Д олгожданные гастроли Большого театра в Лондоне начались в конце июля, и буквально с первых па-де-де ведущие британские СМИ взорвались восторгом в адрес российской балетной труппы. Окрестив это событие «Бриллиантовый юбилей Большого балета» (в этом году исполнилось 60 лет с первых лондонских гастролей Большого), критики дружно указали на исполнителя партий Зигфрида и Базиля — Дениса Родькина. Премьер главного театра страны, кажется, не осознает своего звездного часа — таким легким и не обремененным славой он кажется нам при встрече в Неаполе. Денис приехал сюда танцевать «Кармен-сюиту» со своей верной партнершей Светланой Захаровой, и судя по теплому приему итальянской публики, у нашего танцовщика есть все шансы стать не менее популярным, чем Роберто Болле. Здесь же, на Амальфитанском побережье, Денис провел свои непродолжительные каникулы, набираясь сил для триумфа в Ковент-Гардене. Во время нашей прогулки артист в своем лучшем расположении духа крутит фуэте прямо на залитых солнцем улочках, с аппетитом уплетает огромную пиццу, а мы тем временем узнаем о его первом появлении на сцене Большого, новой обстановке в театре и возникновении звездного дуэта со Светланой Захаровой.
Где вам больше нравится выступать?
Если честно, за границей мне лучше: там все спокойнее, чем в России. В Большом театре ответственности больше, от этого чувствуется напряжение. Да и лето в Европе приятнее, чем в России, более размеренный ритм.
Я читала в вашем интервью, что вы сами удивились, что вас взяли в Большой. Как думаете, это удача?
Да, именно так и было. Но я считаю, что в балете не существует такого понятия, как везение. Нужно работать — неважно, есть у тебя талант или нет. Говорят, что Большой театр — кладбище талантов, но это неправда: так говорят только не успешные артисты.
Как считаете, что играет большую роль — физические данные или упорный труд?
Труд — это главное: я знаю людей с потрясающими физическими данными, но они не могут простейших движений на сцене исполнить. Хотя природа их вроде бы наградила прекрасными способностями. В то же время, если ты прилежно трудишься, то все обязательно получится, пусть и не сразу: идет накопление опыта.
Среди мужчин в балете такая же конкуренция, как среди женщин?
Мужчинам проще, потому что их меньше. Гвозди в пуанты не подсыпают.
В балете не существует такого понятия, как везение
Мешало ли вам отсутствие образования?
Нет, я пришел и сразу почувствовал себя в Большом театре как дома. Коллектив меня хорошо принял, балерины тоже. Я никогда не видел открытой зависти по отношению к себе. Хотя слышал, что обо мне говорят за спиной.
Что вы думаете о недавно вышедшем фильме «Большой Вавилон»?
Я не очень хорошо к нему отношусь. И так происходящее — покушение, уголовное дело — неприемлемо для Большого театра, а этот фильм как будто еще масла в огонь подливает. Зачем?
Вы согласны с теми изменениями, которые происходят в постановках Большого театра?
Сейчас в Большом театре здоровая творческая атмосфера, поскольку тандем генерального директора и художественного руководителя балета, на мой взгляд, идеален. Про оперу не говорю, так как я не специалист в этом вопросе. Но в целом, театр сейчас идет на повышение своего профессионального уровня.
Помните ли вы, как в первый раз вышли на сцену Большого?
Первый раз я вышел вообще не репетируя. Мне сказали, что просто надо постоять и помахать руками. Я очень боялся: по моему мнению, выход на сцену Большого театра, даже в такой маленькой партии, необходимо репетировать. А тут еще труппа издевалась над молодыми ребятами: говорила идти в одну сторону, а на самом деле надо было в другую. Не самый удачный был дебют. Что касается сольной партии, то я танцевал Голубую Птицу в «Спящей красавице» даже не на сцене Большого театра (тогда была закрыта историческая сцена), а в Кремлевском дворце. У меня был шок: я думал, что выйду такой молодой, и у меня все получится (мне было уже 19 — для балета это солидный возраст), а в итоге я переволновался, зажался и сделал не совсем то, что хотел.
Оцениваете ли вы это как провал?
Да. Мой педагог, Николай Цискаридзе, после этого спросил меня: «Как я теперь тебя буду выпускать на сцену?». Конечно, он говорил это в целях воспитания, но тем не менее.
Общаетесь ли вы сейчас с Николаем Цискаридзе?
Помимо того, что он мой наставник, он также и ориентир в профессии. После того, как он стал ректором Академии русского балета имени Вагановой, мы общаемся реже, но он дает мне советы и всегда тепло принимает в Петербурге. Недавно я был на выпуске Вагановского, и мне очень понравилось, как там сейчас все устроено.
Когда вы были собой действительно довольны?
Когда танцевал «Лебединое озеро» около года назад. Премьерой «Дон Кихота» я тоже был доволен, но именно третьим актом. А 31 декабря прошлого года был мой лучший «Щелкунчик»: с одной стороны, престижно, потому что праздник и очень представительная публика, с другой стороны, было ощущение напряженности. Кроме того, на протяжении многих лет эту партию в канун Нового года танцевал Николай Цискаридзе, и принять спектакль от него «в наследство» было для меня большой честью.
Первый раз я вышел на сцену Большого театра вообще не репетируя.
Выступления как-то влияют на ваши личные праздники? С кем вы обычно встречаете Новый год?
Дома, с мамой и папой. Сначала они приехали посмотреть «Щелкунчика»: для них поход в Большой театр всегда торжественное событие. Мама у меня учитель французского языка, папа работает на авиационном заводе. Многие им завидуют, что их сын танцует в Большом театре. Тем более, 31 декабря в Большой попасть порой не могут даже влиятельные люди. Мне всегда радостно смотреть, как их переполняет гордость за сына.
В своих интервью вы признавались в том, что вам поначалу не нравилось танцевать, что вас мама заставляла, и вы плакали, когда вас посадили на шпагат.
Мама заставляла, и я не понимаю, зачем она это делала. У мамы тогда не было планов сделать из меня артиста балета, звезду Большого театра. Видимо, на подсознательном уровне она что-то понимала.
А когда вы поняли, что вам нравится танцевать?
В какой-то момент мне понравилось просто ходить в училище, потому что у меня появилось там много друзей, и нам было весело. А осознал я профессию артиста балета, наверное, только на первом курсе. Мне тогда было лет 15, и я понял, что больше ничего не умею делать, и надо как-то двигаться дальше в этом направлении. Естественно, я потом поступил в ВУЗ, но без танца не видел своей жизни.
Как происходит распределение по парам в балете? Учитывается ли совместимость и отношения с коллегами вне сцены?
У всех по‑разному. Конечно, учитывается то, насколько визуально партнеры друг другу подходят. Большинство своих спектаклей я танцую со Светланой Захаровой. Хотя сейчас при новом руководителе происходят эксперименты, все меняется. Интересно, что из этого получится.
Сложно танцевать с новой балериной?
Естественно, в начале нужно привыкнуть друг к другу, потому что характер у всех разный: надо немного подстроиться, чтобы сработаться.
Ваш тандем со Светланой Захаровой образовался 3 года назад. Каково вам было работать в начале?
Конечно, мне льстило, что я буду танцевать с такой балериной, выйти с ней на одну сцену — огромная честь. Еще когда я учился, видел, как она танцевала с Николаем Цискаридзе, и для меня они — боги танца. На первых репетициях я очень сильно волновался, но сейчас мы уже привыкли друг к другу. У нас здоровый творческий тандем, хотя я понимаю, что права на ошибку у меня нет.
Танцевали ли вы в Мариинке?
В Мариинском театре я танцевал два раза, в том числе и свою первую партию со Светланой Захаровой. Это был вечер Ольги Николаевны Моисеевой, ее педагога, и так как у нее не было партнера, она пригласила меня танцевать с ней балет «Кармен», который мы привезли сюда, в Неаполь. Тогда нам сказали, что мы очень хорошо смотримся вместе, и после этого мы стали постоянным дуэтом. А через несколько месяцев меня пригласили в Мариинский театр танцевать «Лебединое озеро». Когда в Большом театре узнали, что я танцую «Лебединое» в Мариинке, сразу же дали мне эту роль — испугались, наверное.
Как вы готовитесь к спектаклю, что делаете для того, чтобы прочувствовать роль?
Если это премьера, то я изучаю все источники. Когда в спектакле незнакомый сюжет, то из книг и кино можно почерпнуть важные моменты. А если сюжет известен, то я начинаю копаться в себе, чтобы быть лучше, чем я был на предыдущем спектакле.
У вас есть любимая роль из тех, которые вы исполняете?
Это зависит от того, в каком настроении и месте я нахожусь. Сейчас я в Италии, и мой любимый спектакль — «Спартак». Приеду в Москву, и мой любимый спектакль будет «Иван Грозный». Поеду в Лондон, и, наверное, ближе будет что-то такое холодное и отстраненное, как «Лебединое озеро».
В Большом театре я сразу почувствовал себя как дома
Есть ли какая-то роль, которую вы хотели бы танцевать, но не танцуете в силу каких-то причин?
