На презентации сборника статей «Горожанин. Что мы знаем о жителе большого города» в Институте «Стрелка» состоялась горячая дискуссия между его авторами: экономистом, социологом, политологом, философом и урбанистом. МОСЛЕНТА публикует ее текст в сокращенном виде, оставив главные обсуждавшиеся темы: современный горожанин - это величина постоянная или ускользающая? Готов ли современный горожанин стать хозяином двора, квартала или райноа, как это может выглядеть? И можно ли считать сообществом группу в соцсетях.
В дискуссии принимали участие: Виталий Куренной - кандидат философских наук, заведующий отделением культурологии Высшей школы экономики (ВШЭ), Алексей Новиков - кандидат географических наук, декан высшей школы урбанистики НИУ ВШЭ, Олег Шибанов - профессор финансов РЭШ, академический директор программ по экономике корпоративного университета Сбербанка Екатерина Шульман - политолог, доцент Института общественных наук РАНХиГС Григорий Юдин - социолог, философ. Кандидат философских наук, профессор Московской высшей школы социальных и экономических наук
Вилка между одиночеством и сообществом
Григорий Юдин: У нас сегодня нет образа города. Мы не очень понимаем, что это такое, по большому счету. Причем это не перманентная ситуация. Он у нас был. Он у нас пропал. Социология в значительной степени начинается в конце XIX - начале XX века, стартует вокруг проблемы города. Ее ключевым вопросом остается: как мы стали горожанами? Что это за новая социальность, которая появилась в городах? Основатели социологии смотрят на улицу и понимают, что у них нет аппарата для того, чтобы описывать эту социальность. И в этот момент у них появляется новый образ. Скажем, он появляется ярко у одного из отцов-основателей социологии Георга Зиммеля, который сам был, в общем, дитем города. Он говорит, что у горожан появляется такое пресыщенное отношение к жизни. Мир очень быстрый, мы имеем возможность доступа ко всему, что нам нужно, быстро получаем то, чего у нас нет. Если у нас нет чего-то сегодня, то оно у нас будет завтра, давайте будем честными перед собой. Мы пресыщаемся. И это нас сильно освобождает.
Виталий Куренной как-то недавно выдвигал провокационный тезис, что, мол, в последнее время появилась мода искать в городе сообщества. Зачем вы все ищете сообщества, когда город – это, по своей сути, то, что освобождает нас от власти сообщества, от идола рода, что снимает с нас давление? И действительно так было вначале XX века. Но это был первый шаг. Потом ситуация поменялась.
Потом выяснилось, что исходное противопоставление между атомизированным городом, где люди взаимодействуют друг с другом случайно... Где мы друг другу нужны в основном просто потому, что у нас есть какие-то потребности, которые другой может удовлетворить... Так вот, выяснилось, что надумано и искусственно противоставление между таким городом и условным селом или общиной, в которой мы чувствуем социальную плотность.
Потому что оказалось, что в городах тоже есть сообщества. Это первым делом выяснили ученики Зиммеля из Чикагской социологической школы. Тогда мы получили другой образ города, который, на самом деле, представляет собой не массу, не структурированное множество, а довольно сложную структуру отдельно существующих сообществ, между которыми есть определенные контакты.
Но потом и этот образ сломался благодаря тому, что капитализм слишком быстро начал разрушать эти структуры, переоборудовать и перестраивать города. На самом деле, на смену этому образу, по большому счету, сегодня ничего не пришло.
Мы по-прежнему находимся в этой вилке, условно говоря, между горожанином и городом, между одиночеством и сообществом, между свободным, отрешенным существованием и коллективностью. Понятно, что назад дороги нет. Понятно также, что этот образ атомизированного горожанина тоже не очень соответствует реальности.
Запрос на демократическое самоуправление
Григорий Юдин: Мы смотрим сегодня на горожанина, как это делал бы экономист, - как на какую-то функцию полезности, и говорим ему: «Мы тебе сейчас сделаем хорошо. У тебя функция полезности будет оптимизирована». Он отвечает: «Уберите руки от моего города». Мы говорим: «Послушай, что ты делаешь? Мы же лучше знаем, как нужно. У нас есть урбанисты, другие всякие специалисты, мы точно знаем, как надо. Тебе будет хорошо, поверь нам, действительно хорошо будет». В ответ он выходит на улицу, говорит: «Руки прочь! У меня есть право на мой город!».
Это даже не запрос на справедливость, это запрос хозяина. При этом что стоит за этим запросом? Кто его предъявляет? Он говорит: «Я здесь хочу быть хозяином». Это то, чего часто не слышат и не хотят слышать благоустроители – это запрос на демократическое самоуправление. Но что за ним стоит? Готов ли он действительно стать хозяином? Если готов, то в каком виде? Что это за такое сообщество, которое он хочет представлять? Готов ли он действительно включаться в политическую жизнь, или он выйдет сегодня на улицу, а завтра опять исчезнет, опять превратится в молчаливое большинство? Понятно, что помимо локальных должны быть какое-то другие виды сообществ, которые объединяли бы людей поверх территориальных границ, но при этом оставляли бы их горожанами. И что это за сообщество, мы сегодня не очень понимаем. Поэтому, да, мы сегодня не знаем, каков образ города. (…)
Мы не представляем, как устроен город
Алексей Новиков: Мне кажется, что наше незнание о городе – это залог свободы горожанина. И нужно в известной степени культивировать это незнание.
Один из моих любимых экономистов - это представитель австрийской школы, Фридрих фон Хайек, автор множества книг, в том числе «Дороги к рабству». В частности он говорил, что незнание есть залог свободы. И предполагать, что мы можем понять, как функционирует экономика и общество – это в значительной степени наглость с нашей стороны, и этим всегда грешили коммунисты, социалисты и так далее. И это невероятно самоуверенная позиция современных градостроителей и урбанистов, предполагающих, что они представляют, как устроен город и куда он движется.
Был еще замечательный экономист Фридман, который говорил о том, что нечего управлять экономикой. Единственное, чем мы можем управлять – это денежной массой: печатать деньги в нужном количестве и держать ставку процента. Остальное забудьте, потому что все это от лукавого, вы только устроите социализм, коммунизм и диктатуру.
Примерно так же, как мне кажется, устроена урбанистическая мысль в XX веке, и у меня есть большое подозрение, что градостроительные концепции XX века, особенно начала XX века – это, по сути дела, продолжение геополитики Маккиндера, Ратцеля, Хаусхофера и так далее. То есть это такие социально-инженерные концепции, составителям которых абсолютно точно понятно, как устроен горожанин, что ему надо. И, как вы говорили, четкое понимание функции полезности, без всяких сомнений.
Корбюзье чуть посложнее, но он все равно представлял себе общество весьма иерархически устроенным. Потом он это спроецировал на территории, и получился абсолютный маразм, частные последствия которого мы разгребаем сейчас в Москве. Значительная часть застройки 1960-70-х годов – это оно и есть.
А как было бы хорошо, если бы мы уважали наше незнание о горожанине. Мы можем, как любознательные люди, продолжать заниматься узнаванием города, изучать его. Но доктринизировать, переводить это свежее и зыбкое знание в практическую политику – самое последнее дело. По сути дела, это повторение ошибок столетней давности, когда социальные доктрины становились политическими, а политические становились диктаторскими.(…)
Самая задавленная часть политической системы
Екатерина Шульман (Е. Ш.): Регулярно приходится слышать: «Вообще мы не знаем, у нас города-то есть? Может, это не города никакие. И горожан-то у нас, может, нет, может, они вовсе и не горожане». Мне кажется, это какое-то очень местное и очень русское явление, характерное для цивилизаций догоняющего развития, которые все время сравнивают себя с какими-то образцами.
Термин – это не орден, который надо заслужить. «Наш пионерский отряд борется за присвоение ему звание Марата Казея». «Наш посад “Москва” борется за присвоение ему звания города». При этом на интуитивном и на бытовом уровне каждый отличит самый маленький город от самой большой деревни, каждый понимает, в чем, на самом деле, разница. Если мы говорим: «Да ну, неизвестно, это у нас вообще город или непойми что», то, давайте разберемся, а что такое город? И каким он должен быть, чтобы считаться правильным? Это Вена, Лос-Анжелес, Пхеньян, Буэнос-Айрес? Какой из них заслужил этот самый орден, и его с гордостью носит? Я бы в эту сторону особенно не уходила. Она мне кажется бесплодной. (...)
Повторю главный тезис из своей статьи в книге, которую мы представляем. В России городское население является угнетенным в политическом смысле, оно не репрезентировано политически, его интересы не представлены. Местное самоуправление – наиболее задавленная часть всей нашей политической системы, нашей государственной машины.
