Внимание! Copyright ! Перепечатка возможна только с письменного разрешения. . Нарушители авторских прав будут преследоваться в соответствии с действующим законодательством.
Прогулки с Хэмингуэем
Главы из книг Michael Palin «Time Out Book of Paris Walks» и «Hemingway Adventure»Перевод Тани Марчант
Фотографии из Ernest Hemingway Photograph Collection/John F. Kennedy Library .
Эрнест Хемингуэй родился 21 июля 1899 года, в конце 19-го столетия, и первыми звуками, которые он услышал, был цокот лошадиных копыт за окнами, а не резкий, со свистом проносятся мимо, рев автомобилей, который мы повсеместно слышим сегодня.
С самого рождения маленький Эрнест, еще лежа в колыбели, слышал и звуки пианино, на котором играла его мама. Однако Хемингуэй не унаследовал от своей матери ни ее музыкальный талант, ни склонность к поэзии.
Отец Хемингуэя был врачом. От него и деда перешли к Эрнесту любовь к природе, которой он проникся с самого рождения, и которая заполнила всю его жизнь. Но в любви Хемингуэя к природе не было «вегетарианской» трогательности. Любовь к животным в характере Хемингуэя вовсе не противоречила охоте на них.
Отец Эрнеста Грас Хемингуэй подписал одну из фотографий своего сына так: «Дедушка стал учить Эрнеста стрелять, когда ему было всего два с половиной года, а в четыре мальчик уже мог свободно обращаться с пистолетом». А на другой фотографии ангелочек Эрнест стоит рядом со своими счастливыми родителями и родственниками. Если присмотреться к этому милому групповому фото, можно заметить на плече Эрнеста охотничье двуствольное ружье.
Город, в котором родился Эрнест Миллер Хемингуэй, назывался Oak Park (Дубовая роща). В этом же городке, расположенном штате Иллинойс, Эрнест окончил школу и, по окончании, - уехал в другой штат, для того чтобы в 1917 году начать работать одним из репортеров газеты Kansas City Star, в штате Миссури. Но, проработав в газете лишь несколько месяцев, он добровольцем ушел служить в один из отрядов «Красного Креста». И в течение Первой мировой войны, проходя службу в Италии, был шофером полевой санитарной машины.
«Залив Хортона - по сути, был городишкой, состоящим из пяти домов, стоявших по обе стороны большой дороги между городами Boyne City и Charlevoix» - напишет Хемингуэй в 1922 году в своей холодной, продутой сквозняками, Парижской квартирке.
И сейчас, семьдесят шесть лет спустя после этой записи, городок, по большому счету, соответствует этому описанию. Двухрядная асфальтовая дорога, с мостом над речушкой Horton, соединяет Charlevoix и Horton Bay, скользя мимо бывшего главного магазина и почтовой конторы с высоким, фальшиво-вычурным фронтоном. Да 117-летний особняк гостиницы «Красный Лис» - укрытый в роще, среди старых лип и кленов.
Недалеко от этой гостиницы стоял дом с меблированными комнатами, где Хемингуэй останавливался зимой 1919 года. Вниз по улице располагается старая общественная библиотека, куда Хемингуэй часто захаживал почитать газеты. А дальше по улице - бар «Park Garden Cafe», где Хемингуэй обычно проводил вечера.
Первая Мировая
Во время Первой мировой войны Эрнест добровольцем ушел служить в один из отрядов «Красного Креста», они занимались перевозкой медикаментов для солдат на передовой по фронту австро-итальянской границы.
Утром 7 июня 1918 года 18-летний Хемингуэй сошел с поезда на Миланском вокзале Гарибальди и нанялся шофером санитарной машины. 7 июля, ровно через месяц после прибытия в Италию, Хемингуэй взял велосипед у хозяев дома, в который был расквартирован и, через деревню Fossalta проехал на нем к итальянским траншеям на линии фронта, куда в тот день привез «повышающие боевой дух» продукты: конфеты и сигары. От солдат он узнал о готовящемся скором наступлении. Любопытному Эрнесту хотелось своими глазами увидеть боевые действия, которые должны были начаться той же ночью.
Он рассказывал о том, что солдаты разрешили ему пробраться к передовому посту наблюдения, располагавшемуся около реки. Через полчаса после начала наступления в пост попал австрийский минометный снаряд.
Одному из солдат оторвало ноги, и он скончался от потери крови. Хотя некоторые биографы Хемингуэя точно не уверены что именно произошло в эту ночь с писателем, многие утверждают, что Хемингуэй под пулеметным обстрелом оттянул раненного солдата назад к траншеям. Сам Эрнест попал под огонь, и его ноги буквально изрешетило автоматными очередями. Его доставили в городскую ратушу, а потом - в местную школу, из которой раненного Хемингуэя перевезли на санитарной машине в полевой госпиталь города Тревизо (Treviso). А оттуда - в госпиталь Милана. Во время операции из его ног извлекли 227 осколков.
В Миланском госпитале Эрнест встретил свою первую любовь - медсестру, которой было чуть более двадцати лет. Ее звали Агнес фон Куровски (Agnes von Kurowsky).
Эрнест и Агнес часто прогуливались вдвоем по улицам Милана, мимо собора Duomo, через шумные магазины Galleria. Куровски не относилась к их роману всерьез, поскольку для нее Эрнест был слишком молод. И через некоторое время после возвращения Хемингуэя в США написала ему о том, что встретила другого человека. Спустя десять лет после их первой встречи, в 1929 году, Хемингуэй вновь будет переживать свою неразделенную любовь, которую опишет в романе "Прощай, оружие" (A Farewell to Arms, 1929). Его героями станут солдат, раненый на Первой мировой, и медсестра.
Хемингуэй вернулся в Италию уже в 1940-х. К этому времени он уже был всемирно известным писателем, разъезжавшим по Миланским улицам на лимузине; охотившийся за компанию с итальянским бароном в его частных владениях; и волочившийся за восемнадцатилетней красоткой, вдохновившей его на написание романа "За рекой, в тени деревьев" (Аcross the River and into the Trees).
В 1950 году этот роман будет опубликован. В нем - история о стареющем солдате, влюбившемся в послевоенной Венеции в молодую девушку. Этот роман был встречен и читателями, и критикой довольно холодно. Зато следующая книга, повесть "Старик и море" (The Old Man and the Sea, 1952), почти единодушно была признана шедевром и послужила поводом для присуждения автору Нобелевской премии в области литературы в 1954 году.
В романе "Праздник, который всегда с тобой" (A Moveable Feast) Хемингуэй будет вспоминать о том, как служил шофером санитарной машины на австро-итальянском фронте летом 1918,. как горели тормозные колодки, сжигаемые на горных дорогах задолго до того, как были заменены более совершенной новой техникой.
В 1999 году итальянский автомобильный концерн «Fiat» все еще производил старые модели санитарных автомобилей, но теперь они были модернизированы и, вместе с дополнительным оборудованием, стоили уже $36,000 и лишь отдаленно напоминали ту санитарную машину, на которой когда-то работал Эрнест.
Влюбленный Хемингуэй
После возвращения в Америку (21 января 1919 года), Хемингуэй некоторое время работал для газеты "Toronto Star" (Торонто, Канада), затем жил случайными заработками в Чикаго. В Чикаго Хемингуэй завел пару очень важных знакомств. Именно в этом городе в 1920 году начался его первый серьезный роман со времен безответной влюбленности в итальянскую медсестру.
В Чикаго Эрнест встретил женщину по имени Элизабет Хедли Ричардсон (Elizabeth Hadley Richardson). Она была старше Хемингуэя на восемь лет. Ему понравилась эта обаятельная леди, которая, кстати говоря, так же, как и Хемингуэй, всегда была не прочь выпить. По словам первого биографа Хемингуэя, Карлоса Бакера, в Эрнесте ее привлекало, кроме прочего, и его умение «выпускать сигаретный дым из ноздрей». Они поженились в 3 сентября 1921 года и некоторое время жили в неброских апартаментах на North Dearborn Street.
В это же время Хемингуэй подружился с недавно прибывшим из Парижа литератором по имени Шервуд Андерсон (Sherwood Anderson). Андерсон горячо убеждал Эрнеста в том, что французская столица - единственное место на земле, способное вдохновить писателя на творчество.
В послевоенные годы в обществе были гораздо более либеральные отношения к жизни, к искусству. Деньги, обесцененные военными реформами, уже не могли обеспечивать начинающему литератору более-менее нормальную жизнь. А возможно, Хемингуэй стремился бежать от опеки своей матери. Словом, для Хемингуэя слова Андерсона послужили решительным толчком для принятия решения о поездке в Европу. И 8 декабря 1921 года Хемингуэй вместе со своей женой Хэдли на корабле «Leopoldina» покинули Нью-Йорк, отправившись из Америки в Гавр.
22 декабря 1921 года они приезжают в Париж, откуда Хемингуэй продолжает писать репортажи для "Toronto Star".
Хэдли к тому времени исполнилось тридцать лет, Эрнесту - двадцать два. Так начались путешествия Хемингуэя, которые продолжались всю его жизнь, пока 1 августа 1961 года он не покончил жизнь самоубийством, выстрелив себе в лоб из охотничьей двустволки.
Париж
Благодаря Андерсону, Хемингуэй присоединился к сообществу «Потерянное Поколение», в которое входил круг литераторов, художников и «вольных поэтов». Эти люди помогли начинающему писателю в создании собственного, отличного от других, литературного стиля.
