В романе «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтов изображает Печорина в самой различной социальной среде: на Кавказе, среди черкесов; среди офицерства в казачьей станице; среди контрабандистов в Тамани, среди высшего общества, собравшегося на водах в Пятигорске. Печорин в романе окружен самыми разными персонажами, каждый из которых по-своему оттеняет внутренний облик главного героя.
Так, доктор Вернер, будучи приятелем Григория Александровича, подчеркивает то лучшее, что есть в герое, — искренность, образованность, высокие интеллектуальные запросы, аналитический ум. Одновременно при сопоставлении с Вернером становятся более заметными жестокость и бесчувственность Печорина. После дуэли с Грушницким Вернер не подает Печорину руки.
Максим Максимыч тоже в какой-то степени противопоставлен Печорину. При всем своем простодушии, штабс-капитан добр и человечен, способен к дружбе и любви. Это, по выражению Белинского, «чудесная душа», «золотое сердце». На фоне Максима Максимыча особенно отчетливо видна эгоистичность Печорина, его замкнутость, индивидуализм, одиночество.
Незаурядность личности Печорина, «подлинность» его духовных исканий и одновременно своеволие героя открываются в истории отношений его с Грушницким.
Грушницкий в романе является своеобразным двойником Печорина. Он в определенном смысле пародирует мироощущение Григория Александровича, выступая в роли «разочарованного».
Более всего на свете Грушницкий жаждет уверить всех в собственной исключительности, в необыкновенных жизненных обстоятельствах. Он напускает на себя таинственный, загадочный вид, постоянно драпируется «в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания». Манеры и поведение этого персонажа рассчитанно-эффектны: «он закидывает голову назад, когда говорит, и поминутно крутит усы левой рукой», «говорит он скоро и вычурно», у Грушницкого «страсть декламировать». Рисовка и фальшь поведения в Грушницком граничат с пошлостью. По меткому замечанию Печорина, под старость такие люди делаются «либо мирными помещиками, либо пьяницами — иногда тем и другим...».
Грушницкий не только воплощает в себе «моду скучать», но это еще и подлый, безнравственный, мстительный и завистливый человек, склонный ко лжи, интригам, сплетням. Грушницкий пытается ухаживать за Мери Литовской, однако она отвергает его. И вот уже он готов опозорить доброе имя девушки, распуская сплетни о ее тайных свиданиях с Печориным.
Грушницкий плетет интриги против Печорина. Считая его счастливым соперником, он мечтает отомстить, убить его на дуэли, приготовив для противника пистолет с холостыми патронами. Однако вскоре сам становится жертвой: Печорин узнает о заговоре и хладнокровно убивает Грушницкого на этой дуэли, вовремя перезарядив свое оружие.
Характерно, что Грушницкий испытывает некоторое смущение во время поединка, нечто вроде уколов совести. Однако он не отказывается от своих планов, даже поняв, что его заговор разоблачен. «— Стреляйте! — отвечал он, — я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места...»
«У Грушницкого нет только характера, но... натура его не чужда была некоторых добрых сторон: он не способен был ни к действительному добру, ни к действительному злу; но торжественное, трагическое положение, в котором самолюбие его играло бы напропалую, необходимо должно было возбудить в нем мгновенный и смелый порыв страсти... Самолюбие заставило его видеть в Печорине своего соперника и врага; самолюбие решило его на заговор против чести Печорина; то же самое самолюбие сосредоточило всю силу его души... и заставило предпочесть верную смерть верному спасению через признание. Этот человек — апофеоз мелочного самолюбия и слабости характера», — писал Белинский. Примерно так же этого персонажа оценивает С. П. Шевырев. «Это в полном смысле слова пустой малый. Он тщеславен... Не имея чем гордиться, он гордится своею серою юнкерскою шинелью. Он любит без любви», — замечает критик.
Однако и Печорин в сцене дуэли ведет себя недостойно: он выбирает такое место для поединка, где один из них обречен на неминуемую гибель. Досада оскорбленного самолюбия, презрение и злоба — вот чувства, испытываемые Григорием Александровичем во время дуэли. В душе его нет места великодушию. Играя своей судьбой, он с удовольствием играет и судьбами других людей.
Так, во время дуэли Печорин готов простить Грушницкому ему подлость, если тот раскается в своем поступке. «Я решился предоставить все выгоды Грушницкому; я хотел испытать его; в душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда все устроилось бы к лучшему; но самолюбие и слабость характера должны были торжествовать... Я хотел дать себе полное право не щадить его, если бы судьба меня помиловала. Кто не заключал таких условий с своею совестью?» — размышляет Печорин в своем дневнике.
Однако, даже будучи готов простить своего противника, Григорий Александрович подсознательно надеется на то, что прощать Грушницкого не придется. Прекрасно разбираясь а человеческой психологии, Печорин уверен в малодушии своего соперника, в его упрямстве, в его болезненном самолюбии. Думается, эти размышления героя о возможности раскаяния и спасения Грушницкого в большей степени — лукавство перед самим собой. На самом деле Печорин не хочет щадить своего противника.
