Диана Арбенина Конец прекрасной эпохи, или Как закалялась сталь день первыйу меня мало времени.сегодня 29 октября 2014 года.сегодня десять лет, как тебя не стало.и здесь сразу: кто кому вправе говорить о времени?!и здесь и сразу: отвечаю – я. я. я. я. я. я. я. я. я. я. я. я.потому что

Ствол и сталь Наши американские визы закончатся через два дня, поэтому коста-риканские пограничники выдают нам только транзитки. Мы прокладываем по Google Maps кратчайшую дорогу через страну и выходим на трассу. Нам везет – скоро нас подбирает дальнобойщик, который тянет

Шедевр ли эта книга?

Чем? Техникой?

Мате Залка

Судьба книги Николая Островского не менее поразительна, чем его собственная судьба.

В 1930-е годы говорили: секрет – в биографии автора. В 1940-е и 1950-е: все дело в писательском мастерстве. В 1960-е: ни в одной другой книге не воплотился с такой яркостью романтический дух 1920-х.

На рубеже перестроечных 1990-х точка отсчета сменилась: теперь Островский был порождением сталинизма, моделью фанатической одержимости, «винтиком машины»… если не тем самым топором, от которого во время оно летели щепки.

Вот та же карусель в малом варианте. Моя работа об Островском в 1965 году была забракована как невозможная к печати и враждебная по идеям. В 1971 году выпущена в свет в изуродованном виде, но и в этом виде объявлена на комсомольских инструктажах того времени клеветнической, а в печати – путаной и субъективной. В 1981 году она же – премирована Грамотой ЦК комсомола. В 1988-м объявлена в «Комсомольской правде» лучшей работой об Островском за последние десятилетия. В начале 1990-х годов она казалась иным читателям недостаточно радикальной и недопустимо апологетичной по отношению к одному из основных «мифов» сталинской эпохи.

Даже и из одного упрямства я отказываюсь вертеться в этой флюгерной карусели. Хватит того, что в 1965 году я начинал писать об Островском, чувствуя, что у меня зажат рот; чуть не полвека понадобилось, чтобы мне дали договорить то, что я хочу; далее я не сойду с этой точки; я готов уточнить формулировки, додумать следствия и осознать дальнейшие перемены климата вокруг моего героя, но я не сдвинусь с той позиции, на которую встал сразу: «Как закалялась сталь» – ключевая книга советских лет нашей истории, в ней – разгадка того, что произошло с нами и Россией.

Дело, разумеется, не только в биографии (хотя и в ней), ибо жизнь Островского – это жизнь тысяч его современников и соратников, а исповедь, пронявшую миллионы, написал именно он.

Мастерство еще меньше прояснит тут дело (хотя Островский яростно учился «литтехнике» у «спецов»), ибо в ту же невеликую меру мастерства работали еще сотни его современников и коллег, литературных ремесленников, ударно призванных в литературу, но эмблемой эпохи стала именно его книга.

Славный романтический дух в ней, конечно, воплотился. Но вот теперь самый дух этот перевернут в нашей эмоциональной памяти, а истоки его по-прежнему не очень ясны историческому разуму. То есть масса факторов известна: нетерпимость, репрессии, гибель крестьянства, лагеря, иллюзии, ложь, но духовный поворот, сделавший все это возможным, все еще таится во тьме.

Островский интересен именно как человек, своею судьбой преподавший нам не столько эмпирический, сколько духовный урок. «Красное житие», – сказал бы я, если бы хотел объяснить его явление людям верующим. Есть вещи, равно значимые и для верующих, и для почитающих себя атеистами, то есть для перевернувших веру. Перед нами тот самый случай. Жизнь Островского – это демонстрация того, как выстраивается целый мир. Не миф, а мир!

Мир этот выстраивается на определенном духовном принципе (хотя и без Бога) и торжествует «на шестой части суши» достаточно долго в качестве почти осуществившегося царства справедливости и безусловно осуществившегося для его строителей счастья. Этого достаточно, чтобы, во всяком случае, не пренебречь «строительным материалом» («гвозди бы делать из этих людей»), благодаря которому все это строение стало реальностью.

Сегодня все это и впрямь может показаться мифом, мороком, обманом. Но это не так, вернее, не вполне так. Мифология «оформляется» сверху только тогда, когда она ожидается снизу. Морок поднимается – от почвы. «Обман» есть всегда и самообман: готовность поверить, желание поверить, жизненная необходимость верить. Островский – не миф, насажденный сверху (хотя и сверху насаждали). Островский – легенда, выношенная внизу.

Критике никогда не приходилось продвигать к читателям роман «Как закалялась сталь». Критике всегда приходилось объяснять его успех. Невероятный, парадоксальный, загадочный, этот успех был в то же время настолько естествен, повсеместен и неудивителен, что, казалось, ему и не надо искать объяснений.

В прозаических фрагментах Пастернака есть запись 1943 года. Поездка на фронт, чтение стихов, разговоры с бойцами. «Когда после Мценска наши части освободили тургеневское имение Спас-Лутовиново, комсомольцы отличившихся частей устроили в разрушенном заповеднике торжественное собрание. Естественно, посвященное памяти Тургенева… оно каким-то образом (здесь и далее курсив мой. – Л. А.) связалось с именем Николая Островского». Самое удивительное в этой записи – отсутствие удивления. Это психологическая аксиома 1930-1940-х годов. Можно говорить о чем угодно: о тактической схеме боя и о мистических свойствах германского духа, о судьбе лейтенанта Шмидта и о смерти тургеневского Базарова. Потом «каким-то образом» начинают говорить о Корчагине. Без переходов и причин. Этому никто не удивляется: в герое Островского есть нарицательность, которая давно оставила позади всякие объяснения.

Когда десятки миллионов экземпляров его книги гуляют по всему миру, трудно представить себе что-либо другое. Трудно представить себе, какие были сметены этим потоком препятствия. А ведь поначалу не было и самих препятствий, а было одно гробовое молчание всей профессиональной критики: год, два года – и тоненькие книжки «Молодой гвардии» с романом Н. Островского неслышно затерялись в шумном литературном гомоне 1932 года.

И еще раньше, когда неслышный этот ручеек, которому со временем суждено было затопить сознание полумира, натянулся нитью, тонким волоском, каждое мгновенье грозившим оборваться… И он обрывался… и возникал снова с какою-то неотвратимостью.

Первый вариант романа Николая Островского не доходит до издателей: в начале 1928 года рукопись утеряна почтой.

Он пишет все заново.

Новая рукопись, посланная в Ленинград, безответно исчезает в недрах тамошнего издательства.

Он отдает один из последних экземпляров своему другу, И. Феденеву, и просит отнести в издательство «Молодая гвардия». Феденев относит и быстро получает ответ: рукопись забракована по причине «нереальности» выведенных в ней типов.

Островский лежит навзничь в Мертвом переулке, в переполненной жильцами комнатке, и лихорадочно ждет решения. Ему двадцать семь лет, остается жить – пять.

Потрясенный решением издательства, Феденев просит вторичного рецензирования.

Рукопись ложится на стол к новому рецензенту – Марку Колосову. Стол стоит в редакции журнала «Молодая гвардия», где Колосов работает заместителем редактора.

Впоследствии М. Колосов напишет воспоминания о том, как Феденев закоченевшими от холода старческими пальцами вынул из папки рукопись и как с первых строк Колосова покорила ее сила; как ждали молодогвардейцы именно эту вещь и как, не отрываясь, проглотил ее заместитель редактора. Эти воспоминания написаны много позднее, когда миллионные издания романа уже сделали имя Островского легендарным. В начале 1932 года все выглядит иначе. 21 февраля Феденев приводит Колосова к постели Островского. В этот момент решается его литературная судьба. В разговоре трех человек соединяется, как в фокусе, и грядущее возвышение Островского, и драматизм этого возвышения, и предопределившие его ход противоречивые силы.

Три участника этого разговора оставили о нем свидетельства.

Николай Островский записал назавтра слова М. Колосова: «У нас нет такого материала, книга написана хорошо, у тебя есть все данные для творчества. Меня лично книга взволновала, мы ее издадим».