В декабре 1922, Хэдли - жена Хемингуэя - поехала навестить мужа в Швейцарию. По дороге она потеряла чемодан, который содержал всю неопубликованную беллетристику Хемингуэя. Эту потерю восполнило только приятное событие - рождение сына Джека.
Семейство Хемингуэев обосновалось на Монпарнасе, в самом центре эмигрантского сообщества. Именно здесь Хемингуэй написал в 1923 году "Три Рассказа и Десять Поэм" (Three Stories and Ten Poems), "В Наше Время" (In Our Time) - 1925 году и два первых романа: "Весенние Ливни" (Torrents of Spring) и "И восходит солнце" (The Sun Also Rises).
Оба романа были изданы в 1926 году. В нескольких ранних рассказах Хемингуэя из его первого значительного сборника "В наше время" (In Our Time, 1925) косвенно отразились воспоминания детства. Рассказы привлекли внимание критики стоическим тоном и объективной, сдержанной манерой письма.
В следующем году увидел свет первый роман Хемингуэя "И восходит солнце" (The Sun Also Rises) – окрашенный разочарованием и великолепно скомпонованный портрет «потерянного поколения». Благодаря роману, повествующему о безнадежных и бесцельных скитаниях группы экспатриантов по послевоенной Европе, стал расхожим термин «потерянное поколение» (его автор – Гертруда Стайн). Столь же удачным и столь же пессимистичным был следующий роман "Прощай, оружие" (A Farewell to Arms, 1929), о лейтенанте-американце, дезертирующем из итальянской армии, и его возлюбленной-англичанке, которая умирает при родах.
Наслаждение, которое доставляло Эрнесту литературное творчество, осветило Парижское небо для Хемингуэя новыми красками. В этом городе в баре «Dingo» он впервые встретился со Скоттом Фицджералдом и двумя английскими аристократами, которые стали прототипами Дуффа Твисдена и Майка Гутри - героев романа "И восходит солнце" - книги, которая прославила Хемингуэя и принесла молодому автору всемирную известность.
В 1929 году Хемингуэй покинул Париж и вернулся туда лишь в 1944 году, когда Париж был уже освобожден от фашистов. В сопровождении компании французских бойцов сопротивления, Хемингуэй приступил к "освобождению" винных подвалов гостиницы "Ритц".
В той первой квартирке, в которой когда-то жил Хемингуэй в Париже, на улице 74 rue du Cardinal Lemoine, сейчас проживает двадцатилетний американец Джон - бывший житель Бостона, который теперь работает на фирму бизнес-консалтинга. Журналистам он говорит, что ему уже изрядно надоели любопытные, желающие увидеть бывшие апартаменты великого писателя.
А недавно его квартирку на трое суток оккупировали японские журналисты из «Tokyo Broadcasting System». Это действительно крошечная квартирка с цементной лепниной на потолке. Тесная, с кукольной кухней и совсем маленькой ванной комнатой, первая Парижская квартира Хемингуэя сейчас продается за немыслимую для таких апартаментов сумму - один миллион франков; или $180,000; или 150,000 евро - только потому, что в ней когда-то жил великий писатель.
Правда, время почти не изменило окружающий пейзаж, который видел из окна Хемингуэй, и который описал в одной из глав книги воспоминаний о своём Парижском периоде - "Праздник, который всегда с тобой" (A Moveable Feast, 1964). Эта книга была опубликована уже после смерти Хемингуэя. В ней - автобиографические заметки писателя и портреты литераторов-современников.
Дома вокруг той самой первой Парижской квартиры Хемингуэя постарели не намного. Они, кажется, утомились стоять вертикально и, по наклонной, косятся, наваливаясь, друг на друга и скатываясь с узкой улочки. На углу улицы rue Descartes все еще стоит бывшая гостиница, на мемориальной доске которой выгравирована надпись о том, что именно в ней умер Верлен и когда-то снимал комнату для творческой работы Хемингуэй.
А на улице St-Michel вы напрасно будете искать то «хорошее кафе», в котором Хемингуэй любил сиживать за столиком, пить «Rum St James» - «мягкий, как щечка котенка»; в котором однажды поймал взгляд симпатичной девочки, а после - заказал устриц и свежее белое вино, чтобы отпраздновать окончание новой повести. Сегодня - эта улица книжных и сувенирных магазинов; пересечение автотранспортных маршрутов. Это улица постоянного движения, сохранившая от бывшей архитектуры лишь рельсы восточной линии метрополитена.
Прогуливаясь вдоль Сены, Хемингуэй любил рассматривать товары в лавках букинистов - продавцов подержанных книг, чьи темно-зеленые, металлические коробки лавчонок зажаты между каменных стен набережной. Когда-то здесь на улице rue des Grands Augustins много лет располагалась студия Пикассо, в которой он нарисовал «Гернику», и где Хемингуэй встретился с ним в 1946 году.
Пройдя по улице rue Jacob, пестрящей витринами антикварных магазинов, Хемингуэй выходил на rue Bonaparte и открывал двери своего любимого кафе «Cafe Pre aux Clercs».
Неподалеку от него располагается гостиница Hotel d’Angleterre, в которой Эрнест провел свою самую первую ночь в Париже. В комнате №14, которую и сейчас можно снять, заплатив за сутки 1,000 франков.
В шумном углу, в конце улицы rue des Sts-Peres, в 20-х годах прошлого столетия располагался фешенебельный ресторан «Michaud’s». Прижав нос к окну этого заведения, Хемингуэй однажды наблюдал, за тем, как обедает семейство James Joyce.
Хемингуэй часто бывал вместе со своей первой женой и сыном Джеком в музее Cezannes in the Musee de Luxembourg. Теперь этот музей закрыт, а его картинная галерея переехала в музей Musee d’Orsay.
Хемингуэй приходил сюда в те времена, когда был очень беден: «ты не видишь ничего и не чувствуешь никаких запахов кроме еды, пока идешь от Обсерватории до улицы rue de Vaugirard». И Эрнест шёл туда именно этой дорогой, чтобы проникнуться настроением и духом Парижских художников, чьи полотна были собраны в галерее Гертруды Штейн.
«Быстро и легко вошло в привычку заходить в дом №27 на улице rue de Fleurus, чтобы согреться у прекрасных полотен и в задушевных беседах с художниками», - писал он о своих визитах в дом Гертруды. Эта женщина знакомила его с молодыми французскими художниками и литераторами. Она и ее подруга Алиса Токлас угощали их сливовыми и малиновыми ликерами. В компаниях, собиравшихся у Стейн, все были очень дружелюбны и обращались друг к другу по именам. Впрочем, Хемингуэй дружески относился ко всем людям, когда-либо помогавшим ему.
Дома на улице rue de Fleurus, в которых сдавались квартиры в наем, были большими, очень дорогими и унылыми. Пройдя от этой улицы по бульвару Raspail и несколько раз свернув налево, Хемингуэй попадал на улицу rue Notre-Dame-des-Champs.
На этой улице, в доме №70 жил поэт Эзра Паунд (Ezra Pound), с которым был дружен Хемингуэй. Здесь Эзра представил Хемингуэя одному из первых издателей американского писателя - Эрнесту Волшу (Ernest Walsh). В свою очередь, Хемингуэй научил поэта боксировать. «Он изящен, как лангуст», - характеризовал поэта как боксера Хемингуэй.
В 1924 году Хемингуэй переехал в квартиру №113, которая располагалась над столярной мастерской, чем и объяснялась её дешевизна. Сейчас этот дом представляет собой бетонный блок здания Ecole Alsacienne. Напротив квартиры Хемингуэя помещалась пекарня, и Хемингуэй любил «через черный ход выходить на бульвар Montparnasse сквозь вкусный запах свежего хлеба».
Бульвар du Montparnasse для Хемингуэя был любимым уголком Парижа. Слева от библиотеки Librairie Abencerage, в доме №159 когда-то размещались апартаменты гостиницы Hotel Venitia, в которой Хемингуэй встречался с Паулин Пфайфер (Pauline Pfeiffer), изменяя своей первой жене.
На улице rue de l’Observatoire находился любимый ресторанчик Хемингуэя. Там же и сейчас расположен «American Bar», в котором есть мемориальная табличка с именем писателя, и где подают его любимый коктейль, названный в честь Хемингуэя. А через дорогу от бара - отель «Hotel Beauvoir», в котором жили Хэдли с маленьким Джоном, когда Эрнест оставил её и ушел к Паулин.
В 1927 году Хемингуэй женится на Паулин. А в апреле 1928 года Паулина и Эрнест уезжают из Парижа на остров Ки Уэст (Key West), штат Флорида. 28 июня 1928 года у них родился сын Патрик, 12 ноября 1931 года - второй сын Грегори Хэнкок.
«Париж никогда не будет тем Парижем, в котором вы уже когда-то бывали, - писал об этом удивительном городе Хемингуэй, после расставания с первой женой. - Хоть он и остается Парижем, но изменившимся настолько, насколько изменились вы».
Перепечатка, публикация статьи на сайтах, форумах, в блогах, группах в контакте и рассылках допускается только при наличии активной ссылки на сайт .
«Какой смысл в том, чтобы разрушать мой мозг и стирать память?
Это же мой капитал. Это выбрасывает меня на обочину жизни…»
2 июля 1961 года в своём доме в Кетчуме, через несколько дней после выписки из психиатрической клиники Майо, Хемингуэй застрелился из любимого ружья, не оставив предсмертной записки...
