http://belcanto.ru/12041201.html
Самая венская и самая женская опера Р.Штрауса, «Кавалер Розы» - произведение настолько же несерьёзное по форме, насколько глубокое по содержанию: десятки пародийных реминисценций, цитат и коллизий, составляющих литературно- музыкальную ткань этого шедевра, в излюбленной Р.Штраусом игривой манере карнавального балагана, вступая в эмоциональную оппозицию тем смыслам, которые сами же и выражают, серьёзно препятствуют восприятию магистральной идеи этого произведения слушателями, далёкими от культурного контекста, в котором создавалась эта опера.
На первый взгляд, «бутафорский» конфликт формы и содержания, который Р.Штраус впоследствии использовал как основной художественный приём и в знаменитом «Каприччио» (а местами следы этого дисбаланса легко обнаруживаются и в «Саломее», и в «Женщине без тени»), кажется нарочитым, но его китчевая составляющая - лишь иллюзия: несмотря на всю свою эклектическую пестроту и вычурную оркестровку, музыка «Кавалера» идеологически прозрачна не только в смысло- и сюжетообразующих кульминационных моментах, но и в характеристиках главных действующих лиц, переплетающихся в барочном кружеве уникальной психологической композиции. Отсутствие однозначных красок и односложных ответов - естественный признак любого серьёзного художественного произведения, но изысканная завуалированность, с которой Р.Штраус и Х.Гофмансталь рисуют образы своих героев, поражает своей реалистической утонченностью. Из ключевых персонажей оперы на роль её главного героя не может претендовать разве что Фаниналь (ну, и пара «дяди с племянницей» -Вальцакки и Аннина): остальные персонажи не только по объему вокального присутствия на сцене, но и по своей значимости для сверхзадачи произведения легко могут быть рассмотрены как центральные.
Барон Окс, именем которого композитор при поддержке одного из авторов идеи - Г.Кесслера -хотел называть оперу, - не просто стареющий Дон Жуан, не приемлющий изысканностей галантного века: в музыкальных характеристиках этого образа мы несколько раз слышим медитативную самоиронию, тесно связанную с разочарованием, накопленным за долгие годы волокитства. Неуместность исключительно комической интерпретации этого образа для любого, вдумчиво слушающего музыку Р.Штрауса, настолько же очевидна, как и превознесение великодушного самоотречения Фельдмаршальши Верденберг.
Образ Фельдмаршальши многие считают центральным, однако за рамками соположения с бароном Оксом, которого чаще рассматривают как антагониста Маршальши, чем как её «двойника», этот персонаж легко скатывается в область трафаретной ходульности, тогда как его многогранность сложно переоценить. Брошенная мужем стареющая женщина мучается осознанием несправедливости собственного увядания, встаёт по ночам, чтобы остановить в доме все часы и хоть как-то замедлить бег времени, безжалостно отнимающего у неё возможность быть счастливой… Монолог «Die Zeit» - один из фундаментов для понимания магистральной идеи оперы: время - самый невосполнимый ресурс человека, который расходуется вне зависимости от того, хотим мы его тратить или нет. Банальность этого «откровения» не умаляет его философской глубины, ибо время, которому стараются противостоять мужчины (любвеобильная всеядность барона Окса и романтическая невоздержанность Октавиана так же составляют друг другу очевидную как морально-этическую, так и философскую оппозицию), заставляет женщин смиряться с неизбежностью очевидного, и обретаемая ими мудрость сродни безысходности, которую почему-то так навязчиво интерпретируют как великодушие.
Не нужно забывать, что Фельдмаршальша отказывается от семнадцатилетнего любовника, не только теряя радость взаимного чувства, но и освобождаясь от собственных страхов. Сама возможность внезапного возвращения мужа (из-за карнавальной «деликатности» авторов мы так и не узнаем, что же случилось в один из таких внезапных приездов Фельдмаршала: имевший место эпизод в биографии «вдовы при живом муже» звучит лишь намёком) делает её параноидально мнительной, но настоящий трепет она испытывает только от неумолимости времени, каждое утро созерцая его в собственном отражении: «Время - такая странная вещь: сначала мы его не замечаем, потом мы ничего не замечаем, кроме него...» - говорит в знаменитом монологе княгиня. Элегантность и благородство, с которым она принимает неизбежность утраты собственной привлекательности, не отменяет того очевидного факта, что даме вообще-то уже «не шышнадцать», и Октавиан - определенно не первый её любовник. То есть Фельдмаршальша, по большому счёту, просто устаёт, а её слова о тотальном разочаровании в мужчинах отчётливо проясняют, от чего же именно устаёт княгиня.
Это противопоставление мужской смехотворной самоуверенности, выражающейся во «вневозрастной» сексуальной молодцеватости, и женской трезвости по отношению к собственным физиологическим ресурсам так или иначе возникает у Р.Штрауса едва ли не в каждой опере, тем более показателен в этой связи вокально гермафродитный образ юного любовника Фельдмаршальши - Кенкена Октавиана (Кавалера Розы). Вообще говоря, за то, что Гофмансталь настоял именно на том названии оперы, под которым «Кавалер Розы» стал достоянием мировой культуры, автор либретто заслуживает ордена Марии Терезии, ибо именно этот образ мужчины - образ мужчины, исполняемый женщиной, изображающей мужчину, изображающего женщину, - квинтессенция преодоления сексуальных границ в Человеческом, выход за пределы диктата сексуальности, инфернальная непреодолимость которого до сих пор коробит моралистов в штраусовской «Саломее» (от этих параллелей иногда возникает ощущение, что «Кавалер Розы» - художественное «оправдание» Р.Штрауса за свою самую яркую и самую провокационную оперу о «роковом влечении»). Не лишним в этой связи будет обратить внимание на то, что действие оперы происходит в Вене времен императрицы Марии-Терезии (на минуточку, тёзки главной героини!), которая, как известно, сначала яростно отстаивала перед своими политическими соседями право занимать исключительно мужскую императорскую должность, а потом, оставаясь заботливой женой и матерью шестнадцати (!) детей, являла чудеса государственной мудрости, основываясь, по свидетельствам современников, на исключительно женской интуиции. Этот образ женщины в мужском амплуа неслучайно выступает историческим контекстом именно в связи с «Кавалером Розы». Не преодоление, а воссоединение, не конфликт, а гармонизация, не сопротивление, а сотрудничество мужского и женского начал структурно пронизывают образ Октавиана, ведь даже его конфликт с бароном Оксом провоцируется пассивностью Софи («женская нерешительность») и агрессивностью барона («грубая нахрапистость»). Октавиан всегда «между» (in der Mitten steht): между Фельдмаршальшей и Фельдмаршалом, между Софи и её отцом - Фаниналем, - между бароном и Софи, между Софи и Фельдмаршальшей, и даже между бароном и объектом его комического вожделения - мистической Мариандль, в которую переодевается Октавиан. Эта «медийность» образа Октавиана - как искусственного, гермафродитного, умозрительного построения - и является основным ключом к генеральной концепции «Кавалера Розы». Как минимум, того «Кавалера Розы», которого написал Гофмансталь.