Прямые выборы мэров городов остались в 14 столицах или 85 субъектах федераций. Не устану повторять эту цифру. Во всех остальных - разные ублюдочные формы, типа двухступенчатых выборов, или разделение на сити-менеджера и мэра. Мэра выбирают, но у него нет прав, сити-менеджера назначают, но при этом у него есть права. Городские собрания также лишены прав. При этом 74,4% населения России живет в городах, как сообщает нам Росстат. (...)
Урбанизация – ключевой процесс XX века. Он шел с насилием, с бо́льшим насилием в странах типа России, которым не повезло с политическим системами, с меньшим насилием, но тоже с очень крутыми изменениями во всем остальном мире. Этот процесс привел большинство людей, большинство экономического оборота именно в города. Соответственно, когда там нет соответствующей адекватной, пропорциональной доли политической власти, это создаёт очень большое неравновесие и напряжение во всей политической системе. В этом смысле ключевая проблема с нашими городами – это их политическое бесправие, опять же, для меня. (…)
Великая возможность быть одиноким
Виталий Куренной: Главная мысль, которую я в тексте хотел донести, звучит следующим образом: возможность быть одиноким, а не принадлежать ни к какому сообществу – это великая уникальная историческая возможность современного города. И она, конечно, является чрезвычайно хрупкой, потому что эти сообщества, кланы, корпорации, банды и так далее, - они всегда сжирают город, эту возможность быть одиноким. Но нужно понимать, что город представляет нам редчайшую возможность быть одинокими, уединенными. И этой возможностью, по-хорошему, нужно уметь пользоваться.
Вернемся к Аристотелю
Екатерина задала политический вектор, откомментирую его. Мне кажется, упрек в какой-то тяге самобытности можно увидеть во всех рассуждениях о том, что у нас политические институты вроде бы и есть, но функционируют они недостаточно хорошо, еще недоработали мы.
На это же можно взглянуть другим образом. Есть традиция, которая говорит: «Все действительное - разумно». Если рассматривать связку политического и города, то существует важнейший образец, который идет сквозь тысячелетия, - это образец полисной жизни, которую нужно воплотить. А если внимательно прочитать знаменитое аристотелевское определение человека, как полисного существа, то эта дефиниция означает буквально следующее: человек не является человеком, пока не реализует свою полисную функцию, пока у него нет политической жизни.
И если так поставить вопрос, то все рассуждения о том, что у наших горожан нет возможности как-то нормально участвовать в политической жизни, будет означать довольно неприятную вещь: что они - не очень люди, они - неразумные животные. (…)
Виталий Куренной: Я-то как раз исхожу из того, что если политологи не фиксируют ту форму полисной жизни, значит она реализуется где-то в других институтах. Аристотелевское определение является, поверьте мне, чрезвычайно обязывающим. Ведь, согласно ему, если вы не реализуете эту полисную жизнь, значит, вы: a) либо рабы; b) либо варвары; c) либо - животные. (…)
Ушибленность географической картой
Алексей Новиков: Я как раз, наоборот, говорил о том, что архитекторы претендуют в основном на то, что они понимают, как устроены горожане, как устроена их функция полезности, и предлагают те пространственные решения, которые, как им кажется, всех должны удовлетворить. Это в чистом виде социальная инженерия. За этим не стоит даже никакой концепции свободы, уважения к ней. Я не говорю обо всех архитекторах, но мы видим и Фрэнка Ллойда Райта, и Ховарда, и Корбюзье, и Милютина, и Ладовского. Это все примерно одна и та же конструкция. В голове все время держится некая модель, которая потом проецируется в пространство. Пространство гораздо жестче подчеркивает все социальные и политические различия, поэтому это еще более тяжелая форма социальной инженерии.
Я думал, какую книжку в нашей школе урбанистики в качестве первого номера посоветовать урбанистам читать, и пришел к выводу, что это «Бесы» Достоевского. Мне кажется, это самая первая книга, которую они должны прочитать, и понять, как устроены мозги у людей, которые впадают в административный восторг. А это ровно то, что происходило в XX веке с архитекторами, и с географами, к которым я принадлежу по первому образованию, к геополитике и так далее. Ушибленность географической картой, ушибленность этой эстетикой. Гитлеру пироги дарили в форме Европы. Это все примерно из этой же оперы. Очень поверхностное, метафорическое сознание, которое видит мир в эстетическом своем варианте, но не этическом. (…)
Конфликт - это прекрасно
Что касается горожан: как мне кажется, современный город вообще без местного самоуправления не работает. Он вообще без споров и постоянного ворчания не существует, что видно на проектах реновации и на реакции на эти проекты. Это и есть - модель такого продвижения.
В российском контексте все крайне боятся конфликта: «Ой, как же так? У нас тут конфликт возник». Конфликт – это прекрасно. Это замечательный способ выявления проблемы и движения дальше. Поэтому все современные свободные города – Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Париж, Лондон, – они все ворчливые, все бесконечно спорят, ругаются.
По поводу микро, макропроектов, знаменитый спор Мозес и Джекобс – это сюжет, который, на самом деле, встречается повсеместно до сих пор (на противостоянии политике девелопера Роберта Мозеса выстроена книга Джейн Джекобс «Смерть и жизнь больших американских городов»). И мне будет очень жалко, если не будет Мозеса, победит только Джекобс, потому что это неправильно: весь современный Нью-Йорк держится на дорогах, парклейнах Мозеса, и так далее. Так что это все время такой конфликт, и это нормальный город.
Взгляд Шардена: город, как лаборатория
В заключение хочу напомнить, что еще был такой замечательный человек Тейяр де Шарден, и он очень любил цитировать именно эту формулу Аристотеля. Он известен миру скорее не как натурфилософ и специалист по городам, а как археолог. И у него есть замечательная книга «Феномен человека», где он пишет о том, что он верил в эволюцию по Дарвину, и считал, что следующим этапом будет не homo sapiens, а homo socialis. И что замкнутость поверхности Земли как шара – это фактически приглашение нам подумать, что мы будем жить в одном большом городе. И что современный город – это и есть испытательная лаборатория, в которой решается, какие мы найдем способы существовать в будущем, когда произойдёт социальная компрессия на поверхности Земного шара. И каждый город он воспринимал как лабораторию, которая дает нам какой-то опыт. Я очень большой его любитель, и мне кажется, что каждый город – это лаборатория нашей будущей жизни.
Екатерина Шульман: Нельзя не заметить, что следующий этап революции homo socialis – это явно обитатель социальных сетей, человек социализированный, который связан со всем остальным миром посредством великой сети. Так что, да, наверное, так оно и есть. (…)
Люди радикально нерациональны
Олег Шибанов: Я чувствую, что архитекторы действительно считают, что хорошо понимают полезность, а вот экономисты осознают, что знают о ней мало. И я потратил часть своей главы сборника, чтобы это обсудить.
Дело в том, что мы долгое время пытались считать людей рациональными, а потом, наверное, с 1970-х годов, внезапно обнаружили, что люди не просто нерациональны, они радикально нерациональны, а вся их полезность очень специфична. И с тех пор нам не удается больше думать, что мы сможем их удовлетворить, размышляя о них в сколь-нибудь рациональных терминах.
Но здесь есть второй элемент. Вы говорите про то, что архитекторы, допустим, думают, как правильно, и потом люди возмущаются этим. Я понимаю, что городское пространство, наверное, очень трудно привести к таким формам и видам, которые были бы более-менее приятны для всех.
Дело в том, что сейчас очень широко стала распространяться концепция «наджинга» людей, когда вы, подталкивая их к этому, пытаетесь дать им возможность принимать решения несколько лучше и более рационально. И государство обычно играет очень большую роль в таких вещах.
При этом не очень важна полезность людей. Почему? Потому что большинство таких решений о наджинге подразумевает, что вы подталкиваете людей к выбору, который будет полезен для них во всех смыслах этого слова. В конце концов, если вы просите их больше сберегать на пенсию, а не тратить все время на Forex и МММ, то вы, наверное, делаете им благо.
В этом плане экономисты стали все больше и больше отходить от того, что мы утверждаем какую-то полезность людей. Пытаемся подойти к тому, чтобы вне зависимости от модели, подталкивать их к тому, что будет однозначно лучше восприниматься всеми. (…)
Пространство разрушения
Виталий Куренной: Современный город – это пространство разрушения, и разрушения в том специфическом смысле, на котором основан капитализм как система, которая, как известно, занимается перманентной революционизацией всего и всех. И город – это пространство постоянного разрушения. И только энергия этого разрушения и создает для него специфическую продуктивность. (...)
