Действующие лица
Семейство Шац:
БА. Иными словами - Роза Иосифовна Шац. Тут ставлю точку и трепещу.
Дядя Миша. Сын Ба и одновременно Манюнин папа. Одинокий и несгибаемый. Бабник с тонкой душевной организацией. Опять же однолюб. Умеет совместить несовместимое. Верный друг.
Манюня. Внучка Ба и Дядимишина дочка. Стихийное бедствие с боевым чубчиком на голове. Находчивая, смешливая, добрая. Если влюбляется - то вусмерть. Пока со свету не сживет - не успокоится.
Вася. Иногда Васидис. По сути своей - вездеходный «ГАЗ-69». По экстерьеру - курятник на колесах. Упрямый, своенравный. Домостроевец. Женщин откровенно считает рудиментарным явлением антропогенеза. Брезгливо игнорирует факт их существования.
Семейство Абгарян:
Папа Юра. Подпольная кличка «Мой зять золото». Муж мамы, отец четырех разнокалиберных дочек. Душа компании. Характер взрывоопасный. Преданный семьянин. Верный друг.
Мама Надя. Трепетная и любящая. Хорошо бегает. Умеет метким подзатыльником загасить зарождающийся конфликт на корню. Неустанно совершенствуется.
Наринэ. Это я. Худая, высокая, носатая. Зато размер ноги большой. Мечта поэта (скромно).
Каринка. Отзывается на имена Чингисхан, Армагеддон, Апокалипсис Сегодня. Папа Юра и мама Надя до сих пор не вычислили, за какие такие чудовищные грехи им достался такой ребенок.
Гаянэ. Любительница всего, что можно засунуть в ноздри, а также сумочек через плечо. Наивный, очень добрый и отзывчивый ребенок. Предпочитает коверкать слова. Даже в шестилетнем возрасте говорит «аляпольт», «лясипед» и «шамашедший».
Сонечка. Всеобщая любимица. Невероятно упрямый ребенок. Хлебом не корми, дай заупрямиться. Из еды предпочитает вареную колбасу и перья зеленого лука, на дух не выносит красные надувные матрасы.
Генриетта. Вообще-то «копейка». Но по душевным качествам - золотой царский червонец как минимум. Вся из себя преданная, слова поперек не скажет. Усилиями обоих пап постоянно попадает в передряги. То в стадо коров въедет, то сальто-мортале в кювете крутит. И все это - без единого упрека. Не машина, а всепрощающий ангел на колесах.
Глава 1
Манюня - магистр наук, или Как банальный прострел может спасти от наказания
Ба? А как умер Дарвин?
Ба схватилась за сердце. Резко села, нашарила очки. Спросонья нацепила их вверх тормашками и промычала что-то невразумительное в ответ.
Чивой? - Манька приложила ладошку к уху и подалась вперед.
Который час?
Шесть часов утра, - звонко отрапортовала Манька, вытащила из-под мышки книгу, раскрыла на какой-то странице и требовательно уставилась на бабушку.
Ба с трудом разлепила глаза, глянула на часы.
Мария, ты с ума сошла? Выходной на дворе, чего так рано проснулась?
Маня обиженно засопела:
Так бы и сказала, что не знаешь, как умер Дарвин. Чего сразу про выходной говоришь?
Ба вздохнула, надела правильно очки, отобрала у Маньки книгу и уставилась на иллюстрацию. Со страницы на нее глядела толстая бородавчатая жаба.
Это что такое?
Это ядовитая жаба. Но я не про нее хотела. Просто здесь про эту историю картинки нет. Там написано, что одна оса ужалила паука. И паука парари… - Манька забулькала на «р», досадливо поморщилась, прочистила горло и по новой пошла на штурм сложного слова: - Палализовало!
Парализовало?
Вотэтовот! И лежал он такой, знаешь, совсем мертвый.
В течение дня Манька редко бывала у себя и даже домашнее задание норовила делать за кухонным столом – там ей было уютнее, да и Ба постоянно крутилась рядом и могла помочь в решении сложной задачи. В комнате моя подруга предпочитала спать и дуться. И если по какой-то причине ей хотелось высказать миру свое «фи», она прикрепляла магнитиками к металлической рамке на двери небольшой плакат с надписью «Вход запрещен» и закрывалась в комнате. Сегодняшнее утро явно заслуживало очередной Маниной протестной эскапады, поэтому, когда Ба пошла разговаривать с внучкой, она наткнулась на запертую дверь и плакат с грозным предупреждением.
– И чего? – спросила Ба в дверь. – Мне сюда совсем вход запрещен?
