Евгений павлович идиот кто. "Идиот" Достоевского: подробный анализ романа. Мёртвый Христос. Художник Гольбейн-младший

«Идиот», анализ романа

Роман «Идиот» стал реализацией давних творческих задумок Ф.М. Достоевского , его главный герой – князь Лев Николаевич Мышкин, по авторскому суждению является «по-настоящему прекрасной личностью», он воплощение добра и христианской морали. И именно за его бескорыстие, доброту и честность, необычайнейшее человеколюбие в мире денег и лицемерия окружение называет Мышкина «идиотом». Князь Мышкин большую часть своей жизни провел замкнуто, выйдя в свет, он не знал с какими ужасами антигуманности и жестокости ему придется столкнуться. Лев Николаевич символически выполняет миссию Иисуса Христа и, так же как и он, гибнет любя и прощая человечество. Так же как и Христос, князь, пытается помочь всем людям, которые его окружают, он пытается будто бы вылечить их души своей добротой и неимоверной проницательностью.

Образ князя Мышкина является центром композиции романа, с ним связаны все сюжетные линии и герои: семья генерала Епанчина, купец Рогожин, Настасья Филипповна, Ганя Иволгин и др. И также центром романа является яркий контраст между добродетелью Льва Николаевича Мышкина и привычным укладом жизни светского общества. Достоевский сумел показать что даже для самих героев этот контраст выглядит ужасающим, они не понимали этой безграничной доброты и следовательно боялись ее.

Роман наполнен символами, здесь князь Мышкин символизирует христианскую любовь, Настасья Филипповна – красоту. Символическим характером обладает картина «Мертвый Христос», от созерцания которой, по словам князя Мышкина, можно потерять веру.

Отсутствие веры и духовности становятся причинами трагедии случившейся в финале романа, значение которого расценивают по-разному. Автор акцентирует внимание на том, что физическая и душевная красота погибнут в мире, который ставит в абсолют только корысть и выгоду.

Писатель проницательно заметил рост индивидуализма и идеологии «наполеонизма». Придерживаясь идей свободы личности, он в то же время считал, что неограниченное своеволие приводит к антигуманным поступкам. Достоевский рассматривал преступление как самое типичное проявление индивидуалистического самоутверждения. Он видел в революционном движении своего времени анархистский бунт. В своем романе он создал не только образ безупречного добра равный библейскому, но показал развитие характеров всех героев романа, которые взаимодействовали с Мышкиным, в лучшую сторону.

См. также:

  • «Идиот», краткое содержание по частям романа Достоевского
  • «Преступление и наказание», анализ романа
  • Анализ образов главных героев в романе «Преступление и наказание»
  • «Братья Карамазовы», краткое содержание по главам романа Достоевского
  • «Белые ночи», краткое содержание по главам повести Достоевского
  • «Белые ночи», анализ повести Достоевского

