«Гамлет», сочинение для сцены Л. Додина по С. Грамматику, Р. Холиншеду, У. Шекспиру и Б. Пастернаку, – постановка, удостоенная «Золотого софита» как лучший спектакль большой формы и «Золотой маски» за роль Гамлета в исполнении Данилы Козловского.
К своим 33 годам он доказал, что не стоит от него ждать ничего ординарного и уложенного в привычные рамки. Когда вы надеетесь на продолжение успешной франшизы о жизни московского топ-менеджера, он неожиданно и элегантно располагается на сцене двух главных театров России, свингует, танцует степ и баритоном возвращает вас во времена «крысиной стаи». И только вы удобно устраиваетесь в бархатном кресле Большого, как Козловский с легкостью перемещается на многотысячную площадь и дает концерт, который не скоро забудет Дворцовая.
«Что ж вы думаете, со мной это легче, чем с флейтой? Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя» («Гамлет» в переводе Б. Пастернака)
Пока вы оцениваете первый его продюсерский проект и разбираете на мемы скетч под Бобби Де Ниро, Данила уже оказался в режиссерском кресле и, находясь то за камерой, то перед ней, поднимает на дыбы огромные стадионы Москвы, Краснодара и Лондона. Вы открываете его интервью и вместо подробностей нелегкого существования актера в профессии читаете рассказ о технике съемки «внутри футбола», о преимуществах камер на сегвеях или тросах, спайдеркамах и кейблкамах. Теперь вы усиленно «топите» за «Метеор», поверив в киношный футбольный клуб Козловского как в реально существующий, а в этот момент для него в Праге за одну ночь высаживают поле из 50 000 цветов, чтобы оскароносный режиссер Мишель Гондри снял свой рекламный видеошедевр. Пока вы пересаживаетесь в специально воссозданный вагон «Восточного экспресса», отправляясь с героем Данилы в любовное приключение, он уже читает рэп во Владивостоке и правит кулаками не слишком ровные криминальные носы.
Поэтому, направляясь в один из лучших театров Северной столицы, мы чувствовали себя подготовленными и, памятуя о Лопахине (предыдущей театральной работе Данилы Козловского в спектакле Льва Додина «Вишневый сад»), исполняющем My Way старины Фрэнка с энергетическим потенциалом в несколько тысяч вольт, удивить нас было трудно. Но ему снова это удалось.
Екатерина Тарасова в роли Офелии
К «Гамлету» Додин пришел, по его собственным словам, преодолевая внутреннее сопротивление. Козловский тоже долго рос и долго сопротивлялся – «копил багаж». То, как один и второй распорядились собственными размышлениями и багажом, вылилось в спектакль-исследование сложного явления «гамлетизма»: насколько творящие зло осознают, что творят зло? Что это: здоровый прагматизм или одна из форм безумия? Всепоглощающая потребность поступить именно так или невозможность поступить иначе?
Для великого гуманиста у Гамлета слишком длинный след из злодеяний и убийств. Как и у всей истории гуманизма непрерывный след из жестоких войн и кровопролития.
Так, может, мы слишком оптимистичны в своей оценке гуманизма? Может быть, вся наша история есть история варварства, пусть интеллектуально развивающегося, но основанного на принципах ненависти, стяжательства и терроризма? Возможно ли, что даже самая великая цель не стесняется расправы и убийства? И даже эфемерное обещание власти способно вмиг сдуть с нас тонкий налет духовности и интеллекта.
«Гамлет» Льва Додина не имеет уточнений в названии. Нет никаких временных привязок, исторических костюмов и сложных декораций. В черно-белой аскетичности сценографии нет ничего лишнего. Цвета присутствуют лишь на подкладке камзолов у труппы бродячих актеров (блистательное трио: Сергей Курышев, Игорь Иванов и Сергей Козырев). Но они существуют словно над спектаклем: с высоты деревянных лестниц, растущих из-под сцены, они парят над интригами и предательствами, царящими внизу.
Костюмы главных героев не оставляют сомнений в том, что скрывается за их масками. На белоснежной футболке Гертруды (Ксения Раппопорт) – самодовольное лицо Клавдия и надпись по-английски «Мой король». У короля (Игорь Черневич) – собственное изображение с амбициозным «Я король». Ярко-красная обувь на королевской чете – напоминание о недавно совершенном злодеянии. На юной Офелии (Екатерина Тарасова) принт с изображением Гамлета и надписью «Мой принц» – предмет ее любви и причина безумия. Многозначность портрета на футболке Гамлета в двух половинах его лица – молодого и состаренного. Это одновременно и дух его отца, требующего отмщенья, и оправдание для неуемной жажды власти, для которой месть служит лишь прикрытием.
Знаменитое «Быть или не быть?» додинский Гамлет спрашивает не у черепа, а у Офелии
Гамлет Козловского не рефлексирует, не испытывает сомнений. В известном монологе «Быть или не быть?» нет вопросительного знака. Он жесток и с каждым ударом молотка гробовщиков, забивающих досками черные провалы в разобранной сцене над телами упавших новых жертв, становится все более жестоким. Он безумен в своей ожесточенности и одновременно рационален. Ему не проплыть между этими Сциллой и Харибдой, они раздавят его, и под стихающие звуки флейты он тоже сгинет в деревянном нутре, отдав Эльсинор во владение Фортинбрасу. Но даже тот не появится в городе мертвых, произнеся свою инаугурационную речь с плазменного экрана.
