Лев Николаевич Толстой. (1828–1910). «Война и мир» (1863–1869). Лев Николаевич Толстой (1828–1910) «Война и мир» (1863–1869) Писатели, по которым есть произведения в сокращении

Алексей Николаевич Толстой (1882–1945) «Хождение по мукам» (1920–1941) Русский советский писатель, потомок древнего рода графов Толстых, председатель Союза писателей СССР, депутат Верховного Совета страны, действительный член АН СССР, трижды лауреат Сталинской премии,

Л. Толстой Война и мир Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить

Л. Толстой Война и мир Представим себе двух людей, вышедших на поединок с шпагами по всем правилам фехтовального искусства: фехтование продолжалось довольно долгое время; вдруг один из противников, почувствовав себя раненым – поняв, что дело это не шутка, а касается его

Екатерина Павловна Бакунина (1798–1869) Фрейлина. «Первую платоническую, истинно поэтическую любовь возбудила в Пушкине Бакунина, – рассказывает Комовский. – Она часто навещала брата своего и всегда приезжала на лицейские балы. Прелестное лицо ее, дивный стан и

Яков Николаевич Толстой (1791–1867) Сын богатого тверского помещика. Офицер лейб-гвардии Павловского полка, адъютант Главного штаба. Был действительным членом «Союза благоденствия» и председателем общества «Зеленая лампа»; в отсутствие Всеволожского общество собиралось

Иван Иванович Лажечников (1792–1869) Сын богатого коломенского купца, разорившегося после ареста при Павле I. В 1812 г., против воли родителей, поступил в ополчение, участвовал в походе на Париж; позже был адъютантом при графе Остермане-Толстом в Петербурге. Жил он в нижнем этаже

Князь Владимир Федорович Одоевский (1803–1869) Тесная комната, уставленная необыкновенными столами с таинственными ящичками и углублениями; на толах, на диванах, на окнах, на полу – фолианты в старинных пергаментных переплетах; человеческий скелет с надписью: sapere aude (дерзай

Василий Николаевич Семенов (1801–1863) Писатель и цензор. Окончил Царскосельский лицей на три года позже Пушкина, находился с ним в приятельских отношениях и был на «ты». В 1827 г. поступил на службу в цензурный комитет, цензором был довольно либеральным и много раз подвергался

Александр Николаевич Мордвинов (1792–1869) Сын полковника, порховского помещика. Служил по департаменту полиции, в 1812 г. перешел на военную службу, участвовал в ряде боев. По окончании войны опять служил в полиции, а с учреждением Третьего отделения поступил туда. Когда

Михаил Иванович Пущин (1800–1869) Брат лицейского товарища Пушкина, декабриста И. И. Пущина, тоже декабрист. С 1824 г. командовал гвардейским конно-пионерным эскадроном в чине капитана. По делу декабристов, «за то, что знал о приготовлении к мятежу, но не донес», был лишен чинов,

Шестидесятые годы девятнадцатого столетия – время глубокого перелома, окончательно уходит в прошлое традиционная патриархальная Россия, на повестке дня оказывается выяснение характера неопределившегося настоящего времени или попытка просчитать будущее. Л.Н. Толстой обращается к прошлому, другому решающему моменту русской истории, когда страна также оказалась на перепутье и люди должны были определить дальнейшую судьбу своей родины. Но первоначальный замысел писателя был посвящен именно современности: он хотел написать роман о возвращении декабристов из ссылки при Александре IIи о встрече наивного, заблуждающегося, но чистого и возвышенного героя прошлого с пошлостью и мизерностью России шестидесятых годов.

В ходе работы над этой темой внимание Толстого захватило само декабрьское восстание как одно из ярчайших событий отечественной истории. Сегодня сместились критерии оценки: мы больше не ставим в заслугу поколению декабристов первую попытку совершить революцию в России, но масштаб события от этого не становится меньше; не случайно к этому движению были так близки Пушкин и Грибоедов, хотя последние и не принимали методов декабристов.

В этом поколении впервые пробуждается общественное самосознание в национальных масштабах. Декабристы первыми задумались о том, что такое русская нация, каков её путь, всё ли правильно в том, как она живёт (эти вопросы ставились и раньше, но не целым поколением, а мыслителями-одиночками). Людям нашего времени общественное самосознание представляется обязательным элементом национального бытия. Тем значимее для нас должна быть деятельность поколения, сделавшего первый шаг на этом пути. Мы можем не принимать результаты их размышлений о судьбе России, которые привели декабристов на Сенатскую площадь, но то, что они начали процесс национального самосознания, делает их движение важнейшим моментом русской истории.

Размышляя над историей восстания, Толстой приходит к пониманию, что истоки национального пробуждения, одним из результатов которого стало появление декабристов, залегают в Отечественной войне 1812 г. Именно это историческое событие стало центром окончательного плана романа. Но Толстой вносит еще одну, последнюю поправку в содержание романа. Действие начинается с войны 1805–1807 гг., с поражения России и её союзников. Как объясняет писатель, ему было совестно писать только о победе, о славе, не показав поражений, позора. К сожалению, история нашей страны состоит не только из славных моментов, гораздо больше прямо противоположного (например, Крымская война, в которой участвовал сам писатель). Подлинное величие по-настоящему героических моментов, наподобие Отечественной войны, не требует умалчивания правды о других сторонах национальной истории, наоборот, полный смысл великих событий понятен именно на этом фоне.

Отечественная война 1812 г. интересует Л.Н. Толстого как некое историческое чудо (ведь чаще бывает по-другому), и в этом качестве она актуальна и для понимания событий времени написания романа. Вот несколько вариантов этого созвучия: время реформ 1860-х гг. переживается как глубочайший кризис, национальная катастрофа. Выход из кризиса Толстым (как и Тургеневым или Достоевским) видится в общенародном объединении, преодолении общественного раскола. Но возможно ли такое единство даже во имя максимально высокой цели – спасения Родины? В 1812 г. такое объединение случилось – как и почему? Что именно тогда произошло?

Другой, более специальный контекст: только что Россия проиграла в Крымской войне, а в 1812 г. страна победила в более трудных условиях, в столкновении с Наполеоном, считавшимся непобедимым. Какова разгадка исторической тайны этой победы? Что именно тогда случилось?

Лев Толстой рассматривает Отечественную войну 1812 г. именно как историческое чудо, тайну, которую надо разгадать. И здесь (нечто похожее мы уже видели в психологизме Толстого) нужно отказаться от привычных трактовок, от старых представлений о том, что важно и что не важно; требуется всё осмыслить заново. Тем более, что, как рассуждает писатель, для человеческой памяти характерна одна общая ошибка – прошлое искажается, «выпрямляется» в нашем восприятии под влиянием известного результата событий, как будто всё линейно, телеологично вело именно к нему.

Художественная разгадка сущности отечественной войны потребовала от Толстого жанрового эксперимента. Произведение Толстого – не роман в привычном смысле (главным предметом неприятия для русского прозаика был французский роман), здесь возрождается архаическая поэтика эпопеи. И действительно, в 1812 г. на мгновение возродились архаические, родовые, догосударственные формы бытия человека, когда не власть присваивает право выступать от лица нации и вершить историю, но каждый человек как часть народа обладает национально-исторической весомостью.

Эпопея – жанр максимально широкого охвата действительности, посвященный переломному событию национальной истории. Главная примета эпопеи – масштабность, необходимое условие жанра – эпическое событие. Эпопея не может быть написана по любому поводу: это должно быть максимально всеохватное событие, затронувшее каждого. Но и этого условия мало: реформы 1860-х гг. были переломным моментом национальной истории, затронули всех, но не были эпическими. Последнее возможно только в том случае, когда произошло всенародное объединение, когда каждый человек действительно стал нести частичку «мысли народной».

Почему это происходит? Чем отечественная война отличается от обычной войны? Героический подъем, всеобщий порыв возникает, когда масштаб вопроса максимально высок: не судьба династии, не интересы какой-то социальной группы, не жизнь и смерть отдельного человека, а выживание самой нации, всего русского мира. И это затрагивает абсолютно каждого, в этой войне проиграть нельзя, в этом случае национальное и личное совпадают. Так простая война становится отечественной, так происходит всенародное объединение – или не происходит, нация исчезает, и некому создавать эпопею.

Масштаб угрозы – жизнь и смерть нации – первичная, наиболее глубокая основа масштабности эпического события. Другие приметы мира эпопеи, реализующие принцип всеохватности, характерный для этого жанра: масштаб пространства и времени, героя, объем произведения.

В «Войне и мире» мы видим панорамное пространство – в противовес точечному, сценическому пространству трагедийного мира, например, у Достоевского. Это кругозор не одного человека, а некоего народного «мы». Здесь представлена полная картина национального пространства, показаны важнейшие его топосы: обе столицы (с их различиями), крупный провинциальный город (на примере Смоленска), поместная Россия (тоже в разных вариантах: имение вельможи в отставке, Болконского-старшего, или предводителя дворянства, хлебосольного хозяина Ильи Ростова, или богача-чудака, пытающегося улучшить жизнь своих крестьян, Пьера Безухова), крестьянская Россия, необжитые, дикие уголки страны, которые проходят армия или пленные.

Время толстовского романа-эпопеи охватывает 15 лет национальной истории (с 1805 по 1819 г. в эпилоге – время зарождения тайных обществ будущих декабристов) – сравним с несколькими днями трагедийного мира Достоевского. Эпическая модель времени представлена и в другом, некалендарном отношении. В начале романа некоторые герои (например, Наташа Ростова) сами являются детьми, в конце романа мы видим их детей. Перед нами бесконечное родовое время, которое не исчерпывается границами индивидуальной судьбы.

Еще один штрих к художественной модели времени, не имеющий прямого отношения к эпическому. Толстой предлагает очень характерную эмблему в самом начале первого тома: Пьер Безухов едет с детского дня рождения Наташи Ростовой к умирающему отцу; рождение девятнадцатого столетия оказывается рядом с умирающим восемнадцатым веком (Кирилл Безухов, вельможа екатерининского двора, может восприниматься как олицетворение уходящего века).

Максимально масштабен герой эпопеи – это вся нация. Не случайно в произведении Толстого нет такой привычной составляющей романного мира, как главный герой. В центре «Войны и мира» – несколько ведущих героев, принципиально объемная картина, а рядом с ними – огромный густонаселенный мир. Классическая эпопея предполагает, что ведущие герои вполне исчерпывающе воссоздают картину национальной жизни, но Толстой дополняет это массовыми сценами, народная жизнь предстает действительно как огромная человеческая река.

Сюжетный материал эпопеи – событие, нечто объективное и всеобщее. Материал трагедии – поступок, поле личного выбора и ответственности. Это мы видим даже в названиях романов: «Война и мир» – уровень событий (война, победа в войне – не поступки, а события), «Преступление и наказание» – мир поступка.

Анализируя сюжетно-композиционные особенности эпопеи в трансисторическом контексте (в прямом сравнении «Войны и мира» и «Илиады»), Г. Гачев говорит о специфической «рыхлости» этого жанра. Эпический повествователь никуда не спешит, не выстраивает динамической сюжетной интриги (да это и невозможно применительно к общеизвестному историческому событию – нам заведомо известен его итог), вводится множество побочных линий и сцен – в теории эпоса это породило специальное понятие «ретардация», т.е. замедление действия.

«Рыхлость» эпопеи связана также со специфическим равноправием большого и малого – последнее тоже может надолго привлечь внимание повествователя (как, например, щит Ахилла у Гомера): первый бал Наташи Ростовой оказывается не менее весо м, чем переговоры императоров; семейное, бытовое, «мир» так же интересны эпосу, как историческое в узком смысле слова, как «война». Это равноправие большого и малого связано с присущим эпопее особым ощущением полноты бытия, оправданности и осмысленности каждого его элемента. Общий смысл, правда жизни присутствуют столь же полно и в малом. Этот особый тон восприятия мира присущ, пожалуй, только эпопее (в романном мире очень много бессмысленного, пустого, пошлого), это что-то наподобие картин книги Бытия – посмотрел Бог на сотворенный им мир и сказал: это хорошо. Поэтому можно отбирать и комбинировать материал изображения совершенно произвольно – в любом элементе мира вся полнота, в том, что не вошло в эпопею, – та же правда и тот же смысл.

Г. Гачев указывает на еще одну примету эпического сюжета – «двойную мотивировку» действий героя. В «Илиаде» герой поступает и по собственному разумению, и одновременно в тех же самых мыслях, словах, решениях, действиях, выполняет волю богов. В «Войне и мире» так же свобода человека сосуществует с логикой исторической необходимости, волей Провидения.

Действительно, такое совмещение личного и сверхличного – одно из центральных качеств эпопеи. В трагедии личное вступает в неразрешимый конфликт со сверхличным, в эпопее они уживаются органично, не противореча и не исключая друг друга.

Эпопея строится на основе героического состояния мира. Разрабатывая эту категорию (в противопоставлении прозаическому состоянию мира), Гегель указывает на архаический характер героики, она реализуется в таких жанрах, как эпопея и трагедия, тогда как прозаика присуща современности и воплощена в романе и драме. В героическом состоянии мира сверхчеловеческие, существенные ценности явлены только в форме поступков конкретного человека, только в бытии личности, другой формы существования они не имеют. В прозаическом они отчуждаются от человека, существуют в форме безликих структур (например, справедливость реализуется не в действиях героя, а в законе и суде, теряющих живую человеческую соотнесённость). И человек в прозаике перестаёт быть героем в точном смысле слова, значимой величиной, от которой зависит существование ценностей, судьба мира, он становится частным, в пределе – маленьким.

1812 г. – время возрождения архаической родовой героики, Родина здесь – конкретные люди, только в них и в их действиях она существует, национальный интерес полностью совпадает с личным; защищая Родину, герои защищают сами себя, и наоборот. В прозаическом мире от лица нации выступает власть. Сущность прозаического можно проиллюстрировать на примере войны 1805–1807 гг.. Во имя чего ведётся эта война? Россия защищает свой национальный интерес в Европе, но это интерес безликой государственности, а не конкретного солдата. Последний участвует в войне не по своей воле, как человек, не влияющий на историю, не выступающий от лица нации, не распоряжающийся даже своей судьбой (не случайно, как показали исследователи, при изображении войны 1805–1807 гг. армия показана как нечто механистическое и обезличенное). Основной характер современного мира – прозаический (и войны, как правило, именно такие – как, скажем, Крымская война). Вновь мы должны говорить о специфическом историческом чуде, которое являет Отечественная война.

