Главным делом своей жизни Стасов считал художественную и музыкальную критику. С 1847 систематически выступал в печати со статьями по литературе, искусству, музыке. Деятель энциклопедического типа, Стасов поражал разносторонностью интересов (статьи по вопросам русской и зарубежной музыки, живописи, скульптуры, архитектуры, исследовательские и собирательские работы в области археологии, истории, филологии, фольклоре и др.). Придерживаясь передовых демократичных взглядов, Стасов в своей критической деятельности опирался на принципы эстетики русских революционных демократов - В.Г. Белинского, А.И. Герцена, H.Г. Чернышевского. Основами передового современного искусства он считал реализм и народность. Стасов боролся против далёкого от жизни академического искусства, официальным центром которого в России была Петербургская империя Академия Художеств, за реалистичное искусство, за демократизацию художеств, жизни. Человек огромной эрудиции, связанный дружескими отношениями со многими передовыми художниками, музыкантами, писателями, Стасов был для ряда из них наставником и советчиком, защитником от нападок реакционной официальной критики.
Музыкально-критическая деятельность Стасова, начавшаяся в 1847 г. ("Музыкальным обозрением" в "Отечественных Записках"), обнимает собой более полувека и является живым и ярким отражением истории нашей музыки за этот промежуток времени.
Начавшись в глухую и печальную пору русской жизни вообще и русского искусства в частности, она продолжалась в эпоху пробуждения и замечательного подъема художественного творчества, образования молодой русской музыкальной школы, ее борьбы с рутиной и ее постепенного признания не только у нас в России, но и на Западе.
В бесчисленных журнальных и газетных статьях Стасов отзывался на каждое сколько-нибудь замечательное событие в жизни нашей новой музыкальной школы, горячо и убежденно истолковывая значение новых произведений, ожесточенно отражая нападения противников нового направления.
Не будучи настоящим музыкантом-специалистом (композитором или теоретиком), но получив общее музыкальное образование, которое он расширил и углубил самостоятельными занятиями и знакомством с выдающимися произведениями западного искусства (не только нового, но и старого -- старых итальянцев, Баха и т. д.), Стасов мало вдавался в специально технический анализ формальной стороны разбираемых музыкальных произведений, но с тем большим жаром отстаивал их эстетическое и историческое значение.
Руководимый и пламенной любовью к родному искусству и к его лучшим деятелям, природным критическим чутьем, ясным сознанием исторической необходимости национального направления искусства и непоколебимой верой в его конечное торжество, Стасов мог иногда заходить слишком далеко в выражении своего восторженного увлечения, но сравнительно редко ошибался в общей оценке всего значительного, талантливого и самобытного.
Этим он связал свое имя с историей нашей национальной музыки за вторую половину XIX столетия.
По искренности убеждения, бескорыстному энтузиазму, горячности изложения и лихорадочной энергии Стасов стоит совсем особняком не только среди наших музыкальных критиков, но и европейских.
В этом отношении он отчасти напоминает Белинского, оставляя, конечно, в стороне всякое сравнение их литературных дарований и значения.
В большую заслугу Стасову перед русским искусством следует поставить его малозаметную работу в качестве друга и советника наших композиторов (Начиная с Серова, другом которого Стасов был в течение длинного ряда лет, и кончая представителями молодой русской школы -- Мусоргским, Римским-Корсаковым, Кюи, Глазуновым и т. д.), обсуждавшего с ними их художественные намерения, подробности сценария и либретто, хлопотавшего по их личным делам и способствовавшего увековечению их памяти после их смерти (биография Глинки, долгое время единственная у нас, биографии Мусоргского и других наших композиторов, издание их писем, разных воспоминаний и биографических материалов и т. д.). Немало сделал Стасов и как историк музыки (русской и европейской).
