомбили город, и композитор говорил под разрывы бомб и грохот зенитных орудий: «Час тому назад я закончил партитуру двух частей большого симфонического сочинения. Если это сочинение мне удастся написать хорошо, удастся закончить третью и четвертую части, то тогда можно будет назвать это сочинение Седьмой симфонией.

Для чего я сообщаю об этом? - спросил композитор,- ...для того, чтобы радиослушатели, которые слушают меня сейчас, знали, что жизнь нашего города идет нормально. Все мы несем сейчас свою боевую вахту... Советские музыканты, мои дорогие и многочисленные соратники по оружию, мои друзья! Помните, что нашему искусству грозит великая опасность. Будем же защищать нашу музыку, будем же честно и самоотверженно работать...».

Работал он вдохновенно. Симфония была закончена в Куйбышеве. Там же 5 марта 1942 года состоялась премьера симфонии, ее исполнил оркестр Большого театра под управлением С Самосуда. Вскоре Седьмая симфония прозвучала и в Москве.

А 9 августа 1942 года, когда по плану фашистского командования Ленинград должен был пасть, Седьмая симфония была исполнена в этом городе – измученном блокадой, но не сдавшемся врагу.

Специальным самолетом, прорвавшимся в город сквозь огненное кольцо, бала доставлена партитура симфонии, на которой была авторская надпись: «Посвящается городу Ленинграду». Для исполнения были собраны все музыканты, еще оставшиеся в городе. Их было всего пятнадцать, а нужно было не менее ста! Тогда с Ленинградского фронта были срочно отозваны музыканты, сменившие свои инструменты на оружие, и вскоре оркестр начал репетиции. Немыслимая воля и энтузиазм вели этих голодных, измученных людей на музыкальный подвиг. И вот над Ленинградом из всех репродукторов зазвучала прекрасная музыка Седьмой симфонии. Те люди, те тысячи людей, которых не мог вместить зал Филармонии, тоже слушали эту симфонию всепобеждающего мужества.

Фашисты в тот день так и не начали свой традиционный артиллерийский обстрел. Говоров, главнокомандующий Ленинградским фронтом, отдал приказ, во что бы то ни стало на время концерта подавить огнем позиции врага.

Вот как вспоминает об этом Карл Ильич Элиасберг, дирижировавший тогда оркестром: «Отзвучала симфония. В зале раздались аплодисменты… Я прошел в артистическую… Вдруг все расступились. Быстро вошел М. Говоров. Он очень серьезно, сердечно говорил о симфонии, а уходя сказал как-то таинственно: «Наших артиллеристов тоже можно считать участниками исполнения». Тогда, честно говоря, я не понял этой фразы. И только много лет спустя узнал, что М. Говоров отдал приказ, на время исполнения симфонии, нашим артиллеристам вести интенсивный огонь по вражеским батареям и принудить их к молчанию. Я думаю, что в истории музыки такой факт – единственный».

Вскоре с партитуры этой симфонии была снята фотокопия и на военном самолете отправлена круговым путем через Африку в США, где ее сразу же исполнили лучшие дирижеры мира. Услышав симфонию, один американский критик написал: «Какой дьявол может победить народ, способный создавать музыку, подобную этой…»

Главный образ симфонии – образ Родины, образ народа. И мелодии, характеризующие его – широкие, напевные, напоминают русские народные песни

Глава III: Описание Седьмой симфонии Шостаковича Дмитрия Дмитриевича

Седьмую симфонию Шостаковича нередко сравнивают с документальными произведениями о войне, называют «документом», «хроникой», ведь она передает дух событий необычайно точно. Но одновременно эта музыка потрясает и глубиной мысли, а не только непосредственностью впечатлений. Схватку народа с фашизмом Шостакович раскрывает как борьбу двух полюсов: мира разума, творчества, созидания и - мира жестокости и разрушения; настоящего Человека и - цивилизованного варвара; добра и зла.

На вопрос о том, что побеждает в результате этого сражения в симфонии, очень хорошо сказал Алексей Толстой: «На угрозу фашизма - обесчеловечить человека - он (т. е. Шостакович) ответил симфонией о победном торжестве всего высокого и прекрасною, созданного гуманитарной культурой...».

Четыре части симфонии по-разному раскрывают идею торжества Человека и его борьбы. Рассмотрим пристально первую часть, рисующую непосредственную «военную» коллизию двух миров.

Первую часть (Allegretto) Шостакович написал в сонатной форме. В ее экспозиции заключены образы советского народа, страны, человека. «Работая над симфонией,- рассказывал композитор,- я думал о величии нашего народа, о его героизме, о лучших идеалах человечества, о прекрасных качествах человека...». Первая тема этой экспозиции - тема главной партии - величественная и героическая. Ее озвучивают в тональности до мажор струнные инструменты: (приложение 1)

Перечислим кое-какие особенности этой темы, придающие ей современную динамичность и остроту. Это прежде всего энергичный маршевый ритм, характерный для многих массовых советских песен и смелые широкие мелодические ходы. Кроме того, это напряженность и богатство лада: до мажор, источающийся в третьем такте в повышенную ступень (звук фа-диез), и дальше в развертывании темы используется минорная терция – ми-бемоль.

С «богатырскими» русскими темами главную партию седьмой симфонии композитора сближают тяжеловатые унисоны и раскачивающиеся, размашистые интонации.

Сразу за главной партией играет лирическая побочная (в тональности соль мажор): (Приложение 2)

Тихая и несколько застенчивая в выражении эмоций музыка весьма искренна. Чисты инструментальные краски, прозрачно изложение. Мелодию ведут скрипки, а фон представляет собой покачивающуюся фигуру у виолончелей и альтов. К концу побочной партии звучат соло засурдиненной скрипки и флейты пикколо. Мелодия как бы растворяется в тишине, струясь. Именно так завершается экспозиция, раскрывшая разумный и деятельный, лирический и мужественный, мир.

Потом следует знаменитый эпизод фашистского нападения, грандиозная картина вторжения силы разрушения.