Эпическая жанровая модель действительности сложно соответствует философии истории Толстого.

Главный вопрос историософии Толстого: кто творит историю? Русский писатель ведёт напряженную полемику с постнаполеоновской моделью истории (например, с философией Гегеля). Последняя предполагает, что история вершится исключительно выдающимися личностями, а остальные люди для них всего лишь материал, средство, инструмент; сама по себе безликая человеческая масса на историю не влияет. По мысли Толстого, историю вершит весь народ, что, в свою очередь, предполагает, что каждый (даже самый незаметный) человек своими поступками, решениями соучаствует в общей сумме человеческих действий, которая и формирует ход истории.

Вновь мы видим отказ от привычного разделения важного и неважного, автора «Войны и мира» интересуют и цари, и обычные люди, и война, и повседневная бытовая жизнь (толстовская философия истории действительно приходит к тем результатам, которые заданы жанровой моделью эпопеи).

С.Г. Бочаров предлагает буквально увидеть принцип участия каждого в истории – в самом сюжете романа. Учёный напоминает слова Толстого, что суть его концепции воплощена в судьбах героев, а философские отступления написаны для тех, кто не понял её по сюжету. Как же поражение 1805–1807 гг. или победа 1812 г. складывается (пусть косвенно, через общую сумму человеческих действий) из поступков героев?

В контексте 1805–1807 гг. Андрей уходит на войну, оставляя беременную жену; Пьер женится на Элен – мы знаем нравственную подоплёку и историю этого брака. В это время герои (заметим, лучшие люди своего времени) совершают такие поступки – значит, такова будет и сумма человеческих действий.

Здесь возможна ошибка, когда в поисках влияния героев на историю мы преувеличиваем значение таких сюжетных моментов, как, например, знаменитый эпизод, когда Болконский подхватил знамя и задержал отступление на Аустерлицком поле. Такие поступки тоже влияют на общий ход событий, но всё же нельзя отождествлять историю с такими узкими контекстами, как это делалось до Толстого. История вершится не только на полях сражения, не только при штабе военачальника или при дворе императора – столь же важна бытовая жизнь обыкновенных людей. И, может быть, для Толстого житейское измерение даже важнее, потому что ближе к нравственным основаниям человеческого бытия, а именно ими формируется характер движения истории.

Перед нами концепция истории, предполагающая максимальную степень ответственности человека за свои поступки. Наши решения в частной жизни касаются не только нас, они могут повлиять и на общий ход событий.

В 1812 г. герои совершают поступки, прямо противоположные контексту 1805–1807 гг.: Пьер, остаётся в Москве, чтобы совершить покушение на Наполеона (он всё еще думает, что история вершится именно так), вместо этого спасает девочку во время пожара; Наташа для спасения раненых отдаёт подводы, предназначенные для вывоза имущества Ростовых. Общая сумма, т.е. логика истории будет соответствовать характеру слагаемых, поступков, совершаемых конкретными людьми.

Заметим, что герои при этом не думают, что они делают это во имя спасения Родины или борьбы с Наполеоном. Это тоже важный элемент историософии Толстого, потребовавший появления понятия «скрытая теплота патриотизма».

Нужно разрешить противоречие, образовавшееся на стыке разных выявленных нами моделей. Согласно философии Толстого, человек всегда влияет на историю; противопоставление героического и прозаического предполагает, что степень участия человека в истории разная. Это противоречие можно разрешить следующим образом: если в героическом мире человек формирует историю прямо, то в прозаическом – негативно, отрицательно, когда общий результат получается абсурдный, бесчеловечный, такой, которого не хотел никто.

Второй важнейший вопрос философии истории Толстого носит более специальный характер: как соотносятся свободная воля человека и Провидение (историческая необходимость). Такие события, как отечественная война, показывают не только роль человека в истории, но и присутствие высшей осмысленности, Божественного замысла. Что же доминирует? Ведь логически одно исключает другое: или человек делает свободный выбор, или всё предсказано Божественным замыслом.

У Толстого эти антиномии сопрягаются, действуют одновременно (мы говорили об этом в контексте примет эпического как о «двойной мотивировке» действий героя). Это можно объяснить моделью Бога у русского писателя. Высшая сила не является чем-то внешним, действующим из иной реальности, «сверху», она существует только в людях, проявляет себя через них («Царство Божье внутри нас» – эта формула апостола Павла является определяющей для Толстого). Но Бог проявляется именно в общенародной сумме воль, не в одном человеке, а во всех сразу, и в этом смысле отдельный человек может «отколоться», пойти против его воли.

Нужно иметь в виду, что, критикуя наполеоновскую модель свободы, Толстой может утверждать, что свободы нет вообще, есть только необходимость (этим тезисом заканчивается эпилог, это, по сути, последнее утверждение в тексте романа). Нужно ли это понимать буквально, перечёркивая то, что мы выяснили в связи с ролью личностного выбора, свободного участия каждого в истории в рамках героического мира?

Нет места только наполеоновской вседозволенности, возможности делать всё, что вздумается. Толстой сравнивает логику истории с физической равнодействующей сил. Результат (сумма) будет чем-то средним, для каждого участника события он будет неожиданным, объективным, не будет соответствовать его личной цели и планам. Наполеоновская свобода невозможна, потому что человек живёт среди других людей.

Однако когда твоя воля, твои устремления совпадают с направлением всенародной воли, необходимости, Провидения, ты будешь добиваться своих целей, получать именно то, что хотел. Только в этом случае – на основе необходимости – человек может быть свободен. Именно так живёт Кутузов, который, по словам Андрея, может отказаться от своей воли, если она противоречит общему ходу событий: «Он понимает, что есть что-то сильнее и значительнее его воли, - это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной воли, направленной на другое». Здесь не идёт речь о безволии, пассивности Кутузова, как это нередко утверждается (Толстой полемизирует прямо на страницах романа с такой трактовкой характера русского полководца), напротив, это единственная подлинная форма свободной воли. Такое понимание свободы не совпадает с общеупотребительным, оно предполагает самоограничение, самодисциплину. Но кто свободнее: тот, кто может реализовать любой каприз, желание (наполеоновская модель), или тот, кто может жить в соответствии с сутью личности, не попадая под власть сиюминутных побуждений, случайных капризов?

Кутузов важен для Толстого не только как образец того, как нужно распоряжаться собственной волей, но и как по-настоящему (в противовес Наполеону) гениальный полководец. Он умеет воздействовать именно на сумму воль, «дух войска». Вспомним специфический характер полководческой деятельности Кутузова у Толстого: он практически никогда не отдаёт приказов сам (кроме одного очень важного исключения, когда он применил свою власть главнокомандующего и приказал оставить Москву). Он либо принимает (как в случае с партизанским отрядом Денисова), либо не принимает (как в случае с агрессивным преследованием отступающих французов) инициативы, которые идут снизу. По словам Толстого, во время Бородинской битвы Кутузов «не делал никаких распоряжений, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему». То, что соответствует общей воле, им поддерживается, то, что противоречит, – отсекается.

В «Войне и мире» сложно сопрягаются родовое эпопейное и современное романное измерения. К романному полюсу тяготеет всё прозаическое, социально обезличенное, лишенное бытийной осмысленности и оправданности. Есть приметы романного и в ведущих героях – наряду с эпическим. В классической эпопее не было внутреннего мира героя в современном смысле слова – мир чувств и мыслей был овнешнён, не было внутренней территории несовпадения с общим, родовым. У Толстого показана громадная вселенная диалектики души. Правда, внутренний монолог появляется в этом романе достаточно поздно – только в контексте первых настоящих столкновений героев с реальностью войны (например, у Андрея Болконского и Николая Ростова – под Шенграбеном, причём у Николая сначала в форме искажения сознания). До этого всё важное для человека реализуется исключительно внешне, и все прекрасно понимают такого рода объективированные смыслы (как, например, многослойный смысл улыбки Элен), пока всё происходит в контексте единого общего языка традиционного мира. Полностью стихия внутреннего монолога восторжествует в 1812 г., пробуждение самосознания у Толстого буквально связано с военным потрясением. В этом диалектический характер всенародного подъема Отечественной войны. С одной стороны, возрождается потерянное чувство всенародной общности, с другой – пробуждается индивидуальный поиск, отделяющий от традиционного, общего (как это случилось с декабристами).

Впрочем, народные герои лишены этой внутренней перспективы, внутреннего монолога, диалектики души, они сохраняют в этом отношении приметы традиционного эпического человека – так строится, например, образ Платона Каратаева.

Ведущие герои «Войны и мира» (в частности, Андрей и Пьер) находятся в духовном поиске, ищут правду. Это тоже немыслимо в эпопее, где правда известна героям изначально, её не нужно искать, в ней нет возможности усомниться. Такая аксиологическая стабильность основывается на родовом единстве, когда личность еще не отделилась от всех, не усомнилась в общих ценностях, не начала искать что-то персонально для себя (правда одна и для автора, и для героя, и для слушателя или читателя). И вновь мы видим, что Платон Каратаев и другие народные герои реализуют этот эпический принцип. И ведущие герои должны прийти не к какой-то персональной правде, а вернуться к общей.

Еще один частный момент, определяющий героев «Войны и мира» как романных. По типу это герои времени, представители конкретного поколения, с присущими именно ему ошибками и обретениями, конкретно историческим наполнением жизни (наполеонизм, масонство, опыт влияния на историю во время отечественной войны, который и порождает их веру в свои силы, способность изменить судьбу России, которая приводит к декабрьскому восстанию). Эпопея не знает категории современности, исторически изменчивого времени, разницы поколений – это романная модель реальности.

Подлинным героем эпопеи является народ. Ведущие герои эпичны в той мере, в какой они народны и воплощают общенациональные процессы. У Толстого этот общий принцип уточняется: герои должны быть близки к народу в узком смысле слова, к крестьянству. Авторский идеал связан именно с этим вторым смыслом слова «народ» (хотя крестьянская масса и показана неоднозначно, вспомним сцену богучаровского бунта или образ Тихона Щербатого).

Нравственный идеал Л.Н. Толстого, воплощённый в жизни простого народа, представлен в образе Платона Каратаева. Он становится своеобразным наставником Пьера Безухова в плену, помогая ему преодолеть глубочайший кризис, наступивший в связи с этим страшным опытом, позволяя ему на собственном примере постичь сущность народного отношения к жизни.

Представление о том, что жизненный идеал Толстого связан с простым народом, крестьянским мировоззрением, традиционно лежит в основе любой попытки истолкования Толстого. Но понимаем ли мы чётко сущность «народной мудрости» по Толстому? Действительно, народный идеал как некое содержательное учение оказывается чем-то ускользающим от чёткого определения; любая попытка достроить и додумать недоговоренное писателем наталкивается на специфику его мировоззрения – приходится считаться с тем, что у Толстого многие прописные истины подвергнуты ревизии, должны доказать свою жизнеспособность.

Обычно в народной правде по Толстому видятся такие содержательные свойства, как простота, особая гармония отношений с миром и другими людьми и т.д. Но в мире этого писателя мы не можем довольствоваться неким стереотипным предубеждением, что это хорошо; он отвергает многие само собой разумеющиеся ценности (например, образование в европейском понимании). И здесь мы тоже должны задавать вопрос: почему лучше быть простым, почему нужна гармония (дисгармония тоже может стать основой позитивного, например развития, роста).

Максимально заострим проблему: чему именно такой человек, как Платон Каратаев, может научить Пьера? Заметим, что образ толстовского крестьянского «учителя жизни» специфичен: это не человек, наделенный некой жизненной авторитетностью, не какой-нибудь народный седобородый патриарх, обладающий правом учить. В образе Платона Каратаева много черт, которые делают невозможным для современного (в широком смысле, включая европейски образованного Пьера) человека ученичество у него. Эта же концепция народной правды последовательно реализуется у продолжателей традиции Толстого; яркий пример – «Матрёнин двор» А.И. Солженицына, где Матрёна в своем жизненном окружении открыто объявляется деревенской сумасшедшей. Такие черты есть и в образе Платона Каратаева. Это герои, у которых мы не стали бы учиться, потому что они не только ничем зримым не превосходят нас, но даже выглядят ниже, как люди неразвитые, нелепые и смешные. Но, по мысли Толстого и его продолжателей, мы всё же должны стать их учениками, потому что, даже будучи такими непритязательными, они обладают знанием чего-то очень важного, чего так не хватает нам.

Главное здесь не в каком-то связном содержательном учении, идеологии, а в чём-то ином. Знал ли Пьер до встречи с Платоном, как строить отношения с женой, с отцом (до его смерти), с людьми своего круга; чем заниматься утром, днём, вечером, зимой, весной, летом, осенью; как поступать, когда кто-то рождается или умирает, получает удары или подарки судьбы; как вести себя в мирной жизни или на войне, т.е. что делать в самых разных, больших и малых жизненных обстоятельствах, чтобы всё сделанное было правильным, уместным, имеющим смысл? Пьер (и шире – современный человек вообще) таким знанием не обладает. Народный человек, в том числе самый незамысловатый (как Платон Каратаев), знает ответы на эти вопросы. Подчеркнем еще раз, что это народное чувство жизни не какое-то сформулированное учение, идеология, а некий простой жизненный навык – именно так структурируется толстовский идеал (похожий контекст мы увидим и в «Анне Карениной»).

Эту разницу между собой и народом Пьер обнаруживает еще на Бородинском поле, правда, пока в узком контексте: он видит, как вся огромная масса русской армии, в отличие от него, знает, что именно от неё требуется в эту решающую минуту национальной истории. В Платоне он видит то же самое в более всеобъемлющем варианте.

