Щедра на природные и человеческие богатства земля уральская. Наделяются большими талантами люди, что являют собой душу родного края. Одним из таких дарований оказался Д. Н. Мамин-Сибиряк, сказки для детей которого получили широчайшую известность в России. Яркий и поэтический язык писателя высоко оценили любители отечественной литературы.
| Название | Автор | Популярность |
|---|---|---|
| Мамин-Сибиряк | 395 | |
| Мамин-Сибиряк | 392 | |
| Мамин-Сибиряк | 599 | |
| Мамин-Сибиряк | 346 | |
| Мамин-Сибиряк | 391 | |
| Мамин-Сибиряк | 534 | |
| Мамин-Сибиряк | 298 | |
| Мамин-Сибиряк | 438 | |
| Мамин-Сибиряк | 4812 | |
| Мамин-Сибиряк | 544 | |
| Мамин-Сибиряк | 407 | |
| Мамин-Сибиряк | 1169 | |
| Мамин-Сибиряк | 11627 | |
| Мамин-Сибиряк | 683 | |
| Мамин-Сибиряк | 972 |
Многие произведения коренного уральца повествуют о красоте густого леса и активной жизни его обитателей. Во время чтения реалистичного рассказа «Приемыш», малыш сможет соприкоснуться с миром дикой природы и прочувствовать все оттенки таежного великолепия. В «Медведко» ребенка ожидает встреча с косолапым крохой, чьи повадки доставляют окружающим одни хлопоты и проблемы.
Выдуманные истории Мамина-Сибиряка отличаются интересными сюжетами и разнообразием персонажей. Героями его произведений становились различные обитатели леса – начиная от обычного комара и заканчивая старой елью. Уточку Серую Шейку и храброго Зайца обожает несколько поколений читателей. Также писатель создавал небылицы, схожие с народным фольклором. Ярким примером подобного творчества является сказка о царе Горохе.
Родителям и их малышам очень понравятся истории, которые Дмитрий Наркисович придумал для своей дочери Елены. Любящий отец написал специальные произведения, чтобы его крошка быстрее засыпала. Зайдя на сайт, посетители могут читать онлайн «аленушкины сказки» Мамина-Сибиряка или скачать эти небылицы для собственной библиотеки. После знакомства с Комаром Комаровичем, Воробьем Воробеичем, Ершом Ершовичем и другими героями ребенок больше узнает про жизнь диких обитателей тайги, попадающих в различные забавные ситуации.
Талантливый сочинитель создал уникальнейшие произведения, наполнив их глубоким смыслом, гармонией и любовью. Его истории отличаются особым богатством языка и неповторимым стилем повествования. Поклонники русской литературы высоко ценят творчество такого дарования, как Мамин-Сибиряк – читать сказки этого писателя любят и дети, и взрослые. Волшебный мир дикой природы, придуманный Дмитрием Наркисовичем, не оставит равнодушным ни одного человека, впервые соприкоснувшегося с самобытной атмосферой уральской тайги.
Дмитрий Мамин родился 25 октября (6 ноября н.с.) 1852 года в Висимо-Шайтанском заводе тогдашней Пермской губернии (ныне – поселок Висим Свердловской области, под Нижним Тагилом) в семье священника. Он получил домашнее образование, затем учился в Висимской школе для детей рабочих.
Отец Мамина хотел, чтобы он в будущем пошел по стопам родителей и был служителем церкви. Поэтому в 1866 году родители отдали мальчика получать духовное образование в Екатеринбургское духовное училище, где он проучился до 1868 года, а затем продолжил учебу в Пермской духовной семинарии. В эти годы он участвует в кружке передовых семинаристов, испытывает воздействие идей Чернышевского, Добролюбова, Герцена. К пребыванию здесь относятся его первые творческие попытки.
После семинарии Дмитрий Мамин весной 1871 года перебрался в Санкт-Петербург и поступил в медико-хирургическую академию на ветеринарное отделение, а затем переводится на медицинское.
В 1874 году Мамин сдал экзамены в Петербургский университет. Около двух лет он проучился на естественном факультете.
В 1876 году он перешел на юридический факультет университета, но так и не закончил там даже курса. Мамин был вынужден оставить учебу из-за материальных трудностей и резкого ухудшения здоровья. У юноши начал развиваться туберкулез. К счастью, молодой организм смог побороть тяжелую болезнь.
В студенческие годы Мамин занялся написанием небольших репортажей и рассказов в газеты. Первые мелкие рассказы Мамина-Сибиряка появились в печати в 1872 году.
Свои студенческие годы, первые непростые шаги в литературе наряду с острой материальной нуждой Мамин хорошо описал в автобиографическом романе «Черты из жизни Пепко», ставшим не только одним из лучших, ярких произведений писателя, но и отлично показавшим его мировоззрение, взгляды и идеи.
Летом 1877 года Мамин-Сибиряк вернулся к родителям на Урал. В следующем году умер его отец. Вся тяжесть забот о семье легла на Дмитрия Мамина. Для того чтобы дать образование братьям и сестре, а также суметь заработать, семья решила переехать в Екатеринбург. Здесь началась новая жизнь начинающего писателя.
Вскоре он женился на Марии Алексеевой, которая стала ему еще и хорошим советчиком по литературным вопросам.
В эти годы он совершает много поездок по всему Уралу, изучает литературу по истории, экономике, этнографии Урала, погружается в народную жизнь, общается с людьми, имеющими огромный жизненный опыт.
Два продолжительных выезда в столицу (1881-82, 1885-86) упрочили литературные связи писателя: он знакомится с Короленко, Златовратским, Гольцевым и др. В эти годы пишет и печатает много небольших рассказов, очерков.
В 1881-1882 гг. появляется серия путевых очерков «От Урала до Москвы», опубликованных в московской газете «Русские ведомости». Затем его уральские рассказы и очерки появляются в изданиях «Устои», «Дело», «Вестник Европы», «Русская Мысль», «Отечественные Записки».
Некоторые из произведений этого времени были подписаны псевдонимом «Д.Сибиряк». Присоединив к своему имени псевдоним, писатель быстро приобрел популярность, и подпись Мамин-Сибиряк осталась за ним навсегда.
В этих творениях писателя начинают прослеживаться характерные для Мамина-Сибиряка творческие мотивы: шикарное описание грандиозной уральской природы (не подвластное никаким другим писателям), показывание ее воздействия на жизнь, человеческий трагизм. В произведениях Мамина-Сибиряка сюжет и природа неразделимы, взаимосвязаны.
В 1883 году на страницах журнала «Дело» появляется первый роман Мамина-Сибиряка - «Приваловские миллионы». Он работал над ним целых десять (!) лет. Роман имел большой успех.
