Олег Васильевич Волков
Погружение во тьму
Белая книга России
…Я поздно встал, и на дороге Застигнут ночью Рима был.
Ф. И. Тютчев. Цицерон.
И я взглянул, и вот, конь бледный и на нем всадник, которому имя смерть, и ад следовал за ним…
Откровение св. Иоанна (гл. 6, стих, 8)
Ольге, дочери моей, посвящаю
НЕСКОЛЬКО ВВОДНЫХ ШТРИХОВ (вместо предисловия)
…Голые выбеленные, стены. Голый квадрат окна. Глухая дверь, с глазком. С высокого потолка свисает яркая, никогда не гаснущая лацпочка, В ее слепящем свете камера особенно пуста и стерильна; все жестко и четко. Даже складки одеяла на плоской постели словно одеревенели.
Этот свет - наваждение. Источник неосознанного беспокойства. От него нельзя отгородиться, отвлечься. Ходишь ли маятником с поворотами через пять шагов или, закружившись, сядешь на табурет, - глаза, уставшие от знакомых потеков краски на параше, трещинок штукатурки, щелей между половицами, от пересчитанных сто раз головок болтов в двери, помимо воли обращаются кверху, чтобы тут же, ослепленными, метнуться по углам. И даже после вечерней поверки, когда разрешается лежать и погружаешься в томительное ночное забытье, сквозь проносящиеся полувоспоминания-полугрезы ощущаешь себя в камере, не освобождаешься от гнетущей невозможности уйти, избавиться от этого бьющего в глаза света. Бездушного, неотвязного, проникающего всюду. Наполняющего бесконечной усталостью…
Эта оголенность предметов под постоянным сильным освещением рождает обостренные представления. Рассудок отбрасывает прочь затеняющие, смягчающие покровы, и на короткие мгновения прозреваешь все вокруг и свою судьбу безнадежно трезвыми очами. Это - же луч прожектора, каким пограничники вдруг вырвут из мрака темные береговые камни или вдавшуюся в море песчаную косу с обсевшими ее серокрылыми, захваченными врасплох морскими птицами.
Я помню, что именно в этой одиночке Архангельской тюрьмы, где меня продержали около года, в один из бесконечных часов бдения при неотступно сторожившей лампочке, стершей грани между днем и ночью, мне особенно беспощадно и обнаженно открылось, как велика и грозна окружающая нас "пылающая бездна…" Как неодолимы силы затопившего мир зла! И все попытки отгородиться от него заслонами веры и мифов о божественном начале жизни показались жалкими, несостоятельными.
Мысль, подобная беспощадному лучу, пробежала по картинам прожитых лет, наполненных воспоминаниями о жестоких гонениях и расправах. Нет, нет! Невозможен был бы такой их невозбранный разгул, такое выставление на позор и осмеяние нравственных основ жизни, руководи миром верховная благая сила. Каленым железом выжигаются из обихода понятия любви, сострадания, милосердия - а небеса не разверзлись…
В середине тридцатых годов, во время генеральных репетиций кровавых мистерий тридцать седьмого, я успел пройти через круги двух следствий и последующих отсидок в Соловецком лагере. Теперь, находясь на пороге третьего срока, я всем существом, кожей ощущал полную безнаказанность насилия. И если до этого внезапного озарения - или помрачения? - обрубившего крылья надежде, я со страстью, усиленной гонениями, прибегал к тайной утешной молитве, упрямо держался за веру отцов и бывал жертвенно настроен, то после него мне сделалось невозможным даже заставить себя перекреститься… И уже отторженными от меня вспоминались тайные службы, совершавшиеся в Соловецком лагере погибшим позже священником.
То был период, когда духовных лиц обряжали в лагерные бушлаты, насильно стригли и брили. За отправление любых треб их расстреливали. Для мирян, прибегнувших к помощи религии, введено было удлинение срока - пятилетний "довесок". И все же отец Иоанн, уже не прежний благообразный священник в рясе и с бородкой, а сутулый, немощный и униженный арестант в грязном, залатанном обмундировании, с безобразно укороченными волосами - его стригли и брили связанным, - изредка ухитрялся выбраться за зону: кто-то добывал ему пропуск через ворота монастырской ограды. И уходил в лес.