Виталий Куренной: Экономисты обычно называют это creative disruption: когда вы не просто разрушаете, а делаете это ради того, чтобы создать что-то новое. Это ровно то, что вы имеете в виду.
Екатерина Шульман: Или можно назвать это постоянной переработкой ресурсов - в возможности, знакомств - в связи, связей - в структуры, и так далее.
К вопросу о терминах: то, что мы тут пытались описать как «конфликт», я бы назвала «согласованием интересов». Почему сразу конфликт-то? Многие термины несут с собой оценочную цветную тень, которая потом ложится на их интерпретацию.
Нам хочется коллективного самоуправления
Григорий Юдин: (…) Мне кажется, вопрос о том, в каком смысле человек сегодня zoon politikon (существо общественное, в переводе с древнегреческого) – это очень правильный вопрос. Я бы даже, наверное, согласился с тем, что сегодняшний человек в меньшей степени человек, чем его видел таковым Аристотель. Я не вижу в этом особенной проблемы. Думаю, что сила тезиса Аристотеля состояла в том, что политическое все равно никуда из человека не девается. Это просто невозможно.
Очередной интересный вопрос, на который мы не знаем ответа – как оно будет проявляться? Один ответ Виталий предложил: возможно, политическое проявляется в чем-то негородском. Мы постоянно видим этот запрос на самоуправление и на демократизацию, с которым капиталистическая логика благоустройства ничего не может сделать. Она его просто не может обработать, не может понять, почему со всех сторон выгодный всем проект не будет работать. А это так, потому что мы видим как раз довольно неожиданный, по крайней мере для Москвы, запрос на самоуправление.
Народ, как ребенок, и власть, как родитель
В своей главе сборника я привожу такую аналогию: представьте себе любящую мать, которая хочет, чтобы ее ребенку было хорошо. Она ухаживает и следит за ним, выберет хорошую девушку и доведет его до свадьбы с ней. Выберет им хорошую квартиру, обставит ее, точно знает, как воспитать их ребенка.
С точки зрения какой-то абстрактной всеобщей полезности она, может быть, действительно знает, как лучше. Но что-то с этим не так. Почему, оказавшись под таким колпаком гиперопеки, мы начинаем чувствовать внутреннее раздражение? Потому что нам хочется самоуправления. В случае с политикой нам хочется коллективного самоуправления. И этот запрос на коллективное самоуправление как раз сегодня и прорывается.
И это не будет, видимо, какая-то постоянная структура самоуправления, которая могла бы быть в Афинах, или даже в Спарте. Это, скорее, будет пульсирующая история, в которой этот запрос появляется: мы его выражаем в каком-то акте самоуправления. Дальше он начинает уходить. Его нужно, конечно, институционализировать.
Фото: Владимир Астапкович / РИА Новости
Мы сегодня это видим хорошо в конфликтах между жильцами в домах, которые попали под реновацию. Я соглашусь, что конфликты – это хорошая штука, но они проходят так болезненно именно потому, что мы не привыкли к конфликту. Думаю, что это в принципе хорошая вещь, когда внутри дома люди имеют две точки зрения, и друг с другом борются, пускай даже и не самым приятным образом. Ну, и прекрасно. В слове конфликт нет, на самом деле, ничего плохого, если его рассматривать как нормальный социологический термин.
Конфликт, в общем, конструктивен. Другое дело, что мы не привыкли к этому конфликту именно потому, что долгое время были под надзором заботливой матери, которая говорит: «Нет-нет, ты, ни в коем случае, только не ссорься ни с кем. Сейчас мы тебе и тут поможем, и здесь поможем. Тут мы о тебе позаботимся. Все с тобой будет в порядке».
Екатерина Шульман: Я хотела бы сделать замечание. Логика того, что у нас здесь называют благоустройством, ни в коей степени не является капиталистической, поскольку она основана на неконкурентном распределении государственных денег, которые, в свою очередь, насильственным образом собраны с экономических субъектов. Никакого капитализма тут нет даже близко. Соответственно, в наших условиях очень опасна эта базовая паттерналистическая метафора народа, как детеночка, и власти, как родителя, может быть, чересчур заботливого, гиперопекающего.
Если уж продолжать это сравнение, наша так называемая мать этого ребеночка держит привязанным к батарее, периодически кровь у него высасывает, а потом говорит: «Ну, посмотрите на него. Он же слабоумный у меня слегка. Его нельзя отвязывать. Он же Бог знает, чего натворит». А какая она ему мать, откуда она взялась, как она его затащила туда – это история, покрытая мраком, куда у нас предпочитают не углубляться. (Аплодисменты.)
Онлайн и офлайн сообщества
Иосиф Фурман: Мы достаточно часто употребляем слово «сообщество», сейчас для нас это во многом означает членство в какой-то социальной сети. Может ли это заменить то офлайновое сообщество, о котором вы говорите, которое так важно в городе?
Григорий Юдин: Это то, что сейчас всех занимает, потому что, возможно, это и есть тот самый способ, который мог бы нас в какое-то сообщество объединять. Потому что нам, с одной стороны, как справедливо говорит Виталий, не хочется терять городскую свободу, потому что мы городские жители, и с какой стати мы должны погружаться в эти отношения сообщества?
С другой стороны, мы чувствуем необходимость в коллективном действии. Потому что вдруг выясняется, что если на твои интересы наступают, то защитить их можно, только если у тебя есть способность к коллективному действию. Поэтому вопрос о том, как может выглядеть новое сообщество и будет ли оно онлайновым, остается открытым. (...)
Фото: Игорь Зотин Игорь, Геннадий Хамельянин / ТАСС
Если у тебя есть доступ к какому-то открытому хабу, который называется сейчас платформой, ты получаешь информацию, что-то предлагаешь, участвуешь в принятии решений. И делать все это ты можешь издалека. Таким образом то, что было невозможно в исходных сообществах, сегодня становится реальным. Сообщества становятся транспространственными.
С другой стороны, есть сильный контраргумент, который сводится к тому, что, по большому счету, онлайн-сообщества часто оказывают на людей изолирующий эффект. Мы оказываемся в каких-то пузырях, в которых комфортно находиться, а к реальной солидарности бываем не готовы. Лайк поставить или выразить какое-то негодование при помощи эмоджи – пожалуйста, а всерьез во что-нибудь впрячься – это уже довольно сложный вопрос. Так что пока на кону пока, на мой взгляд, амбивалентная история.
Екатерина Шульман: Для меня с моей профессиональной точки зрения никакой разницы между так называемым офлайном и онлайном не существует. И то, и другое основано на connectivity, на связанности людей. Онлайновая солидарность или онлайновое общение переходит в офлайновое очень легко. Чем дальше, тем больше эта грань будет стираться. Мне даже кажется, что само это различие – это какой-то XX век, надо постепенно уходить от этого.
Виталий Куренной: Я с точки зрения культуролога или культур-социолога скажу. Есть принципиальная разница, связанная с тем, что некоторые типы эмоций переживаются только в реальности. Именно поэтому человечество на всем протяжении своей истории устраивает разного рода коллективные мероприятия. (...)
Екатерина Шульман: Из этого не следует, что онлайн съест офлайн. Следует, что между ними нет такой четкой границы. Люди сначала сорганизуются в сети, а потом выходят переживать свои уникальные эмоции на свежем воздухе.
Виталий Куренной: Я имею в виду, что понятие коллективной эмоции имеет место при всей его дискуссионности и даже опасности. И я не думаю, что какая бы то ни было сетевая коммуникация сможет заменить потребность в определенного рода эмоциях, которые можно переживать только в живом общении, или в каком-то коллективном действии, если говорить о более сильных адреналиновых эмоциях.
Алексей Новиков: Конечно же, город вышел в онлайн, социальные сети – это одно из пространств, в котором происходит городская жизнь. Оно очень специальное, и я не согласен с тем, что оно похоже на онлайн: да, они связаны между собой, но очень причудливо.
Достаточно посмотреть на то, каким образом, например, проходит анализ общественного мнения в социальных сетях. Там люди не реагируют ни на какой вопрос. Они выражаются неискренне, говорят от имени какой-то ситуации, в которой находились.
И в сравнении с соцопросами социальные сети, как некая репрезентация городской жизни, сильно выигрывают, если правильно калибровать ту референтную группу, которую мы в них берем. В определенных демографических категориях с этим все понятно. (...)
Замедлять темп и согласовывать интересы
Алексей Новиков: Город – это такая колба, объем. И горожане, которые будут жить в нем через 15-25-30 лет, будут пользоваться инфраструктурой, которую мы закладываем сейчас.
Большинство крупных инфраструктурных проектов обладают сроком жизни в 50-100 лет, иногда больше. И нормальный мэр, когда он говорит о каком-то фундаментальном преобразовании физического пространства города, должен смотреть на него из 30-50-летней перспективы. И тех горожан, которые будут тогда, мы не знаем и никогда не узнаем. (...)