Последний «мирный» аккорд экспозиции продолжает звучать, когда издали уже доносится дробь военного барабана. На ее фоне развивается странная тема – симметричная (ходу на квинту вверх соответствует ход на кварту вниз), отрывистая, аккуратная. Словно дергаются паяцы: (приложение 3)

«Пляской ученых крыс под дудку крысолова» аллегорически назвал эту мелодию Алексей Толстой. Конкретные ассоциации, возникающие в головах разных слушателей, могут быть различными, но несомненно, что в теме нашествия фашистов есть что-то от зловещей карикатуры. Шостакович обнажил и сатирически заострил черты автоматической дисциплины, тупой ограниченности и педантичности, воспитанные у солдат гитлеровских войск. Ведь они должны были не рассуждать, а слепо подчиняться фюреру. В теме фашистского нашествия примитивность интонаций сочетается с «квадратным» ритмом марша: сперва эта тема кажется не столько грозной, сколько тупой и пошлой. Но в ее развитии со временем раскрывается ужасная сущность. Послушные крысолову, ученые крысы вступают в битву. Марш марионеток трансформируется в поступь механического монстра, который топчет на своем пути все живое.

Эпизод нашествия выстроен в форме вариаций на одну тему (в тональности ми-бемоль мажор), неизменную мелодически. Остается постоянной и барабанная дробь, постоянно усиливающаяся. От вариации к вариации меняются оркестровые регистры, тембры, динамика, плотность фактуры, присоединяются больше полифонических голосов. Все эти средства и расхищают характер темы.

Всего вариаций одиннадцать. В первых двух мертвенность и холод звучания подчеркиваются тембром флейты в низком регистре (первая вариация), а также сочетанием этого инструмента с флейтой пикколо на расстоянии полутора октав (вторая вариация).

В третьей вариации автоматичность выделяется сильнее: фагот копирует каждую фразу у гобоя октавой ниже. Тупо отбивающая ритм новая фигура вступает в басу.

Воинственный характер музыки усиливается с четвертой вариации по седьмую. В игру вступают медные духовые инструменты (труба, тромбон с сурдиной в четвертой вариации). Тема впервые звучит forte, она излагается параллельными трезвучиями (шестая вариация).

В восьмой вариации тема начинает устрашающе звучать fortissimo. Она проигрывается в нижнем регистре, в унисон восемь валторн со струнными инструментами и деревянными духовыми. Автоматическая фигура из третьей вариации теперь поднимается, отстукиваемая ксилофоном в сочетании с другими инструментами.

К железному звучанию темы в девятой вариации присоединяется мотив стона (у тромбонов и труб в верхнем регистре). И, наконец, в последних двух вариациях темой овладевает торжествующий характер. Создается впечатление, что железный монстр с оглушительным лязгом тяжело ползет прямо на слушателя. И тут происходит то, чего никто не ожидает.

Тональность резко меняется. Вступает еще одна группа тромбонов, валторн и труб. К тройному составу духовых инструментов в оркестре седьмой симфонии добавлены еще 3 тромбона, 4 валторны и 3 трубы. Играет драматический мотив, называемый мотивом сопротивления. В прекрасной статье, которая посвящена седьмой симфонии, Евгений Петров так написал о теме нашествия: «Она обрастает железом и кровью. Она сотрясает зал. Она сотрясает мир. Что-то, что-то железное идет по человеческим костям, и вы слышите их хруст. Вы сжимаете кулаки. Вам хочется стрелять в это чудовище с цинковой мордой, которое неумолимо и методично шагает на вас,- раз, два, раз, два. И вот, когда, казалось бы, уже ничто не может спасти вас, когда достигнут предел металлической мощи этого чудовища, неспособного мыслить и чувствовать… происходит музыкальное чудо, которому я не знаю равного в мировой симфонической литературе. Несколько нот в партитуре,- и на всем скаку (если можно так выразиться), на предельном напряжении оркестра, простая и замысловатая, шутовская и страшная тема войны заменяется всесокрушающей музыкой сопротивления»: (приложение 4)

Начинается симфоническая битва со страшного напряжения. Вариационное развитие перетекает в разработочное. На железные мотивы нашествия набрасываются мощные волевые усилия. В душераздирающих пронзительных диссонансах слышатся стоны, боль, крики. Вместе все это сливается в огромный реквием – плач по погибшим.

Именно так начинают необычную репризу. В ней и побочная, и главная темы экспозиции становятся заметно измененными – так же, как и люди, что вошли в пламя войны, исполнились гнева, испытали страдание и ужас.

Талант Шостаковича имел такое редкое свойство: композитор умел передать в музыке великую скорбь, спаянную с огромной силой протеста против зла. Так главная партия звучит в репризе: (приложение 5)

Теперь она плывет в миноре, маршевый ритм превратился в траурный. Это действительно траурное шествие, но музыка приобрела черты страстного речитатива. Эту речь Шостакович обращает ко всем людям.

Подобные мелодии – полные страстных, гневных, призывных ораторских интонаций, широко изложенные у всего оркестра - не раз встречаются в музыке композитора.

Прежде лирическая и светлая, побочная партия в репризе у фагота звучит скорбно и глухо, в низком регистре. Она звучит в особом минорном ладу, часто используемом Шостаковичем в трагической музыке (минор с 2-мя пониженными ступенями - II и IV; в настоящем случае, в фа-диез миноре – соль-бекар и си-бемоль). Быстрая смена размеров (3/4, 4/4, затем 3/2) приближает мелодию к живому дыханию человеческой речи. Это довольно сильно контрастирует с автоматическим ритмом темы нашествия. (Приложение 6)

Тема главной партии снова появляется в конце первой части – коде. Она заново вернулась к своему начальному мажорному облику, но теперь звучит у скрипок певуче и тихо, словно мечта о мире, воспоминание о нем. Конец пробуждает тревогу. Издалека звучит тема нашествия и барабанная дробь. Война все еще идет.