Николай Алексеевич 27 сентября 1935 года писал: «Угроза войны чёрным вороном носится над миром. ...Душно в Европе. Пахнет кровью. ...Мир лихорадочно вооружается». Он предупреждал 6 апреля 1936 года: «Было бы предательством забывать о том, что нас окружают злейшие кровавые враги. Фашизм бешено готовится к войне против Советского Союза». И он говорил по радио так: «Когда грянет гром и настанет кровопролитная ночь, я глубоко уверен, что на защиту родной страны встанут миллионы бойцов — таких, как Павел Корчагин». Это свершилось…

Советский молодой солдат

Маршал Советского Союза Г.К. Жуков, призывая «бережно относиться ко всему, что связано с Великой Отечественной войной», писал: «Я много раз видел, как солдаты подымались в атаку. Это нелегко — подняться в рост, когда смертоносным металлом пронизан воздух. Но они подымались! А ведь многие из них едва узнали вкус жизни: 19—20 лет — лучший возраст для человека — всё впереди! А для них очень часто впереди был только немецкий блиндаж, извергавший пулемётный огонь».

Отвечая на вопрос, почему мы победили, Г.К. Жуков сказал: «Мы победили потому, что у нас был лучший молодой солдат. ...Да, когда война пошла вовсю, когда мельница заработала, всё решил молодой, обученный, идеологически подготовленный солдат».

Этот молодой солдат был воспитан на книгах Николая Островского. Писатель-фронтовик Э. Казакевич свидетельствовал: «Люди, воспитанные на книге Островского, вступили в Великую Отечественную войну подготовленными, рвущимися к подвигу. Образ Николая Островского и его героя стал одним из важных элементов воинского воспитания».

На фронт ушли 3 миллиона 500 тысяч комсомольцев. Три года назад я просмотрел весь список Героев Советского Союза. И с удовольствием убедился, что ребята моего, 1925 года рождения выдвинули Героев не меньше, чем родившиеся в другие годы. А в живых осталось немного. Главное время их смерти — с июля по октябрь 1943 года, тогда мы участвовали в ожесточённых наступательных сражениях, гнали врага на Запад.

Злобные тявканья

У нас есть деятели из зловонной «пятой колонны», которые с зубовным скрежетом воспринимают Великую Победу над фашизмом и тех славных героев, которые отдали свои жизни ради свободы и величия Отчизны.

Литературовед И. Кондаков утверждал, что «культ Корчагина вводился принудительно» (какая глупость! — А.О.) и рухнул «на закате тоталитаризма». Воинствующему мещанину из «пятой колонны» К. Поливанову противны «героизм и самоотверженность», он отразил возмущение испуганных либеральных «образованцев» самой постановкой вопроса о возвращении в школьную программу романа «Как закалялась сталь».

Он выдал чудовищный перл: «То, что роман плохой, скучный и ни для какой истории, кроме истории отупления мозгов, не нужен, почти очевидно». Этот вывод трусливого, злобного человека, насквозь отуплённого ненавистью к советскому строю, основан на признаниях «ниспровергателей» типа Н. Климонтовича, который считает, что ему «немало повезло в жизни»: он «никогда, во всю свою мятежную юность, не читал романа слепого советского писателя Николая Островского «Как закалялась сталь».

О «мятежной» юности Климонтовича свидетельствует то, что он родился в московской профессорской семье, окончил МГУ, сотрудничал с нью-йоркской антисоветской газетой «Новое русское слово», потом стал работать обозревателем газеты «Коммерсантъ-Daily», «Общей газеты» и т.д.

Этот невежда хвалится тем, что он не читал книг Островского и вместе с тем твердолобо уверен в своём праве высокомерно хулить его героев. Такова тлетворная мораль тех компрадоров, которые готовили идеологическую почву для развала СССР, а сейчас хотят развалить и Россию.

В 1936 году Островский прозорливо говорил об их предшественниках: «Есть у нас и «литературные жучки», для которых нет никаких авторитетов. О виднейших писателях нашей страны они говорят с пренебрежением, для всех у них есть клички и куча недоброкачественных анекдотов, сплетен и прочего мусора. Это уже не просто болтуны, это хуже. С этими разносчиками сплетен и слушков мы должны повести беспощадную борьбу».

Н.А. Островский и Великая Отечественная война

Роман «Как закалялась сталь» издали в блокадном Ленинграде, экранизировали в 1942 году. Книги Островского вызвали острые раздумья у Зои Космодемьянской, принимавшей решение стать партизанкой. Мать героя Е.Н. Кошевая вспоминала: «Впервые книгу «Как закалялась сталь» Олег прочёл на украинском языке, будучи учеником 6-го класса. ...Узнав из романа «Как закалялась сталь» любимые книги Корчагина, Олег прочёл их все, в том числе и книгу «Овод». ...Вторично Олег прочёл обе книги Н. Островского на русском языке, будучи учеником 9-го класса, весной 1942 года».

Самый юный Герой Советского Союза Валя Котик жил в тесно связанном с Николаем Островским городе Шепетовка (прах героя похоронен здесь в городском парке). В 1943 году он стал бойцом партизанского отряда. За отвагу в борьбе с захватчиками Валентину Александровичу Котику посмертно присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

В феврале 1944 года на пленуме Союза советских писателей Н. Тихонов в своём докладе отметил, что у наших бойцов «Как закалялась сталь» стала «своего рода евангелием… Её читают и перечитывают во всех ротах и батальонах».

24 марта 1944 года лейтенант Деревенский прислал письмо из воинской части, которая уже неделю вела «бои на подступах к родной для Павла Корчагина исторической Шепетовке»: «Посылаем вам номера нашей маленькой красноармейской газеты, выпущенной в трудных условиях передней линии фронта. Отрывки из произведений Николая Островского вдохновляют наших бойцов в боях за Шепетовку. Нам пришлось откопать томик произведений Н. Островского буквально из-под земли, где он более двух лет был спрятан от гитлеровцев местными учителями, — сделать перевод с украинского языка на русский».

Писатель Борис Полевой во время обороны Сталинграда как-то ночью заглянул в расположение одного из передовых батальонов, занимавших оборону в подвале дома в районе завода «Баррикады». Бойцов батальона он застал у костра: «Все слушали, сидя в напряжённых позах, стараясь не пропустить ни одного слова. А слова тонули в частом грохоте дальних и близких разрывов, в треске автоматных очередей. ...Читали роман «Как закалялась сталь». Когда разговорились, бойцы пожаловались, что книга эта одна на весь полк. Для удобства чтения её разорвали на несколько частей и в редкие часы боевого отдыха читали, передавая друг другу листы по мере прочтения».

А вот как написал 8 марта 1942 года Б. Керстенс с Западного фронта: «В спокойные часы собирались в шалашах и вели задушевные разговоры. Вспоминали любимых героев, и часто слышалось дорогое имя Павла Корчагина. Формируясь, наше поколение не могло пройти мимо Корчагина».

Немного о его истоках

Галина Ивановна Храбровицкая, директор Государственного музея — гуманитарного центра «Преодоление» им. Н.А. Островского, кандидат исторических наук, заслуженный работник культуры, подчеркнула: «Николай Островский стал символом тех вершин человеческого мужества, на которые способен подняться человек. Смертельно больной, слепой, абсолютно неподвижный — в течение 9 лет из 32 прожитых — Николай Островский не только сопротивлялся болезни, отнимающей у него год за годом по частям здоровье, но и сумел в столь трагических обстоятельствах постоянно учиться, развивая природные способности, которыми был щедро одарён».

Николай Алексеевич Островский родился 29 сентября 1904 года в селе Вилия Волынской губернии (сейчас — Ровенской области Украины). Дед его, Иван Васильевич Островский, в звании унтер-офицера сражался на Малаховом кургане при обороне Севастополя во время Крымской войны (1853—1855 гг.). Отец, Алексей Иванович, в чине унтер-офицера участвовал в Балканской войне 1877—1878 гг., за боевые подвиги был награждён двумя Георгиевскими крестами.

Николай Островский любил отца и гордился им. По словам Екатерины Алексеевны, сестры писателя, отец рассказывал им о мужестве и героических подвигах русских солдат в Болгарии «при обороне Шипки и Плевны, участником которой был он сам. Эти рассказы оказывали, без сомнения, большое влияние на впечатлительного мальчика».

То, что с малых лет Островский гордился своими дедом и отцом, потомственными военными, может объяснять его тягу к военной службе. Он ещё мальчиком дважды убегал на фронт. «Ведь я по призванию человек военный», — признавался он писательнице В. Дмитриевой. И добавлял, что, не случись с ним эта «проклятая болезнь», он бы стал не писателем, а военным. Островский обрадовался, когда в 1936 году его зачислили в Политуправление Красной Армии со званием бригадного комиссара. Надев комиссарскую гимнастёрку, он говорил: «Теперь я вернулся в строй и по этой, очень важной для гражданина Республики линии».

Комсомол и труд

В 1919 году Н. Островский вступил в комсомол, добровольцем ушёл на фронт, в 1920 году подо Львовом его тяжело ранили. После демобилизации из армии он стал помощником электромонтёра в Киевских мастерских железной дороги. Осенью 1921 года работал на строительстве узкоколейной ветки для подвоза дров в Киев. Здесь, спасая лесосплав, Николай бросился в холодную воду, сильно простудился, схватил ревматизм, заболел тифом.