Роман в четырех частях

Часть первая

I

В конце ноября, в оттепель, часов в девять утра, поезд Петербургско-Варшавской железной дороги на всех парах подходил к Петербургу. Было так сыро и туманно, что насилу рассвело; в десяти шагах, вправо и влево от дороги, трудно было разглядеть хоть что-нибудь из окон вагона. Из пассажиров были и возвращавшиеся из-за границы; но более были наполнены отделения для третьего класса, и всё людом мелким и деловым, не из очень далека. Все, как водится, устали, у всех отяжелели за ночь глаза, все назяблись, все лица были бледно-желтые, под цвет тумана. В одном из вагонов третьего класса, с рассвета, очутились друг против друга, у самого окна, два пассажира — оба люди молодые, оба почти налегке, оба не щегольски одетые, оба с довольно замечательными физиономиями и оба пожелавшие, наконец, войти друг с другом в разговор. Если б они оба знали один про другого, чем они особенно в эту минуту замечательны, то, конечно, подивились бы, что случай так странно посадил их друг против друга в третьеклассном вагоне петербургско-варшавского поезда. Один из них был небольшого роста, лет двадцати семи, курчавый и почти черноволосый, с серыми маленькими, но огненными глазами. Нос его был широк и сплюснут, лицо скулистое; тонкие губы беспрерывно складывались в какую-то наглую, насмешливую и даже злую улыбку; но лоб его был высок и хорошо сформирован и скрашивал неблагородно развитую нижнюю часть лица. Особенно приметна была в этом лице его мертвая бледность, придававшая всей физиономии молодого человека изможденный вид, несмотря на довольно крепкое сложение, и вместе с тем что-то страстное, до страдания, не гармонировавшее с нахальною и грубою улыбкой и с резким, самодовольным его взглядом. Он был тепло одет, в широкий мерлушечий черный крытый тулуп, и за ночь не зяб, тогда как сосед его принужден был вынести на своей издрогшей спине всю сладость сырой ноябрьской русской ночи, к которой, очевидно, был не приготовлен. На нем был довольно широкий и толстый плащ без рукавов и с огромным капюшоном, точь-в-точь как употребляют часто дорожные, по зимам, где-нибудь далеко за границей, в Швейцарии или, например, в Северной Италии, не рассчитывая, конечно, при этом и на такие концы по дороге, как от Эйдткунена до Петербурга. Но что годилось и вполне удовлетворяло в Италии, то оказалось не совсем пригодным в России. Обладатель плаща с капюшоном был молодой человек, тоже лет двадцати шести или двадцати семи, роста немного повыше среднего, очень белокур, густоволос, со впалыми щеками и с легонькою, востренькою, почти совершенно белою бородкой. Глаза его были большие, голубые и пристальные; во взгляде их было что-то тихое, но тяжелое, что-то полное того странного выражения, по которому некоторые угадывают с первого взгляда в субъекте падучую болезнь. Лицо молодого человека было, впрочем, приятное, тонкое и сухое, но бесцветное, а теперь даже досиня иззябшее. В руках его болтался тощий узелок из старого, полинялого фуляра, заключавший, кажется, всё его дорожное достояние. На ногах его были толстоподошвенные башмаки с штиблетами, — всё не по-русски. Черноволосый сосед в крытом тулупе всё это разглядел, частию от нечего делать, и наконец спросил с тою неделикатною усмешкой, в которой так бесцеремонно и небрежно выражается иногда людское удовольствие при неудачах ближнего: — Зябко? И повел плечами. — Очень, — ответил сосед с чрезвычайною готовностью, — и, заметьте, это еще оттепель. Что ж, если бы мороз? Я даже не думал, что у нас так холодно. Отвык. — Из-за границы, что ль? — Да, из Швейцарии. — Фью! Эк ведь вас!.. Черноволосый присвистнул и захохотал. Завязался разговор. Готовность белокурого молодого человека в швейцарском плаще отвечать на все вопросы своего черномазого соседа была удивительная и без всякого подозрения совершенной небрежности, неуместности и праздности иных вопросов. Отвечая, он объявил, между прочим, что действительно долго не был в России, с лишком четыре года, что отправлен был за границу по болезни, по какой-то странной нервной болезни, вроде падучей или виттовой пляски, каких-то дрожаний и судорог. Слушая его, черномазый несколько раз усмехался; особенно засмеялся он, когда на вопрос: «Что же, вылечили?» — белокурый отвечал, что «нет, не вылечили». — Хе! Денег что, должно быть, даром переплатили, а мы-то им здесь верим, — язвительно заметил черномазый. — Истинная правда! — ввязался в разговор один сидевший рядом и дурно одетый господин, нечто вроде закорузлого в подьячестве чиновника, лет сорока, сильного сложения, с красным носом и угреватым лицом, — истинная правда-с, только все русские силы даром к себе переводят! — О, как вы в моем случае ошибаетесь, — подхватил швейцарский пациент тихим и примиряющим голосом, — конечно, я спорить не могу, потому что всего не знаю, но мой доктор мне из своих последних еще на дорогу сюда дал да два почти года там на свой счет содержал. — Что ж, некому платить, что ли, было? — спросил черномазый. — Да, господин Павлищев, который меня там содержал, два года назад помер; я писал потом сюда генеральше Епанчиной, моей дальней родственнице, но ответа не получил. Так с тем и приехал. — Куда же приехали-то? — То есть где остановлюсь?.. Да не знаю еще, право... так... — Не решились еще? И оба слушателя снова захохотали. — И небось в этом узелке вся ваша суть заключается? — спросил черномазый. — Об заклад готов биться, что так, — подхватил с чрезвычайно довольным видом красноносый чиновник, — и что дальнейшей поклажи в багажных вагонах не имеется, хотя бедность и не порок, чего опять-таки нельзя не заметить. Оказалось, что и это было так: белокурый молодой человек тотчас же и с необыкновенною поспешностью в этом признался. — Узелок ваш все-таки имеет некоторое значение, — продолжал чиновник, когда нахохотались досыта (замечательно, что и сам обладатель узелка начал наконец смеяться, глядя на них, что увеличило их веселость), — и хотя можно побиться, что в нем не заключается золотых заграничных свертков с наполеондорами и фридрихсдорами, ниже с голландскими арапчиками, о чем можно еще заключить хотя бы только по штиблетам, облекающим иностранные башмаки ваши, но... если к вашему узелку прибавить в придачу такую будто бы родственницу, как, примерно, генеральша Епанчина, то и узелок примет некоторое иное значение, разумеется в том только случае, если генеральша Епанчина вам действительно родственница и вы не ошибаетесь, по рассеянности... что очень и очень свойственно человеку, ну хоть... от излишка воображения. — О, вы угадали опять, — подхватил белокурый молодой человек, — ведь действительно почти ошибаюсь, то есть почти что не родственница; до того даже, что я, право, нисколько и не удивился тогда, что мне туда не ответили. Я так и ждал. — Даром деньги на франкировку письма истратили. Гм... по крайней мере простодушны и искренны, а сие похвально! Гм... генерала же Епанчина знаем-с, собственно, потому, что человек общеизвестный; да и покойного господина Павлищева, который вас в Швейцарии содержал, тоже знавали-с, если только это был Николай Андреевич Павлищев, потому что их два двоюродные брата. Другой доселе в Крыму, а Николай Андреевич, покойник, был человек почтенный, и при связях, и четыре тысячи душ в свое время имели-с... — Точно так, его звали Николай Андреевич Павлищев, — и, ответив, молодой человек пристально и пытливо оглядел господина всезнайку. Эти господа всезнайки встречаются иногда, даже довольно часто, в известном общественном слое. Они всё знают, вся беспокойная пытливость их ума и способности устремляются неудержимо в одну сторону, конечно за отсутствием более важных жизненных интересов и взглядов, как сказал бы современный мыслитель. Под словом «всё знают» нужно разуметь, впрочем, область довольно ограниченную: где служит такой-то, с кем он