– Совсем! – мигом отозвалась Манька в замочную скважину.
– А если я извинюсь?
– Поздно извиняться! Надо было сразу!
– А если я оладьи сделаю?
– Все равно! – не дрогнула Манька.
– Не простые оладьи, а дрожжевые! Пышные-румяные!
За дверью сердито закопошились. Ба победно хмыкнула, встала руки в боки.
– Ладно, я пойду замешивать тесто, а ты пока думай.
– Мам, ну чего вы поспать не даете? – крикнул из своей комнаты дядя Миша.
– Да вот, твоя дочь чудит.
– И ничего я не чужу! – моментально огрызнулась Манька.
– Ну всё, я пошла. Как только надоест дуться – спускайся вниз. Я тебе расскажу, от чего умер Дарвин.
– А ты точно знаешь, от чего он умер?
– Точно знаю!
– Скажи? – Манькин любопытный глаз сканировал пространство через замочную скважину.
Ба наклонилась и поймала вороватый взгляд внучки за секунду до того, как та отпрянула от двери.
– А не скажу. Когда выйдешь – тогда и расскажу.
– Очень надо! – рассердилась Манька.
– Ну как хочешь, – засмеялась Ба и пошла вниз по лестнице.
На кухне она первым делом включила радио. Пока диктор, дребезжа лучом счастья в голосе, рассказывал, как пышно взошли озимые по всем полям нашей необъятной родины, Ба сердито ходила лицом и едко комментировала каждое его слово. Далее, под аккомпанемент трагических новостей о бедственном положении шахтеров боливийского департамента Оруро она распустила в теплом молоке дрожжи, чуть посолила, поставила миску с опарой на теплую батарею – чтобы быстрее расходилось. Пока дрожжи думали, Ба сбегала на задний двор, насыпала курам зерна, долила в поилку воды. Забрала четыре яйца, пятое трогать не стала – оставила в коробке. Потому что если забрать все яйца, то куры разбредутся по курятнику и будут нестись по углам вразброс.
Прибежала, морозная, домой, разбила в опару три желтка, добавила по столовой ложке сахара и растопленного сливочного масла, а также полчашки сметаны, замесила негустое тесто. Отдельно взбила в пышную пену белки, аккуратно ввела в тесто. Размешала деревянной лопаточкой, накрыла крышкой, завернула в теплое одеяло, поставила доходить. Растопила полпачки сливочного масла и взбила его со стаканом липового меда. Получился вкусный соус для оладий. Заварила в пузатом керамическом чайничке заварки, открыла банку клубничного варенья – дядя Миша не ел меда, из сладкого предпочитал только варенье. Довольная собой, села попить чаю. Прислушалась – наверху было тихо.
«Надо бы сходить посмотреть, что она там творит», – решила Ба, допила чай, ополоснула чашку и, стараясь не скрипеть деревянными ступеньками, поднялась на второй этаж. Первое, что бросилось ей в глаза, был густо исписанный неровными каракулями плакат. Ба поправила на переносице очки и подошла ближе, чтобы лучше разглядеть новые надписи. Манюня, конечно же, не ударила в грязь лицом и расцветила плакат очередными душевынимающего содержания воззваниями:
«ВХОД ЗАПРЕЩЁН ВСЕМ, КТО СМЕЁТЦА!
КАПИТАНА КАРОЛЕВСКОГО ФЛОТА МАРИИ ШАЦ! МИХАЙЛОВНЫ!
МАГИТСРА НАУК. ЧЛЕНА КАРОЛЕВКОГО ОБЩЕСТВА 1845!
ГОД СМЕРТИ: НЕ УМЫРЛА, ЖИВАЯ»
Ба прыснула.
– Смеешься? – мигом засварливилась замочная скважина.
– Ну что ты! – закашлялась Ба. – Мне совсем не до смеха.
– Нравится? – оттаяла скважина.
– Очень нравится. А что такое тысяча восемьсот сорок пять?
– А вот на плакате. Ты написала «член королевского общества 1845».
– Я не знаю, переписала из книжки, просто добавила свое имя. Теперь я капитан королевского корабля. И вход тебе сюда все равно запрещен.
Наринэ Абгарян
Страниц: 320
Примерное время прочтения: 4 часов
Год издания: 2010
Язык: Русский
Начали читать: 20969
Описание:
Ничего не может быть лучше, чем книга о детстве.
Каждый взрослый порой хочет туда вернуться! В детстве всегда хорошо, весело, задорно, увлекательно, а главное там мы радуемся каждому дню. Там нет алчности, злости, предательств.