Знакомо, не правда ли?
Эта эпоха заслужила своего Гамлета. Возможно, как антигуманист, но Гамлет Козловского наверняка попадет в мировую копилку образов.
Зная о кипучей жажде деятельности Данилы, мы предположили, что «быть или не быть» – не единственный вопрос, волнующий артиста. В отличие от своего Гамлета, Данила вынашивает планы исключительно творческие. В конце года на международном History Channel TV выходит заключительный сезон популярного канадско-ирландского сериала Vikings. Шоу, на протяжении пяти лет удерживающее высокие рейтинги по всему миру, пригласило российского актера на одну из ключевых ролей антагониста Рагнара Лодброка – пророка Олега. Прототипом героя Козловского послужил вещий Олег. Сезон содержит двадцать полноценных эпизодов, для работы над которыми актеру приходилось на протяжении полутора лет периодически наведываться в Ирландию.
Перед выходом на сцену Данила сменяет уютный кардиган Gucci на черное пальто и худи
Режиссерское и продюсерское кресла также пришлись ему впору. Закончив с фестивальными прокатами дебютного «Тренера», Козловский приступил к новому проекту под рабочим названием «Ликвидаторы». Про будущую работу режиссер говорит лишь, что фильм, основанный на реальных событиях, ставит перед ним амбициозные задачи «с точки зрения масштаба темы, съемочной команды и бюджета». И хотя Данила скупо делится информацией о новом проекте, только ленивый не увидел публикации в Instagram о его совместном визите со съемочной группой кинокомпании «Перевал» на Ленинградскую атомную станцию.
Московские любители театра в ужасе от цен на спектакль «Гамлет» петербургского Малого драматического театра с Данилой Козловским и Елизаветой Боярской в главных ролях, который будет показан в рамках фестиваля «Золотая маска»: цена билетов варьируется от 15 до 20 тысяч рублей. При этом в Петербурге билеты на этот же спектакль стоят от 3 до 12 тысяч. Блогеры отмечают, что билеты в Лондоне на «Гамлета» с Бенедиктом Камбербэтчем стоят дешевле.
Театральный фестиваль «Золотая маска» 17 февраля объявил стоимость билетов на спектакль «Гамлет» петербургского Малого драматического театра - театра Европы, который в рамках фестиваля будет показан в Москве в театре «Мастерская Петра Фоменко». Стоимость билетов варьируется от 15 до 20 тысяч рублей.
Постановка «Гамлета» на новый лад в интерпретации режиссёра Льва Додина получила много восторженных отзывов от критиков. По сюжету действие переносится в современную Россию. Роль Гамлета исполняет Данила Козловский, а Офелии - Елизавета Боярская.
Высокая цена билетов возмутила любителей театра, которые собирались посетить спектакль, они пишут возмущённые отзывы в соцсетях.
Многие отмечают, что билеты на этот спектакль в Малом драматическом театре в Санкт-Петербурге стоят от 3 тысяч рублей и даже с поездкой поход в театр обойдётся дешевле.
На сайте театра указана цена билетов на «Гамлет» от 3 до 12 тысяч рублей, но на два спектакля, которые пройдут в апреле, билетов уже нет. Блогеры тоже пишут, что билеты на спектакль не достать - настолько он популярен.
Только у нас билетов не достать, а так, конечно, дешевле 🙂
Продолжаю смотреть драму. Нашумевший спектакль Льва Додина "Гамлет" из серии "все звезды" (Гамлет - Данила Козловский, Гертруда - Ксения Раппопорт, Офелия - Елизавета Боярская, а также Игорь Иванов, Игорь Черневич, Сергей Курышев, Сергей Козырев) был поставлен весной 2016 года. Он еще сохраняет статус премьерного, но про него давно и по-разному говорит весь театральный Петербург. Одним словом, спектакль интригует еще до входа в зал.
Во-первых, этот спектакль не похож на обычные работы Додина. 2 часа 15 минут без антракта. Предельный лаконизм, краткостьсестраталанта. Во-вторых, вместо всем известного автора пьесы значится целый список использованных материалов: датский летописец Саксон Грамматик (сокращение С.Грамматик - неграмотно, ведь Грамматик - не фамилия, а прозвище по профессии; советуем исправить на сайте и в программке), автор английских исторических хроник XVI века Рафаэль Холиншед, Б.Л.Пастернак (вероятно, имеется в виду его перевод Шекспира) и, наконец, сам Шекспир. В-третьих, количество действующих лиц существенно сокращено, так что ожидаешь какой-то непривычной камерности - хотя, чисто теоретически, можно представить себе "Гамлета" и в качестве моноспектакля.
