"Приглашение на казнь": живой спектакль, который провоцирует зрителя. Спектакль приглашение на казнь Приглашение на казнь набоков спектакль рамт

На сцене пространства NOL Project, что на Дубровке, Родион Барышев выпустил премьеру по роману Набокова «Приглашение на казнь». Впервые набоковская антиутопия поставлена в жанре физического театра, минимум слов, зато много потной работы атлетичных актеров. Романтика-Цинцинната, приговоренного к смертной казни за «непрозрачность» и «гносеологическую гнусность», аккуратно, но сильно «ломают» в большом сером кубе-камере, мигающим яркой карнавальной иллюминацией, что подчеркивает фальшивость и одновременно мрачность происходящего. А вокруг куба-камеры в белых комбинезонах мирно живет город обезличенных людей. Напряженное и плотное повествование (будто Набокова запустили на скорости 2х) не дает заскучать, ломая стереотипы о зевотном physical theater.

Кто читал набоковский роман, понимает, что поставить его без слов – сложная задача. Ставить в жанре пластического театра можно сцены с понятной мотивацией, общечеловеческой. Тогда они читаются даже теми, кто не знаком с романом. А как поставить абстрактную антиутопию, в которой, например, по правилам тюрьмы, охранники танцуют вальс с заключенными, чтобы пластическая метафора считывалась? К тому же, часто кажется, что самого Набокова не очень интересовала проработка идейной стороны своих текстов, его больше занимало плетение словес. Кажется, что посреди романа, забыв про сюжет, завороженный Набоков сидит над строчкой, как над бабочкой, и гори все огнем. Но Родиону Барышеву (и в этом его большая заслуга) удалось перевести художественную пластику Набокова в пластику телесную и сделать историю понятной.

У Барышева на главные роли (их шесть) есть два состава актеров. И эти два состава делают два разных спектакля. Точнее спектакль один, одна партитура, все одинаковое, кроме маленького смыслового оттенка. Первый состав играет больше про внешнее насилие, второй – про внутреннее. Дело в том, что Набоков написал нетипичную антиутопию. Жестокой диктатуре замятинско-оруэловского типа он противопоставил нежную диктатуру. В тюрьме Цинцинната не мучают, а угощают, предлагают игры и развлечения. А неблагодарный Цинциннат упрямиться и делает козью морду. Но это радушие обманчиво, потому что за кажущимся гуманизмом тюремного персонала скрывается бесчеловечность. И это страшнее.

Первый состав «Приглашения на казнь» подобран таким образом, что за их сценическим существованием считывается больше внешнего насилия. Чуть больше Оруэлла. Адвокат и тюремщик – физически сильные и безошибочные автоматы, Цинциннат – маленький и интеллигентный поэт с кучерявыми волосами – Пушкин лицейской поры. Когда адвокат в одной из первых сцен закапывает новичка-заключенного в бумаги, иллюстрируя ад бюрократической казуистики, кажется, что Цинцинната случайно задушат.

Во втором составе Цинциннат – крепкий парень, больше похожий на революционера-нацбола, чем на поэта, и адвокат с тюремщиком явно уступают ему в массе и мышечной силе. Заключенный при желании мог бы размножить им головы, но улыбки на их резиновых лицах, улыбки маньяков, останавливают и смущают революционера. Мучают больше его душу, чем на тело. В этом прочтении, кажется, чуть больше изначального Набокова.

Обе версии спектакля хороши и точны. Первая вызывает больше ассоциаций с сегодняшним днем. Она более актуальная, узнаваемая, социальная. Она откликнется у неравнодушных к общественным проблемам людей. Во второй больше безумия и метафизики, она будто иллюстрирует работу Мишеля Фуко «Надзирать и наказывать»: с развитием прогресса и гуманизма насилия не становится меньше, просто с кровавых средневековых площадей оно уходит в уютные одиночные камеры, где истязается теперь не тело, а душа. А палачи натягивают улыбки и казнят исключительно ради блага самого заключенного. Кстати, в первом и втором составе палача, Месье Пьера, играет один актер, совершенно не заменимый в своей наивности и демонии.

Но не только анатомированием насилия хорош спектакль Родиона Барышева. История Цинцинната Ц. можно прочитать как крах иллюзий. Единственный поэт, единственный непрозрачный, обладающий внутренним я, член прозрачного общества, Цинициннат, все-таки до конца надеется на правду и справедливость в своем пластмассовом мире. Над ним смеются, как над зевакой, попавшим на сцену варьете, а он продолжает верить, что бутафорский лаз выведет его на волю, что ряженая девочка-Эммочка окажется его настоящей спасительницей, что этот мир – не фальшивка. Вера Цинцинната добавляет спектаклю пронзительную ноту, поднимает историю мрачного цирка на уровень драмы.