С помощью книги «Манюня» у Вас есть возможность вернуться в детство, хоть на минуту. «Манюня» - это воплощение бесконечной радости, живописных пейзажей, волшебства каждого дня.
Как же это чудесно: узнавать мир, видеть нечто невероятное в обыденном и участвовать в приключениях!
Автор пытается передать все ощущения ребенка, наивный взгляд ребенка на, казалось бы, обычные вещи.
При чтении книги Вы познакомитесь с двумя подружками Манюней и Нарой. Их энергия, бесшабашность, тяга к новому привлечет ваше внимание. Они то и дело попадают в различные интересные и казусные истории. Так же Вы познакомитесь с их добродушной бабушкой, которая то и дело их прощает. Она пытается сделать все возможное, чтобы детские шалости не превращались в катастрофу.
«Значит биззтыжая», - не стала спорить я.
«В принцыпи биззтыжая и вонючка!»
«И в попе спичка!»
На этом интригующем месте налетел Серго Михайлович и отобрал у нас записку. Хорошо, что разворачивать не стал, просто выкинул в урну. Пригрозил двойкой по поведению, но в журнал ничего заносить не стал. Серго Михайлович вообще нас с Манькой очень любил, уж не знаю почему. Может, даже потому, что мы самые слабенькие по диктанту.
После занятий, кругом в смешанных чувствах, мы побрели домой. Чтобы усугубить себе страдания, пошли зловредно через базар. У Маньки в кармане нашлась копейка, на копейку ничего не купишь, если только коробок спичек. А кому нужен коробок спичек, когда кругом продается сладкая воздушная кукуруза, разноцветные карамельные петушки на палочке и всякая другая вкуснотень? Мы даже какое-то время постояли возле продавщицы карамели, жалобными стенаниями мозолили ей уши. Но она оказалась очень стойкой, на наши стенания не купилась, более того - с криками отогнала нас прочь, мол, идите отсюда, всех клиентов своими перекошенными лицами распугали.
Тетенька, - сказала укоризненно Маня, - вот если бы мы были совсем без денег, то это другое дело. А у нас целая копейка, а вы ругаетесь!
Но тетенька не вняла укоризненному тону Мани и велела идти с нашей копейкой куда подальше, потому что карамельный петушок стоит ровно пятнадцать копеек и ни копейкой меньше!
Вот когда раздобудете недостающие четырнадцать копеек, тогда и приходите! - сердито выкрикнула в наши удаляющиеся спины продавщица.
И мы пошли к нам домой. С визитом Маниной вежливости к моей семье.
Посижу немного и пойду, назавтра много чего по математике задали, одних задач целых три штуки! - вздохнула Манька.
Первым делом мы нажаловались маме. На тетечку с рынка, на показательный концерт, на Серго Михайловича и вообще.
А что вообще? - полюбопытствовала мама.
Ну так, по мелочи, - не разжимая губ, промычала я.
Про мелочи особенно люблю послушать, - напирала мама.
Пришлось сдаваться и рассказывать, что у Ангелины выросла грудь.
Одна, но выросла, - прозудела Манька.
Вот тут, - ткнула я себе пальцем в ребра. Ребра отозвались деревянным стуком.
Мама рассмеялась и объяснила, что всему свое время. И что у всех девочек по-разному бывает. У кого грудь в десять лет вырастает, а у кого вообще в тринадцать.
Мы тут же вытянулись лицами и заявили, что ждать до тринадцати лет не намерены. И подавайте нам грудь прямо сейчас. И желательно две, а не одну, как у Ангелины.
Мама была очень занята - готовила обед.
Идите поиграйте в детской, я сейчас быстренько закончу, а потом мы поговорим с вами, - велела она.
И мы пошли к себе - горевать в библиотеку мировой литературы для детей. Но горевать у нас не получилось. Потому что, как только мы вошли в детскую, тут же столкнулись с Каринкой. И не просто с Каринкой, а с Каринкой со шваброй в руках!
Ты чего это? - подозрительно прищурилась Манька.
Да так! - Каринка сделала невинное лицо и открыла балконную дверь. - Я на минуточку.
Чего это на минуточку? - припустили мы за ней.
Да вот интересно, дотянусь я шваброй до потолка или нет?
А зачем тебе это?
Ну что вы ко мне пристали? Может, я проверяю, выросла я за зиму или нет! Осенью не дотягивалась, так?
Так! - неуверенно мявкнули мы. Никто из нас не помнил, чтобы Каринка измеряла себе рост шваброй.
А сейчас проверим, выросла или нет.
Сестра встала на цыпочки и попыталась дотянуться шваброй до потолка. Тщетно.
