В 1927 г. немецкий композитор Курт Вайль познакомился с поэтом и драматургом Бертольдом Брехтом, который в то время задумывался о том, чтобы распространить свои идеи «эпического театра» не только на драму, но и на музыкальный театр. В лице Вайля Брехт находит единомышленника, драматург и композитор создают зонг-оперу «Махагони», которая потом была переработана в полноценную оперу «Расцвет и падение города Махагони». Так было положено начало сотрудничеству, плодами которого стали такие произведения, как «Берлинский реквием», «Трехгрошовая опера». Последнее их совместное творение – «Семь смертных грехов» – стало особенно необычным.
Это произведение родилось за пределами Германии. В 1933 г., после пожара Рейхстага и появления указа «О защите народа и государства», отменяющего многие права и свободы, поэту и драматургу стало ясно, что Берлин теперь – не самое подходящее место для творческих личностей (что касается Курта Вайля, он тем более имел причины покинуть родную страну с приходом нацистов к власти – ведь по национальности он был евреем). Оба они отправляются в Париж, Вайль задержался там, Брехт же посетил несколько европейских городов, в частности – Прагу, Вену, Лугано, побывал он и в Дании. На некоторое время он возвратился в Париж, когда Вайль связался с ним.
Именно тогда реализуется замысел, возникший еще во время визита Курта Вайля в Париж в 1932 г. Тогда он встретился во французской столице с Эдвардом Джеймсом, состоятельным человеком из Великобритании. Тот заказал композитору произведение, главную роль в котором могла бы исполнить его супруга – Тилли Лош. Композитора поразило внешнее сходство этой балерины с его супругой – актрисой и певицей Лотте Ленья. Было решено (и даже отражено в контракте), что она тоже примет участие в спектакле – и тоже в главной роли… но как это осуществить? Так родилась идея уникального спектакля – «балета с пением».
Создавая либретто, Брехт использует эту «раздвоенность» центрального образа. В произведении действуют две девушки – сестры, обладающие одним общим именем – Анна (точнее, Анна I и Анна II). Учитывая, что сестрам крайне редко дают одинаковые имена, это заставляет задуматься – действительно ли речь идет о двух разных людях, быть может, это две стороны одной личности? Этот вопрос в произведении остается открытым, но определенный намек содержится в словах одной Анны о другой: «Она – только внешность, я – реальна… У нас одно прошлое, одно будущее, одно сердце и один сберегательный счет». Две Анны (или все-таки одна «раздвоенная» Анна?) становятся центром сюжета, вполне типичного для эпохи Великой депрессии в США: большая бедная семья, мечта о собственном доме в Луизиане, «где свет Луны отражается в Миссисипи». И для осуществления мечты, и для жизни семьи нужны деньги – и в стремлении заработать их Анна покидает родной дом. В течение семи лет она переезжает из города в город, проводя год в каждом из них. В каждом городе героиня проходит через искушение одним из смертных грехов – похотью, гордыней, обжорством и т.д. Героиня, казалось бы, преодолевает искушения, но предается самому страшному греху – из меркантильных изображений она отказывается от любви и, по сути дела, отрекается от самой себя. Да и усилия Анны оказываются бесплодными – так и не добившись ничего, героиня возвращается в родительский дом.
Такой сюжет был воплощен в уникальном произведении, целиком состоящем из зонгов и сочетающем черты оперы и балета, а музыку «Семи смертных грехов» – выразительную, исполненную глубокого психологизма – нельзя назвать однозначно ни академической, ни эстрадной. Первое исполнение этого необычного произведения состоялось в июне 1933 г., осуществил постановку в Театре Елисейских полей. Реакция публики была неоднозначной: у французов спектакль вызвал недоумение (одна из причин заключалась в том, что произведение исполнялось не по-французски, а по-немецки), зато немецкие эмигранты, проживавшие во французской столице, пришли в восторг. В том же году состоялась лондонская премьера под иным заглавием – «Анна-Анна». В 1950-х гг. спектакль возобновила Лотте Ленья – вдова композитора. В 1976 г. «Семь смертных грехов» по-своему интерпретировала Пина Бауш, и ее творение именовали «самым разрушительным зрелищем, когда-либо появлявшимся на немецкой сцене» – в этом спектакле очень жестоко и правдиво (поистине по-брехтовски!) раскрывалась тема женской беззащитности в обществе, где никого не интересует душа, где ничто не свято, где абсолютно все – вплоть до человеческого тела – легко становится предметом купли-продажи. Этот спектакль Театр танца Вупперталя исполнил в рамках Чеховского фестиваля, проходившего в российской столице в 2009 г.