знаком, сколько у него состояния, где был губернатором, на ком женат, сколько взял за женой, кто ему двоюродным братом приходится, кто троюродным и т. д., и т. д., и всё в этом роде. Большею частию эти всезнайки ходят с ободранными локтями и получают по семнадцати рублей в месяц жалованья. Люди, о которых они знают всю подноготную, конечно, не придумали бы, какие интересы руководствуют ими, а между тем многие из них этим знанием, равняющимся целой науке, положительно утешены, достигают самоуважения и даже высшего духовного довольства. Да и наука соблазнительная. Я видал ученых, литераторов, поэтов, политических деятелей, обретавших и обретших в этой же науке свои высшие примирения и цели, даже положительно только этим сделавших карьеру. В продолжение всего этого разговора черномазый молодой человек зевал, смотрел без цели в окно и с нетерпением ждал конца путешествия. Он был как-то рассеян, что-то очень рассеян, чуть ли не встревожен, даже становился как-то странен: иной раз слушал и не слушал, глядел и не глядел, смеялся и подчас сам не знал и не понимал, чему смеялся. — А позвольте, с кем имею честь... — обратился вдруг угреватый господин к белокурому молодому человеку с узелком. — Князь Лев Николаевич Мышкин, — отвечал тот с полною и немедленною готовностью. — Князь Мышкин? Лев Николаевич? Не знаю-с. Так что даже и не слыхивал-с, — отвечал в раздумье чиновник, — то есть я не об имени, имя историческое, в Карамзина «Истории» найти можно и должно, я об лице-с, да и князей Мышкиных уж что-то нигде не встречается, даже и слух затих-с. — О, еще бы! — тотчас же ответил князь, — князей Мышкиных теперь и совсем нет, кроме меня; мне кажется, я последний. А что касается до отцов и дедов, то они у нас и однодворцами бывали. Отец мой был, впрочем, армии подпоручик, из юнкеров. Да вот не знаю, каким образом и генеральша Епанчина очутилась тоже из княжон Мышкиных, тоже последняя в своем роде... — Хе-хе-хе! Последняя в своем роде! Хе-хе! Как это вы оборотили, — захихикал чиновник. Усмехнулся тоже и черномазый. Белокурый несколько удивился, что ему удалось сказать, довольно, впрочем, плохой, каламбур. — А представьте, я совсем не думая сказал, — пояснил он наконец в удивлении. — Да уж понятно-с, понятно-с, — весело поддакнул чиновник. — А что вы, князь, и наукам там обучались, у профессора-то? — спросил вдруг черномазый. — Да... учился... — А я вот ничему никогда не обучался. — Да ведь и я так, кой-чему только, — прибавил князь, чуть не в извинение. — Меня по болезни не находили возможным систематически учить. — Рогожиных знаете? — быстро спросил черномазый. — Нет, не знаю, совсем. Я ведь в России очень мало кого знаю. Это вы-то Рогожин? — Да, я, Рогожин, Парфен. — Парфен? Да уж это не тех ли самых Рогожиных... — начал было с усиленною важностью чиновник. — Да, тех, тех самых, — быстро и с невежливым нетерпением перебил его черномазый, который вовсе, впрочем, и не обращался ни разу к угреватому чиновнику, а с самого начала говорил только одному князю. — Да... как же это? — удивился до столбняка и чуть не выпучил глаза чиновник, у которого всё лицо тотчас же стало складываться во что-то благоговейное, и подобострастное, даже испуганное, — это того самого Семена Парфеновича Рогожина, потомственного почетного гражданина, что с месяц назад тому помре и два с половиной миллиона капиталу оставил? — А ты откуда узнал, что он два с половиной миллиона чистого капиталу оставил? — перебил черномазый, не удостоивая и в этот раз взглянуть на чиновника. — Ишь ведь! (мигнул он на него князю) и что только им от этого толку, что они прихвостнями тотчас же лезут? А это правда, что вот родитель мой помер, а я из Пскова через месяц чуть не без сапог домой еду. Ни брат, подлец, ни мать ни денег, ни уведомления — ничего не прислали! Как собаке! В горячке в Пскове весь месяц пролежал. — А теперь миллиончик с лишком разом получить приходится, и это по крайней мере, о господи! — всплеснул руками чиновник. — Ну чего ему, скажите, пожалуйста! — раздражительно и злобно кивнул на него опять Рогожин, — ведь я тебе ни копейки не дам, хоть ты тут вверх ногами предо мной ходи. — И буду, и буду ходить. — Вишь! Да ведь не дам, не дам, хошь целую неделю пляши! — И не давай! Так мне и надо; не давай! А я буду плясать. Жену, детей малых брошу, а пред тобой буду плясать. Польсти, польсти! — Тьфу тебя! — сплюнул черномазый. — Пять недель назад я вот, как и вы, — обратился он к князю, — с одним узелком от родителя во Псков убег, к тетке; да в горячке там и слег, а он без меня и помре. Кондрашка пришиб. Вечная память покойнику, а чуть меня тогда до смерти не убил! Верите ли, князь, вот ей-богу! Не убеги я тогда, как раз бы убил. — Вы его чем-нибудь рассердили? — отозвался князь с некоторым особенным любопытством рассматривая миллионера в тулупе. Но хотя и могло быть нечто достопримечательное собственно в миллионе и в получении наследства, князя удивило и заинтересовало и еще что-то другое; да и Рогожин сам почему-то особенно охотно взял князя в свои собеседники, хотя в собеседничестве нуждался, казалось, более механически, чем нравственно; как-то более от рассеянности, чем от простосердечия; от тревоги, от волнения, чтобы только глядеть на кого-нибудь и о чем-нибудь языком колотить. Казалось, что он до сих пор в горячке, и уж по крайней мере в лихорадке. Что же касается до чиновника, так тот так и повис над Рогожиным, дыхнуть не смел, ловил и взвешивал каждое слово, точно бриллианта искал. — Рассердился-то он рассердился, да, может, и стоило, — отвечал Рогожин, — но меня пуще всего брат доехал. Про матушку нечего сказать, женщина старая, Четьи-Минеи читает, со старухами сидит, и что Сенька-брат порешит, так тому и быть. А он что же мне знать-то в свое время не дал? Понимаем-с! Оно правда, я тогда без памяти был. Тоже, говорят, телеграмма была пущена. Да телеграмма-то к тетке и приди. А она там тридцатый год вдовствует и всё с юродивыми сидит с утра до ночи. Монашенка не монашенка, а еще пуще того. Телеграммы-то она испужалась да, не распечатывая, в часть и представила, так она там и залегла до сих пор. Только Конев, Василий Васильич, выручил, всё отписал. С покрова парчового на гробе родителя, ночью, брат кисти литые, золотые, обрезал: «Они, дескать, эвона каких денег стоят». Да ведь он за это одно в Сибирь пойти может, если я захочу, потому оно есть святотатство. Эй ты, пугало гороховое! — обратился он к чиновнику. — Как по закону: святотатство? — Святотатство! Святотатство! — тотчас же поддакнул чиновник. — За это в Сибирь? — В Сибирь, в Сибирь! Тотчас в Сибирь! — Они всё думают, что я еще болен, — продолжал Рогожин князю, — а я, ни слова не говоря, потихоньку, еще больной, сел в вагон да и еду: отворяй ворота, братец Семен Семеныч! Он родителю покойному на меня наговаривал, я знаю. А что я действительно чрез Настасью Филипповну тогда родителя раздражил, так это правда. Тут уж я один. Попутал грех. — Чрез Настасью Филипповну? — подобострастно промолвил чиновник, как бы что-то соображая. — Да ведь не знаешь! — крикнул на него в нетерпении Рогожин. — Ан и знаю! — победоносно отвечал чиновник. — Эвона! Да мало ль Настасий Филипповн! И какая ты наглая, я тебе скажу, тварь! Ну, вот так и знал, что какая-нибудь вот этакая тварь так тотчас же и повиснет! — продолжал он князю. — Ан, может, и знаю-с! — тормошился чиновник. — Лебедев знает! Вы, ваша светлость, меня укорять изволите, а что коли я докажу? Ан та самая Настасья Филипповна и есть, чрез которую ваш родитель вам внушить пожелал калиновым посохом, а Настасья Филипповна есть Барашкова, так сказать даже знатная барыня, и тоже в своем роде княжна, а знается с некоим Тоцким, с Афанасием Ивановичем, с одним исключительно, помещиком и раскапиталистом, членом компаний и обществ, и большую дружбу на этот счет с генералом