Откуда народный человек берет это знание: что именно надо делать, как жить, чтобы это было правильно, осмысленно? Оно заложено в самом образе жизни: земледельческий труд крестьянина диктует строй семьи, правила отношений с другими людьми, распорядок дня, календарь, характер отношения к крупным жизненным событиям, к рождению и смерти человека (Г.И. Успенский, развивая сходные идеи, назовёт это «властью земли»). Заметим, что Толстой никогда не говорил о народной правде как о каком-то учении, философии, он призывал жить и трудиться, как народ, – пахать землю.

Это, в свою очередь, порождает проблему «перевода»: народную правду нельзя перенести в другой уклад жизни (например, дворянский). С этой проблемой в некоторой степени сталкивается Пьер, она сыграет драматическую роль в жизни самого писателя.

Ведущие герои романа, в первую очередь Андрей и Пьер, проходят длинный жизненный путь, соответствующий широкому эпическому охвату, хотя принцип эволюции и духовный поиск героя не свойственны модели человека, присущей эпопее. На фоне народных героев это развитие избыточно – и оно действительно оказывается не движением вперед, не прогрессом, а поиском чего-то изначального. Но такого рода искания героев близки самому автору, тоже потерявшему единство с организмом народной жизни. Он сам изменяется, переживает кризисы, отказывается от старых взглядов в поисках нового. Так строятся и образы его героев, здесь мы тоже можем говорить о диалектике души, теперь уже применительно не к конкретной фактуре психологического рисунка, а в масштабах романного целого.

Герои Толстого изменчивы, это один из важнейших элементов его художественной программы, он последовательно отрицает психологизм характера, для которого свойствен завершающий, подытоживающий взгляд на человека. В набросках предполагаемого предисловия к первому тому «Войны и мира» Толстой пишет: «Я никак не могу и не умею положить вымышленным мною лицам известные границы». По словам Толстого, его герои не «характеры», а «положения».

Андрей и Пьер проходят путь, с одной стороны, соотносимый с судьбой декабристского поколения, с другой стороны, реализующий принцип человеческой многоликости, текучести жизни: наполеонизм, масонство и связанные с ним первые филантропические попытки изменения жизни, участие во всенародном подъеме 1812 г., наконец, участие в тайных обществах. (Андрей умирает от раны в 1812 г. и не доживает до момента зарождения декабристского движения, но не будем забывать про очень характерный сон его сына, в котором Андрей представляется Николеньке стоящим во главе восстания.)

Жизнь продолжает восприниматься как путь бесконечных исканий и после того, как Пьер пришёл к народной правде, т.е. авторскому идеалу, и в этой точке его развитие не закончится (вспомним, Пьер понимает, что Платон Каратаев не одобрил бы его деятельность в тайном обществе, но тем не менее делает шаг навстречу новому этапу своей жизни). «Анна Каренина» (1873–1877)1

История возникновения замысла «Анны Карениной» прямо противоположна той, что мы видели в связи с «Войной и миром». В 1860-е гг. Толстой сначала хочет написать роман о современности (возвращение декабристов в изменившуюся Россию), но в итоге пишет о прошлом, о противостоянии России и наполеоновской Франции, об Отечественной войне. В 1870-е гг. писатель сначала хочет описать еще один решающий момент истории России (время Петра I), но в результате пишет об актуальной современности.

Предмет изображения в «Войне и мире» – реально произошедшее всенародное воссоединение, героическая, эпическая ситуация. 1870-е гг., отражённые в романе «Анна Каренина», – время разлада, распада, жизненной дезориентации, характерной для пореформенной России, прозаической ситуации. Человек больше не живёт в национально-историческом масштабе, поэтому анализу подвергается ближайший мир, в котором может найти себя частный человек. Этот мир – семья. Толстой, формулируя сущность романа, говорил: «В «Анне Карениной» я люблю мысль семейную, в «Войне и мире» любил мысль народную, вследствие войны 12 года».

«Мысль семейная» чрезвычайно актуальна в контексте 1870-х гг.: именно в это время М.Е. Салтыков-Щедрин создает роман «Господа Головлёвы», Ф.М. Достоевский размышляет о «случайном семействе» в «Подростке» и в «Братьях Карамазовых». Для всех писателей распад семьи становится эмблемой нравственного разложения, дегуманизации современного мира. Но если у других узловой точкой являются отношения поколений, отцов и детей, разрыв традиции, отсутствие нравственного наследия, Л.Н. Толстой подвергает художественному исследованию отношения мужчины и женщины. Эмблемой кризиса становится супружеская измена.

В рамках темы разложения семьи в «Анне Карениной» рассмотрено несколько сюжетных линий. Центральные: треугольник Анна – Каренин – Вронский и Левин – Кити (в начале романа здесь тоже треугольник с участием Вронского). Далее – близкие к фабульному центру романа Стива и Долли Облонские – именно со скандала, связанного с изменой Стивы, начинается роман, это становится завязкой и, в частности, косвенной причиной знакомства Анны и Вронского. Эта тема, наконец, оттеняется изменами в светском духе (например, у Бетси Тверской), историей Николая Левина, живущего с Марьей Николаевной, выкупленной из публичного дома, и считающего, что он, «такой», не может жениться, или одиночеством Сергея Кознышева, который вообще не нуждается в семье, что тоже является симптомом времени.

Большое значение имеет трактовка, данная толстовскому роману Ф.М. Достоевским. Он очень ценил «Анну Каренину» и указывал в «Дневнике писателя», что главная проблема этого романа – проблема счастья, и суть нравственного вопроса, который здесь ставится: можно ли быть счастливой за счёт других, принося другим несчастье. Анна, реализуя своё право на личное счастье, причиняет боль Каренину, сыну Серёже.

Продолжая мысль Достоевского, заметим, что здесь мы опять видим раскол и распад того, что должно было быть едино: в нормальном состоянии человеческого бытия женское и материнское счастье совершенно не противоречат друг другу; кроме того, счастье органично соединяется с долгом матери, жены, сестры и т.д. Иначе в современной (в широком смысле слова) цивилизации, отступившей от естественной осмысленности народной жизни: Анна может быть счастлива в любви, только перестав быть матерью и женой (так же, как до встречи с Вронским, она была счастлива только как мать, сконцентрировав душевные силы на Серёже).

Проблема счастья становится ведущей и потому, что перед нами частный мир. Всенародный порыв отечественной войны не может управляться проблемой счастья. Личное счастье, любовь, чувства, верность – ценности, исключительно принадлежащие частному миру; в национально-историческом контексте они не имеют значения. В «Анне Карениной» даже «толстовский» герой Левин приходит к мысли, что всё должно быть связано с его личным интересом, с его счастьем, иначе не будет иметь смысла.

В первоначальных черновых редакциях романа героиня, изменившая мужу, олицетворяет животное начало, жажду телесных удовольствий, а её муж – благородный, но слабый человек, не способный контролировать жену. В этом прослеживается влияние на Толстого идей Шопенгауэра. Немецкий философ, интерпретируя женскую природу, утверждает её безнравственно-чувственный исходный характер и необходимость морального контроля, руководства, «воспитания» со стороны мужчины.

Роман пишется в контексте бурного обсуждения «женского вопроса», эмансипации. И эта проблема традиционно связывается именно с правом женщины на свободную любовь – особенно в ситуации формирования брака не по её воле, не на основе чувства (показательны в этой связи романы Жорж Санд). Толстой резко отрицательно относится к этой тенденции. По его мысли, первым и, скорее всего, единственным последствием «освобождения» женщины будет разгул безнравственности, что и было реализовано в первоначальном замысле романа, где героиня исчерпывалась чувственным, животным началом, оставаясь в рамках концепции женской стихии по Шопенгауэру.

В окончательной редакции образ Анны неизмеримо усложняется. Это совпадает с изменением редакции библейского эпиграфа и связанной с этим концепции Божьего суда. Теперь он берет цитату непосредственно из канонического текста славянской Библии, а не из трактатов Шопенгауэра. На этом этапе Толстого интересует уже не неизбежность наказания, а отсутствие у людей права судить тех, кто согрешил; это право принадлежит исключительно Богу: «Мне отмщение, и Аз воздам».

Вина Анны – трагическая: здесь нарушается один из законов человеческого бытия, но это происходит на основе неумолимого действия другого закона. Это женщина с очень богатым душевным миром, она создана для любви, она имеет право на любовь, на счастье, если её душа бесплодно увянет, это тоже будет преступлением против человеческой природы.

В. Розанов, веривший в то, что словесность может влиять на реальность, вызывать в самой жизни явления, порожденные воображением писателей, видел дурное предзнаменование в том, что три главных шедевра русской литературы, посвящённых браку и любви, – «Евгений Онегин», «Гроза», «Анна Каренина» – обрекают своих героев искать любовь вне брака.

Действительно, «Анна Каренина» связана с «Евгением Онегиным» (1870-е – время определяющего влияния Пушкина на Толстого, изучения Толстым наследия великого предшественника). История Анны – нечто вроде продолжения судьбы Татьяны, которая замужем за нелюбимым генералом. Татьяна у Пушкина осталась духовно цельной, верной долгу, а не чувству, но вправе ли кто-либо требовать от неё этого? Вспомним, что именно так о пушкинской героине писал Белинский: она, по мысли критика, могла послушать и голос сердца. Впрочем, Белинский был одним из сторонников женской эмансипации, придерживался идей Жорж Санд в этом вопросе. Для Толстого такой ход мысли абсолютно неприемлем – вплоть до последней крайности (он одобрял идеи Александра Дюма-сына, который допускал убийство изменившей жены обманутым мужем).

Однако в романе история Анны показана неоднозначно. Другие люди не имеют права считать героиню преступницей, общественное мнение оказывается неизмеримо ниже её трагедии. Вспомним, что её осуждают даже не за саму измену, а за то, что она ушла к Вронскому открыто, за то, что не смогла лгать, сохранять видимость приличия, т.е. как раз за то, что в её поступках определялось нравственными причинами.

Но Анна, безусловно, виновна, и она неизбежно будет наказана. Неумолимый Божественный суд действует изнутри (местоимение первого лица в формуле «Мне отмщение, и Аз воздам» приобретает особый смысл). Она обречена. В этом произведении вообще много смертей – для романа, посвященного мирной жизни частного человека: железнодорожный рабочий в начале повествования, Николай Левин, Анна; сюда же мы можем отнести попытку самоубийства, совершенную Вронским после родов Анны, и уход на войну этого же героя в поисках смерти в финале. Единственная глава романа, которая имеет заголовок, а не обозначена цифрой, называется «Смерть» (в ней идёт речь о смерти Николая Левина).

То, что Толстой отказывает другим людям в праве судить Анну, можно оценивать двояко. Это и утверждение высокого нравственного принципа: не осуждать другого, учитывать его внутреннюю правду, сложность его жизненной ситуации, оставить всё это на суд Бога и совести виноватого человека. Но это и негативная примета современного мира: в нем отсутствуют общий путь, значимые и понятные для всех критерии морали; в мире, где люди знают, что именно нужно делать и какие поступки недопустимы, есть общие критерии оценки, суда человека – здесь же они потеряны, единого мерила нет, «каждая несчастливая семья несчастлива по-своему».

Это эпоха, когда люди не знают, что делать и в мельчайших, и в крупных обстоятельствах жизни. Вспомним мучения матери Кити: она не знает, как выдавать замуж; по-старому не выдают, а как это делать по-новому, никому не известно. Несколько по-другому с Левиным: он не знает, что делать с умирающим братом Николаем. Вопрос ставится вполне по-толстовски, как это было и с Пьером Безуховым: речь идёт о непосредственном навыке, умении жить, и о знании, что делать в конкретных обстоятельствах (рождения, свадьбы, смерти), в конкретных позициях (мужа, брата и т.д.). Левин, видя, что Кити известно, как вести себя с умирающим Николаем, понимает, что это и есть подлинное знание смерти, в отличие от философствования о метафизике смерти, характерного, например, для его старшего брата Сергея Кознышева.

Это знание, как жить правильно, что делать, чтобы всё было осмысленно и уместно, сопоставляется в романе с его социальным двойником, симулякром. Читателю показан мир искусственных социальных позиций: председатель, мировой судья, земский депутат, защитник братьев славян и т.д. В этом мире совершенно свободно ориентируются Каренин, Кознышев и Стива Облонский, но не Левин – он оказывается «дикарём», человеком, «не умеющим жить». Это фиктивное знание жизни, соотносимое с социальной условностью и неподлинностью, развенчивается у Толстого. Вспомним, как в судьбе Каренина эта фикция разрушается, когда он терпит крах в по-настоящему серьёзном контексте жизни. Оказывается искусственной и позиция борца за всеобщее счастье, за интересы народа, к которой Левин тяготеет сначала. Он будет приносить пользу народу только тогда, когда откажется от абстрактных идей и станет жить по правилам реальной жизни, думая о себе и своей семье, а не о безликом всеобщем благе.

В образе Левина воплощен тип «нового человека». Здесь действуют оба слоя этого понятия: и первоначальный узкий, который предполагает, что Левин – герой-деятель, альтернативный «новым людям» в понимании шестидесятников. Важно и более широкое понимание: Левин пытается понять своё время и шагнуть вперёд, найти ответ на ещё не разрешённые вопросы. Это герой странный, инаковый, для окружающих он чудак. Такая особенность характерна для всех «толстовских», т.е. выражающих авторские принципы, автопсихологических героев, к ряду которых принадлежит Левин (фамилия героя – производная от имени писателя). Нечто похожее мы видели у Пьера Безухова. Но в «Анне Карениной» положение такого героя меняется. Чудаки-декабристы типа Безухова не принимались современниками, но для читателя они уже нечто признанное исторически. Левин странен и необычен по отношению к текущему времени, в том числе для читателя. Не случайно современники (например, Достоевский) очень часто негативно воспринимали идеологический слой романа, связанный с Левиным.

Новый человек – это попытка дать ответы на пока не решённые вопросы современности. Причём ответы Левина не социально-политические (как, скажем, у героев Тургенева), хотя вопросы именно такие (принципы устроения земледелия в России, судьба дворянства и крестьянства, будущее реформ). Герой находит решение актуальных вопросов времени в экзистенциально-нравственной сфере.