В 1922 году восемнадцатилетнего Островского отправили на пенсию. В 1923—1924 годах он был военным комиссаром Всевобуча. Позже стал секретарём райкома комсомола в Берездове и Изяславе, секретарём окружкома комсомола в Шепетовке. Эта работа требовала хорошего понимания насущных запросов людей, умения словом и делом воздействовать на их настроение. С полнейшей самоотдачей и юношеским максимализмом он посвятил всего себя работе с молодёжью.

Островский стал примерным вожаком и организатором первых комсомольских ячеек в сёлах пограничных тогда районов Украины. Несмотря на свою тяжкую болезнь, он участвовал в борьбе ЧОНовских отрядов с вооружёнными бандами.

Вот его признание: «Никогда я не был ленивым». Лень в его представлении — страшная болезнь, от которой надо лечить. Он был убеждён, что работать можно в самых тяжёлых, самых отвратительных условиях: «Не только можно, но и нужно, если нет иной обстановки». Считал так: «Самый счастливый человек — это тот, кто, засыпая, может сказать, что день прожит не напрасно, что он оправдан трудом». Островский утверждал: «Труд — прекрасная вещь. В труде забываются все огорчения, грусть о неисполнившихся надеждах и многое другое, чему нельзя давать воли человеку нашего времени». Он говорил: «Труд — это благороднейший исцелитель от всех недугов. Нет ничего радостнее труда».

Как учился Николай Островский

Ещё до школы Николай научился читать и писать. У него была великолепная память, церковно-приходскую школу он окончил с похвальным листом в начале 1913 года, когда ему ещё не было девяти лет. В Шепетовке в 1917 году он поступил во второй класс начального училища, переименованного в двухклассное народное училище, и окончил его в 1918 году. По его инициативе здесь создали литературный кружок, выпускали рукописный журнал «Цветы юности». Осенью 1918-го Николай поступил в высшее начальное училище, преобразованное в единую трудовую школу, окончил её в 1921 году. Он был членом редколлегии стенной газеты, очень любил музыку, любил петь.

Директор высшего начального училища В.К. Рожановский писал: «Силами учащихся ставились спектакли. Островский пел в хоре и принимал участие в постановках... Коля был отличник по всем предметам. Очень способный, серьёзный, любимец всего коллектива школы, как учителей, так и учащихся. Среди учащихся пользовался большим авторитетом. Коля — бессменный член редколлегии стенной газеты. Большая половина газеты была заполнена статьями Коли Островского».

Соученица Николая в высшем начальном училище М. Нижняя вспоминала: «Я знала Островского с 1918 года. ...Он казался старше своих лет, был развитым, любознательным, умел задавать учителям очень серьёзные вопросы. ...Вообще стоял на голову выше всех». Школьная подруга Островского Л.А. Борисович (прототип Тони Тумановой), учительница в Хмельницкой области, вспоминала: «Все девушки класса просто любили Колю. Он нас никому не давал в обиду. Настал день выпуска нашего класса... Учителя писали нам характеристики. Коле Островскому пророчили известное будущее». Борисович призналась: «В жизни такого дорогого друга, каким был для меня Николай Островский, больше мне встретить не пришлось. В 1935 году Н. Островский прислал мне на память произведение с надписью: «Любимому другу моей юности».

Членом партии Николай стал в 1924 году, в 1927-м поступил на заочное отделение Коммунистического университета. Став инвалидом, Островский особенно много читал, познакомился со многими выдающимися художественными произведениями. Он упорно готовился к писательскому делу, хорошо понимая, что без высокой культуры, без должного освоения секретов литературного мастерства не создашь произведения, заслуживающего внимания читателей. Поистине героические усилия помогли ему добиться того, что в его труднейшем положении, казалось, было невозможным.

Михаил Исаковский писал: «Николай Островский стал знаменитым писателем вовсе не потому, что он был инвалидом, а потому, что он оказался очень талантливым человеком. ...Островский нашёл в себе силы учиться, повышать свои знания, свой культурный уровень. Он стал образованным человеком и, в частности, хорошо понял, что такое литература и что он сам может дать ей. Если бы ничего этого не было, Островский не написал бы своих книг, хотя бы и очень хотел написать».

История создания романа «Как закалялась сталь »

М.Я. Пуринь, сотрудница газеты «Правда», сообщила: «В конце 1926 года... Николаю предстояло решить сложный и трудный вопрос: как жить, чтобы быть полезным для общества?» Она «вспомнила, как красочно рассказывал он боевые эпизоды из своей жизни. А почему бы ему не написать об этом? Николай согласился с моим предложением».

В 1927 году Островский потерял способность двигаться, в начале 1929-го ослеп. Он стремился и в этом, казалось бы, безнадёжном состоянии сделать жизнь полезной для других. Осенью 1927 года Островский начал писать автобиографическую «Повесть о «котовцах». Впоследствии он называл её «самым первым вариантом будущей книги «Как закалялась сталь».

Для облегчения трагической судьбы Островского много сделали в решении бытовых проблем и издательских забот коммунисты И. Феденев, А. Жигирева, П. Новиков и другие — люди высокой нравственности, несгибаемые борцы за социальную справедливость. Хрисанф Чернокозов, член бюро крайкома партии, и А. Жигирева станут для него особенно дорогими людьми, в годы тяжёлой болезни они будут поистине его опорой.

Жигиреву за революционную работу осудили на вечное поселение в Сибирь, освободили её уже после свержения самодержавия. Она познакомилась с Островским в 1928 году и стала верным другом до его смерти. Он подарил ей экземпляр книги «Как закалялась сталь» с надписью: «Милой, родной, любимой моей Шурочке от «младшего братишки» и друга». Заметив блестящие способности Островского как рассказчика, Жигирева «советовала ему заняться литературным трудом».

В 1930 году слепой, неподвижный Островский стал работать над романом «Как закалялась сталь». Он диктовал текст книги многим «добровольным секретарям».

Жигирева в 1931 году получила от Островского главы романа, перепечатанные на машинке. Она вспоминала: «Я читала рукопись и плакала. Коле я написала: «Я не литератор, но роман твой до души доходит».

Феденев поведал: «Роман произвёл на меня огромное впечатление. Прочитав рукопись, я отнёс её в издательство «Молодая гвардия». В нём рукопись получила разгромную рецензию: автор «не справился со своей задачей», «выведенные им типы нереальны, рукопись не может быть принята к печати». Феденев настоял на повторном рецензировании.

Заместитель главного редактора журнала «Молодая гвардия» М. Колосов писал: «Не соглашаясь с отрицательной рецензией, полученной в издательстве «Молодая гвардия», Феденев сказал, что издательство решило передать рукопись на вторую рецензию мне и просят меня дать своё заключение. ...Я читал рукопись не отрываясь. С первых страниц меня покорила та сила жизненной правды, которая в искусстве достигается не хаотичным нагромождением фактов, а умением вести рассказ и точно воспроизводить диалектику душевной жизни героя. ...В тот же вечер я позвонил Анне Караваевой — ответственному редактору журнала — и написал отзыв для издательства».

Первую часть романа «Как закалялась сталь» журнал «Молодая гвардия» напечатал в 1932 году, вторую — завершил в 1934-м. В октябре 1936 года Островский поделился своими планами в беседе с корреспондентом «Правды»: «Я хочу написать книгу для детей. Затем фантастический роман. А затем последний том «Как закалялась сталь» под названием «Счастье Корчагина».

Кто написал «Как закалялась сталь»

Авторы ряда публикаций, стремясь любым способом компрометировать Островского, внушают ложь о том, что он не сам писал роман. Английские журналисты сначала не поверили в его реальную жизнь и заявили, что книгу «Как закалялась сталь» писала бригада опытных писателей в пропагандистских целях. Когда же они познакомились с писателем, то признали свою ошибку, написав: «Бедный Островский обладал чем-то большим, чем просто умением. Он был в известном смысле гением».

Но российские либералы не признаются в своей ошибке — конечно же, потому, что это была не ошибка, а результат злостного умысла. Профессор В. Мусатов в учебном пособии «История русской литературы первой половины ХХ века (советский период)» (2001 г.) пишет, что книга «Как закалялась сталь» «стала своего рода визитной карточкой Идеи, способной чудодейственно организовывать человеческую личность, и получила огромный читательский успех. Островский превратился в личность столь же легендарную, как и его герой». И тут же Мусатов объявил, что «сам процесс создания текста романа носил именно коллективный характер».