В этой связи образ Софи может показаться несколько вспомогательным и, возможно, даже вымученным (ну должен же кто-то стать инструментом оправдания страхов Фельдмаршальши!). Однако, ценность Софи для общей драматургии оперы отнюдь не эпизодична, и дело не в музыкальной незаменимости лёгкого сопрано в роскошном «женском» трио третьего акта и финальном дуэте. Для понимания драматургической нагрузки образа Софи достаточно вспомнить её фразу в том самом трио: «sie gibt mir ihn und nimmt mir was von ihn zugleich» («Она его отдаёт мне, но как будто какую-то часть его у меня забирает»). Софи как «протагонический» двойник Фельдмаршальши, как, к слову, и образ барона Окса, высвечивает морально-этическую неоднозначность образа княгини Верденберг, его объёмность и своеобразную трагичность: в какой-то степени Фельдмаршальша своим благородным жестом унижает Софи (едва ли не насмешливо звучат все реплики Мари-Терезы по адресу своей «соперницы», начиная с «Вы так быстро успели его полюбить?» и заканчивая жестковатым: «Слишком много слов для такой красавицы»), ибо великодушие - одна из излюбленных масок равнодушия,- которое есть ничто иное, как естественная защитная реакция смирившегося с неизбежностью старения. Вместе с тем, Софи, как чёртик из табакерки, появляется почему-то именно тогда, когда Фельдмаршальша задумалась о бренности всего сущего и о неизбежности завершения её романа с Октавианом, с которым, в свою очередь, ведёт в некотором роде двойную игру: чего стоит только фраза «Теперь я ещё должна утешать мальчика, который рано или поздно меня оставит ни с чем,» - которая вызывает вполне закономерный вопрос: «А чего же Вы, мадам, хотели? У Вас что, есть выбор?» Дело в том, что сама Фельдмаршальша предложить Октавиану ничего, кроме своих чувств, приправленных беспрестанными страхами и прогрессирующей паранойей на почве уходящей молодости, не может: ни положения в обществе, ни семейного счастья, ни бытового уюта!.. Так вот без Софи все эти смыслы как бы теряются, и мы почему-то чувствуем такую щемящую боль по отношению к «брошенной» женщине и такое виноватое раздражение по адресу её молодой соперницы, что забываем задать себе вопрос: а кто, собственно, виноват? Не сама ли Фельдмаршальша «назначает» своего любовника кавалером розы, буквально толкая его в объятия Софи? Не сама ли Фельдмаршальша, подчиняясь своим параноидальным страхам, отталкивает от себя Октавиана, «пророчествуя» (= программируя!) его будущее предательство ? Мне думается, что фрейдистская Вена начала прошлого века считывала все эти скрытые штрихи и полунамёки намного легче и проще, чем современные слушатели, воспринимающие «Кавалера Розы» как мелодраматическую эпопею, в которой, как в комедии дель арте, давно уже распределены все роли и расставлены все акценты…
Концепция Стивена Лоулесса, представленная на основной сцене Большого театра, заслуживает глубочайшего уважения уже потому, что английский режиссёр в своей постановке предпринял фантастически рискованную попытку акцентировать едва ли не все ключевые смыслы «Кавалера» сразу: здесь и стремительная смена эпох, растворенная в самой музыке (вальсы появляются в партитуре Р.Штрауса как раз во втором действии, которое Лоулесс переносит уже из XVIII в XIX в.), и метатемпоральные цитаты в архитектурных шедеврах венского югендштиля (полукруглый «задник»), и костюмированный паноптикум, включающий кроме балетной пары и итальянского тенора, роль которого - не то лирически-иллюстративная, не то комически-пародийная (во всяком случае, озвучиваемый им материал легко воспринимается и так, и эдак), - двух парикмахеров (вместо одного Ипполита «по тексту»), в которых безошибочно считывается изысканная манерность, ставшая навязчивой визитной карточкой гомосексуальной субкультуры, здесь и гигантская кровать с балдахином, увенчанным золотым лавровым шаром Венского Сецессиона, как символ сексуального взаимослияния мужского и женского начал… Количество аллюзий и символов, одновременно присутствующих в костюмах и мизансценах, - просто феноменально! Чего только стоит незаметное превращение ложа Фельдмаршальши в сценические подмостки, и многозначительное появление в том же интерьере сиротливой маленькой двуспальной кровати в финале (как справедливо заметил один из моих друзей, посмотревших спектакль, уже одна эта «зеркальная» мизансцена, окольцовывающая спектакль, когда главный герой-любовник появляется в постели с одной женщиной, а исчезает - в постели с другой, - достаточно лаконичное и прямолинейное обоснование всех страхов и опустошенного разочарования Фельдмаршальши в мужчинах). Вместе с тем, за безошибочно грамотным концептуальным символизмом тут и там проскальзывают всевозможные визуальные несуразности, связанные, как всегда, с несоответствием мизансцен тексту либретто. Так, сидящий в кресле-каталке «раненый» барон почему-то поёт «Da lieg"ich» («Вот лежу я…»), а Мариандль-Октавиан, указывая на каталку в аттракционе «Комната ужасов», у которого происходит первая часть III акта, почему-то называет её «Bett» (кровать) и тому подобные «ляпы», конфликтующие со здравым смыслом, но никогда с чувством хорошего вкуса, в котором никак нельзя отказать создателям спектакля (разве что упоминание императрицы, которой собирается пожаловаться якобы брошенная жена барона Окса, звучит грубоватым анахронизмом в антураже начала XX века: императрица Елизавета Баварская (Сисси), к которой могла бы теоретически апеллировать обиженная дама, погибла в 1898 году).