Европейскому искусству посвящены его статьи и брошюры: "L""abbe Santini et sa collection musicale a Rome" (Флоренция, 1854; русский перевод в "Библиотеке для Чтения", за 1852 г.), пространное описание автографов иностранных музыкантов, принадлежащих Императорской Публичной Библиотеке ("Отечественные Записки", 1856 г.), "Лист, Шуман и Берлиоз в России" ("Северный Вестник", 1889 г. №№ 7 и 8; извлечение отсюда "Лист в России" было напечатано с некоторыми добавлениями в "Русской Музыкальной Газете" 1896 г., №№ 8--9), "Письма великого человека" (Фр. Листа, "Северный Вестник", 1893 г.), "Новая биография Листа" ("Северный Вестник", 1894 г.) и др. Статьи по истории русской музыки: "Что такое прекрасное демественное пение" ("Известия Имп. Археологического Общ.", 1863, т. V), описание рукописей Глинки ("Отчет Имп. Публичной Библиотеки за 1857 г."), ряд статей в III томе его сочинений, в том числе: "Наша музыка за последние 25 лет" ("Вестник Европы", 1883, №10), "Тормоза русского искусства" (там же, 1885, №№ 5--6) и др.; биографический очерк "Н.А. Римский-Корсаков" ("Северный Вестник", 1899, №12), "Немецкие органы у русских любителей" ("Исторический Вестник", 1890, №11), "Памяти M.И. Глинки" ("Исторический Вестник", 1892, № 11 и отд.), "Руслан и Людмила" М.И. Глинки, к 50-летию оперы" ("Ежегодник Имп. Театров" 1891--92 и отд.), "Помощник Глинки" (барон Ф.А. Раль; "Русская Старина", 1893, №11; о нем же "Ежегодник Имп. Театров", 1892--93), биографический очерк Ц.А. Кюи ("Артист", 1894, № 2); биографический очерк М.А. Беляева ("Русская Музыкальная Газета", 1895, № 2), "Русские и иностранные оперы, исполнявшиеся на Императорских театрах в России в XVIII и XIX столетиях" ("Русская Музыкальная Газета", 1898, №№ 1, 2, 3 и отд.), "Сочинение, приписываемое Бортнянскому" (проект отпечатывания крюкового пения; в "Русской Музыкальной Газете", 1900, № 47) и т. д. Важное значение имеют сделанные Стасовым издания писем Глинки, Даргомыжского, Серова, Бородина, Мусоргского, князя Одоевского, Листа и др. Весьма ценно и собрание материалов для истории русского церковного пения, составленное Стасовым в конце 50-х гг. и переданное им известному музыкальному археологу Д.В. Разумовскому, который воспользовался им для своего капитального труда о церковном пении в России.
Судить, разбирать) - это область музыковедения , занимающаяся художественно-оценочной деятельностью произведений музыкального искусства. Являясь одной из составляющих музыкальной , музыкальная критика принадлежит к сфере музыкально- эстетического сознания. Она исторически обусловлена и личностно ориентирована, то есть учитывает в своей оценке условия создания и бытования музыкального произведения, его место в историческом и культурном процессе конкретной исторической эпохи. Личностное оценочное суждение музыкального критика корректируется сложившимися к моменту оценки данными исторического и теоретического музыковедения. Это придает музыкальной критике особые качества: относительность истины критического суждения, множественность и разомкнутость критических оценок, постоянная переоценка ценностей .
Жанрами музыкальной критики являются рецензия, заметка, этюд, эссе, очерк, обозрение, статья, фельетон, интервью и др.
Истоки музыкальной критики относят к эпохе Античности (полемика между сторонниками Пифагора и Аристоксена, связанная с защитой одних видов музыки и осуждением других). Во времена Средневековья направленность критической оценки определялась теологической трактовкой явлений музыкального искусства. В эпоху Возрождения музыкальная полемика приобретает более развернутый характер (В.Галилеи «Диалог о древней и новой музыке» - «Dialogo della musica antica et della moderna», 1581, Я.Пери, Дж.Каччини, К.Монтеверди и др.). В XVIII в. музыкальная критика играет значительную роль в развитии музыкального искусства (Ж.Ж. Руссо, Д. Дидро , И.Маттезон, Т.Шейбе, К.Д.Ф.Шубарт, Р.Рохлиц и др.).
В эпоху романтизма музыкально-критическая деятельность оказывает все более возрастающее влияние на композиторскую практику. В сферу музыкально-критической деятельности погружаются многие выдающиеся композиторы и писатели, которые дают обоснования своих музыкально-эстетических взглядов, новаторских поисков, пропаганды нового искусства в жанрах музыкальной критики (Э.Т.А. Гофман , Г. Гейне , Р. Шуман , Г.Берлиоз, Ф. Лист , Р.Вагнер и др.). Создаются печатные издания «Новый музыкальный журнал» («Neue Zeitschrift für Musik») Р.Шумана, «La revue musicale» Ф.Ж.Фетиса, «Парижская музыкальная газета» («La Gazette musicale de Paris», с 1848 - «Revue et Gazette musicale»), «Всеобщая музыкальная газета» (А.Б. Маркс), «Берлинская всеобщая музыкальная газета» («Berliner Allgemeine musikalische Zeitung», 1824-30) и др. Эти издания зачастую ведут ожесточенную полемику по различным аспектам музыкального искусства.