Я бы хотел станцевать Тибальта в «Ромео и Джульетта». И думаю, что еще станцую.
Вам хватает одних репетиций, чтобы поддерживать себя в форме?
Все зависит от спектакля. Бывают сложные партии, как, например, «Спартак» — там надо прокачивать дыхание. В «Лебедином озере» должны быть аккуратные ноги, «прокаченные» стопы, чтобы на сцене их не свело и ты не думал только о том, как скорее бы уйти со сцены.
Как проходит ваш обычный день в Москве?
В последние дни примерно так: я вставал, шел на класс, репетировал, а потом просто ложился спать — так сильно устал за прошлый сезон. Мне нужно часов 15, чтобы выспаться. Вообще, я люблю спать много, все время рискую опоздать на репетиции. Конечно же, гулять по летней Москве мне нравится, особенно по центру. В выходной люблю погулять по парку, почитать книгу, посмотреть фильм — простые удовольствия. Какого-то активного отдыха у меня нет, на работе активности хватает.
Есть ли любимый режиссер и писатель?
Режиссера любимого нет, я не большой ценитель кино. А любимые писатели — Булгаков и Достоевский: один писал про Москву, а другой — про Петербург.
Вы сейчас сосредоточены на карьере или задумываетесь о семейной жизни?
Вообще, можно думать и о том, и о другом, не стоит зацикливаться на чем-то одном. Семья должна быть, должен быть баланс. О твоей карьере, если она не сверхяркая, все через какое-то время забудут, а полноценная семья — это продолжение тебя. Но сейчас, пока я молод, мне надо многого добиться в профессии.
Вы влюбчивый?
Нет. За свою жизнь я влюблялся раза два: в школе и недавно, 2,5 года назад.
Вы познакомились со своей девушкой в театре? Балетные пары обычно получаются, потому что кроме балета в жизни артистов ничего нет.
Да, она работает в Большом театре, в кордебалете, и прекрасно исполняет сольные партии.
Балет стал сейчас очень популярным. Артисты превращаются в поп-звезд, появляются на обложках журналов. Как вы к этому относитесь?
Каждый выбирает то, что ему ближе, но нужно понимать, что в некоторых случаях аудитория очень разная. А что касается журналов, я отношусь к этому на 100% положительно. Таким образом можно привлекать внимание к балету.
Вы следите за модой? Как любите одеваться
По‑разному. Я люблю носить пиджаки с джинсами, кроссовки. Из брендов мне нравится Etro — в них нет вычурности. Джинсы мне нравятся Armani, ботинки — Yamamoto, рубашки — Dolce & Gabbana. Из российских (наверное, я вас не удивлю) любимый дизайнер — Chapurin. В стиле я стремлюсь к простоте.
Денис Родькин и Элеонора Севенард - на сегодняшний день самая яркая пара Большого театра. Он - премьер и лауреат премии президента России, она - подающая надежды артистка балетной труппы и к тому же внучатая племянница известной балерины Матильды Кшесинской.
Родькин и Севенард поделились карьерными планами, вспомнили о своих неудачах и успехах, а также рассказали, как их личные отношения влияют на работу в главном театре страны.
Вы оба - артисты Большого театра, и вы оба в своё время были учениками Николая Цискаридзе. Его многие критикуют, но вот вы, Денис, его поддерживали неоднократно.
Бывших учителей не бывает. Николай Максимович для нас и сейчас учитель, мы всегда с ним советуемся. И, как человек с большим опытом в своём деле, он нам подсказывает очень мудрые вещи.
Насколько разным был подход к каждому из вас во время обучения? Наверняка вы делились этим друг с другом, сравнивали.
Д.Р.: Скажу честно, что к мальчикам Николай Максимович относится немного пожёстче. Потому что мы по своей природе более выдержанны. Он всегда говорил: «Деня, я на тебя ругаюсь больше, потому что ты мальчик». Вот, наверное, и Эля никогда мне историй не рассказывала, в которых бы Николай Максимович ругался. На меня он ругался, но я сейчас понимаю, что он это делал во благо мне.
Разница ещё в том, что Денис работал с Николаем Максимовичем в театре. Я ещё училась в школе, получала образование артиста балета, чтобы потом прийти в театр. И, конечно, отличался подход.
Д.Р.: Когда я приезжаю к нему в Вагановскую академию, то вижу, что по сути ничего не изменилось. Он так же строг, он так же требует всё сейчас и сразу. Наверное, это правильно, потому что наша профессия очень короткая и заканчивается в лучшем случае для мальчиков лет в 40. Надо за короткий период успеть очень многое.
Вы, Денис, хотя и очень молоды, но уже опытный танцор. Элеонора - ещё юная балерина. Как у вас происходит обмен опытом?
Э.С.: Опыт - это очень важно, и я стараюсь прислушиваться к тому, что говорят Денис и мой педагог в театре. Пытаюсь вспомнить замечания Николая Максимовича и советы нашего художественного руководителя. И, конечно, когда партнёр понимает, как найти подход, - это очень помогает, на сцене сразу легче танцевать.
Д.Р.: Конечно же, я с Элей делюсь опытом. По большому счёту главная задача партнёра - преподнести выигрышно балерину. Для меня балет - это всё же более женское искусство, нежели мужское.
Я не приемлю, когда партнёр с партнёршей начинают конкурировать на сцене. Так не должно быть, должен быть дуэт.
А все балеты - они про любовь. И должна быть любовь между партнёрами. Но есть, конечно, такие балеты, как «Спартак». И все балеты Юрия Николаевича (Григоровича. - RT ), по большому счёту, балеты мужские. Но всё же для меня балет - это символ женского искусства.
Денис, вы выпускник неакадемической балетной школы. Скажите, дополнительные навыки вроде степа дают какое-либо преимущество перед другими артистами?
Д.Р.: Степ, на самом деле, дал мне многое. Я более раскрепощённый на сцене, потому что степ предполагает свободу. А балет, именно классический балет, - это определённые позиции. Если это первая позиция - это первая позиция. Вторая - вторая. И, соответственно, когда ты живёшь в этих ограничениях, то на сцене бываешь иногда немножко зажатый.
Я попытался соединить свои навыки степа и балет, и получилось вроде бы всё правильно по позициям и в то же время свободно.
- А вы когда-нибудь падали прямо во время спектакля?
Д.Р.: Я падал один раз на балете «Спартак». Было очень обидно. Поскользнулся. Но я как-то так встал, что никто ничего не заметил.
- Элеонора, а что касается вас? И вообще, что делать, если такое произойдёт?
Э.С.: Нужно продолжать танцевать. Если, конечно, ты не получаешь какую-то травму.
Д.Р.: Ну вот Эля тоже недавно немножко поскользнулась на гастролях в Китае.
Э.С.: Да, к сожалению, так случилось. У балерины, которая танцевала передо мной, разорвались бусы… а я этого не видела и поскользнулась. Это всё случайно произошло.
- Но об этом потом снимут, конечно же, фильм и преподнесут это так, будто всё было сделано специально.
Д.Р.: Никому никогда в пуанты ничего не подсыпали! Вот на моём веку - точно.
Э.С.: И на моём тем более.
Раз мы вспомнили Китай и ваши гастроли: все в один голос говорят, что китайская публика совершенно потрясающая…
Д.Р.: Это правда, да. Они очень восторженно всё воспринимали. Вообще вся Азия русский балет принимает с особым восторгом. Наверное, первое место всё равно здесь занимает Япония.
Китайцы сильно шумят в зале, поддерживают артиста. Японцы более сдержанны.
Но потом, когда ты выходишь после спектакля, они выстраиваются в огромные очереди - и ты чувствуешь себя не артистом балета, а какой-то голливудской звездой. Такие толпы, все тебя фотографируют, пытаются взять автограф…
Э.С.: Подарки, да…
Д.Р.: Подарочки. Ты после спектакля приходишь с кучей каких-то маленьких японских печений. Один раз мне даже умудрились подарить пиво. Более того, пиво мне подарили во льду. То есть Япония настолько предусмотрительная страна… Японцы, видимо, поняли, что я очень хочу пить после спектакля, а воду пить неинтересно. И они подарили пиво.
Э.С.: Мне подарили один раз коробку клубники. Дарят даже такие необычные подарки.
Элеонора, вы внучатая племянница, точнее сказать, праправнучатая племянница балерины Матильды Кшесинской. И это, наверное, накладывает определённую ответственность. Кажется, что люди будут тыкать пальцем и говорить: «А, ну-ну, сейчас посмотрим». Это вам мешает?
Э.С.: Я не знаю, поскольку не сохранилось записей, где танцует Матильда Феликсовна. Конечно, сравнивать сложно. Мне кажется, даже невозможно, поскольку никто не видел, как она танцевала. Сохранились только какие-то письменные свидетельства, где описывается, что она была очень эмоциональной и отличалась этим от своих современниц и коллег по сцене. Что она была виртуозной и первой исполнила 32 фуэте. И, конечно, мне с детства об этом говорили в семье, мне хотелось тоже научиться исполнять 32 фуэте. Не знаю, для меня странно, когда пытаются сравнивать нас. Наверное, потому что это практически невозможно.