В 1884 году в «Отечественных записках» выходит уже его второй роман - «Горное гнездо», закрепивший за Маминым-Сибиряком славу писателя-реалиста.
В 1890 году Мамин-Сибиряк разводится с первой женой и женится на талантливой артистке Екатеринбургского драматического театра М. Абрамовой. Вместе с ней он навсегда переезжает в Петербург, где проходит последний этап его жизни.
Через год после переезда Абрамова умирает из-за тяжелых родов, оставив больную дочь Аленушку на руках отца. Смерть жены, которую он сильно любил, до глубины души потрясла Мамина-Сибиряка. Он очень сильно страдает, не находит себе места. Писатель впал в глубокую депрессию, о чем свидетельствуют его письма на родину.
Мамин-Сибиряк начинает снова много писать, в том числе для детей. Так он написал для своей дочери «Аленушкины сказки» (1894-96), которые получили большую популярность. «Аленушкины сказки» полны оптимизма, светлой веры в добро. «Аленушкины сказки» навсегда вошли в детскую классику.
В 1895 году писатель издает роман «Хлеб», а также двухтомный сборник «Уральские рассказы».
Последние крупные произведения писателя - романы "Черты из жизни Пепко"(1894), "Падающие звезды" (1899) и рассказ "Мумма" (1907).
«Неужели можно удовлетвориться одной своей жизнью. Нет, жить тысячью жизней, страдать и радоваться тысячью сердец - вот где жизнь и настоящее счастье!» говорит Мамин в «Чертах из жизни Пепко». Ему хочется жить за всех, чтобы все испытать и все перечувствовать.
В возрасте 60 лет 2 ноября (15 ноября н.с.) 1912 года Дмитрий Ниркисович Мамин-Сибиряк скончался в Петербурге.
В 2002 году, к 150-летнему юбилею писателя Д.Н. Мамина-Сибиряка, на Урале учреждена премия его имени. Премия присуждается ежегодно в день рождения Д. Н. Мамина-Сибиряка - 6 ноября
, ) и ряда других известных сказок, в том числе всеми любымой .
Сказки Мамин-Сибиряк
Cказки
Алёнушкины сказки
Биография Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович
Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович (1852 - 1912) - известный русский писатель, беллетрист-этнограф, прозаик, драматург и сказочник.
Мамин-Сибиряк (настоящая фамилия Мамин) родился 6 ноября 1852 года в Висимо-Шайтанском заводском поселке Верхотурского уезда Пермской губернии, в 140 км от Нижнего Тагила. Этот поселок, находившийся в глубине Уральских гор, был основан еще Петром I, а богатый купец Демидов построил здесь завод, изготовлявший железо. Отцом будущего писателя был заводской священник Наркис Матвеевич Мамин (1827-1878). В семье было четверо детей. Жили скромно: отец получал маленькое жалованье, немногим больше заводского рабочего. Много лет он бесплатно учил детей в заводской школе. «Без работы я не видал ни отца, ни матери. Их день всегда был полон трудом», — вспоминал Дмитрий Наркисович.
С 1860 по 1864 год Мамин-Сибиряк учился в Висимской поселковой начальной школе для детей рабочих, помещавшейся в большой избе. Когда мальчику исполнилось 12 лет, отец отвез его и старшего брата Николая в Екатеринбург и отдал их в духовное училище. Правда, дикие бурсацкие нравы так подействовали на впечатлительного ребенка, что он заболел, и отец забрал его из училища. С большой радостью вернулся Мамин-Сибиряк домой и в течение двух лет чувствовал себя совершенно счастливым: чтение чередовалось со скитаниями по горам, ночевками в лесу и домах приисковых рабочих. Быстро пролетели два года. У отца не было средств отдать сына в гимназию, и его снова отвезли в ту же бурсу.
Получил домашнее образование, затем учился в Висимской школе для детей рабочих, позднее в Екатеринбургском духовном училище (1866-1868) и в Пермской духовной семинарии (1868-1872).
К пребыванию здесь относятся его первые творческие попытки.
Весной 1871 г. Мамин перебирается в Петербург и поступает в медико-хирургическую академию на ветеринарное отделение, а затем переходит на медицинское. В 1874 г. Мамин выдержал экзамен в университет и, пробыв около двух лет на естественном факультете.
Начал печататься в 1875.
Зачатки таланта, хорошее знакомство с природой и жизнью края замечаются и в этом произведении.
В них уже явно намечается авторский стиль: стремление к изображению природы и её влияния на человека, чуткость к переменам, совершающимся вокруг.
В 1876 г. Мамин-Сибиряк перешел на юридический, но и здесь курса не кончил. На юридическом факультете он проучился около года. Чрезмерная работа, плохое питание, отсутствие отдыха надломили молодой организм. У него началась чахотка (туберкулез). К тому же, из-за материальных трудностей и болезни отца, Мамин-Сибиряк не смог сделать взнос платы за учение и вскоре был исключен из университета. Весной 1877 года писатель уехал из Петербурга. Всем сердцем потянулся юноша на Урал. Там вылечился он от болезни и нашел силы для новых трудов.
Оказавшись в родных местах, Мамин-Сибиряк собирает материал для нового романа из уральской жизни. Поездки по Уралу и Приуралью расширили и углубили его знание народной жизни. Но новый роман, задуманный еще в Петербурге, пришлось отложить. Заболел и в январе 1878 года умер отец. Дмитрий остался единственным кормильцем большой семьи. В поисках работы, а также чтобы дать образование братьям и сестре семья в апреле 1878 года переезжает в Екатеринбург. Но и в большом промышленном городе недоучившему студенту устроиться на службу не удалось. Дмитрий стал давать уроки отстающим гимназистам. Утомительная работа оплачивалась плохо, но учитель из Мамина вышел хороший, и скоро он приобрел славу лучшего репетитора в городе. Не оставил он на новом месте и литературной работы; когда не хватало времени днем, писал по ночам. Несмотря на денежные затруднения, он выписывал из Петербурга книги.
В Екатеринбурге проходят 14 лет жизни писателя (1877-1891). Он женится на Марии Якимовне Алексеевой, которая стала не только женой и другом, но также и прекрасным советчиком по литературным вопросам. В эти годы он совершает много поездок по Уралу, изучает литературу по истории, экономике, этнографии Урала, погружается в народную жизнь, общается с «простецами», имеющими огромный жизненный опыт, и даже избирается гласным Екатеринбургской городской Думы. Два продолжительных выезда в столицу (1881-1882, 1885-1886) упрочили литературные связи писателя: он знакомится с Короленко, Златовратским, Гольцевым и другими. В эти годы пишет и печатает много небольших рассказов, очерков.