Шостакович без прикрас, с жестокой правдивостью нарисовал в первой части симфонии подлинные картины войны и мира. Он запечатлел в музыке героизм и величие своего народа, изобразил опасную силу врага и всю напряженность схватки не на жизнь, а на смерть.

В двух последующих частях Шостакович противопоставил разрушительной и жестокой силе фашизма духовно богатого человека, силу его воли и глубину его мысли. Мощный финал – четвертая часть – полон предчувствия победы и наступательной энергии. Для того, чтобы по справедливости оценить его, следует еще раз вспомнить, что композитор сочинил финал седьмой симфонии в начале Великой Отечественной войны.

Много лет прошло со дня первого исполнения «Ленинградской» симфонии. С тех пор она звучала в мире много раз: по радио, в концертных залах, даже в кино: о седьмой симфонии сняли фильм.

Таким образом, ее исполнение снова и снова воскрешает перед слушателями нестираемые страницы истории, вливает в их сердца гордость и мужество. Седьмую симфонию Шостаковича вполне можно назвать «Героической симфонией» двадцатого века.

Заключение

1919 год. Суровая, голодная Петроградская зима, вторая зима Революции. В неслыханно тяжелых боях и жестоких лишениях рождалась республика Советов. Начиналась новая эра в истории человечества, и вместе с ней начинался творческий путь гениального композитора XX столетия Дмитрия Дмитриевича Шостаковича.

Годы Великой Отечественной войны вписали необыкновенные страницы в жизнь и творчество. Суровые военные испытания, народные страдания и личные потери нашли воплощение в потрясающем трагизме Седьмой симфонии.

Седьмая симфония снова и снова воскрешает перед слушателями нестираемые страницы истории, вливает в их сердца гордость и мужество. Седьмую симфонию Шостаковича вполне можно назвать «Героической симфонией» двадцатого века.

Список литературы

1. И. Прохорова, Г. Скудина, «Советская музыкальная литература», издательство «Музыка», М, 1982.

2. Ю. Алиев, «Музыка», издательство «Музыка»,М, 1983.

3. Л. Третьякова, «Страницы советской музыки», издательство «Знание»,М, 1980.

4. В, Медушевский, «Энциклопедический словарь музыканта», издательство «Педагогика», М, 1985.

Приложение 1

https://pandia.ru/text/80/107/images/image002_140.jpg" width="411" height="456 src=">

Приложение 3

https://pandia.ru/text/80/107/images/image004_71.jpg" width="414" height="258 src=">

Приложение 5

https://pandia.ru/text/80/107/images/image006_54.jpg" width="411" height="223 src=">

Гармония Шостаковича
Шостакович. Квинтет op.57, Прелюдия (1940). Сложная 3-х частная форма
Шостакович. Симфония №8, третья часть Allegro non troppo (1943). Сложная 3-х частная форма.

«Эпизод нашествия» представляет собою тему и одиннадцать вариаций, с удержанной, остинатной мелодией. Форма темы и вариаций - период из трех предложений (4 + 8 + 6 тактов) и трехтактовое дополнение. Последнее с самого начала противопоставлено всему предшествующему, благодаря компактному, аккордовому изложению.(Форму темы и вариаций можно определить и как период из двух предло¬жений (4+8) с двумя дополнениями (6+3).
Мелодия темы и вариаций «эпизода нашествия», в противоположность мелодии «Болеро», нарочито, демонстративно (в особенности с точки зрения стиля Шостаковича) проста, элементарна. Более того, она словно стремится произвести впечатление примитивности, однотонности. Однако достигается это тонкими средствами. В этой мелодии все направлено на то, чтобы, вопреки самой природе мелодизма, она была как можно менее мелодичной, то есть менее певучей. Построение мелодии заканчивается цезурами - паузами. Звуки мелодии также отделены один от другого паузами.
Однако и в этом намеренно обедненном мире звуков есть свое развитие. Так установившееся членение по два такта сменяется в третьем предложении новой, более сложной формулой (4+1 + 1). Заметная ритмическая фигура - повторение двух звуков в конце построений - один раз метрически смещается и попадает с сильного на относительно сильное время (в трехтактовом дополнении). В интонационном развитии чередуются однородные скачки и прямолинейные движения. Гаммообразному движению вниз во втором предложении можно противопоставить гаммообразное движение вверх в дополнении. Скачки хотя и однородны, но не идентичны.
Преобладают квинтовые, но есть и квартовые скачки; а второе предложение начинается фразой с секстовым скачком(. Ассоциация с кульминацией на терции субдоминанты в классическом периоде).

В первом предложении скачку вверх отвечает скачок вниз. Этой повторностью интонаций подчеркивается начальное, экспозиционное значение первого предложения.
Скачки, о которых идет речь, благодаря своему обрывистому характеру, напоминают «военную команду». И вот любопытно, что в третьем предложении, где меняется установившееся ритмосинтаксическое развитие, эти «военные команды»-сигналы вычленяются, повторяются несколько раз подряд.
Мелодия «эпизода нашествия» развивается путем использования различных приемов. Во втором предложении наблюдается секвентное проведение гаммообразною мотива (два звена), говорящее об известной разработочности этого момента. Обобщающее третье предложение начинается четырехтактом (единственным слитным), сплавляющим основные интонационные и ритмические моменты темы. Здесь объединились интонации преобразованного скачка и гаммообразного движения. В третьем и четвертом тактах этого четырехтакта восстанавливается обычный облик
скачка - «военной команды». Интонация нисходящего, гаммообразного движения закончилась в третьем такте на звуке с; с того же звука начинается интонация скачка. Стало быть происходит слияние ранее отделявшихся друг от друга моментов.
Ладово-функциональное строение проанализированной мелодии при всей простоте допускает немало гармонических вариантов. Они облегчаются расчлененностью, выделяемостыо каждого звука. Но Шостакович использует
лишь некоторые варианты, что, вероятно, отвечает замыслу данного эпизода симфонии - создать картину постоянства, неизменности, скованного упорства.

