Новый сезон в «Гоголь-центре» открыли премьерой, сыгранной под эгидой фестиваля «Черешневый лес». Вслед за Некрасовым, режиссёр Кирилл Серебренников задался вопросом: «Кому на Руси жить хорошо?». Ответ на него искал вместе с актёрами. Для начала они вместе отправились в экспедицию по местам жизни автора и героев поэмы. Первой остановкой была Карабиха - поместье Некрасова.
Некрасов писал, что поэму «Кому на Руси жить хорошо» собирал «по словечку». Постановку по этой поэме Кирилл Серебренников начал собирать с поездки с труппой «Гоголь-центра» по России.
Молодых артистов режиссер повёз, чтобы посмотрели, как устроена страна, и чтобы полюбили - что важно! - её именно такой. Говорит, в комфортной столице этого не понять! Играют здесь не про крестьян. Некрасовский текст вложен в уста героев сегодняшних - народа, который оставил противоречивое впечатление у путешественников. Собственно, как и у автора первоисточника.
«Вот этот «кач», этот диапазон - «ты и убогая, ты и обильная, ты и бедная, ты и богатая, ты и ужасная, ты и прекрасная» - диапазон чувств, страстей, качества человеческого - это очень важное свойство России, и это важно для понимания Некрасова», - убеждён режиссёр Кирилл Серебренников.
Как и у Некрасова, спектакль собрали из разных частей, обособленных глав. Принцип коллажа отразился и на жанре. Здесь и перформанс, и драма, и рок-опера. Вторая часть спектакля называется «Пьяная ночь». Она без слов. Построена исключительно на хореографии.
«Мы ушли от истории «пьяных», мы ушли от истории водки, мы ушли от истории греховного мужика в ватнике - мы пришли к какой-то другой реальности вот этого летящего над миром человека, который хочет счастья!», - поясняет режиссёр-хореограф Антон Адасинский.
Собирательный образ «русской женщины» лег на плечи, приглашённой специально для этой постановки, - Евгении Добровольской. В эксперименты Серебренникова с классикой окунается с головой не в первый раз. В экспедицию актриса не ездила.
«Мне не надо ездить по Руси. Я достаточно хорошо это всё знаю. Некрасов - своеобразный поэт, он писал про ту Россию, которую как раз ребята ездили и смотрели, и получился замечательный документальный фильм. Но это всё неосознанно и всё равно в крови», - считает народная артистка России Евгения Добровольская.
И поэма, написанный после отмены крепостного права, и этот спектакль - о свободе и рабстве. О выборе, который делает русский человек. И о «русском мире», границы и суть которого пытаются нащупать создатели спектакля. А на сакраментальный вопрос - «Кому живется весело, вольготно на Руси» - они, как и Николай Некрасов, не отвечают.
Хорошо в Гоголь-Центре зрителям, интеллигентным людям и просто сочувствующим. Посетить это живое театральное пространство может любой неравнодушный к культуре гражданин. Билет на спектакль нужен лишь для прохода в театральный зал, который всегда полон. В центре, созданным талантливым Кириллом Серебренниковым, можно в любой день:
Со вкусом посидеть в кафе, с интересом послушать лекции (перед каждым спектаклем рассказывают об эпохе, драматурге, создают необходимый настрой),
С любопытством побродить и пофотографироваться между инсталляциями,
С любознательностью получить доступ к театральной медиатеке (нужен только паспорт).
А еще, в центре работает "Гоголь-кино" с рассказом и показом отборных премьер и "Гоголь +" - где можно "живьем" побеседовать с актерами, драматургами и режиссерами.
В общем, публику сюда заманивать не приходится, она у Гоголь- центра - особенная, чем-то сродни той, которая в застойные семидесятые была верна Театру на Таганке не только за бесспорную талантливость, но и за его революционность, непохожесть, строптивость.
Спектакль "КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО" - эпопея по силе замысла, по тексту, по духу и по исполнению. Идет четыре часа с двумя антрактами.
Три части, три действия – "Спор", "Пьяная ночь", "Пир на весь мир" - такие разные, словно за вечер вам показывают три спектакля вместо одного. Нужно только настроиться на восприятие сложного многомерного действа. И понятно, почему Кирилла Серебренникова приглашали знаменитые оперные театры. Вторая часть "Пьяная ночь" - чистая опера, сделанная современно, мастерски, увлекательно, сложно. Хочется отметить высочайший уровень вокала актрис Гоголь-центра - Риты Крон, Марии Селезневой, Ирины Брагиной, Екатерины Стеблиной и других.
Полноводная многомерная история завораживает, увлекает, время пролетает почти незаметно. Правда, несколько человек в первом антракте покинули театр, но на качестве и количестве публики это не отразилось.