Дай мне, - попросила я.
Нет, мне! - вцепилась в швабру Манька.
Ну куда тебе, ты ведь ростом чуть ниже Каринки, точно не дотянешься!
Может, у меня руки длиннее, - пропыхтела Манька.
Видимо, руки у Маньки были совсем обычные, поэтому дотянуться до потолка она не смогла. А следом настал час моего триумфа. Потому что в высоком прыжке я все-таки дотягивалась шваброй до потолка, что я с радостью и продемонстрировала.
Очень надо! - фыркнула Каринка. - А я могу перегнуться через перила и свеситься вниз головой! А ты фиг сможешь, ты высоты боишься!
И они на пару с Манькой стали дразнить меня дылдой.
Спорить с ними я не умела, поэтому решила действовать. А так как высоты я панически боялась, то действовать решила хитро: ринулась в другой конец балкона и с криком: «А слабо сделать так, как я?» - просунула голову в щель между металлическими прутьями перил. Голова с трудом, но протиснулась. Стоять, согнувшись пополам, было неудобно, я встала на колени, вцепилась руками в перила и победно глянула налево.
Девочки какое-то время издали с любопытством разглядывали меня.
И что в этом такого интересного? - наконец отозвалась сестра.
Ну как же, вот я и перевесилась, - фыркнула я и попыталась втянуть голову обратно.
По изменившемуся выражению моего лица девочки поняли - что-то тут не так.
И чего? - на всякий случай полюбопытствовала Манька.
Это… - забегала я глазами. - Не могу вытащить голову!
То есть как это не можешь?
Застряла! - Я дернулась со всей силы и взвыла - прутья больно упирались в уши.
Девочки рьяно кинулись меня спасать. Сначала они вцепились мне в плечи и попытались силой втащить обратно.
Ты только потерпи чуточку, - уговаривала меня Манька.
А-а-а-а-а-а, - орала я, - не трогайте меня, бо-о-ольно!
Надо ей на голову надавливать руками, - внесла рацпредложение Каринка, - Мань, ты тяни ее за плечи, а я буду надавливать.
И, свесившись через перила, сестра вцепилась пальцами мне в глаза.
На счет «три» я надавливаю, а ты тянешь! - велела она Мане. - Раз! Два! Три-и-и-и!
И-и-и-и-и, - забилась я в истерике, - вы мне уши поцарапали-и-и-и-и!!!
На мой крик прибежала мама. Тут же начала причитать про «ну сколько можно»! С нижнего этажа высунулась соседка тетя Маруся, с верхнего свесилась соседка тетя Бела.
Надя, попытайся прижать ее уши к голове так, чтобы она пролезла! - инструктировала тетя Маруся.
Да она не только ушами упирается! - Мама вертела моей головой во все стороны, пытаясь помочь мне освободиться.
Я знаю, что нужно делать! - Каринка просунула швабру в перила и навалилась всем телом, чтобы раздвинуть прутья. Маня перевесилась через перила, вцепилась в другой конец швабры, с силой потянула на себя.
«Хрясь!» Швабра сломалась пополам и, пребольно зацепив одним краем мое многострадальное ухо, повисла хомутом на шее. Я опять взвыла.
Через несколько минут под нашими окнами собралась толпа зевак. Дети откровенно гоготали, мамы ахали и причитали. Я готова была сквозь землю провалиться. Тщетно пыталась сделать вид, что это вообще не моя голова из балконных перил торчит. А даже если и моя, то она вовсе не застряла, а так просто, высунулась подышать свежим воздухом. Взбодриться, так сказать, высунулась.
Тетя Бела ставила на своих балконных перилах эксперименты - пыталась раздвинуть их скалкой, потом притащила металлическую трубу от пылесоса.
Надя, а что, если натереть ей голову чем-нибудь? - пропыхтела она сверху.
Чем? - встрепенулась мама.
Чем-нибудь скользким. Да хоть мылом!
Сейчас принесем мыло! - ринулись в ванную Каринка с Маней.
И в ковшике водички принесите, - крикнула им вслед тетя Бела.
Вы что, мне голову тут мыть будете? - прокряхтела я.
Нет, горе луковое. Намылим волосы, авось тогда голова легче проскочит.
К тому моменту, когда девочки приволокли мыло с водой, движение по улице Ленина было полностью парализовано - встали машины, а из продуктового магазина напротив высыпала огромная очередь и, сгрудившись за палисадником нашего дома, с любопытством наблюдала представление. Периодически фонтанировала суждениями.
Кто-то, например, предложил сбегать за пилой.