Епанчиным ведущие... — Эге, да ты вот что! — действительно удивился наконец Рогожин. — Тьфу, черт, да ведь он и впрямь знает. — Всё знает! Лебедев всё знает! Я, ваша светлость, и с Лихачевым Алексашкой два месяца ездил, и тоже после смерти родителя, и все, то есть все углы и проулки знаю, и без Лебедева, дошло до того, что ни шагу. Ныне он в долговом отделении присутствует, а тогда и Арманс, и Коралию, и княгиню Пацкую, и Настасью Филипповну имел случай узнать, да и много чего имел случай узнать. — Настасью Филипповну? А разве она с Лихачевым... — злобно посмотрел на него Рогожин, даже губы его побледнели и задрожали. — Н-ничего! Н-н-ничего! Как есть ничего! — спохватился и заторопился поскорее чиновник, — н-никакими то есть деньгами Лихачев доехать не мог! Нет, это не то что Арманс. Тут один Тоцкий. Да вечером в Большом али во Французском театре в своей собственной ложе сидит. Офицеры там мало ли что промеж себя говорят, а и те ничего не могут доказать: «вот, дескать, это есть та самая Настасья Филипповна», да и только; а насчет дальнейшего — ничего! Потому что и нет ничего. — Это вот всё так и есть, — мрачно и насупившись подтвердил Рогожин, — тоже мне и Залёжев тогда говорил. Я тогда, князь, в третьегодняшней отцовской бекеше через Невский перебегал, а она из магазина выходит, в карету садится. Так меня тут и прожгло. Встречаю Залёжева, тот не мне чета, ходит как приказчик от парикмахера, и лорнет в глазу, а мы у родителя в смазных сапогах да на постных щах отличались. Это, говорит, не тебе чета, это, говорит, княгиня, а зовут ее Настасьей Филипповной, фамилией Барашкова, и живет с Тоцким, а Тоцкий от нее как отвязаться теперь не знает, потому совсем то есть лет достиг настоящих, пятидесяти пяти, и жениться на первейшей раскрасавице во всем Петербурге хочет. Тут он мне и внушил, что сегодня же можешь Настасью Филипповну в Большом театре видеть, в балете, в ложе своей, в бенуаре, будет сидеть. У нас, у родителя, попробуй-ка в балет сходить, — одна расправа, убьет! Я, однако же, на час втихомолку сбегал и Настасью Филипповну опять видел; всю ту ночь не спал. Наутро покойник дает мне два пятипроцентные билета, по пяти тысяч каждый, сходи, дескать, да продай, да семь тысяч пятьсот к Андреевым на контору снеси, уплати, а остальную сдачу с десяти тысяч, не заходя никуда, мне представь; буду тебя дожидаться. Билеты-то я продал, деньги взял, а к Андреевым в контору не заходил, а пошел, никуда не глядя, в английский магазин да на все пару подвесок и выбрал, по одному бриллиантику в каждой, этак почти как по ореху будут, четыреста рублей должен остался, имя сказал, поверили. С подвесками я к Залёжеву: так и так, идем, брат, к Настасье Филипповне. Отправились. Что у меня тогда под ногами, что предо мною, что по бокам — ничего я этого не знаю и не помню. Прямо к ней в залу вошли, сама вышла к нам. Я то есть тогда не сказался, что это я самый и есть; а «от Парфена, дескать, Рогожина, — говорит Залёжев, — вам в память встречи вчерашнего дня; соблаговолите принять». Раскрыла, взглянула, усмехнулась: «Благодарите, говорит, вашего друга господина Рогожина за его любезное внимание», — откланялась и ушла. Ну, вот зачем я тут не помер тогда же! Да если и пошел, так потому, что думал: «Всё равно, живой не вернусь!» А обиднее всего мне то показалось, что этот бестия Залёжев всё на себя присвоил. Я и ростом мал, и одет как холуй, и стою, молчу, на нее глаза пялю, потому стыдно, а он по всей моде, в помаде и завитой, румяный, галстух клетчатый, — так и рассыпается, так и расшаркивается, и уж наверно она его тут вместо меня приняла! «Ну, говорю, как мы вышли, ты у меня теперь тут не смей и подумать, понимаешь!» Смеется: «А вот как-то ты теперь Семену Парфенычу отчет отдавать будешь?» Я, правда, хотел было тогда же в воду, домой не заходя, да думаю: «Ведь уж всё равно», — и как окаянный воротился домой. — Эх! Ух! — кривился чиновник, и даже дрожь его пробирала, — а ведь покойник не то что за десять тысяч, а за десять целковых на тот свет сживывал, — кивнул он князю. Князь с любопытством рассматривал Рогожина; казалось, тот был еще бледнее в эту минуту. — «Сживывал»! — переговорил Рогожин. — Ты что знаешь? Тотчас, — продолжал он князю, — про всё узнал, да и Залёжев каждому встречному пошел болтать. Взял меня родитель, и наверху запер, и целый час поучал. «Это я только, говорит, предуготовляю тебя, а вот я с тобой еще на ночь попрощаться зайду». Что ж ты думаешь? Поехал седой к Настасье Филипповне, земно ей кланялся, умолял и плакал; вынесла она ему наконец коробку, шваркнула: «Вот, говорит, тебе, старая борода, твои серьги, а они мне теперь в десять раз дороже ценой, коли из-под такой грозы их Парфен добывал. Кланяйся, говорит, и благодари Парфена Семеныча». Ну, а я этой порой, по матушкину благословению, у Сережки Протушина двадцать рублей достал да во Псков по машине и отправился, да приехал-то в лихорадке; меня там святцами зачитывать старухи принялись, а я пьян сижу, да пошел потом по кабакам на последние, да в бесчувствии всю ночь на улице и провалялся, ан к утру горячка, а тем временем за ночь еще собаки обгрызли. Насилу очнулся. — Ну-с, ну-с, теперь запоет у нас Настасья Филипповна! — потирая руки, хихикал чиновник, — теперь, сударь, что подвески! Теперь мы такие подвески вознаградим... — А то, что если ты хоть раз про Настасью Филипповну какое слово молвишь, то, вот тебе бог, тебя высеку, даром что ты с Лихачевым ездил, — вскрикнул Рогожин, крепко схватив его за руку. — А коли высечешь, значит, и не отвергнешь! Секи! Высек, и тем самым запечатлел... А вот и приехали! Действительно, въезжали в воксал. Хотя Рогожин и говорил, что он уехал тихонько, но его уже поджидали несколько человек. Они кричали и махали ему шапками. — Ишь, и Залёжев тут! — пробормотал Рогожин, смотря на них с торжествующею и даже как бы злобною улыбкой, и вдруг оборотился к князю. — Князь, неизвестно мне, за что я тебя полюбил. Может, оттого, что в этакую минуту встретил, да вот ведь и его встретил (он указал на Лебедева), а ведь не полюбил же его. Приходи ко мне, князь. Мы эти штиблетишки-то с тебя поснимаем, одену тебя в кунью шубу в первейшую, фрак тебе сошью первейший, жилетку белую али какую хошь, денег полны карманы набью, и... поедем к Настасье Филипповне! Придешь али нет? — Внимайте, князь Лев Николаевич! — внушительно и торжественно подхватил Лебедев. — Ой, не упускайте! Ой, не упускайте!.. Князь Мышкин привстал, вежливо протянул Рогожину руку и любезно сказал ему: — С величайшим удовольствием приду и очень вас благодарю за то, что вы меня полюбили. Даже, может быть, сегодня же приду, если успею. Потому, я вам скажу откровенно, вы мне сами очень понравились, и особенно когда про подвески бриллиантовые рассказывали. Даже и прежде подвесок понравились, хотя у вас и сумрачное лицо. Благодарю вас тоже за обещанные мне платья и за шубу, потому мне действительно платье и шуба скоро понадобятся. Денег же у меня в настоящую минуту почти ни копейки нет. — Деньги будут, к вечеру будут, приходи! — Будут, будут, — подхватил чиновник, — к вечеру, до зари еще, будут! — А до женского пола вы, князь, охотник большой? Сказывайте раньше! — Я, н-н-нет! Я ведь... Вы, может быть, не знаете, я ведь по прирожденной болезни моей даже совсем женщин не знаю. — Ну коли так, — воскликнул Рогожин, — совсем ты, князь, выходишь юродивый, и таких, как ты, бог любит! — И таких господь бог любит, — подхватил чиновник. — А ты ступай за мной, строка, — сказал Рогожин Лебедеву, и все вышли из вагона. Лебедев кончил тем, что достиг своего. Скоро шумная ватага удалилась по направлению к Вознесенскому проспекту. Князю надо было повернуть к Литейной. Было сыро и мокро; князь расспросил прохожих, — до конца предстоявшего ему пути выходило версты три, и он решился взять извозчика.