- А если говорить о наследии Кшесинской в вашей семье?
Э.С.: Мой отец очень активно - наверное, именно в момент, когда я появилась на свет, - начал изучать историю семьи. Он ездил во Францию, искал учениц Матильды Феликсовны, которые учились в её балетной студии в Париже. Искал по русским ресторанам. Он не знал французского языка - просто приходил и пытался узнать у тех, кто говорил по-русски, какую-то информацию. И так действительно нашёл её учениц. Они очень много рассказали ему.
У нас хранились костюмы семьи Кшесинских. Не только Матильды Феликсовны - её отца, брата.
И это всё было очень интересно. Мы занимались балетом, мама очень любила и любит балет и вообще театр. Мы с детства ходили на оперу, на балет, на драматические спектакли, мюзиклы. Занимались хореографией. И всё постепенно вылилось в то, что сейчас я работаю в Большом театре. Я очень рада, что всё так сложилось.
Надо сказать, к чести сотрудников Большого театра, они очень ревностно охраняли ваш покой во время скандала, связанного с выходом фильма Алексея Учителя «Матильда». На вашу работу эта история как-то повлияла?
Э.С.: Да, я считаю, что было очень много лишнего шума. Наверное, многие сами это поняли, когда посмотрели фильм. Конечно, в театре ко мне подходили из нашей пресс-службы, спрашивали, хочется ли мне вокруг себя какого-то дополнительного внимания. И поскольку я только начала свой первый сезон в театре, мне, конечно, было важнее проявить себя самостоятельно как балерине. Я старалась, наверное, более тихо себя вести и не давать лишнего повода…
- Есть ли сейчас какие-то спектакли, в которых вы вместе работаете на сцене?
Э.С.: Ну, например, «Анна Каренина» Джона Ноймайера. Денис исполняет главную роль, Вронского, я исполняю роль княжны Сорокиной. Но это не классический балет. Не знаю - неоклассический, наверное.
- А каково это - танцевать на одной сцене с близким человеком?
Д.Р.: Я лично волнуюсь чуть больше, потому что если вдруг что-то не так, то, конечно, будет обидно. Если у Эли что-то не получается в своих вариациях, мне обидно немножко, что не получилось что-то.
Э.С.: А я чувствую себя увереннее.
Д.Р.: В адажио я всегда уверен, потому что я знаю, что всё будет нормально в моих руках.
Э.С.: Да и я уверена, что, когда Денис рядом, всё будет хорошо в любой ситуации, он всегда поможет и подскажет.
Д.Р.: И подниму в любой ситуации.
Э.С.: И поднимет в любой ситуации.
Денис Родькин и Элеонора Севенард в спектакле “Щелкунчик”
- Кстати, а сколько положено балерине весить?
Д.Р.: Это сложный вопрос. Есть балерины не очень высокого роста, но тяжёлые. Я не знаю, с чем это связано. А есть высокие балерины и лёгкие. То есть чёткую цифру, сколько должна весить балерина, я не могу вам назвать. Я могу только взять, поднять и понять, лёгкая она или нет.
К тому же все думают, что партнёр балерину постоянно на себе таскает. Нет, конечно. Балерина должна помогать партнёру.
Есть определённая техника, где она партнёру помогает делать правильный подход на поддержку, наверху собираться. Поэтому нет чёткой цифры, сколько должна весить балерина.
- Где-то в районе 50 кг, наверное?
Д.Р.: Ну желательно до 50 кг.
- Вы правы по поводу техники. Я видела, как балерина поднимала партнёра…
Д.Р.: Было такое. Было такое, что партнёр держался за балерину, и у нас… Не буду говорить. Но, вообще, есть такие ребята. Ну не дано, понимаете! Во многом от природы партнёрство даётся.
Вернёмся к теме близких отношений в театре. Как ко всему этому относятся в руководстве? Не говорят, что любовь мешает работе?
Д.Р.: Нет, конечно. Для руководителя главное, чтобы человеку было хорошо и комфортно. А когда человеку хорошо и комфортно, он на сцене даёт желаемый результат.
Э.С.: У нас просто пока ещё не было такого опыта, наверное. В театре мы вместе танцуем только в одном спектакле. Но мне всегда спокойнее, как я уже сказала. И, кажется, наш художественный руководитель, наоборот, очень даже рад за нас.
- Элеонора, а какая партия для вас самая желанная на сегодняшний день?
Э.С.: Нет одной партии. Мне кажется, существует очень много интересных ролей. Ну, наверное, сейчас мне хочется больше танцевать классику. Поскольку я только выпустилась, а на классике и воспитывается тело балерины, это такая основа. Хочется попробовать очень многое именно в классических спектаклях, в классических постановках. Это, конечно, и «Баядерка», и «Спящая красавица», и «Дон Кихот».
Денис, если у Эли это первый сезон в Большом, вы уже сбились со счёту - то ли девятый, то ли десятый. А у вас не было мысли попробовать себя где-то ещё? Может быть, в Нью-Йорке… Или пока ваша занятость не позволяет вам никуда двигаться?
Д.Р.: Я считаю, что из Большого театра ни в коем случае никуда нельзя уходить. В Большой театр можно приходить, но уходить уже нельзя. В Большом театре абсолютно мой репертуар, я себя чувствую здесь на своём месте. Как говорят, это для меня уже как второй дом. Я не представляю себя без Большого театра. А что касается каких-то гостевых контрактов - это, конечно же, всегда очень приятно. Да и полезно.
Я знаю, что пять лет назад вы закончили балетмейстерско-педагогический факультет Московской академии хореографии. Как вы видите своё будущее в этой профессии?
Д.Р.: Пока я не вижу себя ни балетмейстером, ни педагогом. Вообще никак не вижу. Более того, я сейчас стараюсь получить второе высшее образование - это факультет культурной политики гуманитарного управления в МГУ.
- Неужели чиновником будете?
Д.Р.: Я не знаю. Понимаете, мы не знаем, что будет с нами через четыре дня. И всегда второе образование полезно.
Есть в вашей профессии такое безобразнейшее качество, как зависть. Как пережить, когда завидуют вам? И как самим не скатиться до этого низменного чувства, не завидовать другим? Как держаться в русле здорового соперничества?
Д.Р.: Я никогда не стараюсь ни на кого смотреть. Просто есть мой путь - и я всегда его придерживаюсь.
Михаил Барышников сказал великие слова, что он пытается танцевать не лучше кого-то, а лучше себя. И мне это очень близко.
Я понимаю, что смысла в таком качестве, как зависть, нет. Оно только разрушает изнутри. И поэтому я иду по своему пути. Главное - идти по нему уверенно и всегда только наверх.
Э.С.: Мне ещё с первых классов в академии педагог говорила, что в балете должна быть конкуренция. Если кто-то делает что-то лучше тебя - ты должен стремиться к тому, чтобы потом сделать это лучше. Ну, может быть, только вначале. То есть ты должен не то чтобы завидовать, а пытаться совершенствоваться и добиваться результатов. Но завидовать, конечно, бесполезно: это ничему не поможет. Нужно идти в зал и делать успехи.
Театр, понятное дело, особая творческая среда. И тут внутренние отношения довольно-таки хитрые. Кого-то из артистов Большого вы могли бы назвать своим другом?
Э.С.: Дениса.
Д.Р.: Элю.
- Поняли вас.
Д.Р.: Понимаете, друзья - это такое понятие, что вот ты с ним можешь, например, после репетиции куда-то пойти…
- Пивка попить - такое может быть? Или артисты Большого театра - это же небожители, они не пьют пиво?
Д.Р.: Нет, пьём пиво, конечно.
- С разрешения Владимира Урина (директора Большого театра. - RT )?
Д.Р.: Нет, с разрешения руководителя балета Большого театра. Конечно, можем и выпить вместе. Для меня дружба - это когда ты доверяешь полностью человеку. Мне кажется, в балете вот таких прямо друзей быть просто по природе не может.
К теме еды: я слышала, что артисты до такой степени выкладываются во время спектакля, что после него могут и кусок торта себе позволить, и кусок колбасы…
Д.Р.: Вы знаете, после спектакля я вообще есть не могу, я только пить хочу. Потому что теряешь столько жидкости… Есть - только на следующий день.
Э.С.: Нельзя сравнивать балет и спорт - это разные вещи. Но если считать, наверное, калории, сжигаемые во время нагрузки (всё равно идёт физическая нагрузка на тело), мне кажется, мы можем…
Сейчас в России проходит чемпионат мира по футболу. Основные гулянья идут практически у вас под носом, возле Большого театра. Вы следили за играми?
Д.Р.: Безусловно, следили. И очень болели за нашу команду. Когда мы проиграли в последнем матче, я очень расстроился, потому что хотел, чтобы мы стали чемпионами мира, честно скажу. Но за такую команду, которая у нас была на чемпионате, совершенно не стыдно. Они показали прекрасный футбол.
У меня тоже была возможность стать футболистом. Поэтому мне это всё близко.