Откуда же это следует? Приводится рассказ М. Куприной-Иорданской: «Писатель Ленобль Генрих… мне говорил, что роман «Как закалялась сталь» делали семь человек. Авторский вариант романа был совершенно неудобочитаем. Я спросила Ленобля: «Зачем вы пошли на этот обман?» Он ответил: «Если бы не я, кто-нибудь другой это сделал». Значит, Ленобль был соавтором романа? Но как этому верить, если он, критик, не создал ни одного своего художественного произведения?

Виктор Астафьев писал, что Караваева и Колосов «ездили в Сочи к Николаю Островскому по заданию ЦК комсомола в творческую командировку, помогли больному и слепому автору дорабатывать рукопись будущей знаменитой книги». Но Колосов при жизни Островского ни разу не был в Сочи, а Караваева — лишь однажды, в 1934 году, проездом в Гагринский Дом творчества. Роман «Как закалялась сталь» в это время был завершён в рукописи. Глав, страниц, даже абзацев, написанных рукой А. Караваевой или М. Колосова, нет.

Когда литературовед Б. Дайреджиев призвал писателя Всеволода Иванова взять на себя «инструментовку», «техническую шлифовку и озвучение» книги, после чего «она станет в уровень с лучшими образцами социалистического эпоса», то Островский 11 мая 1935 года написал: «Мы, молодые писатели, только что вступившие в литературу, жадно учимся у мастеров мировой и советской литературы. Берём лучшее из их опыта. Они нас учат. А.С. Серафимович отдавал мне целые дни своего отдыха. Большой мастер передавал молодому ученику свой опыт. И я вспоминаю об этих встречах с Серафимовичем с большим удовлетворением.

Анна Караваева, будучи больной, читала мою рукопись, делала свои указания и поправки. …Из их указаний я делал выводы и своей рукой выбросил всё ненужное. Своей рукой! …Книга имеет много недостатков. Она далека от совершенства. Но если её вновь напишет уважаемый Всеволод Иванов, то чьё же это будет произведение — его или моё? Я готов учиться и у Всеволода Иванова. Но переделывать свою книгу должен сам, продумав и обобщив указания мастеров литературы».

Писатель ли Николай Островский?

За свои 32 года жизни Островскому досталось много тяжких болезней, безмерных страданий, и трудно представить, что после того, как он отдаст все силы, весь свой талант народу, найдутся литераторы, которые станут принижать его творчество. Они поносят идею социальной справедливости, традиции честного служения Родине, чему в первую очередь учили Островский и Корчагин.

Многоликий Е. Евтушенко, оболгавший Шолохова, «вечный придворный льстец любых наших властителей» (В. Бондаренко), заявил, что гениальный Булгаков «был заслонён при жизни несравнимым с ним по литературному таланту Н. Островским». Безнравственно плевать в Островского, используя имя Булгакова, над которым издевались идейные предшественники Евтушенко. И только он, умеющий извлекать для себя выгоды из любых обстоятельств, мог увидеть в романе «Как закалялась сталь» инструкцию по борьбе с «уклонистами» и прочими «врагами народа».

Л. Аннинский писал об Островском: «Никакой он не писатель в современном понимании слова. Он — святой. …Его книга — это житие атеистического святого. …А как писатель-соцреалист он реализовался в «Рождённых бурей». Вот там он писатель. «Как закалялась сталь» — это что-то другое: выше, ниже, «сбоку» — но другое» …он писал сначала историю молодёжной организации на Украине, ничего не придумывая. …Пытались из него сделать писателя и не могли понять: как это так, элементарная нескладуха… герои появляются в романе и тут же исчезают… Когда Островского втягивали в литературу, ему объяснили, что он — писатель. И он начал в этом качестве работать. Главное — это то, что Островский — проповедник, уникальный, потому что эта религиозная одержимость была при отсутствии Бога».

Однако нельзя доказать, что кто-то пытался сделать из Островского писателя. Надо ли было кому-то тратить какие-то усилия на то, чтобы «втянуть» его в литературу? Он сам, по своей инициативе, посвятил себя писательскому делу! И разве не могут соединиться в одном лице трагическая святость жизни, страсть к проповедничеству и профессия писателя? Это и сочеталось в Островском.

Если он начал работу над романом, не будучи писателем, то разве он не стал им, завершив его? Инженер А.Н. Степанов тяжело заболел, и в это время, используя свои наблюдения в пору обороны Порт-Артура в 1904 году, исследования историков, воспоминания участников боёв, написал роман «Порт-Артур», удостоенный Сталинской премии первой степени, и вошёл в число писателей. Французский писатель, лауреат Нобелевской премии Ромен Роллан назвал Н. Островского «первоклассным писателем».

Не заботясь о должной мотивировке, Аннинский объявил об «элементарной нескладухе» в романе «Как закалялась сталь». Но то, что герои появляются в нём «и тут же пропадают», не убеждает в справедливости этой неряшливой мысли. Например, в романе К. Симонова «Живые и мёртвые» тоже есть ряд «пропавших» персонажей. Это объясняется своеобразием художественного замысла и жизненного материала, положенного в основу произведения.

Либеральный компрадор Климонтович самодовольно изрекает: «Нынешнее поколение далеко отступило от культа инвалидов, каковые почти непременно были героями правильного социалистического реализма». Более чем странное утверждение!

Литература критического реализма показывала, как буржуазный строй жизни уродовал человеческую личность, прививал ей собственнические, эгоистические чувства. Литература социалистического реализма выдвигает на первый план активную, воздействующую роль человека, который участвует в преобразовании обстоятельств. Советские писатели концентрировали главное внимание на идейно-нравственном росте, духовном возвышении человека. Человек-борец, созидатель нового типа отношений между людьми, занял в литературе социалистического реализма основное место. Разве Павел Корчагин не относится к такому типу человека-борца?

Островский считал: «Человек делается человеком, если он собран вокруг какой-либо настоящей идеи». Несправедливая жестокость жизни формировала в Павке ценные качества борца, ненависть к белоручкам, к тем, кто живёт в роскоши за счёт трудящихся.

Ещё подростком Островский столкнулся с очевидной несправедливостью социального устройства жизни. Чтобы помочь семье, испытывающей нужду, он в 1915 году начал работать в буфете при железнодорожной станции Шепетовка. Потом вспоминал: «Мне двенадцать лет. Я работал мальчиком в кухне станционного буфета, познал на своей спине уже всю тяжесть каторжного труда при капитализме». Он стал читать «роман какого-то французского буржуазного писаки», в нём «самодур-граф... издевался над своим лакеем, изощряясь в этом как только мог».

При чтении книги своей маме Коле стало невмоготу: «И вот, когда граф ударил лакея по носу так, что тот уронил на пол поднос, — вместо того чтобы лакею униженно улыбнуться и уйти, как было у автора, я, полный бешенства, начал крыть по-своему... «Тогда лакей обернулся до етого графа да как двинет его по сопатке! И то не раз, а два, так что у графа аж в очах засветило...» «Погодь, погодь! — вскрикнула мать. — Нет там этого!» Я с бешенством бросаю книжку на пол и кричу: «А если и нет, то зря! Я б ему, негодяю, все рёбра переломал бы!» Островский заключил, что он именно «мечтал о таком лакее, который даст сдачи графу».

Павка был зол на Лещинского потому, что он «барышня в штанах, панский сыночек, ...богатый и ему всё можно», а Павке «на его богатство плевать; ежели затронет как-нибудь, то сразу и получит всё сполна». Островский считал: «Самое дорогое в жизни — быть бойцом, а не плестись сзади», жизни без борьбы для него нет: «На кой чёрт она мне сдалась, если только жить для того, чтобы существовать! Жизнь — это борьба».

Островский сначала называл «Как закалялась сталь» повестью. Колосов известил: «Мы назвали эту вещь романом, он настаивал на повести. Впоследствии, однако, Островский согласился с нашим определением жанра». Действительно, богатое жизненное содержание этого произведения вылилось в форму романа. В нём с незаурядной художественной силой раскрыты существенные социальные противоречия того времени и его неповторимое нравственное содержание. В центре произведения стоит романный герой, раскрывающий главные черты молодёжи первых революционных лет. В романе показаны становление и закалка характера Корчагина, его непрерывное развитие, возмужание.

Одни исследователи произведение «Как закалялась сталь» считают социально-психологическим романом, другие — с большим правом — исповедальным романом о воспитании, о политическом и моральном взрослении и возмужании молодого человека. «Как закалялась сталь» продолжает традиции романа воспитания, в котором замысел определяется идеей изменения человека. Это не противоречит мысли: «Как закалялась сталь» — это классическая житийная литература» (В. Смирнов).