Достоевский убеждён, что носитель добра и любви, высокого и неоспоримого этического и эстетического идеала может стать спасением отдельного человека и всего человечества. Вступая в полемику с просветителями XVIII века, которые делали акцент на разумном начале в процессе обретения людьми счастья, а также с российскими радикально настроенными демократами, которые уповали на решительные акции и деяния на пути преобразования общественной жизни, Достоевский рисовал героя, который воздействовал бы на людей своим состраданием, своей безграничной любовью, верой и готовностью к сознательному «самопожертвованию всего себя в пользу всех». Идеальность центрального героя романа ощущают почти все его персонажи. Генерал Иволгин восклицает: «Князь, вы благородны как идеал! Что пред вами другие? » Патетика, свойственная этому персонажу, соединена в этом высказывании с искренним восхищением.

«Идиот» (Достоевский): смысл названия

Почему же произведение Достоевского оказалось названным столь странным и столь шокирующим читателя словом - «Идиот»? Последнее имеет несколько значений, учтённых писателем. Одно из них используется в быту и имеет бранный характер. В этом плане оно употребляется «другими» персонажами, часто в раздражении, в сердцах, людьми, которые не в состоянии понять его, которым кажется он чужим. Однако эти персонажи ощущают условность такого словоупотребления, обидное его звучание для человека, который по своему интеллекту стоит намного выше таких, как генерал Епанчин или Ганя Иволгин. Другое значение этого слова — народное. В этом случае оно близко таким обозначениям, как «убогий», «юродивый», «божий человек». Третье значение связано с болезнью Мышкина, тяжелой эпилепсией, нервным расстройством, невменяемостью или, напротив, возбудимостью. Болезни эти поразили юношу ещё в России, вследствие чего он вынужден был долго лечиться в швейцарской клинике. В четвертом смысле это слово «идиот» употреблялось в эпоху Возрождения и в XVII веке по отношению к физическим уродам, выполнявшим функцию шутов и шутих и нередко страдавшим слабоумием или, напротив, отличавшимся острым умом. Таковы Эль Примо, Себастьян де Морра, Дон Антонио-англичанин, особенно Франсиско Лескано и Бобо де Корка при испанском дворе, изображенные Д. Веласкесом, Трибуле при дворе Франциска I, Риголетто в опере Верди. «Вот ужас: быть шутом! Вот ужас: быть уродом!» — произносит Трибуле в драме В. Гюго «Король забавляется», зная, что придворные его считают чуждым им идиотом. В пятом значении это слово употреблялось в Средние века, когда идиотом, как это показал Р.- И. Хлодковский, прозывали человека, обделенного «книжной премудростью», но богатого мудростью сердца. Большинство из этих смыслов присутствуют в ёмком названии романа Достоевского «Идиот», и автор «играет» ими в тексте, показывая относительную неуместность подобного прозвания героя в начале романа (с чем не считаются люди, окружающие Мышкина) и трагическую оправданность этого обозначения — в финале. Читатели книги в конце концов убеждаются в ёмкости и меткости выбранного автором названия произведения.