Оформление зала тоже необычно. Заходишь - и не оставляет ощущение, что в театре ремонт. Пол на сцене разобран, кресла первого ряда завешены полиэтиленом, а декорация Александра Боровского - это трехэтажные леса, закрытые, как положено, полиэтиленовыми полотнищами. С одной стороны, перед нами инсталляция на тему "Порвалась связь времен..."; с другой - как выяснится с первых минут спектакля - действительно, ремонт, затеянный в Эльсинорском замке после смерти старого короля. А посреди сцены торчат три лестницы - наброском к уже совершившемуся распятию, когда тела сняты, а кресты убраны.Артисты играют в зале, перед первым рядом и в проходах - сцена-то разобрана. От этого камерность действия и вовлеченность зала в происходящее достигает роковой черты - еще чуть-чуть и игра перейдет в хеппенинг, требующий включения зрителя, но эту черту Лев Додин всегда умеет не перейти. Все три двери, ведущие из фойе в зал, время от времени раскрываются и впускают внутрь героев. За пределами зала играет громкая музыка, там танцуют и веселятся - и театрально-сценическое пространство ширится вокруг нас и намечает выходы в жизнь. Здесь, в темном зале, среди разобранных полов и снятых стен, возникает пространство медитации и меланхолии. Оттанцевав первый танец с Гертрудой, Гамлет вспоминает об умершем отце и больше танцевать уже не будет. Гертруда постепенно, не сразу, но все глубже и глубже понимает, что ее любимый сын никак не может разделить ее новое супружеское счастье - и сыном нужно пожертвовать, другого выхода нет. Когда она поймет это окончательно и согласится отправить Гамлета в Англию (чтоб его там тихо убили - все это знают, хотя вслух ничего не произнесено), мы вдруг увидим, как из молодой цветущей женщины она превратилась в злобную старуху - усиливает это осознание сдернутый и больше не надеваемый парик. Значительно более простую метаморфозу претерпевает новый король: он хочет любить с трудом добытую женщину, а под ногами мешается ее сын и, по совместительству, его собственный племянник. Король-дядя пытается сыграть хорошего отца, но вскоре просто начинает беситься. Наконец, Офелия, которую в первый час спектакля Гамлет вроде бы любит, довольно скоро превращается в вечно плачущую барышню, которая заранее знает, что будет брошена, постоянно говорит об этом, портит все радости любви и действительно добивается своего: Гамлет ее бросит. Среди всех этих страстей невозмутимо ироничен Полоний (он в спектакле брат Офелии, слит с отсутствующим Лаэртом), как и положено всегда готовому на любой компромисс, незаменимому и всепонимающему царедворцу. Он одновременное воплощение цинизма, здравого смысла и совести, которая рано или поздно просыпается у всех персонажей. Станислав Никольский очень тонко играет эту роль.
Спектакль не случайно укладывается в 2 часа 15 минут. Трагедия Шекспира спрессована в спектакле Додина, потому что всем известна и без того. Она хорошо известна и героям, которые вынуждены в очередной раз ее играть, - они знают все заранее и постоянно рефлексируют по поводу ситуаций, в которые попали. Все они, начиная с Гамлета, философски-ироничны; все они комментируют шекспировский текст; комбинируют разные переводы; добавляют интертекст - фразочки из других шекспировских и нешекспировских пьес (замечательно звучит фраза леди Макбет "Кто б мог подумать, что в старике окажется столько крови" - в устах Гертруды, которая уже перестала отпираться и почти призналась в преступлении); осуждают и обсуждают шекспировский пафос с точки зрения быта и здравого смысла (не менее замечателен, например, комментарий Гертруды по поводу потной постели, о которой декламирует Гамлет: пора бы знать, говорит она, что люди всегда потеют, когда занимаются этим). Самые известные тексты помещены в совершенно непривычные контексты - например, "Быть или не быть..." Гамлет читает, вылезая из-под сцены, где у него только что был бурный секс с Офелией. Зал улыбается, но это философский смех. Соединить разного рода интертекст позволяет общая атмосфера светского (придворного? театрального? интеллигентского? гламурного?) общения, который создает постоянная перемена поэзии и прозы (собственно, вполне шекспировский прием), вечного и временного (тоже шекспировский прием), философского и телесного (тоже вполне по-шекспировски). Костюмы героев ориентированы на современность: у короля и королевы - как для гламурного сборища, у Гамлета - как для молодежной тусы, у Офелии тоже для тусы, но бедненько и попроще. На Полонии - вариант делового костюма (он ведь в замке служащий), но с претензией на бытовое удобство (он ведь почти член семьи). А еще на короле, королеве и Офелии - футболки с фотками и трэшевыми девизами на заказ: "I am the King", "He is my King", "He is my prince". На Гамлете футболка посложнее - с разъятой собственной головой, переходящей в голову убитого отца.