Остинатность этой музыки наиболее непосредственно воспринимается в ритмике.(В книге Данилевича о Шостаковиче приведена ритмическая схема и сделан подсчет количества повторений основной ритмической комбинации (барабанная дробь); всего 175 повторений. См. Л. Д а н и л е в и ч. Д. Шостакович, стр. 86).

Весьма ощутима далее и мелодическая остинатность, определяющая форму этих вариаций. На большом протяжении вариационного цикла soprano ostinato сочетается с остинатностью в басовом слое фактуры, - по сути с разновидностью basso ostinato (начиная с третьей вариации - цифра 25). Главными элементами фактуры «эпизода нашествия» и являются эти два ostinato (верхнее и нижнее), которые иногда меняются местами. Гармоническое варьирование стимулируется относительной мелодической активностью второго, басового ostinato, полифоническими приемами, а также
новым сопровождением (громыхающие, «лязгающие», «завывающие» параллельные большие терции в десятой вариации; на первом плане - «тяжелая» медь и валторны - цифра 41).
Замечательно, что некоторые из названных стимулов, порождающих гармоническое варьирование, в свою очередь применяются с известными вариантами, претерпевают свое внутреннее развитие.
Возьмем второе, нижнее, басовое ostinato. Его типовая форма устанавливается в третьей вариации. Но уже во второй вариации встречается предвосхищение типовой формы, однако, в значительно более остром ладовом варианте - цифра 23. Здесь интонируются звуки II и VI
низких ступеней лада. При «прохождении» над этой басовой фигурой главной мелодии отметим «столкновение» VI высокой натуральной и VI низкой ступеней.
В девятой вариации (цифра 39) линия развития нижнего, басового ostinato достигает кульминации. В гармоническом варьировании ощущается новый оттенок, тем более что все возникающие созвучия подчеркиваются форсированной громкостью.
Другой стимул гармонического варьирования - собственно полифонические приемы - также прокладывают свою «дорожку» в цикле. В восьмой вариации (цифра 37) в соотношении нижнего и верхнего ostinato использован двойной контрапункт октавы. Этот прием, в более широком смысле, подхвачен в последней, одиннадцатой вариации - цифра 43. Главная мелодия «эпизода нашествия» проходит «внизу»; новая фигура сопровождения, напоминающая о теме главной партии первой части симфонии, изложена «наверху». Ясно, что подобное смещение слоев фактуры
не может не дать гармонической новизны звучаний.

Полифоническим приемом, обогащающим и варьирующим гар¬монию, оказывается двухголосный канон пятой вариации - цифра 31 (вступают с темой кларнеты; канонически на октаву ниже тему подхватывают гобои ианглийский рожок). Любопытно, что и здесь было свое предвосхищение: имитационное «эхо» (гобой и фагот) третьей вариации - цифра 25.
Кроме отмеченных своеобразных стимулов гармонического варьирования, в «эпизоде нашествия» несколько раз встречаются «аккордовые ленты», которые мы отмечали в «Болеро».
Некоторые различия между «Болеро» и «эпизодом нашествия» обнаруживаются и в применении данных «аккордовых лент». Во-первых, на пути к аккордам (трезвучиям), «вытянутым» в мелодию, у Шостаковича появляется двузвучная дублировка («ин¬тервальная лента»). Так
проходит остинатная тема во второй ва¬риации- цифра 23. Во-вторых, Шостакович в интервально-аккордовых мелодических потоках, влекомых главной мелодией, не везде соблюдает строгий параллелизм. Так, во второй вариации, начинающейся параллельными секстами, далее появляются последовательности других интервалов, в том числе не параллельных. В четвертой вариации - цифра 29 - тема (засурдиненные труба и тромбоны) начинается трезвучием, что в типичных случаях «аккордовых лент» - это мы видим далее и в вариационном цикле Шостаковича - ведет к образованию параллелизма трезвучий. Но в четвертой вариации вслед за трезвучием
идут параллельные септаккорды. В развитии вариации встречаются и другие более сложные созвучия. В-третьих, в двух аналогичных проведениях темы параллельными трезвучиями, с удвоением основного тона, в шестой и седьмой вариациях (цифры 33 и 35) Шостакович неизменно сохраняет мажорные трезвучия. При сравнении со сходными вариациями «Болеро», мы находим, что в данном моменте у Шостаковича дух упорной неизменности проявился еще сильнее, прямолинейнее. Ведь у Равеля в параллельном потоке встречаются и минорные трезвучия, по своему звуковому составу более близкие диатонике основной ладотональности.
Сравнивая между собой вариации «эпизода нашествия», в которых тема-мелодия движется аккордами, мы в наибольшей мере воспринимаем гармоническое варьирование в обычном смысле, то есть различное гармоническое раскрытие звуков мелодии, их различную гармонизацию.
Представило бы интерес потактовое сравнение четвертой и шестой (седьмой) вариаций.
В заключение анализа «эпизода нашествия» отметим, что у Шостаковича образуются группы однотипных вариаций. Решительно преобладает группировка вариаций в «разбивку». Только один раз две вариации, идущие подряд (шестая и седьмая), с их аккордовыми параллелизмами,
образуют группу. В шестой вариации тема проходит в аккордах струнных, в седьмой же вариации, более мощной, тему в параллельном движении ведут и струнные и деревянные духовые.
В последовательности же других вариаций в большей степени ощущаются их фактурные, полифонические, гармонические, тембровые различия. Первая вариация примыкает к теме.
Сопровождение главной мелодии ограничивается квинтовой интонацией у виолончелей - цифра 21.
Вторая, четвертая, шестая и седьмая объединяются в группу потому, что звуки мелодии в них дублированы («интервальные и аккордовые ленты»). О группировке соседних шестой и седьмой вариаций было сказано выше. Вторая вариация соотносится с девятой. Они группируются по признаку наличия ладово-острых звуков (в частности, звук ces). Третья и пятая вариации объединяются в группу по признаку имитационности. В пятой вариации - канон. Объединение в группу восьмой и одиннадцатой вариаций объясняется тем, что в них происходит «обмен местами» верхнего и нижнего слоев фактуры. Десятая вариация стоит особняком; в ней наблюдается
относительно наиболее контрастное сопровождение (параллельные большие терции). В обоих проанализированных вариационных циклах наиболее приметным для восприятия, в конечном счете, оказывается сочетание двух черт: неизменности, остинатности главной мелодии и изменчивости,
варьирования тембра. Варьирование же гармонии, по сравнению с тембровыми изменениями, здесь все же второстепенно; но оно сохраняет большой интерес, как многие второстепенные персонажи драматических пьес.