Я не отношу себя к поклонникам творчества Кирилла Серебренникова, хотя всем сердцем переживаю за его дальнейшую судьбу - как человека, так и свободного творца. Но в данном спектакле, идущим на сцене Гоголь-центра вот уже третий год являющимся неординарным культурным событием, я приняла все. Меня восхитила работа сплоченной дружной профессиональной команды театра. Пластическое решение (Антон Адасинский), вокал и музыкальное оформление (композиторы Илья Демуцкий и Денис Хоров), выразительные костюмы (Полина Гречко, Кирилл Серебренников). Но главное, конечно, режиссерская идея. Мы все когда-то в школе Некрасова проходили без всякого удовольствия, мельком, полагая, что эта поэма - о временах далеких и чуждых, не про нас. А вот наступили времена, когда коснулось всех и еще коснется каждого. На вопрос о том, "кому живется весело вольготно на Руси" сегодня следуют такие неутешительные ответы, что даже у оптимистов глаз тухнет.
Текст Некрасова, переведенный Кириллом Серебренниковым в сегодняшний день, вызывает оторопь. Знаковый трубопровод, проложенный режиссером-сценографом через всю сцену-страну, цепляет все нищее население (бабы в ситцевых халатах да мужики в майках-алкоголичках). Все силы, средства и годы - этой трубе. Оставшееся время заполняют старые телевизоры да водка с мордобоем. В глубине за трубой просматривается стена с пущенной поверху колючей проволокой...куда деваться? - пророчески размышляет художник. И собираются в путь семь мужиков, мучимых вопросами, которые не в силах выразить, решая выспросить у народа: "Кому живется счастливо, вольготно на Руси?".
Как идут они по родной земле, как маются - надо видеть, попутно не забывая читать и перечитывать надписи на многочисленных майках, и слушать сердцем, и думать...думать...
А как отвлекает от вопросов и услаждает слух народная певица в стиле Зыкиной-Воронец - прекрасная Рита Крон.
Многокрасочный спектакль подобен России, местами страшной, грубой, неказистой, но прекрасной, доброй, необъятной...
В постановке много сюрпризов. Например, в третьей части спектакля подуставших зрителей Некрасовские "мужики", бродя по залу, подбадривают стопочкой, потчуя водочкой из ведра тех, кто ответит на вопрос, почему он счастлив. Примитивные ответы типа: "Счастлив потому, что очень нравится спектакль...", - никак не поощряются.
Центральной фигурой финала является монолог "счастливой" бабы. Матрена (Евгения Добровольская) рассказывает о своей русской женской доле так, что никнет все мужское население. Смирение в ответ на унижение - единственное, чем веками держится Русь, бредущая через восстания и революции, застои и перестройки, феодализм, социализм, капитализм...
Что ждет тебя, что хочешь ты, Русь?
Не дает ответа...
Фото Иры Полярной
ГогольЦентр, спектакль "Кому на Руси жить хорошо", режиссер Кирилл Серебренников
Народная трагедия и вечная загадка русской души - в эпическом спектакле Кирилла Серебренникова. Всем влюбленным в жанр «политическая сатира» смотреть обязательно.
«Кому на Руси жить хорошо?». Источник: Ira Polyarnaya.
Спектакль по некрасовской поэме «Гоголь-центр» готовил долго, ездил в экспедицию вместе с Ярославским театром им. Ф. Волкова, премьеру заявлял совместную - на май. В итоге первые показы случились только в сентябре, и без участия ярославских коллег. Успех, несмотря на развернутую в СМИ кампанию против Серебренникова и его театра, случился оглушительный. Публика устраивает сложному мультижанровому действу стоячие овации. И упрекать режиссера и его команду в антипатриотизме явно не собирается.
На сцене - трезвый и злой взгляд на русскую действительность, одинаковую из века в век. Ненависти в ней никакой нет. Есть горьковатый смех и здоровое упрямство - «родину не выбирают». В той, что досталась, - жить, работать и умирать. Демонстрируемая в течение четырех с лишним часов картина «жизни на Руси» - как один большой эстрадный номер. Жутковатый КВН.
В первой части (она носит название «Спор») перед зрителями - ток-шоу, вальяжный паренек из столицы берет в руки микрофон и, смерив циничным взглядом публику, выясняет, кому у нас все же жить хорошо. Публика - семеро мужичков, в сегодняшней версии в их число попали хипстер, интеллигент, алкоголик, вечный борец за правду и прочие узнаваемые персонажи. Один со страхом произносит - «министру», второй - шепотом - «попу», третий разворачивает плакат с надписью «царю». Ни один из некрасовских ответов специально актуализировать не приходится, - достаточно их просто воспроизвести со сцены, чтобы главный посыл спектакля - «мы никогда не умели, не умеем и, видимо, не будем уметь жить свободно» - стал совсем уж прозрачным.