Екатерина Шульман: Значительная часть людей, которые спорят сейчас о реновации, вообще не доживут до того, чтобы увидеть ее результаты, узнать, какова она будет в реальности.
Алексей Новиков: Да. Но дело в том, что это очень важный момент, потому что если брать масштаб: 10 процентов территории и населения, 1,5 миллиона человек...
И если в рамках единой кампании преобразовать город за достаточно короткое время, можно наделать огромное количество ошибок, которые следующие поколения нам не простят. Потому что у них изменится транспортное поведение, им, возможно, не нужно будет столько парковок, они по-другому будут относиться к жилищу, у них поменяется огромное количество взглядов.
У нас явная волна кондратьевского цикла, технологии, пятое-десятое. Поэтому единственный способ каким-то образом думать об этих людях, предполагая их интересы – это замедлять темп и согласовывать интересы. Мне очень понравилось ваше высказывание по поводу того, что это не конфликт. Действительно, в большинстве случаев – это именно согласование интересов. (…)
Главное, чтобы был какой-то процесс. И город – это процесс, город – это время, а вовсе не только пространство.
Вопросы из зала
Из зала: Вопрос к Екатерине. Рассуждая о непредставленности городского населения в политической жизни, я понимаю, о чем вы. То есть, кто-то начинает что-то говорить, ему отвечают: «Ты о чем? Подумай лучше о Малых Вязёмах! Что эти вопросы по сравнению с ними, с их жизнью». Но разве это не чудесно, что у нас политическая культура настолько высока, что на повестке стоит вопрос того самого меньшинства, а не городского большинства?
Екатерина Шульман: Нет, у нас политическая культура не настолько высока. Нам надо сначала решить вопрос о большинстве, а вопросы о меньшинствах решатся как-то в связи с этим. В нашей политической системе существуют базовые искажения, и одно из самых базовых – это как раз эта пресловутая нерепрезентированность населения городов.
А когда население представлено в системах управления, это дает такой невообразимый баланс, который мы даже не представляем себе, потому что привыкли жить в этих условиях. Очень многие вещи общество принимает за данность, что называется, по дефолту, и поэтому даже его не видит. Это то, что называется Elephant in the room (Слон в комнате). По-русски есть прямой аналог – крыловский слон, которого никто «и не приметил». Это отсутствие, страшная дыра – это и есть наш слон в комнате. И пока мы хотя бы не обрисуем его контуры, и не поймем, что его надо как-то из комнаты эвакуировать, никакие другие вопросы у нас решаться не начнут. (...)
Из зала: Благодаря своему главному архитектору Висенте Гуаярту, Барселона в 2015 году завоевала приз Smart City, обогнав даже Лондон и Сингапур. Ему задали вопрос, сталкивался ли он с сопротивлением жителей. Его ответ: «Всегда». Где та грань, до которой все-таки эта мама заботится о ребенке, а где начинается реальность, в которой ребенок все-таки прикован к батарее? Потому что, я думаю, если бы еще до получения городом приза у жителей Барселоны спросили бы, как они себя чувствуют при Гуаярте, они бы тоже себя ассоциировали с ребенком, привязанным к батарее? (…)
Алексей Новиков: Поскольку Висенте сейчас – мой коллега сейчас по Высшей школе урбанистики, мы с ним все время эту тему обсуждаем. И он говорит: «Как у вас хорошо! Никого никто не спрашивает. Все можно сделать. Просто супер! Меня так достала моя жизнь в Барселоне. Вот эти четыре года, когда я был главным архитектором, против меня собирали какие-то подписи, ходили, меня мучили. Я ломал дорогу – там просто автомобилисты всю Барселону перекрыли».
Я говорю: «А мы к этому, наоборот, стремимся. Нам бы этого как раз и хотелось, поскольку живой город – это оно и есть. В некотором противостоянии этот контрапункт как раз и существует».
Но, в конечном итоге – это все шутки – он признает, что достаточно медленное и тяжелое ворчливое развитие города – это, пожалуй, единственный путь для современного мегаполиса. Потому что то количество информации, которое мы получаем в результате этих столкновений, гораздо больше, чем мы могли бы рассчитывать, изучая этот город каким-то образом в профессиональных сообществах. (...)
То, что, занимая пост главного архитектора, он все эти четыре года был охаян местной публикой, которая его практически выгнала с занимаемой должности... А там горожане выгнали всю городскую власть, которая поменялась полностью, стала совершенно левой, почти коммунистической. Потом она снова станет правой каталонской, и это будет прекрасно. То есть маятник – это замечательно.
Екатерина Шульман: Тут я, наверное, не могу не добавить. Действительно, посмотрите, в каком городе комфортнее жить: в том, где тяжело быть главным архитектором, потому что против него подписи собирают, и ему трудно пропихнуть свои светлые идеи, или в том городе, где все решения принимаются быстро и внезапно, и потом объявляются вам по телевизору. Вот пусть лучше трудная жизнь будет у мэров и главных архитекторов.
Я ведь это знаю по своей прямой узкой специальности, когда изучается законотворческий процесс. Почему принимать законы медленно и печально – это хорошо, а принимать их быстро и единогласно – ужасно?
Дело даже не в том, что какой-то текст плохой будет принят за один день полным большинством голосов. Дело в том, что сам процесс обсуждения является этой добавочной ценностью в решении, ее политической компонентой. Публичное обсуждение, ценность сама по себе.
Поэтому, даже если тот же самый план будет в результате принят, но все будут четыре года ругаться по его поводу – это лучше, чем если он будет принят в один день, и обрушится внезапно вам на голову. Без согласия нет никакой реализации.
И еще скажу вам одну новость, которую знает наша политическая наука. Пока всем остальным еще не рассказали. Авторитарная модернизация, этот идол XX века, видимо, перестал работать в новых социально-политических условиях. Прогрессивные реформы сверху больше неосуществимы. Без общественного согласия и участия никакие прогрессивные изменения больше невозможны. А теперь живите с этим.
Урбанистика - слово новое и в последнее время довольно популярное, но не все понимают, что это такое, и чем урбанист отличается от того же градостроителя или архитектора. Давайте попытаемся разобраться и расставить все точки над i.
Урбанистика происходит от латинского urbanus — городской, и связана она, как ни странно, с развитием города. Как самостоятельная наука она довольно молодая - сформировалась примерно во второй половине прошлого века, а ругательным это слово перестало быть только под конец 20 века. Хотя само появление урбанистики можно отнести к временам первого города, но, как это иногда бывает, заметили это не сразу. Даже труды Платона, который описал модель идеального города, можно отнести к трудам этой науки, но которой ещё не существовало как таковой. Говорить же о зарождении научного подхода к городу можно с начала 20 века, когда в 1909 году в Лондоне открылась первая в мире кафедра городского планирования, после чего начинают появляться различные направления науки о городах (сюда, например, можно отнести микрорайонное планирование Ле Корбюзье). В настоящее же время преобладает направление урбанистики под названием «Новый урбанизм», хотя сейчас эти два понятия практически подменяют друг друга, когда говорят про урбанистику, а имеют в виду это направление, и наоборот.
При этом урбанистика это не архитектура или градостроительство - всё намного сложнее. Дело в том, что город это не набор самостоятельных единиц, как многие ошибочно полагают, а сложная система, состоящая из множества единиц, которые непрерывно взаимодействуют друг с другом. Хотя, посмею назвать это сложной системой внутри ещё более сложной системы - настолько в городе всё взаимосвязано. Именно это взаимодействие и изучает урбанистика. Джейн Джекобс, известная канадско-американская активистка и писательница, называла это взаимодействие балетом улиц (В оригинале это «балет Гудзон-стрит», в честь улицы, на которой она жила) - так она описывала постоянные связи, которые происходят в городе, и в первую очередь на его улицах, но которые мы часто даже не замечаем. Иными словами, типичный урбанист может совмещать в себе качества архитектора, строителя, озеленителя, социолога, транспортника, статиста и даже программиста, ибо урбанистика, в каком-то роде, находится над более точными науками.
В наше время урбанистов, как правило, привлекают в качестве консультантов по городским вопросам или исследователей, чтобы выявить проблемы города, района, улицы отдельного проекта или даже двора. За счёт всестороннего анализа получается выявить все проблемы места и их закономерности, и на основании уже этой работы готовятся концепции, которые в последующем прорабатываются и реализуются уже отдельными специалистами. К примеру, в отечественной практике урбанистов часто привлекают для комплексного исследования застройки территорий, например, исследование «Археология периферии» (изучение Москвы), для создания мастер-планов развития территорий (Мастер-план Перми) и разработки городских проектов (концепции реконструкций улиц Москвы разрабатываются в том числе урбанистами).