Крупнейшие представители музыкальной критики XX в. - П. Беккер, X.Мерсман, А. (Германия), М.Граф, П.Стефан (Австрия), К.Беллег, Р. Роллан , К.Ростан, Ролан-Манюэль (Франция), М.Гатти, М.Мила (Италия), Э.Ньюмен, Э.Блом (Великобритания), Т. Адорно (Германия) и др.
В России первые формы музыкально-критической деятельности появляются в XVIII в. В начале XIX в. с музыкально-критическими статьями выступают выдающиеся деятели А.Д.Улыбышев, В.Ф. Одоевский . Высокой активности музыкально-критическая деятельность достигает в 60-е г. XIX в. В этот период создаются работы таких выдающихся критиков, как А.Н. Серов и В.В. Стасов , выступают в печати Ц.А.Кюи и Г.А.Ларош, П.И.Чайковский, А.П. Курышева , М.И.Нестьева, А.В. Григорьева и др. Публикации сосредоточены в крупнейших периодических изданиях «Музыкальная академия» («Советская музыка» до 1992), «Музыкальная жизнь», «Музыкальное обозрение».
Литература: Курышева Т.А. Музыкальная журналистика и музыкальная критика: учебное пособие для студентов, обучающихся по специальности «Музыковедение». - М.: ВЛАДОС-ПРЕСС, 2007.
«Фортепианный концерт Белы Бартока — это самый чудовищный поток вздора, напыщенности и бессмыслицы, который когда-либо доводилось слышать нашей публике».
«Allegro напомнило мне детство — скрип колодезного вала, далекий перестук товарного поезда, затем бурчание живота проказника, наевшегося фруктов в соседском саду, и, наконец, встревоженное кудахтанье курицы, до смерти напуганной скотчтерьером. Вторая, недлинная часть на всем своем протяжении была наполнена гудением ноябрьского ветра в телеграфных проводах. Третья часть началась с собачьего воя в ночи, продолжилась хлюпаньем дешевого ватерклозета, перешла в слаженный храп солдатской казармы незадолго до рассвета — и завершилась скрипкой, имитирующей скрип несмазанного колеса у тачки. Четвертая часть напомнила мне звуки, которые я издавал от скуки в возрасте шести лет, растягивая и отпуская кусок резины. И, наконец, пятая часть безошибочно напомнила мне шум деревни зулусов, которую мне довелось наблюдать на Международной выставке в Глазго. Никогда не думал, что мне доведется услышать его вновь, — на заднем же плане к нему еще примешивался пронзительный визг шотландских волынок. Этими звуками и завершился Четвертый квартет Белы Бартока».
Из письма Алана Дента, цит. по: James Agate, «The Later Ego»
Брамс
«Брамс — самый распутный из композиторов. Впрочем, его распуство не злонамеренно. Скорее, он напоминает большого ребенка с утомительной склонностью переодеваться в Генделя или Бетховена и долго издавать невыносимый шум».
«В Симфонии до минор Брамса каждая нота словно бы высасывает кровь из слушателя. Будет ли такая музыка когда-нибудь популярной? По крайней мере, здесь и сейчас, в Бостоне, она не пользуется спросом — публика слушала Брамса молча, и это явно было молчание, вызванное смятением, а не благоговением».
«В программе вечера значилась Симфония до минор Брамса. Я внимательно изучил партитуру и признаю свою решительную неспособность понять это сочинение и то, зачем оно вообще было написано. Эта музыка напоминает визит на лесопилку в горах».
Бетховен
«Мнения разделились по поводу Пасторальной симфонии Бетховена, однако почти все сошлись на том, что она слишком затянута. Одно andante длится добрых четверть часа и, поскольку оно состоит из череды повторений, может быть легко сокращено без всякого ущерба — для композитора или его слушателей».
The Harmonicon, Лондон, июнь 1823 года
«Сочинения Бетховена становятся все более и более эксцентричны. Он нечасто пишет нынче, но то, что выходит из под его пера, так невразумительно и туманно, полно таких малопонятных и часто попросту отталкивающих гармоний, что лишь ставит в тупик критика и приводит в недоумение исполнителей».