В России уникальное творение Вайля и Брехта исполняется нечасто. Одну из наиболее известных интерпретаций осуществил в 1981 г. Борис Александрович Покровский в основанном им Камерном музыкальном театре. В 2017 г. произведение вошло в репертуар московского театра «Геликон-опера».
Все права защищены. Копирование запрещено
18 и 19 мая в Московском музыкальном театре "Геликон-опера" идут премьерные показы оперы-балета (балета с пением) "Семь смертных грехов" Курта Вайля. Произведение, славящееся своей необычностью, редко ставится в России. Самая известная на данный момент постановка была реализована Борисом Покровским в 1981 году на сцене Камерного музыкального театра.
Произведение "Семь смертных грехов» рассказывает историю двух сестер, отправившихся в путешествие по Америке, чтобы заработать деньги на строительство домика у речки для своей семьи. Им предстоит столкнуться с семью смертными грехами за семь лет их путешествия: ленью, гордыней, гневом, обжорством, прелюбодеянием, жадностью и завистью. Сестер воплощают исполнительница вокальной партии и танцовщица. Две сестры постоянно общаются посредством песен и с помощью танца, но нет окончательного ответа кто они: кто Анна I, кто Анна II, два ли это человека или один и отражение его Альтер-эго.
Образ семи грехов продиктовал особенное, аскетичное сценическое решение сцены в Белоколонном зале Княгини Шаховской. В оформлении знаково присутствуют два цвета - черный и белый. Ничего лишнего, лишь чистые эмоции и музыка Вайля, написанная в 30-х годах прошлого века. Главная героиня предстает женщиной, которая стремится быть красивой, нужной, желанной. Женщиной, стремящейся пережить катарсис и находить радость в мелочах. Совершенно по-другому представлены персонажи семьи, в которой выросли сестры: этот контраст можно увидеть и почувствовать. Стиль постановки пронизан атмосферой той эпохи, переломного начала 20-го века и времени Великой депрессии.
«Геликон-опера» значительно расширила музыкальный материал постановки: в первой части звучат зонги Курта Вайля, и во второй части исполняется собственно опера-балет "7 смертных грехов". Это оригинальное решение, создающее некоторую предысторию и образующее единое действо.
Партию главных героинь исполняют ведущие солистки "Геликона" Ксения Вязникова и Лариса Костюк , и балерина Ксения Лисанская .
Тексты Бертольта Брехта
Перевод - Святослав Городецкий
Режиссер-постановщик: Илья Ильин
Музыкальный руководитель постановки и дирижер: Валерий Кирьянов
Художник-постановщик: Ростислав Протасов
Художник по свету: Денис Енюков
Балетмейстер-постановщик: Эдвальд Смирнов
Оркестр «Геликон-опера»
Александра САЙДОВА
Пролог. Ксения Вязникова. Фото Сергея Бирюкова
Если применять к сегодняшним столичным оперным премьерам классический гриф «обязательно к просмотру», то в первую очередь я бы поставил его вот к этому спектаклю: «Семь смертных грехов» в Геликон-опере. И ради достойной работы знаменитого театра, но главное – ради самого произведения двух великих правдолюбов Бертольта Брехта и его неразлучного соавтора, сочинителя пламенных зонгов Курта Вайля. Ради той отчаянной подлинности мыслей и чувств, которая в атмосфере царящей кругом фальши, что в их время, что в наше, воспринимается обжигающим, но очистистельным глотком честности.
Пролог. Лариса Костюк. Фото Сергея Бирюкова
Свой спектакль 1933 года «Семь смертных грехов» они определили как балет с пением. И чаще всего эту музыкальную притчу об искушениях человека в современном мире ставят балетмейстеры. Достаточно сказать, что постановщиком и продюсером той мировой премьеры в Париже был . Многим сегодняшним зрителям памятен роскошный спектакль 2009 года, который стал для нас ее лебединой песней: легендарная Пина скончалась за несколько дней до того, как должна была приехать к нам на Чеховский фестиваль, и труппа показала полную пружинной страсти постановку без своей создательницы.