В современном мире потерян национально-исторический масштаб существования человека. Но мы видим, как в «Анне Карениной» частное бытие доводится до порогового уровня и связывается с вечными вопросами. Частное существенно в контексте экзистенциальных проблем, например проблемы смерти, на фоне которой и частный человек масштабен. Смерть – финал судьбы Карениной, эта же проблема определяет нравственный поиск Левина (за счёт опыта смерти брата).

Роман Толстого «Анна Каренина» строится на основе многогеройности (несколько ведущих героев), разносюжетности. Но здесь многоплановость сливается в целое не по эпическому образцу, как это было в романе «Война и мир». Разные индивидуальные судьбы соотносимы по принципу, родственному полифонии (может быть, потому что предметом изображения становится текущая современность, которая была материалом для полифонического романа Достоевского).

Для сюжета «Анны Карениной» характерна драматичность. Здесь есть линейная композиция (завязка, развитие, кульминация, развязка), есть напряжённость сюжета, устремлённость к итогу.

В этом отношении данное произведение наиболее близко европейской романной традиции, которую Толстой обычно оценивает как чуждую. Для сюжета «Анны Карениной» характерно обилие перфектов, необратимых свершённостей (в целом это совершенно не свойственно толстовской прозе): после встречи с Вронским уже нельзя жить, как будто её не было; тем более нельзя повернуть события вспять после их близости; максимальной степени необратимость достигает в последнем трагическом шаге Анны (она опомнилась под колёсами поезда, но было уже поздно).

Символика романа, пророческие знаки, предсказывающие будущее, усиливают драматическую напряжённость, ощущение рокового характера происходящих событий. Начало любви Карениной и Вронского (встреча на железной дороге, сопровождаемая гибелью дорожного работника под колёсами поезда) предсказывает её смерть. Анне снятся пророческие сны о смерти во время родов – и она действительно чуть не умирает.

Милан Кундера в философском романе «Невыносимая лёгкость бытия», размышляя о том, что связь начала и развязки любви Карениной и Вронского слишком литературна, предлагает видеть небуквальность этой соотнесённости. По его мысли, Толстой здесь не подчинён штампам «роковой» истории любви. Чешский писатель, размышляя о том, реалистичен или «литературен» Толстой в этом случае, указывает, что в реальной жизни мы нередко бессознательно сюжетны, литературны: когда выбираем любимого человека именно потому, что в отношениях с ним есть какая-то связная фабула, символичность, намёк на некую осмысленность; когда, собираясь расстаться навсегда, вдруг изменяем намерение, потому что происходит нечто, что кажется продолжением сюжета. У Толстого это действительно есть: повествователь указывает, что выбор способа свести счёты с жизнью был обусловлен подсознательным влиянием прежнего впечатления.

Думается, правильный ответ где-то посередине: идея Божьего суда всё же предполагает действие роковых сил. Но психологическая релятивизация сюжета возвращает нас к более привычному Толстому. И действительно, все остальные сюжетные линии (как и само их обилие, размывающее централизацию сюжета) менее перфектны, в них больше незаконченности и обратимости, и в этом смысле они «более толстовские». Наиболее характерна в этой связи история Левина и Кити (отказ Кити в начале романа оказался обратимым). Хотя и в случае с Левиным есть намёк на жёсткость композиции, роковую предсказанность (в начале романа Константин Левин разговаривает с Кознышевым и его гостем-философом о смерти; позиция брата связывается с проблемой смерти, что и будет потом реализовано в истории Николая Левина), но это скорее смысловое созвучие (как в похожем мотиве повести «Детство»), а не причина и следствие, акция и реакция.

В истории Анны также есть многое, разбивающее «романность» европейского типа: например, две кульминации. Традиционный европейский роман закончился бы в точке первой кульминации, у постели Анны, чуть не умершей во время родов, прощённой мужем, – здесь достигнут нравственный катарсис, вершинная сюжетная точка, случилось важное нравственное обретение. Всего этого вполне достаточно для традиционной романистики. Но у Толстого действие продолжается, катарсис оказывается относительным, Каренин, даже с его прощением, остаётся нелюбимым и неприятным, прощение лишь добавляет неловкость в их отношения…

В романе «Анна Каренина» несколько модифицируется «диалектика души», метод психологического анализа. Помимо внутренних монологов, очень важную роль здесь играет анализ душевного состояния героев с внешней точки зрения, с раскрытием того, что они от себя скрывают, но что и является определяющим. Так описываются Вронский (как ухажер Кити, не ставящий вопроса о правильности своих действий, как художник, не признающийся себе в собственном дилетантизме, и т.д.), Анна, когда она старается не думать о своей боли по поводу потери сына, «прищуривается», по наблюдению Долли.

При этом нужно понимать сложность и многослойность того, как показана любовь Анны и Вронского. Вронский вовсе не отрицательный герой (хотя Толстой и применяет к нему разоблачающие методы), это не соблазнитель (намёк на это есть только в его отношениях с Кити, но тоже не в сознательно безнравственной форме). Анна и Вронский виноваты перед окружающими людьми, но внутри их отношений царит абсолютная внешняя и внутренняя порядочность. Для героев характерна максимальная чистота отношений – в том числе в их сложной моральной ситуации. Они никогда не позволяют себе сказать, сделать – и даже подумать! – что-то, что могло бы задеть, ранить любимого человека. Первая нравственная неточность появляется через годы отношений, уже перед развязкой романа. В этом смысле у Толстого даже нарушена некая реалистическая мера.

Совсем иначе строятся отношения Левина и Кити (которые как раз и реализуют толстовский идеал любви): между ними масса неточностей и непонимания с первой же минуты. Совершенно невозможно предсказать, как именно воспримет твое слово любимый человек – то, что для тебя совершенно безобидно, может стать причиной ссоры. Итог события объективен, он непредсказуем для участников, потому что формируется на основе «равнодействующей сил» – нечто подобное мы видели в «Войне и мире».

Предметом специфического психологического анализа становится не только душа, но и строй самого события, взятого из частной жизни, близких отношений, конкретных жизненных ситуаций, что объяснимо в контексте интереса к «мысли семейной». Анализируется «диалектика события», поскольку межчеловеческие отношения тоже подчиняются определенным законам, алгоритмам. Нередко поведение человека диктуется даже не особенностями собственной психологии, а логикой ситуации. Вот один из примеров, удобный максимально простой структурой. Левин возвращается с охоты счастливый, отдохнувший, достигший внутренней гармонии. Кити, пока мужа не было, переживала за него, мучилась, не находила себе места, потому что она горячо его любит. Именно любовь к Левину движет героиней, но увидев его довольным и счастливым, она обязательно испортит ему настроение, разрушит душевную гармонию, потому что она мучилась и переживала тогда, когда он был счастлив.

Еще раз подчеркнем, что всё здесь подчиняется логике, «диалектике» самой ситуации – до определенной степени не важны психологические особенности её участника. В других сюжетных точках романа показаны гораздо более сложные и многослойные примеры такого рода «диалектики» ситуации.

Лев Николаевич
Толстой
Полное собрание сочинений. Том 9. Война и мир. Том первый

Государственное издательство

«Художественная литература»

Москва – 1937

Электронное издание осуществлено в рамках краудсорсингового проекта «Весь Толстой в один клик»

Подготовлено на основе электронной копии 9-го тома Полного собрания сочинений Л.Н. Толстого, предоставленной Российской государственной библиотекой

Электронное издание 90-томного собрания сочинений Л.Н. Толстого доступно на портале www.tolstoy.ru

Если Вы нашли ошибку, пожалуйста, напишите нам [email protected]

Предисловие к электронному изданию

Настоящее издание представляет собой электронную версию 90-томного собрания сочинений Льва Николаевича Толстого, вышедшего в свет в 1928-1958 гг. Это уникальное академическое издание, самое полное собрание наследия Л.Н.Толстого, давно стало библиографической редкостью. В 2006 году музей-усадьба «Ясная Поляна» в сотрудничестве с Российской государственной библиотекой и при поддержке фонда Э. Меллона и координации Британского совета осуществили сканирование всех 90 томов издания. Однако для того чтобы пользоваться всеми преимуществами электронной версии (чтение на современных устройствах, возможность работы с текстом), предстояло еще распознать более 46 000 страниц. Для этого Государственный музей Л.Н. Толстого, музей-усадьба «Ясная Поляна» вместе с партнером – компанией ABBYY, открыли проект «Весь Толстой в один клик». На сайте readingtolstoy.ru к проекту присоединились более трех тысяч волонтеров, которые с помощью программы ABBYY FineReader распознавали текст и исправляли ошибки. Буквально за десять дней прошел первый этап сверки, еще за два месяца – второй. После третьего этапа корректуры тома и отдельные произведения публикуются в электронном виде на сайте tolstoy.ru .

В издании сохраняется орфография и пунктуация печатной версии 90-томного собрания сочинений Л.Н. Толстого.

Руководитель проекта «Весь Толстой в один клик»

Фекла Толстая

Перепечатка разрешается безвозмездно .

Reproduction libre pour tous les pays .

ВОЙНА И МИР

РЕДАКТОРЫ:

Г. А. ВОЛКОВ

М. А. ЦЯВЛОВСКИЙ

ПРЕДИСЛОВИЕ К ДЕВЯТОМУ-ЧЕТЫРНАДЦАТОМУ ТОМАМ

Роману «Война и Мир» посвящены шесть томов настоящего издания: 9, 10, 11, 12, 13 и 14.

Принципы редактирования этого текста диктуются следующими фактическими данными из истории работы Толстого над «Войной и Миром» и истории печатания романа.

Первая публикация текстов из «Войны и Мира» была сделана Толстым в журнале «Русский Вестник» за 1865-1866 гг. под заглавием «Тысяча восемьсот пятый год». Эта публикация обнимает собою две трети первого тома. В дальнейшем Толстой отказался от предварительной публикации отдельных частей своего романа в журнале и сосредоточил свою работу над подготовкой первого издания романа полностью. Для этого издания текст романа, напечатанный в «Русском Вестнике» и составивший впоследствии первую и вторую части первого тома, подвергся большой переработке. Первое издание «Войны и Мира» появилось в 1868-1869 гг. Оно было разбито на 6 томов, а внутри томов на 14 частей и эпилог, состоящий из 2 частей.

Еще не закончилось печатание первого издания «Войны и Мира», как вслед за ним было предпринято второе издание, вышедшее в 1868-1869 гг. Второе издание романа также было разбито на 6 томов, а внутри томов на 15 частей и эпилог из 2-х частей (1 том в этом издании был разделен не на 2, как в первом издании, а на 3 части). Это второе издание настолько быстро следовало за первым, что два последних тома 5 и 6 (3 часть 3 тома и весь 4-й том в нашем издании), печатались с одного набора, причем на обложках и титульных листах части тиража этих томов помечалось, что это «второе» издание. Текст «Войны и Мира» в этом втором издании в пределах первых 4 томов (1 и 2 том и первая и вторая части 3 тома в нашем издании) Толстой подверг незначительным исправлениям во время правки корректур.

Через четыре года после выхода в свет 1-го и 2-го изданий романа, Толстой предпринял третье издание своих сочинений в 8 частях, появившееся в 1873 году. В этом издании «Война и Мир» появилась в значительно исправленном и переработанном виде. Прежде всего эта переработка коснулась внешней структуры романа – в этом издании он впервые был разделен на 4 тома, названные «частями». Внутри каждого тома («части») были устранены деления на части с заменой их сквозной нумерацией глав. Все философские и исторические рассуждения, входившие в 4, 5 и 6 томы 1-го и 2-го изд. (3 и 4 томы нашего издания) в этом новом издании были отнесены в конец 4 тома («части») в виде приложения под заглавием «Статьи о кампании 12-го года» с особыми заглавиями этих статей. А отдельные философские вступления к главам совсем исключены. Весь текст романа подвергся большой стилистической переработке. Все тексты на иностранных языках, большей частью французские, были заменены творческим авторским переводом и включены в текст. Стилистические исправления русского текста романа в значительной мере свелись к устранению различных недочетов 1-го и 2-го издания, замене одних неудачных выражений и слов другими, перестановке отдельных фраз и слов, исправлений ряда неточностей и неясностей языка и стиля, к исправлению опечаток набора первых изданий и т. д. (Характер этих исправлений полностью отражен в печатных вариантах). Как и следовало ожидать бòльшим исправлениям подвергся конец романа, который был написан Толстым в более спешном темпе нежели другие части.

Безусловно, что вся эта работа над изданием 1873 года была произведена Толстым под влиянием критики, которая вскоре после выхода из печати «Войны и Мира» нападала на автора (особенно на 4-5-6 томы – 3 и 4 томы нашего издания) за его философские и исторические воззрения, за неправильное изображение им исторических событий, за неумеренное употребление французского языка и за недоступность книги по цене для небогатых классов.

Следующее, четвертое издание сочинений Толстого, вышедшее в 1880 г. в текстовом отношении и даже по формату повторило третье издание «Войны и Мира» 1873 г.

В 1886 г. вышло два следующих издания «Сочинений графа Л. Н. Толстого», пятое и шестое. Это были первые издания, осуществлявшиеся женой писателя, С. А. Толстой, которой он выдал доверенность на ведение хозяйственных и издательских дел. В первом в пятом издании тексту «Войны и Мира» в значительной мере был возвращен вид 2-го издания 1868-1869 гг., восстановлен французский язык и даны внизу страниц переводы иностранных текстов. Философские и исторические рассуждения помещены в соответствующие главы, части и томы. От третьего издания «Войны и Мира» 1873 г. в пятое издание 1886 г. перешло лишь деление романа на 4 тома, но вместо сквозной нумерации глав внутри каждого тома («части» в изд. 73 г.), здесь было введено деление томов на части, соответствующие 2 изд. «Войны и Мира» 1868-1869 гг. – роман был разделен на 15 частей с эпилогом, состоящим из 2 частей.