Нравственно чистый Павел Корчагин с очень волевым, целеустремлённым характером — человек благородной идеи, самоотверженный, яростный борец за справедливую жизнь. Островский, создавая роман, стремился превратить то, что он пережил, передумал, перечувствовал, в уроки жизни для читателей, особенно молодых. Художественное единство произведению придало изображение жизнеспособности Корчагина. Это роман-исповедь, хотя повествование ведётся не от первого лица.

При освещении этой проблемы надо учитывать присущие Островскому и ряду его героев коллективизм, слитность «я» и «мы», богатство и благородство авторской личности, что в немалой степени обеспечило высокую художественность и сильнейшее воздействие романа «Как закалялась сталь» на читателей.

Герой и обстоятельства

Островский много внимания уделил обрисовке тех условий жизни, которые формировали характер Корчагина. В романе В. Кина «По ту сторону» (1927 г.) в событийном отношении есть общее с романом Островского. Получивший на фронте революции тяжёлое ранение, прикованный к постели Матвеев тоже пишет повесть. Теряя любимую женщину, он познаёт жестокость ригоризма молодости. Он, как и Корчагин, не застрелился.

Островский любил роман «По ту сторону», автор которого потом редактировал «Рождённых бурей», но с его концом не был согласен. Матвеев не стал стрелять в себя не потому, что осознал обязанность продолжать борьбу, а потому, что ему такой поступок показался банальным. Он начал писать повесть, но серьёзной цели перед собой не ставил. Нравственное возрождение утрачивало в какой-то мере социальную содержательность, получилась некоторая автономность характера по отношению к окружающей среде.

У Островского преодолена подобная автономность героя от власти обстоятельств. Жизнь Корчагина приобретает всё большую общественную ценность. Жизнелюбие героя стало важным источником связей личности с обществом. Корчагин подчинил всю свою жизнь интересам общества, но его яркая индивидуальность не была принесена в жертву государству.

Андрей Платонов, написавший об Островском восторженную статью, говорил: «Мы ещё не знаем всего, что скрыто в нашем человеческом существе, и Корчагин открыл тайну нашей силы. …Когда у Корчагина-Островского умерло почти всё его тело, он не сдал своей жизни — он превратил её в счастливый дух и в действие литературного гения и остался работником, не поддавшись отчаянию гибели».

В литературе 20-х годов нередко противопоставлялось личное и общественное. Даша в романе Ф. Гладкова «Цемент» требует от мужа Глеба, чтобы он видел в ней человека, равноправного борца за новую жизнь. Она упрекала его: «Почему ты не чувствуешь во мне товарища? Я уж не только баба...» Отдаваясь всем своим существом делу и вместе с тем любя мужа, она уходит от него. Её кредо: «Мы — коммунисты прежде всего».

В романе Островского дилемма личного и общественного осталась в тени, центральной в произведении стала проблема глубоко личной заинтересованности человека в самом общественном служении.

Николай Островский и Павел Корчагин

Островский говорил, что в своей книге он хотел показать молодёжи нового человека, но не собирался афишировать свою жизнь. В 1930 году Николай рассказал Жигиревой о своём желании написать роман: «Я вынашиваю, Шурочка, всё в голове. Меня мучит сомнение, не получится ли это моя биография. Этого я не хотел бы».

Островский в яркой художественной форме поведал о рождении новых отношений между людьми в годы битвы за Советскую власть. Указав, что им «руководило лишь одно желание дать образ молодого бойца, на которого бы равнялась наша молодёжь», он подчеркнул: «Павка Корчагин был жизнерадостный, страстно любящий жизнь юноша. И вот, любя эту жизнь, он всегда готов был пожертвовать ею для своей Родины». Это было свойственно и самому писателю.

В 1922 году, когда Островскому было всего лишь 18 лет, он узнал о том, что впереди его ждёт полная неподвижность. Что испытывает человек в подобной ситуации, он изобразил с впечатляющей психологической глубиной в романе «Как закалялась сталь» через душевные переживания Павла Корчагина.

Неизлечимая болезнь приковала Павла к кровати, ему показалось, что он стал бесполезен людям, и решил, что надо уйти из жизни. Он взял в руки пистолет, но затем положил его «на колени и злобно выругался: «Всё это бумажный героизм, братишка! Шлёпнуть себя каждый дурак сумеет всегда и во всякое время. Это самый трусливый и лёгкий выход из положения… А ты пробовал эту жизнь победить? Ты всё сделал, чтобы вырваться из железного кольца?.. Спрячь револьвер и никому никогда об этом не рассказывай. Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай её полезной».

Литературовед С. Трегуб утверждал, что «Как закалялась сталь» — автобиографический роман и нельзя отделить и отдалить Корчагина и Островского. Он опирался на высказывания Островского: «Я писал исключительно о фактах — это меня связывало. Я работал исключительно с желанием дать нашей молодёжи воспоминания…» В 1936 году он подтвердил: книга «не создание фантазии».

Автобиографичность сыграла большую роль в написании романа, но Островский строго не следовал канонам автобиографического произведения. Он намеренно не включил в него некоторые яркие случаи из своей жизни. Писатель стремился к тому, чтобы читатели поверили в героя, он хотел приблизить его к обычным советским людям.

Н. Венгров считал, что «тот, кто увидит в Корчагине Островского, неминуемо лишит книгу художественной ценности и убедительности, а изображение борьбы Корчагина и его победы — обобщающего значения». Он свою мысль доказывал рядом несоответствий биографий писателя и героя. Островский юношей на фронте взорвал мост в тылу врага, но этого нет.

16 мая 1935 года Островский заявил: «В печати нередко появляются статьи, рассматривающие мой роман «Как закалялась сталь» как автобиографический документ, то есть как историю жизни Николая Островского. Это, конечно, не совсем верно. Роман мой — прежде всего художественное произведение, и в нём я использовал своё право на вымысел. В основу романа положено немало фактического материала. Но назвать эту вещь документом нельзя. Это роман, а не биография, скажем, комсомольца Островского. Должен сказать об этом, иначе меня могут упрекнуть в отсутствии большевистской скромности».

У обеих сторон, как часто бывает в остром споре, есть свои преувеличения, заострения. «Как закалялась сталь» — художественное произведение. Сердцевина образа Корчагина совпадает с образом самого Островского, нельзя их существенно отделять друг от друга. Документальная основа сближала роман с самой жизнью. Понятно, что автобиографическое — не враг художественного. Но нельзя полностью и объединять образы Островского и Корчагина, ибо автор использовал своё право на вымысел, он писал роман, а не просто свою биографию.

По своей политической и нравственной сути Островский и Корчагин были примерными комсомольцами и коммунистами, которыми любой честный человек не может не восхищаться.

Любовь и долг

Одно из самых пагубных последствий буржуазной контрреволюции 1991—1993 годов — подрыв традиционной нравственности, разрушение семьи, важной основы государственности. Либералы поносят совесть, скромность, целомудренность, пропагандируют разврат, насилие, садизм, гомосексуализм, однополые браки.

Книги Островского противостоят современным растлителям молодых душ. В одной из своих бесед он «предложил тряхнуть стариной, вспомнить «наш милый, «старый» комсомол. Парней наших, девушек. Какая чистота отношений…» Моральную чистоту, благородство интимных переживаний комсомольцев тех лет он раскрыл в эпизоде с девушкой Христиной, которая, оказавшись в безвыходной ситуации, после горьких рыданий прошептала Павке, крепко обняв и притянув его к себе: «Слухай, голубе, — мени всё равно пропадать: як не офицер, так те замучат. Бери мене, хлопчику милый; щоб не та собака дивочисть забрала». Изумлённый Павка ответил: «Что ты говоришь, Христина? …Я не могу, Христина. Ты — хорошая…»

Островский говорил: «Вопросы личного, любви, женщин занимают мало места в моих мечтах. ...Для меня большего счастья, чем счастье бойца, нет». В идейной концепции романа «Как закалялась сталь» важную роль играет мысль: долг должен стоять выше личных чувств и побуждений.

В характере Корчагина слились воедино нравственный максимализм, полная самоотдача и жертвенность. Он не принял чувства Риты, ибо это, по его оценке, помешает выполнению долга: «Любовь приносит много тревог и боли. Разве теперь время говорить о ней?» Он сумел тогда «ударить по сердцу кулаком». Позже он осудил свой аскетизм, объяснив Рите: «Корчагин в своей жизни делал большие и малые ошибки, и одной из них была та, о которой ты спрашиваешь. ...В этом виноват не только я, но и «Овод», его революционная романтика. Книги, в которых были ярко описаны мужественные, сильные духом и волей революционеры, бесстрашные, беззаветно преданные нашему делу, оставляли во мне неизгладимое впечатление и желание быть таким, как они. Я чувство к тебе встретил по «Оводу».