Но в 1890 году Мамин-Сибиряк разводится с первой женой, а в январе 1891 года женится на талантливой артистке Екатеринбургского драматического театра Марии Морицовне Абрамовой и переезжает с ней в Петербург, где проходит последний этап его жизни. Здесь он скоро сблизился с литераторами-народниками — Н. Михайловским, Г. Успенским и другими, а позднее, на рубеже веков, и с крупнейшими писателями нового поколения — А. Чеховым, А. Куприным, М. Горьким, И. Буниным, высоко оценившим его труды. Через год (22 марта 1892 года) трепетно любимая жена Мария Морицевна Абрамова умирает, оставив больную дочь Аленушку на руках отца, потрясенного этой смертью.
К детской литературе Мамин-Сибиряк относился очень серьезно. Он называл детскую книжку «живой нитью», которая выводит ребенка из детской комнаты и соединяет с широким миром жизни. Обращаясь к писателям, своим современникам, Мамин-Сибиряк призывал их правдиво рассказывать детям о жизни и труде народа. Он часто говорил, что только честная и искренняя книга приносит пользу: «Детская книга — это весенний солнечный луч, который заставляет пробуждаться дремлющие силы детской души и вызывает рост брошенных на эту благодатную почву семян».
Детские произведения очень разнообразны и предназначены для детей разного возраста. Младшие ребята хорошо знают «Аленушкины сказки». В них весело живут и разговаривают звери, птицы, рыбы, насекомые, растения и игрушки. Например: Комар Комарович — длинный нос, Мохнатый Миша — короткий хвост, Храбрый Заяц — длинные уши — косые глаза — короткий хвост, Воробей Воробеич и Ерш Ершович. Рассказывая о веселых приключениях зверей и игрушек, автор умело соединяет увлекательное содержание с полезными сведениями, малыши учатся наблюдать жизнь, у них развиваются чувства товарищества и дружбы, скромности и трудолюбия. Произведения Мамина-Сибиряка для детей старшего возраста рассказывают о жизни и труде рабочих и крестьян Урала и Сибири, о судьбе детей, работающих на заводах, промыслах и шахтах, о юных путешественниках по живописным склонам Уральских гор. Широкий и разнообразный мир, жизнь человека и природы раскрываются юным читателям в этих произведениях. Высокую оценку читателей получил рассказ Мамина-Сибиряка «Емеля-охотник», отмеченный в 1884 году международной премией.
Классикой мировой литературы для детей стали многие произведения Мамина-Сибиряка, открывающие высокую простоту, благородную естественность чувств и любовь к жизни их автора, одухотворяющего поэтическим мастерством домашних животных, птиц, цветов, насекомых (сб. рассказов Детские тени, 1894; хрестоматийные рассказы Емеля-охотник, 1884; Зимовье на Студеной, 1892; Серая Шейка, 1893; Аленушкины сказки, 1894-1896).
Последние годы жизни писатель тяжело болел. 26 октября 1912 года в Петербурге отмечалось сорокалетие его творческой деятельности, но Мамин уже плохо воспринимал пришедших поздравить его — через неделю, 15 ноября 1912 года, он скончался. Многие газеты поместили некрологи. Большевистская газета «Правда» посвятила Мамину-Сибиряку специальную статью, в которой отмечала большое революционное значение его произведений: «Умер яркий, талантливый, сердечный писатель, под пером которого оживали страницы прошлого Урала, целая эпоха шествия капитала, хищного, алчного, не знавшего удержу ни в чем». «Правда»высоко оценила заслуги писателя и в детской литературе: «Его влекла чистая душа ребенка, и в этой области он дал целый ряд прекрасных очерков и рассказов».
Д.Н. Мамин-Сибиряк был похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры; через два года рядом похоронили скоропостижно скончавшуюся дочь писателя «Аленушку» — Елену Дмитриевну Мамину (1892-1914). В 1915 году на могиле установили гранитный памятник с бронзовым барельефом. А в 1956 году прах и памятник писателя, его дочери и супруги, М.М. Абрамовой, были перенесены на Литераторские мостки Волковского кладбища. На могильном памятнике Мамина-Сибиряка высечены слова: «Жить тысячью жизней, страдать и радоваться тысячью сердец — вот где настоящая жизнь и настоящее счастье».
Баю-баю-баю...
Спи, Аленушка, спи, красавица, а папа будет рассказывать сказки. Кажется, все тут: и сибирский кот Васька, и лохматый деревенский пес Постойко, и серая Мышка-норушка, и Сверчок за печкой, и пестрый Скворец в клетке, и забияка Петух.
Спи, Аленушка, сейчас сказка начинается. Вон уже в окно смотрит высокий месяц; вон косой заяц проковылял на своих валенках; волчьи глаза засветились желтыми огоньками; медведь Мишка сосет свою лапу. Подлетел к самому окну старый Воробей, стучит носом о стекло и спрашивает: скоро ли? Все тут, все в сборе, и все ждут Аленушкиной сказки.
Один глазок у Аленушки спит, другой – смотрит; одно ушко у Аленушки спит, другое – слушает.
Баю-баю-баю...
СКАЗКА ПРО ХРАБРОГО ЗАЙЦА – ДЛИННЫЕ УШИ, КОСЫЕ ГЛАЗА, КОРОТКИЙ ХВОСТ
Родился зайчик в лесу и все боялся. Треснет где-нибудь сучок, вспорхнет птица, упадет с дерева ком снега – у зайчика душа в пятки.
Боялся зайчик день, боялся два, боялся неделю, боялся год; а потом вырос он большой, и вдруг надоело ему бояться.
– Никого я не боюсь! – крикнул он на весь лес. – Вот не боюсь нисколько, и все тут!
Собрались старые зайцы, сбежались маленькие зайчата, приплелись старые зайчихи – все слушают, как хвастается Заяц – длинные уши, косые глаза, короткий хвост, – слушают и своим собственным ушам не верят. Не было еще, чтобы заяц не боялся никого.
– Эй ты, косой глаз, ты и волка не боишься?
– И волка не боюсь, и лисицы, и медведя – никого не боюсь!
Это уж выходило совсем забавно. Хихикнули молодые зайчата, прикрыв мордочки передними лапками, засмеялись добрые старушки зайчихи, улыбнулись даже старые зайцы, побывавшие в лапах у лисы и отведавшие волчьих зубов. Очень уж смешной заяц!.. Ах какой смешной! И всем вдруг сделалось весело. Начали кувыркаться, прыгать, скакать, перегонять друг друга, точно все с ума сошли.
– Да что тут долго говорить! – кричал расхрабрившийся окончательно Заяц. – Ежели мне попадется волк, так я его сам съем...
– Ах какой смешной Заяц! Ах какой он глупый!..
Все видят, что и смешной и глупый, и все смеются.
Кричат зайцы про волка, а волк – тут как тут.