Я очень переживал. И, конечно, когда наши забивали голы - сам себя не узнавал, как я радовался!
- В общем, вы свои ноги пустили в другое русло…
Д.Р.: Скорее всего, не я, а моя мама. Потому что, если характер, который у меня есть сейчас, перенести в детство, я бы, наверное, ушёл в футбол.
Кстати, 7-го числа, когда наши играли с хорватами, а я как раз была на «Борисе Годунове», невозможно было посмотреть счёт…
Э.С.: Балерины за кулисами и режиссёры - все следили.
- А сейчас, когда российская сборная выбыла, вы за кого-то болеете?
Д.Р.: Я буду болеть за Францию, честно скажу.
Э.С.: Я, наверное, тоже.
- И маленький блицопрос напоследок. Ваш любимый балет?
Э.С.: «Щелкунчик».
Д.Р.: Мой - «Баядерка».
- Любимый элемент в танце?
Э.С.: Вращения… Фуэте, например.
Д.Р.: А я люблю двойной кабриоль назад. Это когда разбегаешься и двумя ногами бьёшь в воздухе.
- Личный секрет поддержания физической формы?
Д.Р.: Для меня - каждодневные занятия, репетиции и регулярные спектакли.
Э.С.: То же самое.
- Вопрос Денису, на который он уже ответил. Если бы не были артистом балета, то…
Д.Р.: Я был бы футболистом или машинистом поезда. Машинистом поезда - потому что каждый год я ездил отдыхать не на море, а к дедушке в Красноярский край. Так как денег на самолёт у нас не было, мы ехали четыре дня поездом. И меня настолько это всё вдохновляло, это было настолько романтично, что я хотел быть машинистом поезда Москва - Владивосток. При этом, не меняясь ни с кем, одному неделю ехать.
Но ещё не поздно. Футбол - уже точно нет, а вот машинист…
Премьер Большого театра закрутил роман с праправнучкой Кшесинской. Подробности - в интервью
Денис Родькин - один из восьми премьеров Большого театра. Его сразу отметили как Николай Цискаридзе, став его наставником, так и великий Юрий Григорович, доверивший солировать в своих постановках. Денису двадцать восемь, и всего за шесть лет он добрался до высшей ступени в карьере артиста балета. А если к этому добавить еще и роман с Элеонорой Севенард, родственницей знаменитой Матильды Кшесинской, то получается просто театральная история. Подробности - в интервью журнала «Атмосфера».
- Денис, судя по вашим публикациям, вы - человек с чувством юмора…
Мне почему-то многие об этом говорят - друзья, коллеги, мама. (Улыбается.) Но на самом деле я порой люблю зло пошутить и даже являюсь поклонником черного юмора. Наверное, иногда даже обижаю кого-то. Но и ирония мне не чужда.
Но вы очень забавно рассказываете, как приучали к балету родственников: папу - инженера авиационного завода и брата-военного…
Да, я их сначала пригласил на «Спящую красавицу», где исполнял Голубую птицу, и они были совсем не впечатлены. А вот позже «Спартак» им уже понравился, и они потом вошли во вкус. Но это моя семья, а вообще балет все-таки элитарное искусство - и широкую публику на него точно не затащить. Но, таким образом, он не теряет своей ценности наравне с оперой. Мне кажется, это правильно, когда театр стоит особняком и даже чуть выше кинематографа и поп-музыки, которые отвечают вкусам более обширной аудитории.
Как-то вы сказали, что чем сложнее техника в постановке, тем более проявляется артистичность. Можете объяснить?
Когда сложный рисунок роли филигранно отрепетирован, у тебя рождаются мощные внутренние резервы и для актерской выразительности. Например, если ты прыгаешь легко в «Лебедином озере» и приземляешься два тура из пятой в пятую, соответст-венно, и образ у тебя выходит другой - чистый, точный. А если ты стопу не вытягиваешь, ноги нормально поднять не можешь, то и образ получится так себе. Я уж не говорю, что в «Спартаке» прыжки должны быть стопроцентной красоты, чтобы не к чему было придраться. Вот для меня это знаковая постановка, на которую меня утвердил сам Юрий Николаевич Григорович. Претендентов хватало, но он меня выбрал за фактуру, технику… Поэтому, несмотря на то что больше всего я люблю «Кармен», именно «Спартак» явился мне вызовом, доказал мою состоятельность. Ведь когда я попал в Большой театр, никто не верил, что из меня может выйти толк. И это подстегивало работать без устали.
ЗА ПАРТИЮ В БАЛЕТЕ «БАЯДЕРКА» ДЕНИС ПОЛУЧИЛ ПРЕМИЮ БЕНУА ДЕ ЛА ДАНС
Вы великолепны в роли предводителя восставших рабов, притом что и внешне, и по характеру совсем не напоминаете своего героя…
Вы зря думаете, что у меня слишком мягкий нрав - это не так. Когда что-то раздражает, я сразу начинаю показывать зубы. (Улыбается.) Но в принципе, я довольно терпелив и уравновешен, меня надо долго доводить до агрессии. И даже хорошенько разозлившись, не ору и не бросаюсь предметами. В спорных ситуациях предпочитаю конструктивный диалог, дискуссии. Это человеческая форма выяснения отношений.
Эта мудрость у вас от природы? Как и уверенность в себе, о которой вы неоднократно говорите в своих интервью.
Ну, про мудрость не скажу, но вот осознание того, что для успеха надо приложить достаточно усилий, ко мне пришло довольно рано - где-то лет в двенадцать, когда я учился в хореографическом училище при Московском государственном академическом театре танца «Гжель». Мама все удивлялась, что я такой не по годам серьезный, доволен вечерней приятной физической усталостью, которая говорит о том, что день прожит не зря… Возможно, во мне крепла уверенность в себе еще и на фоне сверстников, когда в классе мне совершенно не требовалось до кого-то дотягиваться… Не знаю. Здорово, что ребенком я не отдавал себе в этом отчет, поэтому и не позволял себе расслабляться. Мне хотелось, чтобы педагоги хвалили только меня. (Улыбается.) Но объективная оценка своих возможностей появилась значительно позже, когда уже влился в труппу Большого и меня стали распределять на сольные партии. Вот таким способом формировалась моя уверенность в себе.
- Чувствуется, что у вас очень сильная связь с мамой… Это же она определила вашу судьбу?
Конечно. Именно она выбрала для меня балет. И я маме всегда доверял. Как и отцу. Долгое время ориентировался на их мнение. Сегодня я уже взрослый человек, сам определяю свою жизнь, но если возникает необходимость, к ним к первым иду за советом. Это же самые близкие люди, которые никогда от тебя не отвернутся, не предадут.
- Семья, как я понимаю, изначально не видела в вас артиста, верно?
Разумеется. Мама стремилась меня развивать, поэтому отдала учиться играть на гитаре, как и старшего брата, - ныне я вспомню лишь пару аккордов (улыбается), потом в студию во Дворце культуры, где разучивали степ… Там у нас была замечательная команда: я на сцене танцевал посередине, а мои приятели-одноклассники - по бокам. А однажды один из них идеально сел в шпагат, мне стало обидно, что я так не могу, и решил пойти туда, где этому обучают. Таким образом, желание сделать себя лучше и привело меня в балет.
"СТАРАЮСЬ БЫТЬ НЕ ПРОСТОЛЮДИНОМ, А ЧЕЛОВЕКОМ ЭЛЕГАНТНЫМ. НАПРИМЕР, НИКОГДА СЕБЕ НЕ ПОЗВОЛЮ В ЗРИТЕЛЬНЫЙ ЗАЛ ПРИЙТИ В КРОССОВКАХ, ДЖИНСАХ И СВИТЕРЕ"
- А кумиры у вас были?
Будучи мальчишкой, я, естественно, восхищался прославленными звездами балета. Однажды меня, подростка, в Кремлевском Дворце своим танцем потряс парень, исполняющий партию Меркуцио в «Ромео и Джульетте». Я захотел быть похожим на него - и лишь когда вырос, понял, что эта роль не мое амплуа. Но в тот вечер мама по моей просьбе купила записанный балет, где наиболее выразителен мужской танец. Ей предложили «Спартак». Мог ли я тогда предположить, что через несколько лет выйду в этом балете в заглавной партии…
- Раз уж вы упомянули амплуа, то какое оно у вас?
Лирический герой с героическим уклоном. (Улыбается.) Я стараюсь раскрывать своих персонажей объемно. Допустим, когда танцую принца, то для меня это не просто эффектный, рафинированный молодой человек, а настоящий, отважный рыцарь. При классических ногах я представляю героический апломб (устойчивость. - Прим.авт.) По крайней мере, так на себя смотрю со стороны.
- А в повседневности вы принц?
Внешне наверное. Хотя я и за манерами слежу. Стараюсь быть не простолюдином, а человеком элегантным. Например, никогда себе не позволю в зрительный зал прийти в кроссовках, джинсах и свитере. Для меня это дико. А многие ведь даже не задумываются о таких вещах. Я же, когда иду в зал слушать ту же оперу, - неизменно надеваю брюки, белую рубашку и ботинки. Мне кажется, воспитание как раз подчеркивается тем, насколько адекватно мероприятию человек выглядит.