Романа не получилось. Лариса Костюк и Михаил Давыдов в прологе. Фото Сергея Бирюкова
Но были и опыты подхода к произведению с оперной стороны. К сожалению, автор этих строк не видел спектакль в его Камерном музыкальном театре с Еленой Кущиной в главной вокальной роли, а съемки, говорят, не сохранились…
Нынешний молодой режиссер Илья Ильин и его команда, по-моему, справились с задачей.
Как все постановщики этого произведения, они столкнулись с вопросом – с чем его соединить. Т.к.35 минут – слишком маленький хронометраж для самостоятельного театрального вечера. Можно, конечно, просто сделать его частью программы одноактных спектаклей. В Геликоне пошли по другому пути: предпослали опере отделение-пролог из зонгов Вайля, взятых из других его произведений. Точнее, даже так: сперва, год с небольшим назад, в театре появилась программа с этими зонгами и еще много чем – сольный концерт одной из ведущих артисток театра Ксении Вязниковой. А потом, все более попадая под обаяние Брехта и Вайля, геликоновцы решили ставить оперу. Из сольной программы просто убрали все, кроме Вайля – и с удивлением обнаружили, что зонгов осталось ровно семь. Чистая случайность? Или знак судьбы?
Анна вторая (Ксения Лисанская) — поначалу сущий ангел. Фото Сергея Бирюкова
…Декораций почти нет. Только два столика кафе, за которыми женщина и мужчина поют по очереди задумчивые, саркастичные, лихие фокстроты, танго, вальс-бостоны, милонги. Следуя настроению музыки, вдруг решают преодолеть свое одиночество, она первая, он отвечая на ее движение – но тут же и расстаются, он – с досадливым облегчением, что вовремя опомнился и откупился, она – с горьким сознанием обманутой надежды.
Это пролог. Он почти незаметно переходит в саму оперу: только маленький оркестр (дирижер Валерий Кирьянов) на полминуты устраивает паузу, с преувеличенным старанием проверяя настройку своих скрипок и флейт под аккордеон – куда ж без этого инструмента в музыке 1930-х.
И вот что с этим ангелом потом случается. Ксения Лисанская и Ксения Вязникова. Фото Сергея Бирюкова
Начинается рассказ певицы, время от времени комментируемый мужским квартетом – о двух сестрах, обе по имени Анна (!), у которых в жизни одна цель: построить себе домик в родной Луизиане. Ради нее они пускаются в странствие по большим городам – Мемфис, Филадельфия, Бостон, Сан-Франциско и пр.,– где проходят искушение ленью, жадностью, чревоугодием, прелюбодеянием… дальше по списку. Сдержанно-сумрачные монологи певицы – рассудительной и серьезной Анны – оттеняются явлением улыбчиво-инфантильной танцовщицы, сперва скромной девочки с куколкой в руках, потом все более развязной героини кафешантанов, добывающей деньги не только плясками, но и более интимными искусствами. Третий план – иронично-старообразный хорал мужского квартета: это крестьянские родственники, оставшиеся дома и ехидно комментирующие городские похождения Анн. Кульминация – эпизод, где рассказывается-поется душераздирающая история: в то время как одна из Анн с мрачной самоотверженностью спит за деньги с нелюбимым богачом, другая легкомысленно спускает эти деньги на милого дружка. Опера заканчивается фанатичным маршем в исполнении «серьезной» Анны, окончательно подчиняющей себе хрупкую сестричку-тезку. Смертные грехи второй осуждены первой – которая, впрочем, не меньшая грешница. Победителей здесь нет вообще. Закончив наконец странствие, сестры с восхищением подходят к построенному-таки домику, скрываются в нем – и мы видим, что это надмогильный склеп. Предательство себя, убийство того доброго, что ты раздавил в собственной душе ради внешнего благополучия – вот самый главный, истинно смертный грех, по Брехту и Вайлю.