Ходил он, ходил в лесу по своим волчьим делам, проголодался и только подумал: «Вот бы хорошо зайчиком закусить!» – как слышит, что где-то совсем близко зайцы кричат и его, серого Волка, поминают. Сейчас он остановился, понюхал воздух и начал подкрадываться.
Совсем близко подошел волк к разыгравшимся зайцам, слышит, как они над ним смеются, а всех больше – хвастун Заяц – косые глаза, длинные уши, короткий хвост.
«Э, брат, погоди, вот тебя-то я и съем!» – подумал серый Волк и начал выглядывать, который заяц хвастается своей храбростью. А зайцы ничего не видят и веселятся пуще прежнего. Кончилось тем, что хвастун Заяц взобрался на пенек, уселся на задние лапки и заговорил:
– Слушайте вы, трусы! Слушайте и смотрите на меня! Вот я сейчас покажу вам одну штуку. Я... я... я...
Тут язык у хвастуна точно примерз.
Заяц увидел глядевшего на него Волка. Другие не видели, а он видел и не смел дохнуть.
Заяц-хвастун подпрыгнул кверху, точно мячик, и со страху упал прямо на широкий волчий лоб, кубарем прокатился по волчьей спине, перевернулся еще раз в воздухе и потом задал такого стрекача, что, кажется, готов был выскочить из собственной кожи.
Долго бежал несчастный Зайчик, бежал, пока совсем не выбился из сил.
Ему все казалось, что Волк гонится по пятам и вот-вот схватит его своими зубами.
Наконец собессилел бедняга, закрыл глаза и замертво свалился под куст.
А Волк в это время бежал в другую сторону. Когда Заяц упал на него, ему показалось, что кто-то в него выстрелил.
И Волк убежал. Мало ли в лесу других зайцев можно найти, а этот был какой-то бешеный...
Долго не могли прийти в себя остальные зайцы. Кто удрал в кусты, кто спрятался за пенек, кто завалился в ямку.
Наконец надоело всем прятаться, и начали понемногу выглядывать кто похрабрее.
– А ловко напугал Волка наш Заяц! – решили все. – Если бы не он, так не уйти бы нам живыми... Да где же он, наш бесстрашный Заяц?..
Начали искать.
Ходили, ходили, нет нигде храброго Зайца. Уж не съел ли его другой волк? Наконец-таки нашли: лежит в ямке под кустиком и еле жив от страха.
– Молодец, косой! – закричали все зайцы в один голос. – Ай да, косой!.. Ловко ты напугал старого Волка. Спасибо, брат! А мы думали, что ты хвастаешь.
Храбрый Заяц сразу приободрился. Вылез из своей ямки, встряхнулся, прищурил глаза и проговорил:
– А вы бы как думали! Эх вы, трусы...
С этого дня храбрый Заяц начал сам верить, что действительно никого не боится.
Баю-баю-баю...
СКАЗКА ПРО КОЗЯВОЧКУ
Как родилась Козявочка – никто не видал.
Это был солнечный весенний день. Козявочка посмотрела кругом и сказала:
– Хорошо!..
Расправила Козявочка свои крылышки, потерла тонкие ножки одна о другую, еще посмотрела кругом и сказала:
– Как хорошо!.. Какое солнышко теплое, какое небо синее, какая травка зеленая – хорошо, хорошо!.. И все мое!..
Еще потерла Козявочка ножками и полетела. Летает, любуется всем и радуется. А внизу травка так и зеленеет, а в травке спрятался аленький цветочек.
– Козявочка, ко мне! – крикнул цветочек.
Козявочка спустилась на землю, вскарабкалась на цветочек и принялась пить сладкий цветочный сок.
– Какой ты добрый, цветочек! – говорит Козявочка, вытирая рыльце ножками.
– Добрый-то добрый, да вот ходить не умею, – пожаловался цветочек.
– И все-таки хорошо, – уверяла Козявочка. – И все мое...
Не успела она еще договорить , как с жужжанием налетел мохнатый Шмель – и прямо к цветочку:
– Жж... Кто забрался в мой цветочек? Жж... кто пьет мой сладкий сок? Жж... Ах ты, дрянная Козявка, убирайся вон! Жжж... Уходи вон, пока я не ужалил тебя!
– Позвольте, что же это такое? – запищала Козявочка. – Все, все мое...
– Жжж... Нет, мое!
Козявочка едва унесла ноги от сердитого Шмеля. Она присела на травку, облизала ножки, запачканные в цветочном соку, и рассердилась:
– Какой грубиян этот Шмель!.. Даже удивительно!.. Еще ужалить хотел... Ведь все мое – и солнышко, и травка, и цветочки.
– Нет уж, извините – мое! – проговорил мохнатый Червячок, карабкавшийся по стебельку травки.
Козявочка сообразила, что Червячок не умеет летать, и заговорила смелее:
– Извините меня, Червячок, вы ошибаетесь... Я вам не мешаю ползать, а со мной не спорьте!..
– Хорошо, хорошо... Вот только мою травку не троньте. Я этого не люблю, признаться сказать... Мало ли вас тут летает... Вы народ легкомысленный, а я Червячок серьезный... Говоря откровенно, мне все принадлежит. Вот заползу на травку и съем, заползу на любой цветочек и тоже съем. До свидания!..
В несколько часов Козявочка узнала решительно все, именно: что, кроме солнышка, синего неба и зеленой травки, есть еще сердитые шмели, серьезные червячки и разные колючки на цветах. Одним словом, получилось большое огорчение. Козявочка даже обиделась. Помилуйте, она была уверена, что все принадлежит ей и создано для нее, а тут другие то же самое думают. Нет, что-то не так... Не может этого быть.
– Уж это мое! – весело запищала она. – Моя вода... Ах как весело!.. Тут и травка и цветочки.
А навстречу Козявочке летят другие козявочки.
– Здравствуй, сестрица!
– Здравствуйте, милые... А то уж мне стало скучно одной летать. Что вы тут делаете?
Медведко
— Барин, хотите вы взять медвежонка? — предлагал мне мой кучер Андрей.
— А где он?
— Да у соседей. Им знакомые охотники подарили. Славный такой медвежонок, всего недель трёх. Забавный зверь, одним словом.
— Зачем же соседи отдают, если он славный?
— Кто их знает. Я видел медвежонка: не больше рукавицы. И так смешно переваливает.
Я жил на Урале, в уездном городе. Квартира была большая. Отчего же и не взять медвежонка? В самом деле, зверь забавный. Пусть поживёт, а там увидим, что с ним делать.
Сказано — сделано. Андрей отправился к соседям и через полчаса принёс крошечного медвежонка, который действительно был не больше его рукавицы, с той разницей, что эта живая рукавица так забавно ходила на своих четырёх ногах и ещё забавнее таращила такие милые синие глазёнки.