Место и время действия

Своего героя, молодого князя Мышкина автор приводит из далекой горной Швейцарии в Россию, сталкивая его с «хаосом» новой действительности. Иногда писатель сознательно раздвигает место действия, вводя при помощи рассказов персонажей и собственных описаний сцены из жизни Франции (Лиона), Швейцарии, русской провинции и Москвы, но в основном события протекают в Петербурге и его пригороде — Павловске. Но это сужение места действия не мешает автору ввести в читательскую орбиту всю русскую действительность пореформенной эпохи.

Время действия в романе «Идиот» Достоевского охватывает около семи месяцев, начавшись в конце ноября 1867-го, а завершившись летом 1868. Годы эти соответствуют времени написания Достоевским произведения, которое буквально «дышит» современностью. Эпоха 60-х годов отражена в упоминаниях о судебной реформе («здесь про суды много говорят»), о строительстве железных дорог, развитом ростовщичестве, гласности, росте уголовной преступности, в раскрытии судорожных метаний персонажей романа, в изломанности характеров, в ожидании людьми «обновления», в кричащих противоречиях поведения действующих лиц, в острой борьбе идей и мнений. «Тут у вас много разного наболело и наросло», — замечает проницательный Мышкин, едва встретив столичную жизнь. Ряд высказываний персонажей подтверждает эту суммарную характеристику. «Богатства больше, но силы меньше; связующей мысли не стало». Действительно, на одном полюсе швыряющие тысячами миллионщики Рогожины, на другом — усталость аристократов Тоцких, выпадение из привычной колеи жизни Иволгиных. Сама фраза Лебедева вызывает ассоциацию с давним свидетельством, запечатленным в «Гамлете»: «Распалась связь времен». Кризисность времени повторилась в новых исторических условиях. Генерал Епанчин охвачен страхом: «В воздухе как будто что-то носится, как будто летучая мышь, беда летает, и боюсь, боюсь!» Ясно, что это не восприятие пейзажа, а ощущение эпохи. Лизавета Прокофьевна воспринимает перемены столь же обостренно: «Всё навыворот, все кверху ногами пошло». Даже пятнадцатилетий Коля в недоумении: «И как это так всё устроилось, не понимаю. Кажется, уж как крепко стояло, а что теперь?» В обществе особую власть обрели деньги, распространились аферы, коммерческие сделки, откупы, получения богатейших наследств. «В наш век все авантюристы», — замечает один из героев романа. Общество заметно криминализировалось. В книге Достоевского отражены такие нашумевшие преступления, как убийство восемнадцатилетним гимназистом В. Горским шести человек в доме купца Жемарина; как ограбление студентом университета А. М. Даниловым ростовщика Попова и его служанки Нордман. Настасья Филипповна замечает: «Ведь теперь их всех такая жажда обуяла, так их разнимает на деньги, что они словно одурели». Поэтому нельзя не ощутить внутреннюю связь «Идиота» с романом «Преступление и наказание», хотя в первом из этих произведений убийство происходит не только из-за денег, а в «Идиоте» и вообще не из-за них. Все эти приметы времени второй половины 60-х годов запечатлены в новом романе Достоевского благодаря тому пристальному вниманию, которое писатель уделил газетной информации, благодаря щедрому проникновению в роман фактов текущей общественной жизни. Всё это сделало картину нарисованной в нём жизни исторически-конкретной. Вот почему Достоевский однажды сказал о своём произведении: «Это хорошая вещь... Тут всё есть!» В значительной мере это относилось к отраженной в романе реальной российской действительности определенной эпохи.

Сюжет

Этот роман - попытка нарисовать идеального, неиспорченного цивилизацией человека.

Часть первая

В центре сюжета - история молодого человека, князя Мышкина, представителя обедневшей дворянской фамилии. После длительного пребывания в Швейцарии , где он проходит лечение у доктора Шнейдера, он возвращается в Россию. Князь излечился от душевной болезни, но предстает перед читателем, как человек искренний и невинный, хотя и прилично разбирающийся в отношениях между людьми. Он едет в Россию к единственным оставшимся у него родственникам - семье Епанчиных. В поезде он знакомится с молодым купцом Рогожиным и отставным чиновником Лебедевым, которым бесхитростно рассказывает свою историю. В ответ он узнает подробности жизни Рогожина, который влюблен в бывшую содержанку богатого дворянина Тоцкого Настасью Филипповну. В доме Епанчиных выясняется, что Настасья Филипповна известна и в этом доме. Есть план выдать её за протеже генерала Епанчина, Гаврилу Ардалионовича Иволгина, человека амбициозного, но посредственного.

Князь Мышкин знакомится со всеми основными персонажами повествования ещё в первой части романа. Это - дочери Епанчиных, Александра, Аделаида и Аглая, на которых он производит благоприятное впечатление, оставаясь объектом их немного насмешливого внимания. Далее, это генеральша Епанчина, которая находится в постоянном волнении из-за того, что её муж находится в некотором общении с Настасьей Филипповной, имеющей репутацию павшей. Потом, это Ганя Иволгин, который сильно страдает из-за предстоящей ему роли мужа Настасьи Филипповны, и не может решиться на развитие своих пока очень слабых отношений с Аглаей. Князь Мышкин довольно простодушно рассказывает генеральше и сестрам Епанчиным о том, что он узнал о Настасье Филипповне от Рогожина, а также, поражает публику своим повествованием о наблюдавшейся им заграницей смертной казни. Генерал Епанчин предлагает князю, за неимением где остановиться нанять комнату в доме Иволгина. Там князь знакомится с Настасьей Филипповной, которая приезжает неожиданно в этот дом. После безобразной сцены с алкоголиком-отцом Иволгина, которого тот бесконечно стыдится, в дом Иволгиных приезжает за Настасьей Филипповной и Рогожин. Он приезжает с шумной компанией, которая собралась вокруг него совершенно случайно, как вокруг любого человека, умеющего сорить деньгами. В результате скандального объяснения Рогожин клянется Настасье Филипповне, что ввечеру предложит ей сто тысяч рублей наличными.