Ничего хорошего такая сшибка характеров принести не может. Ксения Лисанская и Лариса Костюк. Фото Сергея Бирюкова
Прессе уникально повезло. Пользуясь тем, что опера короткая, для нас специально показали в один вечер оба исполнительских состава. Достоин и тот и другой. Ксения Вязникова, может быть, чуть слишком ВОКАЛЬНА – зато и актерски ярка, этакий типаж Марлен Дитрих, ставшей оперной солисткой. Лариса Костюк сдержанней в демонстрации вокала, и это уместно в почти кабарешной музыке. Интересно, что обе солистки – меццо-сопрано, но из двух существующих редакций партитуры, сопрановой и меццо-сопрановой, они решительно выбрали первую. И даже в том, что тесситура не очень удобна, нашли смысл – в этой опере певице и не должно быть комфортно, ее голос и должен звучать с особым напряжением…
А вот баритон Михаила Давыдова ровно такой самодовольно-уверенный, какой нужен в этой однокрасочной роли лощеного мачо Фернандо. Балерина (она же хореограф-постановщик) Ксения Лисанская буквально несколькими штрихами добивается того, на что в других труппах требуется большой балетный ансамбль: не столько танцем, сколько его эскизами вычерчивает пластический контрапункт к основному музыкальному содержанию оперы – вокальному рассказу.
Занятная деталь: один из участников квартета, самый густой бас Дмитрий Овчинников наряжен матушкой патриархального семейства – корпулентной матроной с большой суповой ложкой (художник по костюмам, он же сценограф – Ростислав Протасов). Не то чтобы оригинальный ход, но улыбка публики обеспечена, к тому же прием вполне в духе брехтовского театра, выросшего из народного балагана.
И это, пожалуй, самое главное в спектакле геликоновцев: его простота и графичность оставляют совершенно ясными и вайлевскую музыку, и евангельской силы брехтовский текст. Эффект – будто в душной комнате дали вдохнуть нашатыря и широко распахнули окно.
Все права защищены. Копирование запрещено.
Экстравагантная шляпа с перьями, черное платье, столики и бокалы. Дух кабаре с энергичными зонгами и джазовыми ритмами вместе с легким туманом проник в аристократический Белоколонный зал княгини Шаховской в Геликон-опере . Дирижер Валерий Кирьянов и режиссер Илья Ильин поставили «Семь смертных грехов» - библейский сюжет в «брехто-вайлевской» оболочке.
Балансировать между внешним эпатажем и актуальными смысловыми концептами - суть самого театра на Большой Никитской,
и выбор в пользу истории о познании семи грехов под танцевальные па вполне логичен.
Событийная точка для репертуара московских театров заметная: музыку Вайля особенно нигде и не услышишь, а здесь целый «балет с пением», где и фокстрот, и шимми, и диксиленд, и вальс, и кроме того еще пролог из семи зонгов. Иллюзия простоты - просто иллюзия, и музыка, с почти бэндовым составом исполнителей (среди них ударные, кларнет, аккордеон), скучать не дает.
Команда Курта Вайля и Бертольда Брехта всем знакома по «Трехгрошевой опере» и «Расцвету и падению города Махагони», а получасовая история о двух сестрах/двойниках для большинства - terra incognita. Спектакль в театре Покровского начала 80-х вряд ли помнят многие, а в Пермь в 2004-м году такие паломничества, как сейчас, еще не совершали.
Поэтому краткая справка будет уместна. Сюжет родом из 30-х годов ХХ века, Анна со своей сестрой - тоже Анной (одна из них - альтер-эго?), отправляются из Луизианы на заработки, чтобы посылать деньги родителям и братьям. Семь лет они путешествуют по семи американским городам, где каждый раз узнают новый грех - лень, гордыню, гнев, обжорство, прелюбодеяние, жадность и зависть. А в итоге - вновь возвращаются все в тот же дом.
В спектакле Пины Бауш 1976-го года со жгучим танцем, избавленном от напускных «красивостей», порок властвовал лишь один - распутство и похоть,
захвативший общество потребления. На постановщицу ополчились немецкие критики и наградили званием создательницы «балетных оргий в Вуппертале». (Кстати, в 2009-м эти «бесчинства» можно было лицезреть в Москве в рамках Чеховского фестиваля.)
Но Пина и «Семь смертных грехов» - пара не случайная и даже особая, главным образом из-за самого жанра «балет с пением». В 1930-х годах идея сочетания голоса и танца появилась почти случайно: жена Курта Вайля, актриса и певица Лотте Ленья оказалась безумно похожей на танцовщицу Тилли Лош - жену богатого англичанина Эдварда Джеймса . И раз уж он финансировал проект, то был вправе дополнить пункт в контракте, и у вокалистки появился пластический «двойник».
Противоречивый микст напророчил нарушительнице спокойствия из Вупперталя собственный жанр «танцоперы», где персонаж существует в оперном и балетном обличии одновременно.
Так и в «Грехах»: пока одна Анна поет, другая танцует.