Что такое Новый Урбанизм, и почему он так важен?
Данное направление в науке о городах появилось ориентировочно в 1960хх городах в ответ на стремительную автомобилизацию и утрату городами человечности. Именно в это время появляются люди, которые начинают бороться, как многие тогда думали, с прогрессом в виде автомобилей. Сначала это была подсознательная борьба - люди замечали, что улицы меняются, и там, где когда-то играли дети, общались люди и кипела жизнь, появляется пустое неприятное пространство, из-за чего люди покидают это место, а происходит это после расширения дороги или ликвидации переходов с общественным транспортом. И если сначала про таких людей думали, что они городские фрики и просто ярые консерваторы, то после появления научной базы, которая начала формироваться с ростом подобных активностей. К примеру, в качестве одного из инструментов использовали обычный подсчёт до нововведения и после, который показывал, что люди объективно стали меньше ходить в этом местом. Постепенно инструментов из разных дисциплин становилось всё больше и больше, собственно постепенный всесторонний сбор научных данных и привёл к тому, что сформировалось данное направление в урбанистике.
И хоть Новый урбанизм назвали новым, но по факту он говорит о том, что города не должны переставать быть тем, чем были тысячи лет до этого - местом для людей, для общения и жизни, доступным каждому. Как я уже писал, данное веянье появилось в ответ на всеобщую массовую автомобилизацию, и неспроста - достижение прогресса в виде личного автомобиля и заинтересованность отдельных корпораций по продаже машин в прямом смысле убивали город в привычном его смысле. Ведь если раньше были царями улиц: могли спокойно ходить, переходить где им угодно и это было безопасно, то машины несли опасность и уничтожение привычного образа жизни. И если в начале, когда автомобиль был диковинкой и единичным гостем на улицах, он не менял особо ситуацию, оставаясь гостем в городе, то после начала массовой автомобилизации и лоббирования изменения законов, когда улицы чётко поделили на зоны для будущего (автомобили) и прошлого (пешеходов), ситуация стала меняться катастрофически.
Машинам стало не хватать улиц, из-за чего стали сужать тротуары, ликвидировать общественный транспорт и даже сносить целые кварталы - это привело к тому, что улицы перестали принадлежать людям, ведь они более не могли спокойно ходить и общаться - улицы стали вымирать, а вместе с ними и балет улиц. За счёт такой реорганизации пространства города расширялись, и появлялось множество разрывов городской среды, за счёт чего передвижения пешком или на велосипеде стали практически невозможны - людям приходилось покупать машины, чтобы доехать из своего района до центра города или до соседей. Получался замкнутый круг. Город становился недружелюбием для своих же собственных жителей, из-за чего рушились социальные связи, которые не могут сформироваться, когда люди постоянно проводят время дома или в машине.
Как раз в пик автомобилизации, примерно в 1960-1970 годы, в разных городах мира начинают появляться активисты, которые требуют вернуть город людям. Они же становятся двигателем Нового урбанизма. К их числу, в том числе, относится уже прозвучавшая здесь Джейн Джекобс, которая издала культовую книгу «Смерть и жизнь больших американских городов», как ответ на политику отдельных чиновников администрации Нью-Йорка, которые хотели сносить районы, прокладывая новые городские хайвеи. Именно эта работа во многом изменила привычное представление людей о городе.
Примерно к 1980-1990 урбанистика, в лице Нового урбанизма, практически полностью меняет представление людей о светлом автомобильном будущем в городах Европе. Люди и чиновники понимают, что были совершены ошибки, и начинают возвращать улицы пешеходам и велосипедистам, делая автомобиль гостем в городе, а не хозяином. Чуть позже это происходит сначала с Канадой, а потом и с США - странами, города которых чуть ли не изначально строились под автомобили, и которые пострадали больше всего от ошибок 20 века.
А что у нас?
В России, как и в странах бывшего СССР, автомобилизация не имела столь плачевных масштабов в 20 веке ввиду дефицита машин, однако пробел стал быстро заполнятся с крахом режима и открытием границ. И пока ситуация не стала катастрофичной, никто и не думал меняться и что-либо предпринимать, поэтому про урбанистику практически никто не знал вплоть до 2010х, когда в некоторых городах ситуация стала становиться критичной. Но даже спустя 6 лет нельзя сказать, что все перестроились на новый формат развития городов, хотя определённые успехи есть, например, программа «Моя улица» в Москве как раз имеет цель сделать, точнее вернуть, улицы пешеходам, или же исследования проблем Москвы такими известными урбанистами с мировыми именами, как Ян Гейл или Вукан Вучик. Но в целом переходный период со «старого» на Новый урбанизм ещё даже не в своём экваторе, к примеру, все урбанисты однозначно говорят, что в городе не должно быть подземных переходов, так как это на корню противоречит концепции главенства пешехода в городе, однако движения в сторону возвращения москвичей на землю нет. Но прогресс есть, к примеру, после доклада Яна Гейла в Москве появилась Крымская набережная в её текущем виде. Хотя в некоторых городах ответственные за город чиновники до сих пор не знают, что такое урбанизм и чем урбанисты вообще занимается, мысля принципами середины прошлого века.
Урбанистика — это раздел экономической географии, представляющий собой изучение проблем функционирования и развития городов, а также их комплексный анализ. Первые «урбанистические» труды принадлежат греческим философам. Например, Платон описывал идеальную модель города, рассуждая о взаимоотношениях между людьми. А Аристотель, изучая организацию десятков полисов, сделал расчёты по оптимальной численности населения городов. В Эпоху Возрождения ученые мужи стали писать о нормах жилых помещений, системах улиц и каналов, а также правилах организации торговли. И уже, в 1909 году в Лондоне открывается первая в мире кафедра городского планирования. Сейчас это актуальное и очень популярное направление. Города растут, урбанисты размножаются. И теперь в мире существует множество школ и образовательных программ, где можно изучать урбанистику.
Чем занимаются урбанисты сейчас?
Как мы все успели заметить, слово «урбанистика» стало очень популярным. А если человек хоть немного интересуется городом, то его тут же записывают в урбанисты. И многие думают, что это, в первую очередь, те, кто ратует за дорожки и парковки для велосипедистов.
А между тем, урбанистика помогает людям разных профессий, работающим над городом(архитекторам, дизайнерам, строителям, социологам, проектировщикам, экономистам и т. п.), а также простым горожанам договориться и найти общий язык.
Кроме того, урбанистика помогает разрабатывать механизмы для диалога жителей города с властью и разрешения всевозможных градостроительных конфликтов. По большому счёту, урбанисты хотят сделать наши города удобными и благоприятными для долгой и счастливой жизни.
А есть ли урбанисты в Казахстане?
Да, они есть, и их немало. В Алматы точно. Урбанистов сейчас много, они полны энергии и энтузиазма. И мы считаем, что это отличная тенденция.
Например, не так давно стало функционировать АО «Центр развития Алматы », созданное по инициативе акимата города. Судя по всему, там будут заниматься вопросами устойчивого развития и повышения инновационного потенциала Алматы. На сайте Центра можно почитать о его миссии и проектах. О нём стало известно после объявления конкурса на лучшую концепцию создания нового общественного пространства на территории трамвайного депо, который вызвал общественный резонанс. Кстати, все заинтересованные могут отправлять свои заявки и работы до 2 октября.
Кроме того, в Алматы были запущены проекты Urban Talks , Urban Forum Almaty и Archcode Almaty , где можно послушать лекции, заняться исследованиями районов города, поучаствовать в разработке проектов и мастер-классах. Подробнее об этом можно узнать на их страницах в социальных сетях.
Помимо прочего, существует City Solutions — общественная инициатива, нацеленная на превращение Алматы в удобный город для горожан. Проект создан Павлом Коктышевым и Даной Шаяхмет. Координатор City Solutions — Гаухар Жумагулова.
А ещё появился Almaty Urban Re-Hub — открытая образовательная площадка для обмена идеями между горожанами, а также для создания и реализации городских проектов.
Конечно, это далеко не всё, что касается казахстанской урбанистики. С развитием городов и ростом агломерации это направление становится очень привлекательным для молодых специалистов. Поэтому можно наблюдать бешеный рост числа энтузиастов, желающих участвовать в создании «городов для людей». И это хорошо.
Всё понятно, но есть ли реальные проекты от казахстанских урбанистов?