Там, на небольшой полянке, укрытой молодыми соснами, собиралась кучка верующих. Приносились хранившиеся с великой опаской у надежных и бесстрашных людей антиминс и потребная для службы утварь. Отец Иоанн надевал епитрахиль и фелонь, мятую и вытертую, и начинал вполголоса. Возгласил и тихое пение нашего робкого хора уносились к пустому северному небу; их поглощала обступившая мшарину чаща…
Страшно было попасть в засаду, мерещились выскакивающие из-за деревьев вохровцы - и мы стремились уйти всеми помыслами к горним заступникам. И, бывало, удавалось отрешиться от гнетущих забот. Тогда сердце полнилось благостным миром и в каждом человеке прозревался "брат во Христе". Отрадные, просветленные минуты! В любви и вере виделось оружие против раздирающей людей ненависти. И воскресали знакомые с детства легенды о первых веках христианства.
Чудилась некая связь между этой вот горсткой затравленных, с верой и надеждой внимающих каждому слову отца Иоанна зэков и святыми и мучениками, порожденными гонениями. Может, и две тысячи лет назад апостолы, таким же слабым и простуженным голосом вселяли мужество и надежду в обреченных, напуганных ропотом толпы на скамьях цирка и ревом хищников в вивариях, каким сейчас так просто и душевно напутствует нас, подходящих к кресту, этот гонимый русский попик. Скромный, безвестный и великий…
Мы расходились по одному, чтобы не привлечь внимания.
Трехъярусные нары под гулкими сводами разоренного собора, забитые разношерстным людом, меченным страхом, готовым на все, чтобы выжить, со своими распрями, лютостью, руганью и убожеством, очень скоро поглощали видение обращенной в храм болотистой поляны, чистое, как сказание о православных святителях. Но о них не забывалось…
Ведь не обмирщившаяся церковь одолевала зло, а простые слова любви и прощения, евангельские заветы, отвечавшие, казалось, извечной тяге людей к добру и справедливости. Если и оспаривалось в разные времена право церкви на власть в мире и преследование инакомыслия, то никакие государственные установления, социальные реформы и теории никогда не посягали на изначальные христианские добродетели. Религия и духовенство отменялись и распинались евангельские истины оставалидь неколебимыми. Вот почему faK ошеломляли и пугали открыто провозглашенные принципы пролетарской "морали", отвергавшие безотносительные понятия любви и добра.
1900, 21 января . — Родился в Тверской губернии в дворянской семье. Отец - Василий Александрович Волков, директор правления Русско-Балтийских заводов, мать Александра Аркадьевна - из рода флотоводцев Лазаревых.Сестра - Наталья (в замужестве Голицына), брат -Всеволод.
1917. — Окончание Тенишевского училища. Подготовка к поступлению в университет.
1917-1919. — Жизнь семьи в имении (Никольская волость Новоторжского уезда Тверской губернии).
1922-1928. — Работа переводчиком в Миссии Нансена, у корреспондента Ассошиэйтед Пресс, у концессионеров, в греческом посольстве.
1924. — Брак с Софьей Всеволодовной Мамонтовой (1904-1991).Рождение дочери Марии (1924-2005), в замужестве Игнатченко.
1928, февраль. — Первый арест О.В. Волкова. Внутренняя тюрьма НКВД в Москве. Бутырская тюрьма. Г.М. Осоргин.
1928-1929. — Приговор Особого Совещания при НКВД: 3 года ИТЛ. Этап на Соловки. Кемьский пересыльный пункт. Соловецкий лагерь особого назначения. Условия заключения в лагере. Духовенство. Мусаватисты. Сектанты. Якуты. Работа статистом санчасти.
1920-е гг. — Высылка сестры из Ленинграда.
1929-1931. — Работа переводчиком технической литературы.
1931, март. — Второй арест, совместно с братом-Всеволодом. Тюрьма Тульского НКВД. Следствие над крестьянами. Голодовка. Освобождение брата (погиб на строительсве Беломорско-Балтийского канала). Перевод в Тульскую областную тюрьму.