- Вы упомянули оперу, и я читала, что вы сами целенаправленно себя к ней приучали…
Да, опера развивает музыкальный слух. Я хожу в консерваторию, специально ездил в Санкт-Петер-бург в Мариинку слушать «Трубадура». Валерий Абисалович Гергиев дирижировал. Я остался под большим впечатлением. Как и от концерта выдающегося Юрия Хатуевича Темирканова.
- Подозреваю, что кроме английского вы знаете и французский - ведь ваша мама его преподает…
Тут я вас разочарую - строгий балетный режим не выделял мне свободных часов для освоения французского. Я же ежедневно вставал в семь тридцать утра, в восемь сорок пять у меня начинались занятия в общеобразовательной школе, которые длились до четырнадцати, а затем я быстро делал уроки, поскольку с семнадцати до двадцати одного часа у меня уже была балетная школа, и потом сон.
ДЕНИС ОТКАЗАЛСЯ ОТ КИНОПРОБ НА РОЛЬ НУРЕЕВА, НО С УДОВОЛЬСТВИЕМ БЫ СНЯЛСЯ В КАРТИНЕ ОБ АЛЕКСАНДРЕ ГОДУНОВЕ
Вы не выигрывали никаких громких конкурсов, окончили не самое престижное хореографическое училище, и, как я понимаю, попадание в Большой театр - это сродни счастливому случаю…
Точно! На меня обратили внимание из-за фактуры. И уже потом Николай Цискаридзе присмотрелся ко мне и начал со мной работать. Надо сказать, он настолько одаренный педагог! У него глаз-алмаз, он замечает мельчайшие детали. Если не видит перспективы у ученика, напрямую говорит: «Зачем тебе все это? Не мучай ни себя, ни меня». К счастью, в свой адрес я такого никогда не слышал. (Улыбается.) Но мне кажется, подобная откровенность справедлива, к ней нужно быть готовым. Балет - жестокое искусство. У меня, как и в детстве, жесткий график, я постоянно борюсь с ленью. Не представляете, с каким трудом утром поднимаю себя с постели - тело еще ноет после вчерашнего дня. Но стоит дойти до зала, начать заниматься классом - мышцы разогреваются, кровь начинает быстро циркулировать, и чувствуешь себя лучше.
- Вы как о какой-то машине рассказываете…
Так и есть, в каком-то смысле. Но с сердцем.
- Вы себе как-то объясняете свой столь быстрый взлет?
Были случаи и гораздо более стремительных карьер. Скорее всего, это соединение способностей, труда и стечение обстоятельств. Понятно, что никто такого не ожидал, и я не исключаю, что нарушил в театре чьи-то планы.
- Огромная зависть же рождается у тех, кто более десяти лет находится в кордебалете…
Я не сосредотачиваюсь на негативе - и с ним, собственно, не сталкивался. Зависть - это даже здорово. Значит, ты чего-то стоишь! Но знаю, что многих девчонок, например, вполне устраивает кордебалет: ответственности меньше, при этом все равно гастроли по всему миру, работа приятная - в театре, а не в офисе, и фигура всегда в тонусе, не надо на фитнес ходить. Мне такая позиция, конечно, не близка - я заточен на успех. Долго переживаю даже из-за малейшей неудачи. И я ушел бы, если бы видел, что ничего не получается.
Вам еще нет тридцати, а вы уже станцевали все главные партии в классическом балете. Какие дальнейшие цели себе намечаете?
Всегда есть к чему стремиться. Во-первых, нужно совершенствовать мастерство - это никогда не бывает лишним. Искусство у нас крайне субъективное, поэтому неизменно есть куда расти. Кроме того, при всей моей любви к Большому не могу не сказать, что есть и другие прекрасные театры - Ковент-Гарден, Ла Ска-ла, Гранд-опера, где так приятно выступать по приглашению, в балетах в другой редакции, в другой форме, с новыми интересными хореографами. А как русский балет обожают в Японии! С удовольствием туда летаю. Это моя любимая страна после России. Она словно иная планета. Но вообще я чувствую себя человеком мира. У нас же много гастролей, и в какой бы город мы ни приехали - нам везде рады. Это необыкновенно приятно.
ФАКТУРНАЯ ВНЕШНОСТЬ ТАНЦОВЩИКА ПРИВЛЕКЛА ВНИМАНИЕ НИКОЛАЯ ЦИСКАРИДЗЕ, КОТОРЫЙ СТАЛ ЕГО ПЕРВЫМ НАСТАВНИКОМ В БОЛЬШОМ ТЕАТРЕ
- С какими маститыми хореографами вам бы хотелось сотрудничать?
О, несомненно, с Юрием Николаевичем Григорови-чем. Этот художник выстроил репертуар Большого театра в том виде, в котором он сейчас существует. Он буквально вынес мужской танец на передовую. С Джоном Ноймайером - он настолько ни на кого не похож! Не хореограф, а мыслитель, создающий свои балеты не просто ради танца, а ради глубокого философского подтекста. С ним интересно не только репетировать, но и разговаривать. Он настолько захватывающе рассказывает тебе о твоей роли, что ты уже не можешь дождаться, когда завтра прибежишь в зал.
Драматические артисты могут играть гениально и при этом не быть интеллектуалами. В балете требуется эрудиция, по вашему мнению?
Бесспорно, надо быть наполненным. У нас же за умный текст не спрячешься. На сцене ты на виду, словно голый, и твои недостатки заметны. Если артист не удосужился подготовиться, не понимает, о чем он танцует, пускай даже и эффектно, то это катастрофа.
- Вы любите учиться?
Прагматически я отношусь к этому процессу - без него никуда. Я окончил балетмейстерско-педагогический факультет Московской государственной академии хореографии, а сейчас получаю второе высшее образование - поступил в МГУ на факультет управления. Дело в том, что если задумываться о будущем, то балетмейстером я быть не планирую - у меня нет дара придумывать балеты. Педагогом - возможно, но уже в каком-то солидном возрасте. А административная сфера, менеджмент, политика гуманитарного управления для меня в новинку. Просвещение в университете ведется комплексное, на лекциях нам в том числе рассказывают и про экономику, и про историю Древней Индии, и про то, кто написал «Щелкунчика» и «Лебединое озеро». Меня удивляет, что встречаются студенты, которые не знают автора. В принципе сталкиваюсь с явлением, что многие люди совсем не ходят в театр. При этом они не иногородние, а коренные москвичи. Недавно меня подвозил таксист - русский, не гастарбайтер, который с помощью гаджета лихорадочно искал местонахождение Большого театра.
- Значит, в дальнейшем вы видите себя в кресле руководителя?
Возможно. Хотя театр - сложнейшая структура, многоступенчатая система. Но почему нет? Правда, это в очень отдаленном будущем. Пока я настроен танцевать как можно больше.
- А есть нечто, что вы себе из-за профессии не позволяете?
Играть в футбол. В детстве мне нравилось гонять мяч во дворе, я нередко забивал голы в качестве нападающего… Но в шестнадцать лет сломал ногу и перестал выходить на поле - требовалось себя беречь для балета. А недавний чемпионат мира всколыхнул прежние эмоции, и я попробовал снова погонять мяч. И вы знаете, включились совсем другие мышцы, которые после этой тренировки сильно болели.
Кстати, балетные танцоры часто признаются, что так привыкли к постоянной боли, что уже ее не замечают… Ваши будни действительно столь жесткие?
Вот мы с вами сидим в кафе, и у меня ничего не болит. Так что это не перманентная история. Но если прыгаешь и приземляешься неудачно, то легко что-то отбить, вывихнуть или спину можно свернуть на пируэте. Но это все ерунда, я не обращаю внимания. К врачу обращаюсь, только когда уже ходить становится больно. Раньше так вообще не сомневался в том, что нет ничего невозможного для человеческого организма. Недавно пересмотрел эту точку зрения: ресурсы, даже самые богатые, ограничены. Поэтому надо позволять себе восстанавливаться и не ударяться в пахоту по пять спектаклей в неделю. Вот я танцую где-то семь спектаклей в месяц, и мне этого достаточно.
- Кто занимается вашим бытом?
По сути, он у меня отсутствует. В квартиру в Москве или в отель где-то в поездках прихожу лишь для короткого сна. Я даже своего любимца - британского шотландца, кота Федора, отправил к маме, вынужденное одиночество плохо на нем сказывалось. А у родителей он присоединился к такому же зверю, как и он, к своему брату - Степану.
- Вы человек прижимистый?
Экономный. Не склонен выкидывать деньги на ветер. Но на хороший массаж, качественную одежду, на подарки близким не жалею финансы. В конце концов я и зарабатываю, чтобы тратить на приличную жизнь. Допустим, чтобы вкусно поесть. (Улыбается.)
- Это, значит, байки, что балетные голодают?
Лично я гурман. Сам не готовлю, питаюсь в ресторанах. Но если говорить серьезно о деньгах, то они лишь средство. Я настроен зарабатывать больше, но реализация творческого потенциала первостепенна. Мне кажется, что когда ты профессионально востребован, то ты спокоен и денег тебе хватает.