Теперь, отбросив «ненужный трагизм мучительной операции с испытанием своей воли», он вместе с тем выступил за «основное в «Оводе» — за его мужество, за безграничную выносливость, за этот тип человека, умеющего переносить страдания, не показывая их всем и каждому».

Поразительная цельность личности Павки проявляется и в общественных отношениях, и в личной жизни. Он разорвал дружескую связь с обаятельной Тоней Тумановой, для которой были чужими его социально-этические жизненные установки.

Счастье Н. Островского

27 сентября 1935 года Островский воскликнул: «И я слушаю биение сердца моей Родины любимой. И встаёт она передо мной молодой и прекрасной, с цветущим здоровьем, жизнерадостная, непобедимая Страна Советов. Только она одна, моя социалистическая Родина, высоко подняла знамя мира и мировой культуры. Только она создала истинное братство народов. Какое счастье быть сыном этой Родины».

2 октября 1935 года он сказал: «Если бы кто-нибудь спросил меня, в чём наибольшее счастье человека, я ответил бы: это счастье работать в нашей великой Советской стране, бороться за дело социализма, быть в передовых рядах комсомола, в рядах партии Ленина — Сталина».

Островский говорил: «Личное счастье становится в десять раз большим, когда рядом с ним видишь подъём всего народа, идущего к прекрасной зажиточной жизни». 20 апреля 1935 года он утверждал в письме в журнал «Интернациональная литература»: «Я никогда не думал, что жизнь принесёт мне столько огромного счастья. Ужасная личная трагедия уничтожена, и вся жизнь полна ликующей радости творчества». Он сделал парадоксальное признание: «Как знать, когда я был счастливее — в юности, при цветущем здоровье, или сейчас?»

15 сентября 1935 года Островский в письме председателю Президиума Всеукраинского Центрального исполнительного комитета Г. И. Петровскому поведал: «Я достиг наибольшего счастья, какого может достигнуть человек. Ведь я, вопреки огромным физическим страданиям, не покидающим меня ни на один миг, просыпаюсь радостным, счастливым, работаю весь день в ночи, закрывавшей мне глаза. Яркими цветами солнца сверкнёт вокруг меня жизнь. Есть беспредельное желание вложить в страницы будущей книги всю страсть, всё пламя сердца, чтобы книга звала юношей к борьбе, к беззаветной преданности нашей великой партии».

Доктор философских наук Ю. Бокань писал: «Островский доказал, что, будучи коллективистом по отношению к окружающим, можно внутри себя оставаться ярчайшей индивидуальностью, что опору надо искать не вовне, а внутри себя, при этом следуя высшим идеалам своего времени; что, без умения жить внутри себя, человек не может состояться как личность; что стойкость внутреннего Я способна преодолевать самые страшные тяготы бытия; что самый трудный подвиг — внутренний героизм, растянутый во времени».

1 октября 1935 года Н. Островского наградили орденом Ленина. 1935 год он считал самым счастливым в своей жизни. Зная, что ему осталось очень мало жить, он использовал каждый час, чтобы быть «полезным», дописать новую книгу. Он говорил: «Я буду жить и сопротивляться, пока будет жить хотя бы одна-единственная клетка моего тела. И никто не посмеет сказать: «Он мог бы ещё жить!»

Исчерпав все возможности в борьбе с неумолимой смертью, Островский умер 22 декабря 1936 года, почти сразу после окончания работы над первой частью книги «Рождённые бурей». Он был похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище.

Споры об идеальном герое

В 1936 году Островского посетил французский писатель, лауреат Нобелевской премии Андре Жид. О своей поездке в нашу страну он написал книгу «Возвращение из СССР». В ней он резко и несправедливо отозвался о советском строе, но об Островском написал с преклонением перед его мужеством: «Если бы мы были не в СССР, я бы сказал: «Это святой». Религия не создала более прекрасного лица. Вот наглядное доказательство того, что святых рождает не только религия».

На Втором съезде писателей СССР в 1954 году знаменитый азербайджанский писатель Самед Вургун в своём содокладе подчеркнул, что идеальный герой «в литературе может быть явлением редким, ибо он олицетворяет собой самые высокие идейно-моральные качества целого поколения или целой эпохи, самые возвышенные и гуманные начала в человеке». Далее следовал вывод: «Я не разделяю мнения тех товарищей, которые не считают образ Павла Корчагина идеальным по той причине, что у него был момент, когда он хотел покончить жизнь самоубийством. Ведь он — и это самое правильное «идеальное» — победил смерть во имя большой жизни и счастья, стал гордостью и славой нашего поколения. Идеальный герой — это как раз такой герой, который воплощает в себе самые высокие, земные и жизненные качества.

Идеальный герой может быть даже самым противоречивым и сложным из всех противоречивых и сложных людей. У него могут быть также и свои слабости, но он силён тем, что в его лице мы видим Человека с большой буквы. Сила идеального героя есть сила целого поколения. Вот почему надо рассматривать образ идеального героя как мировой тип».

Вряд ли стоит упрямо спорить: идеальный или не идеальный герой Корчагин. Главное то, что в нём с большой художественной силой воплотился высокий идеал настоящего советского человека.

Андрей Платонов писал: «Павел Корчагин есть одна из наиболее удавшихся попыток (считая всю современную советскую литературу) обрести, наконец, того человека, который, будучи воспитан революцией, дал новое, высшее духовное качество поколению своего века и стал примером для подражания всей молодёжи на своей родине».

Какие идеалисты сломались во время перестройки?

В 30-е годы молодой человек, выйдя из самых глубин народа, сам пробивал себе дорогу в жизни и находил в ней своё место. Мы в подавляющем большинстве вырастали идеалистами, непритязательными к бытовым удобствам, деньги для нас не имели того большого значения, которое придают им многие современные молодые люди.

Этот наш несломленный «идеализм» и помог сокрушить фашистскую Германию, опиравшуюся на военно-экономическую мощь почти всей Европы. И потому ущербно заявление Л. Аннинского о том, что В. Бондаренко, автор книги «Время Красного Быка», — «из того самого поколения, которое пришло на смену отчаявшимся и сломленным идеалистам».

«Белому патриоту» Бондаренко, талантливому исследователю, противны и ельцинский режим, и «комиссары» Советской власти. Видно, это обусловило некую его «отчуждённость» при оценке коммунистов Корчагина и Островского, который одно время был комиссаром батальона. Бондаренко писал, что Венедикт Ерофеев и Николай Островский — антиподы, но и «двойники». Об опусе Венички «Москва — Петушки» отозвался: «Трезвый и непьющий так не напишет». Конечно, в «Москве — Петушки» есть глава, сплошь состоящая из скабрёзностей и матерщины… Но какую же «беду» (о ней ведёт речь Аннинский) нашёл Бондаренко в «опьянённом идеей Павле Корчагине»? Оказывается, «Вен. Ерофеев — в похмелье дезертировавший из советского мифа», а Павел стоял в начале его, он вместе с тем «двойник Венички, перевёрнутый святой», а всё завершается тем, что в «конце мифа стоит «перевёрнутый» в пьянь Корчагин».

Да, в таком подходе есть «издёвка и бесшабашность, граничащая с беспардонностью». Но жаль, что это использовано для решения отнюдь не благородной задачи и что оскорбительное для Островского сопоставление восхитило Аннинского: «Как человек, специально занимавшийся Н. Островским, скажу, что параллель двух непрофессиональных писателей, вознесённых опьянённой эпохой в мифологи, — блестящий ход Бондаренко-критика».

Творчество Вен. Ерофеева не отличается профессиональностью, хотя ныне его даже рекомендуют изучать студентам филфаков ряда вузов. В то же время Островского категорически выбросили из школьных программ. Многие учителя боятся упоминать роман «Как закалялась сталь» на уроках, чтобы не лишиться работы. И Николай Скатов, член-корреспондент РАН, назвал пошляками тех, кто выбрасывает из списка изучаемых в школе произведений этот роман.

Аннинский отметил «невероятный, парадоксальный, загадочный» успех этой книги у читателей. Он видел ошеломляющее воздействие её в «секрете в биографии», в «секрете в мастерстве», указал, что «славный дух романтики двадцатых годов нигде не воплотился так ясно, как в этой повести». И всё это о непрофессиональном авторе?!