В годы Великой Отечественной войны не ослабевал интерес и к настоящему искусству. Артисты драматических и музыкальных театров, филармоний и концертных групп вносили свой вклад в общее дело борьбы с врагом. Огромной популярностью пользовались фронтовые театры и концертные бригады. Рискуя жизнью, эти люди своими выступлениями доказывали, что красота искусства жива, что убить ее невозможно. Среди фронтовых артистов выступала и мама одного из наших преподавателей. Мы приводим её воспоминания о тех незабываемых концертах .

Огромной популярностью пользовались фронтовые театры и концертные бригады. Рискуя жизнью, эти люди своими выступлениями доказывали, что красота искусства жива, что убить ее невозможно. Тишину прифронтового леса нарушали не только артиллерийский обстрел врага, но и восхищенные аплодисменты восторженных зрителей, вызывая на сцену вновь и вновь своих любимых исполнителей: Лидию Русланову, Леонида Утесова, Клавдию Шульженко.

Хорошая песня всегда была верным помощником бойца. С песней он отдыхал в короткие часы затишья, вспоминал родных и близких. Многие фронтовики до сих пор помнят видавший виды окопный патефон, на котором они слушали любимые песни под аккомпанемент артиллерийской канонады. Участник Великой Отечественной войны писатель Юрий Яковлев пишет: «Когда я слышу песню о синем платочке, то сразу переношусь в тесную фронтовую землянку. Мы сидим на нарах, мерцает скупой огонек коптилки, потрескивают в печурке дрова, а на столе – патефон. И звучит песня, такая родная, такая понятная и так крепко слитая с драматическими днями войны. «Синенький скромный платочек падал с опущенных плеч...».

В одной из песен, популярных в годы войны, были такие слова: Кто сказал, что надо бросить Песни на войне? После боя сердце просит Музыки вдвойне!

Учитывая это обстоятельство, было принято решение возобновить на Апрелевском заводе прерванное войной производство грам­пластинок. Начиная с октября 1942 года из-под пресса предприятия пошли на фронт грампластинки вместе с боеприпасами, пушками и танками. Они несли песню, которая была так нужна бойцу, в каждый блиндаж, в каждую землянку, в каждый окоп. Вместе с другими песнями, рожденными в это тяжкое время, воевал с врагом и «Синий платочек», записанный на граммофонную пластинку в ноябре 1942 года.

Седьмая симфония д. Шостаковича

Начало формы

Конец формы

События 1936–1937 гг. на долгое время отбили у композитора желание сочинять музыку на словесный текст. “Леди Макбет” стала последней оперой Шостаковича; лишь в годы хрущевской “оттепели” он получит возможность создавать вокально-инструментальные произведения не “по случаю”, не в угоду властям. Буквально лишенный слова, композитор концентрирует творческие усилия в области инструментальной музыки, открывая для себя, в частности, жанры камерно-инструментального музицирования: 1-й струнный квартет (1938; всего в этом жанре будет создано 15 сочинений), фортепианный квинтет (1940). Все самые глубокие, личные чувства и мысли он старается высказать в жанре симфонии.

Появление каждой симфонии Шостаковича становилось огромным событием в жизни советской интеллигенции, ожидавшей этих произведений как подлинного духовного откровения на фоне убогой, задавленной идеологическим гнетом официозной культуры. Широкая масса советских людей, советский народ знал музыку Шостаковича конечно же гораздо хуже и едва ли вполне был в состоянии понять многие сочинения композитора (вот и “прорабатывали” Шостаковича на многочисленных собраниях, пленумах и заседаниях за “переусложненность” музыкального языка) – и это при том, что размышления об исторической трагедии русского народа были одной из центральных тем в творчестве художника. Тем не менее кажется, что ни один из советских композиторов не смог так глубоко и страстно выразить чувства современников, буквально слиться с их судьбою, как Шостакович в своей Седьмой симфонии.

Несмотря на настойчивые предложения эвакуироваться, Шостакович остается в осажденном Ленинграде, неоднократно просит зачислить его в народное ополчение. Зачисленный, наконец, в пожарную команду войск противовоздушной обороны, он внес свой вклад в оборону родного города.

7-я симфония, законченная уже в эвакуации, в Куйбышеве, и там же впервые исполненная, сразу стала символом сопротивления советского народа фашистским агрессорам и веры в грядущую победу над врагом. Так воспринимали ее не только на Родине, но и во многих странах мира. К первому исполнению симфонии в осажденном Ленинграде командующий Ленинградским фронтом Л.А.Говоров приказал огневым ударом подавить вражескую артиллерию, чтобы канонада не мешала слушать музыку Шостаковича. И музыка этого заслуживала. Гениальный “эпизод нашествия”, мужественные и волевые темы сопротивления, скорбный монолог фагота (“реквием жертвам войны”) при всей своей публицистичности и плакатной простоте музыкального языка и в самом деле обладают огромной силой художественного воздействия.

9 августа 1942 года, осажденный немцами Ленинград. В этот день в Большом зале филармонии впервые была исполнена Седьмая симфония Д.Д. Шостаковича. С тех пор, как оркестром Радиокомитета дирижировал К.И.Элиасберг, минуло 60 лет. Ленинградская симфония была написана в блокадном городе Дмитрием Шостаковичем как ответ немецкому нашествию, как сопротивление российской культуры, отражение агрессии на духовном уровне, на уровне музыки.