Нарядность более двухсот костюмов не аляповата и не криклива, несмотря на свою пародийность, а иллюстративный диалог цветовых решений местами просто завораживает: так, в первом акте синий мундир Октавиана перекликается с синим кринолином Фельдмаршальши, а во втором - серебряный камзол Октавиана - с серебряным платьем Софи. Серебром отливает и строгое платье Маршальши во второй части третьего акта - как увядшая серебряная роза, она исчезает вместе с отцом Софи не то в дверном, не то в оконном проёме (интерьерная незатейливость сценографии Бенуа Дугардина, в которой использованы не только известные фрагменты декора знаменитого Отто Вагнера, но и оформительские идеи Юргена Розе к постановке Отто Шенка в Баварской Государственной опере, поражает воображение своей функциональной насыщенностью). Костюмные реминисценции коснулись не только легко узнаваемых оперных персонажей (Продавец животных в костюме Папагено), но и культовых артефактов венского Музея Истории искусств (овощная маска повара, словно сошедшего с полотен Джузеппе Арчимбольдо), а появление в финале II акта статуи Иоганна Штрауса из венского Городского парка становится двойным штрих-кодом как партитурной эклектичности «Кавалера», так и собственной самоиронии композитора, всегда восхищавшегося незатейливой красотой музыки своего однофамильца…
И тем не менее, несмотря на удачную попытку препарировать неисчерпаемые пласты смысловой палитры «Кавалера Розы», главным достижением постановки следует признать всё-таки музыкальную сторону спектакля. Звучание оркестра Большого театра хоть и отличалось грубоватыми динамическими акцентами и общей нахрапистостью кульминаций (особенно отличались неистовством ударные), в сложнейших кружевных пассажах, которыми изобилует партитура «Кавалера», инструментальный коллектив Большого звучал с непередаваемой утонченностью и чувством стиля. Незначительные межгрупповые расхождения и резковатые инкрустации «мелких» духовых местами резали ухо, но в целом ощущение свободного владения материалом и качественно проделанной музыкантами подготовительной работы меня не покинуло ни разу.
С вокальной точки зрения своими неоспоримыми достоинствами обладали оба состава, однако отдать пальму первенства премьерной команде солистов буквально вынуждает заоблачный уровень исполнительского качества приглашенных певцов.
Мелани Динер, исполнившая партию Фельдмаршальши, обладает благородным тембром, чистейшей серединой, безупречным звуковедением и интонированием, а чуть шероховатые, но устойчивые пиано - единственный недостаток её почти идеального вокала. Честно говоря, с такой безупречной техникой, одухотворенной экспрессивной эмоциональностью, актерское напряжение кажется излишним, и Динер практически не играет: все драматически сложные задачи этой непростой роли певица решает посредством своего фантастического вокала.
Анна Стефани, выступившая в необъятной по музыкальному материалу травестийной роли Октавиана, покорила тёплым, «округлым» звуком мягкого сливочного тембра, отличающегося какой-то полинасыщенной обертоновой вязкостью. Свободное звукоизвлечение, округлая завершенность фраз, невероятная выносливость певицы просто поразили. В артистическом плане образ Стефани показался мне более сдержанно-напряженным и чуть менее убедительным (к тому же в финале певица почему-то не переодевается в изящный черный фрак, а остаётся в том же мундире, в котором появляется в I акте), чем у Александры Кадуриной, выступавшей во втором составе, но вокально работа Стефани была выше всяких похвал.
Стивен Ричардсон в партии Барона Окса ауф Лерхенау порадовал идеальным попаданием в образ: с такой тонкостью, самоиронией и никак не ожидаемой в этой роли артистической деликатностью барона Окса не исполнял на моей памяти никто. Окс у Ричардсона - не быдловатый мужлан, зарвавшийся от собственной безнаказанности, а простецкий дядька, искренний эгоист, всё самодовольство которого легко выражается в незамысловатом цинизме расхожего «сам себя не похвалишь - никто тебя не похвалит». Его образ - образ одинокого человека, растратившего свою молодость на поиски самого себя в рамках доступных ему удовольствий. Но удовольствия, не лишаясь своей физиологической привлекательности, лишают барона его эмоциональной чистоты: он грубоват не от природы, а от обретенного жизненного опыта, не принесшего барону ни подлинной радости, ни подлинного счастья, и в этом прочтении Окс вызывает искреннее сочувствие. Вокально эта партия требует убедительного мелодекламирования и местами объемного дыхания, и, обладая этими качествами, Ричардсон легко справляется с музыкальным образом барона, оставляя в памяти звучание своего насыщенного драматическими оттенками баса.
На спектакле, на котором я присутствовал, исполнителя партии Фаниналя - сэра Томаса Аллена - зал встречал аплодисментами. Чуть потертый, но всё ещё богатый тембр идеально вписывался в живой, драматически убедительный образ, созданный певцом. Его Фаниналь не так тщеславно комичен, как герой Михаэля Купфера, исполнившего эту роль во втором составе: в нем чувствуется отцовская забота, рачительное здравомыслие (особенно в рискованной сцене с битьём неимоверного количества посуды) и эмоциональная органичность.
Для Любови Петровой образ Софи стал своеобразным плацдармом для демонстрации своих недюжинных вокально-сценических ресурсов. Поначалу голос Петровой кажется камерным, а слишком яркое «половозрелое» тремоло мешает сосредоточиться на хрупкости самого образа. Певица не совсем легко, но абсолютно корректно «вытягивает» непростое портаменто в роскошной по мелодийному богатству сцене вручения розы, но ультразвуковые, едва различимые верха поначалу вызывали опасение за два ключевых финальных ансамбля. Между тем, уже в дуэте с Октавианом Петрова распевается, голос раскрывается, все шероховатости и недостатки уходят, и мы слышим чудесный округлый «хрусталь», идеальную фокусировку, преображающуюся в феноменальной красоты верхние ноты заключительного дуэта. В драматическом плане певица хоть и переигрывает местами, но в целом образ выглядит более чем убедительным и, главное, удивительно искренним.
Во втором составе удачнее всего сложился центральный дуэт Фельдмаршальши и Октавиана: монолитная безупречность вокала Екатерины Годованец, отличающегося свободным звуковедением, шёлковой кантиленой, плотной фокусировкой и тембровой красотой, идеально сочеталась с наивной «ломкостью» голоса Александры Кадуриной. Именно в исполнении Годованец Фельдмаршальша видится женщиной по-настоящему уставшей, - уставшей от всего временного и преходящего. Её эмоциональная стоичность будто протестует против всего зыбкого и сиюминутного, и это прочтение образа кажется одним из самых возвышенных, словно лишенных малейшего намека на эгоистичность намерений. Годованец даже растасканную на цитаты фразу, обращенную своему парикмахеру, озвучивает с тоскливым достоинством: в победах Времени бессмысленно упрекать простого цирюльника… Очень сильный образ.