За медвежонком пришла целая толпа уличных ребятишек, так что пришлось затворить ворота. Попав в комнаты, медвежонок нимало не смутился, а, напротив, почувствовал себя очень свободно, точно пришёл домой. Он спокойно всё осмотрел, обошёл вокруг стен, всё обнюхал, кое-что попробовал своей чёрной лапкой и, кажется, нашёл, что всё в порядке.
Мои гимназисты натащили ему молока, булок, сухарей. Медвежонок принимал всё как должное и, усевшись в уголке на задние лапы, приготовился закусить. Он делал всё с необыкновенной комичной важностью.
— Медведко, хочешь молочка?
— Медведко, вот сухарики.
— Медведко!..
Пока происходила вся эта суета, в комнату незаметно вошла моя охотничья собака, старый рыжий сеттер.
Собака сразу почуяла присутствие какого-то неизвестного зверя, вытянулась, ощетинилась, и не успели мы оглянуться, как она уже сделала стойку над маленьким гостем. Нужно было видеть картину: медвежонок забился в уголок, присел на задние лапки и смотрел на медленно подходившую собаку такими злыми глазёнками.
Собака была старая, опытная, и поэтому она не бросилась сразу, а долго смотрела с удивлением своими большими глазами на непрошеного гостя, — эти комнаты она считала своими, а тут вдруг забрался неизвестный зверь, засел в угол и смотрит на неё как ни в чём не бывало.
Я видел, как сеттер начал дрожать от волнения, и приготовился схватить его. Если бы он бросился на малютку медвежонка! Но вышло совсем другое, чего никто не ожидал. Собака посмотрела на меня, точно спрашивая согласия, и подвигалась вперёд медленными, рассчитанными шагами. До медвежонка оставалось всего каких-нибудь пол-аршина, но собака не решалась сделать последнего шага, а только ещё сильнее вытянулась и сильно потянула в себя воздух: она желала, по собачьей привычке, сначала обнюхать неизвестного врага.
Но именно в этот критический момент маленький гость размахнулся и мгновенно ударил собаку правой лапой прямо по морде. Вероятно, удар был очень силён, потому что собака отскочила и завизжала.
— Вот так молодец Медведко! — одобрили гимназисты. — Такой маленький и ничего не боится...
Собака была сконфужена и незаметно скрылась в кухню.
Медвежонок преспокойно съел молоко и булку, а потом забрался ко мне на колени, свернулся клубочком и замурлыкал, как котёнок.
— Ах, какой он милый! — повторили гимназисты в один голос. — Мы его оставим у нас жить... Он такой маленький и ничего не может сделать.
— Что ж, пусть его поживёт, — согласился я, любуясь притихшим зверьком.
Да и как было не любоваться! Он так мило мурлыкал, так доверчиво лизал своим чёрным языком мои руки и кончил тем, что заснул у меня на руках, как маленький ребёнок.
Медвежонок поселился у меня и в течение целого дня забавлял публику, как больших, так и маленьких. Он так забавно кувыркался, всё желал видеть и везде лез. Особенно его занимали двери. Подковыляет, запустит лапу и начинает отворять. Если дверь не отворялась, он начинал забавно сердиться, ворчал и принимался грызть дерево своими острыми, как белые гвоздики, зубами.
Меня поражала необыкновенная подвижность этого маленького увальня и его сила. В течение этого дня он обошёл решительно весь дом, и, кажется, не оставалось такой вещи, которой он не осмотрел бы, не понюхал и не полизал.
Наступила ночь. Я оставил медвежонка у себя в комнате. Он свернулся клубочком на ковре и сейчас же заснул.
Убедившись, что он успокоился, я загасил лампу и тоже приготовился спать. Не прошло четверти часа, как я стал засыпать, но в самый интересный момент мой сон был нарушен: медвежонок пристроился к двери в столовую и упорно хотел её отворить. Я оттащил его раз и уложил на старое место. Не прошло получаса, как повторилась та же история. Пришлось вставать и укладывать упрямого зверя во второй раз. Через полчаса — то же... Наконец мне это надоело, да и спать хотелось. Я отворил дверь кабинета и пустил медвежонка в столовую. Все наружные двери и окна были заперты, следовательно, беспокоиться было нечего.
Но мне и в этот раз не привелось уснуть. Медвежонок забрался в буфет и загремел тарелками. Пришлось вставать и вытаскивать его из буфета, причём медвежонок ужасно рассердился, заворчал, начал вертеть головой и пытался укусить меня за руку. Я взял его за шиворот и отнёс в гостиную. Эта возня начинала мне надоедать, да и вставать на другой день нужно было рано. Впрочем, я скоро уснул, позабыв о маленьком госте.
Прошёл, может быть, какой-нибудь час, как страшный шум в гостиной заставил меня вскочить. В первую минуту я не мог сообразить, что такое случилось, и только потом всё сделалось ясно: медвежонок разодрался с собакой, которая спала на своём обычном месте в передней.
— Ну и зверина! — удивился кучер Андрей, разнимая воевавших.
— Куда его мы теперь денем? — думал я вслух. — Он никому не даст спать целую ночь.
— А к емназистам, — посоветовал Андрей. — Они его весьма даже уважают. Ну и пусть спит опять у них.
Медвежонок был помещен в комнате гимназистов, которые были очень рады маленькому квартиранту.
Было уже два часа ночи, когда весь дом успокоился.
Я был очень рад, что избавился от беспокойного гостя и мог заснуть. Но не прошло часа, как все повскакали от страшного шума в комнате гимназистов. Там происходило что-то невероятное... Когда я прибежал в эту комнату и зажёг спичку, всё объяснилось.
Посредине комнаты стоял письменный стол, покрытый клеёнкой. Медвежонок по ножке стола добрался до клеёнки, ухватил её зубами, упёрся лапами в ножку и принялся тащить что было мочи. Тащил, тащил, пока не стащил всю клеёнку, вместе с ней — лампу, две чернильницы, графин с водой и вообще всё, что было разложено на столе. В результате — разбитая лампа, разбитый графин, разлитые по полу чернила, а виновник всего скандала забрался в самый дальний угол; оттуда сверкали только одни глаза, как два уголька.
Его пробовали взять, но он отчаянно защищался и даже успел укусить одного гимназиста.
— Что мы будем делать с этим разбойником! — взмолился я. — Это всё ты, Андрей, виноват.
— Что же я, барин, сделал? — оправдывался кучер. — Я только сказал про медвежонка, а взяли-то вы. И емназисты даже весьма его одобряли.
Словом, медвежонок не дал спать всю ночь.