«Кому на Руси жить хорошо?». Источник: Ira Polyarnaya/Гоголь-центр
Сценография тоже говорящая. Через всю сцену протянута газовая (а может быть, нефтяная) труба. На самый ее край накинут ковер, кое-где протянута колючая проволока. Вечный застенок, тюрьма, к которой уже попривыкли.
Одна из самых ярких сцен спектакля - «про холопа примерного, Якова верного». Раб не выдержал издевательств барина и повесился на его глазах, чтобы отомстить. Режиссерский прием обескураживающе прост - Серебренников показывает крупные планы: снятые на камеру лица действующих лиц. На одном написаны одновременно униженность и отчаянный протест, на другом - самодовольное хамство и трусость.
Вторая часть («Пьяная ночь») решена совершенно неожиданно - через танец. Хореография Антона Адасинского бьет под дых. Вся сцена «усеяна» раздетыми телами «мужиков», они бьются в конвульсиях, упрямо встают и снова падают как подкошенные. Весь цвет женской половины труппы в это время устраивает фантастическое модное дефиле. В громоздких русских сарафанах от кутюр они вышагивают по сцене и поют жутковатую песню «Смерти нет».
«Кому на Руси жить хорошо?».
Постановка осуществлена в рамках фестиваля "Черешневый лес", по каковому случаю я впервые за историю "Гоголь-центра" пришел на спектакль как белый человек, и на собственную фамилию (! - до сих пор не верится) получил место в 7-м ряду, правда, сразу пересел в 1-й, благо свободные стулья, хотя и в небольшом количестве, оставались. Экстрим для меня случился в другом - всю предыдущую неделю я проболел, кое-как все же передвигая ноги и стараясь не пропускать из намеченных заранее мероприятий наиболее значимые, в результате к заветной дате посещения "Гоголь-центра" я себя уходил до того, что без преувеличений еле-еле дышал, и совершенно вне всякой связи с происходящим на сцене у меня в третьем акте открылось кровотечение - приятного, понятно, мало, а, как ни крути, на общем настрое сказывается - весь следующий после "Кому на Руси жить хорошо" день я пролежал полумертвый и совсем никуда не попал. Тем не менее спектакль Серебренникова мне увидеть хотелось, и посмотреть его стоило, и я доволен, что пришел, а пуще того рад, что обошлось без каких-либо, признаться, ожидаемых мной эксцессов, потому что в нынешнем состоянии на решение проблем организационного характера сил у меня точно не достало бы.
Постановка по поэме Некрасова готовилась Серебренниковым долго. Актеры успели проехаться "по руси", снять документальный фильм по итогам "погружения в атмосферу русской жизни" (его кое-где показывали, я не видел, но хочется думать, что с "погружением" в духе Льва Додина эта затея имела общего немного и если не публике в итоге, то непосредственным ее участникам в процессе действительно что-то дала). Тем не менее "русь" в спектакле представлена более чем предсказуемо и мало чем отличается от той "руси", которую можно было видеть на подмостках "Гоголь-центра" в адаптированных к местным реалиям сценариях Фассбиндера, Триера, Висконти, пьесах Ведекинда и Майенбурга, а также инсценировках Гончарова и - в первую очередь, однозначно - Гоголя. Видимо, "Мертвые души" стал на определенном этапе для Серебренникова той работой, которая определила надолго вперед не только стилистику с набором очень конкретных стандартных приемов, но и мировоззренческий, идеологический "формат" взаимоотношений режиссера с хрестоматийным литературным материалом. Из "классики" Серебренников вычитывает - а для этого серьезных интеллектуальных трудозатрат не требуется, на то и классика - вневременные, архетипические, фундаментальные сюжеты, образы, мотивы - а затем собирает их в авторскую композицию условно-мистериального толка, где герои и события текстов из школьных учебников оборачиваются уже не просто вечными для русской жизни явлениями, но отражениями сущностей и процессов небытовых, внеисторических, оторванных от земного человеческого бытия, вынесенными в пространство одновременно и игровое, и мистическое. Так получилось в "Обыкновенной истории":
То же и в "Кому на Руси жить хорошо" - в трехчастной, трехактной композиции спектакля можно усмотреть отсыл и к "Божественной комедии" (на которую в своем исходном замысле "Мертвых душ" ориентировался, кстати, Гоголь), и к "Хождению по мукам"; в странствиях некрасовских "мужиков" сопровождают, помимо говорящих птичек, материализовавшиеся из поэзии ангелы милосердия, демоны ярости и т.п., причем в контексте, далеком от того сказочно-фольклорного колорита, который придан им в первоисточнике. Правда, где здесь заканчивается "игра" и до какой степени Серебренников серьезен в своем "мистицизме" - вопрос открытый, да, впрочем, и не самый занимательный.