О выдающемся американском писателе, нобелевском лауреате Эрнесте Хемингуэе так много написано, что добавить нечто новое можно только в результате кропотливого исследования. Но талант писателя, активность его жизненной и творческой позиции, наконец, обаяние личности по-прежнему привлекают к нему внимание публицистов, журналистов, кинематографистов.
Известному журналисту и литератору И.А. Михайлову довелось многое узнать о Хемингуэе, посетить места, связанные с его жизнью и творчеством, ознакомиться с ранее неизвестными документами и свидетельствами, в частности, с недавно рассекреченным досье писателя из архивов ФБР.
Недавно в издательстве «Иностранная литература» вышла книга И.А. Михайлова «Роман с жизнью Эрнеста Хемингуэя». В ней нашли место новые подробности биографии писателя, представшего на широком фоне общественно-политических событий, определивших облик XX века. Однако особая удача биографа в том, что образ Хемингуэя — бесстрашного воина, неутомимого путешественника и покорителя сердец — неотделим от размышлений о самой природе его творчества.
Есть два пути для писателя. Можно выдумать некую историю и силой своей фантазии заставить в неё поверить. А можно ничего не выдумывать — писать только о том, что пережил, перечувствовал и очень хорошо знаешь. Хемингуэй выбрал второй путь — главным для него была суровая правда жизни. Только такую литературу он считал достойной своего читателя-современника. Но, прибегая к своему личному опыту, он смотрел на себя и события своей жизни через магический кристалл искусства. И несомненное достоинство книги в том, что биограф, показывая своего героя во всём разнообразии и сложности его жизненных связей, даёт почувствовать писательскую целеустремлённость и бескомпромиссность, неотъемлемую от гражданской чести и совести.
Предлагаю вниманию читателей одну из глав книги.
ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ жизни Э. Хемингуэя и его трагический уход оставили немало вопросов и секретов. Так, даже сегодня не до конца ясно, чем был болен писатель. Остаётся вопрос: как деятельность Федерального бюро расследований (ФБР) США смогла повлиять на выводы медицинских специалистов и лечение писателя?
Вся последовательность действий врачей в Кетчуме, жены Мэри, психиатров в Нью-Йорке и клинике Майо в Рочестере убеждает в том, что никто из них не захотел отнестись к состоянию пациента системно и комплексно. Ни Мэри, ни многие друзья Хемингуэя, ни врачи не попытались услышать Хемингуэя, сопоставить проблемы, которые волновали и беспокоили писателя в 1960—1961 годах. Но, справедливости ради, следует признать, что поставить точный диагноз было очень сложно — на выводы врачей прямо или косвенно повлияла деятельность могущественной, но не медицинской организации…
Через 20 лет после смерти писателя руководство ФБР раскрыло архивное дело, которое было заведено на него ещё в 1942 году. Известно также, что Эрнест Хемингуэй, ещё начиная с Гражданской войны в Испании, находился под пристальным вниманием спецслужб США.
Из знакомства с архивными материалами стало известно, что могущественный директор ФБР Джон Эдгар Гувер, возглавлявший его бессменно 50 лет, регулярно лично получал конфиденциальные и секретные сообщения о деятельности Э. Хемингуэя и его окружении. Ещё при жизни писателя ходили слухи, что Гувер не был поклонником творчества писателя, очень скептически относился к деятельности и политическим заявлениям Э. Хемингуэя, который не раз высказывал симпатии в адрес деятельности коммунистов, сотрудничества с СССР во время Второй мировой войны, поддержал победу революции на Кубе в 1959 году…
Но и Хемингуэй, узнав об акциях американской спецслужбы против вернувшихся после Гражданской войны в Испании волонтёров из США, назвал в 1940 году ФБР «американским гестапо».
При всей роковой роли ФБР в судьбе Э. Хемингуэя архивы дают возможность исследователям лучше понять сегодня некоторые решения писателя, его выводы и атмосферу вокруг него. Так, один из агентов в 1942 году прислал Джону Э. Гуверу сообщение, в котором говорилось, что бывшая жена писателя Полин Пфейфер и её родная сестра Вирджиния неоднократно выражали симпатии германским фашистам и их порядкам. Они заявляли, что Америке необходим такой лидер, как А. Гитлер. Это сообщение подтверждает тот факт, что ФБР осуществляло наблюдение не только за писателем, но и за близкими Хемингуэя. Данные факты дополняют и аргументы в понимании причин развода писателя со второй женой. Трудно представить, чтобы Э. Хемингуэй с его последовательной и открытой антифашистской позицией мог бы мириться с подобными рассуждениями и симпатией собственной жены к фашизму.
Особенно интенсивно наблюдение ФБР за деятельностью Э. Хемингуэя велось во время Второй мировой войны. Это был период, когда он, находясь на Кубе, организовал свою «Плутовскую фабрику». Информацию о его деятельности по поиску немецких подводных лодок и немецких агентов, членах его «команды» посылал из Гаваны атташе посольства США по юридическим вопросам Рэймонд Аедди.
Будучи специальным агентом ФБР, он получил приказ самым подробным образом информировать руководство Агентства о деятельности всемирно известного писателя. Когда на Кубу в 1942 году приехал Густаво Дюран, друг Хемингуэя и бывший генерал испанской республиканской армии, в Вашингтон были отправлены секретные сообщения о его сотрудничестве с «командой» писателя, в которой было немало испанских республиканцев. Это продолжалось и тогда, когда Дюран был приглашён на работу в американское посольство в Гаване. В 1943 году по инициативе Э. Гувера деятельность Хемингуэя и его товарищей по выслеживанию немецких субмарин и агентов была прекращена.
В 1971 году бывший американский посол на Кубе Спрюилл Брейден написал книгу «Дипломаты и демагоги». В ней он особо отметил, что Хемингуэй создал во время войны прокрасную организацию, которая активно помогала посольству США и американскому командованию…
В досье ФБР имеется подробная информация агента даже о лечении писателя в клинике Майо в 1961 году в Рочестере. Агент доложил своему руководству, что Хемингуэй находится в медицинском центре под именем Джордж Сэйвир. В сообщении отмечается, что писателя лечат электрошоком. Из этого следует вывод, что среди врачей Хемингуэя были информаторы и, возможно, сотрудники ФБР. Методы лечения и нагрузки на пациента были известны экспертам спецслужбы. Они не могли не понимать, что здоровью Хемингуэя наносится катастрофический ущерб.
Неизвестно, когда писатель обнаружил надзор за ним. Знакомство с рассекреченными документами свидетельствует, что Хемингуэй начал говорить об этом вскоре после Второй мировой войны. И его подозрения в результате оказались верны. Никакой мании преследования не было, а было налажено целенаправленное наблюдение ФБР за жизнью и деятельностью писателя. В этот период в США активно действовала комиссия конгресса по расследованию антиамериканской деятельности. Всех, кого подозревали в членстве в Коммунистической партии или симпатиях к идеям социализма, увольняли с государственной службы и преследовали…
В ТЕ ГОДЫ из Америки вынужден был уехать всемирно известный театральный режиссёр Б. Брехт, не захотел мириться с такой ситуацией гениальный актёр Ч. Чаплин, переехав в Швейцарию. Тысячи американцев прошли через унизительные допросы, увольнения, тяготы и тюремные заключения. Возможно, благодаря тому, что Хемингуэй жил на Кубе, из-за своей открытой позиции писатель не попал в «чёрные списки» комиссии. Но то, что за ним до самой смерти продолжали наблюдение агенты ФБР, свидетельствует, как власти США опасались деятельности и взглядов великого писателя.
Удивительно, что его жена Мэри, которая всегда прислушивалась к оценкам и выводам мужа, не захотела проанализировать его аргументы и убеждённость, что им настойчиво интересуются спецслужбы. Более того, она без тени сомнения была убеждена, что подозрения Хемингуэя — это навязчивые, маниакальные идеи, и передала эту убеждённость лечащим врачам.
Если проанализировать всё то, что объективно беспокоило Хемингуэя, выясняется, что, кроме гипертонии, проблем с печенью и с почками после авиакатастроф, писатель длительно переживал сильную возрастную гормональную перестройку организма. Это состояние называют андропаузой, или в быту — мужским климаксом. Вызванное возрастным андрогенным дефицитом, это состояние часто сопровождается страхами, видениями, депрессией, бессонницей, головными болями… всем тем, чем и страдал писатель.
Препарат резерпин, который Хемингуэю назначали врачи, он принимал немало лет. Это средство, по мнению экспертов, могло усугублять его состояние. Резерпин позже был запрещён во многих странах.
Возрастные изменения и убеждённость Хемингуэя, что за ним следят агенты ФБР, совпали по времени. Врачи, не утруждая себя анализом или дополнительными исследованиями, вынесли однозначный вердикт: у пациента маниакально-депрессивный синдром. Консультации опытных эндокринологов, привлечение к лечению известных психиатров могли бы помочь Хемингуэю справиться с непростым состоянием гормональной перестройки, но этого сделано не было. Врачи-психиатры из клиники Майо были не лучшими специалистами в своей области в США.
Но даже при поставленном диагнозе лечение писателя вызывало и вызывает сегодня недоумение и удивление многих медиков. Решение врачей клиники Майо применять электрошок при статистике, что эти процедуры у десяти процентов больных заканчиваются летальным исходом, не может не удивлять. В 1960-е годы уже существовали медицинские препараты, которые могли справиться с состояниями таких больных, не нанося большого вреда работе головного мозга.