Григорий Александрович не фаталист, он любит «сомневаться во всем», но здесь он идет дальше сомнений, выказывая свое полное презрение и неуважение к Провидению. Вместо благодарности судьбе за собственное спасение, благодарности, рождающей в человеке великодушие и милосердие как чувства наиболее естественные, Печорин испытывает лишь презрение и ненависть, порождающие очередное злодейство.
Грушницкий с самого начала раздражает Печорина. «Я его также не люблю: я чувствую, что мы когда-нибудь с ним столкнемся на узкой дороге, и одному из нас несдобровать», — заявляет Григорий Александрович уже при первой встрече с юнкером в Пятигорске. Причину этой ненависти Печорина очень четко обозначил С. П. Шевырев. «Он играет роль разочарованного — и вот почему он не нравится Печорину; сей последний не любит Грушницкого по тому же самому чувству, по какому нам свойственно не любить человека, который нас передразнивает и превращет то в пустую маску, что в нас есть живая существенность», — замечает исследователь.
Таким образом, в истории с Грушницким герой раскрывается своими новыми гранями. На фоне этого персонажа становятся более заметными достоинства Печорина — искренность, сильная воля, решимость, глубокий интеллект. Одновременно здесь обнажается вся бездна печоринского самолюбия, его индивидуализм и своеволие.
В романе «Герой нашего времени» читатель видит явное противопоставление двух образов: главного героя и юнкера .
Безусловно, оба героя обладают схожими чертами характера, такими как эгоизм и самовлюбленность. Но, нельзя не отметить, что в Печорине это настоящее, а у Грушницкого все насквозь пропитано фальшью. Он только пытается казаться романтическим героем, тогда как Печорин им является.
Неприязнь друг к другу сложилась у героев практически сразу при встрече в Пятигорске, но внешне никто из них этого не показывал. Невозможно назвать кого-либо из героев абсолютно положительным или отрицательным. Печорин безжалостно обошелся с княжной Мэри, со своей давней возлюбленной Верой и ее мужем только ради забавы. Не от какой-то внутренней природной злобы, но лишь от скуки, главный герой романа решил влюбить юную Мери, и тем самым вызвать чувство ревности в Грушницком. Печорин изображен автором, как натура эгоистичная и очень противоречивая. Он относится критично не только к обществу, окружавшему его, но и к самому себе. Главный герой лишен фальши в своем характере и поступках. Его нельзя обвинить в подлости или трусости.
Грушницкий изображен М.Ю. Лермонтовым, как посредственность. Юнкер не так искушен в общении с женщинами, как Печорин, и ведет себя довольно робко и скромно. Сначала читатель может подумать, что любовь Грушницкого к Мери искренна, но впоследствии становится видно, что это тоже является фальшью. Он с легкостью оклеветал свою возлюбленную, когда увидел рядом с ее окном Печорина, только лишь из-за уязвленного самолюбия, даже не пытаясь разобраться в ситуации.
Дуэль является критическим моментом столкновения трусости и храбрости двух персонажей. Молодой юнкер Грушницкий повел себя очень подло. Вместе со своим новым приятелем, драгунским капитаном, он решил выставить главного героя посмешищем. План состоял в том, чтобы оставить пистолеты незаряженными. Юнкер будто пытается доказать самому себе, что Печорин не идеален, а может испытывать испуг и трусость. Грушницкий ждал удобного случая, чтобы вызвать Печорина на дуэль. Но волей случая, главный герой услышал то, о чем говорили драгунский капитан и молодой юнкер.
Вскоре произошел инцидент, который привел к дуэли. Когда главного героя заметили напротив окна княжны Мери, Грушницкий публично его осмеял. За что Печорин вызвал того на дуэль. Драгунский капитан опять выступил подстрекателем и предложил зарядить только пистолет Грушницкого, таким образом было запланировано хладнокровное убийство. Именно страх подтолкнул молодого юнкера к таким подлым действиям. Он боялся проиграть превосходившему его во всем Печорину.
Главный герой, напротив, не боялся смерти. Он предложил сделать условия поединка еще более суровыми, перенести дуэль на обрыв скалы, чтобы любая, даже незначительная рана, стала смертельной. Грушницкий стрелял первым, и лишь задел ногу Григория. Тогда главный герой объявил о том, что его пистолет не заряжен, и попросил перезарядить. Пуля Печорина оказалась для юнкера смертельной. Грушницкому не удалось одолеть Григория, даже с помощью коварного плана. Но Печорин не испытал удовлетворения от своей победы над трусостью, наоборот, на душе у него было тяжело.
Развязка этого противостояния оказалась очень трагичной: , сердце княжны Мери разбито, жизни Веры и ее мужа сломаны.
Одним из главных персонажей романа "Герой нашего времени" М.Ю.Лермонтова является Григорий Александрович Печорин. Произведение построено таким образом, чтобы наиболее полно раскрыть характер данного героя. Ведь образ Печорина собирательный, в нём автор хотел показать героя времени. Именно поэтому все эпизоды являются значимыми и по очереди раскрывают то одну, то другую грань личности героя.