1931, осень - 1933, конец лета. — Отправка через Кемьский пересыльный пункт на Соловки. Работа счетоводом лесного отдела, истопником и уборщиком при лесничестве, чернорабочим на звероферме. Подготовка побега.
1932. — Первый арест жены (второй раз арестована в 1949, была в лагерях в Мариинске, Калуге. Сыктывкаре).
1933, конец лета - 1936. — Постановление о замене оставшегося срока ссылкой в Архангельск. Приезд жены в ссылку. Работа в филиале НИИ электрификации лесной промышленности. Рассказ Н.М. Путиловой о массовом расстреле на Соловках. Встречи с епископом Лукой (В.Ф. Войно-Ясенецким).
1935. -Рождение сына Всеволода.
1937, январь. — Приговор Особого Совещания при НКВД о заключении в ИТЛ на 5 лет как социально-опасного элемента.
1937, апрель - конец июля. — Перевод в Архангельскую городскую тюрьму. Этап до Котласского пересыльного пункта.
1937-1941, июнь. — Ухтинские лагеря (Коми АССР). Работа лесорубом на лесоповале. Пребывание в сангородке. Л.Ю. Новосильцева. Начало Великой Отечественной войны. Освобождение из лагеря в связи с окончанием срока.
1941-1942, весна. — Определение вольнонаёмным в геологическую партию в Сыктывкар. Работа в глухой тайге. Арест в Усть-Куломе. Возвращение в Княж-Погост (Ухтинские лагеря). Следствие в лагере.
1942, март - 1944, апрель. — Приговор: 4 года ИТЛ (ст. 58-10). Болезнь. Освобождение. Выбор места жительства в Азербайджане.
1944, весна-1946, лето. — Приезд в Кировобад. Работа преподавателем иностранных языков. Болезнь горла. Возвращение к семье в Малоярославец.
1946-1950. — Работа переводчиком в московских издательствах. Переезд в Калугу.
1950, весна - 1951. — Пятый арест. Калужская тюрьма. Приговор Особого совещания при МГБ: 10 лет ссылки в отдаленных районах СССР. Краснопресненская пересыльная тюрьма в Москве. Ссылка в Ярцево (Красноярский край).
1955-1980-е гг. — Возвращение в Москву. Приём в Союз писателей СССР (1957). Рассказы, очерки, публицистика. Работа над мемуарами «Погружение во тьму».
Второй брак (1960).
1992. — Присуждение Государственной премии РФ.
1996, февраль. — Скончался О.В. Волков. (Отпевание прошло в храме Святителя Николая в Старом Ваганькове.)
Дополнительные сведения
Волков О. В. Собр. соч. : в 3-х т. - М. : Энцикл. рос. деревень, 1994. - Т. 1: Два стольных града. - 640 с. : ил.
* сведения, выходящие за рамки воспоминаний, выделены курсивом
Книги похожие на Олег Волков - Погружение во тьму читать онлайн бесплатно полные версии.
-
Краткое описание
Сергей Юрский - Игра в жизнь
Игра в жизнь
Краткое описание
Константин Симонов - Свеча
Свеча
Краткое описание
Людмила Пожедаева - Война, блокада, я и другие…
Блокада Ленинграда - одна из самых трагических страниц в истории человеческой цивилизации - и это есть в книге. Такого примера высокой стойкости духа, мужества, трагических последствий не знала человеческая история - и это есть в книге.
Школьница в 16 лет в душевном порыве написала мемуары о том, как в 7 лет оказалась в адском хаосе войны, в страхе и боли, в ужасе, голоде, холоде блокады Ленинграда, а затем в Сталинграде; написала о том, как война калечит тела и души побежденных и победителей.
Прочитайте! Еще долго будет трудиться душа!