Шестое удешевленное издание, выпущенное в меньшем формате и на более плохой бумаге, повидимому было рассчитано на распространение среди широкой публики. Текст «Войны и Мира» в этом издании был переработан по своеобразному плану. Философские и исторические рассуждения в этом издании, как и в 5-м, были помещены в тексте романа, но все иностранные слова заменены русским текстом, причем замена эта была произведена не по 3-му изданию 1873 г., а по 5-му 1886 г. – переводы французского языка и других иностранных текстов, помещенные в этом издании внизу страниц, были внесены в текст 6-го издания. В таком виде «Война и Мир», явно рассчитанная на распространение среди «низших» классов, не знавших иностранных языков, выдержала еще три издания – в 7-м издании «Сочинений Толстого» 1887 г., в 8-м 1889 г и в 10-м 1897 г.

Девятое издание, вышедшее в 1893 г. на хорошей бумаге, в большом формате и иллюстрированное портретами Толстого, в текстовом отношении было взято по 5-му изданию 1886 г., с введением по нему иностранных текстов и их подстрочных переводов. В этой же редакции, т. е. с русским и французским языком и философскими рассуждениями в тексте, «Война и Мир» напечатана в 11-м издании «Сочинений гр. Л. Н. Толстого» в 1903 г. и в 12-м издании 1911 г.

Таким образом перед нами три различных варианта изданий «Войны и Мира». Первый это – 1-е, 2-е, 5-е, 9-е, 11-е и 12-е издания, с иностранными, главным образом французскими текстами, их переводами и философскими рассуждениями в тексте романа. Второй вариант включает в себя только два издания, 3-е и 4-е, в которых французский текст заменен русским и философские рассуждения частью исключены совсем, а в большей своей части отнесены в приложения. И третий вариант, близкий к первому, 6-е, 7-е, 8-е и 10-е издания сочинений, где исторические и философские рассуждения Толстого в тексте романа, а французский язык заменен русским по переводам 5-го издания 1886 г.

Какой же из этих трех текстовых вариантов «Войны и Мира» должен быть положен в основу научного издания?

После изучения текстов различных изданий романа мы пришли к заключению, что таким текстом должен быть признан текст 2-го издания «Войны и Мира» 1868-1869 гг. Не отвергая возможности повторения в более популярных изданиях «Войны и Мира» целиком по изданию 1873 г., мы считаем, что в основу научного издания романа, каким является настоящее издание, должен быть положен текст именно 2-го издания «Войны и Мира», но со всеми стилистическими исправлениями, по изданию 1873 г.

Как произошел возврат к этому 2-му изданию в 1886 г. нам неизвестно. По всей вероятности он произошел по инициативе С. А. Толстой или Н. Н. Страхова. Санкционировал ли этот возврат Толстой, мы также не знаем. Сведений о том, что Толстой имел какое бы то ни было отношение к изданию «Войны и Мира» в 5-м издании своих сочинений, не имеется. Но что Толстой имел отношение к этому изданию вообще, сведения есть: он просматривал корректуры этого издания (письма С. А. Толстой к Л. Н. Толстому от 20 августа 1885 г. и к Т. А. Кузминской от 23 сентября 1885 г.) и пересматривал и поправлял ряд произведений, которые впервые были напечатаны в 12 томе этого издания («Холстомер», «Смерть Ивана Ильича» и др.). Поскольку пятое издание было первым изданием С. А. Толстой, трудно предположить, чтобы она не обращалась к Толстому за разрешением целого ряда вопросов, связанных с изданием его произведений и особенно «Войны и Мира». Тот факт, что после шестого издания сочинений Толстого, когда С. А. Толстая стала полновластной издательницей сочинений своего мужа, «Война и Мир» ни разу не была издана по типу 3-го изд. 1873 г., или 4-го 1880 г., т. е. совсем в другом жанровом варианте, этот факт говорит о том, что в 1886 г. в отношении текста «Войны и Мира» было принято какое-то принципиальное решение о возвращении к тексту издания 1868-1869 г. Дальнейшая практика С. А. Толстой издавать роман для двух категорий читателей, во-первых, более высокий и совершенный вариант, с философскими рассуждениями и французским языком, для читателей высших классов (9-е, 11-е и 12-е издания), и во-вторых, переработанный текст романа, с философскими рассуждениями и заменой иностранных текстов русскими, рассчитанный на читателей низших классов (7-е, 8-е и 10-е издания), эта практика подтверждает возможность такого решения.

Но отнюдь не это должно определять отношение к тексту «Войны и Мира». В 1886 году и позднее Толстой был весьма равнодушен к написанным им прежде художественным произведениям и их изданиям, в том или ином виде, не придавал значения. Нам представляется менее значительным отношение Толстого к тексту «Войны и Мира» в 1886 г. и более существенным его суждение о нем в период его работы над романом и выхода его в свет.

В статье «Несколько слов по поводу книги «Война и Мир», в 1868 г., Толстой очень твердо отстаивал свои воззрения на исторические события эпохи 1812 г. и свое право художника, иначе, нежели историки, их понимать, по своему представлять исторических деятелей этой эпохи и соответственно этому изображать в произведении.

Философские и исторические рассуждения в «Войне и Мире» являются неотъемлемой составной частью романа. Художественные образы романа – живая, яркая иллюстрация к ним. Поэтому исключение философских вступлений к отдельным главам и отнесение рассуждений в приложение, нарушает композицию и жанр «Войны и Мира», этого необычайно целостного организма, произведения, которое Толстой своеобразно задумал и осуществил в издании 1868-1869 гг.

Так же обстоит дело и с иностранными текстами в романе. «Война и Мир» немыслима без французского языка.

В статье о «Войне и Мире» Толстой по поводу упреков критики за употребление им французского языка, писал:

«Употребление французского языка в русском сочинении. Для чего в моем сочинении говорят не только русские, но и французы, частью по-русски, частью по-французски. Упрек в том, что лица говорят и пишут по-французски в русской книге, подобен тому упреку, который бы сделал человек, глядя на картину и заметив в ней черные пятна (тени), которых нет в действительности. Живописец не повинен в том, что некоторым тень, сделанная им на лице картины, представляется черным пятном, которого не бывает в действительности; но живописец повинен только в том, ежели тени эти положены неверно и грубо. Занимаясь эпохой начала нынешнего века, изображая лица русские известного общества и Наполеона, и французов, имевших такое прямое участие в жизни того времени, я невольно увлекся формой выражения того французского склада мыслей больше, чем это было нужно. И потому, не отрицая того, что положенные мною тени, вероятно, неверны и грубы, я желал бы только, чтобы те, которым покажется очень смешно, как Наполеон говорит то по-русски, то по-французски, знали бы, что это им кажется только оттого, что они, как человек, смотрящий на портрет, видят не лицо, с светом и тенями, а черное пятно под носом».

Французский язык – неотъемлемый бытовой аксесуар высшего сословия начала XIX века. При исключении из текста «Войны и Мира» французского языка потеряют в своей жизненности многие художественные образы романа: Анна Павловна, Ипполит Курагин, Билибин, Наполеон, Кутузов, Александр и др.

Итак, печатая «Войну и Мир», по нашему мнению, необходимо соблюсти четыре непременных условия:

1) Деление романа на 4 тома, произведенное самим Толстым в издании 1873 г.

2) Сохранение французского языка и других иностранных текстов.

3) Сохранение в соответствующих главах и частях философских и исторических рассуждений.

4) Сохранение всех творческих исправлений Толстого, стилистически улучшающих текст «Войны и Мира».

Изданий «Войны и Мира», отвечающих этим условиям два: 2-е издание 1868-1869 гг. и издание 1873 г. Первое из них – предпоследнее, а второе – последнее, над которым творчески работал писатель. Поэтому текст «Войны и Мира» в настоящем издании является в силу необходимости кантаминированным.

Деление «Войны и Мира» на 4 тома мы берем по изданию 1873 г.

Сохраняем философские и исторические отступления в тексте по 2-му изданию 1868-1869 гг., и, в связи с этим, сохраняем деление внутри томов на части и главы, соответствующие этому изданию.

Сохраняем французский язык и другие иностранные тексты по 2-му изданию 1868-1869 гг. Но перевод иноязычных слов берем из текста издания 1873 г., где заведомо самим Толстым были сделаны переводы с французского, немецкого и других языков и помещаем их в качестве переводов внизу соответствующих страниц. Иногда отдельные слова и выражения, переведенные Толстым для текста романа в издании 1873 г., представляют собою не дословные переводы соответствующих им иностранных фраз, а пересказ смысла этих выражений по-русски. В целях сохранения принципа, мы переводы такого рода, несмотря на их недословность, оставляем без изменений.

Всю стилистическую правку Толстого, сделанную им в обоих изданиях, мы объединяем. Из русского текста «Войны и Мира» издания 1873 г. мы вносим в текст 2-го издания 1868-1869 гг. все исправления, произведенные им в этом издании. В случаях разногласий между этими изданиями, мы отдавали предпочтение стилистическим исправлениям, сделанным Толстым в третьем издании «Войны и Мира» 1873 г., так как текст этого издания Толстой пересматривал позднее и более внимательно, нежели издание 1868-1869 г.

В случаях явных ошибок набора, искажающих смысл отдельных выражений и слов, мы отступаем от текста этих изданий и берем эти слова по «Русскому Вестнику» и 1 изд. 1868-1869 гг., оговаривая эти отступления в каждом отдельном случае в печатных вариантах или делаем редакторские конъектуры. Список этих конъектур помещен в конце печатных вариантов.

В конце каждого тома прилагаются разночтения изданий, над которыми работал Толстой: «Русский Вестник» 1865-1866 гг., первое издание «Войны и Мира» 1868-69 гг., второе издание 1868-69 гг. и издание 1873 г. Издания 1880 г., 1886 г. и все последующие, как совершенно не подвергавшиеся авторскому пересмотру, оставляются в стороне.

Томы 9-12 настоящего издания в первом тираже, в количестве 5000 экземпляров, при выпуске их в 1930-1933 гг., были приготовлены к печати покойным А. Е. Грузинским. Вследствие срочности издания текстов «Войны и Мира» и неизученности в то время рукописного и архивного материала, относящегося к созданию «Войны и Мира», редактор переоценил значение «Войны и Мира» в издании 1886 г., положив его в основу текста первого тиража настоящего издания. Дальнейшее исследование творческой истории «Войны и Мира» показало, как сказано выше, невозможность игнорирования авторской работы над романом в изданиях 1868-1869 и 1873 гг. Последовательно устранить этот недостаток другому редактору, принявшему на себя после смерти А. Е. Грузинского наблюдение за печатанием уже отредактированного текста, представлялось совершенно невозможным.

Основной текст «Войны и Мира» (томы 9-12), в дополнительном тираже настоящего издания, дается на основе тех принципиальных текстологических соображений, которые изложены нами выше.

Томы 13 и 14 содержат в себе материалы, относящиеся к «Войне и Миру», статью Толстого «Несколько слов по поводу книги «Война и Мир»», рукописные варианты, планы и конспекты романа и редакторские статьи: история создания «Войны и Мира», история печатания романа и описание рукописей.

Г. А. Волков

М. А. Цявловский

РЕДАКЦИОННЫЕ ПОЯСНЕНИЯ.

Тексты произведений, печатавшихся при жизни Толстого, печатаются по новой орфографии, но с воспроизведением больших букв и начертаний до-Гротовской орфографии в тех случаях, когда эти начертания отражают произношение Толстого и лиц его круга (брычка, перилы).

Пунктуация прижизненных публикаций текстов Толстого, как в большинстве случаев отражающая традицию не автора, а типографии или корректора, не выдерживается.

Переводы иностранных слов и выражений, принадлежащие редакторам, печатаются в прямых скобках.

Размер подлинника

ВОЙНА И МИР (1863-1869, 1873)
ТОМ ПЕРВЫЙ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.

– Eh bien, mon prince. Gênes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья, de la famille Buonaparte. Non, je vous préviens, que si vous ne me dites pas, que nous avons la guerre, si vous vous permettez encore de pallier toutes les infamies, toutes les atrocités de cet Antichrist (ma parole, j’y crois) – je ne vous connais plus, vous n’êtes plus mon ami, vous n’êtes plus мой верный раб, comme vous dites. Ну, здравствуйте, здравствуйте. Je vois que je vous fais peur, садитесь и рассказывайте.

Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и приближенная императрицы Марии Феодоровны, встречая важного и чиновного князя Василия, первого приехавшего на ее вечер. Анна Павловна кашляла несколько дней, у нее был грипп , как она говорила (грипп был тогда новое слово, употреблявшееся только редкими). В записочках, разосланных утром с красным лакеем, было написано без различия во всех:

«Si vous n’avez rien de mieux à faire, M. le comte (или mon prince), et si la perspective de passer la soirée chez une pauvre malade ne vous effraye pas trop, je serai charmée de vous voir chez moi entre 7 et 10 heures. Annette Scherer».

– Ежели бы знали, что вы этого хотите, праздник бы отменили, – сказал князь, по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел, чтобы верили.

– Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu’a-t-on décidé par rapport à la dépêche de Novosilzoff? Vous savez tout.

– Как вам сказать? – сказал князь холодным, скучающим тоном. – Qu’a-t-on décidé? On a décidé que Buonaparte a brûlé ses vaisseaux, et je crois que nous sommes en train de brûler les notres. -

Князь Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена оживления и порывов.

Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее, делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не хочет, не может и не находит нужным исправляться.

В середине разговора про политические действия Анна Павловна разгорячилась.

– Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое призвание и будет верен ему. Вот одно, во что́ я верю. Нашему доброму и чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни должны искупить кровь праведника. На кого нам надеяться, я вас спрашиваю?.. Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что́ они сказали Новосильцову?.. Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения нашего императора, который ничего не хочет для себя и всё хочет для блага мира. И что́ они обещали? Ничего. И что́ обещали, и того не будет! Пруссия уже объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против него… И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette fameuse neutralité prussienne, ce n’est qu’un piège. Я верю в одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет Европу!.. – Она вдруг остановилась с улыбкой насмешки над своею горячностью.

– Я думаю, – сказал князь улыбаясь, – что ежели бы вас послали вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?

– Сейчас. A propos, – прибавила она, опять успокоиваясь, – нынче у меня два очень интересные человека, le vicomte de Mortemart, il est allié aux Montmorency par les Rohans, одна из лучших фамилий Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l’abbé Morіo: вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы знаете?