На самом деле, да. Например, City Solutions провели уже пять городских хакатонов по благоустройству Алматы, в ходе которых участники разработали идеи для достижения конкретных целей. Пути решения задач более чем интересные и вызывают множество вопросов. Кое-что даже кажется нам очень странным. Однако, мы не берёмся судить об эффективности тех или иных мер. Вы можете самостоятельно оценить все идеи на странице соответствующего раздела сайта.
Кроме того, City Solutions получили грант от Фонда Сороса Казахстан в размере 7 млн 500 тысяч тенге, которые будут направлены на образование самых активных участников хакатонов. Организаторы планируют запустить курс совместно с Институтом медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка ». А это очень здорово! Возможно, в будущем, выпускники курса смогут применить свои навыки на практике и сделать жизнь в городах Казахстана похожей на самый сладкий сон.
Помимо всего этого, организаторы вышеописанных проектов еженедельно проводят лекции, мастер-классы и инициируют какие-либо исследования. Посетите их аккаунты в соцсетях и следите за жизнью этих городских сообществ.
Кажется, я тоже хочу стать урбанистом. Что делать? Какие подводные камни?
Прежде всего, стоит чётко понять, что урбанистика — это не только фотографии с модных лекций, репосты об успешном опыте где-нибудь в Амстердаме, Берлине или Нью-Йорке, организация хакатона, а также требование расширить тротуар и проложить велодорожки.
Во-первых, урбанистика — это серьёзно. Вам придётся получить настоящее образование, а не пройти парочку курсов или воркшопов по дизайну. А настоящее урбанистическое образование только-только начинает появляться.
Во-вторых, вам придётся защищать интересы огромного количества людей и думать о том, как сделать их жизнь лучше и комфортнее. А это большая ответственность. Весь район, город или мегаполис смотрит на вас!
В-третьих, нам почему-то кажется, что вы справитесь. Если у вас есть желание и отличные идеи, которые изменят города, то половина дела уже сделана. Осталось только найти единомышленников, кое-чему научиться, отстоять свои полезные проекты и реализовать их по-настоящему.
- Максим Атаянц: «Самое главное – традиционная городская ткань».
- Новые урбанисты: «Важно не зацикливать тему урбанистики в научных кругах или в деловом сообществе».
- Urban talk: разговор об урбанистике. Часть 1.
1. Чем, на ваш взгляд, является урбанистика - наукой, разновидностью общественного активизма, прикладной дисциплиной или чем-то еще?
2. Почему в России прижился именно термин “урбанистика” и какими значениями успел обрасти за время своего существования в российском контексте?
3. Насколько удачно и уместно использование этого термина в российских реалиях? С чем связана, на ваш взгляд, размытость этого понятия?
4. Существует ли принципиальная разница между урбанизмом и урбанистикой? В чем она заключается?
5. Каким набором навыков и компетенций должен обладать урбанист?
6. Чем, на ваш взгляд, отличаются « городские планировщики » от урбанистов?
РУБЕН АРАКЕЛЯН
сооснователь архитектурного бюро WALL,
кандидат архитектуры P.h.D.,
преподаватель МАРШ, член СМА
1. Урбанистика - это синтетический процесс, в котором взаимосвязаны все сферы знаний для формирования среды обитания человека.
2. За последние 20 лет Россия прошла шоковую эволюцию в тренде рыночной экономики, имея инерционное наследие социального строя с иными приоритетами, в частности, градостроительными. Со сменой политического и экономического курса страна начала заимствовать зарубежные опыт и слова.
Урбанистика в Европе связана с созданием мастер-планов, где взаимосвязаны интересы всех участников городского процесса. Для России слово урбанистика - искусственно внедренный термин, чаще употребляющийся в значении создания генплана [как наследие советского строя и менталитета]. Тенденция последнего времени - переосмысление слова в значении мастер-плана: свода правил участников градостроительного процесса.
Для меня урбанистика - это правила игры.
3. Размытость связана с двумя моментами:
1 - специфика дословного перевода слова;
2 - восприятие слова с точки зрения менталитета архитектурного наследия.
Если раньше задачей советских градостроителей было переселение людей из деревень в города посредством быстрого строительства большого объёма доступного жилья по утвержденному плану, то в эпоху рынка должны быть учтены интересы конъюнктуры: городов, инвесторов, девелоперов, населения. В этом случае курс от плановой экономики и создания генплана [формального подхода] перешел к рыночной - созданию мастер-плана [междисциплинарному подходу]. Разница в поколениях ведет к разнице в проектировании и понимании задач и смыслов.
4. Урбанизм - это процесс развития города, формирования городских сетей, влияющих на население, экономику и пр. Урбанистика - это наука, которая изучает, фиксирует и контролирует эти процессы.
5. Урбанист должен обладать междисциплинарными знаниями [не только архитектурными]: уметь работать с городскими сетями [транспортными, людскими, связью, коммуникациями и пр.], знать историю места, обладать навыками анализа города, социального мэппинга [уметь работать с населением: изучать, мониторить].
6. Ключевая разница урбаниста и городского планировщика - урбанист смотрит на 100-200 лет вперед, планировщик - на 10-20 лет.
ПЕТР ИВАНОВ
урбанист, социолог, преподаватель Московской высшей школы социальных и экономических наук
1. У нас под этим словом объединяется непонятно что - в попытках определить что же « это » , существует достаточно большое количество институций и направлений, которые пытаются за счет описания присвоить себе это дискурсивное поле и одновременно сформулировать свою профессиональную деятельность. На Западе существует значительно более дифференцированная дисциплинарная логика, которая с разных сторон описывает действия так или иначе связанные с городом. Это может быть urban design, urban studies, urban planning, urban affairs. Мы же оказываемся в очень забавной ситуации, когда пытаемся использовать один термин для энного количества самых разных, несводимых друг к другу практик.
2. В постсоциалистический период все было неплохо, поскольку пристального внимания к городской среде не существовало, по инерции сохранялся большой геополитический взгляд на мир. Замечательное достижение последних шести лет - мы тут начали внезапно говорить о городской среде. До наших дней, пока слово
«
урбанистика
»
было дискурсивно закреплено за 5-10 людьми - публичными экспертами, которые привлекались для консалтинга, проведения исследований
-
все было относительно неплохо. С появлением городских медиа термин популяризовался достаточно увлекательным образом. Некоторая экспертная игрушка, которую обсуждали в узком кругу, попала в народные массы - и дальше они начали сами приращивать всевозможные коннотации этого понятия. Какое-то время была некоторая эйфория, которая в последние два года сменилась большим скепсисом, связанным с бесконечными фестивалями, бесконечным благоустройством центра, непонятно откуда вылезающей
«
административной
»
урбанистикой. Сейчас это действительно стало таким ругательным словом, к сожалению.
3. Ключевой фокус советского планирования располагался на проектировании очень больших технологических цепочек, где города были их отдельными элементами. Оптика города была подчинена логике регионального планирования, планирования этих технологических связей. Но в какой-то момент нужно было отказаться от мысли
«
а зато мы делаем ракеты
»
, и посмотреть, что происходит в самом городе, во дворе. Это некая родовая травма, связанная с тем, что этой практики долгое время не было - видимо, она и протащила в современность с собой недостаточно дифференцированное понимание различных, связанных с городом дисциплин.
4. Термин
«
урбанизм
»
был актуален в конце XIX – начале XX века для описания процессов, возникающих при переходе к индустриальному производству и сопутствующих появлению больших городов. Противоречие между городом и природой, которое было важно для того времени, сейчас уходит. Термин
«
урбанизм
»
теряет смысл, потому что мы не можем с его помощью что-то отличить. На сегодняшний день у нас нет ничего, кроме городской цивилизации.
5. Есть классическая западная модель образования, она прикладывает в рамках магистерской программы приставку urban к специализациям, которые люди получают в рамках бакалавриата или профессиональной деятельности. У нас ситуация немного другая. Когда мы говорим об образовании в сфере городских дел, это осложняется тем, что туда приходят люди принципиально разных специальностей. У нас еще нет дифференциации образовательных программ – каждая из них хочет научить сразу всей урбанистике, захватить всё это недифференцированное поле и транслировать его различным по бэкграунду людям, привести их к общему знаменателю. Это невыполнимая задача. Невыполнимость этой задачи продиктована спецификой Болонского процесса в России. Несмотря на то, что мы перешли на двухэтапное образование - бакалавриат и магистратура
-
на этапе бакалавриата студент, по сути дела не получает никакой специальности, не осваивает в достаточной мере ни академических, ни проектных навыков. Исходя из этого возникает достаточно парадоксальная с точки зрения мирового опыта потребность в создании бакалавриата по урбанистике, который позволит подготовить людей компетентных как в академической, так и в проектной деятельности. Потом, при переходе в магистратуру, они смогут осознанно выбрать - пойти в проектирование, городские исследования и т.д.