Этим вечером Мышкин, предчувствуя что-то нехорошее, очень хочет попасть в дом к Настасье Филипповне, и вначале надеется на старшего Иволгина, который обещает проводить Мышкина в этот дом, но, на самом деле, вовсе не знает, где она проживает. Отчаявшийся князь не знает, что делать, но ему неожиданно помогает младший брат-подросток Гани Иволгина, Коля, который показывает ему дорогу в дом Настасьи Филипповны. В тот вечер у неё именины, приглашенных гостей мало. Якобы сегодня должно все решиться и Настасья Филипповна должна дать согласие выйдти за Ганю Иволгина. Неожиданное появление князя приводит всех в изумление. Один из гостей, Фердыщенко, положительно тип мелкого негодяя, предлагает для развлечения сыграть в странную игру - каждый рассказывает про свой самый низкий поступок. Следуют рассказы самого Фердыщенко и Тоцкого. В форме такого рассказа Настасья Филипповна дает отказ Гане выйти за него замуж. В комнаты внезапно вваливается Рогожин с компанией, принесшей обещанные сто тысяч. Он торгует Настасью Филипповну, предлагая ей деньги взамен на согласие стать «его».

Князь дает повод к изумлению, серьёзно предлагая Настасье Филипповне выйти за него замуж, в то время, как она, в отчаянии, играет этим предложением и едва ли не соглашается. Настасья Филипповна предлагает Гане Иволгину взять сто тысяч, и бросает их в огонь камина, так, чтобы тот смог выхватить их совершенно целыми. Лебедев, Фердыщенко и подобные им в замешательстве, и умоляют Настасью Филипповну позволить им выхватить из огня эту пачку денег, но она непреклонна, и предлагает сделать это Иволгину. Иволгин сдерживается, и не бросается за деньгами. Настасья Филипповна щипцами вынимает почти целые деньги, отдает их Иволгину, и уезжает с Рогожиным. Этим кончается первая часть романа.

Часть вторая

Во второй части князь предстает перед нами по истечении полугода, и теперь он вовсе не кажется совершенно наивным человеком, сохраняя при этом всю свою простоту в общении. Все эти полгода он проживает в Москве. За это время он успел получить некоторое наследство, о котором ходят слухи, что оно едва ли не колоссальное. Также по слухам известно, что в Москве князь вступает в тесное общение с Настасьей Филипповной, но вскоре она оставляет его. В это время Коля Иволгин, который стал в приятельских отношениях с сестрами Епанчиными, и даже с самой генеральшей, передает Аглае записку от князя, в которой он в путанных выражениях просит её вспомнить о нём.

Между тем, уже наступает лето, и Епанчины выезжают на дачу в Павловск. Вскоре после этого Мышкин приезжает в Петербург, и наносит визит к Лебедеву, от которого он, между прочим, узнает о Павловске и снимает у него дачу в том же месте. Далее князь идет в гости к Рогожину, с которым у него тяжелый разговор, закончившийся братанием и обменом нательными крестами. При этом, становится очевидно, что Рогожин находится на той грани, когда уже готов зарезать князя или Настасью Филипповну, и даже купил, думая об этом, нож. Также в доме Рогожина Мышкин замечает копию картины Гольбейна «Мертвый Христос», которая становится одним из важнейших художественных образов в романе, часто поминаемым и после.

Возвращаясь от Рогожина и находясь в помраченном сознании, и предчувствуя вроде бы время эпилептического припадка, князь замечает, что за ним следят «глаза» - и это, видимо, Рогожин. Образ следящих «глаз» Рогожина становится одним из лейтмотивов повествования. Мышкин, дойдя до гостиницы, где остановился, сталкивается с Рогожиным, который вроде бы заносит уже над ним нож, но в эту секунду с князем случается эпилептический припадок , и это останавливает преступление.

Мышкин переезжает в Павловск, где генеральша Епанчина, прослышав, что он нездоров, немедля наносит ему визит вместе с дочерьми и князем Щ., женихом Аделаиды. Также в доме присутствуют и участвуют в последущей важной сцене Лебедев и Иволгины. Позже к ним присоединяются подошедшие позже генерал Епанчин и Евгений Павлович Радомский, предполагаемый жених Аглаи. В это время Коля напоминает о некоей шутке про «рыцаря бедного», и непонимающая Лизавета Прокофьевна заставляет Аглаю прочесть известное стихотворение Пушкина , что она и делает с большим чувством, заменяя, между прочим, инициалы, написанные рыцарем в стихотворении на инициалы Настасьи Филипповны.

Под конец сцены все внимание приковывает больной чахоткой Ипполит, чья речь, обращенная ко всем присутствующим, полна неожиданных моральных парадоксов. А позже, когда все уже покидают князя, внезапно возникает у ворот дачи Мышкина экипаж, из которого голос Настасьи Филипповны кричит что-то про векселя, обращаясь к Евгению Павловичу, что того сильно компрометирует.

На третий день генеральша Епанчина наносит неожиданный визит князю, хотя и сердилась на него все это время. В ходе их беседы выясняется, что Аглая каким то образом вошла в общение с Настасьей Филипповной, через посредство Гани Иволгина и его сестры, которая вхожа к Епанчиным. Так же князь проговаривается, что получал записку от Аглаи, в которой она просит его впредь не показываться ей на глаза. Удивленная Лизавета Прокофьевна, поняв, что тут играют роль чувства, которые Аглая питает к князю, немедленно велит ему с ней идти к ним в гости «намеренно». На этом кончается вторая часть романа.