– А! Я очень рад буду, – сказал князь. – Скажите, – прибавил он, как будто только что вспомнив что́-то и особенно-небрежно, тогда как то, о чем он спрашивал, было главною целью его посещения, – правда, что l’impératrice-mère желает назначения барона Функе первым секретарем в Вену? C’est un pauvre sire, ce baron, à ce qu’il paraît. – Князь Василий желал определить сына на это место, которое через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.

Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто другой не могут судить про то, что́ угодно или нравится императрице.

Иван Тургенев писал по поводу книги Льва Толстого «Война и мир»: «Роман Толстого – вещь удивительная».«Война и мир» - роман прежде всего исторический – таково мнение многих исследователей.Действительно, Кутузов, Наполеон, Александр I, Сперанский, Багратион, Аустерлицкое и Бородинское сражения, пожар Москвы, партизанское движение («дубина народной войны»), отступление французов – все эти образы и события являются воплощением подвижного, изменчивого, волнующегося облика самой Истории, духа истории, духа времени. Однако человек, его сложный духовный мир представлены в толстовском романе в теснейших связях не только с историей, но и с миром природы, Вселенной. Не случайно и название книги – «Война и мир», где «мир» не только отсутствие войны, но и вся природа, Вселенная, космическое начало.

По мнения писателя, настоящий человек сопряжен с природою, «сливается», «исчезает в ней, как капля в море». У Л.Толстого отсутствует противопоставление человека миру природы. Любит ли сам Толстой природу? Может быть, чувство его сильнее, глубже того, что люди называют «любовью»? Природа, как считает художник, не является чуждой его героям -Пьеру Безухову, Андрею Болконскому, Наташе, Николаю Ростову, - напротив, она близка им своими вселенскими началами, гармонией, одухотворенностью. В самые трагические и в самые счастливы моменты жизни своей обращаются они к вечной и бесконечной природе, к миру Космоса, таящему в себе столько загадок и столько ответов одновременно. Юный Николай Ростов, впервые участвующий в войне 1805 года, переживает горькие разочарования: оказалось, что война – это прежде всего не подвиги и торжественное шествие войск, где генералы - впереди «на белых конях», где развиваются знамена, а война – это боль, смерть, страдания. При переходе через реку Энс Ростов - один из многих, кто оказался на мосту, получив задание: поджечь мост и тем самым задержать наступление противника. Некуда было бежать, некого было стрелять, а нужно было выполнять самую простую работу, вокруг же падали раненые и убитые, и в эти страшные минуты юный граф Ростов мечтает лишь об одном, чтобы оказаться за пределами этого ужаса, оказаться там, где прекрасная и мирная природа (с энского моста открывался замечательный вид на окрестности): «Как много бы отдал он за то, чтобы оказаться сейчас там…». Князь Андрей Болконский, тяжело раненный во время Аустерлицкого сражения, видит перед собой только прекрасное, высокое и вечное небо: «Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, неясного, но все-таки неизмеримо высокого …». Для князя Андрея важным было лишь то, что происходило сейчас между его душою и этим высоким, бесконечным небом, «с тихо ползущими по нему облаками»: «Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его, наконец. Да, все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба». Даже Наполеон, недавний кумир, теперь представляется князю малым и ничтожным. Только в этом высоком небе князь Болконский видит величие и значительность, которых он ищет в жизни, но не находит: «Как тихо, спокойно и торжественно…». Княжна Марья видит князя Андрея в минуту его возвращения домой «с измененным, странно смягченным» выражением лица. Однако простая жизнь с ее будничными, которую Болконский ведет в Богучарово, занимаясь воспитанием сына, тревожась о его детских болезнях, заботясь о своих крестьянах, дается ему со страданием, ведь тайная ее глубина и значительность для него не открыта. И в том образе неба, который сопровождает князя Андрея в романе Толстого, есть величие, идеальность, бесконечность. Небо –абсолютное, вечное, справедливое, Андрей Болконский и ищет в жизни справедливость и совершенство, но не обретает их, потому что непреодолим разрыв между совершенством Вселенной и несовершенством действительности. По мнению писателя, между миром Вселенной и миром души существуют незримые, невидимые, но нерасторжимые связи. Духовный мир настоящих героев также прекрасен, как и бесконечная природа: «Нет, жизнь не кончена в тридцать один год, - размышляет князь Андрей, - Мало того, что я знаю все это, что есть во мне, надо, чтоб и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтоб не для одного меня шла моя жизнь, чтобы не жили они так независимо от моей жизни, чтобы на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе». В трагические минуты жизни своей и другой толстовский герой - Пьер Безухов, как и князь Болконский, - обращается ко Вселенной. Пьер мечтает о благоустроенном миропорядке, которого он не видит, запутавшись «в миру». «В мире, во всем мире», - произносит с многозначительным уточнением Пьер Безухов. «Мир» – это космос, противопоставленные «земле», космосу и соответствует жизнь «в миру». Да, на земле, мыслит Пьер, - «все ложь и зло», но на эту землю нельзя смотреть как на конец всего». Пьер Безухов навестил князя Андрея в его деревенском уединении (Богучарово). Между друзьями идет разговор о главных вопросах не только их собственной, но вообще человеческой жизни, и во время беседы на пароме Пьер указал на небо в подтверждение своих слов, и князь Андрей увидел свое высокое, вечное небо впервые после Аустерлица. На российском небосклоне в канун войны 1812 года появляется «хвостатая звезда» – комета Галлея, которая во всех вселяла ужас, так как в ней видели предвестие кровавых войн, катастроф. Однако в душе Пьера эта «хвостатая звезда» не вызывала чувства ужаса, напротив, приходило осознание важности и неизбежности грядущих событий. Пьер Безухов, вернувшись с поля Бородина, в Можайске, усталый и измученный, видит сон, который, несомненно, символичен. Граф Безухов видит себя ребенком (это сон из детства, следовательно, души чистой и светлой, не «запятнанной» никакими пороками), учитель швейцарец объясняет ему урок, держа в руках своих глобус, являющийся удивительным, прозрачным, «переливающимся» шаром, состоящим из великого множества подвижных круглых капель, то соединяющихся друг с другом, то вновь разъединяющихся, образующих новую жизнь. Пьер понимает, что перед ним своеобразная «модель» мира и Вселенной, с этим бесконечным движением самой жизни, которая никогда не остановится, которую невозможно прервать ни при каких обстоятельствах: «Вот жизнь, - сказал старичок-учитель. – Как это просто и ясно, - подумал Пьер. – В середине Бог, и каждая капля стремится, расширившись, в наибольших размерах отразить Его. И растет, и сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает». Светлым и гармоничным рисует Толстой духовный мир своих героев. Не случайно Платон Каратаев – человек из народа является «воплощение» всего «круглого», т.е. самой гармонии. У Каратаева – «круглое тело», «круглая голова», «круглые движения», «круглые речи», «круглые глаза», даже улыбка «круглая». Платон Каратаев, таким образом, «первый и последний», своеобразная «молекула», самое малое и самое великое – начало и конец, он – часть самой Вселенной, капля в океане всенародной, всечеловеческой, вселенской жизни. И эту жизнь воспроизводит он своей личностью, как водяная капля воспроизводит мировую сферу. Находясь в плену, Пьер только после встречи с Платоном Каратаевым возвращается к жизни, вновь начинает верить в некую высшую разумность мирового порядка, он чувствует, «что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой… воздвигался в его душе». Таким образом, мир - не просто вся человеческая жизнь (жизнь «в миру»), но особая, внутренняя, разумная связь души со всей Вселенной, ее гармонией.

Образ народного полководца Кутузова в романе

Кутузов – великий человек, один из исторических деятелей, изображенных на страницах романа Толстого «Война и мир». Именно Л.Н.Толстой способствовал мировой славе русского полководца. Военным гением в романе представлен не Наполеон, а скромный Михаил Кутузов. Кроме того полководец Кутузов в книге Льва Толстого «Война и мир» является символом всего русского, национального (воплощением и выражением русского национального характера). Михаил Кутузов как личность, с точки зрения писателя, был выразителем всего «русского мира» (то есть народа), поднявшего «дубину народной войны» против иноземных захватчиков и одержавшего великую победу в войне 1812 года. Полководец Кутузов и на вершине власти остается простым человеком. Толстой пишет о своем герое: «Прост как правда». Лев Толстой утверждал, что только при условии настоящей человеческой «простоты» возможно истинное величие. Следовательно, чем значительнее человек, тем очевиднее и тем заметнее должна быть его простота. Эту черту Толстой считал присущей русскому характеру. Гармоническое единение «простоты и величия» Толстой видел в русском воине, крестьянине, полководце, в людях, близких народу. Особенность полководца Кутузова, обаяние его облика заключается в «простоте» человеческого облика. Так, Михаил Илларионович Кутузов проводит смотр русских войск в Австрии, около Браунау. Его армия прошла тысячеверстный переход из России. Солдаты устали, измотаны, изношена обувь, союзники-австрийцы не выполняют своих обещаний и обязанностей. Кутузов понимает, что русской армии в данный момент крайне невыгодно объединение с австрийцами. Полководец прежде всего желает сохранить российскую армию. Проводя смотр войск, он стремится показать союзникам, что русские пока не могут начать боевые действия: солдаты изнурены, обувь совершенно изношена, «босой солдат» – это, конечно, не солдат. Толстой пишет о том, насколько близок Кутузов своим солдатам и офицерам. Военачальник узнает офицеров, с которыми воевал когда-то. О капитане Тимохине он сказал: «Старый, измаильский мой товарищ». Полководец обратил внимание и на обувь своих солдат. Вряд ли на подобные поступки способен гениальный Наполеон: французского императора мало интересуют человеческие жизни (при переправе через Неман многие драгуны утонули). В то время, как Кутузов не отгораживается от солдатской массы, у него небольшая свита, он едет в простом экипаже. Толстой описывает старческий облик полководца, его лицо, изуродованное раной. Во время аустерлицкой кампании Кутузов вновь будет на передовых позициях, будет он находиться среди солдат и накануне Бородинского сражения, будет плакать от счастья, узнав, что Наполеон покинул Москву. По мнению Толстого, «простота» человеческого облика ведет к высокому осознанию своей личной ответственности за все происходящее, предполагает в самом человеке огромную внутреннюю силу. Ту силу, что совершает чудеса мужества, доблести и разума. Это бесстрашие силы, мудрость решения, ответственность есть свойства русского характера. Таков Кутузов в своем решении дать сражение Наполеону (Шенграбенское). Союзники-австрийцы разгромлены, у генерала Мака больше нет армии, а русское войско попадает, казалось бы, в безвыходную ситуацию: армию Кутузова, насчитывающую тридцать пять тысяч человек, преследует стотысячная армия Наполеона. Наполеон, пользуясь таким очевидным численным преимуществом, решает окружить корпус русских и уничтожить его. Разгром или капитуляция. Казалось бы, другого выхода быть не может, но Кутузов принимает решение, столь неожиданное для противника. Он отправляет четырехтысячный отряд Багратиона по непроходимой дороге навстречу противнику. Вот этот отряд и должен удерживать, должен остановить хотя бы на некоторое время стотысячную армию непобедимого Бонапарта. Князь Андрей Болконский, видя, как Кутузов отправляет Багратиона, понимает, что солдаты отряда обречены на верную смерть. Князь задается вопросом, имеет ли такое моральное право Кутузов, но, глядя в лицо полководца, изуродованное раной, Болконский понимает, что такое право у Кутузова действительно есть. Сражение состоялось у деревни Шенграбен, исход его – победу русских - предопределили героические действия батареи капитана Тушина и роты Тимохина. «Про батарею капитана Тушина было забыто», и тогда капитан, посоветовавшись со своим подчиненным, решает поджечь деревню, где находились французы. В деревне Шенграбен началась паника: «Неприятель не мог предположить дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек…» Маневр, совершенный отрядом Багратиона, был настолько внезапным, настолько невероятным по своей трудности, сопротивление русских солдат противнику было настолько яростным, что французы приняли неожиданно появившийся перед ними отряд за основные силы – армию самого Кутузова - и на некоторое время остановились и даже заключили перемирие. Кутузов в это время вывел главную часть своего войска из-под удара. Полководец спасает армию, русскую воинскую честь, честь русского оружия. Вовремя проявленная инициатива, твердость решения и приказа, умение в нужную минуту принять на себя ответственность за предпринятые действия – вот те черты, что Толстой выделяет и подчеркивает в характере полководца Кутузова. Прямота Михаила Илларионовича, сосредоточенность воли и решений – таковы отличительные черты полководца в Отечественной войне 1812 года. Он один, вопреки мнению многих генералов, принимает на себя ответственность оставления Москвы, прекрасно осознавая, что нужно спасать армию. Будет армия – будет и Россия. Ему, русскому человеку, тяжело было сознавать, что враг стоит у стен древней столицы. Но Кутузов верил в победу. В полководце Кутузове есть одна важнейшая для простого русского человека черта: вошедшее в плоть и кровь, бессознательно живущее в нем чувство связи с русской землей, со своей страной и народом. Кутузов как солдат всю жизнь служил русской военной славе, и честь Отечества, его национальная независимость были для него основою жизни, основою самого бытия. Истинно великим оказывается простой и скромный Кутузов. Толстой пишет в романе об истинном величии: «Нет величия там, где нет простоты, добра и правды».