Следующий день принёс новые испытания. Дело было летнее, двери оставались незапертыми, и он незаметно прокрался во двор, где ужасно напугал корову. Кончилось тем, что медвежонок поймал цыплёнка и задавил его. Поднялся целый бунт. Особенно негодовала кухарка, жалевшая цыплёнка. Она накинулась на кучера, и дело чуть не дошло до драки.
На следующую ночь, во избежание недоразумений, беспокойный гость был заперт в чулан, где ничего не было, кроме ларя с мукой. Каково же было негодование кухарки, когда на следующее утро она нашла медвежонка в ларе: он отворил тяжелую крышку и спал самым мирным образом прямо в муке. Огорчённая кухарка даже расплакалась и стала требовать расчёта.
— Житья нет от поганого зверя, — объясняла она. — Теперь к корове подойти нельзя, цыплят надо запирать... муку бросить... Нет, пожалуйте, барин, расчёт.
Признаться сказать, я очень раскаивался, что взял медвежонка, и очень был рад, когда нашёлся знакомый, который его взял.
— Помилуйте, какой милый зверь! — восхищался он. — Дети будут рады. Для них — это настоящий праздник. Право, какой милый.
— Да, милый... — соглашался я.
Мы все вздохнули свободнее, когда наконец избавились от этого милого зверя и когда весь дом пришёл в прежний порядок. Но наше счастье продолжалось недолго, потому что мой знакомый возвратил медвежонка на другой же день. Милый зверь накуролесил на новом месте ещё больше, чем у меня. Забрался в экипаж, заложенный молодой лошадью, зарычал. Лошадь, конечно, бросилась стремглав и сломала экипаж. Мы попробовали вернуть медвежонка на первое место, откуда его принёс мой кучер, но там отказались принять его наотрез.
— Что же мы будем с ним делать? — взмолился я, обращаясь к кучеру. — Я готов даже заплатить, только бы избавиться.
На наше счастье, нашёлся какой-то охотник, который взял его с удовольствием.
Приёмыш
Дождливый летний день. Я люблю в такую погоду бродить по лесу, особенно когда впереди есть тёплый уголок, где можно обсушиться и обогреться. Да к тому же летний дождь — тёплый. В городе в такую погоду — грязь, а в лесу земля жадно впитывает влагу, и вы идёте по чуть отсыревшему ковру из прошлогоднего палого листа и осыпавшихся игл сосны и ели. Деревья покрыты дождевыми каплями, которые сыплются на вас при каждом движении. А когда выглянет солнце после такого дождя, лес так ярко зеленеет и весь горит алмазными искрами. Что-то праздничное и радостное кругом вас, и вы чувствуете себя на этом празднике желанным, дорогим гостем.
Именно в такой дождливый день я подходил к Светлому озеру, к знакомому сторожу на рыбачьей сайме Тарасу. Дождь уже редел.
На одной стороне неба показались просветы, ещё немножко — и покажется горячее летнее солнце. Лесная тропинка сделала крутой поворот, и я вышел на отлогий мыс, вдававшийся широким языком в озеро. Собственно, здесь было не самое озеро, а широкий проток между двумя озёрами, и сайма приткнулась в излучине на низком берегу, где в заливчике ютились рыбачьи лодки. Проток между озёрами образовался благодаря большому лесистому острову, разлёгшемуся зелёной шапкой напротив саймы.
Моё появление на мысу вызвало сторожевой оклик собаки Тараса — на незнакомых людей она всегда лаяла особенным образом, отрывисто и резко, точно сердито спрашивала: «Кто идёт?» Я люблю таких простых собачонок за их необыкновенный ум и верную службу...
Рыбачья избушка издали казалась повёрнутой вверх дном большой лодкой — это горбилась старая деревянная крыша, проросшая весёлой зелёной травой. Кругом избушки поднималась густая поросль из иван-чая, шалфея и «медвежьих дудок», так что у подходившего к избушке человека виднелась одна голова. Такая густая трава росла только по берегам озера, потому что здесь достаточно было влаги и почва была жирная.
Когда я подходил уже совсем к избушке, из травы кубарем вылетела на меня пёстрая собачонка и залилась отчаянным лаем.
— Соболько, перестань... Не узнал?
Соболько остановился в раздумье, но, видимо, ещё не верил в старое знакомство. Он осторожно подошёл, обнюхал мои охотничьи сапоги и только после этой церемонии виновато завилял хвостом. Дескать, виноват, ошибся, — а всё-таки я должен стеречь избушку.
Избушка оказалась пустой. Хозяина не было, то есть он, вероятно, отправился на озеро осматривать какую-нибудь рыболовную снасть. Кругом избушки всё говорило о присутствии живого человека: слабо курившийся огонёк, охапка только что нарубленных дров, сушившаяся на кольях сеть, топор, воткнутый в обрубок дерева. В приотворённую дверь саймы виднелось всё хозяйство Тараса: ружьё на стене, несколько горшков на припечке, сундучок под лавкой, развешанные снасти. Избушка была довольно просторная, потому что зимой во время рыбного лова в ней помещалась целая артель рабочих. Летом старик жил один. Несмотря ни на какую погоду, он каждый день жарко натапливал русскую печь и спал на полатях. Эта любовь к теплу объяснялась почтенным возрастом Тараса: ему было около девяноста лет. Я говорю «около», потому что сам Тарас забыл, когда он родился. «Ещё до француза», как объяснял он, то есть до нашествия французов в Россию в 1812 году.
Сняв намокшую куртку и развернув охотничьи доспехи по стенке, я принялся разводить огонь. Соболько вертелся около меня, предчувствуя какую-нибудь поживу. Весело разгорелся огонёк, пустив кверху синюю струйку дыма. Дождь уже прошёл. По небу неслись разорванные облака, роняя редкие капли. Кое-где синели просветы неба. А потом показалось и солнце, горячее июльское солнце, под лучами которого мокрая трава точно задымилась. Вода в озере стояла тихо-тихо, как это бывает только после дождя. Пахло свежей травой, шалфеем, смолистым ароматом недалеко стоявшего сосняка. Вообще хорошо, как только может быть хорошо в таком глухом лесном уголке. Направо, где кончался проток, синела гладь Светлого озера, а за зубчатой каймой поднимались горы. Чудный уголок! И недаром старый Тарас прожил здесь целых сорок лет. Где-нибудь в городе он не прожил бы и половины, потому что в городе не купишь ни за какие деньги такого чистого воздуха, а главное — этого спокойствия, которое охватывало здесь. Хорошо на сайме!.. Весело горит яркий огонёк; начинает припекать горячее солнце, глазам больно смотреть на сверкающую даль чудного озера. Так сидел бы здесь и, кажется, не расстался бы с чудным лесным привольем. Мысль о городе мелькает в голове, как дурной сон.