С некоторой настороженностью шла я на этот спектакль, потому что в принципе было сложно представить, как можно перенести на сцену прозу Владимира Набокова, вся прелесть которой в словесной ворожбе, кружевной пене слов, отголосках и аллитерациях внутри предложений, создающих легкие, текучие образы.
Не уменьшила опасений и программка, оформленная, как пригласительный билет на «поучительное зрелище», казнь господина Цинцинната Ц., где еще до спектакля режиссер попытался сразу продиктовать зрителям свое восприятие романа Набокова, как «коллизии духовно одаренного одиночки с тоскливо-примитивным «среднечеловеческим» миром - «мещанской цивилизацией», или миром «пошлости», где властвуют мнимости, иллюзии, фикции». Уж кому такая однобокость истолкования точно не пришлась бы по вкусу, так самому автору, неоднократно подчеркивавшему: «Я никогда не отрицал нравственное воздействие искусства, безусловно заложенное в каждом подлинном произведении. Но что я действительно отрицаю и против чего готов биться до последней капли чернил, так это нарочитое морализаторство, которое для меня убивает все следы искусства в произведении, каким бы искусным оно не было».
Опасения, к счастью, не сбылись, хотя, конечно, говорить об адекватном отражении набоковской прозы я бы не стала, скорее о реализации отдельных мотивов Набокова, о сценических вариациях на тему набоковского романа.

Павел Сафонов обострил конфликтную ситуацию, превратив Цинцинната из скромного учителя в детском саду для детей с ограниченными возможностями в человека неординарного, писателя, творца, пытающегося перед смертью уяснить для самого себя нечто важное, сформулировать неясные ощущения на бумаге, а всех остальных горожан - в клоунов, грубо или талантливо кривляющихся на арене.
«Гносеологическая гнусность», «непрозрачность», отличающая Цинцинната от других жителей городка, представлена в спектакле как многоплановость жизни, наличие за маской, за предписанной изначально в этом иерархичном городском балагане ролью той единственной неделимой частицы, равной, может быть, атому, которая позволяет ощутить свою уникальность, неповторимость среди других человеческих существ, и заявить: «Я есмь». Именно Цинциннату дано почувствовать существование иного мира, «образца» за «корявой копией».

Другие герои спектакля - маски, глупые и злобные куклы, которых легко спутать друг с другом в их неостановимом сумасшедшем хороводе, как путаются в сознании Цинцинната многочисленные любовники Марфиньки. А директор тюрьмы Родриг Иванович и адвокат Роман Виссарионович сосуществуют изначально в состоянии некого симбиоза, даже двойничества, напоминая порой сиамских близнецов. Горожане давно превратили свою жизнь в спектакль с множеством условностей, ритуалов и обрядов, которые необходимо неукоснительно соблюдать, но при этом их жизнь однопланова, исчерпывается исключительно физиологическими потребностями. Эти лихорадочно говорящие и безостановочно двигающиеся куклы как бы пытаются замаскировать ярким гримом и многословием собственную прозрачность, воспринимаемую режиссером как душевную пустоту. Их речи гладки, неостановимы, льются, как из рога изобилия, в то время как писатель Цинциннат мучится от своего косноязычия, пытаясь ухватить ускользающую мысль, ведь его «лучшая часть слов в бегах», слова - «судороги, слипшиеся комом».

Маски и роли сменяют одна другую в пестром танце: то палач прикинется узником, то закружатся они вместе с приговоренным к смерти в вальсе, одетые в черный и белый фраки, будто новобрачные (жертва и ее «суженый»), то предстанут на помосте в день казни, как извечные протагонисты из комедии дель арте - Пьеро и Арлекин, и удачливый любовник уступит своему неудачливому сопернику право первым познакомиться с невестой - смертью.
Кажется, нет спасения от этого морока, из бешеного дьявольского карнавала, но стоит лишь отстраниться, предпочесть выпуклой реальности кошмарного бреда почти хрустальную хрупкость своего внутреннего голоса, и наваждение рассеивается, как туман, ветер разметает по сторонам всех горожан, словно старых ненужных кукол, разваливается плаха, отрывая путь в тот мир, где, «судя по голосам, стояли существа, подобные Цинциннату».