Дуэль Печорина с Грушницким является очень показательным моментом характера Печорина, а также показывает насколько он отличается от того же Грушницкого и других героев. Печорин вынужден просить вызов на дуэль, вследствие того, что Грушницкий начал плести интриги и распространять недобросовестные слухи.
Перед дуэлью ГригорияАлександровича занимают важные вопросы, он задумывается о том, для чего жил. В ходе размышления он приходит к тому, что не смог угадать своего предназначения. Именно здесь раскрывается важная черта характера Печорина, это его честность перед самим собой. Сосредоточенное состояние позволяет ему увидеть красоту утра по дороге к месту дуэли. Несмотря на большой риск Печорин контролирует себя и являет образец самообладания.
Грушницкий не смог осуществить свой хитрый план и не выстрелить в Печорина. Но его самолюбие не позволяет ему признаться во всём. Он становится жертвой своего неудачного предприятия против Печорина, который ведёт себя весьма благородно. Даже зная о замысле врагов, он всё де лаёт шанс Грушницкому.
После дуэли Печорин чувствует себя подавленным, солнце, которые до этого события казалось ярким, теперь кажется ему тусклым. Дуэль заставила героя много перечувствовать и передумать, а это очень важно для развития его личности.
В данном эпизоде автор поставил героев перед лицом смерти. Противоречивый характер Печорина раскрывается здесь в полной мере, как и мелочность натуры Грушницкого. Печорин убивает его не от злости, скорее он ещё не готов переступить через общественное мнение. Эта сцена показывает героя времени таким, каким видел его автор
Сочинение на тему Дуэль Печорина и Грушницкого
При помощи описания дуэли Лермонтов хотел более точно передать характеры героев. С самого начала произведения перед читателем представляется два совершенно противоположных героя. Грушницкий больше романтик, который идет больше за модой, а не за душой. Из этого следует, что Грушницкий играет свою жизнь и свои чувства, подстраиваясь под окружение. Он наполнен ненастоящими чувствами.
Важную роль играла дуэль для Печорина. Он вполне настроен на смерть и готов умереть. Печорин решается изменить правила дуэли, выбирает опасное место, где нет ни малейшего шанса на выживание. Таким место была выбрана вершина горы.
Изначально была заметна ненависть Грушницкого к Печорину, нельзя назвать точной причины, но противник явно был мудрее и сильнее.
Грушницкий идет на дуэль зная, что проиграет и так получается, что он не может даже выстрелить. Печорин всячески пытался пойти на примирение, давал возможность противнику уйти, но тот в свою очередь продолжал играть в свою игру не понимая, что заходит слишком далеко.
Описание дуэли можно разделить на несколько частей, первая охватывает день перед дуэлью, а вторая само происшествие. Печорин всегда знал, что он делает и отдавал отчет своим действиям, поэтому он никогда не сомневался и ни жалел ни о чем. Лермонтов не открыл полностью образ Печорина, поэтому читатель не может до конца дать ответ на вопрос о том, каким же точно был герой.
Но главным является то, что автор построил произведение таким образом, что каждый читатель найдет что-то для себя. Так же сцена дуэли не дает нам четкого представления о человеке. Автор добавил много внутренних монологов, которые добавляют атмосферы в дуэль.
Главное, что можно вынести из произведения это, что автор путем передачи образа Печорина призывает человека посмотреть на себя со стороны и заглянуть в свою душу, дабы понять есть ли следы печоринских черт у самого себя.
Несколько интересных сочинений
- Герои произведения Снегурочка Островского
Сюжет для своей «Снегурочки» великий русский писатель Островский позаимствовал из народной русской сказки
Главным героем произведения является мальчик необычайно маленьких размеров. Его рост был не больше мизинца. Однако, несмотря на это, он был очень умен, находчив и смел. Окружающие не воспринимали его всерьёз
Выстрел раздался. Пуля оцарапала мне колено. Я невольно сделал несколько шагов вперед, чтоб поскорей удалиться от края.
– Ну, брат Грушницкий, жаль, что промахнулся! – сказал капитан, – теперь твоя очередь, становись! Обними меня прежде: мы уж не увидимся! – Они обнялись; капитан едва мог удержаться от смеха. – Не бойся, – прибавил он, хитро взглянув на Грушницкого, – все вздор на свете!.. Натура – дура, судьба – индейка, а жизнь – копейка!
После этой трагической фразы, сказанной с приличною важностью, он отошел на свое место; Иван Игнатьич со слезами обнял также Грушницкого, и вот он остался один против меня. Я до сих пор стараюсь объяснить себе, какого роду чувство кипело тогда в груди моей: то было и досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, рождавшаяся при мысли, что этот человек, теперь с такою уверенностью, с такой спокойной дерзостью на меня глядящий, две минуты тому назад, не подвергая себя никакой опасности, хотел меня убить как собаку, ибо раненный в ногу немного сильнее, я бы непременно свалился с утеса.
Я несколько минут смотрел ему пристально в лицо, стараясь заметить хоть легкий след раскаяния. Но мне показалось, что он удерживал улыбку.
– Я вам советую перед смертью помолиться богу, – сказал я ему тогда.