Война, блокада, я и другие…
Краткое описание
Яков Кедми - Безнадежные войны
Будучи прирожденным бойцом и «убежденным нонконформистом», автор этой книги всегда принимал брошенный вызов, не уклоняясь от участия в самых отчаянных схватках и самых «БЕЗНАДЕЖНЫХ ВОЙНАХ», будь то бескомпромиссная борьба за выезд из СССР в Израиль, знаменитая война Судного дня, которую Яков Кедми прошел в батальоне Эхуда Барака, в одном танке с будущим премьером, или работа в самой засекреченной израильской спецслужбе «Натив», которая считается «своего рода закрытым клубом правящей элиты Еврейского государства». Из всех этих битв он вышел победителем, еще раз доказав, что «безнадежных войн» не бывает и человек, «который не склоняется ни перед кем и ни перед чем», способен совершить невозможное. Якову Кедми удалось не только самому вырваться из-за «железного занавеса», но и, став директором «Натива», добиться радикального изменения израильской политики – во многом благодаря его усилиям состоялся массовый исход евреев из СССР в начале 1990-х годов.
Обо всем этом – о сопротивлении советскому режиму и межведомственной борьбе в израильском истеблишменте, о победной войне Судного дня и ошибках командования, приведших к неоправданным потерям, о вопиющих случаях дискриминации советских евреев в Израиле и необходимости решительных реформ, которые должны вывести страну из системного кризиса, – Яков Кедми рассказал в своих мемуарах, не избегая самых острых тем и не боясь ставить самые болезненные вопросы, главный из которых: «Достойно ли нынешнее Еврейское государство своего народа?»
Безнадежные войны
Краткое описание
Александр Абдулов - Хочу остаться легендой
…Судьба мне дарит фантастические вещи. Она доводит меня до определенного момента и говорит: «Здесь чуть правее, дерево обойди», - а я не вижу дерева… Иду дальше, а она мне опять шепчет: «Здесь левее возьми, не надо прямо - там стена, не стоит ее лбом прошибать», - а я не вижу эту стену… Сейчас я уже знаю, что все, что случается в моей жизни, случается не зря. Притом я убежден, что судьбу надо «готовить», воспитывая в себе качества, за которые она потом будет оберегать тебя.Александр Абдулов
Хочу остаться легендой
Краткое описание
Александр Север - Тайна сталинских репрессий
Настоящая книга представляет собой сенсационное историческое исследование, в котором на основе подлинных документов из архива ОГПУ-НКВД доказывается, что причиной знаменитых сталинских процессов против врагов народа была не политическая, а экономическая подоплека. По мнению автора, которое он убедительно аргументирует архивными изысканиями, все высокопоставленные враги народа на самом деле были не иностранными шпионами, а матерыми коррупционерами, наживавшимися на общенародном добре. Для того чтобы не нести на себе позорное клеймо вора, они и делали признания своего участия в самых чудовищных заговорах и преступлениях, которые до сих пор удивляют историков и читателей. Иначе зачем, например, чекистам фальсифицировать список ценных вещей изъятых у своего бывшего начальника Генриха Ягоды, который на суде не фигурировал в качестве основного доказательства его вины. Зато есть протоколы его допросов. Кто-то считает их полностью сфальсифицированными, кто-то утверждает, что в них есть достоверные факты, кто-то полностью верит всему изложенному в них. Для справки – тот же Генрих Ягода так и не реабилитирован.
Краткое описание
Джаннетт Уоллс - Замок из стекла
Всего за несколько недель эта книга превратила молодую журналистку Джаннетт Уоллс в одного из самых популярных авторов Америки. Престижные премии и приглашения на телевидение, первые строчки в книжных рейтингах и продажи миллионов экземпляров, желание Дженнифер Лоуренс исполнить главную роль в экранизации – «Замок из стекла» по праву можно назвать сенсацией в современной литературе.В этой книге Уоллс рассказывает о своем детстве и взрослении в многодетной и необычной семье, в которой практиковались весьма шокирующие методы воспитания. Многие годы Джаннетт скрывала свое прошлое, пока не поняла, что только освободившись от тайн и чувства стыда, она сможет принять себя и двигаться дальше.
Замок из стекла
Волков Олег Васильевич
Погружение во тьму
Олег Васильевич Волков
Погружение во тьму
Белая книга России
Автобиографическое повествование Олега Волкова охватывает период с 1917 года по семидесятые годы. В книге воссозданы обстоятельства жизни человека, подвергавшегося незаконным преследованиям, но сумевшего сохранить чувство человеческого и гражданского достоинства, любовь к Родине, много потрудившегося на ниве отечественной культуры.