И все-таки, сестры они или двойники? Брехт оставил вопрос открытым, как и другие сюжетные моменты. До конца непонятно, что скрывается за этими грехами? Все очень условно, поэтому руки интерпретаторов развязаны.
В версии «геликоновцев» спектакль получился как бы в ответ на вопрос: а почему, собственно, молодая девушка должна ехать на заработки для своих родителей и братьев? Так уж ли они набожны и добры, раз отправляют ее туда? Родня словно наваждение преследует героиню: то они как дети в столовой машут ложками и будто требуют еду, то посмеиваются над ней, то разглядывают в лупу. Еще бы: они в потертых лохмотьях, а она - в элегантном платье в стиле ар-нуво.
Да, кстати, а мамаша в исполнении крепкого баса - настоящая Кухарочка из «Апельсинов» С. Прокофьева!
Гротеск, конечно же, резкий, колючий гротеск; не зря режиссер Илья Ильин мечтает поставить «Нос» Д. Шостаковича.
Семейный квартет - во всех смыслах самая удачная находка спектакля:
обладатели ярких, хара ктерных тембров Дмитрий Овчинников, Антон Фадеев, Эдуард Шнурр, Иван Волков бодро и четко, полукомично-полунапористо обыграли роль надоедливой семьи из воспоминаний.
А вот образ Анны вызывает вопросы. Идея внешнего сходства растворилась: Анна I (во втором составе - Лариса Костюк ) совершенно не была похожа на Анну II (Ксения Лисанская ). Единственный намек на их «двойничество» - светящаяся рама в центре сцены, напоминающая обод зеркала в гримерке. Поставь их по две стороны - будет эдакое «искаженное» изображение.
Возможно, за этим стоит идея взгляда на прошлое: Анна I – уже солидная дама, вновь попадает в свое путешествие, когда она бродила из города в город, и что она переживала; Анна II – соответственно, ее двойник, правда скорее не балетный, а пантомимический.
Вспоминается ровно такой же прием саморефлексии в оперной постановке «Евгения Онегина» Каспера Хольтена : Татьяна и Онегин как бы вспоминают свое прошлое, и их двойников из прошлого играют такие же пластические танцовщики. Правда там - психологическая опера, а здесь - все-таки, Брехт и Вайль.
«Брехтовское» начало в спектакле вообще работает особым образом:
сохраняются внешние приемы, но приводят они к результатам «антибрехтовским», с усилением лиризма и чувственности.
В первую очередь, речь идет о самих зонгах - из них и состоит весь спектакль.
Если композитор пишет сценическое сочинение, не достигающее хотя бы часа действия, то обрекает его на вечное соседство, ведь иначе зрители будут чувствовать себя обманутыми: как, спектакль длится полчаса? Всем постановщикам приходится как-то выкручиваться.
Как и когда-то Пина Бауш, постановщики в Геликон-опере обратились к другим зонгам Курта Вайля, сопроводив его действием. Бауш, естественно, ставила танцы, а Ильин предложил небольшую зарисовку об истории влюбленности Анны в Фернандо (Михаил Давыдов ) - и показал как было раньше, в «настоящем», еще до всех этих воспоминаний и двойников.
Зонги Анны и Фернандо на трех языках решили на русский не переводить, видимо, чтобы не отвлекать зрителей.
Но действие - в чистом виде love-story, и как это вяжется с Брехтом?
Больше напоминает сцену из оперы или оперетты, особенно если учесть голос Ларисы Костюк. Она обладает мощным, «мясистым» тембром меццо-сопрано, и низкий регистр звучит прямо-таки зловеще, но зачем такой угрожающий нажим, и главное - зачем столько вибрато в зонгах? В конце концов, есть же запись той самой Лотте Ленья на Youtube, и можно убедиться, что эстетика совершенно иная.
Другой пример - слова на сцене. В постановке Анна мелом пишет на стенке «деньги», «Фернандо», «любовь» и т.п., - опять же, сентиментальный оттенок очевидно преобладает. В «эпическом театре» слова на сцене как часть сценографии тоже появлялись, но для противоположного эффекта «отстранения».
Может быть музыка с явным джазовым колоритом провоцирует на лирические посылы?
Сложно сказать. «Бэнд» под управлением Валерия Кирьянова играл с драйвом, с энергией и настоящим огнем, и при этом вышел к трагическому итогу.