– Не заботьтесь о моей душе больше чем о своей собственной. Об одном вас прошу: стреляйте скорее.
– И вы не отказываетесь от своей клеветы? не просите у меня прощения?.. Подумайте хорошенько: не говорит ли вам чего-нибудь совесть?
– Господин Печорин! – закричал драгунский капитан, – вы здесь не для того, чтоб исповедовать, позвольте вам заметить… Кончимте скорее; неравно кто-нибудь проедет по ущелью – и нас увидят.
– Хорошо, доктор, подойдите ко мне.
Доктор подошел. Бедный доктор! он был бледнее, чем Грушницкий десять минут тому назад.
Следующие слова я произнес нарочно с расстановкой, громко и внятно, как произносят смертный приговор:
– Доктор, эти господа, вероятно, второпях, забыли положить пулю в мой пистолет: прошу вас зарядить его снова, – и хорошенько!
– Не может быть! – кричал капитан, – не может быть! я зарядил оба пистолета; разве что из вашего пуля выкатилась… это не моя вина! – А вы не имеете права перезаряжать… никакого права… это совершенно против правил; я не позволю…
– Хорошо! – сказал я капитану, – если так, то мы будем с вами стреляться на тех же условиях… – Он замялся.
Грушницкий стоял, опустив голову на грудь, смущенный и мрачный.
– Оставь их! – сказал он наконец капитану, который хотел вырвать пистолет мой из рук доктора… – Ведь ты сам знаешь, что они правы.
Напрасно капитан делал ему разные знаки, – Грушницкий не хотел и смотреть.
Между тем доктор зарядил пистолет и подал мне. Увидев это, капитан плюнул и топнул ногой.
– Дурак же ты, братец, – сказал он, – пошлый дурак!.. Уж положился на меня, так слушайся во всем… Поделом же тебе! околевай себе, как муха… – Он отвернулся и, отходя, пробормотал: – А все-таки это совершенно против правил.
– Грушницкий! – сказал я, – еще есть время; откажись от своей клеветы, и я тебе прощу все. Тебе не удалось меня подурачить, и мое самолюбие удовлетворено; – вспомни – мы были когда-то друзьями…
Лицо у него вспыхнуло, глаза засверкали.
– Стреляйте! – отвечал он, – я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места…
Я выстрелил…
Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только прах легким столбом еще вился на краю обрыва.
– Finita la comedia! – сказал я доктору.
Он не отвечал и с ужасом отвернулся.
Я пожал плечами и раскланялся с секундантами Грушницкого.
Спускаясь по тропинке вниз, я заметил между расселинами скал окровавленный труп Грушницкого. Я невольно закрыл глаза… Отвязав лошадь, я шагом пустился домой. У меня на сердце был камень. Солнце казалось мне тускло, лучи его меня не грели.
ПРОВИДЕЦ ИЛИ ФАНТАЗЕР?
П.Заболотский Портрет М.Ю.Лермонтова 1837 г.
О том, что Лермонтов был дуэлянтом, и чем все это закончилось, я писал в посте «Дуэли в живописи». Здесь я рассматриваю дуэль самых известных персонажей Михаила Юрьевича – Печорина и Грушницкого. Современники поэта, в том числе В.Г.Белинский, отождествляли Печорина с самим Лермонтовым. Уж очень он своим поведением и поступками напоминал дерзкого, ироничного поэта. Хотя сам автор «Героя нашего времени» писал, что «Печорин – это портрет, составленный из пороков целого поколения». Не буду вдаваться в анализ произведения и персонажей, а просто представлю их.
Итак, познакомимся с дуэлянтами:
П.Боклевский Печорин иллюстрация к роману "Герой нашего времени"
ГРИГОРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ПЕЧОРИН
Молодой человек 25 лет. «Недавно на Кавказе, переведен из России». Услышав на балу, как Грушницкий порочит имя княжны Мери, вызывает последнего на дуэль.
Подробно характеристика образа Печорина:
Михаил Врубель Мери и Грушницкий иллюстрация к роману "Герой нашего времени"
ГРУШНИЦКИЙ
Ему 21 год. Он юнкер, однако, уже имеет Георгиевский крест. Находится в отпуске по ранению. По словам Печорина, «он страдает романтическим фанатизмом».
С Грушницким Печорин познакомился, находясь в действующем отряде. Грушницкий поехал на воды неделей ранее Печорина, после ранения в ногу. "Он только год в службе, носит, по особенному роду франтовства, толстую солдатскую шинель. Он хорошо сложен, смугл и черноволос".