Аннинский не приемлет то, что сейчас «дети выплясывают чечётку на отеческих гробах», и пишет: «…Мне легче понять отчаяние Ерофеева Венедикта, с которым мы — дети «потерянного рая», чем тех, кто решил полностью зачеркнуть советскую литературу». Но не присоединился ли он в оценке Корчагина к этим очернителям? Да, ему духовно ближе Веничка с его отчаянием, чем Островский с его непоколебимой верой в конечное торжество социалистических идей. Но зачем же стрелять в «потерянный рай»? Чего хотят этим достигнуть авторы такой бесшабашной стрельбы?

О национальном характере

Коснувшись проблемы национального характера, Аннинский выдал этакое: «Андре Жид сказал, что Островский — это абсолютно католическая душа, устремлённая по вертикали в зенит. Православный распластывается по земле, а католик прямо вверх. Так и Островский — пиком вверх. Недаром он происходит от чехов, он с Украины, которая куда ближе к католицизму, чем русские. Островский не православный человек, скорее католик по типу».

Аннинский охотно и слишком легко поверил французу, потому неверно нашёл исходную основу миросозерцания Островского: он с Украины и мать его чешка по происхождению. Это не значит, что сие определило его национальное самосознание. Если бы мать Островского хотела относить себя к чешской национальности, то она сохранила бы своё «правильное» отчество «Йозефовна» и не стала именоваться Ольгой Осиповной. Важно то, что отец и дед Николая Алексеевича служили в русской армии. Жена деда была дочерью православного священника. «Дядя писателя — Островский Владимир Иванович — тоже имел сан священника. Сестра Екатерина вышла замуж за священника».

И никуда не годится суть разграничения католиков и православных. Неужели души Сергия Радонежского и Серафима Саровского «распластывались по земле»? Для истинно православного сознания характерны главенство духовных качеств над материальными благами, примат нравственных категорий над рациональными и политическими. С этим связаны и свойственные русским идеализм и максимализм, мечта о всеобщем братстве и устремлённость к поискам правды и счастливой доли для всех людей.

Писатель Владимир Личутин отметил: «Европейцы-католики, покупающие индульгенции, верящие лишь в деньги и рай на земле, никак не могут быть духом устремлены в зенит. …Русский же взгляд постоянно устремлён в небо, русские верят в вознесение души и в воскресение и потому не стяжательны, отсюда и заповедь, которая бытовала сотни лет: «Богатым деньги Бог даёт нищих ради». …От грехов народ не откупался у батюшки, но каялся и праведными поступками старался исправить, поновить душу свою».

Католическая вера воспитывает у людей преимущественную сосредоточенность на своём «я». Православие основано на приоритете коллективного самосознания. Доктор филологических наук С. Небольсин писал: «Несущая и крепящая основа, дух и сущность культуры — это и не карнавал вообще, а хоровод. …в нашем хороводе не «я» плюс «ты», а «мы» драгоценно, именно оно делает нашу русскость».

Островский внушал молодёжи: «Тот день, когда ты оторвёшься от коллектива, — будет началом конца. Скромность украшает бойца; кичливость, зазнайство — это капиталистическое, старое, это от индивидуализма. …Дружба, честность, коллективизм, гуманность — наши подруги».

Утверждая, что «весь мир можно спалить ради справедливости», Аннинский с осуждением пишет: «Вот это Островский передал в романе и передал благородно, на восходящей ветви, что ли. И никаких разочарований. …только с безуминкой в сердце на такое можно решиться». Эта «безуминка», вера в осуществимость идеи социальной справедливости и отделяет Аннинского и его союзников от Островского и от нас, молодых участников Великой Отечественной войны.

Доктор философских наук В. Кулешов верно писал: «Павка Корчагин, Алексей Мересьев, Олег Кошевой… — реальность, глубинные истоки которой …в российском народном самосознании, уникальной способностью которого является потребность в нравственном смысле жизни».

Образы коммунистов в романе «Как закалялась сталь»

В «Как закалялась сталь» коммунист Токарев на вопрос, можно ли построить в очень короткое время подъездной железнодорожный путь, чтобы обеспечить Киев дровами, ответил: «Если говорить вообще, то построить нельзя, но и не построить тоже нельзя». Сам Островский и его герой Корчагин умели жить через «нельзя», совершать невозможное. Мне представляется, что в годы Великой Отечественной войны советский народ победил фашистскую Германию и её сателлитов, перейдя через «нельзя», совершив невозможное, чему немало помогал Островский.

Врач М. Павловский вспоминал: «Когда Николаю Алексеевичу было очень плохо и опасность гибели стояла у его изголовья, он сказал мне: «Хотелось бы умереть в вашем присутствии. ...Я хочу, чтобы вы видели, как умеет умирать большевик». Он умер, как хотел, без единого стона»

В романе «Как закалялась сталь» показано, как Корчагин читал «Овод» Э. Войнич своим товарищам. На них сильное впечатление произвела сцена гибели Овода. Один из них заключил: «Умирать даже обязательно надо с терпением, если за тобой правда чувствуется. Отсюда и геройство получается».

Подлинный героизм проявили перед смертью Валя Брузжак и её товарищи, которые попали в руки белополяков. Молодой Степанов говорил: «Всё равно нам пощады не будет, всё равно погибать приходится, так давайте умирать по-хорошему. Пусть никто из нас не ползёт на коленях».

«Когда были недалеко от виселицы, запела Валя. ...с такой страстью может петь только идущий на смерть. Она запела «Варшавянку»; её товарищи тоже подхватили. Хлестали нагайки конных; их били с тупым бешенством. Но они как будто не чувствовали ударов. Сбив с ног, их к виселице волокли, как мешки».

Жена писателя, Раиса Порфирьевна, отметила: «Островский любил Фурманова как писателя и человека и всегда с нежностью и теплотой говорил о нём. А «Чапаев» был одной из немногих… настольных книг Н. Островского». У Корчагина есть объединяющие черты с героями Дмитрия Фурманова. В романе «Чапаев» показаны безногие пулемётчики на тачанках, пример их «железной выдержки» и «редкого героизма» воздействовал на сознание Корчагина в минуту раздумий о своей дальнейшей жизни.

В книге «Мятеж» Фурманов, оказавшись среди разъярённой пятитысячной толпы солдат, готовых немедленно растерзать его вместе с коммунистом Мамелюком, говорил себе: «Так умри, чтобы и от смерти твоей была польза. …Умри хорошо!» Островский эту мысль «Умри хорошо!» с удивительной эффективностью использовал в своем романе.

Николай Островский в наше время

Ромен Роллан считал, что Островский — синоним «редчайшего и честнейшего нравственного мужества». Он написал ему: «Если в Вашей жизни и были мрачные дни, сама она явится источником света для многих тысяч людей... Вы останетесь для мира благотворным, возвышающим примером победы духа над предательством индивидуальной судьбы».

Сама жизнь подтвердила эти пророческие слова. Книга «Как закалялась сталь» стала учебником мужества для тех, кто в самые тяжёлые моменты своей жизни искал и находил в ней необходимую поддержку.

Книги Н. Островского были изданы на 75 языках свыше 770 раз общим тиражом 57 миллионов экземпляров. В советское время было три экранизации «Как закалялась сталь». В 2000 году в Китае сняли двадцатисерийный фильм «Как закалялась сталь». Роман «Рождённые бурей» экранизировался в Советском Союзе дважды. Выпущены и документальные фильмы о Николае Островском.

В 1956 году на экраны страны вышел фильм «Павел Корчагин» с Василием Лановым в главной роли. Вот что он сказал в 2004 году корреспонденту «Правды» Виктору Кожемяко: «На встречах со зрителями меня часто спрашивают: «Не изменили ли вы теперь своего отношения к Павке Корчагину?» Я отвечаю: «Теперь я его уважаю в тысячу раз больше, чем тогда, потому что дай Бог нашим детям во что-то верить так, как верил мой герой».

Народный артист России Владимир Конкин, исполнивший роль Корчагина в шестисерийном телефильме «Как закалялась сталь», назвал этот роман книгой «на все времена, потому что она никогда не устареет, потому что нравственные проблемы, бьющиеся и кровоточащие в ней, всегда останутся для людей актуальными. ...Островский сумел создать в своём романе почти идеальный образ, который, вместе с тем, остаётся абсолютно земным человеком. …Убеждён, что Павел Корчагин нужен и сегодня, что его не удастся отменить никому и никогда».

Первый космонавт Ю.А. Гагарин так отозвался о романе «Как закалялась сталь»: «Простой рабочий паренёк Павка Корчагин, сражавшийся за Советскую власть, за будущее Советской Родины, близок и понятен миллионам людей… Корчагинцы моего поколения, возмужавшего в послевоенные годы, осваивали целину, строили Братск, прокладывали дорогу к звёздам... Что касается меня, то в самые трудные минуты я вспоминал железное упорство и несгибаемую волю Павки Корчагина».