Мир Набокова и Сафонова рассыплется на помостках РАМТа, но в памяти останутся герои спектакля и воплотившие их актеры. И тонкий, напряженный, как струна, Цинциннат Евгения Редько с глазами, повернутыми зрачками в душу и хрупкими руками пианиста, для которых невозможно само прикосновение к окружающей грязи. И омерзительный в своей наглой витальности, почти стоеросовой простодушности м-сье Пьер Петра Красилова. И хорошенькая дурочка Марфинька Янины Соколовской, чье глупое щебетание и неуемная животная похотливость так противоречат осанке и стати царицы. И не знающие границ в своей клоунаде два шумных громкоголосых существа с опилками в голове - Родриг Александра Гришина и Роман Виссарионович Ильи Исаева. И напоминающая галку Цецилия Татьяны Матюховой, смешная, нелепая и одновременно страшная в своем бесчувственном эгоизме. И все жители городка, который, хочется верить, никогда не перейдет со страниц книги в реальную жизнь, а будет по-прежнему «неутомимо плыть ручьями строк», обволакивая волшебной красотой набоковского слога.

P . S . Для меня это был уже второй просмотр спектакля.
После первого, состоявшегося почти два года назад, пришло в голову сделать что-то вроде видеоколлажа на тему песни "Forog a kerék" из венгерской версии мюзикла «Шахматы». Мне кажется, что непривычность для слуха, некоторая "экзотичность" венгерского языка только подчеркивает фантасмагоричность мира, воссозданного на сцене РАМТа, а чудесный голос Гезы Эдьхази напоминает об утерянной в этом мире красоте.

читати українською

"Приглашение на казнь" − спектакль, где артисты умеют всё

Театр, как и всякий большой художник, должен отзываться на благороднейшие течения современной жизни. Иначе он станет мертвым учреждением
Владимир Немирович-Данченко, театральный критик, режиссер, писатель.

Именно этими словами хочется подкрепить тот вектор новой театральной формации, которая год назад начала свою историю. 21 мая 2016 года в Национальном академическом театре русской драмы им. Леси Украинки , креативным и административным ядром которого являются режиссер Илья Мощицкий (Санкт-Петербург), хореограф Николай Бойченко (Киев) и композитор Дмитрий Саратский (Киев).

О том, что побудило креативную группу создать театр "Мизантроп", рассказал композитор Дмитрий Саратский.

Театральные формы, разработанные в конце 19 и на протяжении всего 20-го века, перестали быть актуальными, они перестали отвечать темпоритму нашей жизни. Это привело к тому, что для многих молодых людей театр стал чем-то невообразимо скучным и старомодным. Украинские репертуарные театры (национальные, муниципальные) безнадежно отстают с точки зрения форм, репертуара, выразительных средств, да и самого процесса организации театрального дела.

Первое детище театра − − многие называли "непонятным авангардом". Но спектакль вызывал живой интерес у зрителя и бурно обсуждался, демонстрируя, что публика уже давно застыла в ожидании ярких и новых явлений в искусстве. Именно поэтому так важно то, что создает театр "Мизантроп", заполняя собой еще никем не занятые ниши.

Творческому коллективу, который в своей постановке "Три сестры" решился говорить со зрителем актуальным языком современного театра, удалось доказать, что такие эксперименты становятся жизненно необходимыми для развития украинской театральной культуры. На сегодняшний день его труппа успела объездить с гастролями 14 городов Украины и дать три аншлаговых спектакля в Киеве.

Сейчас театр готовится к новой премьере и 6 октября представит на зрительский суд дека-dance поэму по роману Владимира Набокова.

Возможно, "Мизантроп", название которого бескомпромиссно заявляет о противопоставлении себя обществу, не случайно решился подарить сценическое воплощение именно этому произведению, в котором речь идет не только о борьбе главного героя со своей смертью, но и с миром, где приходится отстаивать собственное я.

В этом спектакле режиссер снова экспериментирует с формой и новыми средствами выразительности, а артисты театра проявляют себя не только как актеры и танцоры, но и как музыканты и даже как цирковые артисты. Также театр начал привлекать к постановкам и медийных персон, например, известно, что в новом спектакле примет участие Дмитрий Тодорюк - солист группы AVIATOR, оперный режиссер и актер.

Накануне премьеры спектакля "Приглашение на казнь" своими наблюдениями и мыслями о своих героях с редакцией tochka.net поделились актеры