Пьер Безухов в романе «Война и мир»

Центром русской литературы всегда был человек, его сложный внутренний мир, его духовное бытие, поиски смысла жизни и счастья, своего предназначения в этом мире. Истинные герои никогда не переставали задаваться вопросами: «Зачем я живу?», «Для какой цели я родился?». Сомнения, неуспокоенность, жажда обретения счастья, его утрата, горькие сожаления о невозможности обретения истины – вот, что составляло основу бытия героев русской литературы XIX века Чацкого и Онегина, Печорина и Раскольникова, князя Андрея и Пьера Безухова, Базарова и Обломова. Русские писатели обращались к сложному, яркому, многогранному миру живой человеческой души. М.Ю. Лермонтов в предисловии к роману «Герой нашего времени» писал: «История души человеческой любознательней и лезней истории целого народа». А на первой странице романа «Обломов» И.Гончарова мы читаем: «Душа так ясно светилась в глазах, в улыбке, в каждом движении головы, рук Ильи Ильича Обломова». Лермонтов, Толстой, Достоевский, Тургенев обращались к проблеме взаимоотношений личностей с обществом, с миром, с историей. Л.Н.Толстой в романе «Война и мир» обращается к вопросам философским, нравственным, размышляет о добре и зле в их противоборстве, о духовном мире человека, его ответственности за всё происходящее в мире. Герои романа князь Андрей Болконский и Пьер Безухов страстно ищут новых, истинно-человеческих отношений; их тревожат вопросы своего предназначения в этом мире, смысла своего существования, поиски истины. В образе Пьера, истории его жизни, его судьбе граф Толстой воплотил человеческое стремление к счастью, жажду нравственных идеалов, добра, истины, веру в справедливость. В образе Пьера Безухова Л.Толстой показал человеческие стремления к счастью, жажду нравственных идеалов, добра, истины, веры в добро и справедливость. Пьер Безухов отличается независимостью своих взглядов, убеждений, своего отношения к людям. «Умный и внимательный» взгляд Пьера, который так пугает Анну Павловну, свидетельствует о его высоком интеллекте и духовных качествах. Князь Болконский не случайно говорит ему: «Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света…». Искренность и естественность – вот, что отличает Пьера Безухова от светского общества, так важно, что он часто бывает недоволен собой, стремится измениться, стать лучше, сомневается в своих поступках и делах. Если заблуждения князя Болконского связаны с желанием славы, «минуты торжества» и величия, то ошибки и заблуждения Пьера связаны с его жаждою чувственных наслаждений. Пьер не любит Элен, но женится на ней: ему доставляет удовольствие даже сама мысль, что эта красивая женщина будет принадлежать ему; он, конечно, винит себя за это желание, видит в нем «что-то гадкое, плотское», но все равно женится на Элен Курагиной, прекрасно понимая, что «она глупа, дурна». Пьер Безухов винит себя за то, что чуть не убил человека – Долохова, любовника своей жены, которому, конечно, так считает Пьер, нет «никакого дела до его, Пьера, чести». Безухов полагает, что нет у него такого права: распоряжаться жизнью другого и решать «быть или не быть» другому. Такое право дано Богу, но не человеку. Поиски высокого назначения человека, духовного идеала сближают Пьера Безухова с масонами, в них он увидел обладателей истинной мудрости. Пьер, вступая в масонскую ложу, ищет духовного, нравственного обновления, надеется на то, что именно здесь «найдет возрождение к новой жизни», обретет истину. Пьер жаждет духовного обновления, нравственного самосовершенствования, желает отказаться от многих пороков, полагая, что «совершенствуя» себя, духовно «улучшая» себя, он обязательно изменит общество и мир. Под влиянием масонских идей граф Безухов решает освободить крестьян, построить для них больницы и школы, обучать крестьянских детей грамоте. Пьер отправляется в свои киевские имения: ему важно видеть, как претворяются в жизнь его начинания (воплощать все эти реформы было поручено главному управляющему, который в том не видел никакой выгоды ни для себя, ни для своего господина, потому и решил не выполнять намерения молодого барина, а лишь сделал вид, что все обязательно будет выполнено). Показные и обременительные для крестьян постройки школ, больниц, приютов он воспринимает как свидетельство улучшения крестьянской жизни. Пьеру Безухову «народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния», он был уверен в том, что устранение несовершенства жизни – дело легкое: «Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, и как мало мы об этом заботимся». Несомненно, Пьер заблуждался: для свершения добрых дел необходимы огромные усилия. То, что не удалось совершить Пьеру, претворил в жизнь князь Андрей: в своих имениях он перечислил крестьян в вольные хлебопашцы, барщину заменил оброком, «выписал для крестьянок повитуху». Андрей Болконский не перекладывал на управляющего претворение всех реформ, а всем занимался сам, поэтому и добился таких успехов. Однако и в Пьере эта уверенность постепенно исчезает, он вскоре увидел истинные устремления некоторых масонов: многие аристократы вступали в «масонскую ложу», чтобы приобрести выгодные связи, так как среди масонов были богатые и влиятельные люди. Безухов осознает бесплодность масонских идей; мало изменили новые идеи и самого Пьера: «Жизнь его между тем шла по-прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью». Неизбежно приходит к Пьеру разочарование в «братстве каменщиков»: он видел, что многие из масонов лишь говорили о помощи ближнему, его поражало, что эти богатейшие люди России так неохотно отдавали столь малые деньги на благотворительные нужды, хотя в один вечер за карточным столом могли проигрывать целые состояния. Если прежде Пьер Безухов ощущал недостатки окружающего мира, то после разочарования в масонстве он видит, какой большой силой обладает зло.

Война 1812 года вызывает в Пьере желание духовного единения со своим народом, он едет на поле Бородина, здесь ему открывается новый мир, облик простых людей, в народной среде он встречается с глубоким патриотизмом. В день Бородина, на батарее Раевского, Пьер становится свидетелем высокого героизма солдат, их умения «просто и естественно совершать подвиг». Мужество, сила простых русских людей производят на него неизгладимое впечатление: «О, как ужасен страх, и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны». Пьер Безухов сопоставляет себя с простыми людьми, свое отношение к жизни с их отношением к миру. Именно сейчас он остро ощущает ложность многих своих прежних убеждений, чувств, своего положения в обществе: «Они не говорят, но делают». В народной среде Безухов видит не только правду, но и силу. Им овладевает желание сблизиться с народной средой, войти «в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими». Стремление действовать так же, как и «они», желание совершить подвиг выливается в намерение убить Наполеона, избавить мир и народы Европы от злодея, принесшего столько несчастий, ужас войны, кровь и страдания. Если прежде Наполеон для него был кумиром и «революционером», т.к. его избрал народ и народ пошел за ним, то теперь отношение Пьера к Бонапарту резко меняется в дни Отечественной войны 1812 года и меняется под воздействием тех впечатлений, которые произвели на него Бородинское сражение, близкое общение с простыми людьми. Восхищение «наследником революции» уступает место ненависти к деспоту и злодею.

Оставаясь в Москве, захваченной французами, Безухов сталкивается со множеством самых неожиданных для него явлений, с противоречивыми фактами: с капитаном-французом Рамбалем у него устанавливаются добрые, человеческие отношения, на улицах столицы Пьер наблюдает сцены мародерства, унижения и оскорбления русских людей. Это вызывает его возмущение и активный протест. Пьер Безухов, арестованный французскими властями, переживает трагедию человека, приговоренного к смертной казни за не совершенные им преступления, он испытывает большое душевное потрясение наблюдая расстрел соотечественников. И это торжество жестокости, бесчеловечности подавляет Пьера: «С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым...". Из нового кризиса Пьеру помог выйти Платон Каратаев, простой русский солдат, попавший в плен. Пьера покоряет его спокойное, умиротворенное приятие мира и жизни; восхищает незлобивость, терпение, выносливость, доброта даже к врагу. Однако покорное приятие событий не предотвращает и не смягчает жестокостей войны, одной из жертв становится кроткий Платон Каратаев: его расстреляли французские солдаты, выполняя приказ командования об уничтожении больных пленных. Тяжелые лишения и бедствия, испытываемые Безуховым в плену, заставляют его почувствовать и понять цену обычным человеческим радостям, которые дают жизнь и природа: «Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, т.е. образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека».

После возвращения из плена Пьер Безухов, мало изменившийся внешне, во многом изменился духовно. Та потребность в действии, которая родилась в нем в дни Отечественной войны 1812 года, в дни Бородинского сражения проявляются в активном отношении к жизни, к обществу, к миру. Гнев и возмущение Пьера вызывают социальное разложение, политический гнет, бесправие, угнетение народа, военные поселения: «В судах воровство, в армии одна палка, шагистика, поселение – мучат народ, просвещение душат. Что молодо, честно, то губят», - говорит Безухов Николаю Ростову. Пьер убежден, в том, что это бедственное состояние общества может быть преодолено усилиями честных людей, которые должны быть тесно связаны между собой.

Пьер Безухов – русский интеллигент-дворянин, человек долга, совести, достоинства, преданный Отечеству. Поиски истины, смысла жизни, своего в ней предназначения всегда волновали Пьера. Неуспокоенность, совестливость, чувство ответственности за происходящее, боль за Отечество, благо народа русского, мысли о его освобождении – вот, что прежде всего волновало этого аристократа, а не собственное благополучие. Такие дворянские интеллигенты были гордостью России, воплощение русского национального характера.

Князь Андрей Болконский в романе «Война и мир»

Л.Н.Толстой в романе «Война и мир» обращается к вопросам философским, нравственным; писатель размышляет о добре и зле в их противоборстве, о духовном мире человека и его ответственности за все происходящее в мире и обществе, об истории и личности, в их взаимоотношении и взаимосвязи неразрывной. Герои романа (князь Андрей Болконский, Пьер Безухов) страстно ищут новых, истинно человеческих отношений; их тревожат вопросы своего предназначения в этом мире, смысла своего существования, поиски истины.

Князь Андрей Николаевич Болконский – человек больших интеллектуальных запросов, глубокого ума, он чувствует пошлость, призрачность жизни светского общества, тех, кто стремится лишь к личному преуспеванию, карьере, достижению «степеней известных». Наверное, поэтому все «бывшие в салоне» Анны Павловны были ему не только хорошо известны, но и «наскучили». «Пустота» света, бесцельность жизни, которую ведут аристократы, порождает в нем жажду поиска настоящего, истинного своего предназначения в этом мире, жажду больших свершений и великого подвига во имя человечества. Возможность великих свершений, по мнению князя Андрея, ему откроет армия, его личностное участие в военных походах России против наполеоновской Франции. Болконский мечтает о «своем Тулоне», о свершении такого подвига, который вызвал бы к нему любовь всех людей. Он считает, что во имя этого можно пожертвовать не только личным благополучием, но даже счастьем близких.

Андрей Болконский – человек чести и долга, он отличается от окружающих его офицеров высоким чувством ответственности. Князь всегда «полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела», однако это вовсе не мешало ему мечтать о таком личном подвиге, который бы прославил его, вызвал бы восторг и почитание. Болконского, как и многих его современников, увлекает поразительный взлет карьеры Наполеона. Князь Болконский просит главнокомандующего Кутузова направить его в отряд Багратиона: «Как только он (Болконский) узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему-то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения…». В Шенграбенском сражении Болконский становится свидетелем мужества и героизма простых русских солдат и офицеров, что происходили не из честолюбивых побуждений, не из стремлений к личной славе, а из высокого сознания воинского долга, - героизма и мужества, получивших выражение в действиях батареи капитана Тушина. Болконский активно участвует в событиях, проявляет выдержку и храбрость. Он оказывается единственным, кто смог подъехать к батарее Тушина, несмотря на яростный огонь вражеских орудий, рискуя жизнью, привез приказ об отступлении, «найдя половину людей убитыми, прикрытия никакого», понимая, что батарея не была взята лишь потому, что «неприятель не мог предполагать действия стрельбы четырех никем не защищенных пушек». К удивлению князя Андрея, подвиг батареи Тушина, предопределившей исход Шенграбенского сражения – его победу, не только не был оценен по достоинству, напротив, капитана обвинили в том, что он орудия оставил на поле боя. Только заступничество князя Болконского спасло героя от наказания. Чувство горечи и сомнения вызывает у него и отношение высших командиров к подвигу Тушина: «Князю Андрею было грустно и тяжело. Все это было так странно, так непохоже на то, что он надеялся".

Накануне Аустерлицкого сражения князь Андрей мечтает о том, что ему, наконец, удастся совершить великий подвиг во имя Отечества, хотя его, несомненно, «страшил военный гений Бонапарта»: «Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно… Как ни страшно и ни неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать…». Однако Аустерлиц явился эпохою «нашего срама и наших поражений» (Л.Толстой). Русские войска были разбиты, даже князь Андрей, устремившийся вперед со знаменем в руках и увлекший за собой солдат, не смог изменить ситуацию. Болконский переживает трагедию Аустерлица: именно здесь развеялась его вера в могущество отдельного героя, величие его славы. Суровые военные события, ожесточенные схватки людей, стремящихся уничтожить друг друга, его положение человека, находящегося на грани жизни и смерти, открывают князю Андрею, всю призрачность, ложность его стремлений к военной славе: «Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими облаками… Как же я не видел этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба». Даже великий Бонапарт, объезжавший поле сражения и вглядывающийся в лица убитых, остановившийся рядом с раненым, произнесший напыщенную фразу: «Какая прекрасная смерть», - теперь представляется князю Андрею «маленьким и ничтожным», а его голос – «жужжанием мухи». Теперь для Андрея Болконского в Наполеоне нет величия, а есть лишь «малость и ничтожество». Самым главным теперь для князя Андрея было то, что происходило между этим высоким прекрасным небом, величия которого он не замечал прежде, и его душою, все же остальное – «пустое и обман».

Князь Болконский остался жив, вернулся домой, желая только одного, – быть рядом с дорогими ему людьми и просить у них прощение, но умирает «маленькая княгиня» Лиза, сын Николенька, только что появившийся на свет, остается сиротой. Андрей Болконский отказывается от честолюбивых устремлений, он понимает всю ложность своих желаний к славе и не видит для себя иной жизни, как стать в стороне от общественной жизни, уйти в мир личных чувств и переживаний, воспитывать сына: «Я знаю в жизни только два действительных несчастья: угрызения совести и болезнь. И счастье есть только отсутствие этих двух зол. Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь!» – говорит князь Андрей Пьеру Безухову, приехавшему навестить его в Богучарово. Болконский, проживший безвыездно в Богучарово два года, перечислил крестьян в вольные хлебопашцы, в имении своего сына барщину заменил оброком, он много читает, «выписывает книги» из столицы, размышляет о военных преобразованиях. В это время происходит возрождение князя Андрея к жизни: поездка в Отрадное, встреча с Наташей, жажда деятельности и счастья – все приводит к тому, что Болконский покидает Богучарово, едет в Петербург, где активно участвует в реформах Сперанского: «Нет, жизнь не кончена в тридцать один год. Мало того, что я знаю все это, что есть во мне, надо, чтоб и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтоб не для одного меня шла моя жизнь, чтобы не жили они так независимо от моей жизни, чтобы на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе».