The Harmonicon, Лондон, апрель 1824 года
«В Героической симфонии есть чем восхититься, но сложно сохранять восхищение на протяжении трех долгих четвертей часа. Она бесконечно длинна… Если эту симфонию не сократят, она, безусловно, будет забыта».
The Harmonicon, Лондон, апрель 1829 года
«Хор, которым завершается Девятая симфония, местами весьма эффектен, но его так много, и так много неожиданных пауз и странных, почти нелепых пассажей трубы и фагота, так много бессвязных, громкоголосых партий струнных, использованных безо всякого смысла, — и, в довершение всего, оглушающее, неистовое веселье финала, в котором, помимо обычных треугольников, барабанов, труб использованы все известные человечеству ударные инструменты… От этих звуков земля содрогнулась под нашими ногами, и из своих могил восстали тени достопочтенных Таллиса, Пёрселла и Гиббонса, и даже Генделя с Моцартом, чтобы увидеть и оплакать тот буйный, неудержимый шум, то современное бешенство и безумие, в которое превратилось их искусство».
Quaterly Musical Magazine and Review, Лондон, 1825 год
«Для меня Бетховен всегда звучал так, словно кто-то высыпал гвозди из мешка и вдобавок обронил молоток».
Бизе
«„Кармен“ — это едва ли нечто большее, чем просто собрание шансонов и куплетов… музыкально эта опера не сильно выделяется на фоне сочинений Оффенбаха. Как произведение искусства „Кармен“ — полное ничто».
«Бизе принадлежит к той новой секте, пророк которой — Вагнер. Для них темы — вышли из моды, мелодии — устарели; голоса певцов, придавленные оркестром, превращены в слабое эхо. Разумеется, все это кончается дурно организованными сочинениями, к каковым принадлежит и „Кармен“, полная странных и необычных резонансов. Раздутая до неприличия борьба инструментов с голосами — одна из ошибок новой школы».
Moniteur Universel, Париж, март 1875 года
«Если представить, что его Сатанинское Высочество село писать оперу, вероятно, у него получилось бы что-то вроде „Кармен“».
Вагнер
«Музыка Вагнера страдает изысканностью и извращенностью; в ней чувствуются немощные желания, возбужденные расстроенным воображением, чувствуется расслабленность, плохо прикрытая молодцеватостью и наружным блеском. Вагнер изысканными, болезненными гармониями и слишком ярким оркестром старается скрыть бедность музыкальной мысли, как старик скрывает свои морщины под толстым слоем белил и румян! Мало отрадного можно ожидать в будущем от немецкой музыки: Вагнер уже выполнил свое назначение, он может только повторяться; а молодые германские композиторы пишут какую-то мещанскую музыку, лишенную поэзии и немецкого гейста».
Цезарь Кюи. «Оперный сезон в Петербурге», 1864 год
«Прелюдия к „Тристану и Изольде“ напоминает мне старинный итальянский рисунок одного мученика, кишки которого медленно наматывают на вал».
Эдуард Ганслик. Июнь 1868 года
«Даже если собрать всех органистов Берлина, запереть в цирке и заставить играть каждого свою мелодию, то и тогда не получится настолько же невыносимой кошачьей музыки, как „Мейстерзингеры“ Вагнера».
Генрих Дорн. Montagszeitung, Берлин, 1870 год
«Откройте клавир „Тристана и Изольды“: это прогрессивная музыка для котов. Повторить ее сможет любой дрянной пианист, который будет нажимать на белые клавиши вместо черных, или наоборот».
Генрих Дорн. «Aus meinem Leben», Берлин, 1870 год
Дебюсси
«„Послеполуденный отдых фавна“ Дебюсси — характерный пример современного музыкального уродства. У фавна явно не задался вечер — несчастную тварь то истирают и перемалывают духовые, то она тихо ржет флейтой, избегая даже намека на успокоительную мелодию, пока ее страдания не передаются и публике. Эта музыка полна диссонансов, как нынче принято, и эти эксцентричные эротические спазмы свидетельствуют лишь о том, что наше музыкальное искусство находится в переходной фазе. Когда же придет мелодист будущего?»
«Не было ничего естественного в этом экстазе чрезмерности; музыка казалась вымученной и истерической; временами страдающему фавну определенно требовался ветеринар».