Говорит он скоро и вычурно: он из тех людей, которые на все случаи жизни имеют готовые пышные фразы, которых просто прекрасное не трогает и которые важно драпируются в необыкновенные чувства, возвышенные страсти и исключительные страдания. Производить эффект - их наслаждение; они нравятся романтическим провинциалкам до безумия. Он довольно остер: эпиграммы его часто забавны, но никогда не бывают метки и злы: он никого не убьет одним словом; он не знает людей и их слабых струн, потому что занимался целую жизнь одним собою. Его цель - сделаться героем романа. Он так часто старался уверить других в том, что он существо, не созданное для мира, обреченное каким-то тайным страданиям, что он сам почти в этом уверился. Печорин в своем дневнике пишет:"Я его понял, и он за это меня не любит, хотя мы наружно в самых дружеских отношениях. Грушницкий слывет отличным храбрецом; я его видел в деле: он махает шашкой, кричит и бросается вперед, зажмуря глаза. Это что-то не русская храбрость!.. Я его также не люблю: я чувствую, что мы когда-нибудь с ним столкнемся на узкой дороге, и одному из нас несдобровать». Грушницкий влюблен в княжну Мери.
Повесть «Княжна Мери» написана в форме дневниковых записей. 11 мая Печорин приезжает в Пятигорск. 17 июня происходит его дуэль с Грушницким.
Сама история дуэли укладывается в десять дней.
5-го июня.
Грушницкий появляется у Печорина и «довольно небрежно» спрашивает: «Ты, говорят, эти дни... волочился за моей княжной?» Тот опровергает этот слух.
На балу Печорин танцует с Мери и целует ей руку. Грушницкий собирается ему отомстить, и ему удается объединить против Печорина нескольких человек, среди которых драгунский капитан. Печорина это радует, так как он жаждет острых ощущений.
12-го июня.
Печорин через окно дома слободки наблюдает за военной пирушкой, на которой драгунский капитан, разгорячившись, требует: «Печорина надо проучить!» Собравшиеся обсуждают, как им это сделать. Решено, что Грушницкий должен вызвать Печорина на дуэль. В пистолетах не будет пуль, но об этом Печорин не будет знать. Грушницкий поддерживает заговорщиков.
15-го июня.
В Кисловодск приезжает фокусник Апфельбаум. Все собираются на представление. Печорин проходит мимо окон Веры и поднимает записку, в которой Вера приглашает его к себе вечером. Ближе к назначенному времени он встает и уходит. По дороге он замечает, что кто-то следует за ним. Весь вечер он проводит у Веры. Около двух часов пополуночи он спускается с верхнего балкона на нижний и бросает взгляд на окно княжны Мери. Когда Печорин прыгает на дерн, его хватают Грушницкий и драгунский капитан и пытаются задержать, но он вырывается.
Все остальное вам «доскажет» первоисточник.
Открытка с видом окрестностей старого Кисловодска. Место дуэли Печорина с Грушницким
Стану продолжать свой журнал, прерванный столькими странными событиями.
Перечитываю последнюю страницу: смешно! Я думал умереть; это было невозможно: я еще не осушил чаши страданий, и теперь чувствую, что мне еще долго жить.
Как все прошедшее ясно и резко отлилось в моей памяти! Ни одной черты, ни одного оттенка не стерло время!
Я помню, что в продолжение ночи, предшествовавшей поединку, я не спал ни минуты. Писать я не мог долго: тайное беспокойство мною овладело. С час я ходил по комнате; потом сел и открыл роман Вальтера Скотта, лежавший у меня на столе: то были «Шотландские пуритане» я читал сначала с усилием, потом забылся, увлеченный волшебным вымыслом... Неужели шотландскому барду на том свете не платят за каждую отрадную минуту, которую дарит его книга?..
Наконец рассвело. Нервы мои успокоились. Я посмотрелся в зеркало; тусклая бледность покрывала лицо мое, хранившее следы мучительной бессонницы; но глаза, хотя окруженные коричневою тенью, блистали гордо и неумолимо. Я остался доволен собою.
Велев седлать лошадей, я оделся и сбежал к купальне. Погружаясь в холодный кипяток нарзана, я чувствовал, как телесные и душевные силы мои возвращались. Я вышел из ванны свеж и бодр, как будто собирался на бал. После этого говорите, что душа не зависит от тела!..
Возвратясь, я нашел у себя доктора. На нем были серые рейтузы, архалук и черкесская шапка. Я расхохотался, увидев эту маленькую фигурку под огромной косматой шапкой: у него лицо вовсе не воинственное, а в этот раз оно было еще длиннее обыкновенного.
- Отчего вы так печальны, доктор? - сказал я ему. - Разве вы сто раз не провожали людей на тот свет с величайшим равнодушием? Вообразите, что у меня желчная горячка; я могу выздороветь, могу и умереть; то и другое в порядке вещей; старайтесь смотреть на меня, как на пациента, одержимого болезнью, вам еще неизвестной, - и тогда ваше любопытство возбудится до высшей степени; вы можете надо мною сделать теперь несколько важных физиологических наблюдений... Ожидание насильственной смерти не есть ли уже настоящая болезнь?
Эта мысль поразила доктора, и он развеселился.
Мы сели верхом; Вернер уцепился за поводья обеими руками, и мы пустились, - мигом проскакали мимо крепости через слободку и въехали в ущелье, по которому вилась дорога, полузаросшая высокой травой и ежеминутно пересекаемая шумным ручьем, через который нужно было переправляться вброд, к великому отчаянию доктора, потому что лошадь его каждый раз в воде останавливалась.
................