Музыка Рихарда Вагнера, любимого композитора фюрера, одухотворяла его армию. Вагнер был кумиром фашизма. Его мрачная величественная музыка была созвучна идеям реванша и культа расы и силы, которая воцарилась в те годы в немецком обществе. Монументальные оперы Вагнера, пафос его титанических громад: "Тристан и Изольда", "Кольцо Нибелунгов", "Золото Рейна", "Валькирия", "Зигфрид", "Гибель богов"– все это великолепие пафосной музыки славило космос германского мифа. Вагнер стал торжественными фанфарами Третьего рейха, покорившего в считанные годы народы Европы и шагнувшего на Восток.

Шостакович воспринимал германское нашествие в ключе музыки Вагнера, как победную зловещую поступь тевтонцев. Это чувство он гениально воплотил в музыкальной теме нашествия проходит через всю ленинградскую симфонию.

В теме нашествия слышны отзвуки вагнеровского натиска, кульминацией которого стал "Полет валькирий", полет дев-воительниц над полем сражения из одноименной оперы. Ее демоничные черты у Шостаковича растворились в музыкальном рокоте набегающих музыкальных волн. Ответом нашествию Шостакович взял тему Родины, тему славянского лиризма, которая в состоянии взрыва порождает волну такой силы, которая отменяет, сминает и отбрасывает вагнеровскую волю.

Седьмая симфония сразу после своего первого исполнения получила огромный резонанс в мире. Триумф был всеобщим – музыкальное поле сражения тоже осталось за Россией. Гениальное произведение Шостаковича наряду с песней "Священная война" стало символом борьбы и победы в Великой Отечественной войне.

“Эпизод нашествия”, живущий как бы отдельной от других разделов симфонии жизнью, при всей карикатурности, сатирической заостренности образа совсем не так прост. На уровне конкретной образности Шостакович изображает в нем, конечно, фашистскую военную машину, вторгшуюся в мирную жизнь советских людей. Но музыка Шостаковича, глубоко обобщенная, с беспощадной прямотой и захватывающей последовательностью показывает, как пустое, бездушное ничтожество обретает чудовищную силу, попирая все человеческое вокруг. Подобная трансформация гротескных образов: от пошловатой вульгарности до жестокого всеподавляющего насилия – не раз встречается в сочинениях Шостаковича, к примеру в той же опере “Нос”. В фашистском нашествии композитор узнал, почувствовал нечто родное и знакомое – то, о чем он уже давно был вынужден молчать. Узнав же, со всей горячностью возвысил голос против античеловеческих сил в окружающем мире… Выступая против нелюдей в фашистских мундирах, Шостакович косвенно нарисовал портрет и своих знакомых из НКВД, долгие годы державших его, как казалось, в смертельном страхе. Война со своей странной свободой позволила художнику высказать запретное. И это вдохновляло на дальнейшие откровения.

Вскоре после окончания 7-й симфонии Шостакович создает два шедевра в области инструментальной музыки, глубоко трагичных по своему характеру: Восьмую симфонию (1943) и фортепианное трио памяти И.И.Соллертинского (1944) – музыкального критика, одного из самых близких друзей композитора, как никто другой понимавшего, поддерживавшего и пропагандировавшего его музыку. Во многих отношениях эти сочинения останутся в творчестве композитора непревзойденными вершинами.

Так, Восьмая симфония явно превосходит хрестоматийную Пятую. Считается, что это произведение посвящено событиям Великой Отечественной войны и находится в центре так называемой “триады военных симфоний” Шостаковича (7-я, 8-я и 9-я симфонии). Однако, как мы только что видели в случае с 7-й симфонией, в творчестве такого субъективного, интеллигентского композитора, каким был Шостакович, даже “плакатные”, снабженные однозначной словесной “программой” (на которые Шостакович был, кстати, весьма скуп: бедные музыковеды, как ни старались, не могли вытянуть из него ни единого слова, проясняющего образность его собственной музыки) произведения загадочны с точки зрения конкретного содержания и не поддаются поверхностному образно-иллюстративному описанию. Что уж говорить о 8-й симфонии – сочинении философского характера, которое до сих пор поражает величием мысли и чувства.

Публика и официальная критика поначалу приняли сочинение вполне доброжелательно (во многом в фарватере продолжающегося триумфального шествия по концертным площадкам мира 7-й симфонии). Однако дерзновенного композитора ждала суровая расплата.

Все произошло внешне как бы случайно и нелепо. В 1947 году стареющий вождь и Главный Критик Советского Союза И.В.Сталин вместе с Ждановым и другими товарищами изволили прослушать на закрытом представлении последнее достижение многонационального советского искусства – оперу Вано Мурадели “Великая дружба”, с успехом поставленную к этому времени в нескольких городах страны. Опера была, надо признать, весьма посредственной, сюжет – крайне идеологизированным; в общем, лезгинка товарищу Сталину показалась весьма ненатуральной (а уж в лезгинках Кремлевский Горец знал толк). В результате 10 февраля 1948 года вышло постановление ЦК ВКП(б), в котором вслед за суровым осуждением злосчастной оперы лучшие советские композиторы объявлялись “формалистическими извращенцами”, чуждыми советскому народу и его культуре. Постановление прямо ссылалось на одиозные статьи “Правды” 1936 г. как на основополагающий документ политики партии в области музыкального искусства. Стоит ли удивляться, что во главе списка “формалистов” стояла фамилия Шостаковича?

Полгода беспрестанных поношений, в которых каждый изощрялся на свой лад. Осуждение и фактическое запрещение лучших сочинений (и прежде всего гениальной Восьмой симфонии). Тяжелый удар по нервной системе, и без того не отличавшейся особой устойчивостью. Глубочайшая депрессия. Композитора доломали.