Зачем за пилой?
Отпилим прутья, вон они какие толстые, так просто не раздвинуть.
Мам, не надо пилы! - зашипела я.
Не будет никакой пилы, мы тебя так вытащим. Закрой глаза.
Под одобрительный гул толпы мама намочила мои волосы и тщательно намылила. Уши мигом защипало - видать, мы их здорово поцарапали, пока вырывали меня из балконного плена.
Больно! - заныла я.
Потерпи немножко, сейчас уже всё. - Мама взбила на волосах мыльную пену, натерла мылом перила.
Пусть она смотрит не вниз, а прямо. Авось так легче голова протиснется! - крикнул кто-то из болельщиков.
Не надо, - заверещала снизу тетя Маруся, - голова небось уже, когда вниз смотришь, а не когда прямо!
К сожалению, маневры ни к чему не приводили - моя несчастная черепушка в любом положении оказывалась шире, чем проем в перилах, и отказывалась пролезать обратно! Я уже откровенно рыдала на всю улицу - ноги-руки от неудобного положения ломило, шея затекла, да и стыдно было ужасно!
Подсолнечное масло! - выступила с новым предложением толпа. - Надо ей голову подсолнечным маслом полить!
Мама ринулась на кухню за бутылью с маслом, щедро полила мне голову.
А-а-а-а, - взвыла корабельной сиреной я, дернулась, вывернулась боком и внезапно вылезла в перила по пояс.
Стой! - Мама схватила меня за шиворот.
Все правильно! - заверещала толпа. - Голова пролезла - значит, и туловище пролезет. Она же худющая, как жердь.
К счастью, тут прибежал старший сын тети Маруси, они на пару с мамой вцепились в меня что было сил, выволокли через перила и затащили на балкон.
Ура! - заревела толпа.
Ыа-а-а-а! - разрыдалась, теперь уже от счастья, я.
Первым делом мама помогла мне вымыться. Я выла и отбивалась - уши страшно зудели. Потом мама щедро обработала царапины йодом, еще и зеленкой обработала - балконные перила местами проржавели, и она боялась, что я подхвачу инфекцию.
Ночь я провела исключительно на спине. На боку лежать не получалось, болели уши. Попытка поспать на животе не увенчала успехом - задыхалась в подушку.
С утра уши раздулись и пульсировали так, что я дергала в такт головой. Мама дополнительно обработала царапины мазью Вишневского. В школу я не пошла, горевала дома. Периодически подходила к зеркалу и кручинилась на свое отражение. Наотрез отказалась выступать на концерте.
Но после школы прискакала Манька, долго демонстрировала мне вылезший на носу прыщик, мы его разглядывали и так и эдак, и перед окном, и в ванной, под большой белой лампой.
Видишь, - волновалась Манька, - я тоже взрослею. Вон, у меня прыщи пошли. Будет чем сегодня дразнить эту препротивную Ангелину.
Но я же в таком виде не пойду? - попыталась отбиться я.
Ты чего? - разобиделась Манька. - Как это не пойдешь? Обязательно пойдешь, повяжем косыночку, и пойдешь.
Отказывать Маньке я не умела. Поэтому молча дала маме повязать мою многострадальную голову шелковым платочком. Мама предварительно обложила уши марлевыми тампонами и прикрепила их пластырем к туго сплетенным в косичку волосам.
Потом аккуратно оторвем, главное, чтобы мазь не протекла, - объяснила она.
Я щедро оплакала свой попорченный экстерьер. Щедро, но недолго, потому что скоро за нами заехал дядя Миша, и мы с Манькой, торжественно загрузившись в Васю, поехали на концерт. Дядя Миша всю дорогу посмеивался надо мной и называл Чебургеном.
Длинная, как крокодил Гена, и ушастая, как Чебурашка, - повторял он и так смешно передразнивал выражение моего лица, что мы с Манькой покатывались от хохота.
Концерт, вопреки нашим ожиданиям, очень даже удался. Сначала мы подразнили Ангелину Манькиным прыщиком, Ангелина немного сникла и сбавила градус своей выгнутой спины. Но на сцену все равно вышла победительницей.
Очень надо! - фыркнули мы.
Потом настал черед Манькиного выступления. Она выплыла, торжественная, на сцену, подставила освещению украшенный прыщиком нос и сыграла фрагмент из «Крестьянской кантаты» Баха так, что у Марии Робертовны от гордости за ученицу залоснились усы.
А потом настал черед моего выступления.
Публика, наслышанная о моих вчерашних подвигах, встретила меня овациями. Дядя Миша вообще несколько раз вскакивал с места, хлопал громче всех и кричал «браво»!