Михаил Врубель Дуэль Печорина и Грушницкого 1890-91 г.г.
Там путь все становился уже, утесы синее и страшнее, и, наконец, они, казалось, сходились непроницаемою стеной. Мы ехали молча.
- Написали ли вы свое завещание? - вдруг спросил Вернер.
- Нет.
- А если будете убиты?..
- Наследники отыщутся сами.
- Неужели у вас нет друзей, которым бы вы хотели послать свое последнее прости?..
Я покачал головой.
- Неужели нет на свете женщины, которой вы хотели бы оставить что-нибудь на память?..
- Хотите ли, доктор, - отвечал я ему, - чтоб я раскрыл вам мою душу?.. Видите ли, я выжил из тех лет, когда умирают, произнося имя своей любезной и завещая другу клочок напомаженных или ненапомаженных волос. Думая о близкой и возможной смерти, я думаю об одном себе: иные не делают и этого. Друзья, которые завтра меня забудут или, хуже, возведут на мой счет бог знает какие небылицы; женщины, которые, обнимая другого, будут смеяться надо мною, чтоб не возбудить в нем ревности к усопшему, - бог с ними! Из жизненной бури я вынес только несколько идей - и ни одного чувства. Я давно уж живу не сердцем, а головою. Я взвешиваю, разбираю свои собственные страсти и поступки с строгим любопытством, но без участия. Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его; первый, быть может, через час простится с вами и миром навеки, а второй... второй? Посмотрите, доктор: видите ли вы, на скале направо чернеются три фигуры? Это, кажется, наши противники?..
Мы пустились рысью.
У подошвы скалы в кустах были привязаны три лошади; мы своих привязали тут же, а сами по узкой тропинке взобрались на площадку, где ожидал нас Грушницкий с драгунским капитаном и другим своим секундантом, которого звали Иваном Игнатьевичем; фамилии его я никогда не слыхал.
- Мы давно уж вас ожидаем, - сказал драгунский капитан с иронической улыбкой.
Я вынул часы и показал ему.
Он извинился, говоря, что его часы уходят.
Несколько минут продолжалось затруднительное молчание; наконец доктор прервал его, обратясь к Грушницкому.
- Мне кажется, - сказал он, - что, показав оба готовность драться и заплатив этим долг условиям чести, вы бы могли, господа, объясниться и кончить это дело полюбовно.
- Я готов, - сказал я.
Капитан мигнул Грушницкому, и этот, думая, что я трушу, принял гордый вид, хотя до сей минуты тусклая бледность покрывала его щеки. С тех пор как мы приехали, он в первый раз поднял на меня глаза; но во взгляде его было какое-то беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу.
- Объясните ваши условия, - сказал он, - и все, что я могу для вас сделать, то будьте уверены...
- Вот мои условия: вы нынче же публично откажетесь от своей клеветы и будете просить у меня извинения...
- Милостивый государь, я удивляюсь, как вы смеете мне предлагать такие вещи?..
- Что ж я вам мог предложить, кроме этого?..
- Мы будем стреляться...
Я пожал плечами.
- Пожалуй; только подумайте, что один из нас непременно будет убит.
- Я желаю, чтобы это были вы...
- А я так уверен в противном...
Он смутился, покраснел, потом принужденно захохотал.
Капитан взял его под руку и отвел в сторону; они долго шептались. Я приехал в довольно миролюбивом расположении духа, но все это начинало меня бесить.
Ко мне подошел доктор.
- Послушайте, - сказал он с явным беспокойством, - вы, верно, забыли про их заговор?.. Я не умею зарядить пистолета, но в этом случае... Вы странный человек! Скажите им, что вы знаете их намерение, и они не посмеют... Что за охота! подстрелят вас как птицу...
- Пожалуйста, не беспокойтесь, доктор, и погодите... Я все так устрою, что на их стороне не будет никакой выгоды. Дайте им пошептаться...
- Господа, это становится скучно! - сказал я им громко, - драться так драться; вы имели время вчера наговориться...
- Мы готовы, - отвечал капитан. - Становитесь, господа!.. Доктор, извольте отмерить шесть шагов...
М.Зичи Дуэль Печорина с Грушницким
Становитесь! - повторил Иван Игнатьич пискливым голосом.
- Позвольте! - сказал я, - еще одно условие; так как мы будем драться насмерть, то мы обязаны сделать все возможное, чтоб это осталось тайною и чтоб секунданты наши не были в ответственности. Согласны ли вы?..
- Совершенно согласны.
- Итак, вот что я придумал. Видите ли на вершине этой отвесной скалы, направо, узенькую площадку? оттуда до низу будет сажен тридцать, если не больше; внизу острые камни. Каждый из нас станет на самом краю площадки; таким образом, даже легкая рана будет смертельна: это должно быть согласно с вашим желанием, потому что вы сами назначили шесть шагов. Тот, кто будет ранен, полетит непременно вниз и разобьется вдребезги; пулю доктор вынет. И тогда можно будет очень легко объяснить эту скоропостижную смерть неудачным прыжком. Мы бросим жребий, кому первому стрелять. Объявляю вам в заключение, что иначе я не буду драться.