И вознесли: на самую вершину официозного советского искусства. В 1949 г. вопреки воле композитора его буквально вытолкнули в составе советской делегации на Всеамериканский конгресс деятелей науки и культуры в защиту мира – от лица советской музыки произносить пламенные речи в осуждение американского империализма. Получилось весьма неплохо. С этих пор Шостакович назначается “парадным фасадом” советской музыкальной культуры и осваивает тяжкое и малоприятное ремесло: разъезжать по самым разным странам, зачитывая заранее заготовленные тексты пропагандистского характера. Отказаться он уже не мог – его дух был полностью сломлен. Капитуляция была закреплена созданием соответствующих музыкальных произведений – уже не просто компромиссных, а полностью противоречащих художническому призванию артиста. Наибольший успех среди этих поделок – к ужасу автора – снискала оратория “Песнь о лесах” (на текст поэта Долматовского), воспевающая сталинский план преобразования природы. Он был буквально ошеломлен восторженными отзывами коллег и щедрым денежным дождем, пролившимся на него, как только он представил ораторию публике.

Двусмысленность положения композитора состояла в том, что, используя имя и мастерство Шостаковича в пропагандистских целях, власти при случае не забывали напоминать ему, что постановление 1948 года никто не отменял. Кнут органично дополнял пряники. Униженный и порабощенный, композитор почти отказался от подлинного творчества: в важнейшем для него жанре симфонии возникает цезура длиной в восемь лет (как раз между окончанием войны в 1945 г. и смертью Сталина в 1953-м).

Созданием Десятой симфонии (1953) Шостакович подвел итог не только эпохе сталинизма, но и длительному периоду в собственном творчестве, отмеченному прежде всего непрограммными инструментальными сочинениями (симфониями, квартетами, трио и др.). В этой симфонии – состоящей из медленной пессимистически-самоуглубленной первой части (звучащей свыше 20 минут) и трех последующих скерцо (одно из которых, с весьма жесткой оркестровкой и агрессивными ритмами, предположительно является своеобразным портретом только что скончавшегося ненавистного тирана) – как ни в какой другой, выявилась совершенно индивидуальная, ни на что не похожая трактовка композитором традиционной модели сонатно-симфонического цикла.

Разрушение Шостаковичем священных классических канонов осуществлялось не по злому умыслу, не ради модернистского эксперимента. Весьма консервативный в своем подходе к музыкальной форме, композитор не мог не разрушать ее: слишком далеко отстоит его мироощущение от классического. Сын своего времени и своей страны, Шостакович был до глубины сердца потрясен бесчеловечным образом явившегося ему мира и, не в силах ничего поделать с этим, погружался в мрачные размышления. Вот скрытая драматургическая пружина его лучших, честных, философски обобщающих сочинений: и хотел бы он пойти против себя (скажем, радостно примириться с окружающей действительностью), но “порочное” нутро берет свое. Повсюду видит композитор банальное зло – безобразие, абсурд, ложь и обезличенность, не в силах противопоставить ему ничего, кроме собственной боли и скорби. Беcконечная, вынужденная имитация жизнеутверждающего мировоззрения лишь подрывала силы и опустошала душу, просто убивала. Хорошо, что умер тиран и пришел Хрущев. Наступила “оттепель” – пора относительно свободного творчества.

70 лет назад, 9 августа 1942 года, в блокадном Ленинграде была исполнена Седьмая симфония до мажор Дмитрия Шостаковича, получившая позже название "Ленинградская".

"С болью и гордостью смотрел я на любимый город. А он стоял, опаленный пожарами, закаленный в боях, испытавший глубокие страдания бойца, и был еще более прекрасен в своем суровом величии. Как было не любить этот город, воздвигнутый Петром, не поведать всему миру о его славе, о мужестве его защитников... Моим оружием была музыка" , - писал позже композитор.

В мае 1942 года партитура была доставлена в осажденный город самолетом. На концерте в Ленинградской филармонии Симфонию №7 исполнял Большой симфонический Оркестр Ленинградского радиокомитета под управлением дирижера Карла Элиасберга. Некоторые из оркестрантов умерли от голода, и их заменили музыканты, отозванные с фронта.

"Обстоятельства, при которых была создана Седьмая, были оглашены по всему миру: первые три части были написаны примерно за месяц в Ленинграде, под огнем немцев, которые добрались до этого города в сентябре 1941 года. Симфония, таким образом, считалась прямым отражением событий первых дней войны. Никто не учитывал манеру работы композитора. Шостакович писал очень быстро, но только после того, как музыка полностью оформлялась в его сознании. Трагическая Седьмая была отражением довоенной судьбы и композитора и Ленинграда".

Из книги "Свидетельство

"Первые слушатели не связывали известный "марш" из первой части Седьмой с немецким вторжением, это - результат более поздней пропаганды. Дирижер Евгений Мравинский, друг композитора тех лет (ему посвящена Восьмая симфония), вспоминал, что, услышав марш из Седьмой по радио в марте 1942 года, он подумал, что композитор создал всеобъемлющую картину глупости и тупой пошлости.

Популярность эпизода марша скрыла очевидный факт, что первая часть — а в действительности, и произведение в целом — полна скорби в стиле реквиема. Шостакович при любой возможности подчеркивал, что для него центральное место в этой музыке занимает интонация реквиема. Но слова композитора преднамеренно игнорировались. Довоенные годы, в действительности полные голода, страха и массовых убийств невинных людей в период сталинского террора, рисовались теперь в официальной пропаганде как светлая и беззаботная идиллия. Так почему бы не представить симфонию "символом борьбы" с немцами?"

Из книги "Свидетельство . Воспоминания Дмитрия Шостаковича,
записанные и отредактированные Соломоном Волковым".