Структура поэмы Некрасова "Кому на Руси жить хорошо" остается актуальной текстологической проблемой, по крайней мере, оставалась двадцать лет назад, когда я учился. При жизни автора публиковались отдельные главы, в каком порядке следует их читать сейчас - с 1920-х годов велись ожесточенные филологические дискуссии, канонической версии, насколько я знаю, по сей день не существует, и то, что поэма в большинстве публикация завершается песнопением, посвященном "забитой и всесильной матушке" (в школе ученикам тоже так преподают) - мягко говоря, спорно, поскольку внутренняя хронология предполагает распределение материала в соответствии с крестьянским трудовым календарем, от весны к осени, соответственно, из глав, которые Некрасов успел завершить, последней должна следовать "Крестьянка". Но коль скоро Серебренников помещает некрасовский сюжет в условно-мистериальный контекст, существующий вне исторического, календарного времени, то и компонует он эпизоды поэмы произвольно, порой выдергивая отдельные микросюжеты из одной части и перенося в другую, но при этом не нарушая устоявшегося, сложившегося по инерции восприятия структуры текста и соблюдая движение от пролога к песне "Русь".
Пролог разыгрывается в духе студенческих этюдов - может быть, нарочито примитивных, с использованием приемов телевизионного репортажа, интервью, клипа: я бы сказал, что начало не вдохновляет, слишком ординарно, предсказуемо, вторично, да и актерски невыразительно, будто уже давно перешедшие из студентов в профессионалы исполнители решили невзначай подурачиться. Далее персонажи примеряют на себя все тот же стандартный, уже виденный-перевиденный в предыдущих спектаклях "Гоголь-центра" (и если б только "Гоголь-центра") гардеробчик - треники, куртки, комбинезоны цвета хаки, халаты в цветочек, извлекая секонд-хенд из также бэушных металлически шкафчиков, размещенных слева на авансцене. А справа обустроились музыканты, и надо сказать, музыкальная составляющая "Кому на Руси жить хорошо" куда любопытнее прочих. В первой и третьей частях звучит музыка Дениса Хорова, кроме того, в музыкальной композиции Андрея Полякова использованы обработки советских ретро-шлягеров, феерически спетых Ритой Крон, для которой придуман и подходящий визуальный образ официальной советской поп-звезды.
Вообще из антуража легко заключить, что под периодом "крепостного права" на современном историческом этапе в спектакле понимаются советские годы (бытовые приметы: ковер, хрусталь, пионерские галстуки...), а пореформенные 1860-70-е, когда создавалась поэма Некрасова, осмыслены как постперестроечные 1990-2000-е (в то время многие, и не только мужики, но и доценты вузов, и воспитатели детских садов, вынужденно обзавелись клетчатыми сумками и отправились не в поисках счастья, а всего-то за тряпьем на перепродажу). Но остаются незыблемыми труба с перекинутыми через нее мостками (то ли канализационная, то ли нефтегазовая - она загромождает сцену весь первый акт) и стена (то ли заводская, то ли тюремная, то ли пограничная) с колючей проволокой поверху - стена временами исчезает, но возникает снова, и как раз поверх колючей проволоки светодиодом выписано "Кому на Руси жить хорошо". И коврики-бокальчики, и труба со стеной - конечно, знаки, даже не метафоры, не символы, и невозможно эти знаки считывать "дословно". Как вряд ли Серебренников со своими бывшими студентами не знает, ну или не способны выяснить, что слово "ведро" у Некрасова используется не в предметном значении, но как единица измерения жидкости - в спектакле эмалированное ведро служит одним из атрибутов театральной игры, парадоксально подчеркивая внебытовое значение происходящего. Или в словах "смерти нет, хлеба нет" не прочесть, что говорится тут о том, что и жить нет возможности, и кончина не приходит, а не о том, что вне категории времени и категория смерти неактуальна. Знают, прочитывают. Но вкладывают свой смысл, хотя бы и противоположный первоисточнику.