В процессе «лечения» в клинике Майо были проведены одиннадцать процедур и позднее ещё две, которые привели к безвозвратной утрате памяти Хемингуэем и потере возможности заниматься творчеством. Прекращены эти процедуры были только после решительного требования самого Э. Хемингуэя. Можно лишь удивляться, что Мэри, зная, как болезненно переносил муж сеансы электрошока (он похудел более чем на 20 килограммов), имея представление об их тяжёлых последствиях, допустила проведение такого варварского лечения.
В юриспруденции существует понятие: доведение до самоубийства. Если сама Мэри не понимала масштаба угрозы лечения электрошоком, то директор ФБР Джон Э. Гувер и его помощники, получавшие информацию из клиники Майо, хорошо сознавали, чем грозит всемирно известному писателю такое «лечение». Понимали, но не остановили врачей…
Лишив памяти и возможности творчества, Хемингуэя обрекли на постоянную депрессию. Статистика говорит, что выход из этой ситуации пациенты ищут самый трагичный. Изучив характер писателя, в ФБР без труда могли просчитать, что он мог найти только одно решение для себя — совершить самоубийство. И это произошло утром 2 июля 1961 года.
Первоначально Мэри убеждала полицейских, журналистов и знакомых, что муж погиб случайно, выстрелив при чистке ружья. И только по прошествии месяцев стало ясно, что писатель покончил жизнь самоубийством.
Но ФБР продолжало пытаться сводить счёты с Хемингуэем и после его смерти. В досье на писателя имеется статья журналиста и критика В. Педлера от 17 июля 1961 года, напечатанная в «Джорнэл Америкэн». Работавший под покровительством Э. Гувера журналист написал менее чем через две недели после смерти великого писателя, лауреата Нобелевской премии, что он, Педлер, считает Э. Хемингуэя одним из худших деятелей литературы, писавших на английском языке…
В США находилось немало критиков, которые продолжили нападки на творчество великого писателя после его смерти: Дуайт Макдоналд уверял в своих статьях, что Хемингуэю удавались лишь рассказы, Джон Томпсон из Нью-Йорка в своих критических изысканиях пришёл к выводу, что писателю удался лишь роман «И восходит солнце», а также несколько рассказов. Повесть-притчу «Старик и море» он даже не заметил. Лесли Фидлер написал, что Хемингуэй прославлял только смерть и пустоту…
ЦЕЛЬ НЕДОБРОЖЕЛАТЕЛЕЙ в литературе и врагов Хемингуэя в ФБР абсолютно ясна. Писатель, как известно, может умереть дважды: физически и когда его творчество и книги предают забвению.
Не стремясь понять его замыслов, его творческой философии и особенности стиля, эти критики делали всё, чтобы извратить и принизить творчество Хемингуэя. В июне 1967 года публицист и литературовед Малкольм Каули опубликовал в журнале «Эксвайр» статью под заголовком «Папа и отцеубийцы». В ней он, в частности, заметил: «…мы видим картину, на которой мёртвого льва окружила стая шакалов». Воистину те, кто привык ловить пескарей, не могут понять того, кто ловил марлинов!
Недоброжелателям Хемингуэя и при его жизни, и после гибели не давали покоя его политические взгляды, когда он выступил в США за войну с фашизмом, когда откровенно критиковал сенатора Маккарти и преследования людей в Америке…
Но борьба с Хемингуэем продолжается и по сей день. В 2009 году в издательстве Йельского университета вышла объёмная книга «Шпионы. Взлёт и падение КГБ в Америке». Её авторы — два американца: Джон Хейнс, Харви Клер, а также бывший офицер КГБ, перебежчик Александр Васильев. Из неё следует, что последний, имея в своё время доступ к архивам Службы внешней разведки, выяснил, что писатель якобы сотрудничал с КГБ под псевдонимом Арго. Васильев утверждал, что Хемингуэй не раз сам делал предложения о сотрудничестве советским агентам в Гаване и Лондоне. Он заявляет, что впервые писатель сблизился с коммунистами во время Гражданской войны в Испании, а его совместная с М. Геллхорн поездка в Китай вызывала большой интерес у агентов советской резидентуры, которые его и завербовали…
С логикой у авторов этого многостраничного труда явно не всё в порядке. Действительно, Хемингуэй печатался в коммунистических журналах в Америке, в том числе в период, когда действовала комиссия конгресса по антиамериканской деятельности, когда за слова симпатии в адрес Компартии можно было без труда угодить в тюрьму. Получается, что руководство КГБ позволило своему агенту так рисковать и себя разоблачать? Утверждение авторов, что Арго сотрудничал с НКВД — КГБ, означает, что Гувер и его подручные явно «проспали» вербовку всемирно известного американского писателя, за которым вели тщательное наблюдение…
Не могут не вызывать иронии эти утверждения ещё и потому, что встаёт вопрос, с какой целью в КГБ был нужен агент-писатель Арго? Связей в военно-промышленном комплексе у него не было, доступа к государственным секретам тоже. Если советская агентура в США была способна выкрасть секреты американского Атомного проекта, то всё, что приписывают связям с Арго-Хемингуэем, в Москве могли без проблем выяснить из многих других источников. Без участия Э. Хемингуэя. Авторы явно недооценивают возможности советской разведки…
СЕГОДНЯ рассекречено только досье на писателя в ФБР, где множество цензурных помарок и вырезок. Но оно даёт общее представление о деятельности спецслужбы США в отношении всемирно известного писателя. Справедливости ради необходимо отметить, что подобные досье были заведены на всех лауреатов Нобелевской премии в области литературы, современников Хемингуэя: Синклера Льюиса, Джона Стейнбека и Уильяма Фолкнера. Но никого из них это не привело к трагической смерти…
Несмотря на огромные затраты и все усилия, ФБР и другим спецслужбам не удалось предъявить обвинения ни одному писателю, за которым велось наблюдение.
Пройдут годы, будут рассекречены досье и в ЦРУ, военной разведке США, не удивлюсь, что со временем выяснится: обвинение Э. Хемингуэя в сотрудничестве с КГБ — грязная стряпня, специально рождённая в недрах ФБР, которому так и не удалось оболгать великого писателя и позже предать его имя забвению.
Эрнест Хемингуэй продолжает своё сражение и после смерти. Главное его оружие — честная и открытая, богатая на события, удивительно насыщенная жизнь и ещё созданные писателем замечательные книги, которые, словно солдаты, охраняют память о нём и стоят на наших книжных полках.
по материалам книги И.А. Михайлова "Роман с жизнью Эрнеста Хемингуэя".
"Эти врачи, что делали мне электрошок, писателей не понимают… Пусть бы все психиатры поучились писать художественные произведения, чтобы понять, что значит быть писателем… какой был смысл в том, чтобы разрушать мой мозг и стирать мою память, которая представляет собой мой капитал, и выбрасывать меня на обочину жизни?"
(Эрнест Хемингуей)
Кребс ушел на фронт из методистского колледжа в Канзасе. Есть фотография, на которой он стоит среди студентов-однокурсников, и все они в воротничках совершенно одинакового фасона и высоты. В 1917 году он записался во флот и вернулся в Штаты только после того, как вторая дивизия была отозвана с Рейна летом 1919 года.
Есть фотография, на которой он и еще один капрал сняты где-то на Рейне с двумя немецкими девушками. Мундиры на Кребсе и его приятеле кажутся слишком узкими. Девушки некрасивы. Рейна на фотографии не видно.
К тому времени, когда Кребс вернулся в свой родной город в штате Оклахома, героев уже перестали чествовать. Он вернулся слишком поздно. Всем жителям города, которые побывали на войне, устраивали торжественную встречу. В этом было немало военной истерии. А теперь наступила реакция. Всем как будто казалось, что смешно возвращаться так поздно, через несколько лет после окончания войны.
Сначала Кребсу, побывавшему под Белло Суассоном, в Шампани, Сен-Мигеле и в Аргоннском лесу, совсем не хотелось разговаривать о войне. Потом у него возникла потребность говорить, но никому уже не хотелось слушать. В городе до того наслушались рассказов о немецких зверствах, что действительные события уже не производили впечатления. Кребс понял, что нужно врать, для того чтобы тебя слушали. И, соврав дважды, почувствовал отвращение к войне и к разговорам о ней. Отвращение ко всему, которое он часто испытывал на фронте, снова овладело им оттого, что ему пришлось врать. То время, вспоминая о котором он чувствовал внутреннее спокойствие и ясность, то далекое время, когда он делал единственное, что подобает делать мужчине, делал легко и без принуждения, сначала утратило все, что было в нем ценного, а потом и само позабылось.
Врал он безобидно, приписывая себе то, что делали, видели и слышали другие, и выдавая за правду фантастические слухи, ходившие в солдатской среде. Но в бильярдной эти выдумки не имели успеха. Его знакомые, которые слыхали обстоятельные рассказы о немецких женщинах, прикованных к пулеметам в Арденнском лесу, как патриоты не интересовались неприкованными немецкими пулеметчиками и были равнодушны к его рассказам.
Кребсу стало противно преувеличивать и выдумывать, и когда он встречался с настоящим фронтовиком, то, поговорив с ним несколько минут в курительной на танцевальном вечере, он впадал в привычный тон бывалого солдата среди других солдат: на фронте он, мол, все время чувствовал только одно – непрестанный, тошнотворный страх. Так он потерял и последнее.
Лето шло к концу, и все это время он вставал поздно, ходил в библиотеку менять книги, завтракал дома, читал, сидя на крыльце, пока не надоест, а потом отправлялся в город провести самые жаркие часы в прохладной темноте бильярдной. Он любил играть на бильярде.