Лист
«Оркестровая музыка Листа — это оскорбление искусства. Это безвкусный музыкальный разврат, дикое и бессвязное животное мычание».
Boston Gazette, цит. по: Dexter Smith’s Papers, апрель 1872 года
«Взгляните на любую из композиций Листа и скажите честно, есть ли в них хотя бы такт подлинной музыки. Композиции! Декомпозиции — вот пра-вильное слово для этой отвратительной плесени, душащей и отравляющей плодородные почвы гармонии».
«Концерт Листа — подлая, низкопробная пачкотня. Путешественники так описывают выступления китайских оркестров. Возможно, это представитель школы будущего… Если так, то будущее вышвырнет в помойку сочинения Моцарта, Бетховена и Гайдна».
«Лист заставляет музыкантов выжимать из инструментов самые неприятные звуки на свете. Скрипачи у него играют смычком почти у подставки, так что звук напоминает мяуканье одинокого, охваченного похотью кошака в ночи. Фаготы ухают и хрюкают, как призовые свиньи на ярмарке. Виолончелисты усердно пилят свои инструменты, как лесники — здоровенные бревна. Дирижер пытается со всем этим справиться, но если бы музыканты отбросили ноты и играли что угодно, как Бог на душу положит, получилось бы не хуже».
Малер
«Слюнявая, кастрированная простота Густава Малера! Было бы несправедливо тратить читательское время на описание того чудовищного музыкального уродства, которое скрывается под именем Четвертой симфонии. Автор готов честно признать, что большей пытки, чем час с лишним этой музыки, он никогда не испытывал».
Мусоргский
«„Бориса Годунова“ можно было бы озаглавить „Какофония в пяти актах и семи сценах“».
«Я изучил основательно „Бориса Годунова“...Мусоргскую музыку я от всей души посылаю к черту; это самая пошлая и подлая пародия на музыку».
«„Ночь на Лысой Горе“ Мусоргского — самое отвратительное из всего, что мы когда-либо слышали. Оргия уродства, настоящая мерзость. Надеемся никогда не услышать ее вновь!»
Musical Times, Лондон, март 1898 года
Прокофьев
«Сочинения мистера Прокофьева принадлежат не искусству, а миру патологии и фармакологии. Здесь они определенно нежелательны, ведь одна лишь Германия, с тех пор как ее захлестнуло моральное и политическое вырождение, произвела больше музыкального гуано, чем может вынести цивилизованный мир. Да, это звучит прямолинейно, но кто-то же должен противостоять тенденции понравиться публике, сочиняя то, что мы не можем назвать иначе, как низкой и вульгарной музыкой. Сочинения же мистера Прокофьева для фортепиано, которые он сам и исполнил, заслуживают отдельных проклятий. В них нет ничего, что способно удержать внимание слушателя, они не стремятся ни к какому осмысленному идеалу, не несут эстетической нагрузки, не пытаются расширить выразительные средства музыки. Это просто извращение. Они умрут смертью выкидышей».
«Для новой музыки Прокофьева нужны какие-то новые уши. Его лирические темы вялы и безжизненны. Вторая соната не содержит никакого музыкального развития, финал напоминает бегство мамонтов по доисторической азиатской степи».
Пуччини
«Большая часть „Тоски“, если не вся она, чрезвычайно уродлива, хотя и своеобразна и причудлива в своей уродливости. Композитор с дьявольской изобретательностью научился сталкивать резкие, болезненно звучащие тембры».
Равель
«Прослушать целую программу сочинений Равеля — все равно что весь вечер наблюдать за карликом или пигмеем, выделывающим любопытные, но весьма скромные трюки в очень ограниченном диапазоне. Почти змеиное хладнокро-вие этой музыки, которое Равель, кажется, культивирует специально, в больших количествах способно вызвать только отвращение; даже красоты ее похожи на переливы чешуи у ящериц или змей».
Рахманинов
«Если бы в аду была консерватория... и было задано написать программную симфонию на тему семи египетских язв и если бы была написана она вроде симфонии Рахманинова… то он блестяще выполнил задачу и привел бы в восторг обитателей ада».