В такую сильно театрализованную, но по использованным элементам житейскую, приземленную обстановку вторгаются после решенного "этюдным" методом пролога сказочные Пеночка с Птенчиком. В роли Птенчика с гитарой - Георгий Кудренко, относительно новое для "Гоголь-центра" создание, его я до "Кому..." видел только в "Хармс.Мыр" (а еще раньше, но могу путать - в "100% FURIOSO" на "Платформе", где он ходил с наигранной сальной улыбочкой и клеил стикеры "хочешь поиграть?", но может быть, это и не он был). В роли Пеночки, дарующей мужикам-правдолюбцам скатерть-самобранку, в спектакле тоже не обыгранную - Евгения Добровольская. Появление Добровольской в "Гоголь-центре" закономерно - когда-то, уже давно (время летит!) она участвовала в наборе студентов на курс Серебренникова в Школе-студии МХАТ, но преподаванием заняться не успела, ушла рожать. Сейчас ее "возвращение" к бывшим предполагавшимся "питомцам", в качестве птички-кормилицы, сколь отрадно, столь и логично. Но Серебренников воспринимает Пеночку не через сказочно-фольклорную символику - это нищая старуха-странница, побродяжка-побирушка, сродни сыгранной ею же, Евгенией Добровольской, Тимофеевны в 3-й части, а может она самая и есть. Зато в 3-й части состоится "дефиле" символических девушек "птиц" в пышных псевдорусских нарядах словно из коллекций Славы Зайцева, что к финальному появлению Добровольской выведет ее реальную, несчастную, пьющую Тимофевну из социально-бытового плана на заданный спектаклю в целом мистериальный. При том что, как и 1-е, 3-е действие стартует откровенным студенческим капустником, с "двусоставными" лошадьми и с интерактивом: публике в зале предлагают налить водки взамен на искреннее, убедительное утверждение, что человек считает, чувствует себя счастливым - к моему удивлению, "счастливых" этот "пир на весь мир" выявляет в достаточном количестве, хватило бы запасов алкоголя.
Вторая часть спектакля - "Пьяная ночь" - в чистом виде придумана и исполнена как развернутый вставной номер, музыкально-пластический перформанс. Музыку для женской вокальной группы написал Илья Демуцкий (сочинитель поставленного Серебренниковым балета "Герой нашего времени" в Большом театре), за пластику в ответе Антон Адасинский. Музыкальный план намного выигрышнее и выразительнее хореографического. Собственно, хореографией, танцем этот ущербный "физический театр" (сам по себе термин ущербный, но здесь я иного не подберу) назвать язык не поворачивается. Такое ощущение, что кроме как потянуть время иных задач Адасинския для себя здесь не ставил. Дрыгания юных "мужиков" в подштанниках под пение женского хора с участием одного мужского голоса (партия Андрея Ребенкова, в 1-й части убедительно выступавшего за помещика-"последыша"), живые пирамиды, раскачивание на канатах, финальное "соло" Филиппа Авдеева - среди "семи временнообязанных" у него в первой части видок самый интеллигентский, с бородкой, при очках, и там его сразу дают по морде, остаток первого акта он ходит окровавленный, с затычками в носу (ну практически как я сидел в зале на 3-м, это ж надо мне было довести себя...), и вот, когда подрыгавшись и повалявшись на сцене, пока хор пел "тошен свет, правды нет, жизнь тошна, боль сильна...", его партнеры по пластическому ансамблю уходят в темноту и в глубь свободной от сценографии 1-й части и неожиданно просторной площадки, Авдеев остается под каплями льющегося сверху искусственного дождя - ну вот ей-богу, это несерьезно, я бы даже сказал, несолидно. Наверное, в ритмической структуре трехчастной композиции спектакля подобная музыкально-пластическая интерлюдия имеет некий вес, но содержательно она постановке не добавляет ничего. Разве что позволяет передохнуть перед 3-м актом.
Кому на Руси жить хорошо - это уже и для Некрасова был не вопрос, даже не риторический: ясно, что никому, всем плохо. Вопросы в середине 19-го формулировались иначе - сначала "кто виноват?", затем "что делать?". На первый отвечали - крепостное право виновато. Потом крепостное право отменили, жить веселее и вольготнее на Руси никому не стало, тогда на вопрос "что делать?" предложили ответ - надо, чтоб средствами производства владели те, кто трудится, ну типа "земля - крестьянам" и т.д. Попробовали, уже позже, в 20-м веке, по рецептам века 19-го построить справедливое, социалистическое общество - опять не помогло, получилось то же, что было раньше, только еще хуже, уродливее и кровожаднее. Уже на нашей с Кириллом Семеновичем памяти (целевая аудитория "Гоголь-центра" в подавляющим большинстве тогда еще не достигла сознательного возраста) те же, из 19-го века, вопросы, зазвучали снова, с новыми ответами: виновата, дескать, советская власть и коммунистическая идеология, а собственность надо приватизировать и раздать в частные руки. Попробовали вместо социализма частную собственность - опять ничего не выходит. Короче, сюжет скорее для Салтыкова-Щедрина, а не для Некрасова. Вот и Серебренников (который с прозой Салтыкова-Щедрина, кстати, имел дело и, не только по моему убеждению, "Господа Головлевы" - одна из вершин его режиссерской карьеры) сквозь поставленные Некрасовым и перепоставленные историей вопросы-ответы выходит на обобщения не социально-политического, но антропологического порядка: бар=раб.