Октавиан у Кадуриной получился, возможно, не столь безупречным музыкально, как у Анны Стефани, но драматически намного более убедительным: певица блестяще перевоплощается в «инородную» пластику, легко добавляет сипящей хрипотцы в вокал и уверенно себя чувствует в мужском наряде. Яркие форте, прекрасная фразировка, льющийся без примесей звук, несмотря на некоторые технические шероховатости интонирования, оставили самое восторженное впечатление.
Алина Яровая в целом справляется с музыкальным материалом партии Софи, но ощутимые въезды и неровное звукоизвлечение мешают комфортному восприятию её работы. В ансамблях же певица звучит превосходно, а играет, на мой вкус, даже чуть тоньше и культурнее, чем Любовь Петрова.
Михаэль Купфер в роли Фаниналя показался мне бледноватым технически, хотя тембр у певца красоты невероятной. Несмотря на представительную внешность, на сцене артист вел себя неуверенно и даже нелепо, но в целом не криминально.
По-своему интересным получился барон Окс у Манфреда Хемма: грубоватый, заглубленный тембр певца будто провоцировал на создание едва ли не инфернально негативного образа самодовольного идиота, лишенного даже намека на эмпатию. В мелодекламационных кусках Хемм был убедителен, хоть и расходился постоянно с оркестром, а в вокальных частях партии технически удовлетворителен.
Уже после первых оркестровых репетиций, на которых мне довелось присутствовать, было ясно, что Большой театр совершил невероятный качественный прорыв, блестяще справившись с одной из самых сложных как в сценическом, так и в музыкальном плане опер XX века. В отличие от «Воццека», инструментальные достоинства которого, не лукавя, оценить в состоянии только фанаты Нововенской школы, «Кавалер Розы» - произведение, обращенное к массовому слушателю: его кажущаяся затянутость будто растворяется в философской глубине монологов и божественной красоте ансамблей, вслушиваясь и вдумываясь в которые, не замечаешь, как пролетают почти четыре часа исполнения этой масштабной партитуры. И, конечно, безусловной удачей этот спектакль стал для постановочного коллектива, ибо столь гармоничного, красочного и цельного спектакля, бередящего умы и волнующего сердца, Большой театр не видел уже многие годы. Хорошо бы эта премьера стала началом новой традиции качественной работы талантливого коллектива театра, которому самой судьбой дано быть домом настоящего искусства, а не глупых досадных экспериментов.
Сцена из оперы “Кавалер розы” в Большом театре. Фото -Дамир Юсупов
Перед тем, как перейти к сути момента, отмечу, что ТАКОГО «Кавалера» я не слышал: «вина ли» в этом приглашенного маэстро Стефана Солтеша или что-то особенное приключилось с моим собственным восприятием в этот вечер, но за исключением одного кикса в третьем акте, оркестр Большого прозвучал блестяще, спетость ансамблей была выше всяких похвал, а голоса…
Моя обожаемая Маршальша в исполнении Мелани Динер, неподражаемый и, наверное, лучший Окс Стивена Ричардсона, восхитительная Михаэла Зелингер! А хор какой волшебный! А детишки в третьем акте как сказочно спели! Вот хоть открывай афишу и оптом по списку клади низкий поклон всем, кроме исполнителя песни итальянского певца. Нет, я всё понимаю про пародийность этого персонажа, но даже карикатурный вокал не должен быть беспомощным (ведь эту партию пели и Паваротти, и Кауфман). Но – это к слову. А теперь – к делу.
«Кавалер Розы» Рихарда Штрауса и Хуго фон Хофмансталя – ярчайший пример влияния искусства на увеличение валового национального продукта и создания новых рабочих мест. Речь не о билетных спекулянтах, хотя дрезденская премьера этой драмы 26 января 1911 г. не оставила без доходов и эту часть страдальцев за народное просвещение. Речь о дополнительных поездах из Берлина в столицу Саксонии, которые Дирекция имперских железных дорог вынуждена была организовать, чтобы доставить к месту всех желающих приобщиться к новому взгляду на вольные нравы соседней «разболтанной» Австрийской империи, и о взлёте спроса на уникальную ювелирную продукцию: ведь после «Кавалера» экзальтированная знать вдруг поняла, что делать предложение руки и сердца без серебряного цветка в подарок – ну, просто верх неприличия.
А больше всех от появления мелодрамы Р.Штрауса – Х. Хофмансталя получил зарождавшийся в то время психоаналииз, краеугольными камнями которого по сю пору остаются эдипов комплекс и проблемы инфантильной сексуальности.
О том, почему в Рихард Штраус не любил теноров, можно рассуждать остроумно, долго и бесполезно. Главным идеологическим прорывом этой оперы про то, как Саломея постарела , является главный образ этого шедевра – образ Времени.
Немалое количество формальных анахронизмов, сознательно допущенных авторами, лишь подтверждает тот очевидный факт, что центральный монолог Мари-Терезы Верденберг (маршальши) «Die Zeit», в котором героиня рассказывает, как она встает по ночам, чтобы остановить в доме все часы, – монолог, строго говоря, программный. Я допускаю, что кто-то может видеть в «Кавалере» лишь комедийную подоплёку, но готовность заподозрить двух немецких гениев в столь поверхностной пошловатости – степень невежества, еще более глубокая, чем непонимание причин убийства Моцарта.
Одно время мне казалось, что идейным центром «Кавалера Розы» является примирение в образе Октавиана мужского и женского начал, которое явно прослеживается в парадигме этого травестийно-транссексуального образа, в котором женщина изображает мужчину, изображающего женщину. Сегодня же метасексуальная подоплёка «Кавалера» мне интереснее, поэтому поговорить хотелось бы именно об этом.