По вечерам он упражнялся на кларнете, гулял по городу, читал и ложился спать. Для двух младших сестер он все еще был героем. Мать стала бы подавать ему завтрак в постель, если бы он этого потребовал. Она часто входила к нему, когда он лежал в постели, и просила рассказать ей о войне, но слушала невнимательно. Отец его был неразговорчив.
До того как Кребс ушел на фронт, ему никогда не позволяли брать отцовский автомобиль. Отец его был агент по продаже недвижимости, и ему каждую минуту могла понадобиться машина, чтобы везти клиентов за город для осмотра земельных участков. Машина всегда стояла перед зданием Первого национального банка, где на втором этаже помещалась контора его отца. И теперь, после войны, машина была все та же.
В городе ничего не изменилось, только девочки стали взрослыми девушками. Но они жили в таком сложном мире давно установившейся дружбы и мимолетных ссор, что у Кребса не хватало ни энергии, ни смелости войти в этот мир. Но смотреть на них он любил. Так много было красивых девушек! Почти все они были стриженые. Когда он уезжал, стрижеными ходили только маленькие девочки, а из девушек только самые бойкие. Все они носили джемперы и блузки с круглыми воротниками. Такова была мода. Он любил смотреть с крыльца, как они прохаживаются по другой стороне улицы. Он любил смотреть, как они гуляют в тени деревьев. Ему нравились круглые воротнички, выпущенные из-под джемперов. Ему нравились шелковые чулки и туфли без каблуков. Нравились стриженые волосы, нравилась их походка.
Когда он видел их в центре города, они не казались ему такими привлекательными. В греческой кондитерской они просто не нравились ему. В сущности, он в них не нуждался. Они были слишком сложны для него. Было тут и другое. Он смутно ощущал потребность в женщине. Ему нужна была женщина, но лень было ее добиваться. Он был не прочь иметь женщину, но не хотел долго добиваться ее. Не хотел никаких уловок и ухищрений. Он не хотел тратить время на ухаживание. Не хотел больше врать. Дело того не стоило.
Он не хотел себя связывать. Он больше не хотел себя связывать. Он хотел жить, не связывая себя ничем. Да и не так уж была ему нужна женщина. Армия приучила его жить без этого. Было принято делать вид, что не можешь обойтись без женщины. Почти все так говорили. Но это была неправда. Женщина была вовсе не нужна. Это и было самое смешное. Сначала человек хвастался тем, что женщины для него ничего не значат, что он никогда о них не думает, что они его не волнуют. Потом он хвастался, что не может обойтись без женщин, что он дня не может без них прожить, что он не может уснуть без женщины.
Все это было вранье. И то и другое было вранье. Женщина вовсе не нужна, пока не начнешь о ней думать. Он научился этому в армии. А тогда ее находишь, рано или поздно. Когда приходит время, женщина всегда найдется. И заботиться не надо. Рано или поздно оно само придет. Он научился этому в армии.
Теперь он был бы не прочь иметь женщину, но только так, чтоб она пришла к нему сама и чтоб не нужно было разговаривать. Но здесь все это было слишком сложно. Он знал, что не сможет проделывать все, что полагается. Дело того не стоило. Вот чем были хороши француженки и немки. Никаких этих разговоров. Много разговаривать было трудно, да оно и ни к чему. Все было очень просто и не мешало им оставаться друзьями. Он думал о Франции, а потом начал думать о Германии. В общем, Германия ему понравилась больше. Ему не хотелось уезжать из Германии. Не хотелось возвращаться домой. И все-таки он вернулся. И сидел на парадном крыльце.
Ему нравились девушки, которые прохаживались по другой стороне улицы. По внешности они нравились ему гораздо больше, чем француженки и немки, – но мир, в котором они жили, был не тот мир, в котором жил он. Ему хотелось бы, чтоб с ним была одна из них. Но дело того не стоило. Они были так привлекательны. Ему нравился этот тип. Он волновал его. Но ему не хотелось тратить время на разговоры. Не так уж была ему нужна женщина. Дело того не стоило. Во всяком случае – не теперь, когда жизнь только начинала налаживаться.
Он сидел на ступеньках, читая книгу. Это была история войны, и он читал обо всех боях, в которых ему пришлось участвовать. До сих пор ему не попадалось книги интереснее этой. Он жалел, что в ней мало карт, и предвкушал то удовольствие, с каким прочтет все действительно хорошие книги о войне, когда они будут изданы с хорошими, подробными картами. Только теперь он узнавал о войне по-настоящему. Оказывается, он был хорошим солдатом. Это совсем другое дело.
Однажды утром, после того как он пробыл дома около месяца, мать вошла к нему в спальню и присела на кровать. Разгладив складки на переднике, она сказала:
– Вчера вечером я говорила с отцом, Гарольд. Он разрешил тебе брать машину по вечерам.
– Да? – сказал Кребс, еще не совсем проснувшись. – Брать машину?
– Отец давно предлагает, чтоб ты брал машину по вечерам, когда захочешь, но мы только вчера об этом уговорились.
– Верно, это ты его заставила, – сказал Кребс.
– Нет. Отец сам об этом заговорил.
1 июля 1996 г. покончила с собой Марго Хемингуэй
Эрнест Миллер Хемингуэй (Hemingway, Ernest Miller), американский писатель, родился 21 июля 1899 года в Ок-Парке, недалеко от Чикаго.
Марго пыталась бороться. Даже выступила в телевизионной передаче о людях, возвращающихся к нормальной жизни. Глядя в камеру, Марго произнесла несколько банальных фраз, но вдруг замолчала и... разрыдалась. А потом сказала сквозь слезы: "Я побывала в аду и теперь возвращаюсь обратно. А если не смогу, то в запасе у меня всегда останется самоубийство. Иногда мне кажется, что это не самый худший выход..."В устах человека, чьи прадед, дед и его родной брат покончили с собой, это звучало не просто как фигура речи...
Кларенс Эдмондс Хемингуэй был стопроцентно добропорядочным человеком, типичным представителем той чинной эпохи, которую впоследствии назвали "викторианской" по имени ее королевы. Он жил в Оук-Парке, пригороде Чикаго, местечке, где выходки гангстеров осуждали яростнее, чем где бы то ни было в мире, - настолько, что даже отказывались признавать свою географическую близость к этому городу. "Вы хотите знать, где пролегает граница между Оук-Парком и Чикаго? - говаривали местные острословы. - Это очень просто! Граница проходит там, где кончаются бордели и начинаются церкви, вот и все!"
Более того, Кларенс Хемингуэй жил на самой что ни на есть добропорядочной улице этого добропорядочного городка. И на той же улице жила его будущая жена Грейс. Так что, когда они поженились, это был достойный во всех отношениях брак, в котором и мужу, и жене отводились хорошо заученные роли: нежно любить друг друга, рожать детей и почить в бозе в своей постели в окружении выводка очаровательных внучат...
Ну и что, что в юности Кларенс Хемингуэй провел одно лето в Южной Дакоте, охотясь с индейцами племени сиу и изучая их способы лечения малярии, а потом мечтал стать врачом-миссионером и уехать из Оук-Парка на остров Гуам, или в Гренландию, или вообще куда-нибудь к черту на рога?.. Ну и что, что Грейс, до того как стать миссис Хемингуэй, успела выступить в нью-йоркском Мэдисон-сквер-Гарден и продемонстрировала свое редкое контральто так, что критика восторженно ахнула?.. Ей даже предложили контракт в "Метрополитен-опера", но она была уже помолвлена с приличным юношей из Оук-Парка и вернулась. И он тоже не стал миссионером, просто женился на ней. В конце концов, ошибки свойственны каждой юности.
В итоге Кларенс стал просто хорошим врачом, а свою тоску по прериям и индейцам компенсировал, охотясь в окрестностях Оук-Парка на птиц. А Грейс компенсировала свою тоску по сцене тем, что пела в церковном хоре и денно и нощно пилила мужа за то, что он шляется где-то с ружьем и не помогает ей по хозяйству. Впрочем, это не помешало им родить пятерых детей - трех девочек и двух мальчиков.
Хемингуэй, семья. 1906 г.
Второго ребенка назвали Эрнестом.
Эрнест Миллер Хемингуэй, декабрь 1899 г.
Когда он подрос, отец стал приобщать его к охоте на птиц и рыбалке, а мать - к музицированию на виолончели. Эрнест на всю жизнь возненавидел виолончель и полюбил охоту с рыбалкой. (Читай - полюбил отца и возненавидел мать. Потом очень многие удивлялись: он высказывался о ней насмешливо и пренебрежительно, даже когда совсем уже вырос. Похоже, он смог простить Грейс только после ее смерти.)
Венчание Хэдли Ричардсон и Эрнеста Хемингуэя.
В конце концов, Хедли была очень преданной женой: она безропотно сносила его увлечение литературой, когда оно еще не приносило ни гроша, и кротко носила платья, давно вышедшие из моды (и это в 20 лет, и это в Париже!), ела картошку с луком на завтрак и обед, легко обходилась без ужина...
Эрнест, Хэдли и Бэмби Хемингуэй. 1926 г.
А он влюбился в Полин, которая никогда не носила платьев прошлого сезона, поскольку, во-первых, была богата, а во-вторых - снималась для "Вог". И более того, вынудил Хедли демонстрировать свободомыслие и широту взглядов, то есть попросту какое-то время жил с ними обеими, предлагая женщинам самим решить, кто из них лишний. В общем, о распаде этого брака говорил тогда весь Париж: и в знаменитом кафе "Ротонда", и в книжном магазинчике "Шекспир и К°", и в салоне Гертруды Стайн.