В ожидании старика я прикрепил на длинной палке медный походный чайник с водой и повесил его над огнём. Вода уже начинала кипеть, а старика всё не было.
— Куда бы ему деться? — раздумывал я вслух. — Снасти осматривают утром, а теперь полдень... Может быть, поехал посмотреть, не ловит ли кто рыбу без спроса... Соболько, куда девался твой хозяин?
Умная собака только виляла пушистым хвостом, облизывалась и нетерпеливо взвизгивала. По наружности Соболько принадлежал к типу так называемых «промысловых» собак. Небольшого роста, с острой мордой, стоячими ушами и загнутым вверх хвостом, он, пожалуй, напоминал обыкновенную дворнягу с той разницей, что дворняга не нашла бы в лесу белки, не сумела бы «облаять» глухаря, выследить оленя, — одним словом, настоящая промысловая собака, лучший друг человека. Нужно видеть такую собаку именно в лесу, чтобы в полной мере оценить все её достоинства.
Когда этот «лучший друг человека» радостно взвизгнул, я понял, что он завидел хозяина. Действительно, в протоке чёрной точкой показалась рыбачья лодка, огибавшая остров. Это и был Тарас... Он плыл, стоя на ногах, и ловко
работал одним веслом — настоящие рыбаки все так плавают на своих лодках-однодеревках, называемых не без основания «душегубками». Когда он подплыл ближе, я заметил, к удивлению, плывшего перед лодкой лебедя.
— Ступай домой, гуляка! — ворчал старик, подгоняя красиво плывшую птицу. — Ступай, ступай... Вот я тебе дам — уплывать бог знает куда... Ступай домой, гуляка!
Лебедь красиво подплыл к сайме, вышел на берег, встряхнулся и, тяжело переваливаясь на своих кривых чёрных ногах, направился к избушке.
Старик Тарас был высокого роста, с окладистой седой бородой и строгими большими серыми глазами. Он всё лето ходил босой и без шляпы. Замечательно, что у него все зубы были целы и волосы на голове сохранились. Загорелое широкое лицо было изборождено глубокими морщинами. В жаркое время он ходил в одной рубахе из крестьянского синего холста.
— Здравствуй, Тарас!
— Здравствуй, барин!
— Откуда бог несёт?
— А вот за Приёмышем плавал, за лебедем... Всё тут вертелся в протоке, а потом вдруг и пропал... Ну, я сейчас за ним. Выехал в озеро — нет; по заводям проплыл — нет; а он за островом плавает.
— Откуда достал-то его, лебедя?
— А Бог послал, да!.. Тут охотники из господ наезжали; ну, лебедя с лебёдушкой и пристрелили, а вот этот остался. Забился в камыши и сидит. Летать-то не умеет, вот и спрятался ребячьим делом. Я, конечно, ставил сети подле камышей, ну и поймал его. Пропадёт один- то, ястреба заедят, потому как смыслу в нём ещё настоящего нет. Сиротой остался. Вот я его привёз и держу. И он тоже привык... Теперь вот скоро месяц будет, как живём вместе. Утром на заре поднимется, поплавает в протоке, покормится, потом и домой. Знает, когда я встаю, и ждёт, чтобы покормили. Умная птица, одним словом, и свой порядок знает.
Старик говорил необыкновенно любовно, как о близком человеке. Лебедь приковылял к самой избушке и, очевидно, выжидал какой-нибудь подачки.
— Улетит он у тебя, дедушка... — заметил я.
— Зачем ему лететь? И здесь хорошо: сыт, кругом вода...
— А зимой?
— Перезимует вместе со мной в избушке. Места хватит, а нам с Собольком веселей. Как-то один охотник забрёл ко мне на сайму, увидал лебедя и говорит вот так же: «Улетит, ежели крылья не подрежешь». А как же можно увечить божью птицу? Пусть живёт, как ей от Господа указано... Человеку указано одно, а птице — другое... Не возьму я в толк, зачем господа лебедей застрелили. Ведь и есть не станут, а так, для озорства...
Лебедь точно понимал слова старика и посматривал на него своими умными глазами.
— А как он с Собольком? — спросил я.
— Сперва-то боялся, а потом привык. Теперь лебедь-то в другой раз у Соболька и кусок отнимает. Пёс заворчит на него, а лебедь его — крылом. Смешно на них со стороны смотреть. А то гулять вместе отправятся: лебедь по воде, а Соболько — по берегу. Пробовал пёс плавать за ним, ну, да ремесло-то не то: чуть не потонул. А как лебедь уплывёт, Соболько ищет его. Сядет на бережку и воет... Дескать, скучно мне, псу, без тебя, друг сердешный. Так вот и живём втроём.
Я очень любил старика. Рассказывал уж он очень хорошо и знал много. Бывают такие хорошие, умные старики. Много летних ночей приходилось коротать на сайме, и каждый раз узнаешь что-нибудь новое. Прежде Тарас был охотником и знал места кругом вёрст за пятьдесят, знал всякий обычай лесной птицы и лесного зверя; а теперь не мог уходить далеко и знал одну свою рыбу. На лодке плавать легче, чем ходить с ружьём по лесу, а особенно по горам. Теперь ружьё оставалось у Тараса только по старой памяти да на всякий случай, если бы забежал волк. По зимам волки заглядывали на сайму и давно уже точили зубы на Соболька. Только Соболько был хитёр и не давался волкам.
Я остался на сайме на целый день. Вечером ездили удить рыбу и ставили сети на ночь. Хорошо Светлое озеро, и недаром оно названо Светлым — вода в нём совершенно прозрачная, так что плывёшь на лодке и видишь всё дно на глубине несколько сажен. Видны и пёстрые камешки, и жёлтый речной песок, и водоросли, видно, как и рыба ходит «руном», то есть стадом. Таких горных озёр на Урале сотни, и все они отличаются необыкновенной красотой. От других Светлое озеро отличалось тем, что прилегало к горам только одной стороной, а другой выходило «в степь», где начиналась благословенная Башкирия. Кругом Светлого озера разлеглись самые привольные места, а из него выходила бойкая горная река, разливавшаяся по степи на целую тысячу верст. Длиной озеро было до двадцати верст, да в ширину около девяти. Глубина достигала в некоторых местах сажен пятнадцати... Особенную красоту придавала ему группа лесистых островов. Один такой островок отдалился на самую середину озера и назывался Голодаем, потому что, попав на него в дурную погоду, рыбаки не раз голодали по нескольку дней.
Тарас жил на Светлом уже сорок лет. Когда- то у него были и своя семья и дом, а теперь он жил бобылём. Дети перемёрли, жена тоже умерла, и Тарас безвыходно оставался на Светлом по целым годам.
— Не скучно тебе, дедушка? — спросил я, когда мы возвращались с рыбной ловли. — Жутко одинокому-то в лесу...