- Киношники вашу фактуру пока не используют?
Меня приглашали на кастинг для картины о Нурееве, но мы с ним совсем разные внешне, поэтому я не пошел. А вот если будут снимать ленту об Александре Годунове, с которым у меня есть сходство, обязательно попробую.
- Друзья у вас не балетные?
Нет. Смешно, но моим друзьям крайне любопытна жизнь театра, они никак не могут взять в толк, как мы запоминаем такое количество движений. Даже полиглот, владеющий шестью языками, удивляется. (Улыбается.)
- Скажите, а как вы всегда, с юных лет, взаимодействовали с коллективом?
В детский сад я не ходил, поэтому перед школой очень сильно волновался. Помню, в каком ужасе был, когда меня на линейке 1 сентября в первом классе поставили в пару с девочкой и еще попросили держаться за ручку. Ужасно стеснялся.
- Вы симпатичный, и не сомневаюсь - нравились одноклассницам…
Да, некоторые пристально, многозначительно смотрели, а меня это раздражало.
С ЛЮБИМОЙ ДЕВУШКОЙ, БАЛЕРИНОЙ ЭЛЕОНОРОЙ СЕВЕНАРД, О КОТОРОЙ ПИСАЛИ, ЧТО ОНА ПРАПРАВНУЧКА ЛЕГЕНДАРНОЙ МАТИЛЬДЫ КШЕСИНСКОЙ
Вы признавались в интервью, что лишь дважды были серьезно влюблены… Сейчас стало известно о вашем романе с прелестной двадцатилетней балериной из Санкт-Петербурга, Элеонорой Севенард. Это третья любовь в жизни?
По большому счету первая. Раньше я был падок исключительно на красоту, содержание меня мало волновало. Мне порой везло на капризных. С Элей у меня все по-другому. Сейчас я испытываю такой накал чувств, что уже не помню, как было раньше.
- Как вы встретились?
Накануне Нового года были гастроли в Греции, партнерша, с которой я должен был танцевать, не смогла прилететь - и ее заменила Элеонора. Мы не были до этого знакомы, но я видел, как она танцует, насколько она утонченная, изящная, не похожа на других и явно образованная. Девушка из хорошей семьи. И эти мои мысли о ней полностью подтвердились в реальности. Эля даже превзошла ожидания. Она меня сразила наповал своей добротой и заботливостью. Получилось так, что на сцене я сильно подвернул ногу, она у меня распухла, а нам предстояло из Афин лететь в Японию. Если бы я был один, то сошел бы с ума. Разумеется, партнерши всегда поддерживают морально, но тут меня прямо накрыло теплой волной неравнодушного внимания, исходящего от этой юной девушки. Эля меня занимала интересной беседой, старалась отвлечь, и в какой-то момент я поймал себя на том, что забыл о ноге - и напрочь ушло состояние тревожности. Естественно, когда мы расстались, я начал ощущать ее нехватку и предпринял действия, чтобы мы были вместе.
- Красиво ухаживали?
Романтично.
- Скоро год, как вы пара, какие новые черты вы открыли за это время в избраннице?
Эля умна не по годам. Я чувствую, как она меня ценит и при этом никогда ничего не просит. Она надежный друг, который всегда подставит плечо, и я знаю, что могу ей доверять как себе. Главное, к ней хочется возвращаться. Я впервые ловлю себя на этом ощущении. Раньше улетал на гастроли, и ничто домой меня не тянуло, а тут я скучаю. Эля, по-моему, эталонная спутница жизни. Я счастлив, что нашел своего человека. И она так непринужденно влилась в нашу семью… Маме очень нравится моя девушка. (Улыбается.) Надеюсь, мы с Элей будем вместе не только дома, но и на сцене. У нас уже есть один совместный проект - балет «Анна Каренина».
- Элеонора пришла в Большой театр из АРБ им. А. Я. Вагановой, и она в кордебалете сейчас танцует, верно?
Да, но с ее мозгами и талантом долго она там не пробудет, я уверен. Ее ждут большие высоты.
- За ней же еще тянется шлейф легенды о ее родственных связях с Матильдой Кшесинской…
Эля очень правильно к этому относится: не кичится данным фактом, считает, что сама должна доказывать свое право быть на сцене. Для нее это отличный стимул прогрессировать. И я буду ей помогать.
Я всегда только так и танцую. Но если говорить о жизни частной, то этим летом после выступлений в Нормандии, в Довилле, в маленьком театре при казино, приуроченным к годовщине представления там Сергеем Дягилевым «Видение Розы» с Вацлавом Нежинским, мы с коллегами поехали в Лондон. И вот там в один из свободных вечеров отправились в паб, взяли чудесное пиво, ну и весело станцевали под современные ритмы. (Улыбается.)
Belcanto.ru продолжает публиковать интервью с артистами балета, хореографами, балетмейстерами и педагогами — российскими и зарубежными. Рубрику интервью с молодыми исполнителями будет вести Катерина Кудрявцева. Первым, с кем поговорила Катерина — солист Большого театра Денис Родькин. Он работает в театре четвертый сезон под руководством . За последние полтора года Родькин с блеском дебютировал в таких балетах как «Спящая красавица» (партия Голубой птицы в новой редакции Юрия Григоровича), «Дочь фараона» (партия Таора), « » (партия князя Курбского). Репетирует заглавную партию в балете «Спартак».
— Кроме Вас попадал кто-то из «Гжели» (Денис Родькин окончил хореографическое училище при Театре танца «Гжель» — прим. ред. ) в Большой театр и становился там солистом?
— Да нет, никто не попадал и никто не становился. Возможно, потому что «Гжель» в статусе хореографического училища существует только с 2003 года. Хотя муниципальная детская балетная школа при театре «Гжель» была создана гораздо раньше. В Большом есть ребята не из МГАХ, а, например, из школы Г. Ледяха, но они в кордебалете…
— Если бы такой человек был, имело ли это для Вас значение?
— Если человек способный, с хорошими данными, так для меня это даже плюс, я бы гордился тем, что в «Гжели» воспитывают таких учеников.
— Ваш педагог в театре Николай Цискаридзе говорил, что у Вас школа «ненашенская». Вы это сами ощущаете? Какие-то пробелы в образовании чувствуете?
— Конечно. Пробелы — это начальные классы в основном. В принципе то, что я попал в Большой, — это мое очень большое желание танцевать. Да, если бы я учился в Академии хореографии, мне было бы сейчас проще. Но неизвестно, какое было бы у меня желание. В моем случае сам факт, что я попал из «Гжели» в Большой, меня вдохновлял. Сейчас я не могу сказать, что я — невыученный человек, ведь я четвертый год с таким педагогом! Когда я пришел, было очень много проблем, но сейчас большинство из них уже исправил.
— Всему ли можно научиться? Или есть в балете такие вещи, которым научиться нельзя?
— Какое-то внутреннее чутье, ощущение движений, манеры — это во многом от Бога. Но если говорить о технике, то научиться можно всему. Другой вопрос — будет ли это смотреться. Можно и медведя научить делать тур, но это не будет смотреться. Если у человека нет данных от природы, то сколько его ни учи, короткие ноги длиннее не станут. И если кто-то с короткими ногами делает на сцене пусть даже сумасшедшие трюки, повороты в воздухе, и если все это не смотрится, то эти трюки не имеют никакого значения, и смысла в этой профессии тоже нет. Но вот если, например, у Н. Цискаридзе, А. Уварова ноги длинные, я же не скажу, что они короткие… Так что диссонанс пропорций — это то, что не исправишь никак.
— В списке «хороших данных», что бы Вы поставили первым?
— Если это мальчик, то у него должен быть обязательно рост. Для мужчины в балете рост — это очень важно, тем более на сцене Большого театра. Эта большая сцена подразумевает больших танцовщиков. Маленькие тут не смотрятся. И фигуры должны быть оформленными. Люди, которые здесь танцевали: Александр Ветров, Михаил Лавровский, Александр Богатырёв, Ирек Мухамедов были оформленными и смотрелись за счёт этого высокими.
— Вы сразу, как попали в Большой, пришли к Цискаридзе?
— Нет, не совсем сразу. В один момент, когда основная труппа уехала на гастроли в Испанию, классы давали только два педагога: прима-балерина Надежда Грачева (в настоящее время Н. Грачева — ведущий педагог в Большом — прим. ред. ) и Николай Цискаридзе. Я сначала пошел к Грачевой, потому что к Цискаридзе идти очень боялся — все говорили: он такой строгий, у него не расслабишься, он на тебя будет кричать… Ну, естественно, я, новенький, попав в театр, поверил этому.