Римский-Корсаков
«„Садко“ Римского-Корсакова — это программная музыка в самом ее бессовестном виде, варварство, сопряженное с крайним цинизмом. Нечасто нам приходилось встречать такую бедность музыкальной мысли и такое бесстыдство оркестровки. Герр фон Корсаков — молодой русский офицер и, как все русские гвардейцы, фанатичный поклонник Вагнера. Вероятно, в Москве и Санкт-Петербурге гордятся попыткой взрастить на родной почве что-то похожее на Вагнера — навроде русского шампанского, кисловатого, но куда более забористого, чем оригинал. Но здесь, в Вене, концертные организации ориентируются на приличную музыку, и мы имеем все поводы протестовать против столь дурно пахнущего дилетантизма».
Эдуард Ганслик. 1872 год
Сен-Санс
«Сен-Санс сочинил больше дряни, чем любой из известных композиторов. И это худший род дряни, самая дрянная дрянь на свете».
Скрябин
«Скрябин находится в плену иллюзии, свойственной всем невротичным дегенератам (неважно, гениям или обычным идиотам), что он расширяет границы искусства, усложняя его. Но нет, этого ему не удалось — напротив, он сделал шаг назад».
«„Прометей“ Скрябина — сочинение некогда приличного композитора, заболевшего умственным растройством».
Musical Quarterly, июль 1915 года
«Бесспорно, в музыке Скрябина есть некоторый смысл, но и он избыточен. У нас уже есть кокаин, героин, морфин и бесчисленное количество сходных препаратов, не говоря уж об алкоголе. Этого более чем достаточно! Зачем превращать еще и музыку в духовный наркотик? Восемь бренди и пять двойных виски ничем не хуже, чем восемь труб и пять тромбонов».
Сесил Грей. «A survey on contemporary music», 1924
Стравинский
«Стравинский совершенно неспособен к формулированию собственных музыкальных идей. Но он вполне способен на то, чтобы ритмично бить в барабан в своем варварском оркестре, — это единственная живая и реальная форма в его музыке; тот примитивный род повторения, который прекрасно удается птицам и малым детям».
Musical Times, Лондон, июнь 1929 года
«Представляется вполне вероятным, что большей части музыки Стравин-ского — если не всей — суждено скорое забвение. Громадное влияние „Весны священной“ уже выветрилось, и то, что на премьере казалось первыми отсве-тами вдохновляющего огня, быстро превратилось в тускло тлеющую золу».
Чайковский
«Русский композитор Чайковский — без сомнения не истинный талант, а раздутая величина; он одержим идеей собственной гениальности, но не обладает ни интуицией, ни вкусом… В его музыке видятся мне вульгарные лица дикарей, слышится ругань и ощущается запах водки… Фридрих Фишер как-то выразился про некоторые картины, что они так отвратительны, что от них воняет. Когда я слушал Скрипичный концерт г-на Чайковского, мне пришло в голову, что бывает и вонючая музыка».
«Есть люди, которые постоянно жалуются на свою судьбу и с особым пылом рассказывают о всех своих болячках. Именно это я и слышу в музыке Чайковского… Увертюра к „Евгению Онегину“ начинается с хныканья… Хныканье продолжается и в дуэтах… Ария Ленского — жалкое диатоническое поскуливание. В целом же опера — неумелая и мертворожденная».
«Пятая симфония Чайковского — сплошное разочарование… Фарс, музыкальный пудинг, заурядна до последней степени. В последней части калмыцкая кровь композитора берет над ним верх, и сочинение начинает напоминать кровавый забой скота».
Шостакович
«Шостакович — без сомнения, главный сочинитель порнографической музыки в истории искусства. Сцены из „Леди Макбет Мценского уезда“ — это воспе-вание того сорта пошлости, которую пишут на стенах сортиров».
«Девятая симфония Шостаковича заставила автора этих строк покинуть зал в состоянии острого раздражения. Слава Богу, на этот раз обошлось без грубой помпезности и псевдоглубин, характерных для Шестой и Восьмой симфоний; но им на смену пришла мешанина из цирковых мелодий, галопирующих ритмов и устаревших гармонических вывертов, напоминающих лепет не по годам развитого ребенка».
Tempo, Лондон, сентябрь 1946 года
Шуман
«Напрасно мы вслушивались в „Allegro. Op. 8“ Шумана в надежде найти мерное развитие мелодии, гармонию, которая продержалась бы хотя бы такт, — нет, одни только сбивающие с толку сочетания диссонансов, модуляций, орнаментаций, одним словом, настоящая пытка».