- Пожалуй! - сказал драгунский капитан, посмотрев выразительно на Грушницкого, который кивнул головой в знак согласия. Лицо его ежеминутно менялось. Я его поставил в затруднительное положение. Стреляясь при обыкновенных условиях, он мог целить мне в ногу, легко меня ранить и удовлетворить таким образом свою месть, не отягощая слишком своей совести; но теперь он должен был выстрелить на воздух, или сделаться убийцей, или, наконец, оставить свой подлый замысел и подвергнуться одинаковой со мною опасности. В эту минуту я не желал бы быть на его месте. Он отвел капитана в сторону и стал говорить ему что-то с большим жаром; я видел, как посиневшие губы его дрожали; но капитан от него отвернулся с презрительной улыбкой. «Ты дурак! - сказал он Грушницкому довольно громко, - ничего не понимаешь! Отправимтесь же, господа!»
Узкая тропинка вела между кустами на крутизну; обломки скал составляли шаткие ступени этой природной лестницы; цепляясь за кусты, мы стали карабкаться. Грушницкий шел впереди, за ним его секунданты, а потом мы с доктором.
- Я вам удивляюсь, - сказал доктор, пожав мне крепко руку. - Дайте пощупать пульс!.. О-го! лихорадочный!.. но на лице ничего не заметно... только глаза у вас блестят ярче обыкновенного.
Кадр из кинофильма 1928 года.
Вдруг мелкие камни с шумом покатились нам под ноги. Что это? Грушницкий споткнулся, ветка, за которую он уцепился, изломилась, и он скатился бы вниз на спине, если б его секунданты не поддержали.
- Берегитесь! - закричал я ему, - не падайте заранее; это дурная примета. Вспомните Юлия Цезаря!
Вот мы взобрались на вершину выдавшейся скалы: площадка была покрыта мелким песком, будто нарочно для поединка. Кругом, теряясь в золотом тумане утра, теснились вершины гор, как бесчисленное стадо, и Эльборус на юге вставал белою громадой, замыкая цепь льдистых вершин, между которых уж бродили волокнистые облака, набежавшие с востока. Я подошел к краю площадки и посмотрел вниз, голова чуть-чуть у меня не закружилась, там внизу казалось темно и холодно, как в гробе; мшистые зубцы скал, сброшенных грозою и временем, ожидали своей добычи.
Площадка, на которой мы должны были драться, изображала почти правильный треугольник. От выдавшегося угла отмерили шесть шагов и решили, что тот, кому придется первому встретить неприятельский огонь, станет на самом углу, спиною к пропасти; если он не будет убит, то противники поменяются местами.
Я решился предоставить все выгоды Грушницкому; я хотел испытать его; в душе его могла проснуться искра великодушия, и тогда все устроилось бы к лучшему; но самолюбие и слабость характера должны были торжествовать... Я хотел дать себе полное право не щадить его, если бы судьба меня помиловала. Кто не заключал таких условий с своею совестью?
- Бросьте жребий, доктор! - сказал капитан.
Доктор вынул из кармана серебряную монету и поднял ее кверху.
- Решетка! - закричал Грушницкий поспешно, как человек, которого вдруг разбудил дружеский толчок.
- Орел! - сказал я.
Монета взвилась и упала звеня; все бросились к ней.
- Вы счастливы, - сказал я Грушницкому, - вам стрелять первому! Но помните, что если вы меня не убьете, то я не промахнусь - даю вам честное слово.
Он покраснел; ему было стыдно убить человека безоружного; я глядел на него пристально; с минуту мне казалось, что он бросится к ногам моим, умоляя о прощении; но как признаться в таком подлом умысле?.. Ему оставалось одно средство - выстрелить на воздух; я был уверен, что он выстрелит на воздух! Одно могло этому помешать: мысль, что я потребую вторичного поединка.
- Пора! - шепнул мне доктор, дергая за рукав, - если вы теперь не скажете, что мы знаем их намерения, то все пропало. Посмотрите, он уж заряжает... если вы ничего не скажете, то я сам...
- Ни за что на свете, доктор! - отвечал я, удерживая его за руку, - вы все испортите; вы мне дали слово не мешать... Какое вам дело? Может быть, я хочу быть убит...
Он посмотрел на меня с удивлением.
- О, это другое!.. только на меня на том свете не жалуйтесь...
Капитан между тем зарядил свои пистолеты, подал один Грушницкому, с улыбкою шепнув ему что-то; другой мне.
Я стал на углу площадки, крепко упершись левой ногою в камень и наклонясь немного наперед, чтобы в случае легкой раны не опрокинуться назад.
Грушницкий стал против меня и по данному знаку начал поднимать пистолет. Колени его дрожали. Он целил мне прямо в лоб...
Неизъяснимое бешенство закипело в груди моей.
Вдруг он опустил дуло пистолета и, побледнев как полотно, повернулся к своему секунданту.
- Не могу, - сказал он глухим голосом.
- Трус! - отвечал капитан.
Выстрел раздался. Пуля оцарапала мне колено. Я невольно сделал несколько шагов вперед, чтоб поскорей удалиться от края.