Композиция образов в «Кавалере Розы» пронизана двойниками: барон фон Окс – двойник Маршальши, мифическая служанка Маршальши Мирандль – двойник Октавиана, Октавиан сам(а) двойник Окса, Софи – двойник Маршальши и мифической служанки Маршальши Мирандль. Но создатели этой мелодрамы не были бы гениями, если бы ограничились банальным «два конца два кольца», а посередине…
Кстати, а кто в этой композиции образов посередине? Не мог бы этот сюжет (хотя бы теоретически) обойтись без Фаниналя – папы Софи? Фаниналь действительно «между» (между Оксом и Софи, между Маршальшей и Октавианом (постфактум уже, но тем не менее), и коль скоро карнавально-двойниковая «запаренность» всех персонажей, разумно задуматься, в какой паре состоит этот персонаж? Что в нем есть общего с кем-то из других персонажей? Не сильно напрягаясь (вариантов-то немного, если Вальцакки с Анниной не рассматривать), увидим, что Фаниналь – двойник Октавиана! Но – по какому признаку? А вот по этому самому «между»! И формально гермафродитная природа Октавиана лишь подчеркивает его «медиальность». Октавиан «между» Оксом и Софи, между Маршальшей и её полумифическим мужем, однажды, по-видимому, уже застукавшим супругу за ранним завтраком с молодым человеком (не этим, так другим – не суть).
Но моё любопытство не было бы моим, если бы не сфокусировалось на самом событийно ярком и самом комичном эпизоде оперы, когда в третьем акте Октавиан как мужчина оказывается как бы «между» изображаемой им же самим женщиной и бароном Оксом. Вот этот запредельный сюрр и вскрывает настоящий смысл титульного персонажа: ведь если бы драматург уступил композитору, и опера была бы названа «Барон Окс», вряд ли метасобытийные смыслы этого шедевра смогли бы прорваться в Вечность. Но даже это дидактическая сложность формальной структуры оперы всё еще слишком примитивна по отношению к упомянутому выше главному смыслу этой мелодрамы. И только потому, что именно этот смысл был считан и воплощен в постановке Стивена Лоулесса, позволяет говорить о спектакле, идущем сегодня в Большом театре, не просто как об интересным прочтении, а как о лучшем в мире сценическом воплощении этого шедевра.
Поскольку я уже разбирал версию Лоулесса три года назад , позволю себе лишь списком напомнить о ключевых приемах, использованных Лоулессом для расшифровки «корневого каталога» этого произведения: расположение трех актов оперы в трех разных эпохах (веках), разный дизайн циферблатов часов, которые являются центральным «пятном» сценографии, использование в костюмах аллюзий из «Волшебной флейты» Моцарта (костюм Птицелова) и реминисценций из живописи Джузеппе Арчимбольдо, самая значительная коллекция которого находится в Художественно-Историческом музее Вены как раз на той площади, где находится памятник императрице Марии-Терезии, всю жизнь совмещавшей сугубо женский обязанности матери шестнадцати детей с сугубо мужскими обязанностями управления государством.
Ну, и, наконец, финальный аккорд – арапчонок Маршальши, сначала взрослеющий по ходу пьесы, а потом… То, что происходит на сцене под звуки, завершающие партитуру, человека знающего может свести с ума: чернокожий юноша в фуражке за несколько мгновений превращается в подростка, который, в свою очередь, еще через пару мгновений превращается в ребенка! А ведь это визуальное схлопывание прожитой жизни от взрослого парня к малышу – лишь иллюстрация того, о чем печалится Маршальша, отказываясь от любви семнадцатилетнего пацана и передавая его юной Софи. Это то самое, о чём тревожится Софи, которая в финальном трио говорит о том, что Мари-Тереза, отдавая ей Октавиана, будто бы что-то забирает взамен. Что?
Ответить на этот вопрос, значит, понять в этой жизни что-то бесценное и бескрайнее – понять то, что делает «Кавалера Розы» настоящим откровением, а Штрауса и Хофмансталя – настоящими гениями. В глубине души надеюсь, что каждый найдет для себя свой ответ на этот вопрос. Но я сквозь призму массы сюжетных аллюзий на теории Лейбница и Гербарт – предвестников фрейдизма как ортодоксального психоанализа – этот ответ в возврате к тому состоянию, когда поступки были искренними, а деревья большими. В основе нашей сегодняшней зауми, которая страшнее запредельной дурости, нет ничего, кроме желания казаться умнее и значительнее. А вот что стоит за этим желанием, как не страх своей «невовлеченности», тогда как мудрому человеку никогда не нужно бояться своего неразумения. Нужно хотя бы отдавать себе в нем отчет и – просить о наставлении.
Сразу после рождения в нас идёт верная загрузка, и на ребенка до 5 лет повлиять почти невозможно. А потом… Потом начинают мешать родители, потом начинают мешать посторонние (школьные педагоги, прежде всего), потом друзья, а потом на человека наваливается со всей дури циклоп СОЦИУМА – со своей тупой одноглазой моралью, как и его мифический прототип. И вот я боюсь спросить: какое существо выдержит такой многолетний диктат дури, пошлости, извращенных интересов, направленных на удовлетворение своих сексуальных и социально-имиджевых потребностей? Да никто! Мы не знаем ничего о жизни Христа с 12 до 30 лет не просто так. С 12 до 30 лет происходит убийство в ребенке Бога. А потом – сразу четвертый десяток, когда человек уже приучился соответствовать чужим ожиданиям, а циклом социума, завершив кастрацию индивидума входит в безграничный кураж над остатками Божьей Твари, требуя от неё постоянного подтверждения права быть своим членом.
…И тут я вспомнил, что в одном из выдающихся романов одного из главных мыслителей современной России – Бориса Акунина – был дан рецепт возврата к самому себе, рецепт освобождения от страхов и страданий, рецепт, ценность которого понять так же просто, как увидеть истину: стать детьми! Не “другими детьми”, а самими собой в детстве. Вернуться к тем самым себе, которые искренне любили и ненавидели, не размениваясь на “целесообразность”, которые слышали Голоса и самой страшной трагедией считали родительский запрет на просмотр мультиков за порванные штаны и сбитые коленки. Зачем?
Для чего, возвращаясь в свои детские ощущения и переживания, нам освобождаться от налипшей коросты пустых зависимостей и мелких целей? Для того, чтобы закольцевав в сегодняшнем опыте прожитые годы, увидеть в ней самые счастливые моменты и успеть (УСПЕТЬ!) понять, что мы сделали не так, причинив своему детскому “я” боль, чтобы понять, за что нам-взрослым было бы стыдно перед нами-детьми. Без этого понимания нет и не может быть прозрения. Но прозрение не всем ведь и нужно… А что нужно всем?