Эрнест и Паулина Хемингуэй, Париж, 1927 г.
Те, кто не любил Хэма, и те, кто ему завидовал, говорили, что все эти поездки на корриду и сафари, внимательное разглядывание конвульсий матадора или быка, вся эта задиристость, показная немногословность и мальчишеский восторг перед войной - не более чем оборотная сторона панического страха, который Большой Папа испытывает перед смертью. А слова о том, что он должен как следует изучить смерть, чтобы потом как следует ее описать, - просто отговорки.
Эрнест Хемингуэй действительно всю жизнь занимался тем, что испытывал свою смелость (или убивал отцовскую трусость?) везде, где только представлялся случай. А если случай долго не представлялся, он находил его сам.
Хемингуэй в схватке с быком, 1925 г
И женщин он тоже любил отчаянных. Одна из его возлюбленных (чуть ли не единственная, которая впоследствии не стала его женой), Джейн Мейсон, красотка с хорошей родословной, богатым мужем и безупречной кожей, забиралась к нему в номер отеля по водосточной трубе - Джейн абсолютно не боялась высоты и обладала великолепным вестибулярным аппаратом. Однажды в кабине спортивного самолета она поспорила с пилотом, что тот может выполнять любые фигуры пилотажа и ей не станет плохо. Спор Джейн выиграла.
По этой же причине она никогда не страдала морской болезнью и дальние походы на яхте переносила лучше, чем многие друзья Хемингуэя. Джейн никогда не отказывала себе в доброй порции ликера, и это приводило Хемингуэя в полный восторг. (Смелых женщин он не боялся - только добропорядочных. А среди добропорядочных - особенно тех, у кого в юности была мечта - петь на сцене "Метрополитен-опера".) Эрнест и Джейн (обычно после изрядного количества дайкири) развлекались гонками по бездорожью на ее маленьком спортивном автомобиле. Это была игра: кто первый вскрикнет "Осторожно!" или "Тормози!", тот и проиграл.
Карлос Гуттиерес и Джейн Менсон на борту "Аниты", 1933 г.
Этот азартный роман, как всегда, происходил на глазах у очередной жены Хемингуэя. (Слава Богу, Папа хоть не заставил ее проявлять широту взглядов и дружить со своей любовницей.) А друзья, которые тоже по традиции были вовлечены в любовные передряги Хэма, замечали, что между ним и Джейн очень много общего. И в нем, и в ней жили два взаимоисключающих начала - к самоутверждению и к саморазрушению. Но если в ее судьбе оба эти начала полностью погасили друг друга (Джейн скончалась только в 1980 году, ничего не создав, но и не разрушив), то Хемингуэй довел их до логического завершения.
Третья жена Хемингуэя, ради которой он все же оставил Полин, была военной журналисткой. Марту Гельхорн, как и его самого, влекло в самое пекло испанской войны. Она, как и он, писала о ходе военных действий, ненавидела фашизм и людей, которые его боятся. Она, как и он, сутками карабкалась пешком по скалистым склонам испанских гор, на грузовиках пробиралась по только что проложенной фронтовой дороге и не жаловалась, когда было нечего есть. Спали они в кузове того же грузовика, прикрывшись солдатскими одеялами.
Martha Gellhorn and Ernest Hemingway with unidentified Chinese military officers, Chungking, China, 1941.
Марта не роптала, и Эрнест понял, что в своих романах описывал именно такую женщину. В качестве свадебного подарка он преподнес ей дом на Кубе. Он надеялся, что скоро ей надоест лазить по горам и спать в грузовиках.
Однако Марта оказалась еще большей искательницей приключений, чем Папа. Проведя пару месяцев в новом доме, она постаралась получить очередное журналистское задание и отправилась в Гонконг, где назревали очередные политические неприятности и летали японские бомбардировщики... Скрепя сердце Хэм поехал за ней, начиная понимать, что семейная жизнь с Мартой может оказаться куда более опасной авантюрой, чем война.
Эрнест Хемингуэй и Марта Гелхорн во время гражданской войны в Испании. Точная дата снимка неизвестна. 1937-1938 г.
К тому же она не знала жалости не только к себе (что, с его точки зрения, было очень здорово), но и к нему - что было непростительно. Однажды в Лондоне, перебрав за ужином спиртного, Хэм с друзьями попал в автомобильную катастрофу и угодил в госпиталь с травмой головы. Когда Марта его увидела, то неожиданно начала смеяться. Ей показалось, что это очень забавно: неуязвимый Папа с забинтованной головой, а из бинтов пробивается всклокоченная борода... Эрнест страшно обиделся. Женщины в его романах переживали за раненых мужчин, а не хохотали как ненормальные. К тому же единственный вид иронии, который Папа не выносил, - это когда смеялись над ним. Когда кто-то пытался сделать его объектом своей шутки, он просто свирепел.
Там же, в Лондоне, едва оправившись от травмы, Хэм сделал предложение своей последней жене, Мэри Уэлш. Она тоже была хороша собой, тоже была журналисткой и, похоже, тоже не особенно боялась тараканов, мышей и бомбежек. На восьмой день знакомства он ей сказал: "Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я хочу стать твоим мужем".
Эрнест и Мэри Хемингуэй на борту лайнера по пути во Францию. Июнь 1953
Она любила Хемингуэя, его вообще любили женщины. Они очень скоро понимали, что, несмотря на трубку, густую бороду и рубленые фразы, о нем можно заботиться как о ребенке, и - более того - именно этой заботы он и ждет. Сам Папа не мог всерьез заботиться о ком бы то ни было, кроме своих литературных героев, и выбирал себе именно таких женщин: самостоятельных, сильных и смелых, не ждущих помощи, но способных защищать. Ни одна из его жен не была слабым и нежным существом, грезящим о ванне с шампанским. И ни одна не была добропорядочной в том смысле, который вкладывали в это слово жители его родной деревни Оук-Парк.
Так почему же он все-таки покончил с собой?
Хэм был не очень стар, но очень болен. Давление скакало, старые раны и шрамы, полученные в войнах и авариях, все чаще напоминали о себе. Многочисленные травмы головы сказались на зрении. Теперь он мог читать только первые десять минут, потом буквы расползались иероглифами, картинами художников, так любимыми им когда-то. Но хуже было то, что и писать он больше не мог. Даже надиктовывать свои тексты не получалось - не только буквы, но даже слова и мысли растекались, превращались в кашу, а кашу из слов он терпеть не мог: всю жизнь Хемингуэй положил на то, чтобы его слова были твердыми, а фразы - чеканными...
И ему стало страшно.
Страх, загоняемый внутрь в течение долгих лет, расцвел манией преследования - Хэм начал бояться каких-то агентов ФБР, или марсиан, или финансового краха. Мэри Уэлш не могла понять, чего он боится больше, врач честно поставил диагноз, и диагноз этот тоже был страшным; паранойя. Папе, конечно, сказали, что во всем виновато давление...
Однажды Мэри застала его за скверным занятием: сидя в своем кабинете, Хэм сосредоточенно вставлял в ружье два патрона. "Это недостойно, - сказала она ему спокойно. - Ты всю жизнь был мужественным человеком!" (Она сознательно не сказала "старался быть".) Потом Мэри вызвала доктора. Они осторожно отобрали у Папы ружье и решили снова положить его в Мэйо, клинику нервных расстройств. Конечно, под псевдонимом, конечно, с соблюдением конспирации и всех мер предосторожности, конечно, туда никогда не доберутся вездесущие агенты ФБР... конечно, там лечат кровяное давление.
Хемингуэй вроде бы согласился лечь в больницу. Сказал, что сам соберет все необходимое, и направился в комнату, где стояли его ружья. Его опять остановили, опять отобрали патроны, опять объяснили, что настоящие мужчины так себя не ведут.
Хемингуэй в своем доме на Кубе. Последняя фотография.
Когда-то очень давно, вскоре после гибели отца и задолго до его собственной смерти, мать вдруг прислала ему посылку. В ней был шоколадный торт, ее собственные картины и - ружье, из которого застрелился отец. Зачем она это сделала, никто так и не смог понять, а потом об этом и вовсе забыли.
Лестер Хемингуэй боготворил старшего брата с самого детства: Эрни был большим, сильным, потом стал известным, потом - знаменитым, потом - кумиром Америки. Лестер был младше Эрни на 16 лет и изо всех сил старался брать с него пример. Он тоже увлекся боксом, заставил себя полюбить охоту, рыбалку, журналистику и даже войну. Лестер, пожалуй, оставался единственным родственником, кто мог приезжать к Эрнесту в гости, слушать истории и пить вино...
В 44-м в Лондоне, когда он служил в киногруппе военной хроники армии США, Лестер встретился с Эрни и его новой пассией, Мэри Уэлш. Мэри ему понравилась. Впрочем, Лестеру нравились решительно все женщины брата, решительно все его поступки и абсолютно все его романы, рассказы и повести. О своих собственных романах он, к сожалению, этого сказать не мог. Самым значительным из того, что создал Лестер, стали, бесспорно, воспоминания "Мой брат, Эрнест Хемингуэй", изданные в 1962 году, через год после самоубийства Эрни. Эти мемуары долгое время служили главным источником для биографов, и Лестер охотно отвечал на их вопросы - было видно, что он подражает старшему брату даже после его смерти.