Чем же заканчивается вся история? В финале небольшая конструкция из декораций складывается в домик, а его форма напоминает ни что иное, как гроб, со светящимся крестом по середине. Внутри него на стенке прибита тряпичная белая кукла – та самая, что в самом начале действия так трепетно и наивно брала с собой девушка. В этот страшный домик и заходят обе Анны, подводя неутешительную черту своей истории.
Вопрос морали в отношениях между родителями и детьми раскрылся в «Семи смертных грехах» с неожиданной стороны и совсем не тривиально, эта линия проведена вполне убедительно. Но в итоге спектакль пытается заставить нас сопереживать и сочувствовать героине, чего тот же Брехт пытался избежать.
У каждого слушателя свой барометр восприятия таких трансформаций - и основная часть зала бойко аплодировала. Что сказать, если такое решение приятно публике - имеет ли оно право на существование?
Фотографии Ирины Шымчак
На малой сцене театра «Геликон-опера» представили премьеру оперы-балета Курта Вайля «Семь смертных грехов». Тема интригующая. В России это произведение ставится очень редко, хотя и считается одним из лучших творений мастера. Почти тридцать лет назад Борис Покровский поставил «Семь смертных грехов» на сцене Камерного музыкального театра, куда легендарная Пина Бауш привозила свою версию в Москву в 1989 году.
Написать произведение о гордыни, чревоугодии, алчности, зависти, гневе, унынии и похоти Вайля попросил Эдвард Джеймс. Это был разгар Великой депрессии в США, 1932 год. Музыку композитор положил на зонги Бертольда Брехта. Премьера постановки состоялась в Париже в Театре на Елисейских полях в 1933 году. «Семь смертных грехов» - произведение короткое, всего 35 минут, но в «Геликон-опере» оно длится час.
Мы хотели разнообразить наш вечер, поэтому в первой части прозвучат семь зонгов из разных периодов творчества Вайля, а второй частью будет непосредственно опера-балет, - раскрыл секреты постановки режиссер Илья Ильин.
По замыслу сценографа Ростислава Протасова, пространство зала Шаховской превратили в кабаре времен Великой депрессии - столики, официанты. Герои одеты в стиле ар-деко: шляпы, сюртуки, перья, вуали, бархат, сдержанный блеск золота. Симфонический оркестр расположился в глубине сцены. От участников действия музыкантов отделяет фанерный силуэт дома, который и стал поводом для злоключений главных героинь.
«Семь смертных грехов» рассказывает историю двух сестер - Анны I и Анны II. Но на самом деле это одна девушка, которая страдает раздвоением личности, потому и появляется в двух образах: одна Анна поющая, вторая танцующая. По сюжету, сестры отправляются в путешествие по Америке. В неизведанное их толкнули родители-фермеры и старшие братья. Им нужны деньги, чтобы построить дом на берегу Миссисипи в Луизиане. Заработать на него должны сестры. Единственное, о чем молят Бога родные, стуча по тарелкам ложками: «Господи, наставь наших детей, чтобы они нашли дорогу к деньгам».
Семь лет Анны скитаются от города к городу и познают все семь грехов. То статистками подрабатывают, то танцовщицами, а то и древнейшей профессией занимаются. Сестры совсем не похожи друг на друга. Старшая умна и практична. Младшая красива и себе на уме.
Исполнительница роли Анны II - Ксения Лисанская. Она же является балетмейстером-постановщиком спектакля.
Мне кажется, в этой истории нет греха, - говорит Ксения. - У нас очень часто происходит подмена понятий, грех каждый трактует по-своему. Грешная жизнь моей героини абсолютно жертвенна. А домик, который строится в Луизиане на деньги Анны, - путь, который сама себе выстроила моя героиня.
Анна I (Ксения Вязникова) поучает сестру, называя ее маленькой сумасшедшей. И пока та танцует, уводит у нее любимого. Что думает об этом младшая, зрители только догадываются, ведь Анна I - персонаж бессловесный.
Как рассказывает Ксения Лисанская, уложить в часовое представление семь лет жизни героини очень сложно. Поэтому решено было построить образ на эмоциях. «Не хотелось делать лишних движений на сцене, несмотря на то, что это балет», - говорит хореограф.
Вряд ли зритель задумается о вечном, вряд ли углубится в поиски собственных прегрешений, но от музыки Вайля наверняка получит удовольствие. Как говорит дирижер Валерий Кирьянов, она действует как контрастный душ, несущий очищение души.