Сила быть свободными. Свободными, прежде всего, от увечий, полученных нашей душой во время взросления. Избавиться от них тогда нам не помогли родители, но сегодня мы же готовы сами стать себе родителями и сами честно оценить прожитые годы и сами наказать себя за сбитые коленки и порванные штаны? Наказать именно лишением мультиков, лишением сладкого, лишением тех самых радостей, ценность которых мы давно перестали ощущать, погрузившись в мир убогой обесцененности.
И комический «форма» «Кавалера розы» Рихарда Штрауса и Хуго фон Хофмансталя словно вопиет: «Господи, ну, неужели же это так сложно?!!»
И перелистывая прожитые годы, мы пытаемся, но никак не можем понять, что самый тяжелый путь не на Голгофу, а обратно. Куда? К себе.
Александр Курмачев
Для истинного гения мир открыт во всей своей полноте, художник в равной степени воплощает и ужасный его лик, и прекрасный, и возвышенные стороны жизни, и низменные. Именно таким был . Образный диапазон его симфонических поэм простирается от философских идей Фридриха Ницше в до безудержного смеха . Столь же «универсальным» оказалось его оперное творчество. Уродливый лик мира воплотился в и «Электре», но за этими мрачными и даже страшными операми последовала жизнерадостная комедия «Кавалер розы» – о ней мы и расскажем.
Замысел оперы возник в 1909 г. – пять лет оставалось до начала Первой мировой войны, но тучи уже сгущались над Европой. Тревожную атмосферу тех лет усугубляло зарождающееся искусство авангарда… Да, оно было правдиво, да, оно идеально отражала мрачную реальность – но человеческая душа не может питаться одной лишь суровой правдой жизни! Если настоящее не дает повода для радости, человек начинает искать его в прошлом – не случайно в годы, предшествовавшие Первой мировой войне, постановки комедий Мольера и Бомарше собирали полные залы. Подобные настроения не могли быть чужды Рихарду Штраусу – и он создает оперу, ориентируясь на творения и других композиторов XVIII столетия.
Соавтором Штрауса вновь становится Гуго фон Гофмансталь, написавший либретто «Электры». Композитор и либреттист обратились к эпохе императрицы Марии-Терезии. По признанию Гофмансталя, «все персонажи явились словно из-под земли и начали действовать». Драматург даже не сразу придумал для них имена – поначалу это были просто «шут, старик, молодая девушка, дама», словом, обобщенные типы персонажей комической оперы XVIII века. И только одного из них либреттист сразу называет по имени – «Керубино». Разумеется, в либретто оперы Штрауса герой получил другое имя – он стал Октавианом, но сходство с персонажем моцартовской неоспоримо: он юн (настолько, что ему весьма убедительно удается притворяться горничной, переодевшись в женское платье), а главное – его сердце открыто для любви. Как и партия Керубино у Моцарта, роль Октавиана поручена женщине.
Основа сюжета столь же традиционна, как типы персонажей – ее весьма метко изложил в письме к Штраусу Гофмансталь: «Толстый, начинающий стареть самонадеянный господин, намеревающийся жениться и пользующийся расположением отца нравящейся ему девушки, вытесняется молодым, красивым человеком». Но этот простой мотив так изукрашен всевозможными неожиданными поворотами, что зритель не замечает, как летит время (а ведь это самая продолжительная из опер Штрауса – она длится около четырех часов). Есть в «Кавалере роз» и мотив «любовного треугольника», но он не вносит особого драматизма: Маршальша – аристократка, переживающая последние годы уходящей молодости – с самого начала понимает, что ее отношениям с юным любовником скоро придет конец, и в финале она с большим достоинством уступает его молодой сопернице, с которой он будет счастлив в браке.
Какое же музыкальное воплощение дал композитор этому легкому, веселому сюжету? Опера прямо-таки искрится очаровательными мелодиями – то мечтательными, то легкими и «воздушными». Кантилена чередуется с пластичным речитативом, оркестровая фактура относительно прозрачна. Отказавшись от развертывания «бесконечной мелодии», композитор заключает музыкальные мысли в форму арий, дуэтов, терцетов и других традиционных оперных форм, в кульминационных моментах появляется хор или буффонные ансамбли в стремительном темпе. Так и кажется, что не было десятилетий развития симфонизированной «музыкальной драмы»! Некоторые моменты – например, церемония поднесения серебряной розы невесте – напоминают даже не о моцартовском времени, а о музыке эпохи рококо, а ария певца-тенора, явившегося к Маршальше в числе других посетителей, выдержана в духе староитальянской канцоны.
И все же говорить о «возвращении в XVIII век» применительно к «Кавалеру розы» нельзя – композитор сознательно допускает «музыкальный анахронизм». Этим «анахронизмом» становится вальс – не случайно за «Кавалером розы» закрепилось прозвание «опера вальсов».
Премьера оперы «Кавалер роз» состоялась в 1911 г. В чем только ни упрекали композитора критики: в пестроте стиля, в многословии, безвкусии и даже «бегстве от современности». Но публика оценила оперу по достоинству – успешная премьера оперы запомнилась современникам композитора как «последнее беззаботное театральное торжество Европы перед войной».
Впоследствии «Кавалер розы» прочно занял место в репертуаре различных театров. Остается только пожалеть, что это очаровательное произведение мало известно российской публике: после первой постановки в России, осуществленной в 1928 г. режиссером Сергеем Эрнестовичем Радловым в Ленинграде, новая постановка последовала только в 2012 г. в Большом театре.
Все права защищены. Копирование запрещено
3 апреля в Большом театре пройдет премьера «Кавалера розы» - оперы Рихарда Штрауса, не ставившейся в России с 1928 года, а в австро-немецком мире по популярности являющейся чем-то вроде «Евгения Онегина».Александр Гусев
Начнем с того, что композитор Рихард Штраус, немец, не имеет никакого отношения к Иоганну Штраусу, венцу с примесью еврейской крови. Родился он
в XIX веке, но творчество его относится к XX веку, одним из самых известных композиторов которого он является. Первые свои оперы - «Саломею» и «Электру» - он написал в ярко выраженной экспрессивной манере: огромный оркестр - наследие Вагнера. Обе оперы успели прийти на русскую сцену до 1914 года. Подробнее об этом можно почитать в воспоминаниях директора Императорских театров Теляковского. Дальше в творчестве Штрауса произошли некоторые изменения, и в результате появилась опера Rosenkavalier
, которую можно по-разному переводить. Общепринятый перевод - «Кавалер роз». Вообще-то правильнее - «Кавалер с розой». Но это не совсем благозвучно и вызывает поток аллюзий и хохм. В последнее время стал популярнее «Кавалер розы».