Но когда пришел к Грачевой, мне было там настолько тяжело, ноги не в форме после лета, давно не занимался, что я подумал: ладно, схожу на класс к Цискаридзе, терять мне нечего. Пришел… и мне понравилось. Понравилось, что он на меня в течение всего урока смотрел, делал замечания. И особенно понравилось в конце, когда дошли до прыжков. А с прыжками у меня никогда проблем не было. Цискаридзе удивился — у меня рост 186, и большая редкость, когда при таком росте прыжок очень большой. Он сказал: «У тебя хорошие данные, ты можешь хорошо танцевать, теперь начинай думать головой». И я стал ходить к нему на класс. Со мной работали так же, как в школе. Ведь когда ты в театр приходишь, по сути, на тебя никто не смотрит, ты никому не нужен. А ему как-то я стал интересен. И мне польстило, что такая личность, как Цискаридзе, работает с мальчиком из «Гжели». Со временем мы с ним начали что-то готовить.
— Так ли, действительно, сложен класс Цискаридзе?
— Можно привыкнуть. Его класс правильно готовит тебя к репетициям, прогревает все. Очень важно, чтобы организм танцовщика к репетициям подошел гретым, чтобы не было травм, чтобы в танце комфортно себя чувствовать. Конечно, кто-то сейчас может сказать, что вот я хвалю класс Цискаридзе, потому что он — мой педагог, но я на самом деле считаю, что его класс — самый что ни на есть полезный из всего театра, потому что заставляет тебя работать и двигаться вперёд.
— Ну, а правда ли, что Цискаридзе немного жестко ведет класс?
— Это просто дисциплина, он не дает расслабиться. Но если я все буду делать правильно, слушать его замечания, выполнять то, что он говорит, то ни о какой жесткости речи идти не может. Понятное дело, что не всё до конца и сразу от меня зависит. Иногда мне нужно время, чтобы понять то или иное движение… Просто его жесткость заключается в том, что он хочет быстрого результата, а это очень важно в балете: ведь наша профессия заканчивается, по большому счету, в 35 лет. И нужно быстрее выжимать из себя то, на что ты действительно способен.
— В футболе есть понятие «играющий тренер». По аналогии можно сказать, что Цискаридзе…
— Танцующий учитель. И это очень важно. Ведь если учитель закончил танцевать, он не может уже так хорошо показать движение, как раньше, — он может только объяснить. А Цискаридзе, кроме того, что объясняет, может еще и показать в полную ногу, как это правильно исполняется. А увидеть в балете точно лучше, чем услышать.
— А что конкретно Вы взяли от Цискаридзе?
— Дисциплину: нельзя на уроке вести себя разнузданно-разболтанно, это мешает твоей профессии. Еще научился продумывать свои действия: сначала подумать, потом сделать, не наоборот. Ну, и чисто технические движения, естественно, тоже от него взял. Jete, например, только «с него» учил: ведь он jete en tournant (высокие прыжки по кругу — прим. ред. ) лучше всех в мире делает. И что касается того, как вести себя на сцене, актёрскому мастерству — этому тоже я учусь у него. Естественно, также у Лавровского, Владимирова, Барышникова. Есть их записи. Вот Богатырев — идеальный Принц для меня. Манера Александра Годунова очень мне близка.
— Хорошее «с человека» брать всегда полезно. У тебя все равно не получится скопировать на сто процентов так, как у него, но, возможно, это так же получится хорошо, как у него. Если, например, Барышников великолепно делал два тура в воздухе, двойной кабриоль, то надо копировать прием. И если ты научишься этому приему, это будет на тебе выглядеть хорошо. Если взять темперамент от Михаила Лавровского, повороты головы, взгляд — от Юрия Владимирова, то это будет выглядеть хорошо на тебе, но не будет смотреться, как смотрится у них.
— Вы сейчас, кроме работы в Большом, еще высшее образование получаете…
— Да, Академию хореографии заканчиваю по специальности «Педагогика балета», но, скажу честно, диплом конкретно для меня во многом — формальность. Главное — у меня есть педагог в театре, я вижу и слышу, как он учит, и, если я когда-то захочу преподавать, то, естественно, обращусь вот к этому практическому опыту. И еще: несмотря на то, что Цискаридзе и Илья Кузнецов, руководитель моей дипломной работы, были одноклассниками, и оба утверждают, что они — наследники пестовской методики (Петр Пестов (1929—2011) — один лучших педагогов МАХУ — прим. ред. ), у них абсолютно разный подход, методика кардинально отличается, и я, конечно же, больше склонен верить Цискаридзе, потому что этот человек состоялся в профессии как нельзя больше. Ну, что поделать, если мне ближе объяснение battement tendu как легкого движения, где я «отпускаю» мышцу ноги, а не «выдираю зуб без заморозки». Ведь танцевать надо начинать с самого станка! Но вообще в Академии очень много хороших педагогов, и я им очень благодарен.
— Много лет назад Вас мама привела учиться танцу. Вы ведь не просили ее об этом?
— Я был категорически против. Первое, что я подумал тогда — мне придется натягивать штаны, которые больше похожи на колготки! Мне, как мальчику, это было неловко. Но мама сказала: «Что ты! Мы же идем в училище при «Гжели», тебе там дадут сапожки». А меня, надо сказать, не интересовали не то что сапожки, вообще, танец не интересовал никакой и никак. И чтобы пришла такая мысль — заниматься балетом! Такого никогда не было. Это все мама.
— Но в то же время Вы не особо сопротивлялись?
— Первые полгода сопротивлялся, придумывал, почему я не могу пойти на урок, что у меня болит голова или нога. Мама понимала, что я придумываю. Но она понимала и то, что мне нужно время, чтобы заставить себя преодолеть все это. Потом я втянулся, появились друзья, работа, которая мне понравилась. Меня увлекли народные танцы, от них какая-то хорошая энергия шла. Но вот на первом курсе, как-то в один момент все поменялось, и я захотел танцевать классический балет. Сейчас не помню, почему так резко. Может, посмотрел какую-то запись. Захотелось выбиться из той массы ребят, которые стояли со мной у станка — они все собирались танцевать народный танец. А мне захотелось что-то свое. В зеркало видел, что у меня данные чуть-чуть получше, чем у других ребят. Рост побольше, ноги ровнее, подъем был, прыжок большой. Я видел, что на этом можно в балете как-то сыграть. И на третьем курсе я уже понял, что всё — это моя профессия, я без этого жить не смогу.
— Что по-настоящему Вас стало в балете привлекать?
— Наверное, все-таки техническая сторона. Меня впечатлял в партии Спартака. Он феноменально какие-то прыжки делал, с бешеной энергией, потрясающим актерским мастерством. Я захотел почувствовать себя на сцене таким же. И я понимал, что надо идти в Большой театр, чтобы все это танцевать. Как будто знал, что так должно произойти. Хотя попал в этот театр случайно. Подошел в конце третьего курса к своему педагогу, Андрею Евдокимову, в прошлом солисту ГАБТа, и спросил: «Когда просмотр в Большой театр?». Он говорит: «Завтра». И на мой второй вопрос — «Можно пойти попробовать?» — ответил: «Попробуй, но тебя не возьмут, потому что там всех своих всегда берут». Там, если приходят юноши в Большой театр, они уже «засветились» в каком-то конкурсе, у кого-то есть золотые медали, кто-то танцевал на отчетном концерте в ГАБТе. А я нигде не был, «как снег на голову, свалился». Но пришел, меня просмотрели. И опять же из-за того, что я был самый высокий среди тех, кого просматривали, меня взяли. Геннадий Янин, который заведовал тогда балетной труппой, сказал: «Мы тебя возьмем, нам нужна «мебель», чтобы держать пики сзади, но на большее не рассчитывай». Я подумал: «Ну, вы меня возьмите, а дальше мы посмотрим»... И вот уже на четвёртый год стал солистом. Но вообще-то стать им было не просто: мне приходилось и приходится доказывать всё через танец. Стараюсь всегда делать все лучше всех. И в принципе то, что я ввелся в такие серьезные спектакли, как «Иван Грозный», «Дочь фараона», «Пламя Парижа», я доказал, что могу это делать и делать с какими-то своими красками.
— Педагоги и в училище говорили в начале, что ничего не получится?
— Так тогда это было мне на руку. Думал, не получиться, и, слава богу, уйду. Помню, как в начале урока мы лежим все на ковриках, данные разрабатываем, выворачиваем ноги, и меня всегда клали не то что в последнюю линию, а в какую-то нулевую, чтоб за спиной стоял у педагога. И вот был момент, когда движение «качалочку» мы делали по линиям. Начинала 1-я линия, 2-я, 3-я, а потом я, один, качался. Педагог в это время с каким-то другим педагогом смотрел на учеников и говорил: «Ну, вот эта ничего девочка, вот тот ничего мальчик», а когда я начинал, то: «А этот вообще ничего не может». И рукой махал… Я, конечно, маме говорил, что у меня нет способностей, да только она мне: «Ты работай, не слушай никого, просто работай». И в итоге она оказалась права.