Что касается компетенций, то, на мой взгляд, ключевыми компетенциями урбаниста являются, во-первых, понимание принципиальной множественности измерений городских процессов, во-вторых, навык работы в междисциплинарной команде, в-третьих - умение работать с дискурсом о городе и отличать урбанистический bullshit от проектных и исследовательских инструментов. Дополнительные навыки - будь то навык медиации городских процессов или навык рисования генерального плана или навык разработки методологии предпроектного исследования - вопрос специализации.
6. У нас урбанист совершенно необязательно является городским планировщиком. Многие истории, которые у нас называют урбанистикой, не связаны с уровнем планирования. Очень часто они связаны с уровнем ситуативных, тактических решений. А городское планирование - это все-таки про создание горизонта, к которому городская структура стремится.
ДМИТРИЙ НАРИНСКИЙ
профессор МААМ, вице-президент Союза архитекторов России, заведующий Международной проектно-учебной лабораторией экспериментального проектирования города (НИУ ВШЭ)
1. Лучше всего для понимания сравнить термин «урбанистика» с термином «дизайн». И тот, и другой - заимствования, оба трансформировались в процессе адаптации в русском языке. Слово «дизайн» приобрело оттенок, связанный исключительно с художественной составляющей. Слово «урбанистика» стало вытесняться из профессиональной сферы в сферу общественного активизма, потому что не укоренилось как род профессиональной деятельности. Не произошло профессиональной кристаллизации, в отличие от «дизайна». Думаю, что с течением времени термин «урбанистика» должен войти в сложный контакт с «градостроительством» и чётко размежеваться.
2 и 3. У нас урбанистика возникла как противопоставление градостроительству - как некая деятельность, связанная с городом, но не являющаяся буквально градостроительством, т.е. строительством городов. Сейчас урбанистика находится на стыке профессиональной деятельности и активизма, и четкого понимания, где проходит граница между ними, нет. У русского термина «градостроительство» почти нигде в мировой практике нет аналога - ни в европейской традиции, ни в англосаксонской, ни, тем более, в американской. Когда градостроительство переводят на английский как urban planning - это неадекватный перевод. В 1930-е годы, когда группа немецких архитекторов по приглашению советского правительства приехала строить новые город, именно ее члены использовали термин Stadtbau – « строительство городов » . Это в прямом смысле имело отношение к стройке, и этот термин был подхвачен советскими архитекторами. Планирование, проектирование городов в Советском союзе всеми воспринималось как разновидность архитектурной деятельности. В мире, - в первую очередь, в США, а затем и в послевоенной Европе, лет 60-70 назад, сформировалась отдельная профессия: городской и/или региональный планировщик. К нам это осознание пришло только в XXI веке, лет 8-10 назад. В некоторых же европейских странах урбанистика как разновидность профессиональной деятельности сформировалась еще в 19 веке - например, в Португалии.
4. Это, опять-таки, специфика русского языка. В английской версии, наверное, это будет urban science - наука, исследующая урбанистику. В этом смысле урбанизм я пытался бы объяснить как научную деятельность в сфере урбанистики. Есть планировщик (городской или региональный), и есть ученый или исследователь, занимающийся урбанизмом. Но, опять-таки, с точки зрения русского языка звучит данная конструкция явно тяжеловесно.
5. Говорить о компетенциях всех урбанистов сразу очень трудно. В идеале это должно быть сочетание нескольких специализаций внутри одной профессии. Внутри урбанистики есть прикладная часть в виде городских и региональных планировщиков, и есть исследовательская, которая занимается изучением тенденций и закономерностей развития городов. В прошлом году был утвержден профессиональный стандарт градостроителя, который фактически был ограничен только проектной деятельностью. В нем нет научной деятельности как составной части, и это меня радует - это означает, что есть шанс, что рано или поздно появится профессиональный стандарт урбаниста. Видимо тогда профессия будет дифференцирована на несколько направлений, и можно будет говорить о каждом из них отдельно.
6. Прежде чем говорить о городских планировщиках... вы знаете, что есть другие планировщики? В мире, в отличие от нашей страны, городские и региональные планировщики - это две смежные профессии. В англосаксонской традиции планировщик - это не тот, кто делает графический чертеж, а скорее тот, кто составляет социально-экономический план. Это другое направление деятельности, которое ничего общего с архитектурной деятельностью не имеет. В американской традиции городские планировщики - это трансформировавшиеся экономисты, которые понимают, что есть взаимодействие городского пространства и экономики. У нас в принципе нет городской экономики, поскольку нет представления о городе как субъекте управления. Субъектами управления являются муниципальные образования, границы которых в отдельных случаях совпадают с границей населенных пунктов, но чаще не совпадают. Урбанист же - это более широкое понятие, оно включает в себя и региональных, и городских планировщиков. И, скорее всего, к урбанистам относятся ученые и исследователи, которые занимаются urban science.
АНТОН ИВАНОВ
руководитель проектов КБ Стрелка, выпускник Института медиа, архитектуры и дизайна
1. Урбанизм - это довольно многогранный термин, который в себя включает все, что происходит с городом. То, что происходило раньше или планируется в будущем. В целом, присутствует вольная интерпретация. Например, то, что так любят западные исследователи и фотографы в России, - советское наследие, устойчиво называют soviet architecture monuments, soviet cosmic architecture и так далее, то есть словом « архитектура » . Хотя в советском наследии подход к городу в силу централизованного планирования был единым, то есть как раз урбанистическим. А те изменения, которые сегодня происходят с российскими городами (озеленение площадей и улиц, развитие парков и набережных, инициирование проектов вместе с горожанами) уверенно называют « урбанизмом » , хотя для этого есть специфические термины - дизайн улиц (street design), ландшафтный дизайн (landscape design), партисипаторное проектирование (participatory design), краудсорсинг и т.д. Но вообще на вопрос « что такое урбанизм » хотят ответить многие, - в Голландии даже есть целый журнал, Monu , каждый номер которого посвящён новому « урбанизму » . Последний, например, - независимому урбанизму (http://www.monu-magazine.com/).
2. Это универсальная терминология, которая уместна к использованию как в Москве, так и в любом другом городе и стране.
3. Не вижу его размытости, скорее, как любая большая дисциплина, урбанистика состоит из множества областей знаний.
4. Разница невелика: термин урбанизм, - это прямое заимствование от urbanism, а урбанистика - это русское название дисциплины.
5. Это эрудиты, которые помимо основополагающих знаний о планировании и архитектуре, должны быть хорошо знакомы с политикой, медиа, экономикой, модой и другими сферами, формирующими современный город.
6. Первый - термин из советского градостроительства, второй - более современный. Отличие заключается в тех инструментариях, которыми обладали профессионалы вчера и сегодня и степени развития городской культуры, с которой они работают.
ОЛЕГ ПАЧЕНКОВ
социолог-урбанист, директор Центра прикладных исследований при Европейском университете, сооснователь института урбанистики SREDA
1. Когда меня спрашивают, что такое урбанистика, я обычно говорю, что это образ мысли и образ действия. Образ мысли, который предполагает междисциплинарное мышление и комплексное видение города. Образ действия, который направлен на сотрудничество с представителями других дисциплин применительно к городу.
2 и 3. Термин прижился, наверное, потому, что было стремление использовать новое слово, подчеркнуть отличие от других профессиональных подходов, которые обычно применялись к городу. Скажем, было желание отделиться от градостроительства, которое существовало в Советском Союзе. Наверное, ключевое отличие урбанистики - это бОльшая гуманистичность, бОльшее внимание к человеку и бОльшая связь с социальными науками, с одной стороны. С другой стороны, напротив, реальной практике, которая у нас сложилась вокруг «урбанистики», очень не достает связи с социальной наукой. Это кажется парадоксом, но в действительности у нас урбанистикой больше занимаются как правило архитекторы, которые довольно мало работают вместе с социологами, антропологами, психологами.
Карьера этого термина в России сложная - сначала, когда он только появился, он был мало кому понятен и звучал загадочно. Потом, во время урбанистического бума в 2005-2006 годах, это понятие было девальвировано - им активно пользовались, наделяя абсолютно разными смыслами и используя в разных контекстах. В итоге люди перестают понимать, что оно означает и как его следует использовать. В какой-то момент в профессиональных кругах появилась такая шутка - по аналогии с ироничным английским выражением «the F word» появилось «слово на букву У», которым лучше не пользоваться. Фактически же речь шла о том, что не надо говорить «я урбанист» - это бессмысленно, а надо каждый раз определять, что вы имеете в виду. Само по себе это слово ничего не означает, потому что может означать все, что угодно. Что произошло дальше, на мой взгляд, было еще хуже - кажется, это было связано с деятельностью «Стрелки» в Москве и с их скандальными проектами реализации пешеходных зон, которые в дожди затопило совершенно, т.е. с проектами очень сильно раскритикованными и продемонстрировавшими недостаточно высокий уровень профессионализма людей, которые себя именуют профессиональными урбанистами.