РИА Новости. Борис Кудояров

Жители блокадного Ленинграда выходят из бомбоубежища после отбоя тревоги

Потрясенный музыкой Шостаковича, Алексей Николаевич Толстой так писал об этом произведении:

"...Седьмая симфония посвящена торжеству человеческого в человеке. <…>

Седьмая симфония возникла из совести русского народа, принявшего без колебаний смертный бой с черными силами. Написанная в Ленинграде, она выросла до размеров большого мирового искусства, понятного на всех широтах и меридианах, потому что она рассказывает правду о человеке в небывалую годину его бедствий и испытаний. Симфония прозрачна в своей огромной сложности, она и сурова, и по-мужски лирична, и вся летит в будущее, раскрывающееся за рубежом победы человека над зверем. <…>

Тема войны возникает отдаленно и вначале похожа на какую-то простенькую и жутковатую пляску, на приплясывание ученых крыс под дудку крысолова. Как усиливающийся ветер, эта тема начинает колыхать оркестр, она овладевает им, вырастает, крепнет. Крысолов со своими железными крысами поднимается из-за холма… Это движется война. Она торжествует в литаврах и барабанах, воплем боли и отчаяния отвечают скрипки. И вам, стиснувшему пальцами дубовые перила, кажется: неужели, неужели все уже смято и растерзано? В оркестре — смятение, хаос. <…>

Нет, человек сильнее стихии. Струнные инструменты начинают бороться. Гармония скрипок и человеческие голоса фаготов могущественнее грохота ослиной кожи, натянутой на барабаны. Отчаянным биением сердца вы помогаете торжеству гармонии. И скрипки гармонизируют хаос войны, заставляют замолкнуть ее пещерный рев.

Проклятого крысолова больше нет, он унесен в черную пропасть времени. Смычки опущены, — у скрипачей, у многих, на глазах слезы. Слышен только раздумчивый и суровый, — после стольких потерь и бедствий, — человеческий голос фагота. Возврата нет к безбурному счастьицу. Перед умудренным в страданиях взором человека — пройденный путь, где он ищет оправдания жизни".

Концерт в блокадном Ленинграде стал своеобразным символом сопротивления города и его жителей, но и сама музыка вдохновляла всех кто ее слышал. Вот как писала поэтесса об одном из первых исполнений произведения Шостаковича:

"И вот 29 марта 1942 года объединенный оркестр Большого театра и Всесоюзного радиокомитета исполнил Седьмую симфонию, которую композитор посвятил Ленинграду, назвал Ленинградской.

В Колонный зал Дома Союзов пришли известные всей стране летчики, писатели, стахановцы. Тут было много фронтовиков - с Западного фронта, с Южного, с Северного, - они приехали в Москву по делам, на несколько дней, с тем чтобы завтра вновь отправиться на поля сражения, и все же вырвали время прийти послушать Седьмую - Ленинградскую - симфонию. Они надели все свои ордена, пожалованные им Республикой, и все были в лучших своих платьях, праздничные, красивые, нарядные. А в Колонном зале было очень тепло, все были без пальто, горело электричество, и даже пахло духами.

РИА Новости. Борис Кудояров

Ленинград в дни блокады во время Великой Отечественной войны. Бойцы противовоздушной обороны ранним утром на одной из улиц города

Первые звуки Седьмой симфонии чисты и отрадны. Их слушаешь жадно и удивленно - так вот как мы когда-то жили, до войны, как мы счастливы-то были, как свободны, сколько простора и тишины было вокруг. Эту мудрую, сладостную музыку мира хочется слушать без конца. Но внезапно и очень тихо раздается сухое потрескивание, сухая дробь барабана - шепот барабана. Это еще шепот, но он все неотступнее, все назойливее. Короткой музыкальной фразой - печальной, монотонной и вместе с тем какой-то вызывающе веселой - начинают перекликаться инструменты оркестра. Сухая дробь барабана громче. Война. Барабаны уже гремят. Короткая, монотонная и тревожная музыкальная фраза овладевает всем оркестром и становится страшной. Музыка бушует так, что трудно дышать. От нее никуда не деться… Это враг наступает на Ленинград. Он грозит гибелью, трубы рычат и свищут. Гибель? Ну что же - не боимся, не отступим, не отдадим себя в плен врагу. Музыка бушует неистово… Товарищи, это о нас, это о сентябрьских днях Ленинграда, полных гнева и вызова. Яростно гремит оркестр - все в той же монотонной фразе звенят фанфары и неудержимо несут душу навстречу смертельному бою… И когда уже нечем дышать от грома и рева оркестра, вдруг все обрывается, и в величественный реквием переходит тема войны. Одинокий фагот, покрывая бушующий оркестр, поднимает ввысь свой низкий, трагический голос. И потом поет один, один в наступившей тишине…

"Я не знаю, как охарактеризовать эту музыку, - говорит сам композитор, - может быть, в ней слезы матери или даже чувство, когда скорбь так велика, что слез уже не остается".

Товарищи, это про нас, это наша великая бесслезная скорбь о наших родных и близких - защитниках Ленинграда, погибших в битвах на подступах к городу, упавших на его улицах, умерших в его полуслепых домах…

Мы давно не плачем, потому что горе наше больше слез. Но, убив облегчающие душу слезы, горе не убило в нас жизни. И Седьмая симфония рассказывает об этом. Ее вторая и третья части, тоже написанные в Ленинграде, - это прозрачная, радостная музыка, полная упоения жизнью и преклонения перед природой. И это тоже о нас, о людях, научившихся по-новому любить и ценить жизнь! И понятно, почему третья часть сливается с четвертой: в четвертой части тема войны, взволнованно и вызывающе повторенная, отважно переходит в тему грядущей победы, и музыка свободно бушует опять, и немыслимой силы достигает ее торжественное, грозное, почти жестокое ликование, физически сотрясающее своды здания.

Мы победим немцев.

Товарищи, мы обязательно победим их!

Мы готовы на все испытания, которые еще ожидают нас, готовы во имя торжества жизни. Об этом торжестве свидетельствует "Ленинградская симфония", произведение мирового звучания, созданное в нашем осажденном, голодающем, лишенном света и тепла городе, - в городе, сражающемся за счастье и свободу всего человечества.

И народ, пришедший слушать "Ленинградскую симфонию", встал и стоя рукоплескал композитору, сыну и защитнику Ленинграда. А я глядела на него, маленького, хрупкого, в больших очках, и думала: "Этот человек сильнее Гитлера…"

Материал подготовлен на основе информации открытых источников