Комментируя Шекспира, сбиваясь, совершая какие-то неожиданные поступки (например, Клавдий вдруг психанет и убьет Офелию), герои наполняют жизнью всю эту рефлексию по поводу Шекспира. Горацио, Марцелл и Бернардо превратятся в странствующих актеров, а затем в могильщиков (обе роли они играют одинаково статично, стоя на лестницах между мирами). Во время представления пьесы (знаменитый театр в театре), которую Гамлет сочиняет прямо на наших глазах, чиркая в книжке ручкой и вырывая ненужные страницы, все пятеро обитателей замка усядутся в первый ряд и будут - каждый по-своему - реагировать. Одно удовольствие смотреть спектакль сбоку, когда видишь лица персонажей, сидящих в первом ряду. Это тончайшая индивидуальная игра и при этом - совершенно без слов - замечательный актерский ансамбль. Актеры, естественно, играют не какое-то там "Убийство Гонзаго", о нем сказали и забыли, они играют шекспировского "Гамлета" перед героями "Гамлета". Ощущение откровения. Нужно ли говорить, что, поговорив с Полонием об игре на флейте, Гамлет выйдет с флейтой и заиграет на ней? Этого уже ожидаешь, и радуешься, что угадал. Рефлексия создается на наших глазах, и мир с его бесчисленными смыслами вырастает на наших глазах - как расширялось на наших глазах театральное пространство в начале спектакля, выплескиваясь на улицу Рубинштейна. Персонажи пьесы не просто проживают перед нами свои сложные чувства, они творят и осмысляют сами себя, как гегелевский Абсолютный Дух.Спектакль Льва Додина кажется настоящим прорывом. Театр Додина всегда был рассчитан на зрителя образованного, культурного, разбирающегося. Но здесь мастер поднялся на совершенно новый уровень: это не спектакль, это динамика смыслов, ворвавшаяся из жизни и возвращающаяся в жизнь. Гертруда, Клавдий и сам Гамлет сами сходят по лестницам в могилы, потому что другого выхода нет. Хоть Клавдий и произнесет (без энтузиазма, по необходимости) "Не пей вина, Гертруда", королева все равно хлебнет из фляжки. Приближаясь к финалу, спектакль вдруг вбирает в себя заодно и "Бориса Годунова" с его философией истории. Оказывается, король и королева хотели, как лучше: перестать воевать с соседями, проветрить Данию, начать жить по-людски. Но получилось, как всегда, ибо там, где зло единое случайно завелось... Ну, дальше сами знаете. И в финале солдафон Фортинбрас читает с экрана телевизора обращение к народу о том, что берет на себя долг восстановления государственного порядка. Одним словом, народ безмолвствует.
Трудно выделить в этом общем действе отдельные актерские работы - так все неразделимо хороши. Но уж если выделять - то совершенно замечательна Ксения Раппопорт в роли Гертруды. Она, пожалуй, перетягивает на себя центр спектакля. Ее и боишься и жалеешь по-настоящему, да и наиболее глубокая рефлексия исходит от нее. Она не только чувствует, она и мыслит на сцене.
Что касается режиссерской работы Льва Додина, то мне кажется, это лучший его спектакль за те четверть века, которые я внимательно слежу за его творчеством.Лев Додин выпустил спектакль под названием «Гамлет», хотя пьеса Шекспира для него - не только не объект исследования, но даже не точка отсчета. Это лишь некий культурный и мировоззренческий миф, который Додин объявляет ложным уже в программке, до начала действия. «Может быть, великое Возрождение есть, в том числе, и одна из высот интеллектуального и духовного обогащения древних варварских принципов мести, ненависти, убийства, уничтожения. Может быть, и все развитие человечества, которым мы все так гордимся, - это еще и варварство; непрерывно интеллектуально обогащаемое, интеллектуально и духовно оправдываемое варварство. И может быть, весь прогресс, которым мы так восхищаемся, - это интеллектуализация низших человеческих инстинктов, которая и привела нас туда, где все мы, Человечество, находимся», - говорит Додин, привлекая зал к размышлению на эту тему.
Серия культурных кодов, заявленная в самом начале спектакля, в первые минуты выстраивается в некую систему координат, в которой зрителям предстоит вести диалог со всеми создателями спектакля, поскольку Додин работает так, что не только художник, но и актеры непременно становятся его единомышленниками. Первый из кодов - «Танго в сумасшедшем доме» Шнитке из его «Жизни с идиотом»: оно врывается в зал из-за распахиваемых принцем Гамлетом дверей - одних, других, третьих - и звучит, как сказал бы Набоков, «вечным рефреном», намекая и на бесконечную повторяемость истории, и на бесконечность идиотизма в одной отдельно взятой стране. А кроме того, содержит прямой намек на сумасшествие Гамлета, ибо тот с первых же минут существует в двух лицах - тех, что отпечатаны на его футболке: молодого героя, себя самого, и старика, чрезвычайно похожего на молодого Гамлета. Принц - Данила Козловский произносит текст за двоих, за себя и за призрака отца, так что ни о каком реальном призраке речи не идет, а идет - о шизофрении, в изображении которой принц не слишком усердствует и, кажется, не очень-то стремится преуспеть.
Додин не перечитывает, а переписывает Шекспира.
То, что Гамлета сыграет Козловский, было очевидно еще до начала репетиций. Как и то, что Гертрудой явится Ксения Раппопорт, а Офелией - Елизавета Боярская. Когда выяснилось, что в спектакле также заняты Игорь Иванов и Игорь Черневич, в околотеатральных кругах заговорили: «Ну, это будет “вторая серия” “Коварства и любви”». Никто не сомневался, что Иванов окажется Клавдием и это будет двойник шиллеровского президента фон Вальтера, непобедимый ни для кого, в том числе и для Гамлета. Однако из всех пророчеств верным оказалось только одно: Гамлет в спектакле не выглядит героем. Вообще Додин последовательно дегероизирует главного кинокумира страны. И это дает возможность Даниле Козловскому в образах антигероев - какими выглядят на сцене МДТ и его Фердинанд, и его Лопахин, и вот теперь Гамлет - расти актерски от спектакля к спектаклю. Но дело в данном случае не в Гамлете, не в том, что он является обыкновенным тираном, за которым тянется шлейф смертей, ничем, по Додину, не оправдываемых. Дело в том, что в логике этого спектакля Гамлет - Козловский и Клавдий в исполнении Игоря Черневича, не сознавая этого, находятся по одну, а не по разные стороны условных баррикад - причем к ним в компанию отправляются и Гертруда, и молодой энергичный стукач Полоний Станислава Никольского, который оказывается не отцом, а братом Офелии. Там же оказались бы и все другие придворные, если бы Додин не вымарал их, дабы не множить понапрасну сущности, а их слова не раздал оставшимся.