— Но ведь в чем-то такое бесповоротное мнение педагогов, как иногда и диагноз врачей, может стать приговором, поставить крест…
— Что я понял в училище, так это то, что нельзя расстраиваться из-за замечаний педагогов, нельзя их слушать, если они говорят какие-то обидные вещи. Думаю, бывает еще какой-то элемент зависти. Некоторые педагоги в училище понимали, что они так не могли и не смогут никогда. У меня там было четыре педагога. Один из них всегда отворачивался от меня и смотрел на мальчика, у которого абсолютно не было данных. Я не мог понять, почему? Старался еще больше, больше, меня это подхлестывало. В итоге я оказался в Большом театре, а мальчик ушел в армию. От педагогов нужно какие-то правильные замечания брать. А если расстраиваться и принимать все близко к сердцу, то это может повредить психику, особенно детскую. Я быстро научился игнорировать какие-то унижения этого педагога, понимая, что все сложится так, как я хочу, а не так, как ему удобно.
— Вы в 15 лет ломали ногу. Что значит для танцовщика сломать ногу?
— Если бы это произошло сейчас, то карьера была бы перечеркнута сразу. А тогда… Мы каким-то носком в футбол в балетном зале играли перед уроком гимнастики. И мальчик из народного отделения попал мне в малую берцовую кость со всего размаха. Ноги у меня тогда еще были совсем тоненькими, не окрепшими. В результате я три месяца пробыл в гипсе. Восстанавливался полгода. Но это меня многому научило. Я был бесшабашным, мог порепетировать, мог в футбол поиграть. А потом понял: если я чего-то хочу, то мне надо все свои физические и моральные силы сконцентрировать на балете.
— А в детстве, еще до балета, кем хотелось стать?
— Машинистом товарного поезда. Серьезно. Я каждое лето ездил в Красноярский край к бабушке с дедушкой, и так как мы были не самые богатые люди на земле, ездили на поезде. И мне настолько нравилось смотреть в окно, что хотелось связать жизнь с путешествиями. И вот я и подумал — стану машинистом товарного поезда Москва — Владивосток, причем буду ездить, не меняя маршрута. Одно время мечтал быть историком.
— Возвращаясь к балету, скажите, насколько это мужская профессия? Ведь и мальчиков тут не так много, и колготки, о которых Вы говорили…
— Это самая мужская профессия. Одна из самых мужских. Слабаки здесь успехов не добиваются. Это адский физический труд, все вариации мужские требуют настоящей физической подготовки, когда ты за кулисы после вариации забегаешь, и тебе не хватает воздуха, и это надо преодолеть, потому что опять на сцену идти. Вот здесь проявляется мужской характер.
— Какие амплуа, роли Вам ближе?
— В «Лебедином озере» я могу танцевать и Злого гения и Принца. В «Спартаке» — и Спартака и Красса. Все роли мне близки абсолютно. Образ, если хорошенько подготовлюсь, могу сделать любой. Особенно в балетах Ю. Н. Григоровича, где ты не только техническую сторону свою показываешь, а еще и актерскую.
— Одна из последних Ваших ролей, о которых говорят, — . Даже для историков эта личность не совсем понятна…
— Создавать какой-то конкретный исторический образ, наверное, глупо было бы. По большому счету, не известно, кто же такой был этот Курбский. Но так как я широкоплечий и в труппе, наверное, один из самых высоких, я старался создать образ бесстрашного русского богатыря. Я должен был двигаться широко, должен был прыгать — занимать пространство, чтобы захватить энергией своего героя зал. Не могу сказать, что при подготовке роли я ездил на какие-то развалины, где Курбский, может, бывал. Вряд ли это могло помочь. Но, естественно, прочитал переписку Курбского с Иваном, потому что важно было узнать, из-за чего он совершил предательство. Хотя я его не считаю предателем, он убежал, просто свою жизнь спасая. Его задавила эта система, он больше не мог здесь оставаться, среди обмана, среди недоверия. И в моем танцевальном моменте Курбский был положительным героем. Раньше же создавали отрицательный образ. И поэтому я решил, что буду другим.
— Может быть, в советские времена трактовка роли была иной? Сейчас время демократичнее — означает ли это, что и понимание роли может быть более свободным?
— Трудно что-то сказать, но в любом случает, каждый танцовщик сам трактует для себя роль. Главное, чтобы он попал в логику спектакля: ведь если ты — князь Курбский, то не можешь играть царя. Нужно создавать образ логичным, но всегда, когда танцовщик мыслит — это правильно, и что касается Григоровича, он относится к этому хорошо. Борис Акимов или Андрис Лиепа, быть может, и хотели сделать из Курбского положительного героя, но что-то в их внешности было такое, что когда они появлялись первый раз на сцене, было сразу видно: этот человек — предатель, он предаст царя, предаст Россию. Когда я выходил на сцену, этого ничего не должно было быть видно, предвещать, что я могу предать и убежать за границу. Вот в этом отличие.
— Либретто балета делает упор на отношения Ивана — Анастасии — Курбского…
— Любовный треугольник создан только для балета. К истории это не имеет отношения. Вообще, по истории, Курбский не меньше, чем Иван, претендовал на престол. Но Иван себя провозгласил… Надо быть очень хорошим историком, чтобы во всем этом разбираться.
— Вы — левша. Трудно с этим танцевать. Наверное, большинство партий поставлено для правшей?
— Я левша в жизни. И в балете левша. Так что, бывает, конечно, неудобно. Но вот все балеты Григоровича поставлены для левшей. Юрий Николаевич сам был балетным левшой, не знаю, как он пишет, но как танцовщик был левшой. И «Щелкунчика», и «Спартака» он ставил на Васильева, который тоже был левшой. И в его балетах мне очень удобно. Что касается балетов Баланчина, Лакотта, там уже многое приходится изменять под себя. Не меняя хореографический рисунок, но изменяя многие движения в другую сторону. Признаться, вправо я вообще не умею вращаться. Ведь это то же самое, что писать не той рукой, какой привык. Приходится, конечно, иногда, и вправо могу сделать два пируэта, но влево — пять или шесть.
— Над чем Вы сейчас работаете?
— Только что участвовал в гала-концерте в Италии, танцевал па де де из балета «Талисман» в новом проекте «Будущие звезды Бенуа де ля Данс». Сейчас учу партию Спартака. Премьера, надеюсь, состоится в конце апреля.
— Как проходит подготовка роли с Вашим педагогом?
— Сначала любому артисту надо выучить хореографический текст. Потом Цискаридзе ставит координацию движений для того, чтобы всё смотрелось легко и красиво. А там уже над техникой работаем. Когда хореографический рисунок полностью «в ногах», когда уже и техника, и координация, и правильные повороты головы отработаны, начинаем работать над образом. Что касается образа, то танцовщик его, конечно же, должен чувствовать сам. Николай Цискаридзе может почувствовать это так, я могу почувствовать по-другому. Не всегда то, что он чувствует для себя, ляжет хорошо для меня.
— Можно ли говорить, что Цискаридзе на что-то больше обращает внимание, на что-то меньше?
— Он на все обращает внимание — и на образ, и на технику. Хороший танцовщик должен быть и техничным, танцевать с правильной координацией. И он должен быть артистом. Ведь мы работаем в театре, а не в цирке. Мы должны до зрителя доносить тот спектакль, который они хотят увидеть. А не просто трюки в воздухе. Тем и славится русская школа, что техника и образ идут вместе. Но основной акцент все же делается на образ.
— Большой театр будет ставить . Репетиции уже начались? И будете ли принимать участие в этом спектакле Вы?
— Не знаю, насколько точно танцую я или нет, но знаю, что хореографы ходили по залам, отбирали людей, и кастинг уже был. А кто будет участвовать, нам еще не сообщали.
— Есть ли у Вас хобби, и вообще остается ли что-то в жизни, кроме балета?
— Хобби — отдыхать, ничего не делать. Не думать о том, что будет завтра, что завтра опять задыхаться… Люблю фильмы смотреть. Особенно с Де Ниро, Ди Каприо. Люблю их образы. Как актеры они живут в роли. Недавно, например, посмотрел с Ди Каприо «Остров проклятых». Его герой попадает в психологическую не то, чтобы клинику, но на остров, где содержатся не от мира сего люди, и в итоге сам становится таким же. Он настолько вжился в эту роль, что даже не могу понять, как он потом пришел в себя после съемок, потому что уже зрителю самому можно с ума сойти.
— Берете ли вы что-то из тех же фильмов для себя, как артиста балета?
— Из фильма С. Эйзенштейна «Иван Грозный» я какой-то дух взял того времени. Не могу сказать, что взял точный грим, точный образ Курбского, но взгляд — это я взял оттуда…
— И несколько блиц-вопросов. Три самые положительные вещи в балете?
— Это, наверное, сила воли, выносливость и красота.
— А три самые отрицательные?
— Урок классического танца, постоянная нехватка сил, и иногда — какие-то нехорошие взаимоотношения между людьми в театре.
— То, что из Большого украли занавес — байка?
— Думаю, да. Во всяком случае, я такого не слышал. Занавес весит, бог знает сколько. Знаете чем его надо оттуда вытаскивать? С таким же успехом можно и колонну украсть. Или этого с крыши… Аполлона.
Беседовала Катерина Кудрявцева
В публикации использованы фотографии Валерии Комиссаровой, Марины Радиной, а также фотографии из личных архивов Дениса Родькина и Екатерины Владимировой