По сюжету ее герой - это молодой человек, посланец жениха, который должен явиться к названной невесте и вручить символическую серебряную розу. Замысел этого произведения родился у австрийского поэта Гофмансталя, увлеченного идеей стилизации XVIII века. Он заинтересовал своим замыслом и Штрауса, который, однако, в музыкальном плане за ним не пошел. Он не стал обращаться к музыке XVIII века, наоборот, насытил оперу музыкой конца XIX века - а именно вальсом.
Опера сразу получила большое признание. Теляковский хотел ее поставить, но не успел: в 1914 году был издан императорский декрет, запрещающий на русской сцене все произведения немецких авторов. А потом эта эстетская история, конечно, советскому зрителю совсем не подходила. Хотя никто никогда не отрицал, что музыка прелестная.
Надо сказать, что, несмотря на то что Рихард Штраус был далек от общественно-политической жизни, в конце 30-х годов он стал чем-то вроде министра культуры в правительстве Гитлера. Что очень повлияло на исполнение его музыки в последующие годы. В частности, в СССР и в Израиле.
Правда, есть мнение, что Штраус использовал свой пост, чтобы помогать евреям-музыкантам. Была у него стычка с нацистским идеологическим аппаратом по поводу его соратника, писателя Стефана Цвейга. И некоторые его произведения, написанные уже в 30-е годы, имели не очень счастливую жизнь. Так что фигура неоднозначная.
Есть любопытная зарисовка одного американского музыковеда, который входил в Германию вместе с частями американской армии. Так совпало, что его часть входила в тот городок, где, как было известно, живет уже пожилой Рихард Штраус с семьей. Американский музыковед изловчился, встретился с композитором и постарался взять у него интервью - именно с целью подтвердить аполитичность Штрауса. Или даже антинацистские настроения у него увидеть. В частности, он задал вопрос - не приходила ли композитору в голову мысль эмигрировать из нацистской Германии. Ответ был таков: «Да, вы знаете, в последнее время мы стали задумываться об этом. С продуктами стало плоховато».
Если говорить о музыке, Рихард Штраус принадлежал к числу тех людей, которые занимаются, что называется, чистым искусством. Как писалось в советских учебниках, от народа он был далек, а творил для существовавшей тогда и до сих пор еще существующей в Европе прослойки зажиточных людей, которым состояние и образ жизни позволяют наслаждаться искусством и быть вдали от насущных проблем.
В нашей стране «Кавалер розы» был совершенно неизвестен до тех пор, пока в 1971 году не приехала в Москву Венская государственная опера и не показала три раза свой выдающийся спектакль. Как ни странно, он до сих пор идет на ее сцене. Замечательный состав был, великие артисты, Леония Ризанек в роли Маршальши, Криста Людвиг - Октавиан! Произошло первое открытие. Потом люди стали ездить, диски слушать. И сейчас определенное количество, конечно, знает о существовании этой оперы.
В каком-то смысле «Кавалер розы» апеллирует к «Свадьбе Фигаро» Моцарта, тоже знаковому произведению для венской и мировой культуры. В некоторых персонажах можно узнать моцартовских предшественников. В Маршальше - Графиню. А еще в большей степени в Октавиане - Керубино. Но если Керубино - это мальчишка, мучающийся общей влюбленностью во всех женщин, то Октавиан, который практически того же возраста, - уже юноша, вкусивший прелести любви. И здесь другой, более чувственный оттенок.
Отечественные режиссеры хоть не ставили эту оперу, но о ней думали и рассуждали. И многих очень отталкивала первая сцена, в которой две женщины находятся в постели. Одна из них - травести в роли юноши. А лет 30, тем более 40 назад очень часто этих персонажей исполняли довольно крупные примадонны. И действительно, на человека, не входящего в этот эстетский мир, наблюдение за двумя немолодыми, крупными женщинами, исполняющими любовный дуэт на широкой постели, производило не самое лучшее впечатление.
Хотя на самом деле Маршальше где-то 35 лет, Октавиану - 16-17. И сейчас эти роли исполняют, конечно, более подходящие по возрасту и по физическим данным артисты. А в жизни мы теперь встречаем гораздо более разительные возрастные перепады.
В отличие от России, в мире «Кавалер розы» - одна из самых популярных опер, в творчестве Рихарда Штрауса - конечно, самая популярная и самая венская. Для венской публики не только эта опера, но и этот спектакль - культовая вещь. В нынешнем сезоне в Вене эта постановка тоже идет, в роли Октавиана выступит Элина Гаранча.
Опера пронизана лиризмом и юмором. Несмотря на то что это большое произведение, она очень легкая - для тех, у которых немецкий язык родной. Я знаю русских слушателей, которые примерно то же испытывают, когда слушают оперы Римского-Корсакова. Но они сейчас почти не идут. И людей таких весьма мало. А в Вене таких много.
Во-первых, это очень культурная публика, нельзя представить, чтобы в зале включались телефоны - не то что звонки невозможны, но и свет от телефонов. Люди понимают, что он тоже мешает восприятию. А если какие-то туристы из восточных стран пытаются это делать, то тут же появляется капельдинер, который ненавязчиво объясняет, что этого делать не надо.
Во-вторых, это публика, которая уже знает произведение и идет именно на него, может даже - именно на эту постановку и именно на этих певцов. И они не открывают для себя эту оперу, а приходят получить от нее, хорошо им известной, большее или меньшее удовольствие.
Основу этой публики составляют среднезажиточные люди среднего возраста, которые могут себе позволить билет по 60-70 евро. Хотя в Вене есть и большое количество стоячих мест. Там - не столь зажиточные опероманы, молодежь и туристы-студенты. Бывают спектакли с участием определенных солистов, когда на этих стоячих местах не протолкнешься.
Мое личное мнение, что в нашей стране в настоящее время нет публики для этого произведения. Потому что у нас среднего класса нет и вообще с оперной аудиторией серьезная проблема - особенно у Большого театра. Может, эту оперу надо было тут ставить чуть раньше или чуть позже.
Комическая опера в 3 действиях. Либретто написано Г. Гофмансталем.
Первое представление состоялось 26 января 1911 года в Дрездене.