Текст шекспировской пьесы не просто радикально перекомпонован - сочинена совершенно новая пьеса. И Додин тут честен - в программке так и написано: сочинение для сцены Льва Додина по Саксону Грамматику, Рафаэлю Холиншеду, Уильяму Шекспиру, Борису Пастернаку. У первых двух - хроникеров, историков - Додин почерпнул свидетельства о невероятной, патологической склонности к насилию всех людей, облеченных властью. В «Саге о Гамлете» летописца XII века Саксона Грамматика датский принц и впрямь убивает несоизмеримо больше соотечественников, чем литературный шекспировский герой. И, обладая этим знанием, Додин не перечитывает, а переписывает Шекспира. Видимо, совершенно белое одеяние сцены, до поры до времени скрывающее очень конкретный образ государства (художник - бессменный соавтор Додина последних лет Александр Боровский), - это не только белые одежды, в которые рядится любая власть, как «кровожадность рядится в броню христианства», по выражению, звучащему в спектакле (не возьмусь сказать, кому принадлежит его авторство - вполне вероятно, что и самому Додину). Это еще и «белые страницы», на которых Додин «пишет» свою сагу о людях власти как о частном случае людей вообще.
МДТ - Театр Европы
Большой знаток человеческих душ, титулуемый в мире как гуру русского психологического театра (сам режиссер категорически отрицает правомочность этого словосочетания вообще), Лев Додин в своем «Гамлете» изначально лишает отношения героев какого-либо объема - это не более чем связи, суть которых исчерпывается надписями на футболках: например, This is my King (у Гертруды рядом с портретом Клавдия) или This is my prince (у Офелии как комментарий к портрету Гамлета). Спектакль продолжается два часа без антракта, и в первую же четверть часа зрителю дают понять, что сочувствия здесь недостоин никто. Додин не позволяет Ксении Раппопорт сыграть ни капли материнской теплоты - Гамлет и Гертруда танцуют танго в прологе как два врага: каждая реплика - точно удар по болевым точкам, но те точки, которые вроде бы должны быть гарантированно болевыми, у обоих персонажей, как выясняется, атрофированы. Гертруда почти не отрицает своего сообщничества в убийстве мужа, а в дальнейшем так и прямо в нем признается, обвиняя погибшего супруга в «узколобости и непреодолимом желании унижать». Ярость этой женщины, чьи поступки продиктованы одержимостью двумя страстями - сексуальной и стремлением к власти, довольно быстро превращает Гертруду в леди Макбет (перед смертью она даже очень к месту произносит одну из ее фраз). Сын оказывается достоин своей матери и даже более целен - его обуревает единственная страсть. Свою ненависть к Клавдию он объясняет предельно лаконично: «Ты стоишь преградой между мной и престолом» (у Пастернака сказано «между мной и народом», но категория «народ» в контексте додинского «Гамлета» попросту неуместна). Влюбленную в него искреннюю дуреху Офелию (слезы этой девочки, не узнающей своего мальчика, вдруг почуявшего запах власти и обернувшегося хищником, - пожалуй, единственное, что хоть как-то трогает) Гамлет забывает быстрее, чем та сходит с ума. Недосуг ему интересоваться судьбой той, кого хоронят в свежей могиле, так что отсутствие Лаэрта и финальной дуэли очень логично.
Вот тут наверняка найдутся те, кто спросит: а зачем, собственно, Додину в таком случае понадобился Шекспир? Написал бы свою пьесу про тот мир, который столь бесчеловечен. Вопросы эти, что в последнее время нередко задаются российским режиссерам чиновниками, а то и критиками «нового формата», чрезвычайно забавны. И ведь бесполезно надеяться, что вопрошающие когда-нибудь уяснят, что линия драматического натяжения в данном случае проходит прежде всего между Додиным и тем гуманистическим мифом, венцом которого много столетий остается Шекспир. Шекспир нужен Додину затем же, зачем нужны Хайнеру Мюллеру Гамлет или Медея. И не случайно в письме принца Офелии, озвученном Полонием, появляется словосочетание «машина Гамлет». Гамлет Додина не подписался бы под словами мюллеровского героя: «Мысли - это язвы в моем мозгу. Мой мозг - сплошной шрам. Хочу быть машиной. Руками хватать ногами ходить не ведать боли не мыслить». Гамлет Додина, как и Гертруда, - это уже машины, чьи действия предсказуемы, как предсказуемы действия любого известного механизма, среди которых государственная власть - один из самых отлаженных. Так что, когда Гертруда и Клавдий, не сговариваясь, бросятся за несчастной безумицей Офелией, чей рассудок не выдержал первой же смерти, а потом с высоты из-за белых занавесок в подвал полетит мягкая кукла, это могло бы выглядеть удивительно в исполнении шекспировских, но не додинских персонажей. А в парадигме Додина звездные артисты МДТ Ксения Раппопорт и Данила Козловский, лишенные в «Гамлете» харизмы и обаяния, которыми полны их экранные герои, - невероятно действенный режиссерский ход.