Бар-раб - палиндром неоригинальный и прикол не самый остроумный, но написанные на листках бумаги в руках у артистов эти три буквы, читающиеся справа-налево и слева-направо по-разному, а выражающими по сути тождественные понятие, уж точно не существующие одно без другого - проблематику спектакля "Кому на Руси жить хорошо" характеризуют исчерпывающе и определяют не только идейный посыл, но и структурно-композиционную особенность спектакля, в частности, выбор фрагментов для инсценировки. Например, в композицию не попал такая памятная со школы глава, как "Поп". И мне не подумалось, что это связано с боязнью "оскорбить чувства верующих" - оно конечно, с православными лишний раз связываться себе дороже. Между прочим, когда в финале третьей части из зала выскочил парень и стал размахивать черным флагом с черепом перед носом у артистов, надевающих на себя футболки с одними слогами поверх других футболок с другими, но тоже преимущественно "патриотического" содержания (типа "русские не сдаются"), то, хотя ребята на сцене и не реагировали на него, я сперва решил, что это православный, но быстро понял, что православный бы не остался в зале размахивать, православный полез бы на сцену, начал бы орать и драться, как водится у православных, а этот помахал и ушел - анархистом, как выяснилось, оказался, у него на флаге "свобода или смерть" было написано. Но все-таки главка "Поп" впрямь пришлась бы не ко двору, помимо того, что описанные в ней реалии все же малость подустарели - главное, что о чем бы не заходила в спектакле речь, пускай о помещике-последыше, все равно для Серебренникова сотоварищи в центре внимания - не "бары", а "рабы", то есть пресловутый "русский народ", столь будто бы любимый Некрасовым.
В первой части постановки есть необычайно трогательный эпизод - взятый из конца поэмы (если смотреть на привычный порядок публикации глав) и вынесенный ближе к началу спектакля фрагмент "Про холопа примерного - Якова верного", где рассказывается ужасная даже в сравнении с многими прочими некрасовскими микро-сюжетами история помещика Поливанова и его крепостного слуги Якова: недееспособный, обезноженный помещик, приревновав девку Аришу к ее жениху, племяннику своего верного любимого раба Грише, сбыл "соперника" в рекруты. Холоп Яков пообижался, потом пришел просить прощения, но через некоторое время повез барина, заехал в овраг и там сам повесился, оставив безногого хозяина в овраге лежать. Барина нашел охотник, помещик выжил и вернулся домой, причитая "Грешен я, грешен! Казните меня!" Примечательно тут, что Серебренников, помимо Поливанова и его Якова, делает акцент на любовь Гриши и Ариши - в поэме обозначенная парой строк и упомянутые по разу, молодые парень с девкой становятся полноценными персонажами. Свободные от рабского ярма, от присущего старшим страха, а заодно и полностью от всякой одежды (я смотрел состав, где Гришу играет Георгий Кудренко, но в очередь с ним заявлен Александр Горчилин - получается, что в другом составе Горчилин без трусов бегает? прям хоть еще раз иди), молодые кидаются в объятья, но лишь затем, чтоб жених сразу оказался в деревянном ящике. У Некрасова, если не ошибаюсь, ничего не сказано о дальнейшей судьбе рекрута Гриши, может он и выжил на солдатчине, но служба в некрасовские времена была долгая, и Серебренников, мысля внеисторически, без сомнений заколачивает в любовный сюжет последний гвоздь: юноша, позволивший себе свободу чувств без оглядки на социальные преграды, погибает. Но что еще важно - сценка "про холопа примерного" композиционно помещается в раздел "Счастливые", и Яков, "отомстивший" барину тем, что на себя руки наложил, оказывается в одном ряду с холопами, подлизывавшими за барами дорогие иностранные кушанья с блюд.