Персонажи

Князь Лев Николаевич Мышкин - Русский дворянин, который 4 года жил в Швейцарии и возвращается в Петербург в начале Части I. Белокурый с голубыми глазами, князь Мышкин себя ведет чрезвычайно наивно, доброжелательно и непрактично. Эти черты ведут других к тому, чтобы называть его «идиотом»

Настасья Филлиповна Барашкова - Изумительно красивая девушка из дворянской семьи. Она играет центральную роль в романе как героиня и объект любви и князя Мышкина, и Парфёна Семёновича Рогожина.

Парфён Семёнович Рогожин - Темноглазый, темноволосый дватцатисемилетний человек из рода купцов. Страстно влюбившись в Настасью Филлиповну и получив большое наследство, он пытается её привлечь 100 тысячами рублей.

Аглая Ивановна Епанчина - Самая младшая и самая красивая из девиц Епанчиных. Князь Мышкин в неё влюбляется.

Гаврила Ардалионович Иволгин - Амбициозный чиновник среднего класса. Он влюблен в Аглаю Ивановну, но все равно готов жениться на Настасьи Филипповне за обещанное приданное 75 000 руб.

Лизавета Прокофьевна Епанчина - Дальная родственница князя Мышкина, к которой князь в первую очередь обращается за помощью. Мать трех красавиц Епанчиных.

Иван Фёдорович Епанчин - Богатый и уважаемый в петербургском обществе, Генерал Епанчин дарит Настасии Филипповне жемчужное ожерелье в начале романа

Экранизации

Ссылки


Wikimedia Foundation . 2010 .

  • Идиоспермум австралийский
  • Идиот (телесериал, 2003)

Смотреть что такое "Идиот (Достоевский)" в других словарях:

    Идиот (роман) - У этого термина существуют и другие значения, см. Идиот. Идиот Жанр: Роман

    Достоевский Федор Михайлович - Достоевский, Федор Михайлович знаменитый писатель. Родился 30 октября 1821 г. в Москве в здании Мариинской больницы, где отец его служил штаб лекарем. Он рос в довольно суровой обстановке, над которой витал угрюмый дух отца человека нервного,… … Биографический словарь

    ДОСТОЕВСКИЙ - Фёдор Михайлович , рус. писатель, мыслитель, публицист. Начав в 40 х гг. лит. путь в русле «натуральной школы» как преемник Гоголя и поклонник Белинского, Д. в то же время впитал в… … Философская энциклопедия

    Достоевский Федор Михайлович - Достоевский Фёдор Михайлович , русский писатель. Родился в семье лекаря Мариинской больницы для бедных. Окончив в 1843 Петербургское военно инженерное училище, был зачислен на службу в… … Большая советская энциклопедия

Федор Михайлович Достоевский создал удивительный роман «Идиот», краткое содержание которого будет изложено ниже. Мастерство слова и яркий сюжет - это то, что привлекает в романе любителей литературы со всего мира.

Ф.М.Достоевский «Идиот»: краткое содержание произведения

События романа начинаются с приезда князя Мышкина в Петербург. Это человек 26 лет, рано осиротевший. Он является последним представителем знатного рода. Ввиду ранней болезни нервной системы, князь был помещен в санаторий, находящийся в Швейцарии, откуда и держал свой путь. В поезде он знакомится с Рогожиным, от которого узнает о прекрасной Роман «Идиот», краткое содержание которого несомненно впечатлит каждого и побудит к прочтению оригинала, является изюминкой русской классической литературы.

Посещает свою дальнюю родственницу, где знакомится с ее дочерьми и впервые видит портрет Настасьи Филипповны. Он производит хорошее впечатление простого чудака и становится между Ганей, секретарем обольстителя Настасьи и ее жениха, и Аглаей, младшей дочерью госпожи Епанчиной, дальней родственницей Мышкина. Князь селится в квартире Гани и вечером видит ту самую Настасью, вслед за которой приходит его старый приятель Рогожин и устраивает своего рода торг за девушку: восемнадцать тысяч, сорок тысяч, мало? Сто тысяч! Краткое содержание «Идиот» (романа Достоевского) - это поверхностный пересказ сюжета великого произведения.

Поэтому для того чтобы понять всю глубину происходящих событий, нужно читать оригинал. Для сестры Гани его невеста кажется продажной женщиной. Сестра плюет брату в лицо, за что он собирается ее ударить, но за Варвару вступается князь Мышкин. Вечером он посещает ужин Настасьи и просит ее не выходить замуж за Ганю. После вновь появляется Рогожин и выкладывает сто тысяч. «Продажная женщина» принимает решение отправиться с этим баловнем судьбы, даже после признания в любви князя. Деньги она бросает в камин и предлагает бывшему жениху их достать. Там же все узнают, что князь получил богатое наследство.

Проходит полгода. До князя доходят слухи, что его возлюбленная уже несколько раз сбегала из-под венца от Рогожина (роман «Идиот», краткое содержание которого можно использовать для анализа, показывает все бытовые реалии того времени). На вокзале князь ловит чей-то взгляд. Как оказалось позже, за ним следил Рогожин. Они встречаются с купцом и обмениваются крестами. Через день у князя случается припадок, и он уезжает на дачу в Павловск, где отдыхает семья Епанчиных и, по слухам, Настастья Филипповна. На одной из прогулок вместе с генеральской семьей он встречает свою возлюбленную.

Здесь происходит и помолвка князя с Аглаей, после чего Настасья пишет ей письма, а потом и вовсе приказывает князю остаться с ней. Мышкин разрывается между женщинами, но все-таки выбирает последнюю и назначает день свадьбы. Но и тут она сбегает с Рогожиным. Через день после этого события князь едет в Петербург, где его зовет с собой Рогожин и показывает труп их любимой женщины. Мышкин окончательно становится идиотом…

Роман «Идиот», краткое содержание которого изложено выше, позволяет окунуться в яркий и интересный сюжет, а стиль произведения помогает прочувствовать все переживания героев.