Я победно повернулась к кулисам. Сладко улыбнулась вытянувшемуся лицу Ангелины. Села за фортепиано, поправила на голове косынку. Сыграла этюд на одном дыхании. Под одобрительный гул публики повторила на бис.
Ушла, гордо чеканя шаг.
Это было самое триумфальное наше выступление. Боюсь, что ни до, ни после мы с Манькой не играли так хорошо, как в тот день. Думаю, случись у нас по горячим следам диктант по сольфеджио, мы бы написали его на пятерку с плюсом.
Манькин прыщик Ба вечером с боем обработала мазью, и на второй день, к большому нашему сожалению, от него не осталось и следа. Больше прыщиков на Манькином пути не случалось.
Грудь Ангелине мы со скрипом, но простили. Решили, что всему свое время, и прекратили завидовать. Написали ей утешительную записку. Ангелина очень обрадовалась и призналась нам по секрету, что сильно переживала и иногда даже плакала по ночам.
Боялась, что вы меня дразнить будете.
Ну ты и дурочка! - всплеснули мы руками.
Но что самое удивительное - после эскапады с балконными перилами страх перед высотой у меня прошел. То есть улетучился насовсем.
Вот такой странный способ лечения боязни высоты.
Ба назвала это явление «феноменом чистой воды». Нам с Манькой так понравилось новое выражение, что мы теперь его часто употребляем. По делу и просто так, для удовольствия. Потому что уж больно красиво звучит!
Манюня, народные ремесла и прочие хлопотные дела
На дворе весна, самый разгар. На излете суматошный, изливающийся косыми снежными дождями март. В этом году он выдался особенно сумасшедшим - чистое утреннее небо к полудню застилали низкие облака, в воздухе кружились редкие, мелкие снежинки, и от этого как-то сразу становилось по-зимнему холодно и неуютно. Потом внезапно снова выглядывало солнышко, и затихшие птички заводили свой радостный щебет. А вечерами поднимался сильный ветер, гудел в водосточных трубах, кружил во дворах воровато подхваченными обрывками старых газет да всякой другой ненужной чепухой, громко стучал ставнями окон.
Мама ходила через день бледная, с туго обвязанным лбом, потому что она у нас очень чувствительная ко всяким погодным переменам. Как только дома заканчивались таблетки анальгина, или я, или Каринка мигом подрывались в аптеку, иначе, если дело довести до мигрени - без скорой не обойтись. От мигрени мама делается совсем бледной, лежит пластом на диване, морщится от малейшего шума и тихо стонет. Приходится сразу же набирать 03, прибегает тетя Света, мамина подруга, делает ей укол, закрывает дверь в комнату и велит нам вести себя тихо, чтобы мама могла отоспаться. Насчет «прибегает» я не вру, тетя Света действительно прибегает, потому что от поликлиники до нас быстрым ходом минут пять, а пока разъезжающая по городу или ближайшим селам машина скорой помощи приедет - пройдет целая вечность. Вот тетя Света, услышав в трубке позывные «мигрень», тут же и мчится к нам на всех парах, со шприцем наперевес.
А потом строго-настрого велит не мешать маме отдыхать.
Чтобы мама смогла отоспаться, надо вести себя тише воды ниже травы. Поэтому мы запираемся в кабинете, это самая отдаленная от родительской спальни комната. Гаянэ вытаскивает свои игрушки и шепотом их муштрует, мы с Сонечкой увлеченно лепим пластилиновых уродцев, а Каринка сдерживается из последних сил, чтобы не отмутузить нас. В такие минуты, когда она строит из себя послушную девочку, в моей душе начинает теплиться робкая надежда, что не все еще потеряно, и настанет тот счастливый день, когда сестра вырастет в адыкв… адаква… ну, в общем, в нормального человека. Правда, в следующий миг эти робкие надежды разлетаются в прах, потому что доведенная пятиминутным прилежным поведением до отчаяния сестра сдергивает с подлокотника широкого кресла клетчатый плед и кидается в меня. Я метко лягаюсь в ответ, но пластилиновых уродцев лепить не прекращаю - если остановиться, Сонечка тут же вспомнит о маме и потопает к ней. А если ее удерживать, она поднимет такой ужасный вой, что у мамы снова приключится мигрень.