— Одному? Тоже и скажет барин... Я тут князь князем живу. Всё у меня есть... И птица всякая, и рыба, и трава. Конечно, говорить они не умеют, да я-то понимаю всё. Сердце радуется в другой раз посмотреть на божью тварь... У всякой свой порядок и свой ум. Ты думаешь, зря рыбка плавает в воде или птица по лесу летает? Нет, у них заботы не меньше нашего... Эвон, погляди, лебедь-то дожидается нас с Собольком. Ах, прокурат!..
Старик ужасно был доволен своим Приёмышем, и все разговоры в конце концов сводились на него.
— Гордая, настоящая царская птица, — объяснил он. — Помани его кормом да не дай, в другой раз и не пойдёт. Свой характер тоже имеет, даром что птица... С Собольком тоже себя очень гордо держит. Чуть что, сейчас крылом, а то и носом долбанёт. Известно, пёс в другой раз созорничать захочет, зубами норовит за хвост поймать, а лебедь его по морде... Это тоже не игрушка, чтобы за хвост хватать.
Я переночевал и утром на другой день собрался уходить.
— Ужо по осени приходи, — говорит старик на прощанье. — Тогда рыбу лучить будем с острогой... Ну и рябчиков постреляем. Осенний рябчик жирный.
— Хорошо, дедушка, приеду как-нибудь.
Когда я отходил, старик меня вернул:
— Посмотри-ка, барин, как лебедь-то разыгрался с Собольком...
Действительно, стоило полюбоваться оригинальной картиной. Лебедь стоял, раскрыв крылья, а Соболько с визгом и лаем нападал на него. Умная птица вытягивала шею и шипела на собаку, как это делают гуси. Старый Тарас от души смеялся над этой сценой, как ребёнок.
В следующий раз я попал на Светлое озеро уже поздней осенью, когда выпал первый снег. Лес и теперь был хорош. Кое-где на берёзах ещё оставался жёлтый лист. Ель и сосны казались зеленее, чем летом. Сухая осенняя трава выглядывала из-под снега жёлтой щёткой. Мёртвая тишина царила кругом, точно природа, утомлённая летней кипучей работой, теперь отдыхала. Светлое озеро казалось больше, потому что не стало прибрежной зелени. Прозрачная вода потемнела, и в берег с шумом била тяжёлая осенняя волна...
Избушка Тараса стояла на том же месте, но казалась выше, потому что не стало окружавшей её высокой травы. Навстречу мне выскочил тот же Соболько. Теперь он узнал меня и ласково завилял хвостом ещё издали. Тарас был дома. Он чинил невод для зимнего лова.
— Здравствуй, старина!..
— Здравствуй, барин!
— Ну, как поживаешь?
— Да ничего... По осени-то, к первому снегу, прихворнул малость. Ноги болели... К непогоде у меня завсегда так бывает.
Старик действительно имел утомлённый вид. Он казался теперь таким дряхлым и жалким. Впрочем, это происходило, как оказалось, совсем не от болезни. За чаем мы разговорились, и старик рассказал своё горе.
— Помнишь, барин, лебедя-то?
— Приёмыша?
— Он самый... Ах, хороша была птица!.. А вот мы опять с Собольком остались одни... Да, не стало Приёмыша.
— Убили охотники?
— Нет, сам ушёл... Вот как мне обидно это,
барин!.. Уж я ли, кажется, не ухаживал за ним, я ли не водился!.. Из рук кормил... Он ко мне и на голос шёл. Плавает он по озеру — я его кликну, он и подплывает. Учёная птица. И ведь совсем привыкла... да!.. Уж в заморозки грех вышел. На перелёте стадо лебедей спустилось на Светлое озеро. Ну, отдыхают, кормятся, плавают, а я любуюсь. Пусть божья птица с силой соберётся: не близкое место лететь... Ну а тут и вышел грех. Мой-то Приёмыш сначала сторонился от других лебедей: подплывёт к ним, и назад. Те гогочут по-своему, зовут его, а он домой... Дескать, у меня свой дом есть. Так дня три это у них было. Всё, значит, переговариваются по-своему, по-птичьему. Ну а потом, вижу, мой Приёмыш затосковал... Вот всё равно как человек тоскует. Выйдет это на берег, встанет на одну ногу и начнёт кричать. Да ведь как жалобно кричит... На меня тоску нагонит, а Соболько, дурак, волком воет. Известно, вольная птица, кровь-то сказалась...
Старик замолчал и тяжело вздохнул.
— Ну и что же, дедушка?
— Ах, и не спрашивай... Запер я его в избушку на целый день, так он и тут донял. Станет на одну ногу у самой двери и стоит, пока не сгонишь его с места. Только вот не скажет человечьим языком: «Пусти, дедушка, к товарищам. Они-то в тёплую сторону полетят, а что я с вами тут буду зимой делать?» Ах ты, думаю, задача! Пустить — улетит за стадом и пропадёт...
— Почему пропадёт?
— А как же?.. Те-то на вольной воле выросли. Их, молодые которые, отец с матерью летать выучили. Ведь ты думаешь, как у них подрастут лебедята — отец с матерью выведут их сперва на воду, а потом начнут учить летать. Исподволь учат: всё дальше да дальше. Своими глазами я видел, как молодых обучают к перелёту. Сначала особняком учат, потом небольшими стаями, а потом уже сгрудятся в одно большое стадо. Похоже на то, как солдат муштруют... Ну а мой- то Приёмыш один вырос и, почитай, никуда не летал. Поплавает по озеру — только и всего ремесла. Где же ему перелететь? Выбьется из сил, отстанет от стада и пропадёт... Непривычен к дальнему лёту.
Старик опять замолчал.
— А пришлось выпустить, — с грустью заговорил он. — Всё равно, думаю, ежели удержу его на зиму, затоскует и схиреет. Уж птица такая особенная. Ну и выпустил. Пристал мой Приёмыш к стаду, поплавал с ним день, а к вечеру опять домой. Так два дня приплывал. Тоже, хоть и птица, а тяжело с своим домом расставаться. Это он прощаться плавал, барин... В последний-то раз отплыл от берега этак сажен на двадцать, остановился и как, братец ты мой, крикнет по-своему. Дескать: «Спасибо за хлеб, за соль!..» Только я его и видел. Остались мы опять с Собольком одни. Первое-то время сильно мы оба тосковали. Спрошу его: «Соболько, а где наш Приёмыш?» А Соболько сейчас выть... Значит, жалеет. И сейчас на берег, и сейчас искать друга милого... Мне по ночам всё грезилось, что Приёмыш-то тут вот полощется у берега и крылышками хлопает. Выйду — никого нет... Вот какое дело вышло, барин.