Действующие лица:
Фельдмаршальша, графиня Верденберг, сопрано
Барон Окс фон Лерхенау, бас
Октавиан, молодой аристократ, меццо-сопрано
Господин Фаниналь, баритон
Софи, его дочь, сопрано
Марианна, дуэнья, сопрано
Вальзаччи, интриган, тенор
Анина, его сообщница, меццо-сопрано
Полицейский комиссар, бас
Мажордом Фаниналя, тенор
Нотариус, бас
Трактирщик, тенор
Певец, тенор
Лакеи, музыканты, гости, официанты
Первое действие. Стареющая Фельдмаршальша провела ночь юным графом Октавианом. Завтрак влюбленных нарушает доносящийся издали шум. Фельдмаршальша встревожена - не вернулся ли неожиданно домой с охоты супруг, Фельдмаршал? Пока лакеи препятствуют появлению в спальне раннего посетителя, Октавиан скрывается в алькове. Вскоре он возвращается переодетым в женское платье. Предприимчивая Фельдмаршальша решила выдать юношу за свою новую горничную Марианну. С грохотом распахиваются двери и, растолкав всех лакеев, в спальню врывается кузен Фельдмаршальши - барон Окс фон Лерхенау. Он прибыл в Вену из своего поместья, чтобы жениться. Неотесанный грубиян и невежа, самовлюбленный Окс убежден в своей неотразимости. Он принадлежит к одному из самых знатных дворянских родов, а потому считает, что брак с ним - величайшая честь для любой девушки. Это мнение вполне разделяет будущий тесть барона - Фаниналь. Богатый буржуа, только недавно получивший дворянство, он с радостью выдаст свою юную дочь Софи за Окса фон Лерхенау. Чтобы породниться с ним и всесильной Фельдмаршальшей, Фаниналь обещает за дочерью богатое приданое, а это больше всего и притягивает барона, чьи денежные дела далеко не блестящи. Окс просит кузину помочь ему жениться. Пусть она подыщет свата - знатного венского дворянина из своего окружения. Он отправится к невесте и, как этого требует обычай, вручит ей серебряные розы. Заботы о предстоящей женитьбе не мешают Оксу начать ухаживать за горничной своей кузины. Привыкший в деревне к победам над подвластными ему скотницами и птичницами, он, не теряя времени, предлагает хорошенькой Марианне перейти на службу к его будущей жене и порядком удивлен, услышав отказ от столь заманчивого предложения.
Начинается утренний туалет Фельдмаршальши. Приветствовать госпожу приходят многочисленные приживалы, просители, модистка, парикмахер. Пока он причесывает Фельдмаршальшу, итальянский певец услаждает ее слух благозвучной арией. Тем временем барон обсуждает с вызванным нотариусом подробности брачного контракта.
Наконец, туалет Фельдмаршальши окончен. Появляется граф Октавиан. Фельдмаршалыпа решила направить его в дом Фаннналя посланцем жениха - «кавалером роз». Барон с радостью соглашается, он и не подозревает, что только что расточал любезности своему свату, переодетому горничной.
Спальня пустеет. Октавиан и Фельдмаршальша остаются одни Он хочет броситься в объятия возлюбленной, но она мягко отстраняет его. Проницательная женщина понимает, что ей, чья молодость ушла, не удержать пылкого юношу. Он встретит молодую девушку и быстро позабудет свою стареющую возлюбленную.
Второе действие. В доме Фаниналя с нетерпением ожидают прибытия жениха. Радостно взволнована и юная Софи. Она и не догадывается, кого ей прочат в мужья. Появляется Октавиан с серебряными розами. Софи восхищена им. Тем большее отвращение вызывает в ней глупый и нахальный Окс фон Лерхенау. Воспользовавшись тем, что жених удалился в другую комнату, чтобы окончательно договориться о приданом, молодые люди признаются друг другу в любви. Их объяснение подслушивают шпионы барона- интриган Вальзаччи и его сообщница Анина. Они спешат передать обо всем Косу. Взбешенный, вбегает в комнату барон. Гнев его переходит в ярость, когда он слышит, что Софи отказывается подписать брачный контракт. Барон хочет принудить ее к этому силой, но на защиту девушки встает Октавиан. Вызвав барона на поединок, он легко ранит его в руку. Пустяковой царапины достаточно, чтобы Окс фон Лерхенау своими громогласными стонами и истошными криками всполошил весь дом. С большим трудом удается Фаниналю успокоить будущего зятя - упрямство девушки будет сломлено: она выйдет замуж за барона или отправится в монастырь. Бутылка доброго старого вина окончательно приводит барона в хорошее расположение духа. Оно становится отличным, когда Окс из полученной записки узнает, что приглянувшаяся ему горничная Марианна просит его завтра вечером прийти к ней на свидание. Тщеславный барон шумно радуется своей новой победе. Глупей и не подозревает, что ему расставлена западня.
Третье действие. Щедрым вознаграждением переманил Октавиан на свою сторону интриганов и с их помощью завлек барона в отдельный номер третьеразрядного трактира. Вновь переодевшись горничной, юный граф поспешно заканчивает все приготовления, необходимые для встречи Окса. Вырядив в фантастические костюмы специально нанятых людей, Октавиан прячет своих сообщников за окнами, мебелью, в темных углах. Появляется Окс фон Jlepxeнау. Его вполне устраивает царящий в комнате полумрак, не теряя времени, барон решительно приступает к ухаживаниям за Марианной. Но едва он приблизился к ней, как отовсюду выскакивают фантастические фигуры и, отчаянно размахивая руками, набрасываются на незадачливого кавалера. Трусливый барон не на шутку оробел. В страхе перед призраками он мечется по комнате. Вдруг в окно впрыгивает женщина, выдающая себя за покинутую жену Окса - это переодетая Анина. С громкими рыданиями кидается она к Косу и молит его вернуться в лоно семьи. На шум прибегают хозяин трактира, официанты. В отчаянии барон зовет полицию и тем самым еще более усложняет положение. Явившийся полицейский комиссар должен арестовать Окса - он ночной порой встретился в отдельном номере трактира с посторонней женщиной: по закону это карается тюрьмой. Барон пускается на хитрость. Марианна не посторонняя женщина, а его невеста. Но как раз в это время появляются вызванные Октавианом Фаниналь и Софи. Скандал с каждой минутой разрастается, принимая все более угрожающие для барона размеры. Приход Фельдмаршальши, за которой успел сбегать лакей барона, выручает Окса фон Лерхенау. По ее приказу, полиция удаляется. Фельдмаршальша вершит скорый суд: барон должен отказаться от своей невесты, а Октавиан, - что поделать, - пусть женится на любимой им Софи.