Когда в 1982 году Лестер Хемингуэй покончил жизнь самоубийством (он тоже застрелился), американская пресса заметила, что, видимо, в этой семье суицид становится устойчивой привычкой. И не ошиблась...
Через четырнадцать лет погибла Марго Хемингуэй... С родителями своими она давно не общалась, с обоими мужьями развелась, а детей, готовых оплакать ее бестолковую жизнь, у нее не было. Подруга, обеспокоенная тем, что Марго не отвечает на телефонные звонки, забралась по приставной лестнице в окно и увидела на кровати тело, уже настолько разложившееся, что для окончательной идентификации пришлось обращаться к записям дантистов. А потом в комнате Марго нашли пустую упаковку от сильнодействующего снотворного. Газеты отделались констатацией факта: не слишком знаменитая актриса, не слишком удачливая фотомодель, не слишком добропорядочная женщина средних лет, питавшая слишком очевидную слабость к алкоголю, умерла. Возможно, из-за передозировки. Но возможно, и нет.
Марго Хемингуэй подавала надежды, и перспективы у нее были блестящие. Даже детство ее было не обойдено вниманием: отчасти из-за того, что она была внучкой кумира нации, отчасти - из-за способности ездить на велосипеде без рук. "Марго - единственный известный нам ребенок, - писала местная газета, - умеющий кататься на двухколесном велосипеде, положив ноги на руль и держа в одной руке мороженое, а другой помахивая всем прохожим". Она рыбачила, лазила по горам и была очень похожа на дедушку... Только в отличие от него любила теннис. В 16 лет Марго бросила школу и перебивалась самыми разнообразными, иногда весьма экзотическими заработками, а потом отправилась в Нью-Йорк и стала моделью. Это потребовало диеты и интенсивных тренировок, но усилия были вознаграждены: фото на обложках "Вог" и "Тайм", где про нее написали, что она - "золотая девушка". В 20 лет Марго стала самой высокооплачиваемой моделью и получила $ 1 млн. за рекламу нового аромата от "Фаберже". Позже она признавалась: "Я ненавидела эту вонь, но мое лицо стало одним из самых узнаваемых в Америке".
Продюсер Дино де Лаурентис решил сделать из нее звезду и дал Марго главную роль в фильме "Губная помада". Фильм с треском провалился, а ее игру оценили от "ужасно" до "ужаснее некуда". Не помогло и то, что роль младшей сестры Марго играла ее собственная младшая сестра Мэриел, для которой этот фильм стал удачным началом: уже через 3 года она получила роль возлюбленной Вуди Аллена в фильме "Манхэттен". А Марго начала сильно пить, ее брак распался, развод был оформлен только в 78-м, но к тому времени она сбежала с французским режиссером Бернаром Фуше. В 80-м они поженились, жили в Париже, и Марго еще раз появилась на обложках модных журналов.
Она изо всех сил защищала своего деда и охраняла его память. Рассказывают, что как-то Марго избила Франсуазу Саган, когда та неосторожно назвала Хемингуэя "третьеразрядным писателем". Придя в себя на полу после страшного удара, Саган изменила свое мнение и произнесла: "Ваш дедушка был великим писателем". Еще Фуше хотел снять документальный фильм о Хемингуэе, в котором Марго должна была бы, путешествуя по Европе и Америке, интервьюировать всех, кто знал писателя. Но их брак был уже на грани краха, и этот проект так и не реализовался.
Потом Марго увлеклась буддизмом и магией американских индейцев, предалась одинокому пьянству, прибавила в весе 24 кило и к 88-му году выглядела абсолютной развалиной.
Осенью 90-го ее доставили в клинику Бетти Форд с нервным расстройством на почве алкоголизма. Пройдя курс лечения с применением сильнейших психотропных средств, она выписалась. Однако через несколько месяцев к списку ее болезней - алкоголизм и эпилепсия - добавилась булимия, когда человек может есть сколько угодно и не чувствует, что сыт.
Лет за десять до гибели она единственный раз в жизни съездила на корриду, специально выбрав Памплону, где любовался этим зрелищем Эрнест Хемингуэй. И пришла в ужас. Умирающий бык метался по арене, из его ноздрей хлестала кровь. "Мне казалось, все это происходит со мной", - сказала тогда Марго, впервые разойдясь во вкусах с дедом.
Она не любила крови и выбрала свой, более аккуратный способ свести счеты с жизнью. Но осталась верна этой мрачной и странной "привычке" Хемингуэев. Ведь привычки - это наука уже доказала - наследуются каждым новым поколением, как цвет волос или глаз. И далекий правнук, сам того не ведая, прикрывает ладонью глаза от солнца или прикуривает сигарету, точь-в-точь как сотню лет назад это делал его прадед. И почесывает кончик носа мизинцем, и в волнении быстро ходит из угла в угол. И одним махом решает все проблемы, когда начинает казаться, что выхода уже нет.
Еще отец научил его свистеть, когда больно. Однажды он бежал за молоком на соседнюю ферму - у него была обязанность по утрам приносить домой молоко, споткнулся и упал. И проткнул горло палочкой, которую держал в руке. Из горла хлынула кровь, перепуганный и перепачканный, в слезах и крови, мальчик кое-как добрался до дома. Хорошо, что папа был врачом. Он остановил кровотечение и сказал сыну: "Не реви!" - "Но ведь больно!" - "Все равно не реви!" - "А что же мне делать?!" - "Свисти, - сказал папа. - Просто свисти. Когда тебе так больно, что ты не можешь сдержать слезы, начни свистеть и они закатятся обратно". Горло потом еще долго болело. Эрни потом еще много свистел. Он, кстати, тогда обратил внимание: иногда папа с мамой закрываются в комнате и о чем-то спорят. О чем - разобрать невозможно. Говорит в основном мама. Или так только кажется, потому что у нее хорошо поставленный голос. А папа на следующий день вообще почти не разговаривает, только насвистывает что-то себе под нос.
Когда Эрнесту исполнилось 12, дед подарил ему первое ружье - однозарядное, 20-го калибра. Эрни был счастлив: свое ружье! Настоящее!.. До третьего акта было еще очень далеко, и дед Эрнеста Хемингуэя, конечно же, никогда не читал русского писателя Чехова. Просто он был старым воякой и считал, что у настоящего мужчины обязательно должно быть собственное ружье.
Наверное, тогда Эрни и решил, что станет настоящим мужчиной. Будет охотиться и ловить рыбу, как папа. Но никому и ни за что не даст себя подчинить. Не как папа.
Юный рыболов. Эрнест Хемингуэй, 1904 г.
Старшая сестра Эрни, Марселина Хемингуэй Санфорд, и его младший брат, Лестер Хемингуэй, в своих воспоминаниях отмечают: в детстве отец и Эрни были очень дружны. Однако это не помешало Эрнесту потом повести себя так, что отец и мать выступили против него единым фронтом. Например, родители были единодушны в том, что по окончании школы Эрни следует поступить в какой-нибудь приличный университет и овладеть какой-нибудь приличной профессией. Потом они решили, что один из его проступков не подлежит прощению, и в буквальном смысле выгнали его из дому. (Эрнесту тогда исполнился 21 год, и проступок заключался в отказе помогать матери по хозяйству.) И наконец, когда он прислал родителям из Парижа свою первую долгожданную книжку рассказов, дома разразился настоящий скандал - правда, без непосредственного участия главного действующего лица, то есть самого
Хемингуэй с сестрой Марсалиной и друзьями, 1920
Эрнеста. Его сестра Марселина вспоминала, что, ознакомившись с творчеством будущего нобелевского лауреата, родители повели себя так, как будто им в дом подбросили дохлую кошку: папа ходил угрюмый, а мама рыдала, то и дело воздевая руки к потолку и вопрошая Господа, за какие такие ее грехи сын стал столь отвратительным человеком?.. Господь, судя по всему, ясного ответа не давал. Тогда отец взял все шесть экземпляров книжки, тщательно упаковал и отправил в Париж на адрес издательства. После чего в письменном виде сообщил Эрнесту, что не желает видеть в своем доме ни подобной мерзости, ни его самого. А все дело в том, что, описывая события минувшей войны и свою первую любовь, Эрнест позволил героям разговаривать не на литературном языке, а употреблять слова и выражения, которые им казались более уместными.
Агнеса фон Куровски и Эрнест Хемингуэй. Милан, 1918 г.
Особую ярость отца вызвал тот факт, что главный герой его сына оказался болен гонореей. Он так и написал Эрнесту: "Мне казалось, что всем своим воспитанием я давал тебе понять, что порядочные люди нигде не обсуждают свои венерические болезни, кроме как в кабинете врача. Видимо, я заблуждался, и заблуждался жестоко..."
С тех пор Эрнест перестал ставить родителей в известность о своих литературных успехах. Более того, он в течение нескольких лет вообще не писал домой. Жил в Париже, ездил на корриду в Памплону, на сафари в Африку, на войну в Мадрид... женился, разводился, заводил детей, снова разводился и снова женился, и с каждым годом писал все лучше и лучше. Потом отрастил бороду, стал знаменит и всей своей жизнью как будто доказывал отцу, что настоящие мужчины не проводят всю жизнь в Оук-Парке под недремлющим оком жены с хорошим контральто.