Наша Сонечка басит прямо с самого своего рождения. Такое с маленькими девочками чрезвычайно редко, но случается. Когда ее привезли из роддома, мы со всех сторон обступили крохотный сверток и долго умилялись, разглядывая нашу новую маленькую сестру. Она была ужасно хорошенькая, с круглыми васильковыми глазами и длинными темными ресничками. Мама хвасталась, что это редкое явление, когда у светленькой златокудрой и голубоглазой девочки случаются такие густые темные реснички, словно кто-то с рождения подвел их тушью. Вот мы и стояли вокруг Сонечки, ахали на ее неземную красоту, гладили крохотные пальчики. Сестре сначала такое обхождение нравилось, она чмокала губами и даже пыталась улыбаться нам, но потом ей это надоело, и она решила раз и навсегда показать, кто в доме хозяин. И завыла настоящим сигналом тревоги, которым в военное время зазывают людей в бомбоубежища.
Это что такое? - подскочил папа. - Это как понимать?
Понимайте как хотите, только дайте мне ее покормить, пока она не выбила своим воем стекла в окнах, - расстегивая на груди кофту, перекричала новорожденную мама.
По этой причине дома все ходят перед Сонечкой на цырлах. А то не всякий в состоянии адвык… адывак… тьфу ты! В общем, не всякий в состоянии нормально реагировать на пронзительный вой сирены, который каким-то удивительным образом извлекает из себя наша маленькая Сонечка. К счастью, она очень улыбчивый и добродушный ребенок и срывается на крик крайне редко. Но в те нечастые минуты, когда Сонечка срывается на крик, всё живое в округе начинает скучиваться в мелкие стаи, чтобы сняться с насиженных мест и переехать в другие, не столь громкие края, а дядя Миша грозится уйти с работы в неоплачиваемый отпуск и пустить его на конструирование специального глушителя для Сонечкиных голосовых связок.
Поэтому, когда у мамы случается приступ мигрени, задача у нас такая - продержаться по возможности тихо в кабинете до того момента, когда папа освободится от пациентов и увезет нас к Ба, чтобы мы побыли там до вечера, пока мама отсыпается. У Ба, конечно, очень здорово. Там Манька, там дядя Миша, там тутовое дерево, по которому можно лазать вверх и вниз. Правда, в холодное время года особенно по нему не полазаешь, поэтому мы придумываем себе параллельные утешения. Например, если погода располагает, ходим на задний двор - кормить кур. Впереди вышагивает Манька, вся из себя важная, несет большой эмалированный тазик с кормом. Ба разное замешивает в этот корм, когда пшеницу с ячменем, когда просо с зернами кукурузы, когда вообще травы какой туда накрошит.
За Манькой, завистливо скривив рты, следуем мы с Каринкой - ведь каждой хочется понести этот тазик с кормом. Но Манька никому его не уступает, объясняя это тем, что только она умеет аккуратно ходить по заднему двору, потому что живет тут и вообще все знает.
А то мы не знаем, - шмыгаем носом мы с Каринкой.
Не знаете! - водит плечом Манька. - Вот, например, вы знаете, что папа вчера вытащил из погреба бочку? Знаете?
Прибежала, морозная, домой, разбила в опару три желтка, добавила по столовой ложке сахара и растопленного сливочного масла, а также полчашки сметаны, замесила негустое тесто. Отдельно взбила в пышную пену белки, аккуратно ввела в тесто. Размешала деревянной лопаточкой, накрыла крышкой, завернула в теплое одеяло, поставила доходить. Растопила полпачки сливочного масла и взбила его со стаканом липового меда. Получился вкусный соус для оладий. Заварила в пузатом керамическом чайничке заварки, открыла банку клубничного варенья – дядя Миша не ел меда, из сладкого предпочитал только варенье. Довольная собой, села попить чаю. Прислушалась – наверху было тихо.
«Надо бы сходить посмотреть, что она там творит», – решила Ба, допила чай, ополоснула чашку и, стараясь не скрипеть деревянными ступеньками, поднялась на второй этаж. Первое, что бросилось ей в глаза, был густо исписанный неровными каракулями плакат. Ба поправила на переносице очки и подошла ближе, чтобы лучше разглядеть новые надписи. Манюня, конечно же, не ударила в грязь лицом и расцветила плакат очередными душевынимающего содержания воззваниями:
...«ВХОД ЗАПРЕЩЁН ВСЕМ, КТО СМЕЁТЦА!
КАПИТАНА КАРОЛЕВСКОГО ФЛОТА МАРИИ ШАЦ! МИХАЙЛОВНЫ!
МАГИТСРА НАУК. ЧЛЕНА КАРОЛЕВКОГО ОБЩЕСТВА 1845!
ГОД СМЕРТИ: НЕ УМЫРЛА, ЖИВАЯ»
Ба прыснула.