Возникает жажда активной общественной деятельности. Однако если прежде князю Болконскому приходилось убеждаться в ложности своих личных устремлений, то теперь он убеждается в несостоятельности других, князь сталкивается с деспотичным, неумным Аракчеевым, с реформатором Сперанским, который сначала производит на него большое впечатление, но затем представляется ему самовлюбленным сочинителем малозначащих законов. Князь Андрей «живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона-старосту, и приложив к ним права…, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься праздной работой». «Новое дело» (участие в реформах, проводимых Сперанским), которым хотел заняться Болконский, сразу же оказывается не имеющим подлинной ценности.

Андрею Болконскому свойственна не только сила ума, но и глубина чувств. Душевная драма, которую переживает князь Андрей после разрыва с Наташей, обостряет его философские искания, к разным разочарованием присоединяется еще одно, самое горестное: «Вся жизнь представлялась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидел вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины».Андрей Болконский стремится рассматривать жизнь свою в широких связях с жизнью других людей. В период Отечественное войны 1812 года, в Бородинском сражении, он ощущает подлинную близость своих мыслей и желаний с желаниями народа. Пережив трагедию Аустерлица, князь понимает, что решают участь сражения не численность войска, не диспозиция, даже не количество пушек, а та «невидимая сила», которая называется «духом войска», настроением войска. Князь Андрей, который прежде решил для себя, что он не будет служить, теперь командует полком, его любят солдаты и зовут «наш князь». Болконский, как и его солдаты, собирается защищать Отечество ценою жизни, мстить французам, т.к. те «пришли в его дом и разоряют его». Накануне Бородинского сражения князь Андрей преисполнен веры в победу русского оружия. Себя Болконский рассматривает как часть той большой силы, которая оказывает влияние на ход исторических событий: «И хочешь я тебе скажу, что бы там ни было, мы выиграем сражение завтра», - говорит он Пьеру Безухову. Князь Андрей, тяжело раненный, переживает новый душевный кризис, он приходит к выводу, что истинные отношения между людьми – это отношения дружбы и братской любви, он прощает своего врага, Анатоля Курагина, доставившего ему столько душевных страданий. Братская любовь распространяется не только на близких, но и на врагов. Мысли о всеобщем прощении рождаются вместе с чувством любви к Богу, верой в мудрость творца.

Князь Андрей Болконский – русский интеллигент-дворянин, человек чести, совести, достоинства, преданный Отечеству, за него отдавший жизнь свою; поиски истины, смысла жизни, своего в ней предназначения всегда волновали Болконского. Такие люди были гордостью нации, воплощение русского национального характера.

«Мысль семейная» в романе «Война и мир»

Л.Н.Толстой писал в дневнике: «В «Войне и мире» я любил мысль народную». Пожалуй, с тем же правом этот великий русский писатель мог бы сказать и о том, что «мысль семейная» стала центром его произведения.

Тема семьи, «дворянских гнезд» - одна из важнейших в русской литературе. Иван Тургенев современник Толстого, пишет роман «Дворянское гнездо», в котором понятие «дворянского гнезда» включает в себя не только усадьбу, дом, где живет семья, но историю рода дворянского, традиции, понятия нравственные. Дом и «дворянские гнезда», конечно, включают в себя прежде всего понятие традиции, связующей человека с прошлым, самой историей, Отечеством. Тургенев и Толстой, обращаясь к теме семьи и дома, продолжали пушкинскую традицию (роман «Евгений Онегин», «Капитанская дочка»). А вместе с тем именно Толстой пойдет, пожалуй, далее Пушкина. Ростовы и Болконские, духовный мир их семей в романе «Война и мир» сопряжен с ходом самой истории, предопределен им.

Современник Л.Н.Толстого Достоевский не писал о «дворянских гнездах». Писатель обратился ко времени «раскола», нравственного, социального, религиозного и семейного. В романе «Преступление и наказание» у всех героев нет дома. Жалкие каморки, углы не могут заменить дом; а, если нет дома – то нет и традиции, и тогда миром начнет править «идея», та, что утверждает: все позволено.

Граф Толстой, в отличие от Достоевского, прекрасно знал, какую роль в жизни каждого человека играют дом и семья. Лев Николаевич был главой большой семьи, гордился ее многочисленностью, дал всем своим детям прекрасное образование и воспитание. Наверное, поэтому ему так важно было показать в своем романе мир семьи. Пожалуй, идеалом автора явилась семья Ростовых. Любовью и добром, взаимопониманием наполнены отношения между членами этой семьи. Это мир радости, искренних человеческих чувств, где все готовы поддержать друг друга, выслушать и помочь. Это действительно целый «мир», со своей философией, этикой, психологией и красотой духовной.

Замечателен и самобытен глава этой семьи – граф Илья Ростов, человек не- молодой, но радующийся жизни, принимающий ее во всех проявлениях. Граф добр и бесхитростен, гостеприимен, его дом всегда полон гостей и друзей. Пожалуй, неслучайно автор сразу пишет о семейном празднике – именинах (в семье две именинницы – графиня и Наташа). Старый граф весел и счастлив, прост в общении, он с удовольствием танцует с Марьей Дмитриевной Ахросимовой «Данилу Купора». Европейский танец в русском быту был превращен в «развеселого трепачка» и свидетельствовал о преобладании у Ростовых русской традиции над европейской культурой (кстати, граф Илья Ростов дурно изъясняется по-французски). В том, как Илья Андреич «вывертывал ноги, слегка притопывая, как он все более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков», как Марья Дмитриевна гордо стояла и лишь немногими движениями отвечала на пляску партнера была именно русская традиция. Наверное, поэтому танец графа и Марьи Дмитриевны вызвал такой восторг не только гостей, но и всей дворни, вдруг «высыпавшей из всех дверей зала». В этом эпизоде - своеобразное духовное единение дворянства, лучших его представителей, со своим народом.

Наташа, воспитанная в этой семье, «русская душою», как и пушкинская героиня Татьяна, прекрасно поймет всю прелесть и размах русской народной песни и пляски. Автор размышляет лишь о том, откуда в ней, этой графиничке, воспитанной гувернанткой-француженкой, этот дух, это ощущение близости к народу. Большой восторг в Наташе вызовет игра дядюшки на гитаре и его пение: он «пел так, поет народ», и именно от этого его «бессознательный напев был необыкновенно хорош». Наташа,«русская душою, сама не зная почему», всем своим существом откликнулась на дядюшкину игру. Она почувствовала в ней ту русскую стихию, которая ей самой была так сродни. Дух и приемы ее «были те самые, неподражаемые, не изучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка», она «умела понять все то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке».

Русские национальные черты, свойственные этой семье, особенно отчетливо проявляются во время охоты и зимних праздников (Святки). Пожалуй, национальный колорит подчеркивается своеобразным единством всей семьи Ростовых, жизнью природы. Русская природа оказывается созвучной духовному миру старого графа, Наташи, Николеньки. Толстой вновь показывает нам духовные единения всех Ростовых между собой и созвучие их жизни и жизни народной. Весь «отрадненский» мир собрался на охоту. Николай и Наташа именно здесь представлены в таком полном и свободном и таком искреннем проявлении всех своих чувств здесь, среди родной природы. В этой деревенской глуши им все особенно дорого: и запах «вянущего» леса, и глянцевито-мокрая черная земл и погода охотников за волком. Впечатления охоты надолго останутся в памяти Николая, и, впоследствии, во время атаки он невольно подчиняет восприятие действительности своим воспоминаниям о жизни в Отрадном. Для Николая Ростова, который тоже мечтал о славе, подвиге, военной карьере, впоследствии, самым настоящим миром будет мир семьи. Ему представляется, что нет, наверное, более замечательного в жизни человека, как жить в поместье, вести хозяйство, заниматься крестьянами, жениться, растить детей, обрести, в конце концов, уют и покой, а потом, собрав урожай и завершив дела, отправляться на охоту. В этом ли не счастье? И Наташа именно здесь незаметно для себя «усваивает» тот «русский дух», который так неожиданно проявляется в ней во время пляски у дядюшки.

Русское, национальное начала являются тем основанием, что объединяет ростовскую семью, проявляется в каждом из них, созвучно их внутреннему миру, является неотъемлемой частью их духовной жизни. Толстой, следуя пушкинской традиции, показывает быт усадьбы, ту патриархальную среду, в которой происходило становление духовного начала Наташи, Николеньки, что единило всех Ростовых. В дворянской усадьбе («дворянском гнезде») происходило некое своеобразное духовное единение, приближение дворянина к жизни народной, там шло приобщение к общему и великому движению жизни народной: так, на Святках ряженые дворовое, принеся с собой холод и веселье, «вытеснились в залу… и начались песни, пляски, хороводы и святочные игры». Несомненно, все это начало «вливается» в духовный мир семьи Ростовых, становясь органической сущностью каждого из них. Увлекшись примером дворовых, Ростовы «перерядились и сами», а затем вместе с ними помчались в нескольких тройках к соседям, по пути Николай «пустился наперегонки с кучером Захаром», правившим другой тройкой. Уже в усадьбе соседей – Мелюковых – во время русских плясок и хороводов молодые Ростовы и дворовые соединились в один большой круг и начались святочные игры. По возвращении домой Наташа и Соня (в соответствии с традицией Жуковского и Пушкина) принялись за святочные гадания, наставницей же их была горничная Дуняша. Эти эпизоды свидетельствуют о поэтическом мире ростовской семьи. Все Ростовы объединены семейным укладом, сохранившем все духовные начала и традиции.

Не случайно в центре романа – мир ростовской семьи, с ее духовностью, национальностью, нравственностью. Толстой с грустью замечал, что, к сожалению, в жизни дворянства семейное начало постепенно теряло свою первенствующую роль, по сути, даже Пьер Безухов – человек вне семьи до той поры, пока не соединит свою судьбу с Наташей, не говоря уже о Курагиных –некое «случайное семейство», следуя определению Достоевского. Лев Толстой понимал, сколь пагубна для человеческой личности утрата семьи, это влечет за собой утрату традиции. Тургенев («певец дворянских гнезд») также пишет об утрате семейных очагов. По сути, все его лучшие герои бесприютны, они вечные скитальцы, не имеющие ни семьи, ни дома. Таковы Дмитрий Рудин, Федор Лаврецкий, Евгений Базаров, Павел Кирсанов. Граф Л.Н. Толстой, чутко реагирующий на все происходящее в мире, понимал, как важна семья и какую она представляет ценность, ведь на ней все основано: общество, да и весь мир. Мир семьи оказывал огромнейшее влияние на духовное развитие и становление личности. Русские семьи – Аксаковых, Киреевских, Карамзиных, Одоевских и других - были носителями культуры и нравственности.

Наташа «русскою душою» могла сформироваться только в атмосфере семьи Ростовых, в мире, основанном на любви, добросердечности, взаимопонимании, искренности и уважении. Толстой покажет, как преданы друг другу родители этой большой семьи, расскажет о готовности Ильи Андреича рыцарски служить «графинюшке», его заботах о том, чтобы жизнь семьи была наполнена светлыми праздниками, его отцовских чувствах и материнских переживаниях самой графини Натальи; Наташа обожает отца, она безупречно правдива в отношениях с матерью; Николай испытывает глубокую духовную привязанность к родительскому дому, нежно любит своих близких. Однако Лев Толстой не идеализирует быт семьи Ростовых, а пишет об их разорении, о неумении старого графа вести дела и управлять поместьем, об огромном карточном проигрыше Николая (30 тысяч), который, несомненно, вносит свою лепту в разорение. Заметим, что черты семейной идиллии не являются вымыслом Толстого, они действительно имели место у Аксаковых, Гоголей, Толстых и были своеобразной характерной чертой времени.

Национальное начало, которое так свойственно Ростовской семье, проявляется во всей своей силе и яркости в трагические дни Отечественной войны 1812 года. Ростовы покидают Москву, не желая оставаться в городе, захваченном врагом. По требованию старого графа, на подводах должны вывезти все семейное достояние: картины, ценности, серебро. Однако Наташа узнаёт, что в древней столице должны будут остаться раненые, ибо их не на чем отправить из города. «Наташа русскою душою, сознающая весь трагизм происходящего, не может позволить, чтобы раненые остались на милость победителям, стыд и гнев испытывает она: «Это нельзя…это ни на что не похоже…вы посмотрите только, что на дворе…Это не может быть». И тогда разгневанная Наташа требует, чтобы отец установил справедливость. Нельзя дать совершиться неправому делу, безнравственно оставлять раненых солдат и офицеров, которые ценою своей жизни защищали Отечество, сражались за Москву. Граф Илья Андреич отдает указание оставить ценности, но забрать раненых, и вся дворня с радостью принялась выполнять приказания графа Ростова, освобождая для раненых телеги. Вслед за Ростовыми и другие дворянские семьи начали отдавать раненым свои повозки. Ростовы тем самым довершают свое разорение, но руководствуются они не меркантильными интересами, а чувством долга, сознанием своей собственной ответственности за происходящее. Ни Наташа, ни старый граф не могли поступить иначе. Это чувствоТолстой называл «скрытой теплотой русского патриотизма», и оно было свойственно не только простым русским людям, солдатам и крестьянам, но и лучшим представителям дворянства, каковыми и являлись Ростовы. Светлым и радостным рисует Толстой мир ростовской семьи: здесь гармония и счастье – вот то главное, к чему стремится каждый человек. Только благодаря семье происходит становление и развитие личности, ее способность к «самосостоянию». О «самосостоянии» писал А.С. Пушкин: «Два чувства дивно близки нам, в них обретает сердце пищу, любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам». Великий поэт писал о преемственности, о «связи времен», что так важна для всех поколений.