И с тех пор, если не в обыденном сознании, то в интеллектуальных кругах слово «урбанистика» стало однозначно ругательным. Сейчас под урбанистом понимают малообразованного человека с претензиями на изменение города, в лучшем случае – архитектора, в худшем случае - неизвестно кого с никаким образованием, чья деятельность вообще ни с какой дисциплиной не связана. Но при этом такой человек пытается пролезть повсюду, абсолютно не понимая, что делает, и менять города, в которых нам после всего этого жить. Появилось неприятие и опасение. Но, на мой взгляд, такое позиционирование урбанистики - странно. Я всегда говорю, что «урбанист» – это только приставка к другому дисциплинарному бэкграунду. Нельзя быть «просто урбанистом» - это не дисциплина. Но можно быть «социологом-урбанистом», «архитектором-урбанистом» и т.д. Урбанист - это человек, имеющий какое-то основное образование и применяющий его в области, связанной с трансформацией городов.
4. Мне кажется, это лингвистические вещи. Урбанизм - это процесс, то, что происходит с городами. Хотя нет, это скорее урбанизация. Трудно сказать. Наверное, все же «урбанизм» - это совокупность современной городской культуры. Необязательно в высоком смысле, но, прежде всего, повседневной культуры, ее паттернов; т.е образа мысли, действий, жизни современных горожан. А «урбанистика» - это профессиональная деятельность, связанная с работой с городом.
5. Во-первых, это готовность работать совместно с представителями других профессиональных цехов над городом. Во-вторых, способность это делать. К сожалению, мы, в силу узкой дисциплинарности образования, просто не умеем работать с другими специалистами. Мы не знаем их профессионального языка, не понимаем их образа мысли, и потому совместная работа складывается очень тяжело. Как правило, каждый делает отдельно свой кусок, и сшивка потом происходит механистически - и результат получается довольно низкокачественный.
Эти два навыка подразумевают третий - комплексное мышление о городе как о сложном механизме, в котором взаимоувязано огромное количество факторов, параметров, измерений.
6. Все очень сильно зависит от контекста - эти слова могут обозначать одно и тоже. Тем, чем у нас занимаются урбанисты, в Европе и в США занимаются архитекторы или те, кого именуют urban planners (то есть городские планировщики). Другое дело, что городского планировщика можно и следует научить мыслить комплексно - в Европе, и в США в последние лет 50 именно этим и занимаются. Если взять российского городского планировщика, то он, скорее всего, комплексным мышлением как отличительной чертой урбаниста не обладает. Название профессии то же, но содержание, практика, образ деятельности - другие.
Точного определения термина «урбанистика» не существует даже в Европе. Данным термином обычно называют разные сферы профессиональной деятельности, в той или иной мере связанные с городом. Тем не менее в России это понятие обрело более отчетливые смысловые формы - другое дело, что сам охват его довольно обширен. В самом простом понимании урбанистика - это комплекс знаний о городском устройстве, который могут использовать специалисты из различных областей. В частности, с урбанистикой так или иначе связаны социологи, деятели культуры, дизайнеры и, разумеется, архитекторы.
Традиционное понимание урбанистики
Если раскрывать термин с утилитарным подходом, то многое прояснится и станет отчетливее в представлении урбанистики. С этой позиции ее можно рассматривать как комплексную область, включающую такие направления, как проектирование и управление городской средой. Иными словами, урбанистика - это набор средств и методов, позволяющих спланировать и реализовать проект. То есть совсем не обязательно, что термин должен существовать применительно к конкретному городу. Практическое использование смысла этого понятия начинается еще с момента разработки концепции плана будущего городского массива.
Но не стоит и упрощать деятельность урбанистов, которая может иметь продолжение и после строительства. Готовый комплекс становится площадкой для воплощения идей архитекторов, инженеров и художников. Отдельное место в этом деле занимают и дизайнеры, руками которых формируется городская урбанистика в виде эстетического оформления. Например, стиль зданий, дизайн парков, конфигурация инфраструктурных объектов - все это реализуетсЯ в том числе и при участии специалистов по дизайну.
Особенности прикладной урбанистики
Специалисты, чья профессиональная деятельность связана с урбанистикой, обычно рассматривают это понятие как научную область. Дело в том, что на практике это направление требует высокой точности в понимании своих например, должен иметь представление о математических моделях реализации транспортных линий, располагать возможностью расчета коммуникаций, не забывать о формируемом облике города и учитывать социологические аспекты. Это и будет прикладная урбанистика, которая занимается решением реальных задач. Конечно, в первую очередь градостроительство ассоциируется с архитектурой и непосредственным строительством, но есть и другие аспекты, которые усложняют задачи планировщиков. К примеру, еще на стадии разработки проекта урбанисты просчитывают возможные конфликты заинтересованных сторон - в их числе могут быть простые горожане, инвесторы, представители администрации и коммерческих организаций.
Архитектура и урбанистика
Все-таки архитектурная составляющая является главной в понимании урбанистики. Между процессами разработки плана города и строительством его объектов есть довольно ответственный этап, в котором участвуют архитекторы. Они разрабатывают стилистическую концепцию, которая в дальнейшем определяет облик зданий городского массива. В наше время архитектура и урбанистика подразумевают и учет нюансов управления. Такой многосторонний подход к планированию позволяет изначально подготовиться к оптимизации социальных процессов, тем самым снять напряженность и улучшить качество жизни. Грамотный специалист при этом должен с одинаковой ответственностью подходить и к разработке архитектурной концепции деловых центров с офисами и салонами, а также к жилым массивам для малообеспеченных семей.
Урбанистика и социология
В период индустриальной эпохи специалисты, работавшие над городским устройством, обнаружили ряд противоречий между технократическим подходом к обустройству жилых кварталов и нормами комфортабельности с понятиями гуманизма. Похожие проблемы возникают и в постиндустриальное время, но сегодня их разрешением занимается социология. Специалисты в этой области помогают проектировать менее агрессивный и в то же время благоустроенный и технически развитый город. Урбанистика стремится минимизировать вредное влияние промышленных комплексов, но в то же время не ухудшать ситуацию с рабочими местами. Как видно, социология в урбанистике подчас вынуждена решать противоречивые задачи. Тем не менее выход находится в самых разных областях - в том числе за счет улучшения инфраструктуры, более эффективной организации транспортного обеспечения и улучшения экономических моделей.
Новые тенденции в урбанистике
Современный облик городов во многом меняется благодаря технологическому прогрессу. Те же новшества в сфере транспортного обеспечения обещают радикально изменить городскую инфраструктуру. Урбанистам остается лишь правильно распорядиться плодами прогресса. И все же в России, пережившей застой в развитии урбанистики, появление новых креативных концепций происходит с задержкой. С одной стороны, современная урбанистика избавилась от типовых подходов, диктуемых государством. Например, появляются компании, которые предлагают оригинальные решения в планировании и архитектуре с дизайном. С другой стороны, внедрение новых принципов градостроительного устройства по-прежнему встречает скептический настрой самих консервативных пользователей. При этом на Западе давно набирает силу новое направление, получившее название «либеральный урбанизм».
Что такое либеральный урбанизм?
Можно сказать, это логический принцип современного устройства города. Вернее, подходов к его организации. Для понимания этого веяния следует обратиться к смыслу демократии. Это значит, что в формировании городской среды участвует не узкая группа уполномоченных людей, а все его жители, в том числе простые граждане и представители бизнеса. Получается, что либеральная урбанистика - это всеобщий компромисс, достигнутый путем договоренности между разными группами населения. Но и это не полное определение, так как предусматриваются и обязательные принципы такого устройства в городе. В частности, речь идет об идее гуманизма и комфорта - именно так в первую очередь характеризуются западные города, построенные в соответствии с либеральным урбанизмом.
Заключение
Еще со времен организации жизни в греческих полисах выдающиеся мыслители задумывались о принципах организации общего пространства для жизни и работы. В течение многих столетий эти принципы не раз менялись и трансформировались. В современном понимании урбанистика - это набор правил, соблюдение которых позволяет организовать наиболее комфортный для жизни город с учетом интересов разных категорий его жителей. Казалось бы, задача довольно простая, но на практике реализовать ее не всегда удается. Перед урбанистами стоит масса проблем, среди которых: потребность города в загрязняющих комбинатах, сложности в организации дорожных сетей и необходимость сохранения исторических памятников, которые подчас мешают развитию города.