– Смеешься? – мигом засварливилась замочная скважина.
– Ну что ты! – закашлялась Ба. – Мне совсем не до смеха.
– Нравится? – оттаяла скважина.
– Очень нравится. А что такое тысяча восемьсот сорок пять?
– А вот на плакате. Ты написала «член королевского общества 1845».
– Я не знаю, переписала из книжки, просто добавила свое имя. Теперь я капитан королевского корабля. И вход тебе сюда все равно запрещен.
– А чего же ты, капитан королевского корабля и магистр наук, без ошибок переписать не смогла?
– А вот тут и тут, – Ба ткнула пальцем в плакат. – И еще вот здесь. Я лично три ошибки насчитала. Выйди, я тебе покажу.
– Не выйду! Ты ругаться станешь!
– Не стану я ругаться.
– А я говорю, что станешь!
– А я говорю…
Ба не успела закончить фразу, потому что дверь соседней комнаты с шумом распахнулась, и оттуда высунулся всклокоченный дядя Миша.
– Я так понял, в законный выходной мне таки выспаться не дадут?
– Пока не научишься правильно застегивать пижаму, точно не дадут! – парировала Ба. – Надо же было аж на две пуговицы промахнуться!
– Это потому, что я приблизительно застегивался, уже в темноте. А что тут у вас происходит?
Ба кивнула в сторону плаката:
– Да вот, моя внучка сегодня с шести часов утра на ногах. Обрати внимание на ее регалии – любой нобелевский лауреат обзавидуется.
Дядя Миша прищурился, чтобы разобрать Манины каракули.
– Магистр наук! Ну надо же! А почему вход в комнату запрещен?
– Потому что Ба смеется надо мной! – пропыхтела Манька.
– Ничего я не смеюсь! Я даже в полном восторге от твоей научной версии о смерти Дарвина.
За дверью воцарилась недоверчивая тишина.
– А что за научная версия? – шепнул дядя Миша.
– Пусть она сама тебе расскажет, – хихикнула Ба.
– Дочка, – постучался в дверь дядя Миша, – у тебя тут на плакате написано, что вход запрещен всем, кто смеется. Но я-то над тобой не смеюсь? Мне-то ты можешь открыть?
– Не могу, – прогудела Манька. – Ты будешь ругаться!
– Да не буду я ругаться!
– А я говорю, что будешь!
– А я говорю…
Ба какое-то время с благодушной улыбкой прислушивалась к перебранке родных, но вдруг всполошилась и напряглась:
– Одну минуточку! Мария, деточка, а ну-ка признавайся, что ты натворила? Ведь дело не в плакате, так? Ты зачем заперла дверь?
В комнате воцарилась гнетущая тишина, зато в замочной скважине с удвоенной скоростью заметался Манин глаз.
– Я же говорю, что будете ругаться, – заныла она.
Дядя Миша с Ба испуганно переглянулись.
– Не будем! Честное слово, – заверили они хором.
– Поклянитесь! – потребовала Манька. – Моим здоровьем!
– Клянемся твоим здоровьем!
– Я сейчас открою, только вы сразу не заходите, ладно?
Сначала в двери закопошился ключ, потом послышался топот голых Маниных пяток. Когда дядя Миша с Ба заглянули в комнату, Манька уже летела к своей кровати. Она с разбега ввинтилась головой в подушку и притихла, выставив на всеобщее обозрение обтянутую в теплые пижамные штаны толстенькую попу.
– Чисто страус! – хмыкнула Ба и пошла штурмом на Маньку. Интерьер на предмет разрушений даже не просканировала – за годы жизни с Маней научилась безошибочно распознавать, в какой точке пространственно-временного континуума успела нашкодить ее неугомонная внучка. Сейчас интуиция подсказывала ей, что точка эта находится в том месте, где Маня прячет лицо.
– Показывай, что там у тебя, – потребовала Ба.
– Не буду! – прогудела Манька и сильнее зарылась лицом в подушку.
– Не зарывайся в подушку, дышать нечем, задохнешься!
– Ну и пусть!
– Сама напросилась! – Дядя Миша вцепился в пятки дочери и принялся их немилосердно щекотать. Манька взвизгнула, выгнулась дугой и выпустила подушку. Ба молниеносно выдернула подушку и одеяло. Зарываться лицом теперь было категорически не во что! Манька засопела, повздыхала, полежала еще какое-то время попой торчком, потом резко села и убрала ладошки с лица.
– Гхмптху, – громко сглотнули дядя Миша с Ба.
– Это я просто нарисовала, не пугайтесь, – успокаивающе замахала руками Маня.