Шопен
«Весь корпус сочинений Шопена представляет собой пеструю смесь напыщенных гипербол и мучительной какофонии. <…> Остается лишь догадываться, как Жорж Санд может тратить драгоценные минуты своей восхитительной жизни на такое артистическое ничтожество, как Шопен».
Musical World, London, октябрь 1841 года
«Невозможно представить, чтобы музыканты — кроме разве что тех, кто обладает болезненной тягой к шуму, скрежету и диссонансам, — могли всерьез наслаждаться балладами, вальсами и мазурками Шопена».
Изображения: Wikimedia Commons, Library of Congress, Deutsche Fotothek
Источники
- Slonimsky N. Lexicon of Musical Invective. Critical Assaults on Composers Since Beethoven"s Time.
Профессия критика (любого: хоть , хоть , хоть музыкального) кажется довольно непыльной. Ходи себе по ресторанам (спектаклям, концертам) и выноси свой вердикт. Вот только на практике все не так просто. Давайте выясним, чем занимается музыкальный критик и какими качествами ему нужно обладать.
Вообще, критика как искусство анализа и оценки появилась практически одновременно с искусством как таковым. Задача критика - не просто дать оценку из серии «нравится - не нравится». Он должен проанализировать объект критики, определить его слабые и сильные стороны и в итоге сформулировать объективное суждение и дать оценку. Любой, в том числе и музыкальный, критик - это ценитель и знаток определенного вида искусства, нередко имеющий профессиональную подготовку .
Раньше музыкальный критик нередко одновременно являлся и композитором (к примеру, музыкальной критикой занимался Римский-Корсаков): если сам занимаешься музыкой, музыкальное произведение оценить намного легче. Сейчас музыкальная критика тесно переплетена с музыкальной журналистикой, поэтому музыкальный критик должен не только разбираться в музыке, но и уметь писать , чтобы донести свою точку зрения до аудитории.
Чтобы стать музыкальным критиком, недостаточно просто любить музыку (хотя любовь к музыке, несомненно, очень важна). Очень желательно получить профессиональное образование. Но вот только где учат на музыкальных критиков ? Должен ли музыкальный критик непременно получать музыкальное образование?
Чтобы работать музыкальным критиком, вовсе не обязательно самому быть дипломированным исполнителем. Гораздо более полезным окажется образование в области музыковедения : по большому счету, музыкальный критик - не столько практик, сколько теоретик (хотя не возбраняется совмещать эти аспекты).
Специальность «Музыковедение» имеется во многих творческих вузах (консерваториях, академиях и т. п.). Учтите, что для поступления в эти вузы вам сначала потребуется получить среднее профессиональное музыкальное образование . Будущие музыковеды изучают теорию и историю музыки, музыкальную литературу, учатся анализировать музыкальные произведения.
Иногда музыкальные критики получаются и из дипломированных журналистов, но, честно говоря, легче научить музыковеда писать, чем журналиста - разбираться в музыке. Быть музыкальным критиком - это не значит просто писать о музыке . Музыкальный журналист может написать отчет о концерте или аннотацию к новому альбому, но такой материал не обязательно будет критикой.
Так что стоит разграничивать музыкальную критику и музыкальную журналистику: они могут пересекаться, но случается это далеко не всегда. Музыкальный критик нередко является журналистом, но не каждого музыкального журналиста можно считать музыкальным критиком . Конечно, есть примеры успешных музыкальных критиков, окончивших журфак, но это скорее исключение, чем правило.
Музыкальный критик может специализироваться как на классической, так и на популярной музыке. Критики классической музыки редко известны широкой публике: они пишут для специализированных изданий и обычно являются людьми, «широко известными в узких кругах».
А вот критики популярной музыки нередко являются людьми публичными. Они пишут не только для специализированных, но и для массовых изданий, могут выступать на радио и телевидении. По сути, они совмещают музыкальную критику и музыкальную журналистику.
Но образование для музыкального критика - еще не все. Есть определенные качества (тонкий вкус, образное мышление, аналитические способности, внимательность, тактичность), которым в вузе не научишься. Их нужно самостоятельно развивать в себе, постоянно работая над собой . Музыкальный критик должен быть готов все время учиться, чтобы успевать за новыми тенденциями в музыке.
Если вы думаете, что музыкальный критик - профессия непыльная и прибыльная, вы ошибаетесь. Далеко не каждый способен стать второй Натальей Зимяниной или вторым Артемием Троицким. Чтобы достичь необходимого уровня профессионализма, нужно работать, работать и еще раз работать .