МДТ - Театр Европы
Впечатляет также особая роль, отведенная в спектакле собственно шекспировскому «Гамлету» - маленькой книжечке в обложке, копии той, с которой больше десятилетия, по его собственному признанию, не расставался Додин. Это именно из нее, а вовсе не из неведомого зрителям XXI века «Убийства Гонзаго» Гамлет, одержимый идеей напугать мать, а не «заарканить совесть короля» (здешний мягкотелый Клавдий вовсе ни на что не способен, кроме, вероятно, постели), выбирает цитаты для пьесы. Это в нее Гамлет прячет кружевные трусики Офелии (прилетевшие неведомо откуда в качестве приглашения отложить ненадолго дела ради наслаждения). Это из нее потерявшая рассудок Офелия будет вырывать странички и дарить королю и королеве под видом фиалок и розмарина. Это в ней Гамлет - Козловский найдет хрестоматийный монолог «Быть или не быть» и попробует его прочитать, взобравшись на лестницу, как дети забираются на табуреточку. Монолог, хотя принц будет его читать очень старательно, что называется, не прозвучит. Никаких других знаменитых (чтобы не сказать - шедевральных) монологов Додин Гамлету - Козловскому читать уже не даст. И не потому (точнее, не только потому), что сила этих текстов так велика, что оправдает, пожалуй, и убийства. Фундаментальная идея режиссера станет ясна буквально сразу, как только шекспировский текст зазвучит из уст профессиональных актеров, которых в этом спектакле играют безусловные мастера. Так вот, как только Игорь Иванов, Сергей Курышев, Сергей Козырев займут свои места на трех лестницах, возвышающихся над сценой, и, проговорив походя свои меркантильные тексты про то, как малоталантливая, но претенциозная молодежь наступает им на пятки, начнут изъясняться шекспировскими рифмами, обнаружится простая истина: политики, кроме прочего, - еще и отвратительные актеры. На фоне театральных профи их (политиков) комбинации выглядят чванливой самодеятельностью, плохо скрывающей истинную суть и самих политических фигурантов, и их поступков.
Так что вопрос, кого играет Игорь Иванов, почти до самой премьеры бурно обсуждавшийся в околотеатральных кругах, - в десятку. Ответ на него и есть ключ к действию. Иванов играет себя - большого артиста и alter ego создателя спектакля. Это именно они - Сергей Курышев, Сергей Козырев и Игорь Иванов - заставляют звучать текст Шекспира как газетную передовицу: «Купи себе стеклянные глаза - и делай вид, как негодяй-политик, что видишь то, чего не видишь ты». Это он, Игорь Иванов, которого в спектакле зовут Марцелл по имени караульного из шекспировского «Гамлета», вдруг с помощью одного из монологов короля Лира меняет угол отражения всего, что происходит в спектакле, - и оправдывает грех прелюбодеяния с той легкостью, с какой фокусник вытаскивает из цилиндра зайца. Делает он это, всего лишь вглядываясь в свою пустую ладонь, на которой якобы в этот миг тому самому греху предаются мушки, что доказывает абсолютную естественность подобного акта. Впрочем, в следующую секунду угол отражения меняется снова: крик Марцелла - Иванова «Совокупляйтесь! Мне нужны солдаты» возвращает всех в очень конкретную реальность. А потом снова и снова - до бесконечности. Кажется, три этих актера могли бы таким образом перечитать всего Шекспира, преображая слова, слова, слова в сокрушительно сегодняшние смыслы и подтексты.
МДТ - Театр Европы
Для политического театра в чистом виде Лев Додин, конечно, слишком большой эстет. И вряд ли когда-либо он согласится ради каких бы то ни было разоблачений променять свой многослойный театральный символизм на радикализм лозунгов и зонгов. И то, что настоящие актеры - единственные, кто возвышается в его спектакле над миром варварства и насилия, комфортно чувствуя себя на эффектно подсвеченных лестницах-вертикалях, а лестницы, в свою очередь, отсылают к той лестнице из «Бесов», по которой лезет и лезет наверх в кошмарах Ставрогина оскверненная им Матреша, - тому доказательство. На сцене нет ни единого неотрефлексированного образа, жеста или детали - вплоть до красных трусиков Гертруды, гармонирующих с ее же красными лаковыми туфельками. Это не говоря уже о том, как совершенно по законам музыкальной композиции нагнетается в «Гамлете» чисто эмоциональное напряжение: за каждой смертью, за каждым трупом, летящим в подпол, следует оглушительный грохот сапог, и четверо статных мужчин накрывают очередную «могилу» деревянной плитой, словно так и было, - даже монтировщики у Додина работают безупречно эстетично. И весь спектакль ты мучительно вспоминаешь, где же ты слышал этот гулкий, размеренный топот - пока Гамлет не сдергивает белые полотнища и не открываются за ними квадратные коридоры и лестницы гигантской тюрьмы. Точно, именно в этих тюремных «колодцах» во множестве фильмов вот так вот оглушительно отдается звук форменных сапог.