В эпизоде "Последыш" аналогичная переакцентировка особенно заметна, "бары", разумеется, не оправдываются, но ответственность за случившееся, в частности, за смерть Агапа, в большей мере ложится на "рабов" с их готовностью лицемерить, унижаться сейчас ради призрачной выгоды в будущем (кстати, если я ничего не упустил, у Серебренникова не сказано, что крестьяне за свое комедианство недополучили обещанных наследниками помещика заливных лугов, то есть не в барах-обманщиках дело опять-таки), со старанием угодить кому ни попадя, со слепым приятием любой доли, с умением повиниться в отсутствие вины, с бесконечным терпением, с всепрощением. Рабство, которое невозможно отметить указом сверху, избыть реформами, переломить воспитанием, просвещением - я очень порадовался, что про времечко, когда мужик Белинского и Гоголя с базара понесет, заводить шарманку Серебренников и не пробует, сознавая, что уже сто лет как несет, а толку чуть. "Пел он воплощение счастия народного" - не про Серебренникова и не про его спектакль. Такой на удивление трезвый взгляд меня в "Кому на руси жить хорошо" подкупил. Кушай тюрю, Яша!
Рабство как счастье - не просто как привычное, нормальное, единственно возможное, но как желанное, дорогое для раба состояние: таким мне увиделся основной предмет размышлений Серебренникова в связи с его сценическим освоением поэмы Некрасова. Неслучайно же кульминацией третьей части и всего спектакля он делает "Крестьянку" - рассказ женщины, потерявшей все дорогое, и, стоит только вслушаться в ее печальное повествование, отнюдь не из-за жестокости помещиков, уже после упразднения крепостничества. В роли Тимофеевны - Евгения Добровольская. И нельзя не сказать, что ее актерская работа в третьем акте как минимум на порядок выше остальных. Надо и отметить, что для самой Добровольской эта роль не самая совершенная и не открывающая в ее собственной актерской природе чего-то небывалого, а просто еще раз подтверждающая ее высочайшее мастерство - в чем-то противоположную, а в чем-то очень сходную женскую судьбу она недавно сыграла по случаю своего юбилея в спектакле МХТ "Деревня дураков" на иного качества и современном литературном субстрате (к поэзии Некрасова можно относиться по-разному, но проза Ключаревой - это просто тушите свет):
Однако я бы обратил внимание на образ Тимофеевны, созданный Евгенией Добровольской, не просто как на отдельную, возвышающуюся на общем фоне персональную актерскую удачу, а еще и на то, насколько буднично, рутинно в постановке Серебренникова подается трагедия, в общем-то, немыслимая, по любым цивилизованным меркам чудовищная жизнь героини. Тимофеевна ведет свой рассказ, накладывая "мужикам" кашу из кастрюли, в сопровождении вокала Марии Поезжаевой, в котором подавленная боль отражается опосредованно - ведь выход Тимофеевны в композиции Серебренникова происходит в рамках "Пира на весь мир", и именно "Крестьянка" становится апофеозом этого пира обреченных - не предвещающего скорое торжество добра, а совсем наоборот, напоминающего поминки о тех немногих и забитых-задушенных ростках правды, лучах света в темном царстве, которые еще недавно могли кого-то обмануть, дать повод к иллюзорным надеждам. Как нет в композиции Серебренникова по поэме Некрасова главки "Поп", так нет в ней места и Грише Добросклонову. "Дело народа, счастье его, свет и свобода прежде всего" - этот текст проборматывается речитативом. "Русь не шелохнется, Русь как убитая, но загорелась в ней искра сокрытая, встали небужены, вышли непрошены, жита по зернышку горы наношены" и вовсе не озвучивается вслух, пущено на экране финальными титрами, а вслух звучит рефрен "пуля виноватого найдет" - не из поэмы Некрасова, а из песни группы "Гражданская оборона". Как понимать последнее - я, признаться, не догоняю, но очевидно, что покружив полтора века, и история, и историософия, и социально-политическая мысль, и, вслед за ней, ориентированное на общественные темы искусство вернулись к вопросом даже не некрасовским (кому на руси жить хорошо), даже не к чернышевским (что делать), но к герценовским (кто виноват). Констатация регресса недвусмысленна, вопрос "кто виноват", как и все остальные, тоже риторический, а до нового "что делать" я точно не доживу. (У Могучего в БДТ, говорят, попробовали его поднять на материале Чернышевского - сам, естественно, не видел, по отзывам - не удалось). И незачем мужикам было так далеко ходить, так отчаянно спорить - хватило бы беспристрастного взгляда на самих себя.