Яков Захарович Месенжник (родился в 1936 г.) — всемирно известный русский учёный. Ему Николай Островский и книга «Как закалялась сталь» помогали и продолжают помогать преодолевать обрушившиеся на него страдания. В пять лет он попал в фашистский концлагерь (1941—1944), где стал инвалидом. Впервые познакомился с книгой «Как закалялась сталь» в конце 1946 года. Он писал: «Я только что перенёс очередную операцию на ногах по поводу нового рецидива газовой гангрены. Мама принесла мне в больницу эту книгу, читала её вслух, и уж не знаю, что больше — искусство врачей, повседневный героизм матери или эта книга — дали мне возможность преодолеть страдания и выжить. Думаю, всё вместе.

Когда я в настоящее время, время жёсткого прагматизма и катастрофической утери моральных ценностей, встречаю молодых людей, которых Н. Островский не только не волнует и не вдохновляет (за это их можно только пожалеть), но которые просто не читали «Как закалялась сталь», не знают, что есть такая книга, я расцениваю это как грозный сигнал бедствия нашего общества.

Уже встречаются статьи, в том числе в солидных изданиях, в которых развенчивается героизм Николая Островского, «доказывается», что он — только продукт тоталитарного общества, сталинского режима. Я расцениваю такие публикации как элементарную личную непорядочность морально несостоявшихся, возможно, заангажированных людей».

Полностью присоединяюсь к этой оценке замечательного учёного. От имени моего поколения — бойцов Великой Отечественной, одержавших вместе с Николаем Островским, с колоссальной его поддержкой и участием поистине Великую Победу.

Николай Островский

КАК ЗАКАЛЯЛАСЬ СТАЛЬ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава первая

– Кто из вас перед праздником приходил ко мне домой отвечать урок – встаньте!

Обрюзглый человек в рясе, с тяжелым крестом на шее угрожающе посмотрел на учеников.

Маленькие злые глазки точно прокалывали всех шестерых, поднявшихся со скамеек, – четырех мальчиков, и двух девочек. Дети боязливо посматривали на человека в рясе.

– Вы садитесь, – махнул поп в сторону девочек. Те быстро сели, облегченно вздохнув.

Глазки отца Василия сосредоточились на четырех фигурках.

– Идите-ка сюда, голубчики!

Отец Василий поднялся, отодвинул стул и подошел вплотную к сбившимся в кучу ребятам:

– Кто из вас, подлецов, курит?

Все четверо тихо ответили:

– Мы не курим, батюшка.

Лицо попа побагровело.

– Не курите, мерзавцы, а, махорку кто в тесто насыпал? Не курите? А вот мы сейчас посмотрим! Выверните карманы! Ну, живо! Что я вам говорю? Выворачивайте!

Трое начали вынимать содержимое своих карманов на стол.

Поп внимательно просматривал швы, ища следы табака, но не нашел ничего и принялся за четвертого – черноглазого, в серенькой рубашке и синих штанах с заплатами на коленях:

– А ты что, как истукан, стоишь?

Черноглазый, глядя с затаенной ненавистью, глухо ответил:

– У меня нет карманов, – и провел руками по зашитым швам.

– А-а-а, нет карманов! Так ты думаешь, я не знаю, кто мог сделать такую подлость – испортить тесто! Ты думаешь, что и теперь останешься в школе? Нет, голубчик, это тебе даром не пройдет. В прошлый раз только твоя мать упросила оставить тебя, ну а теперь уж конец. Марш из класса! – Он больно схватил за ухо и вышвырнул мальчишку в коридор, закрыв за ним дверь.

Класс затих, съежился. Никто не понимал, почему Павку Корчагина выгнали из школы. Только Сережка Брузжак, друг и приятель Павки, видел, как Павка насыпал попу в пасхальное тесто горсть махры там, на кухне, где ожидали попа шестеро неуспевающих учеников. Им пришлось отвечать уроки уже на квартире у попа.

Выгнанный Павка присел на последней ступеньке крыльца. Он думал о том, как ему явиться домой и что сказать матери, такой заботливой, работающей с утра до поздней ночи кухаркой у акцизного инспектора.

Павку душили слезы.

«Ну что мне теперь делать? И все из-за этого проклятого попа. И на черта я ему махры насыпал? Сережка подбил. «Давай, говорит, насыплем гадюке вредному». Вот и всыпали. Сережке ничего, а меня, наверное, выгонят».

Уже давно началась эта вражда с отцом Василием. Как-то подрался Павка с Левчуковым Мишкой, и его оставили «без обеда». Чтобы не шалил в пустом классе, учитель привел шалуна к старшим, во второй класс. Павка уселся на заднюю скамью.

Учитель, сухонький, в черном пиджаке, рассказывал про землю, светила. Павка слушал, разинув рот от удивления, что земля уже существует много миллионов лет и что звезды тоже вроде земли. До того был удивлен услышанным, что даже пожелал встать и сказать учителю: «В законе божием не так написано», но побоялся, как бы не влетело.

По закону божию поп всегда ставил Павке пять. Все тропари, Новый и Ветхий завет знал он назубок: твердо знал, в какой день что произведено богом. Павка решил расспросить отца Василия. На первом же уроке закона, едва поп уселся в кресло, Павка поднял руку и, получив разрешение говорить, встал:

– Батюшка, а почему учитель в старшем классе говорит, что земля миллион лет стоит, а не как в законе божием – пять тыс… – и сразу осел от визгливого крика отца Василия:

– Что ты сказал, мерзавец? Вот ты как учишь слово божие!

Не успел Павка и пикнуть, как поп схватил его за оба уха и начал долбить головой об стенку. Через минуту, избитого и перепуганного, его выбросили в коридор.

Здорово попало Павке и от матери.

На другой день пошла она в школу и упросила отца Василия принять сына обратно. Возненавидел с тех пор попа Павка всем своим существом. Ненавидел и боялся. Никому не прощал он своих маленьких обид: не забывал и попу незаслуженную порку, озлобился, затаился.

Много еще мелких обид перенес мальчик от отца Василия: гонял его поп за дверь, целыми неделями в угол ставил за пустяки и не спрашивал у него ни разу уроков, а перед пасхой из-за этого пришлось ему с неуспевающими к попу на дом идти сдавать. Там, на кухне, и всыпал Павка махры в пасхальное тесто.

Никто не видел, а все же поп сразу узнал, чья это работа.

…Урок окончился, детвора высыпала во двор и обступила Павку. Он хмуро отмалчивался. Сережка Брузжак из класса не выходил, чувствовал, что и он виноват, но помочь товарищу ничем не мог.

В открытое окно учительской высунулась голова заведующего школой Ефрема Васильевича, и густой бас его заставил Павку вздрогнуть.

– Пошлите сейчас же ко мне Корчагина! – крикнул он.

И Павка с заколотившимся сердцем пошел в учительскую.

Хозяин станционного буфета, пожилой, бледный, с бесцветными, вылинявшими глазами, мельком взглянул на стоявшего в стороне Павку:

– Сколько ему лет?

– Двенадцать, – ответила мать.

– Что же, пусть останется. Условие такое: восемь рублей в месяц и стол в дни работы, сутки работать, сутки дома – и чтоб не воровать.

– Что вы, что вы! Воровать он не будет, я ручаюсь, – испуганно сказала мать.

– Ну, пусть начинает сегодня же работать, – приказал хозяин и, обернувшись к стоящей рядом с ним за стойкой продавщице, попросил: – Зина, отведи мальчика в судомойню, скажи Фросеньке, чтобы дала ему работу вместо Гришки.

Продавщица бросила нож, которым резала ветчину, и, кивнув Павке головой, пошла через зал, пробираясь к боковой двери, ведущей в судомойню. Павка последовал за ней. Мать торопливо шла вместе с ним, шепча ему наспех:

– Ты уж, Павлушка, постарайся, не срамись.

И, проводив сына грустным взглядом, пошла к выходу.

В судомойне шла работа вовсю: гора тарелок, вилок, ножей высилась на столе, и несколько женщин перетирали их перекинутыми через плечо полотенцами. Рыженький мальчик с всклокоченными, нечесаными волосами, чуть старше Павки, возился с двумя огромными самоварами.

Судомойня была наполнена паром из большой лохани с кипятком, где мылась посуда, и Павка первое время не мог разобрать лиц работавших женщин. Он стоял, не зная, что ему делать и куда приткнуться.

Продавщица Зина подошла к одной из моющих посуду женщин и, взяв ее за плечо, сказала:

– Вот, Фросенька, новый мальчик вам сюда вместо Гришки. Ты ему растолкуй, что надо делать.