И когда за одной из этих белых занавесок обнаружатся полуголые и оттого какие-то беспомощные Гертруда и Клавдий, вспомнится финал «Гибели богов» Висконти. Правда, этим героям никто не вручит ампул с цианистым калием - они добровольно выпьют яд из фляги, которую Гертруда сама наполнила для такого вот случая. И Гамлет в финале не замрет в нацистском приветствии над трупами короля и королевы. Случится нечто более жуткое. С экрана плазменной панели, которую пронесут перед залом все те же прекрасные монтировщики, к собравшимся обратится новый правитель - Фортинбрас в штатском, шокирующе аутентичный типаж с характерным набором реплик, интонаций и характерным выражением лица. В театре уверяют, что этот человек не имеет никакого отношения к театру. И в логике этого спектакля подобный факт убийственен.
Поскольку в «Гамлете» Малого драматического театра заложен изумительный парадокс: продекларировав разрушение мифа о гуманизме, Додин в итоге слагает гимн одному из самых гуманистичных искусств - искусству театра, единственному, где человек смотрит непосредственно в глаза другому человеку, отчего воздействие сгенерированных на подмостках смыслов усиливается в разы.
В Малом драматическом театре сыграли премьеру «Гамлета» - но не шекспировского. Программка так и объявляет: сочинение для сцены Льва Додина по Грамматику, Холиншеду, Шекспиру, Пастернаку. Первые два имени - это авторы хроник, из которых Шекспир черпал сюжеты для своих гуманистических, как ни крути, трагедий. Додин предложил свой вариант «хроники», где гуманизм - лишь оборотная сторона варварства.
Спектакль начинается с танго. Оно звучит из-за распахнувшихся неожиданно дверей слева от сцены, и оттуда же появляется танцующая пара - Ксения Раппопорт и Данила Козловский, Гертруда и Гамлет. В программке не обозначены роли, которые играют актеры, герои опознаются лишь по текстам, который произносят, но и текст в данном случае ненадежен. В спектакле он свободно «гуляет» от артиста к артисту, причем, к текстам из «Гамлета» добавляются реплики и целые монологи из «Лира», а Гертруда незадолго до смерти вдруг произнесет: «Никогда бы не подумала, что в старике окажется столько крови», - подкрепив этой узнаваемой репликой своё мифологическое родство с леди Макбет, которая выбрала, как единственно возможный, путь к высшей власти по трупам. Текст, звучащий в спектакле, - на самом деле интертекст, в котором заложены парадоксальные столкновения, ассоциации, диалоги, трансформирующие привычнее смыслы. Например, оценку кровосмесительнице Гертруде вдруг дает король Лир, а знаменитая сцена «Мышеловки», разыгрываемая тремя актерами и призванная «заарканить совесть короля», составлена из речей Призрака, Гамлета и Клавдия. Это и есть код спектакля, правила игры, заданные Додиным. Слова, слова, слова на эти два часа (а именно столько продолжается действие додинского «Гамлета», без антракта) превращаются в маркеры поступков, которые оцениваются однозначно: история у Додина предстает как история преступников и жертв и никак иначе.
Впрочем, для тех, кто не готов дешифровывать слова, а хочет понять, кто есть кто, существуют картинки на майках персонажей. С их помошью обозначена главная привязанность героя (назвать это чувством не поворачивается язык). This is my king - написано на груди у Ксении Раппопорт рядом с портретом Клавдия. Футболку с собственным портретом и словами I am the King носит Клавдий - Игорь Черневич. This is my prince - текст на футболке Офелии, соответственно, с лицом Козловского. На груди Гамлета - двойной автопортрет: половина лица - молодого человека, другая - старика. Диалог с призраком - диалог двух этих составляющих гамлетовского существа, разыгранная шизофрения. И никаких других призраков, кроме призванных героями в сообщники, в спектакле нет. Мир в этом спектакле Додина - весом, груб, зрим и ограничен этими своими качествами. И человек - только часть этого мира, поэтому состоит исключительно из физических импульсов и инстинктов. Причем из всех инстинктов побеждают самые разрушительные.
Гертруда, например, начисто лишена материнских качеств. И с первых мгновений подстрекает Клавдия избавиться от Гамлета, с животным неистовством защищая обретенную ею, наконец, удовлетворенность - и половую, и властную. Не знаю, насколько легко удалось Ксении Раппопорт вытравить из себя чарующую женственность, но она это сделала: перед нами - женщина-монстр, так что ассоциации с леди Макбет возникают задолго до того, как она произнесет упомянутую фразу-маркер. И действительно, стоило перечитать Саксона Грамматика, датского историка второй половины XII века, автора «Саги о Гамлете» в рамках обширного исторического труда «Деяния датчан», дабы обнаружить, что исторический Гамлет-отец был далек от портрета идеального правителя, нарисованного Шекспиром - чтобы поверить Гертруде, уверяющей Гамлета, что отца его отличали «узколобость, непреодолимое желание унижать» и еще целый набор подобных качеств тирана-завоевателя, стоивших Гертруде седых волос. Эффектный эпизод, когда актриса снимает мальчиковый парик и обнаруживает копну кудрей с белыми прядями, превращает, однако, героиню вовсе не в страдающую женщину, которую хочется пожалеть и оправдать, а, натурально в ведьму.