Дуэль Печорина с Грушницким
Ну, брат Грушницкий, жаль, что промахнулся! - сказал капитан, - теперь твоя очередь, становись! Обними меня прежде: мы уж не увидимся! - Они обнялись; капитан едва мог удержаться от смеха. - Не бойся, - прибавил он, хитро взглянув на Грушницкого, - все вздор на свете!.. Натура - дура, судьба - индейка, а жизнь - копейка!
После этой трагической фразы, сказанной с приличною важностью, он отошел на свое место; Иван Игнатьич со слезами обнял также Грушницкого, и вот он остался один против меня. Я до сих пор стараюсь объяснить себе, какого роду чувство кипело тогда в груди моей: то было и досада оскорбленного самолюбия, и презрение, и злоба, рождавшаяся при мысли, что этот человек, теперь с такою уверенностью, с такой спокойной дерзостью на меня глядящий, две минуты тому назад, не подвергая себя никакой опасности, хотел меня убить как собаку, ибо раненный в ногу немного сильнее, я бы непременно свалился с утеса.
Я несколько минут смотрел ему пристально в лицо, стараясь заметить хоть легкий след раскаяния. Но мне показалось, что он удерживал улыбку.
- Я вам советую перед смертью помолиться богу, - сказал я ему тогда.
- Не заботьтесь о моей душе больше чем о своей собственной. Об одном вас прошу: стреляйте скорее.
- И вы не отказываетесь от своей клеветы? не просите у меня прощения?.. Подумайте хорошенько: не говорит ли вам чего-нибудь совесть?
- Господин Печорин! - закричал драгунский капитан, - вы здесь не для того, чтоб исповедовать, позвольте вам заметить... Кончимте скорее; неравно кто-нибудь проедет по ущелью - и нас увидят.
- Хорошо, доктор, подойдите ко мне.
Доктор подошел. Бедный доктор! он был бледнее, чем Грушницкий десять минут тому назад.
Следующие слова я произнес нарочно с расстановкой, громко и внятно, как произносят смертный приговор:
- Доктор, эти господа, вероятно, второпях, забыли положить пулю в мой пистолет: прошу вас зарядить его снова, - и хорошенько!
- Не может быть! - кричал капитан, - не может быть! я зарядил оба пистолета; разве что из вашего пуля выкатилась... это не моя вина! - А вы не имеете права перезаряжать... никакого права... это совершенно против правил; я не позволю...
- Хорошо! - сказал я капитану, - если так, то мы будем с вами стреляться на тех же условиях... Он замялся.
Грушницкий стоял, опустив голову на грудь, смущенный и мрачный.
- Оставь их! - сказал он наконец капитану, который хотел вырвать пистолет мой из рук доктора... - Ведь ты сам знаешь, что они правы.
Напрасно капитан делал ему разные знаки, - Грушницкий не хотел и смотреть.
Между тем доктор зарядил пистолет и подал мне. Увидев это, капитан плюнул и топнул ногой.
- Дурак же ты, братец, - сказал он, - пошлый дурак!.. Уж положился на меня, так слушайся во всем... Поделом же тебе! околевай себе, как муха... - Он отвернулся и, отходя, пробормотал: - А все-таки это совершенно против правил.
- Грушницкий! - сказал я, - еще есть время; откажись от своей клеветы, и я тебе прощу все. Тебе не удалось меня подурачить, и мое самолюбие удовлетворено; - вспомни - мы были когда-то друзьями...
Лицо у него вспыхнуло, глаза засверкали.
- Стреляйте! - отвечал он, - я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьете, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоем нет места...
Я выстрелил...
Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было. Только прах легким столбом еще вился на краю обрыва.
Все в один голос вскрикнули.
- Finita la comedia! - сказал я доктору.
Он не отвечал и с ужасом отвернулся.
Я пожал плечами и раскланялся с секундантами Грушницкого.
Спускаясь по тропинке вниз, я заметил между расселинами скал окровавленный труп Грушницкого. Я невольно закрыл глаза... Отвязав лошадь, я шагом пустился домой. У меня на сердце был камень. Солнце казалось мне тускло, лучи его меня не грели.
Не доезжая слободки, я повернул направо по ущелью. Вид человека был бы мне тягостен: я хотел быть один. Бросив поводья и опустив голову на грудь, я ехал долго, наконец очутился в месте, мне вовсе не знакомом; я повернул коня назад и стал отыскивать дорогу; уж солнце садилось, когда я подъехал к Кисловодску, измученный, на измученной лошади.
Лакей мой сказал мне, что заходил Вернер, и подал мне две записки: одну от него, другую... от Веры.
Я распечатал первую, она была следующего содержания:
«Все устроено как можно лучше: тело привезено обезображенное, пуля из груди вынута. Все уверены, что причиною его смерти несчастный случай; только комендант, которому, вероятно, известна ваша ссора, покачал головой, но ничего не сказал. Доказательств против вас нет никаких, и вы можете спать спокойно... если можете... Прощайте...»
Использован текст романа М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени»,
материалы с сайта.