Несколько вводных штрихов. (Вместо предисловия)
Глава первая. Начало длинного пути
Глава вторая. Я странствую
Глава третья. В Ноевом ковчеге
Глава четвертая. Гаррота
Глава пятая. В краю непуганых птиц
Глава шестая. На перепутье
Глава седьмая. Еще шестьдесят месяцев жизни
Глава восьмая. И вот, конь бледный
Глава девятая. И возвращаются ветры на круги своя
Глава десятая. По дороге декабристов
Послесловие
Э.Ф. Володин. Послесловие
Я поздно встал, и на дороге Застигнут ночью Рима был.
Ф. И. Тютчев. Цицерон.
И я взглянул, и вот, конь бледный и на нем всадник, которому имя смерть, и ад следовал за ним...
Откровецие св. Иоанна (гл. 6, стих, 8)
Ольге, дочери моей, посвящаю
НЕСКОЛЬКО ВВОДНЫХ ШТРИХОВ
(вместо предисловия)
Голые выбеленные, стены. Голый квадрат окна. Глухая дверь, с глазком. С высокого потолка свисает яркая, никогда не гаснущая лацпочка, В ее слепящем свете камера особенно пуста и стерильна; все жестко и четко. Даже складки одеяла на плоской постели словно одеревенели.
Этот свет - наваждение. Источник неосознанного беспокойства. От него нельзя отгородиться, отвлечься. Ходишь ли маятником с поворотами через пять шагов или, закружившись, сядешь на табурет, - глаза, уставшие от знакомых потеков краски на параше, трещинок штукатурки, щелей между половицами, от пересчитанных сто раз головок болтов в двери, помимо воли обращаются кверху, чтобы тут же, ослепленными, метнуться по углам. И даже после вечерней поверки, когда разрешается лежать и погружаешься в томительное ночное забытье, сквозь проносящиеся полувоспоминания-полугрезы ощущаешь себя в камере, не освобождаешься от гнетущей невозможности уйти, избавиться от этого бьющего в глаза света. Бездушного, неотвязного, проникающего всюду. Наполняющего бесконечной усталостью...
Эта оголенность предметов под постоянным сильным освещением рождает обостренные представления. Рассудок отбрасывает прочь затеняющие, смягчающие покровы, и на короткие мгновения прозреваешь все вокруг и свою судьбу безнадежно трезвыми очами. Это - щк луч прожектора, каким пограничники вдруг вырвут из мрака темные береговые камни или вдавшуюся в море песчаную косу с обсевшими ее серокрылыми, захваченными врасплох морскими птицами.
Я помню, что именно в этой одиночке Архангельской тюрьмы, где меня продержали около года, в один из бесконечных часов бдения при неотступно сторожившей лампочке, стершей грани между днем и ночью, мне особенно беспощадно и обнаженно открылось, как велика и грозна окружающая нас "пылающая бездна..." Как неодолимы силы затопившего мир зла! И все попытки от-городиться от него заслонами веры и мифов о божественном начале жизни показались жалкими, несостоятельными.
Мысль, подобная беспощадному лучу, пробежала по картинам прожитых лет, наполненных воспоминаниями о жестоких гонениях и расправах. Нет, нет! Невозможен был бы такой их невозбранный разгул, такое выставление на позор и осмеяние нравственных основ жизни, руководи миром верховная благая сила. Каленым железом выжигаются из обихода понятия любви, сострадания, милосердия - а небеса не разверзлись...
В середине тридцатых годов, во время генеральных репетиций кровавых мистерий тридцать седьмого, я успел пройти через круги двух следствий и последующих отсидок в Соловецком лагере. Теперь, находясь на пороге третьего срока, я всем существом, кожей ощущал полную безнаказанность насилия. И если до этого внезапного озарения - или помрачения? - обрубившего крылья надежде, я со страстью, усиленной гонениями, прибегал к тайной утешной молитве, упрямо держался за веру отцов и бывал жертвенно настроен, то после него мне сделалось невозможным даже заставить себя перекреститься... И уже отторженными от меня вспоминались тайные службы, совершавшиеся в Соловецком лагере погибшим позже священником.