Тех, кто идет на спектакль с надеждой посочувствовать герою Данилы Козловского, тоже ждет разочарование. Актер четко выполняет задачи режиссера и к герою безжалостен: слезы омывают лицо этого принца лишь в первой сцене, далее побеждает холодный расчет, плохо скрываемый под маской безумия. Додинский Гамлет хочет власти и только. Впрочем, когда в разгар серьезной работы - создания пьесы «Мышеловка» из реплик всеми известной пьесы «Гамлет» - к нему откуда-то прилетают розовые кружевные трусики, он на какое-то короткое время хочет и Офелию, спускается в подвал, подальше от зрительских глаз, чтобы потом подняться по соседней лестнице и прочитать монолог «Быть или не быть». Монолог выглядит декламацией отличника: смерть для этого Гамлета - тема не слишком привлекательная, гораздо более убедительно звучит упрек Клавдию, что он стоит между ним и престолом (у Пастернака «меж мною и народом», да и текст этот Гамлет произносит Горацио, а не в лицо королю, но Додин всё обостряет до предела). В этот момент Офелии уже нет - но Гамлет за время путешествия в Англию умудряется о ней забыть: любить простодушную девочку больше, чем сорок тысяч братьев - не его тема. В своем желании вернуть трон он - достойный сын своей матери.
Единственные слезы, которые заслуживают сочувствия в этом спектакле - слезы Офелии - Лизы Боярской, которая отчаянно и мучительно не узнает «своего принца». Этот её долгий взгляд в сцене первого же их свидания, пытливый, пронзительный, неотрывный - убеждает, что сумасшествие Офелии связано исключительно с переменами в Гамлете, а вовсе не со смертью брата (хлопотливый, недалекий, как положено, Полоний - Станислав Никольский здесь - брат, а не отец Офелии).
Фото: Пресс-служба МДТ - Театра Европы/Виктор Васильев
Впрочем, как только про главных героев всё становится кристально ясно, в действие вступает пространство Александра Боровского и три актера, которые наделены именами Марцелл, Бернардо (у Шекспира - офицеры патрульной службы) и Горацио. «На свете много есть того, что сцене вашей и не снилось», - говорит им Гамлет при встрече, но это, пожалуй, вряд ли. Актеры поднимаются по вертикальным лестницам откуда-то из-под сцены - и, зная пристрастие Додина к сценическому символизму, можно сразу сказать, что только они, по мнению режиссера, и достойны какой-никакой, а вертикали. Актеров играют корифеи труппы - причем, с первого взгляда узнается лишь Игорь Иванов, Сергея Курышева и Сергея Козырева в облике седовласых и седобородых старцев сразу и не признать. Внутри белого колодца (а стены здесь до поры до времени укутаны белоснежными полотнищами) с красными тряпичными всполохами на костюмах они, эти бродячие актеры-мудрецы выглядят едва ли не волхвами-пророками. Да и слова их доходят до ума, до сердца, до печенок - самый что ни на есть классический шекспировский текст звучит, как текст передовицы. «Прелюбодейство? Это не проступок// За это не казнят, ты не умрешь.// Совокупляйтесь! Мне нужны солдаты» - произносит Иванов текст Лира, попутно оправдывая смертный грех Гертруды. «Купи себе стеклянные глаза - и делай вид, как негодяй-политик, что видишь то, чего не видишь ты», - тут уже, думаю, можно без комментариев.
Фото: Пресс-служба МДТ - Театра Европы/Виктор Васильев
С появлением этих героев в действие вступает мощная эстетическая составляющая - профессиональные игроки, на фоне которых все политические игры выглядят не просто низкими, но еще и вопиюще бездарными. Гертруда и Клавдий, сначала неуклюже падающие на узкий деревянный помост - не самое, надо признать, удобное место для совокуплений, а спустя несколько минут, бросающиеся наперегонки убивать безумную Офелию, превратившуюся в ненужную и неуправляемую свидетельницу - это уже в чистом виде фарсовые персонажи. И красные лаковые туфельки Гертруды, рифмующиеся с её красными трусиками, работают именно на этот жанр.
Собственно, как показывает опыт, в политике более-менее удовлетворительно работают только статисты. Эту роль в спектакле Додина исполняют монтировщики, которые, ритмично грохоча сапогами, выносят деревянные плиты, чтобы «замуровать» очередной труп. Фокус с пространством от художника Александра Боровского тоже безупречно бьет поддых: сбросив белые одежды, мир вокруг оборачивается тюрьмой, насквозь просматриваемыми коридорами по квадрату. Стало быть, пространством для всех описанных выше игры были не подмостки истории, а «дно» этого самого тюремного колодца. Но в нем, почти не умолкая, от начала и до конца, невыносимым и незаменимым контрапунктом звучало «Танго в сумасшедшем доме» Альфреда Шнитке, подчеркивая, что мы все-таки в театре, и что «положительным героем» может быть еще и «смех автора» или, как в данном случае, творческое и гражданское единомыслие актеров и режиссера.
Но финал, придуманный Додиным, всё же достоин отдельных аплодисментов. После предсмертных слов принца «Дальше - тишина», тишина не наступает. Вернее наступает, но лишь на мгновение. Ей разрушает человек «в штатском», объявляющий себя с экрана телевизора, проносимого перед залом статистами, гарантом спокойствия и порядка в государстве. Этот человек, исполнивший роль грядущего правителя Фортинбраса - не актер вовсе, как уверяют в МДТ. Но у него настолько характерные, до жути знакомые речевые особенности - интонации, ритмика, ошибки в произношении - что никакой актер их не воспроизведет. А вот дальше уже действительно - тишина.
Жанна Зарецкая, «Фонтанка.ру»