А отец старел и охотился уже не так часто и не так хорошо. Творчество старшего сына его по-прежнему не радовало. Роман "И восходит солнце" он прочитал, с трудом преодолевая брезгливость, и иначе как "эта книга" его не называл. Ему было чуть больше пятидесяти, однако Кларенс уже чувствовал себя древним старцем. Его мучили диабет и финансовые проблемы. Мучила мысль, что жизнь прошла, а он хотя и стал очень уважаемым в Оук-Парке врачом, но так и не узнал секретов индейской народной медицины. Жена, в которой уже невозможно было распознать несостоявшуюся звезду сцены, вдруг начала проявлять заботу и настойчиво советовать ему наконец заняться своим здоровьем: "Милый, у тебя же грудная жаба! Милый, ты обязан лечь в постель!" Он отмахивался и не говорил ей, что грудная жаба - пустяки по сравнению с теми болями в ногах, которые он испытывает в последнее время. Как врач, Кларенс не мог не знать причины этих болей: диабет давал осложнение - гангрену ступней, а гангрена неизлечима.
Родных Кларенс избавил от этих медицинских подробностей, но стал раздражительным и угрюмым. Надолго запирался у себя в кабинете и держал на замке ящики своего письменного стола. И по непонятной причине отказывался брать внуков с собой в автомобиль (они только потом поняли: дед не хотел рисковать детьми - боялся, что в какой-то момент боль станет нестерпимой и он выпустит руль). Жена обижалась, сердилась, волновалась, писала письма дочери: "Хорошо бы ты снова приехала погостить к нам и привезла с собой дорогую крошку Кэрол. Папа так любит ее. Может, увидев внучку, он приободрится..."
В один из дней - это было самое начало декабря, но уже начинало пахнуть Рождеством, мандаринами и гусями - Кларенс Хемингуэй вернулся домой после обхода своих пациентов чуть раньше обычного и был чуть бледнее, чем всегда (впрочем, на это обратили внимание уже постфактум). Снял шляпу и пальто, поинтересовался здоровьем младшего сына Лестера, который валялся с простудой. Жена ответила, что ему уже лучше. "Хорошо, - сказал Кларенс, - тогда я прилягу до обеда".
Он поднялся в свой кабинет. Грейс обратила внимание, что он как-то особенно тяжело опирается на перила лестницы, и подумала: все-таки нужно заставить его отдохнуть... Она даже не поняла сразу, что за грохот раздался наверху, в кабинете...
О том, что отец застрелился, Эрнест узнал в поезде: он ехал с пятилетним сыном Джоном из Нью-Йорка в Ки-Уэст, когда ему принесли телеграмму; "Папа покончил с собой. Срочно приезжай..." Он сказал Джону, что дедушка тяжело заболел, перепоручил его темнокожему проводнику и пересел на поезд, идущий в Чикаго.
Похороны были пышными. Газета "Оук-Ливс" поместила некролог, в котором говорилось, что Кларенс Хемингуэй в течение многих лет облегчал страдания сотням людей.
А Эрнест Хемингуэй, идя за гробом и поддерживая мать, думал, что отец не смог облегчить страдания себе самому, или, точнее сказать, выбрать такую судьбу, в которой эти страдания не присутствовали бы. Он не так уж часто беседовал об этом с друзьями и никогда не говорил на эту тему с журналистами, которые брали у него интервью. И лишь однажды в кругу близких друзей Эрнест не выдержал: "Возможно, он струсил... Был болен... были долги... И в очередной раз испугался матери - этой стерве всегда надо было всеми командовать, все делать по-своему!" - и, словно спохватившись, тут же перевел разговор на другую тему. Хотя вообще о самоубийстве рассуждать он любил и, как правило, высказывался в этом смысле резко отрицательно, как будто все еще продолжал доказывать отцу его неправоту. Только 20 лет спустя, готовя к выходу очередное переиздание романа "Прощай, оружие!", Хемингуэй написал в предисловии: "Мне всегда казалось, что отец поторопился, но, возможно, больше терпеть он не мог. Я очень любил отца и потому не хочу высказывать никаких суждений".
После того как это произошло, Эрнест продолжал жить, как и жил - то есть бодро и весело. Написал про корриду, про охоту на львов, про испанскую войну. Попал в пять аварий и семь катастроф, часто оставаясь в живых лишь по чистой случайности. Всем женщинам и детям давал ласковые прозвища: старший сын был Бемби, средний - Мексиканский Мышонок, младший - то ли Крокодильчик, то ли Ирландский Еврейчик (при чем тут ирландский еврейчик, никто так и не понял). Последнюю, четвертую жену в первый же вечер знакомства попросил разрешения называть Огурчиком. Она не возражала. Самого Хемингуэя все звали Папа - коротко, ясно и почтительно.
Отношения с женщинами у Папы развивались по удивительно схожему сценарию: он редко заводил интрижки, но часто влюблялся всерьез, а влюбляясь всерьез, считал своим долгом жениться. При этом наличие предыдущей жены смутило его только в первый раз, когда он разводился с Хедли и женился на Полин Пфайфер. Хемингуэй действительно переживал, чувствовал себя виноватым перед Шустрым Котиком (такое прозвище было у Хедли) и малышом Бемби. Мучился, даже думал о самоубийстве (впрочем, ему тогда было всего 20 с небольшим и отец его еще не покончил с собой, так что эти размышления можно смело отнести к болезням роста).
Эрнест Хемингуэй вошёл в историю литературы как лауреат Нобелевской премии. Но куда меньше известно о нём, как о человеке. А он в 1918 году уехал добровольцем в воюющую Европу, получил серьезное ранение в ногу, пытаясь вынести с поля боя раненого итальянского солдата. За воинскую доблесть Хемингуэй был дважды награжден итальянскими орденами. А нашем обзоре 10-ка ярчайших фактов их жизни известного американского писателя.
1. Хемингуэй - несостоявшийся шпион КГБ
В последние несколько лет своей жизни Эрнест Хемингуэй неоднократно заявлял, что за ним следит ФБР. Писатель, чтобы излечиться от паранойи, 15 раз проходил электрошоковую терапию по рекомендации своего врача в 1960 году. После этого он потерял память и способность писать. Позже выяснилось, что за ним действительно следили, о чем отдал приказ лично Эдгард Гувер.
В 2009 году в публикации Йельского университета "Шпионы: Взлет и падение КГБ в Америке" было указано, что Хемингуэй числился оперативным работником КГБ в Америке. Якобы бывший офицер КГБ рассказал, что Хемингуэй был завербован в 1941 году и получил кодовое имя "Арго". В конце концов "Советы" потеряли интерес к писателю, поскольку он не предоставил никакой полезной информации. К 1950 году "Арго" был вычеркнут из перечня активных советских шпионов.
2. Писсуар в собственность
Ни для кого не является секретом, что знаменитый писатель любил выпить. Однажды Хемингуэй забрал домой писсуар из своего любимого бара Sloppy Joe"s и установил его в своем доме, утверждая, что спустил столько денег в этом баре в писсуар, что тот теперь является его собственностью.
3. Необычная рыбалка и охота на подлодки
Эрнест Хемингуэй был известен тем, что использовал пулемет, чтобы отпугивать акул во время рыбной ловли. В 1938 году он установил мировой рекорд, поймав 7 марлинов за один день. Хемингуэй также провел значительное количество времени с лета 1942 года до конца 1943 года,патрулируя на своей деревянной рыбацкой лодке прибрежные воды Кубы. На лодке стояло радиопеленгационное оборудование, а писатель пытался засечь немецкие подводные лодки.
4. Болезни писателя
Эрнест Хемингуэй пережил сибирскую язву, малярию, пневмонию, рак кожи, гепатит, сахарный диабет, два авиакатастрофы, разрыв почки, разрыв селезенки, разрыв печени, повреждение позвоночника и перелом основания черепа. Большинство повреждений он получил во время двух авиакатастроф, путешествуя по Африке.
5. Самоубийство
После выписки из психиатрической клиники в 1961 году Эрнест Хемингуэй покончил с собой, застрелившись из любимого ружья, которое он купил в Abercrombie & Fitch.
6. Хемингуэя могли объявить военным преступником
Эрнеста Хемингуэя обвинили в нарушении Женевской Конвенции, которая запрещала участие корреспондентов в боевых действиях. Во время Второй мировой войны писатель работал военным корреспондентом для американского журнала «Coller’s». Вскоре во Франции он возглавил отряд партизан и использовал оружие, стреляя в нацистов. Хемингуэй попал под трибунал, но соврал на нем, после чего опять вернулся на поля сражений.
7. Во Флорида-Кис живут 6-палые кошек - потомки кошек Эрнеста Хемингуэя
Как-то Хемингуэю знакомый капитан подарил шестипалую кошку, после чего писатель стал одним из самых известных любителей полидактильных кошек. После смерти Хемингуэя в 1961 году бывший дом Хемингуэя в Ки-Уэст, штат Флорида стал музеем и домом для его кошек. В настоящее время в этом доме обитает около пятьдесят потомков .
8. Эрнест Хемингуэй избавил Ф. Скотта Фицджеральда от комплексов
Как-то друг Хемингуэя, автор "Великого Гэтсби" Фрэнсис Скотт Фицджеральд, признался, что его жена Зельда считает, что из-за размера своего мужского достоинства, он не может удовлетворить ни одну женщину. Эрнест позвал друга в туалет, осмотрел его "достоинство" и заявил, что с ним все нормально.
9. Новая нация
Брат Хемингуэя Лестер основал новую нацию у побережья Ямайки, которая состояла из 7 граждан и обитала на бамбуковом плоту размером 2,44 х 9,14 м. "Новая Атлантида" даже имела свою валюту и конституцию.
10. Двойники
Существует официальное общество двойников Эрнеста Хемингуэя, которое ежегодно проводит конкурсы.