В спектакле немало подробностей избыточных, вторичных, перегружающих образно-символический ряд и вносящих путаницу в развитие основной мысли. Это, скажем, Ироничные вкрапления словарных комментариев к архаичной лексике (прием из режиссерского обихода покойного Юрия Любимова). И необязательные, орнаментальные "виньетки" (вроде вышитого "кому" на триколоре). И затасканная "фишка" с надписями на майках (в финале с переодеванием еще ничего, но и в 1-й части у персонажа Авдеева на майке написано что-то вроде "у этого общества будущего нет" - точно я не запомнил, но хорошо помню, как у хора в "Золотом петушке" Серебренникова на майках было точно так же начертано "ваши мы, душа и тело, если бьют нас, так за дело"). И бессмысленные, ну в крайнем случае непонятные пластические фигуры, особенно в хореографии Адасинского для 2-й части - загадкой для меня остались экзерсисы некоторых участников действа с пластиковой трубой - и можно ли данный предмет воспринимать как "нарезку" от трубы, пересекавшей сцену в 1-й части, или это какой-то обособленный символ, или просто предмет для пантомимических упражнений?
Вместе с тем, однозначно, "Кому на руси жить хорошо" - нестыдный, невульгарный, кондиционный, абсолютно форматный для "Гоголь-центра" продукт и, при том что неровная, достаточно добротная работа; есть отдельные моменты, способные зацепить эмоционально (я выделил для себя по меньшей мере два таких - в 1-й части с Гришей-Кудренко и в 3-1 с Тимофеевной-Добровольской), есть и какие-то формальные находки, не в масштабах открытия, но более-менее оригинальные, не сплошь вторичные. Но творческого поиска в спектакле, по-моему, не обнаруживается, в нем отсутствует эксперимент, риск, вызов - что касается не только страха перед химерами православно-фашистской цензуры (тоже, вероятно, во многом оправданного и особенно простительного в нынешней неустойчивой для данного "городского учреждения культуры" ситуации), но и опасения, нежелания жертвовать устоявшимся личным статусом, имиджем, репутацией, если говорить персонально о Серебренникове. И хотя я так или иначе, несмотря на скверное свое физическое состояние, "Кому на руси жить хорошо" смотрел с интересом и, как говорит в подобных случаях сумасшедший профессор (тоже, разумеется, в числе прочих многочисленных маленьких любителей искусства присутствовавший на премьере в "Гоголь-центре"), н и в к о е м с л у ч а е не позволил бы себе это событие - безусловно, событие - пропустить.
И все-таки для меня нет искусства, нет творчества там, где провокация подменяется манипуляцией. А "Кому на Руси жить хорошо" Серебренникова - история исключительно манипулятивная, монологичная, где-то и, что мне особенно неприятно, дидактичная. Серебренников в каждом своем решении точно знает, какую реакцию хочет получить в ответ - иногда он манипулирует публикой довольно тонко и ловко, иногда грубо, топорно, в каких-то случаях расчет оправдывается на двести процентов, в каких-то меньше, но диалога такой подход изначально, в принципе не предполагает, режиссер просто разжевывает (и уже не в первый раз, что обидно и неприятно) давно потерявшую вкус жвачку, а потом преподносит ее на блюдечке под видом деликатеса - допустим, и жвачка бывает качественной, но хавать ее за деликатес я вот, прошу прощения, не готов. Я бы хотел, чтоб со сцены "Гоголь-центра" (а откуда еще - выбор невелик, кольцо сжимается) транслировались мысли не с чужого плеча и не в фабричной расфасовке, а живые, сиюминутые, пускай бы и выраженные малость коряво. К сожалению, и в новой постановке Серебренникова я для себя не открыл ничего нового, ничего острого, ничего важного, ничего такого, чего я не знал бы без Серебренникова и прежде, чем попал в "Гоголь-центр".
Говорю с сожалением и отчасти с досадой, поскольку, при всей драматичности (и до некоторой степени комичности) моих с "Гоголь-центром" собственных взаимоотношений, мне бы не хотелось, чтоб проект, с такой помпезностью, пафосом и шапкозакидательским энтузиазмом основоположников стартовавший всего-то меньше трех лет назад, загнулся на корню - а проще сказать, был искусственно, злонамеренно изничтожен - прежде срока. Мало того, совсем недавно мне неожиданно пришлось вступить в дискуссию с позиций апологета "Гоголь-центра" и Серебренникова, не без пользы - многое в своем отношении к проекту, его постановкам, к Серебренникову-режиссеру на текущем этапе его карьеры - я окончательно для себя прояснил и внятно сформулировал:
Может быть, иначе получится со следующим опусом "Гоголь-центра" -подготовленные вместе с Серебренниковым его учениками "Русские сказки" выпускаются сразу вслед за "Кому на Руси жить хорошо" и неформально продолжают дилогию. Причем на "Русские сказки" мне сильно заранее (сам попросил) подарили билет, теперь как бы ни складывались обстоятельства, касающиеся здоровья и состояния, а идти на "Сказки" надо. В этой ситуации я как никто другой желаю "Гоголь-центру" стабильной работы как минимум на ближайшее время, потому что билет у меня уже на руках и за него деньги уплочены.
